Священникъ Александръ Кремлевскій – Ученіе св. ап. Павла о грѣхѣ.
Св. апостолъ Павелъ болѣе, чѣмъ кто-либо изъ священныхъ, писателей раскрылъ въ своихъ посланіяхъ ученіе о грѣхѣ. Но уже при поверхностномъ чтеніи его посланій не трудно видѣть, что слово «грѣхъ» (ἀμαρτία) у него употребляется въ различныхъ смыслахъ. Когда Павелъ говоритъ: станемъ ли грѣшить, потому что мы не подъ закономъ (Рим. VΙ, 15), то онъ говоритъ о грѣхѣ съ нравственной точки зрѣнія. Когда же учитъ: Писаніе всѣхъ заключило подъ грѣхомъ (Гал. ІІІ, 22; Рим. XI, 32), то онъ выражаетъ догматическое понятіе о грѣхѣ. Здѣсь грѣхъ разсматривается, какъ объективная сила, тяготѣющая на человѣчествѣ и плѣняющая его противъ его воли. Приписывая апостолу исключительно одно изъ этихъ понятій, богословы естественно приходятъ къ очень различнымъ заключеніямъ о всей его системѣ.
Различая нравственное понятіе о грѣхѣ и догматическое, мы не придаемъ этому различенію строгой точности, а дѣлаемъ это лишь по недостатку болѣе точныхъ терминовъ. Нравственное понятіе разсматриваетъ грѣхъ въ самомъ себѣ, въ его природѣ, въ его сущности; догматическое понятіе разсматриваетъ грѣхъ въ происхожденіи его, въ объемѣ, значеніи и цѣли его. Очевидно, что между этими двумя сторонами одной и той же идеи есть не только много точекъ соприкосновенія, но и такіе пункты, гдѣ онѣ покрываются и сливаются, гдѣ въ одной и той же фразѣ заключается и догматическое и нравственное понятіе о грѣхѣ.
Какъ понятіе нравственное, грѣхъ, по ученію апостола Павла, есть нарушеніе воли Божіей или непослушаніе. Непослушаніе – типъ грѣха. Св. ап. Павелъ вполнѣ подтверждаетъ опредѣленіе грѣха, сдѣланное апостоломъ Іоанномъ: Грѣхъ есть беззаконіе (1 Іоан. III, 4; Рим. I, 18. 29-32; II, 13; 1 Кор. VI, 9; Гал. V, 19-21). Это нарушеніе воли Божіей, т. е., божественнаго закона, это беззаконіе, влечетъ за собою двоякое слѣдствіе: виновность у человѣка, гнѣвъ у Бога; отсюда гармонія въ отношеніяхъ между Богомъ и человѣкомъ нарушается, мѣсто ея заступаетъ вражда. Виновность, по ученію апостола, предполагаетъ нарушеніе сознательное и свободное: гдѣ нѣтъ закона, нѣтъ и преступленія (Рим. IV, 15). Такимъ образомъ нарушеніе воли Божіей, грѣхъ, какъ беззаконіе, становится возможнымъ при существованіи закона.
Однако апостолъ учитъ о вмѣненіи грѣха и безъ закона: тѣ, которые не имѣя закона согрѣшили, внѣ закона и погибнутъ (Рим. II, 11). Но Павелъ имѣлъ слишкомъ высокое понятіе о божественномъ правосудіи, чтобы приписывать ему далее тѣнь неправды. Онъ ясно утверждаетъ: грѣхъ не вмѣняется, когда нѣтъ закона (Рим. V, 13). Почему же Богъ наказывалъ за грѣхъ тогда, когда не было закона, и почему теперь наказываетъ за грѣхъ язычниковъ, не имѣющихъ закона? Наказывалъ и наказываетъ неимѣющихъ положительнаго закона за нарушеніе внутренняго закона совѣсти (Рим. II, 14-16). Такимъ образомъ грѣхъ есть непослушаніе Богу въ нашей совѣсти. Ясно, что грѣха безсознательнаго и недобровольнаго не можетъ быть. Апостолъ говоритъ даже болѣе. Онъ говоритъ, что дѣйствіе, позволительное само по себѣ, становится грѣхомъ для того, кто дѣлаетъ не съ доброю совѣстію; таково яденіе идоложертвеннаго: «все чисто», все позволено (Рим. ХІV; 1 Кор. X, 23), но по совѣсти (X, 25-27). Поступающій не по совѣсти, не отъ вѣры, осудится, потому что все, что не отъ вѣры, грѣхъ (Рим. ХІV, 23). Вѣра же или внутренняя увѣренность человѣка есть совѣсть. Такимъ образомъ, по ученію ап. Павла, совершающій поступокъ безъ одобренія совѣсти совершаетъ грѣхъ, сквернитъ свою совѣсть (1 Кор. VIII, 7), хотя бы дѣйствіе само въ себѣ и не было виновно. Грѣхъ есть непослушаніе голосу совѣсти. Совѣсть (συνείδησις) не есть голосъ Божій, она есть свидѣтельство нашего духа: похвала наша – свидѣтельство совѣсти нашей (2 Кор. I, 12; Рим. ХІV, 5). Мы имѣемъ «добрую», «чистую» совѣсть (συνείδησις καθαρά, ἀγαθή – 1 Тим. I, 5. 19; 2 Тим. I, 3; Дѣян. XXIII, 1), когда духъ нашъ не укоряетъ насъ (1 Кор. IV, 4). А «слабая» совѣсть (συνείδησις ασθενής) есть свидѣтельство неопредѣленное, колеблющееся, когда духъ смущенъ мелочами (1 Кор. VIII, 7-12). Но совѣсть справедливо можетъ быть названа и голосомъ Божіимъ, потому что «Самый Духъ свидѣтельствуетъ духу нашему» (Рим. VIII, 16; IX, 1), т. е., голосъ нашего духа въ совѣсти руководится Духомъ Святымъ. Отсюда въ совѣсти Богъ объявляетъ свою волю язычникамъ, когда у нихъ нѣтъ закона. Потому и у нихъ нарушеніе совѣсти, какъ закона Божія, бываетъ сознательнымъ и преступнымъ. Такимъ образомъ грѣхъ всегда есть беззаконіе, нарушеніе закона Божія.
Но всегда ли грѣхъ есть дѣйствіе свободное и произвольное? Можно совершать преступленіе и по принужденію: желаніе добра есть во мнѣ, но чтобы сдѣлать оное, того не нахожу; добраго, котораго хочу, не дѣлаю, а злое, котораго не хочу, дѣлаю (Рим. VII, 18-19). Эти слова не отрицаютъ ли нравственной свободы? Какъ говорить о виновности въ присутствіи преступленія фатальнаго, неизбѣжнаго, принудительнаго? Если будемъ изучать грѣхъ съ точки зрѣнія нравственнаго понятія, то безспорно, что ап. Павелъ всюду признаетъ свободу, свободу выбора и возможность осуществленія выбора. Иначе не имѣли бы смысла всѣ многочисленныя увѣщанія его къ нравственной жизни. «Да не царствуетъ грѣхъ въ смертномъ вашемъ тѣлѣ, чтобы вамъ повиноваться ему въ похотяхъ его, и не предавайте членовъ вашихъ грѣху въ орудія неправды, но представьте себя Богу, какъ ожившихъ изъ мертвыхъ, и члены ваши Богу въ орудія праведности (Рим. VІ, 12-13). – Если вы воскресли со Христомъ, то ищите горняго, гдѣ Христосъ сидитъ одесную Бога; о горнемъ помышляйте, а не о земномъ (Кол. III, 1-2). – Бодрствуйте, стойте въ вѣрѣ, будьте мужественны, тверды (1 Кор. XVI, 13). – Радуйтесь, усовершайтесь, утѣшайтесь, будьте единомысленны, мирны, и Богъ любви и мира будетъ съ вами». (2 Кор. ΧΙII, 11; ср. Еф. IV-V; 1 Сол. V, 14-22; 1 Кор. X, 12 и др.).
Правда, всѣ эти увѣщанія обращены къ христіанамъ, свободная воля которыхъ вспомоществуется благодатію. Но отсюда не основательно было бы заключить, что для естественнаго человѣка всѣ эти увѣщанія не имѣютъ никакого смысла, что у него нѣтъ силъ, нѣтъ свободы дѣлать добро. Когда апостолъ говоритъ іудею: «ты, который, проповѣдуя не красть, крадешь», и христіанину: «кто кралъ, впередъ не кради» (Рим. II, 21; Еф. IV, 28), его понятіе о воровствѣ по возможности воздержаться отъ него какъ іудею, такъ и христіанину, тожественны. Правда, христіанина апостолъ судитъ строже (1 Кор. V, 9-13), потому что взвѣшиваетъ обстоятельства и измѣряетъ степень виновности. Но и язычникъ, совершающій грѣхъ, «безотвѣтенъ» (ἀναπολορητος, Рим. I, 20; II, 1 – «неизвинителенъ ты, всякій человѣкъ, судящій другаго»). Ясно, что онъ могъ не совершать этого грѣха. Впрочемъ, апостолъ совершенно опредѣленно учитъ, что язычникъ можетъ исполнить законъ, равно какъ и іудей: «Когда язычники, не имѣющіе закона, по природѣ законное дѣлаютъ, то, не имѣя закона, они сами себѣ законъ. – Обрѣзаніе полезно, если Исполняешь законъ, а если ты преступникъ закона, то обрѣзаніе твое стало необрѣзаніемъ; итакъ, если не обрѣзанный соблюдаетъ постановленія закона, то его необрѣзаніе не вмѣнится ли ему въ обрѣзаніе? и необрѣзанный по природѣ, исполняющій законъ, не осудитъ ли тебя, преступника закона при Писаніи и обрѣзаніи?» (Рим. II, 14. 25-26). Такъ, не только у христіанина, но и у іудея и язычника апостолъ признаетъ возможность избѣжать грѣха и исполнить волю Божію.
Согласно ветхому завѣту и ученію Іисуса Христа, апостолъ признаетъ нравственную свободу. Эта свобода, смотря по лицамъ и обстоятельствамъ, можетъ быть болѣе или менѣе стѣснена и ограничена, но въ существующихъ границахъ она дѣйственна и обусловливаетъ отвѣтственность. Съ этой только точки зрѣнія объяснимы строгія слова апостола противъ іудеевъ и язычниковъ: «итакъ, не извинителенъ ты, всякій человѣкъ, судящій другаго; ибо тѣмъ же судомъ, какимъ судишь другаго, осуждаешь себя, потому что, судя другаго, дѣлаешь тоже; а мы знаемъ, что по истинѣ есть судъ Божій на дѣлающихъ такія дѣла; неужели думаешь ты, человѣкъ, что избѣжишь суда Божія, осуждая дѣлающихъ такія дѣла и самъ дѣлая тоже? Или пренебрегаешь богатствомъ благости, кротости и долготерпѣнія Божія, не разумѣя, что благость Божія ведетъ тебя къ покаянію? Но по упорству твоему и нераскаянному сердцу ты самъ себѣ собираешь гнѣвъ на день гнѣва и откровенія праведнаго суда отъ Бога, Который воздастъ каждому по дѣламъ его» (Рим. II, 1-6). Гнѣвъ Божій (ἠ ὀργὴ τοῦ θεοῦ), о которомъ апостолъ говорить такъ часто, не имѣлъ бы смысла, если-бы человѣкъ не былъ свободенъ удержаться отъ зла. Съ другой стороны, онъ опредѣленно указываетъ на виновность грѣха. Гнѣвъ Божій есть прямое слѣдствіе непослушанія волѣ Божіей: «законъ (нарушеніе закона) производитъ гнѣвъ, потому что гдѣ нѣтъ закона, нѣтъ и преступленія» (Рим. ΙV, 15). Этотъ гнѣвъ открывается на всякое нечестіе какъ іудеевъ, такъ и язычниковъ (Рим. I, 18; Колос. III, 16; Ефес. V, 5). Чувство гнѣва не мгновенное; люди становятся «врагами» (εχθροί) Бога, они живутъ въ состояніи духа, враждебнаго Богу (Рим. VIII, 7), и Богъ въ виду ихъ дѣйствій и чувствъ становится враждебенъ имъ (Рим. V, 10; Кол. I, 21).
Разсматривая грѣхъ, какъ вражду между Богомъ и человѣкомъ, мы получаемъ возможность сдѣлать переходъ отъ нравственнаго понятія о грѣхѣ къ понятію догматическому. Дѣйствительно, грѣхъ, въ самомъ элементарномъ выраженіи его, есть актъ изолированный: непослушаніе приказанію. Таковъ былъ характеръ грѣха нашихъ прародителей, таковъ характеръ многочисленныхъ грѣховъ, упоминаемыхъ апостоломъ въ его посланіяхъ. Частое повтореніе отдѣльныхъ фактовъ породило общую отвлеченную идею: грѣхъ. Въ этомъ смыслѣ грѣхъ есть только абстракція и внѣ частныхъ грѣховъ не существуетъ. Но вражда не есть актъ, она есть состояніе души, пребывающее расположеніе духа вслѣдствіе разрыва съ Богомъ чрезъ первый актъ непослушанія. Оно есть состояніе грѣха, осуждаемое Богомъ и порождающее грѣхи, кои въ свою очередь укореняютъ состояніе вражды. Мы видимъ здѣсь ужасное сцѣпленіе грѣха, которое не выпускаетъ несчастнаго, запутавшагося въ немъ, а влечетъ все далѣе въ погибель. Нужно строго хранить различіе между грѣхомъ, какъ актомъ, и грѣхомъ, какъ состояніемъ. Если въ первомъ смыслѣ общій терминъ грѣха есть абстракція, тоне такъ въ послѣднемъ, гдѣ онъ означаетъ напротивъ реальность конкретную. Здѣсь грѣхъ есть корень, мать грѣховъ. Въ одномъ и томъ же понятіи грѣха мы удерживаемъ, такимъ образомъ, и абстрактную и конкретную идею грѣха: начальное преступленіе, слѣдующее отсюда состояніе вражды, наконецъ частные грѣхи, какъ результатъ этого состоянія.
Однако и съ этой абсолютной идеей грѣха мы не выходимъ изъ нравственной области, поскольку имѣемъ въ виду вражду индивидуальную, личную. Только въ области догматической расширяется почва, и вражда Божія переносится на семью виновнаго, на общину, на потомковъ. Это дѣлаетъ апостолъ, но не на почвѣ идеи мести, даже не на основаніи идеи солидарности человѣческой, а на основаніи понятія единства нашей расы: «какъ однимъ человѣкомъ грѣхъ вошелъ въ міръ и грѣхомъ смерть, такъ и смерть перешла во всѣхъ человѣковъ, потому что въ немъ всѣ согрѣшили» (Рим. V, 12). Здѣсь апостолъ Павелъ формулируетъ догматическое понятіе о грѣхѣ, а въ слѣдующихъ 13-21 ст. раскрываетъ и обосновываетъ его. Нельзя понимать эти слова въ томъ смыслѣ, что грѣхъ появился въ мірѣ или началъ существовать въ мірѣ съ первымъ человѣкомъ, т. е. грѣхъ существуетъ съ того времени, какъ существуетъ человѣкъ; потомки же перваго человѣка не сдѣлали лучше, также согрѣшили. Также и смерть: она явилась наказаніемъ за грѣхъ какъ для Адама, такъ и для потомковъ его. Контекстъ ясно показываетъ, что апостолъ употребляетъ здѣсь слово грѣхъ въ его абсолютномъ значеніи. Ужасное сцѣпленіе грѣха началось съ Адама. Начальный грѣхъ есть непослушаніе Адама (Рим. V, 14); оно было сознательное, свободное, добровольное.
Это непослушаніе не было простымъ случаемъ; оно было глубокимъ разрывомъ между прародителями и Богомъ. Слѣдуя ветхозавѣтному Писанію, апостолъ сравниваетъ этотъ разрывъ сь блудомъ: «я обручилъ васъ единому мужу, чтобы представить Христу чистою дѣвою; но боюсь, чтобы, какъ змѣй хитростію своею прельстилъ Еву, такъ и ваши умы не повредились, уклонившись отъ простоты во Христѣ» (2 Кор. XI, 2-3). Вотъ состояніе грѣха, слѣдствіе виновнаго акта. Это – жизнь въ грѣхѣ, «тлѣніе» (φθορά). Адамъ есть «ветхій человѣкъ, тлѣющій въ похотяхъ» (Еф. ІV, 22). Отлученный отъ Бога, онъ весь обращается въ свою физическую, земную природу (1 Кор. ХV, 45-47), въ «плоть», желанія которой «противны духу» (Гал. V, 17), и дѣла которой суть безчисленные грѣхи (Гал. V, 19-21). Адамъ есть типъ грѣха, какъ Христосъ есть типъ праведности (Рим. V, 14).
Параллель между Адамомъ и Христомъ привела апостола къ выясненію ученія о переходѣ грѣха въ человѣчествѣ. Понятіе о наслѣдственномъ характерѣ грѣха послужило аргументомъ для доказательства благодатнаго характера оправданія. Такъ же, говоритъ онъ, какъ человѣкъ сдѣлался грѣшникомъ безъ своего содѣйствія, въ силу своей естественной связи съ Адамомъ, такъ же грѣшникъ становится праведнымъ безъ своей собственной заслуги, въ силу своего единенія съ Христомъ чрезъ вѣру. Адамъ согрѣшилъ и такимъ образомъ (ὀντως) грѣхъ и смерть вошли въ міръ, перешли на всѣхъ; Адамъ передалъ своимъ потомкамъ грѣхъ и смерть безъ всякаго участія со стороны ихъ «чрезъ одного человѣка, преступленіемъ одного, за одно преступленіе» (Рим. V, 12. 15-19). Διὰ съ родит. въ параллель съ дат. τῷ παραπτώματι указываетъ на причину, виновника, автора, и удареніе дѣлается на «одномъ», чѣмъ намѣренно исключается участіе другихъ. «Непослушаніемъ одного человѣка сдѣлались многіе грѣшными» (Рим. V, 19), ἀριαρτωλοὶ κατεστάθησαν, указываетъ, что грѣхъ былъ переданъ имъ безъ ихъ участія, что они пассивно наслѣдовали состояніе, въ созданіи котораго не участвовали, они «не согрѣшили по подобію преступленія Адама» (Рим. V, 14). Съ рожденія люди находятся въ состояніи грѣха, какъ учитъ и псалмопѣвецъ (Псал. I, 7). Съ грѣхомъ прародители передали и наказаніе за грѣхъ, смерть. Какъ и грѣхъ, смерть царствуетъ въ нихъ (Рим. V, 14. 17); рождаясь, они приносятъ въ міръ тѣло смерти (Рим. VII, 24).
Послѣ грѣха Адамова грѣхъ (ἀμαρτία), какъ грѣховный принципъ, какъ законъ грѣха, всесторонне развивается и овладѣваетъ жизнію человѣка. Грѣхъ и смерть вошли въ міръ чрезъ одного человѣка и перешли на всѣхъ, грѣхъ, какъ законъ грѣха, а смерть, какъ совокупность тлѣнія духовнаго и тѣлеснаго. Причина существованія во всѣхъ людяхъ грѣха или закона грѣховнаго есть происхожденіе всѣхъ отъ Адама; посему грѣхъ этотъ есть наслѣдственный, природный. Этотъ присущій человѣку отъ рожденія грѣховный принципъ и обнаруживается, выступаетъ и дѣйствуетъ, когда человѣкъ приходитъ въ возрастъ. Дѣятельность эту апостолъ видитъ какъ въ іудействѣ, такъ и въ язычествѣ. У язычниковъ онъ обнаруживается въ нечестіи (ἀσεβεια) и далее въ безбожіи и идолослуженіи (Рим. I, 23-25), а съ другой стороны – во всеобщемъ нравственномъ развращеніи (I, 24. 26-31). Правда, грѣхъ здѣсь не ставится въ причинную связь сь грѣховнымъ принципомъ въ человѣкѣ, происхожденіе его выводится изъ нежеланія знать религіозную истину; но если апостолъ въ данномъ случаѣ понимаетъ грѣхъ въ язычникахъ преимущественно какъ личный, – что было необходимо, если онъ хотѣлъ показать грѣхъ безотвѣтнымъ и виновнымъ, – то онъ не ставитъ его вообще внѣ связи съ естественнымъ грѣховнымъ принципомъ, потому что онъ выразительно учитъ, что до закона грѣхъ былъ въ мірѣ, но не вмѣнялся, однако смерть царствовала и надъ не согрѣшившими, подобно Адаму, т. е., они грѣшили не чрезъ нарушеніе положительно данной заповѣди, а вслѣдствіе живущаго въ нихъ грѣховнаго принципа (Рим. V, 13-14).
Эту мысль апостолъ подробно раскрываетъ при объясненіи общей грѣховности іудеевъ. Основная его мысль ясна: въ іудеяхъ живетъ ἀμαρτία (Рим. VII, 17. 20); когда пришелъ откровенный законъ, онъ увеличилъ грѣхъ и обнаружилъ его (Рим. V, 20; III, 20; VII, 9). Законъ не давалъ человѣку любви къ добру и не освящалъ его, поэтому онъ бездѣйственъ (Евр. VII, 18-19); отсюда никто не оправдывается отъ дѣлъ закона (Рим. III, 20; Гал. II, 16). Мало того, что законъ не совершалъ праведности, онъ совершалъ грѣхъ, хотя самъ святъ и благъ. Причина этого – въ человѣкѣ, который по плоти проданъ подъ грѣхъ (ἀμαρτία). Законъ не производилъ своего дѣйствія, потому что былъ ослабленъ по причинѣ плоти (Рим. VII, 12. 14; VIII, 3). Ближе отношеніе закона къ грѣху. Пока грѣховный принципъ въ человѣкѣ не взволнованъ извнѣ никакою заповѣдію, грѣхъ дремлетъ, онъ какъ бы мертвъ (Рим. VII, 8). Когда законъ, какъ святой, обнаруживаетъ безусловно отрицательное отношеніе къ ἀμαρτία, запрещаетъ грѣхъ, послѣдній оживаетъ, требуетъ исполненія своихъ приказаній и переходитъ въ актуальные грѣхи. Въ опредѣленной заповѣди «не пожелай» внутренній грѣхъ, живущій въ іудеѣ, взялъ поводъ къ нападенію на іудея, сталъ живымъ и перешелъ въ живое преступное стремленіе къ запрещенному. Но чѣмъ болѣе человѣкъ желаетъ запрещеннаго, тѣмъ болѣе внутренній грѣхъ переходитъ въ дѣйствительные грѣховные факты, и чѣмъ болѣе неумолимо законъ требовалъ своего исполненія, тѣмъ болѣе возрасталъ грѣхъ. Могли быть отдѣльная попытки исполнять требованія закона, но въ цѣломъ исполненія не было. Такимъ образомъ, законъ извлекъ на свѣтъ, обнаружилъ живущій въ человѣкѣ грѣховный принципъ; это и значитъ, что законъ данъ ради преступленій, пришелъ для того, чтобы увеличить грѣхъ (Гал. III, 9; Рим. V, 20). Чрезъ запрещенія закона внутренній грѣхъ не только обнаружился, но и вызывалъ актуальные грѣхи. Совершая это, законъ принесъ и неизбѣжныя слѣдствія грѣха надъ людьми, смерть духовную и тѣлесную и гнѣвъ Божій. Такъ законъ, данный для жизни, сталъ въ смерть (Рим. VII, 7-14; IV, 15). Оживъ съ явленіемъ закона, грѣхъ сталъ въ человѣкѣ такою силою, что обратилъ его въ рабство и покорилъ. Такъ въ человѣкѣ произошло раздвоеніе: онъ видитъ въ членахъ своихъ законъ плоти въ борьбѣ съ закономъ духа и, хотя внутренно одобряетъ послѣдній, служитъ первому (Рим. VII, 14-24; Гал. V, 17). Развившись во всѣхъ отношеніяхъ и со всѣми слѣдствіями, грѣхъ выступаетъ теперь ясно, въ полномъ свѣтѣ: человѣкъ познаетъ живущій въ немъ грѣхъ, онъ признаетъ его, какъ противорѣчіе его внутреннему существу, познаетъ, что онъ не можетъ уничтожить этого противорѣчія по причинѣ внутренней слабости, видитъ, что онъ – плѣнникъ грѣха, проданъ подъ грѣхъ, видитъ, что грѣхъ влечетъ за собою смерть и судъ Божій. Это познаніе есть то ἐπίγνωσις τῆς ἀμαρτίας, которое произвелъ законъ.
Законъ привелъ грѣхъ къ высшей его жизни, къ высшему обнаруженію, и все это въ тоже время ясно выступило въ сознаніи человѣка. Безъ закона грѣхъ не ожилъ бы и не проявился бы въ сознаніи человѣка (Рим. VII, 7. 9). А въ язычникахъ значеніе закона имѣлъ въ нѣкоторой степени голосъ совѣсти. Но такъ какъ онъ говорилъ не такъ ясно, какъ законъ, то и виновность язычниковъ менѣе, чѣмъ виновность іудеевъ.
По вопросу о способѣ передачи грѣховнаго принципа апостолъ учитъ, что грѣхъ пребываетъ во плоти (ἐν τῇ σαρκί – Рим. VII, 18). Какое же отношеніе между плотію и грѣхомъ? Нельзя отожествлять ихъ, а тѣмъ болѣе въ матеріальной природѣ человѣка видѣть дѣятельный принципъ грѣха. Если подъ плотію разумѣть матерію нашего тѣла въ противоположность духу, способностямъ интеллектуальнымъ (πνεῦμα, νοῦς), то мысль апостола будетъ тожественна съ ученіемъ Филона, который, примиряя дуалистическія идеи съ платоновскими понятіями о духѣ, считалъ матерію элементомъ порочнымъ, загрязняющимъ все, что прикасается къ нему, вслѣдствіе чего является грѣхъ. При такомъ воззрѣніи можно понять грѣхъ перваго человѣка, равно какъ наслѣдственный характеръ грѣха въ человѣчествѣ, а также перенесеніе общечеловѣческаго грѣха на Іисуса Христа и уничтоженіе его вслѣдствіе «плоти» Іисуса Христа на крестѣ. Но все это несогласно съ ученіемъ апостола Павла.
Прежде всего ап. Павелъ не учитъ, что плоть сама есть грѣхъ и принципъ зла, но учитъ, что грѣхъ пребываетъ во плоти: плоть только жилище, сѣдалище грѣха. Плоть была и до грѣха, и грѣхъ вошелъ въ міръ не чрезъ плоть, а чрезъ непослушаніе. Сначала плоть, какъ и все твореніе, была добра зѣло, такою же будетъ и впослѣдствіи. Христосъ пришелъ во плоти, однако не имѣлъ грѣха и былъ «послушливъ даже до смерти» (1 Тим. III, 16; Рим. I, 3; Ефес. II, 14; Колос. I, 22). Наконецъ, по апостолу, матерія и послѣ смерти не уничтожается абсолютно, она разрушается не болѣе, какъ зерно послѣ сѣянія; тѣло наше воскреснетъ. Такимъ образомъ съ понятіемъ о матеріи не соединяется понятіе о грѣхѣ.
Нѣкоторые богословы (Sabatier, Pfleiderer) смягчаютъ указанное воззрѣніе на плоть, какъ принципъ грѣха. Они говорятъ, что, по апостолу, плоть сама по себѣ ни добра, ни зла. Прежде грѣха плоть Адама не была повреждена грѣхомъ, а чрезъ преступленіе грѣхъ вошелъ въ плоть и повредилъ ее. Отсюда грѣхъ «живетъ» въ плоти, тѣло наше есть «тѣло грѣха» (Рим. VI, 6). Плоть – сѣдалище грѣха; отсюда грѣхъ дѣлаетъ нападенія на область духа (Гал. V, 17), а духъ противится плоти до смерти (Рим. VΙΙ, 24-25). Съ этой точки зрѣнія равно объясняются наслѣдственность грѣха, дѣло искупленія, борьба христіанина съ грѣхомъ до смерти. Но такая точка зрѣнія не соотвѣтствуетъ основному понятію о грѣхѣ во всѣхъ посланіяхъ ап. Павла. Вся психологія его – чисто монистическая. Для него естественный человѣкъ есть одна субстанція: онъ есть земля, одушевленная дыханіемъ Божіимъ ἡ ψυχὴ ζῶσα, душа живая, и σῶμα ψυχικὸν, тѣло душевное, и σῶμα ϑνητόν, тѣло смертное (1 Кор. ΧV, 45. 44; Рим. VΙΙΙ, 11). Человѣкъ есть плоть живая и смертная. Эта плоть живая, эта жизнь въ своемъ субстанціальномъ единствѣ духа и тѣла передается чрезъ рожденіе. Ничто въ мысляхъ апостола не даетъ повода считать грѣхъ въ элементахъ матеріальныхъ, плотскихъ, исключая духъ; для манихейства самаго тонкаго нѣтъ мѣста въ мысляхъ апостола.
Грѣхъ, какъ мы видѣли, есть отрицаніе праведности, несогласіе воли человѣка съ повелѣніемъ Бога; сѣдалище его поэтому есть воля, я, центръ человѣческой личности, сердце, какъ Писаніе называетъ очагъ личной жизни. Никто не предположитъ, что праведность имѣетъ свое сѣдалище въ субстанціи матеріальной нашего тѣла. Точно также нельзя допустить, чтобы и грѣхъ, который есть отрицаніе праведности, разрывъ гармоніи между волей человѣка и Бога, имѣлъ сѣдалище въ этой матеріальной субстанціи.
Но не помѣстить ли грѣхъ въ плоти, а праведность въ духѣ? Одно и тоже ухо есть сѣдалище слуха и глухоты. Но не совсѣмъ на первый взглядъ понятно, какимъ образомъ апостолъ приписываетъ плоти мысль (Рим. VΙΙΙ, 6-7), волю (Ефес. ΙΙ, 3), желанія (Гал. V, 16-27; 24), умъ (νοῦς τῆς σαρκός, Колос. ΙΙ, 5. 18). Не олицетворяетъ ли онъ плоть? Въ этомъ не видно никакой надобности. Вѣрный своему монизму, апостолъ подъ плотію разумѣетъ матерію одушевленную, живую, имѣющую духъ, мысль, умственныя способности. Тогда «плоть» будетъ означать всего человѣка, а сѣдалищемъ грѣха будетъ воля, сердце, я, точно такъ же, какъ этотъ центръ личности есть сѣдалище праведности.
Терминъ «плоть» апостолъ взялъ изъ ветхаго завѣта, гдѣ онъ часто употребляется: Для означенія всего человѣка (Ис. XL, 5-6; LXVI, 16. 24; Іер. ХХV, 31; Іоил. II, 18; Псал. LVI, 5; LXV, 3; CXLV, 21). Этотъ терминъ съ тѣмъ же значеніемъ перешелъ и въ новый завѣтъ (1 Петр. I, 24; III, 6; Іоан. ХVII, 2; Гал. II, 16; Рим. III, 20; 1 Кор. I, 29). Вездѣ плоть означаетъ человѣка, людей. Апостолъ Павелъ иногда выраженіе «плоть» прямо замѣняетъ словомъ «человѣкъ». Если объяснить, почему онъ иногда вмѣсто того, чтобы сказать просто – человѣкъ, говоритъ – плоть, то для насъ будетъ понятно отношеніе между грѣхомъ и плотію въ ученіи апостола.
Сказавши, что умершій во Христѣ уже не подъ закономъ (Рим. VII, 1-6), апостолъ объясняетъ, какимъ образомъ христіанинъ еще совершаетъ грѣхи, тогда какъ гдѣ нѣтъ грѣха, тамъ нѣтъ и преступленія (Рим. ІV, 15; VIII, 8). Христіанинъ по вѣрѣ становится едино со Христомъ, умираетъ и воскресаетъ съ Нимъ потенціально. Какъ и Христосъ, онъ «не живетъ во плоти», а живетъ «на небесахъ» (Филип. III, 21; 1 Кор. ХV, 23). Не жить во плоти, значитъ не быть существомъ этого міра, существомъ страстнымъ. Кто во Христѣ, тотъ «новый человѣкъ», «новая тварь». Но эта жизнь есть только потенціальная; христіанинъ имѣетъ еще плоть и кровь и живетъ во плоти (2 Кор. X, 2) въ то самбе время, какъ онъ «мертвъ, распятъ со Христомъ, не живетъ болѣе, но живетъ въ немъ Христосъ» (Гал. III, 19-20).
Здѣсь становится понятнымъ, почему апостолъ приписываетъ плоти умственныя способности, мысль, волю, желанія, душу. Эта плоть дѣйствительно имѣетъ душу, духъ. Мы стоимъ въ присутствіи двухъ сферъ жизни, земной и небесной. Эмпирически апостолъ живетъ во плоти, потенціально онъ умеръ и воскресъ. Такимъ образомъ, подъ плотію апостолъ всегда разумѣетъ естественнаго человѣка въ его земномъ существованіи. Поэтому онъ и могъ безразлично употреблять термины ψυχικός и σαρκικός и противополагать ихъ πνεῦμα, духу, противополагать духовнаго человѣка человѣку душевному или плотскому (1 Кор. II, 14; III, 1). Живя на землѣ, человѣкъ имѣетъ тѣло душевное, а по воскресеніи будетъ имѣть тѣло духовное. Противоположность не между душой и тѣломъ, духомъ и матеріей, а между человѣкомъ по природѣ и человѣкомъ по новой жизни въ Богѣ. Такъ всякій христіанинъ двойственъ по природѣ, онъ и плотской по естественой связи съ Адамомъ, онъ и духовный по таинственной связи со Христомъ. По первой онъ говоритъ: «я плотянъ, проданъ грѣху, потому что не понимаю, что дѣлаю, потому что не то дѣлаю, что хочу, а что ненавижу, то дѣлаю» и т. д. (Рим. VII, 14-15 и дал.). А по второй онъ говоритъ: «мы освободились отъ закона, чтобы намъ служить Богу въ обновленіи духа, – Нѣтъ нынѣ никакого осужденія тѣмъ, которые во Христѣ Іисусѣ живутъ не по плоти, но по духу» (Рим. VII, 6; VIII, 1). Два я сосуществуютъ въ христіанинѣ въ единствѣ личности.
Апостолъ учитъ, что вслѣдствіе грѣха Адамова «плоть», т. е., весь естественный человѣкъ, душа и тѣло, глубоко извращена; въ человѣкѣ нѣтъ ничего «добраго» (Рим. VII, 18), помышленія плоти не покоряются и не могутъ покоряться закону Божію, вслѣдствіе чего живущіе по плоти не могутъ угодить Богу (Рим. VIII, 7-8), имъ «злое прилежитъ» (Рим. VII, 21), грѣхъ «царствуетъ» въ нихъ (Рим. V, 7), они «проданы подъ грѣхъ» (Рим. VII, 14), въ нихъ есть «законъ грѣха», начало, побуждающее ко злу; естественный человѣкъ не разумѣетъ и не можетъ разумѣть вещей божественныхъ (1 Кор. II, 14).
Каково же отношеніе между этимъ состояніемъ рабства и тою абсолютною свободой, которую апостолъ Павелъ признаетъ у человѣка въ своемъ нравственномъ понятіи о грѣхѣ? Апостолъ разсматриваетъ человѣчество, какъ живой организмъ, какъ единство личное, какъ нравственную личность. Описаніе коллективнаго организма (церкви) видимъ въ 1 Кор. ХII. Глава тѣла – основатель расы, Адамъ, съ одной стороны, Христосъ – съ другой (Колос. II, 19). Въ нихъ представляется вся ихъ раса; ихъ духъ оживляетъ всякое тѣло, ихъ воля опредѣляетъ дѣйствія, они образуютъ съ расой одно лицо. Какъ новое человѣчество растетъ, увеличивается, развивается, такъ и старое человѣчество имѣло свое дѣтство, свою юность и свою зрѣлость, когда оно достигло обладанія отцовскимъ наслѣдіемъ. Всѣ индивидуумы создаютъ одну личность: человѣкъ. Къ этому термину, ἄνθρωπος, апостолъ имѣетъ нѣкоторую склонность. Индивидуумъ исчезаетъ, видъ остается въ своемъ единствѣ, воплощенный въ своемъ первомъ представителѣ. Отсюда выраженія – въ Адамѣ, во Христѣ. Это монистическое понятіе о человѣчествѣ лежитъ въ основѣ понятій апостола о грѣхѣ и объ искупленіи. Такимъ образомъ мы оказываемся въ присутствіи не только изолированныхъ индивидуумовъ, но въ присутствіи Адама и продолженія его я въ человѣчествѣ, въ присутствіи человѣка, понимаемаго, какъ одно лицо. Этотъ гигантскій человѣкъ, обнимающій вѣка, стоитъ предъ лицомъ Божіимъ. Онъ былъ свободенъ и совершилъ преступленіе, порвалъ миръ съ Богомъ, сдѣлался врагомъ Его. Богъ могъ уничтожить его, но по милосердію не сдѣлалъ этого. Это – Адамъ. Индивидуумы же суть только члены этого гигантскаго человѣка, имѣютъ свободу не болѣе, какъ члены человѣческаго тѣла; управляетъ, думаетъ, живетъ голова, она заставляетъ дѣйствовать члены, члены – рабы духа, а духъ этотъ есть духъ вражды противъ Бога. Вотъ почему всѣ люди, всѣ члены тѣла Адамова, суть фатально по природѣ грѣшники, враги Божіи, чада гнѣва, осужденные на смерть (Рим. V, 12; VIII, 6. 10). Свобода естественнаго человѣка сохраняется въ томъ, что онъ можетъ не упорствовать, когда Богъ хочетъ спасти его. Хотя ветхій человѣкъ въ корнѣ растлѣнъ, но я духовное, рожденное отъ соприкосновенія Духа Божія съ нашимъ духомъ, сообщаетъ намъ силу противиться злымъ попыткамъ нашей природы и даетъ намъ свободу, которою обусловливается отвѣтственность. А это воздѣйствіе Духа Божія простирается на всѣхъ, какъ на христіанъ, такъ и на язычниковъ и іудеевъ, хотя въ различной мѣрѣ.
По Evgène Menegoz. La péché et la redemption d’après saint Paul. Paris. 1882. Cf. Er. Würter. Die chiristliche Lehre uber das Uerhaltniss von Gnade und Freiheit. Freibûrg. 1856. – H. Глубоковскій. Ученіе св. ап. Павла о грѣхѣ, искупленіи и оправданіи. «Христіанское Чтеніе» 1898 г. Послѣдній не вполнѣ соглашаетсн съ Evg. Menegoz, но безъ достаточныхъ основаній.
Священникъ А. Кремлевскій.
«Ярославскія Епархіальныя Вѣдомисти». 1902. Ч. Неофф. № 32. С. 489-495; № 33. С. 505-511.
