СУЩНОСТЬ ПАСТЫРСТВА.
У насъ принято думать: если священникъ истово служитъ, имѣетъ красивый или прочувствованный голосъ, неторопливо креститъ, исповѣдуетъ, по первому зову причащаетъ, соборуетъ, хоронитъ, со всѣми ласковъ, выстроилъ церковь, школу, да вдобавокъ иногда по книжкѣ почитываетъ проповѣдки, то это идеалъ пастырства; награды сопутствуютъ ему, и прихожане любятъ его. Большинствомъ въ этомъ и полагается вся сущность пастырства.
Между тѣмъ смыслъ пастырства далеко не въ этомъ.
Посылая своихъ учениковъ на проповѣдь, Спаситель заповѣдалъ имъ сперва «научить» народы, а уже потомъ крестить. А Самъ Христосъ и не крестилъ, считая это дѣломъ учениковъ, оставляя Себѣ болѣе важное – «учить царствію Божію». Безъ проповѣди какъ же можно – научить, заставить вѣровать, имѣть по Евангелію расположеніе духа? Все это бываетъ «отъ слуха». А ап. Павелъ совершеніе крещенія и вообще всю внѣшнюю обрядовую дѣятельность пастыря не считалъ существеннымъ въ его работѣ; во главу трудовъ его онъ ставилъ «благовѣстіе». «Не посла бо мене Христосъ крестити, но благовѣстити» (1 Кор. 1, 17). Послѣднее гораздо труднѣе, требовало большихъ усилій и особенной твердости духа. Всякій можетъ крестить человѣка, наставленнаго въ вѣрѣ и увѣровавшаго. А чтобы невѣрнаго наставить въ вѣрѣ, колеблющагося утвердить, порочнаго вразумить, влить новое расположеніе духа, – это требуетъ большого «словеснаго» труда, глубокой опытности и не малой мудрости. «Прилежащій добрѣ пресвитеры сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающіися въ словѣ и ученіи» (1 Тимоѳ. 5, 17).
Св. Григорій Богословъ ставитъ «служеніе слова» выше самыхъ поразительныхъ чудесъ, выше всякаго самоотверженнаго подвига, выше видѣній. Высоко цѣнилъ «слово», «проповѣдь» и св. Іоаннъ Златоустъ. «Крещеніе, говоритъ онъ, есть дѣло важное, но совершить его можетъ человѣкъ и не очень важный, а благовѣствованіе требуетъ великаго труда» (Творенія. Т. X., стр. 23-24). Евангеліе насаждено во вселенной только одною могучею силою слова. Слово самое могучее орудіе. Картина даетъ впечатлѣніе, музыка настроеніе. Слово все: оно производитъ впечатлѣніе, даетъ настроеніе, волнуетъ, разъясняетъ, развиваетъ. – Св. Тихонъ Задонскій пишетъ: «если мы, пастыри церкви, будемъ молчать, то мы недостойны и званія пастырей». А святитель Ѳеофанъ-Затворникъ восклицаетъ: «Пастырство молчащее, что за пастырство?». Не менѣе ярко по этому поводу говоритъ и преосв. Антоній Харьковскій[1]: «живое слово ни когда не цѣнилось духовенствомъ и его руководителями... А между тѣмъ оно есть главная сила пастырства, сила церкви». «Единственное орудіе, которымъ Богъ воспользовался для уничтоженія въ мірѣ нечестія и распространенія богопознанія, есть не иное что, какъ проповѣдь Евангелія, слово Божіе, поученіе. Дайте мнѣ любую церковь, городъ, область безъучителей и проповѣдниковъ, и какъ бы святъ и праведенъ ни былъ пастырь, діаволъ всегда находитъ возможность, не слыша проповѣдническаго слова, входить, расхищать и пожирать разумныхъ овецъ (Илія Минятій, проп, стр. 294-297).
Краснорѣчивое вдохновенное слово даетъ мысль, направленіе, вызываетъ думу у человѣка; а за думой идетъ уже и соотвѣтственная жизнь человѣка. Только «буйствомъ проповѣди» благоволилъ Богъ спасти міръ (1 Кор. 1, 21). И не безъ цѣли поэтому для проповѣди во вселенной былъ избранъ великій «словесникъ» Савлъ.
Отсюда и сущность пастырства въ служеніи слова. Въ современной литературѣ по вопросамъ церкви есть характерное отличіе іерейства отъ пастырства. Для совершенія богослуженій, таинствъ – нужно быть іереемъ. Но чтобы пасти врученное стадо, не дать его расхитить и «распудить», привести его въ мѣру возраста совершенна, для этого нужно питать его Евангельскимъ млекомъ чрезъ слово и быть «пастыремъ». Поэтому на умѣніе владѣть словомъ должно бы быть обращено самое серьезное вниманіе при подготовкѣ пастырей. Апостолы въ этой подготовкѣ не нуждались. Имъ было сказано: «не заботьтесь, какъ или что отвѣчать, или что говорить. Ибо Святый Духъ научитъ васъ въ тотъ часъ, что должно говорить». Но вотъ во времена послѣ-Апостольскія на умѣніе владѣть словомъ стало обращаться преимущественное вниманіе. Особенно въ 4 вѣкъ, золотой вѣкъ христіанской литературы. Въ это время между всѣми предметами, изучаемыми въ школѣ, первое мѣсто занимала риторика. Учащіеся всего болѣе стремились овладѣть словомъ. Быть краснорѣчивымъ было завѣтною цѣлью всѣхъ учащихся тогда. Ораторы были въ удивительномъ почетѣ. Риторика сдѣлалась въ этотъ вѣкъ универсальной наукой, и къ знаменитымъ профессорамъ-риторамъ, которыхъ св. Григорій Богословъ называетъ «общими отцами краснорѣчія», стекались учиться отовсюду. У этихъ риторовъ и особенно у знаменитаго христіанина ритора Проэрезія въ Аѳинской школѣ учились краснорѣчію святители Василій Великій и Григорій Богословъ. Въ средніе вѣка проповѣдническое слово стояло на должной высотѣ. Достаточно указать на силу одушевленныхъ словъ Бернарда Клервосскаго, котораго собирались слушать по 80,000 человѣкъ въ одинъ разъ, и на Доминиканскій орденъ, члены котораго проповѣдь считали своею первою и самою главною обязанностью и имѣли право проповѣдывать всюду и за предѣлами своего монастыря. «И ихъ воля становилась волей народной, и жизнь зажигалась ихъ жизнью».
Если мы теперь перейдемъ къ нашимъ временамъ, то невольно срывается вопросъ: гдѣ рѣчи краснорѣчія? Гдѣ сила слова? Дѣйствительно наступилъ періодъ «молчащаго пастырства». Слово замерло. А И. С. Аксаковъ говоритъ: «Умерщвленіе жизни слова самое страшнѣйшее изъ всѣхъ душегубствъ».
И гдѣ же мѣры къ оживленію слова? Правда, въ семинаріи есть предметъ гомилетика. Но преподаваніе постановлено такъ, что «слово» не оживляется, а иногда съ успѣхомъ умерщвляется. Въ мое время было такъ. Послѣ недолгаго знакомства съ теоріей и образцами проповѣдей св. отецъ, заставляли насъ самихъ съ классной каѳедры предъ товарищами произносить проповѣди. Обычно давалась тема и 5 минутъ на размышленіе. Потомъ пожалуйте на каѳедру. При этомъ не было намъ указано ни живого образца, ни манеры держать себя во время проповѣди, ни дикціи. Преподаватель былъ изъ свѣтскихъ, не ораторъ и, въ сущности, самолично не вмѣшивался въ оцѣнку проповѣдника. Дѣло представлялось намъ самимъ, скажетъ вызванный съ каѳедры проповѣдь, а мы, слушатели, начинаемъ критиковать проповѣдника. Сначала дѣлали это добросовѣстно, съ большой охотой, даже съ увлеченіемъ. Критикуя, проповѣдника разбивали «вдребезги». И преподаватель, соглашаясь съ критикой, ставилъ проповѣднику двойку. Когда зарябили въ журналѣ двойки, мы задумались. Вѣдь этакъ вредимъ себѣ. А ну-те ка попробуемъ не критиковать, отдѣлаться молчаніемъ, что выйдетъ? Сказалъ проповѣдникъ; на вопросъ преподавателя указать недостатки всѣ промолчали. Преподаватель что то проговорилъ, въ родѣ того, что проповѣдь сказана дѣйствительно недурно, и поставилъ 4. Это погубило весь нашъ азартъ къ краснорѣчію, критикѣ, выработкѣ «слова»; шкурный вопросъ оказался выше всѣхъ этихъ задачъ, и отмѣтка убила зачатки проповѣди. Никто не сталъ слушать проповѣдника «съ каѳедры», занимаясь или чтеніемъ или писаніемъ сочиненій, а проповѣдникъ, зная невниманіе аудиторіи, плелъ безъ всякаго искусства, что на умъ придетъ, и дѣло сходило удачно. Потомъ по очереди, разъ въ годъ, произносили проповѣдь или по тетрадкѣ или «наизусть» въ семинарской церкви. Тутъ критики не полагалось. И заканчивали на этомъ свои успѣхи въ проповѣдничествѣ.
Естественно, принимая пастырство, мы были совершенно неподготовлены не только къ ораторству, но и къ какому бы то ни было удачному произношенію «слова». Не умѣли бороть въ себѣ несмѣлость, не знали манеры держать себя во время проповѣди, не знакомы были съ дикціей, а по этому въ большинствѣ отдѣлывались чтеніемъ печатныхъ проповѣдей. И были безпомощны «глаголомъ жечь сердца людей». А отсюда вышло какъ-то такъ, что жизнь паствы идетъ сама по себѣ, а наше служеніе тоже само по себѣ.
Если сущность пастырства въ «словѣ», проповѣдничествѣ евангельскихъ истинъ, то и слѣдовало бы для пастырства вырабатывать «мастеровъ слова». Надѣяться на тотъ принципъ, что Духъ Святый научитъ, какъ и что говорить, намъ нельзя. Это было въ исключительныя времена, когда мало было проповѣдниковъ и не было у Апостоловъ для предварительной подготовки времени[2]. А у насъ къ тому есть полная возможность. И слѣдовало бы начать съ того, чтобы гомилетику считать въ семинаріи однимъ изъ главныхъ предметовъ, а не концевымъ, какъ нынѣ, и въ преподаватели по этому предмету ставить не всякаго богослова, а одного изъ лучшихъ, находчивыхъ, краснорѣчивыхъ ораторовъ, у котораго можно было бы поучиться «живому слову» и который могъ бы пробудить и возжечь даръ краснорѣчія. И въ періодъ обученія характеру проповѣди нужно совершенно изгнать оцѣночную отмѣтку, она сковываетъ мысль, дѣлаетъ несвободнымъ движеніе «слова», давитъ на волю оратора. Не страшна, а желательна любовная и существенная критика преподавателя, товарищей; а страшна журнальная отмѣтка. Пусть каѳедры церквей города будутъ къ услугамъ для молодыхъ проповѣдниковъ. Чѣмъ болѣе за время семинарской подготовки скажетъ человѣкъ проповѣдей, тѣмъ большая выработается въ немъ опытность, смѣлость, умѣнье владѣть собой. Припомните исповѣдь въ «Живомъ Словѣ» Арх. Харьковскаго Амвросія, какъ онъ долго изъ за «несмѣлости» не могъ говорить проповѣдей! Эта «несмѣлость» большой врагъ проповѣдниковъ и ее нужно всячески «избыть» въ себѣ.
По моему мнѣнію прекраснымъ подспорьемъ въ этомъ случаѣ служила бы домашняя постановка въ стѣнахъ семинаріи въ свободное время спектаклей изъ лучшихъ драматическихъ произведеній. Провести роль со смысломъ – тутъ много нужно подумать, поучиться, выработать въ себѣ интонацію, дикцію, манерность, выслушать полезныя замѣчанія и подавлять въ себѣ «несмѣлость» выступленія предъ зрителями. А для успѣшности этого нужно бы не стѣснять, а поощрять посѣщенія театра, когда даются тамъ серьезныя и колоритныя произведенія. И даже можно бы нарочно приглашать лучшихъ драматурговъ, какъ поучительные образцы, для участія въ семинарскихъ спектакляхъ и руководства. Вѣдь намъ извѣстно, что артисты лучшіе чтецы и выразители слова. Почему же не учиться и у нихъ? Если кому покажется это «по традиціи» и предразсудку страннымъ, то я бы привелъ въ примѣръ Московскій Синодальный хоръ, послушать который изъявилъ желаніе на дняхъ Шаляпинъ. И хоръ пѣлъ предъ нимъ церковныя пѣснопѣнія, а Шаляпинъ для хора спѣлъ кое что изъ оперы «Борисъ Годуновъ». Синодальный хоръ не нашелъ для себя зазорнымъ пѣть предъ Шаляпинымъ и выслушать его замѣчанія, а затѣмъ поучиться искусству пѣнія и у Шаляпина. Писемскій говоритъ: «ораторами дѣлаются». И ораторство относитъ къ «искусству». Почему же не поучиться ораторству у «искуссникосъ слова»? Свв. Григорій Богословъ и Василій Великій изучали краснорѣчіе и у риторовъ язычниковъ: «я не возлюбилъ ученности безгласной и посвятилъ себя любомудрію, чуждому и иноземному» (Гр. Б.), Далеко не лишнимъ было бы при каѳедральномъ соборѣ имѣть оратора проповѣдника. Ему дать исключительно одно дѣло – говорить каждое воскресеніе «слово» народу[3]. Отъ него на живомъ примѣрѣ учились бы краснорѣчію и характеру проповѣди семинаристы и священники. Да и молящіеся, при видѣ проповѣдника, не стремились бы поспѣшно вонъ изъ храма, что видимъ нынѣ, а тѣснымъ кольцомъ окружали бы каѳедру и ловили живыя рѣчи оратора. Такъ было при Іоаннѣ Златоустѣ и другихъ ораторахъ.
Возмите вотъ Восторгова – слушаютъ и его; слушали въ Самарѣ и Н. И. Боголюбскаго. Отъ современныхъ же очередныхъ проповѣдей въ каѳедральныхъ Соборахъ, всѣ знаемъ, пользы мало, и молящіеся въ большинствѣ случаевъ считаютъ ихъ бременемъ. Арх. Харьковскій Антоній, бывши епископомъ въ Уфѣ[4], имѣлъ около себя кружокъ проповѣдниковъ. По вечерамъ въ покояхъ Владыки собирался этотъ кружокъ, избиралъ тему, и каждый, поочередно, произносилъ на нее проповѣдь. Вратія крестовой слушала, а затѣмъ оцѣнивала: кто всѣхъ лучше сказалъ на избранную тему и почему? Первымъ говорилъ самъ Антоній. Такъ послѣдній серьезно относился къ «слову» и вырабатывалъ ораторовъ. И время пребыванія преосв. Антонія въ Уфѣ было временемъ процвѣтанія, силы и дѣйства проповѣди. Конечно, можно говорить каждый праздникъ, но безъ искуства и краснорѣчія, и надоѣсть всѣмъ до «тошноты». Но рѣчь живая, вдохновенная и красивая по формѣ, всегда привлекаетъ слушателей. Я знаю одну мордовскую школу. Басни и стихотворенія ученики читали безъ выраженія, хуже и представить нельзя. Но вотъ поступила сюда учительницей мастерица чтенія. И сразу перерожденіе школы. Зачитаютъ ученики басню и предъ тобой живыя дѣйствующія лица, ты ихъ чувствуешь, какъ на яву. При чтеніи стихотворенія оживаяетъ природа, историческое событіе и т. д. И слушая, не ушелъ бы изъ школы. Кто помнитъ наши Епархіальные Съѣзды до Государственной Думы, тотъ согласится, что они отличались скудостью и блѣдностью рѣчей. Но Дума, въ дѣлѣ ораторства, неотразимо подѣйствовала и на наши съѣзды, гдѣ теперь раздаются дѣльныя и красивыя по формѣ рѣчи[5].
Не ясно ли отсюда, что должна произойти переоцѣнка служебныхъ обязанностей пастыря церкви, и центръ тяжести съ крестинъ, похоронъ, молебновъ и т. д. долженъ быть перенесенъ на «служеніе слова». А разъ это будетъ такъ, то нужно и кандидатовъ къ пастырству приготовлять съ такимъ тщаніемъ, искусствомъ, чтобы они яркостью своего слова дѣйствительно зажигали въ сердцахъ слушателей свѣтъ Христова ученія, вдохновляли на евангельскую жизнь и, при помощи благодатныхъ средствъ, вели къ царствію Божію.
С. Е. В.
«Таврическій церковно-общественный вѣстникъ». 1917. № 7. С. 139-147.
[1] Имеется в виду блаж. митр. Антоний (Храповицкий) в бытность его архиепископом Харьковским (с 28 ноября 1917 г. как митрополит Харьковский). – ред.
[2] Слова Господни о наученіи Духомъ Святымъ относятся къ случаямъ, «когда будутъ продавать васъ» (Мѳ. 10, 19). Однако и вообще Апостолы «благовѣствовали Духомъ Святымъ» (1 Петр. 1, 12). И теперь «Святымъ Духомъ всяка душа живится». И теперь мы исповѣдуемъ Христа Господа «только Духомъ Святымъ» (1 Кор. 12, 3). Но это нисколько не противорѣчитъ необходимости усиленной подготовки къ служенію благовѣствованія. Господомъ «устрояются сосуды слова», однако Духъ Святый «по достоянію» вдохновляетъ (Степенна гл. 6, ант. 1). «Достояніе», необходимое проповѣднику: познанія, неотступная работа мысли, чистота сердца, добродѣтель и молитва. Великое также дѣло – усиленное упражненіе въ словѣ. Но безъ Духа всякое «достояніе» недостаточно. Пр. Ц. С.
[3] При Цареградской Софийской церкви существовал институт иерокириксов – священнопроповедников (греч. ἱεροκήρυξ, букв. священноглашатай), основного содержание которого было систематически проповедовать слово Божие народу во время и вне богослужений. Иерокириксом явлается лицо переобладающие даром красноречия, которое получило от своего епископа послушание проповедовать на службах в различных приходах его епархии. Хотя в каноническом праве обязанность возвещения слова Божия возлагается на священнослужителей (см. 58-е Ап. пр., Трул. 19-е пр.), а мирянам воспрещается проповедовать в храме (Трул. 64-е пр.), но в новейшее время стали появляться проповедники, не имеющие священного сана, но получившие от местного архиерея дозволение проповедовать в церкви благодаря своим способностям и образованию. Хорошим примером чего является время введения Брестской унии в Киевской митрополии начиная с XVII в., когда больше количество священнослужителей уклонилось в униатство.
Из византийских царей один Лев Мудрый († 911 г.) произносил в церквах проповеди своего сочинения, прочие цари же не принимались за это дело. Слова эти были говорены в разных церквах, в великую субботу, в Пасху, в Господские и богородичные праздники, и в празднества Святым, по случаю освящения храмов и возведения брата его Стефана в сан патриарший. Одно из них, по причине недосуга царя Льва, произнесено было придворным секретарем (ὑπογραφεύς)
Учительство в Православной Церкви имело в византийскую эпоху несколько степеней, среди которых находился «Оратор», который поучал народ в воскресные дни с церковной кафедры и, по поручению патриарха, составлял от его имени поучения. Главный проповедник при вселенской патриархии, наиболее достойный и заслуженный, именовался «Вселенским Учителем». Лица, исполнявшие учительское служение в Церкви, принадлежали в византийскую эпоху к 4-й пятерице патриарших чинов и занимали, во время патриарших богослужений и официальных торжеств, соответствующее их званию место. Иерокирикс как термин обозначающий конкретное церковное служение, стало лишь в эпоху Туркократии, а практика официального назначения тех или иных людей на эту должность утвердилась только в XIX в. Специальные иерокириксы при патриархиях всегда существовали, а равно и при архиерейских кафедрах церквей константинопольской, иерусалимской, александрийской, антиохийской и др.
В Элладской церкви как духовный глава прихода, священник, конечно, обязан учить своих прихожан; но лишь очень немногие из священников могли обязанность эту исполнять как следует. В восполнение сего недостатка существуеть особая должность священнопроповедников (ἱεροκήρυξ) в числе 5 лиц, по образцу церкви константинопольской. Эти проповедники избираются из наиболее способных к проповеди и образованных священников. Обязанность их состоит в том, что они ежегодно два раза должны обезжать, по заранее составленному маршруту, села и города назначеннаго каждому из них участка, равно как посещать тюрьмы и остроги того же района, употребляя на эти обезды каждый раз не менее четырех месяцев. Предметом их проповеди может быть все доброе в религиозном и нравственном отношении, но политических вопросов они обязаны избегать под страхом наказания. По окончании путешествия иерокирикс представляеть отчет епископу, который сообщает его Синоду, а этот последний передаеть его в министерство церковных дел. Учрежденіе иерокириксов не освобождаеть приходских священников от обязанности быть по возможности учительными во всех отношениях. По крайнней мере, в Греции повсеместно «священник» и «учитель» – синонимы. (Приходская община в греческой церкви. // «Прибавления к Церковным Ведомостям». № 46. С. 1401.). В настоящее время иерокирикс штатная должность в Элладской Церкви, иерокириксы подразделяются на 3 категории: к 1-й существующей в каждой митрополии, относятся безбрачные клирики, имеющие богословское образование; ко 2-й категории – клирики и миряне, работающие в духовных учебных заведениях; к 3-й категории принадлежат миряне, ставшие по благословению местного архиерея.
В Болгарской Церкви проповедниками назначаются для каждой епархии, занимаются исключиительно проповедью по благословению правящего архиерея в праздники и воскресенья.
История церковная знаеть многих видных деятельей которые носили должность иерокириксов, среди них: из мирян – протосинкелл Константинопольского патриархата Мелетий Сириг (†1663), среди иноков – иеромонах Иосиф Вриенний (†1431) и иеромонах Агапит Старший (†1815) (с 1786 г. великий иерокирикс), из белых клириков – священник Константин Икономос (Экономид) (†1857) (с 1805 г. иерокирикс Элассонской епархии, с 1819 г. назначен вселенским проповедником при Константипольском Патриархате с титулом «великого проповедника» Патриаршего дома). Самым известным из «странствующих иерокириксов», переходящих по своей доброй воле из епархии в епархию явлается новосвмуч. равноап. Косма Этолийский (†1779). В чине священнопроповедника трудилился будущий еп. Илия Минятий (с 1704 г. великий иерокирикс). В 1891-1893 гг. иерокириксом Эвбейской и Каристийской и Скиросской епископий был свт. Нектарий Эгинский, смещенный с митрополичьей кафедры Пентаполя. В 2016 г. в день памяти 70-ти Свв. Апостолов в Западно-Европейской епархии Русской Зарубежной Церкви было назначено лицо священнопроповедника 3-й категории. – ред.
[4] Имеется в виду блаж. митр. Антоний (Храповицкий) в бытность его епископом Уфимским и Мензелинским (с 14 июля 1900 по 27 апреля 1902 гг.). – ред.
[5] Революционная риторика большевиков и, прежде всего, Ленина стала большим преимуществом в борьбе за власть в 1917 г. и в первые годы советской власти, когда в России еще шла политическая борьба. Важную роль сыграли здесь пламенные речи большевиков-агитаторов и особенно Ленина – «Апологета ложной ясности» (по выраж. проф. Г. Г. Хазагерова). Среди особенностей ленинского риторического стиля – его увертливость, частое использование диафора (повторение слова в речи с измененным значением) и амплификации (расширение объема текста при незначительном расширении его содержания). – ред.
