Проф.-протопресвитеръ Николай Сергіевскій – Геѳсиманская молитва Господа (Мѳ. XXVI, 36-46. Мр. XIV, 32-42. Лк. ХХII, 40-46).

«Мы не можемъ близко вторгаться въ это великое зрѣлище. Оно окружено обаяніемъ святости и тайны, въ которую не можетъ проникнуть умъ человѣческій». Фарраръ.

Наступила мрачная ночь, послѣдняя страшная ночь земной жизни Господа нашего Іисуса Христа. На другой день Ему надлежало претерпѣть ужасныя страданія, заушенія, оплеванія, бичеваніе и позорную смерть на крестѣ. Іисусъ зналъ, что часъ Его глубочайшаго униженія насталъ, что съ этихъ минутъ Ему ничего не оставалось на землѣ, кромѣ мукъ, тѣлесной боли и терзаній душевной тоски. Самая жгучая боль, самый сокрушительный позоръ, вся невыразимая тяжесть людскихъ грѣховъ – должны были пасть тяжелымъ бременемъ на тѣло и душу Богочеловѣка. Зная, что завтра все это совершится, Спаситель, прямо послѣ тайной вечери и прощальной бесѣды съ Своими учениками, отправляется изъ Сіонской горницы въ садъ Геѳсиманскій. Ему нужно было отдохнуть послѣ трудовъ, тревогъ и всѣхъ впечатлѣній пережитаго дня, для Него необходимо было укрѣпить Свое тѣло передъ крестными страданіями, ободрить душу молитвою, подготовить Свой духъ для встрѣчи страшнаго дня. Садъ Геѳсиманскій съ своимъ глубокимъ уединеніемъ, съ своей густой листвой и таинственнымъ полусумракомъ проставлялъ всѣ удобства для этого. Сюда и исправился Христосъ помолиться передъ наступленіемъ Своихъ страшныхъ страданій, тѣмъ болѣе что Онъ и ранѣе любилъ посѣщать это мѣсто съ Своими учениками (Іоан. XXIII, 2).

Но не успокоеніе, не миръ душевный ожидали Господа въ Геѳсиманіи. Еще не преданный врагамъ, среди учениковъ и друзей своихъ, Онъ долженъ былъ претерпѣть то, чему лѣтописи страданій человѣческихъ не представляютъ примѣра и никакого подобія. Въ Геѳсиманіи уже начались страданія Спасителя, которыя закончились смертью на крестѣ. Здѣсь Онъ пережилъ страшныя муки душевныя, страшное внутреннее бореніе, которое и тѣло Его довело до истощанія, и передъ которымъ – ничто самыя жестокія боли и муки тѣлесныя. Здѣсь Искупитель рода человѣческаго принялъ на Себя грѣхъ міра, подъялъ тотъ тяжелый внутренній крестъ, который несъ до самой смерти Своей, и который освободилъ міръ отъ грѣха, проклятія и смерти.

Пришедши въ Геѳсиманію, Христосъ оставляетъ учениковъ Своихъ при входѣ въ садъ, а Самъ съ Петромъ, Іаковомъ и Іоанномъ, Своими любимѣйшими и ближайшими учениками, удаляется помолиться въ глубь сада, окутанную ночнымъ сумракомъ. Для Христа необходимо было полнѣйшее уединеніе, Онъ хотѣлъ быть одинъ въ молитвѣ и бесѣдѣ съ Богомъ Отцомъ. Это видно изъ Его словъ, съ которыми Онъ обратился къ апостоламъ: «посидите тутъ, пока я пойду помолюсь тамъ» (Мѳ. XXVI, 36). При этомъ Христосъ зналъ, что здѣсь, въ Геѳсиманіи, Ему предстоитъ выдержать страшную внутреннюю борьбу и тоску душевную. Никто, кромѣ свидѣтелей Его славнаго преображенія на Ѳаворѣ, не могъ и не долженъ былъ видѣть этой душевной борьбы Его и крайней степени истощанія, Его печали, тоски и ужаса, когда Онъ преобразился иначе, во образъ немощнаго человѣка, когда Онъ въ страшной мукѣ и слезахъ искалъ ободренія и помощи свыше и молился объ избавленіи отъ чаши страданій, а капли крови, проникая отъ страшныхъ душевныхъ мукъ черезъ поры кожи, смѣшивались съ потомъ и орошали землю. Лишь Петръ, Іаковъ и Іоаннъ, свидѣтели славнаго Ѳаворскаго преображенія Господня, удостоились присутствовалъ и при этомъ страшномъ зрѣлищѣ, исполненномъ глубокой тайны и священнаго ужаса. Но для чего Господь беретъ съ Собою въ глубину Геѳсиманскаго сада Петра, Іакова и Іоанна, а не удаляется одинъ? Это объясняетъ Самъ Христосъ, когда говоритъ: «душа Моя скорбитъ смертельно; побудьте здѣсь и бодрствуйте со Мною» (Мѳ. ХХVІ, 38. Ср. Мр. XIV, 34). Іисусъ искалъ близкаго присутствія около Себя Своихъ любимыхъ учениковъ для Самаго Себя, въ виду объявшей Его смертельной тоски. На такую цѣль призыва апостоловъ со стороны Господа выразительно указываетъ употребленный здѣсь въ греческомъ текстѣ предлогъ μετά (μείνατε ὧδε καὶ γρηγορεῖτε μετ᾿ ἐμοῦ), который означаетъ не только сопровожденіе и внѣшнюю близость, но и сообщество, внутреннюю связь и часто употребляется для выраженія цѣли. Господь желаетъ, чтобы ученики Его бодрствовали съ Нимъ и для Него. Извѣстно, что человѣкъ, пораженный глубокою тоскою и печалью, обыкновенно ищетъ сочувствія въ друзьяхъ и близкимъ людяхъ, потому что всякое горе тогда переносится несравненно легче. Тѣмъ болѣе нужно было такое сочувствіе и утѣшеніе со стороны близкихъ людей Спасителю при Его жесточайшихъ мукахъ душевныхъ, съ которыми не могутъ идти ни въ какую параллель всѣ несчастій и страданія человѣческія. Конечно, Господь зналъ раннѣе о томъ, что Петръ, Іаковъ и Іоаннъ не могутъ утѣшить и подкрѣпить Его въ Его печали, Онъ ясно предвидѣлъ ту ихъ тѣлесную слабость и немощь, которая выразилась въ саду Геѳсиманскомъ въ ихъ глубокомъ снѣ. Тѣмъ не менѣе Онъ беретъ ихъ съ Собою, потому что одно близкое присутствіе ихъ могло служить нѣкотораго рода утѣшеніемъ для Него. Какъ истинный человѣкъ, Христосъ, хотя и зналъ о немощи Своихъ учениковъ, но въ то же время, повинуясь естественному стремленію человѣческой природы, искалъ у нихъ сочувствія въ Своей великой печали. – Съ другой стороны присутствіе Петра, Іакова и Іоанна при геѳсиманскихъ страданіяхъ Спасителя было необходимо и для апостоловъ. Въ саду Геѳсиманскомъ апостолы уразумѣли, что подлѣ бодраго духа въ нихъ живетъ немощная плоть, и научились, что нужно молитвою возвышать свой духъ и побѣждать стремленія плоти. Убѣдившись въ своей немощи и слабости, апостолы въ то же время во Христѣ узрѣли въ Геѳсиманіи высокій недосягаемый идеалъ смиренія и образецъ искушаемыхъ, и такимъ образомъ получили урокъ смиренія и мужественнаго терпѣнія въ страданіяхъ. – Наконецъ во взятіи Спасителемъ съ Собою въ садъ Геѳсиманскій Петра, Іакова и Іоанна нельзя не видѣть еще той цѣли, чтобы чрезъ ихъ свидѣтельство геѳсиманская молитва и геѳсиманскія страданія Господа были бы всегда извѣстны въ церкви, что ясно указываетъ на высокое значеніе геѳсиманскаго событія.

Глубокая скорбь охватила Іисуса въ саду Геѳсиманскомъ. Іисусъ «началъ скорбѣть и тосковать», по выраженію евангелистовъ (Мѳ. ХХVІ, 37. Мр. ХІV, 33). Греческій текстъ евангельскихъ повѣствованій съ особенною выразительностью указываетъ на глубину, величіе и неизмѣримую тяжесть геѳсиманскихъ страданій Спасителя. Душевная тоска и ужасъ какъ-бы внезапно объяли душу Богочеловѣка, хотя по Своему божественному всевѣдѣнію Онъ и ранѣе зналъ, что ожидаетъ Его въ саду Геѳсиманскомъ, и представляли рѣзкій контрастъ съ тѣмъ невозмутимымъ величественнымъ спокойствіемъ и твердостью духа, которыя обнаружилъ Господь передъ этимъ въ прощальной бесѣдѣ съ учениками. Столь рѣзкая и неожиданная перемѣна въ душевномъ настроеніи Господа характерно выражается глаголомъ ἤρξατο, который обозначаетъ, что наступившій моментъ не имѣетъ никакого соотношенія съ предъидущимъ. Эту мгновенно объявшую Іисуса печаль и тоску евангелисты обозначаютъ глаголами λυπεῖσθαι (Матѳей), ἐκθαμβεῖσθαι (Маркъ) и ἀδημονεῖν (Матѳей и Маркъ). Λυπεῖσθαι обозначаетъ сильную печалъ, соединенную съ нѣкотораго рода внутренней тревогой. Ἐκθαμβεῖσθαι значить ужасаться, быть отъ сильнаго испуга какъ бы внѣ себя, что выразительно оттѣняетъ предлогъ ἒκ. Ἀδημονεῖν – быть совершенно охваченнымъ, какъ-бы затомленнымъ страхомъ и сердечнымъ страданіемъ, выражаетъ самую крайнюю степень ужаса и душевной тоски, дальше которой они не могутъ идти. Евангелистъ Лука дополняетъ эту характеристику душевныхъ страданій Господа въ Геѳсиманія, обозначая одинъ изъ моментовъ ихъ выраженіемъ ἐν ἀγωνίᾳ, которое значитъ сильную внутреннюю борьбу, когда человѣкъ находится какъ бы въ смертной тугѣ. Еще характернѣе обозначаетъ свои душевныя муки въ Геѳсиманіи самъ Спаситель словами: περίλυπός ἐστιν ἡ ψυχή μου ἕως θανάτου (прискорбна душа Моя до смерти). Περίλυπός, охваченный печалью со всѣхъ сторонъ, отовсюду, равнозначущѳ съ другимъ новозавѣтнымъ терминомъ: περισσεία λύπη (Іоан. XVI, 6), который выражаетъ чрезмѣрную степень, избытокъ печали. Ἕως θανάτου нельзя понимать такъ, что здѣсь Христосъ говоритъ о предстоящей крестной смерти, предчувствіе которой наполняетъ Его душу скорбію: ἕως никогда не обозначаетъ нашего предложнаго надежа, а употребляется исключительно для выраженія предѣла или степени. Такимъ образомъ слова Господа: прискорбна душа Моя до смерть – удобнѣе понимать въ смыслѣ высочайшей степени душевнаго страданія, которое угрожало Христу смертію, въ смыслѣ самой невыразимой душевной тоски, когда самая душа Іисуса какъ бы была объята могильнымъ холодомъ и мракомъ, испытывала смерть.

Евангельскій текстъ даетъ намъ, такимъ образомъ, слѣдующую характеристику геѳсиманскихъ страданій Господа. Скорбь, объявшая Христа въ Геѳсиманіи, была такъ велика и чрезмѣрна, что никакое человѣческое страданіе не можетъ представить и слабаго подобія ея. Душа Іисуса испытывала въ Геѳсиманіи страшный ужасъ, невыразимую печаль и тоску, отъ которой была какъ бы внѣ себя, и при этомъ не находила ничего отраднаго, ни одного луча свѣта и утѣшенія; она ощущала лишь одну смерть внутреннюю. Евангелисты не говорятъ, о чемъ такъ скорбѣлъ и тосковалъ Христосъ, чего Онъ такъ боялся и ужасался. Отъ нихъ самихъ, ровно какъ и отъ свидѣтелей геѳсиманскаго подвига Господа, геѳсиманскія страданія были прикрыты священною завѣсою, черезъ которую лишь едва и отчасти могъ проникать ихъ умъ.

Священная тайна геѳсиманскихъ страданій Господа становится еще недоумѣннѣе, если обратить вниманіе на молитву Господа, которая была вызвана этими страданіями. Охваченный какъ бы со всѣхъ сторонъ душевными страданіими, Іисусъ ищетъ утѣшенія и укрѣпленія въ молитвѣ къ Богу Отцу. Отошедши немного отъ учениковъ Своихъ, Онъ палъ на колѣна и сталъ молиться. Лука выраженіе Матѳея и Марка: προελθὼν μικρὸν (Мѳ. XXVI, 39. Mp. XIV, 35) замѣняетъ болѣе характернымъ: ἀπεσπάσθη ἀπ᾿ αὐτῶν ὡσεὶ λίθου βολήν (Лк. XXII, 41), которое обозначаетъ болѣе, чѣмъ одно только удаленіе Господа отъ апостоловъ. Ἀπεσπάσθη показываетъ, что то было не спокойное движеніе, а, такъ сказать, насильственное стремленіе, которое невольно какъ бы отбросило Господа отъ апостоловъ, приблизительно на разстояніе полета брошеннаго камня. Тотъ головокружащій ужасъ, то оцѣпенѣніе, которые овладѣли душой Іисуса какъ бы въ послѣднемъ припадкѣ наступающей смерти, никто не долженъ былъ видѣть, даже и избранные. Іисусъ долженъ былъ остаться совершенно одинъ. Для Него стало невыносимо присутствіе даже близкихъ друзей. Буря чувствъ и внутренняя борьба заставили Его удалиться на нѣкоторое разстояніе отъ апостоловъ и искать укрѣпленія въ молитвѣ къ Богу Отцу.

О чемъ же молился Іисусъ въ саду Геѳсиманскомъ? «Отче Мой, – взывалъ Онъ въ молитвѣ къ Богу Отцу, – если возможно, да минуетъ Меня чаша сія; впрочемъ не какъ Я хочу, но какъ Ты» (Мѳ. XXVI, 39. Ср. Мр. XIV, 35-36). Въ подобныхъ же словахъ передаетъ геѳсиманскую молитву Господа и евангелистъ Лука: «Отче! о если бы Ты благоволилъ пронесть чашу сію мимо Меня! Впрочемъ не Моя воля, но Твоя да будетъ» (Лк. XXII, 41).

При объясненіи геѳсиманской молитвы и геѳсиманскихъ страданій Господа мы встрѣчаемся съ неразрѣшимыми затрудненіями. Что могло такъ взволновать душу Спасителя, повергнуть Его въ такую, безпримѣрную печаль и ужасъ? О какой чашѣ говоритъ Христосъ въ геѳсиманской молитвѣ? Если о крестныхъ страданіяхъ и смерти, то какъ Онъ могъ избѣгать ихъ, когда Онъ на то и воплотился, для того и жилъ на землѣ, когда Онъ зналъ, что долженъ все это претерпѣть для удовлетворенія правды Божіей за грѣхи человѣчества? Какъ понять слова Іисуса къ Богу Отцу: «не какъ я хочу, но какъ Ты», «не Моя воля, но Твоя да будетъ», когда эти слова какъ будто говорятъ о несогласіи воли страждущаго Іисуса съ волею божественною, съ волею Бога Отца?

Такіе и многіе подобные недоумѣнные вопросы представляются уму при чтеніи евангельскаго повѣствованія о геѳсиманской молитвѣ Господа. Для разрѣшенія этихъ недоумѣнныхъ вопросовъ существуетъ въ богословской наукѣ много различныхъ объясненій, основывающихся на текстѣ евангельскихъ повѣствованій о геѳсиманскомъ подвигѣ Спасителя, на сопоставленіи ихъ съ другими мѣстами Писанія, также на соображеніяхъ разума, на догматическихъ истинахъ, на понятіи о характерѣ лица и служенія Богочеловѣка и т. д. Душевную борьбу Господа въ саду Геѳсиманскимъ объясняли даже тѣлеснымъ злымъ обстоящемъ, печалью за учениковъ и іудеевъ, болью разлуки съ друзьями и тому подобными мотивами, которые противорѣчатъ божественному характеру Искупителя, не имѣютъ никакихъ основаній въ евангельскомъ текстѣ и не могутъ объяснить всей великой скорби Господа, и тѣмъ болѣе Его молитвы{1}. Болѣе основательныя объясненія выводятъ душевную борьбу Господа въ Геѳсиманіи изъ предчувствія близкой неотвратимой смерти и крестныхъ страданій{2}, смерти тѣмъ болѣе мучительной, что она была смертью за грѣхи человѣчества и соединялась съ поднятіемъ тяжести всѣхъ грѣховъ людскихъ{3}, – или же изъ искушенія Господа сатаною{4}, изъ чувства оставленности Богомъ Отцомъ{5}, изъ ужаснаго сознанія невыразимой тяжести всѣхъ грѣховъ человѣчества, которые въ этотъ моментъ, въ саду Геѳсиманскомъ, были подъяты Іисусомъ, чтобы нести ихъ до самаго креста, вознести на этотъ позорный крестъ и изгладить ихъ своею смертію{6}. Намъ кажется. неосновательнымъ примыкать въ этомъ случаѣ къ какой-нибудь лить одной изъ этихъ теорій и отвергать прочія, какъ это иногда практикуется въ нѣмецкой богословской литературѣ{7}. Гораздо согласнѣе съ истиною объяснять геѳсиманскія страданія Іисуса Христа многими мотивами, потому что чѣмъ болѣе подъищемъ основаній для душевной борьбы Господа, тѣмъ понятнѣе намъ станетъ вся неизмѣримая величина и глубина геѳсиманскихъ страданій и значеніе вызванной ими геѳсиманской молитвы Господа.

Въ этомъ случаѣ объясненіе геѳсиманскихъ страданій Господа изъ предчувствія близкой смерти, подвергавшееся въ послѣднее время тщательной и безпощадной критикѣ, прежде всего, по нашему мнѣнію, заслуживаетъ особеннаго вниманія. Противъ этой теоріи дѣлаютъ слѣдующія возраженія: 1) скорбь Христа въ Геѳсиманіи изображается евангелистами, какъ чрезвычайная, чрезмѣрная, и потому не можетъ быть достаточно объяснена изъ предчувствія близкой смерти, изъ естественнаго страха предъ кровавой смертью и крестными страданіями; 2) такое объясненіе психологически несостоятельно въ виду той твердости и спокойствія духа, которое Христосъ обнаружилъ передъ геѳсиманскими страданіями въ Своей прощальной бесѣдѣ съ учениками, – такая моментальная и рѣзкая перемѣна настроенія могла быть вызвана въ Господѣ чѣмъ-нибудь инымъ, но никакъ не страхомъ предъ близкою смертью; 3) смерть – естественное явленіе, и объяснять скорбь Іисуса изъ предчувствія смерти – значитъ унижать Его божественное достоинство; языческіе герои, напр. Сократъ, умирали безбоязненно, даже преступники на эшафотъ нерѣдко безтрепетно встрѣчали смерть; несовмѣстимо такое представленіе о скорби Христа и съ примѣрами христіанскихъ мучениковъ, съ восторженнымъ одушевленіемъ и несокрушимою твердостью умиравшихъ за Христа; 4) такое возрѣніе на геѳсиманскую скорбь Спасителя не имѣемъ основанія въ Писаніи. Христосъ съ твердымъ спокойствіемъ говорилъ, о Своей смерти и называлъ ее отшествіемъ ко Отцу (Іоан. ХVI, 12. 28). Подобнымъ образомъ и ранѣе Господь говорилъ о смерти, какъ о снѣ (Іоан. XI, 11); притомъ смерть Христа была добровольная; 5) предчувствіе смерти не могло такъ взволновать душу Іисуса, когда Онъ съ такимъ несокрушимымъ мужествомъ переносилъ Свои ужасныя крестныя страданія и встрѣтилъ самую смерть. Такое объясненіе переноситъ силу страданій на предчувствіе ихъ, что психологически невѣрно{8}.

Что касается первыхъ двухъ возраженій, то они, даже въ томъ случаѣ, если признать ихъ справедливыми, не отрицаютъ возможности объясненія геѳсиманскихъ страданій Господа изъ предчувствія близкой смерти и крестныхъ страданій, при той постановкѣ дѣла, которую мы намѣтили выше. Если чрезвычайная печаль и ужасъ Господа въ саду Геѳсиманскомъ, особенно поразительные послѣ невозмутимаго спокойствія духа, обнаруженнаго Имъ въ прощальной бесѣдѣ съ апостолами, нельзя объяснять исключительно лишь изъ одною предчувствія близкой смерти и крестныхъ страданій, то отсюда еще не вытекаетъ, что это предчувствіе въ данномъ случаѣ совсѣмъ не имѣло мѣста и значенія. Оно могло имѣть свое мѣсто и значеніе, хотя при этомъ, несомнѣнно, дѣйствовали и другія основанія, изъ которыхъ возникли душевныя страданія Господа въ Геѳсиманіи. Этимъ множествомъ и разнообразіемъ основаній и причинъ именно всего легче и можетъ быть объяснена поразительная чрезвычайность и неизмѣримая глубина геѳсиманскихъ страданій Господа. Но предчувствіе близкой неотвратимой смерти и крестныхъ страданій было такъ неизмѣримо тяжело для Спасителя, что его одного даже, быть можетъ, достаточно для объясненія всей великой скорби и ужаса Господа въ Геѳсиманіи, которые представляли такой рѣзкій контрастъ съ непосредственно предшествовавшимъ этому душевньшъ настроеніемъ Его въ Сіонской горницѣ и на пути въ Геѳсиманію.

Что предчувствіе близкой смерти, естественный страхъ предъ этою кровавою смертью и крестными страданіями дѣйствительно волновали душу Спасителя въ саду Геѳсиманскомъ и исторгли изъ Его пречистыхъ устъ моленіе о чашѣ, – на это мы находимъ указанія въ самомъ Священномъ Писаніи. Правда, что Христосъ называлъ Свою смерть «отшествіемѣ ко Отцу», смотрѣлъ на смерть, какъ на сонъ{9}, какъ на явленіе естественное, не заключающее въ себѣ ничего страшнаго, но съ другой стороны та же самая мысль о предстоящей крестной смерти, исполненной страшныхъ мукъ, волновала душу Іисуса въ различные моменты Его земной жизни и наполняла ее печалью даже среди невозмутимаго божественнаго спокойствія{10}. Если ранѣе, еще сравнительно задолго до самой смерти, мысль о смерти иногда возмущала и волновала душу Іисуса, то тѣмъ болѣе могло это случиться теперь, въ саду Геѳсиманскомъ, въ ночь, предшествовавшую крестнымъ страданіямъ и смерти Господа, теперь, когда Іисусъ пребывалъ въ совершенномъ уединеніи, среди ночнаго мрака, когда около Него никого не было, кромѣ трехъ близкихъ учениковъ и друзей Его, которые находились въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ Него и отъ печали заснули, теперь, когда взоръ Его невольно обращался лишь на Самого Себя, на ожидавшія Его завтра страшныя страданія и позорную смерть. Это подтверждается и словами апостола Павла, который о геѳсиманскихъ страданіяхъ Господа говоритъ: «Онъ во дни плоти Своей, съ сильнымъ воплемъ и со слезами принесъ молитвы и моленія Могущему спасти Его отъ смерти: и услышанъ былъ за Свое благоговѣніе» (Евр. V, 7). Слова эти, будемъ ли мы имѣть въ виду греческій тектъ, или обратимся къ славянскому и русскому переводамъ, слишкомъ ясны, чтобы перетолковывать ихъ. Прежде всего несомнѣнно то, что апостолъ Павелъ говоритъ въ этихъ словахъ о геѳсиманскихъ страданіяхъ Іисуса Христа, потому что другаго подобнаго факта изъ Его земной жизни мы не имѣемъ въ евангеліяхъ. Христосъ, по словамъ апостола, молился «Могущему спасти Его отъ смерти», другими словами: молился Богу Отцу, чтобы Онъ избавилъ Его отъ смерти. При всякомъ другомъ пониманіи словъ апостола Павла такой способъ выраженія представляется неумѣстнымъ и непонятнымъ{11}. Такимъ образомъ, геѳсиманскія душевныя страданія и геѳсиманская молитва Господа, по объясненію апостола, были вызваны ужасомъ Христа предъ предстоявшей Ему крестной смертію, соединенной съ предсмертными мучительными страданіями.

Что касается до того, что Христосъ въ другіе моменты земной жизни называлъ смерть свою «отшествіемъ ко Отцу» и не видѣлъ въ ней ничего страшнаго, то это отчасти объясняется изъ различія въ душевной настроенности Господа, хотя такое объясненіе совершенно недостаточно. Смерть вообще не могла быть страшна Іисусу Христу, какъ Сыну Божію, и была всегда желанна въ смыслѣ отшествія ко Отцу. Но Христосъ былъ не только Сынъ Божій, но и Сынъ человѣческій, имѣлъ человѣческую природу со всѣми ея свойствами, во всемъ подобную нашей за исключеніемъ грѣха. Поэтому, какъ истинный человѣкъ, Іисусъ, по естественному чувству самосохраненія и привязанности къ жизни, боялся и трепеталъ смерти. Когда Онъ говоритъ о смерти съ божественнымъ величіемъ и спокойствіемъ и называетъ ее желаннымъ отшествіемъ къ Богу Отцу, – то Онъ говоритъ это какъ Сынъ Божій, какъ Богъ. Когда же Іисусъ молится объ избавленіи отъ чаши страданій, когда Онъ трепещетъ ее, – тогда Онъ говоритъ и чувствуетъ, какъ истинный Сынъ человѣческій. Такъ именно смотрѣли на геѳсиманскія страданія и молитву Господа и св. отцы и учители церкви, изъ толкованій которыхъ мы считаемъ не лишнимъ привести здѣсь нѣсколько словъ. «Не желать смерти не составляетъ ничего предосудительнаго для плоти, потому что это свойство ея природы, – говоритъ св. Іоаннъ Златоустъ; – а Сынъ обнаружилъ всѣ естественныя свойства плоти, за исключеніемъ грѣха, и обнаружилъ въ такомъ изобиліи, что заграждаются уста еретиковъ. И такъ, когда Онъ говоритъ: аще возможно есть, да мимо идетъ отъ Мене чаша сія, и – не якоже Азъ хощу, но якоже Ты, то этимъ обнаруживаетъ не иное что, какъ то, что Онъ носитъ истинную плоть, боящуюся смерти, потому что бояться смерти, колебаться, тужить есть свойство плоти»{12}. «Когда Онъ является боящимся смерти и говорящимъ: аще возможно есть, да мимо идетъ отъ Мене чаша сія, – говоритъ св. Кириллъ Александрійскій, – то здѣсь нужно разумѣть то, что Слово Божіе носило боящуюся смерти плоть, само же никоимъ образомъ не подвергалось страданію. Ибо Онъ сказалъ Отцу: не якоже Азъ хощу, но якоже Ты, и не потому что Самъ, какъ Слово и Богъ, боялся смерти, но потому, что старался до конца исполнить домостроительство; ибо такова воля Отца. Но Онъ могъ и не хотѣть смерти, потому что плоть по природѣ отвращалась отъ смерти»{13}. Такимъ образомъ крестныя страданія и смерть представлялись Іисусу Христу и желательными, и нежелательными. Какъ Сынъ Божій, какъ Искупитель человѣчества, Христосъ желалъ скорѣе Своею смертью осуществить предначертанное отъ вѣка домостроительство нашего спасенія и говорилъ въ прощальной бесѣдѣ о смерти, какъ о желанномъ отшествіи ко Отцу. Но теперь въ Геѳсиманіи, въ этотъ грозный часъ, когда наступала страшная крестная смерть со всѣми ея пытками и страданіями, когда мрачное предчувствіе и предощущеніе ея наполнило душу Іисуса, человѣческая природа Его невольно возмутилась противъ смерти, которая имѣла соединить въ себѣ ужасы безчисленныхъ милліоновъ смертей всѣхъ умершихъ и имѣющихъ умереть людей.

При этомъ не нужно забывать, что если смерть можно назвать естественнымъ явленіемъ по отношенію къ каждому изъ насъ, по отношенію ко всему человѣчеству, то этого нельзя сказать о Христѣ. Оброцы грѣха смерть, говоритъ апостолъ (Рим. VI, 23). Смерть есть возмездіе за грѣхъ и, какъ такая, она послѣ грѣха прародителей стала естественнымъ явленіемъ въ жизни человѣчества. Но теперь имѣлъ умереть безгрѣшный и невинный Сынъ человѣческій, Котораго не коснулась зараза первороднаго грѣха, Который былъ во всемъ подобенъ намъ, кромѣ грѣха (Евр. V, 15). Отсюда смерть, слѣдствіе грѣха, была, такъ сказать, противоестественнымъ явленіемъ по отношенію къ безгрѣшному Іисусу. Какъ противоестественное явленіе, она могла казаться страшной и ужасной для человѣческой природы Іисуса, чистой и не испытавшей грѣха, который есть основаніе и источникъ смерти. И въ этомъ нельзя видѣть ничего оскорбительнаго, ничего унижающаго божественное достоинство Искупителя человѣчества. Въ этомъ случаѣ невозможно сравнивать обыкновенное человѣческое чувство съ чувствомъ безгрѣшнаго Сына человѣческаго. Смерть всегда вообще страшна человѣческой природѣ, которая по естественному чувству самосохраненія отвращается отъ нея, такъ что даже о людяхъ, умиравшихъ съ несокрушимымъ мужествомъ и твердостью, можно навѣрное сказать, что ранѣе они пережили въ душѣ мучительнѣйшую внутреннюю борьбу и ужасъ предъ смертью. Но если иногда люди и встрѣчаютъ смерть безбоязненно и безтрепетно, то это еще не основаніе думать, что Христосъ тѣмъ болѣе не могъ бояться смерти. Это значило бы съ обыкновенной человѣческой точки зрѣнія разсматривать и оцѣнивать душевныя настроенія, мысли и чувства страждущаго Іисуса. Такая субъективная точка зрѣнія менѣе всего приложима ко Христу, мысли и чувства Котораго въ саду Геѳсиманскомъ, какъ безгрѣшнаго Сына человѣческаго, не могутъ быть вполнѣ понятны намъ, тѣмъ болѣе, что смерть была для Него совсѣмъ не тѣмъ, чѣмъ для всѣхъ земнородныхъ.

Отсюда безполезно ссылаться на примѣры языческихъ героевъ и христіанскихъ мучениковъ, безтрепетно и съ яснымъ спокойствіемъ духа встрѣчавшихъ смерть, для доказательства невозможности объяснить геѳсиманскія страданія Господа изъ предчувствія близкой мучительной смерти. Наше чувство болѣе трогаетъ эта безпомощная скорбь, этотъ ужасъ передъ смертью, который испыталъ Господь въ Геѳсиманіи, чѣмъ безчувственная апатія стоиковъ, ясное спокойствіе духа Сократа, умиравшаго за идею, восторженное, радостное одушевленіе христіанскихъ мучениковъ, умиравшихъ за Христа. Всѣ они не чувствовали всей тяжести страданій, всей мучительности смерти, которая была для нихъ желаннымъ концемъ и избавленіемъ; идея, сознаніе своей правоты и несокрушимости, – все это заставляло ихъ отчасти забывать мучительность страданій и страхъ смерти. Не то мы видимъ въ Іисусѣ. Онъ какъ бы предоставилъ Себѣ всѣ страданія, чтобы, по истинѣ, быть царемъ и главою мучениковъ. Вотъ почему Имъ овладѣваетъ смущеніе и ужасъ, тѣло Его несказанно страдаетъ, Его душа чувствуетъ неизъяснимую скорбь и содрагается передъ мыслью о смерти, потому что для истинной здоровой человѣческой природы противоестественны мученія и смерть. Эта печаль сердца, это смущеніе, это чувство самаго безпомощнаго состоянія и показываетъ въ Немъ истиннаго Сына человѣческаго, который сталъ намъ подобенъ во всемъ. Мы имѣемъ въ Немъ такого Первосвященника, который можетъ сострадать намъ въ немощахъ нашихъ, потому что, подобно намъ, Онъ искушенъ во всемъ (Евр. IV, 15). Божество Іисуса Христа оставалось, конечно, бѳзстраснымъ. но, какъ человѣкъ, Онъ испытывалъ всѣ естественныя страсти человѣческія, естественное смущеніе и ужасъ предъ смертію, въ которыхъ нѣтъ ничего грѣховнаго. И если бы плоть Христа не испытывала этого безпомощнаго смущенія предъ смертью, обнаруженіе котораго мы видимъ въ Геѳсиманіи, то Онъ не былъ бы подобострастнымъ намъ человѣкомъ, и Его страданія и смерть не имѣли бы такого глубокаго значенія и силы.

Что предчувствіе смерти могло такъ взволновать и наполнить страхомъ душу Іисуса въ Геѳсиманіи, – это станетъ еще понятнѣе для насъ, если мы примемъ во вниманіе глубокое, всеобъемлющее и универсальное значеніе страданій и смерти Христовыхъ. Се человѣкъ! воскликнулъ, указывая на Іисуса, Пилатъ, не предчувствуя глубокаго смысла этого слова. Христосъ есть человѣкъ въ возвышеннѣйшемъ смыслѣ этого слова, соединившій въ Себѣ, какъ нѣкогда Адамъ, весь человѣческій родъ. Смерть Христа не была смертью единичной личности, но это была совокупность смертей всего человѣчества прошедшаго, настоящаго и будущаго; страданія Христовы были совокупностью всѣхъ страданій, бѣдствій и скорбей, которыя когда-либо испыталъ и будетъ испытывать весь человѣческій родъ. Смерть и страданія для Христа были даже страшнѣе и мучительнѣе, чѣмъ всѣ смерти и страданія человѣческія, потому что они были противоестественны для безгрѣшной природы Христа, потому что Христосъ сознавалъ всю мучительность и значеніе ихъ такъ, какъ не можетъ сознать ихъ ни одинъ человѣкъ, разумъ котораго ограниченъ и, затемненъ живущимъ въ немъ грѣхомъ. Мудрено ли послѣ этого, что Спаситель могъ страшиться такой ужасной смерти и страданій! И какъ можно отвергать, что Христосъ не могъ такъ страшиться смерти и печалиться о ней, когда мы не въ состояніи постигнуть своимъ слабымъ умомъ хотя бы приблизительной степени всего ужаса смерти и страданій Христовыхъ!

Предчувствіе близкой смерти тѣмъ сильнѣе и мучительнѣе охватило душу страждущаго Сына человѣческаго, что ожидавшая Его смерть была необыкновенная и въ высшей степени ужасная во всей своей сущности. Она была какъ бы платой, возмездіемъ, за грѣхъ міра, который (грѣхъ) Господъ долженъ былъ подъять и вознести на крестъ. Смерть Христа соединялась, такимъ образомъ, съ подъятіемъ грѣховъ всего человѣчества въ его прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ, и это подъятіе грѣховъ человѣческихъ тѣмъ болѣе должно было ужасать Господа, что Онъ съ мучительною ясностью сознавалъ всю неизмѣримую тяжесть и глубину ихъ. Къ этому долженъ былъ присоединиться въ Іисусѣ еще ужасъ передъ Своимъ безпомощнымъ состояніемъ; Онъ съ тоскою и смущеніемъ предчувствовалъ ту чашу гнѣва Божія и оставленность отъ Бога Отца, которую долженъ былъ испытать на крестѣ, и которая вызвала у Него этотъ скорбный вопль: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставилъ (Mѳ. ХХVII, 46)! Такимъ образомъ страхъ передъ внутреннею стороною смерти волновалъ душу Іисуса въ Геѳсиманіи и приводилъ Его какъ бы въ смертное оцѣпенѣніе и безпомощное смущеніе. Смерть эта, сопровождаемая такими ужасами, тѣмъ болѣе могла казаться Господу мучительной, что Онъ долженъ былъ претерпѣть ее отъ человѣчества, которое Онъ такъ возлюбилъ, для котораго Онъ воплотился, жилъ на землѣ подобнымъ намъ человѣкомъ, страдалъ и имѣлъ принести Себя въ жертву божественному правосудію для искупленія этого неблагодарнаго человѣчества отъ грѣха, проклятія и смерти. Его ясному сознанію и чистой, безгрѣшной душѣ это богоотступничество должно было представляться въ самомъ ужасномъ и мрачномъ видѣ и приводить душу Его въ безпомощное смущеніе и неизъяснимую печаль. Что это также было причиною геѳсиманскихъ страданій Христа, – это отчасти можно видѣть изъ евангельскаго повѣствованія Марка. Господь молится Богу Отцу, чтобы παρέλθῃ ἀπ᾿ αὐτοῦ ἡ ὥρα (– τὸ ποτήριον); укрѣпивши Себя молитвою Онъ и, въ виду приближавшагося съ воинами Іуды предателя, будитъ ихъ словами: ἦλθεν ἡ ὥρα ἰδοὺ παραδίδοται ὁ υἱὸς τοῦ ἀνθρώπου εἰς τὰς χεῖρας τῶν ἁμαρτωλῶν (Μр. XIV, 41). Нельзя не видѣть соотвѣтствія между ἡ ὥρα 35 стиха и ἡ ὥρα ст. 41-го. Христосъ молится объ избавленіи отъ той самой чаши страданій, отъ того самаго часа, который наступилъ съ преданія Сына человѣческаго въ руки грѣшниковъ.

Намъ остается еще разобрать возраженіе, по которому предчувствіе смерти не могло такъ взволновать душу Іисуса, когда Онъ съ такимъ несокрушимымъ мужествомъ переносилъ Свои ужасныя страданія и встрѣтилъ самую смерть. Такое объясненіе, говорятъ, переноситъ силу страданій на предчувствіе ихъ, что психологически невѣрно (Штейнмейеръ). Для того, чтобы разобрать это возраженіе, обратимся, прежде всего, къ аналогіямъ изъ душевной жизни людей. Нерѣдко приходится въ жизни видѣть, что даже не ясное мрачное предчувствіе волнуетъ и терзаетъ печалью сердце человѣка, и тѣмъ сильнѣе его ужасъ и скорбь, если неизбѣжное горе онъ предчувствуетъ ясно. Страхъ, невыносимая тоска, уныніе и отчаяніе волнуютъ и терзаютъ его. Но вотъ наступаетъ самое горе, – и онъ безбоязненно, по крайней мѣрѣ по-видимому, и безтрепетно встрѣчаетъ его; вмѣсто стоновъ, плача и безпомощности, которые онъ обнаружилъ при предчувствіи этого горя, мы видимъ одну безмолвную твердость и несокрушимое мужество. Или вотъ, напримѣръ, солдатъ, въ виду непріятельскаго войска, передъ битвой, трепещетъ смерти, которая въ силу своей неизбѣжности, представляется ему въ самомъ ужасномъ видѣ, онъ предается малодушію и унынію; – наступаетъ битва, – и этотъ же самый трусъ съ энергіей устремляется впередъ, на встрѣчу смерти, и безтрепетно умираетъ. Но это, конечно, не значитъ, что предчувствіе смерти ужаснѣе самой смерти, что предчувствіе горя сильнѣе дѣйствуетъ на душу человѣка, чѣмъ самое горе. Напротивъ, самое горе тѣмъ сильнѣе, что человѣкъ въ себѣ самомъ, въ глубинѣ своего духа скрываетъ и переноситъ его, не обнаруживая этого во внѣ. Это значитъ лишь, что человѣкъ нашелъ въ себѣ силы переносить горе безтрепетно и мужественно, но самое горе, вслѣдствіе того, что всѣ ужасы его, вся скорбь сосредоточились въ душѣ, стало тѣмъ мучительнѣе. Эта аналогія уясняетъ отчасти геѳсиманскія страданія Господа. Предчувствіе близкой и неизбѣжной смерти и крестныхъ страданій наполняетъ душу Христа тоскою и ужасомъ, приводитъ Его какъ бы внѣ Себя; въ Геѳсиманіи мы видимъ Христа какъ бы въ безпомощномъ состояніи (божественная ἀσθενεία, ср. 2 Кор. ХІІІ, 4), здѣсь мы видимъ страждущаго человѣка Іисуса. Наступаютъ страданія, приближается смерть, – и Христосъ мужественно, безмолвно страдаетъ и умираетъ; не смотря на всю невыразимую и невыносимую для силъ человѣческихъ мучительность тѣлесныхъ и душевныхъ страданій, у Христа не исторгается ни одного стона. Такой контрастъ между безпомощнымъ состояніемъ Господа, вызваннымъ предчувствіемъ смерти, и сверхъестественнымъ, божественнымъ мужествомъ Его на крестѣ, при наступленіи страданій, въ виду приближающейся смерти, вполнѣ возможенъ и согласенъ съ дѣйствительностью, какъ она проявляется даже въ обыденныхъ примѣрахъ человѣческой жизни. Но это не значитъ, что страданія и смерть были легче для Спасителя, чѣмъ ихъ предчувствіе. Въ Геѳсиманіи Спаситель пережалъ мучительнѣйшій часъ певыразимой тоски и ужаса передъ наступавшими страданіями и смертью. Если на крестѣ мы не видимъ въ Господѣ такой тоски и ужаса, если Онъ на крестѣ не проявилъ ничего подобнаго, то это не значитъ, что ничего такого и не было. Въ Геѳсиманіи Христосъ лишь укрѣпилъ Себя къ безмолвному и мужественному перенесенію крестныхъ страданій, которыя были открыты для нечистаго взора враговъ Іисуса и потому должны были быть перенесены съ величіемъ, свойственнымъ Агнцу Божію, безъ всякаго выраженія немощи, могущей послужить къ соблазну учениковъ и насмѣшкамъ Іудеевъ. Но страданія Христа на крестѣ несомнѣпно были ужаснѣе, и самая смерть была страшнѣе для Него, чѣмъ геѳсиманскія страданія, вызванныя ихъ предчувствіемъ. Евангелисты молчатъ о тѣхъ тѣлесныхъ и душевныхъ страданіяхъ, которыя Господь испытывалъ на крестѣ, но вѣдь и Господь ничѣмъ не выразилъ ихъ. А что эти страданія были, что ужасъ передъ смертью и невыразимая тоска отъ сознанія всей тяжести грѣховъ человѣческихъ дѣйствительно наполняли душу Іисуса на крестѣ и терзали ее несравненно сильнѣе, чѣмъ въ Геѳсиманіи, – это видно изъ того, что, не смотря на все божественное мужество Его, изъ устъ Страдальца невольно исторгся болѣзненный вопль: Боже Мой, Боже Мой, вскую мя ecи оставилъ!

Такимъ образомъ, ничто не препятствуетъ намъ признать за основаніе геѳсиманскихъ страданій Господа предчувствіе Имъ близкой ужасной смерти и страданій голгоѳскихъ. Напротивъ, несомнѣнное свидѣтельство апостола Павла, указанія евангелистовъ и соображенія разума заставляютъ насъ думать, что мрачное предчувствіе смерти охватило душу Господа въ Геѳсиманіи и наполнило тоскою и ужасомъ. И этого одного объясненія геѳсиманскихъ страданій Христа вполнѣ достаточно, если принять во вниманіе всѣ тѣ ужасы, которые испыталъ Христосъ на крестѣ, начиная съ мукъ тѣлесныхъ и кончая невыразимой тяжестью подъятыхъ Имъ грѣховъ человѣчества и бременемъ гнѣва Божія; если такъ ужасны были самая смерть и крестныя страданія, то и предчувствіе ихъ должно было сильно подѣйствовать на душу Іисуса и охватить ее смертельной тоской и ужасомъ. Но величіе и глубина геѳсиманскихъ страданій Господа заставляютъ насъ съ большимъ вѣроятіемъ предполагать, что здѣсь дѣйствовали еще другія причины и обстоятельства, которыя безъ мѣры усиливали мрачную тоску и ужасъ Христа, вызванные предчувствіемъ близкой смерти.

Въ этомъ случаѣ мы до нѣкоторой степени согласны и съ мнѣніемъ Эбрарда, который душевныя страданія Господа въ Геѳсиманіи объясняетъ искушеніемъ сатаны. Для обоснованія этой мысли указываютъ обыкновенно, на слова евангелиста Луки, по которымъ діаволъ, послѣ перваго искушенія Господа въ пустынѣ, «отошелъ отъ Него до времени» (Лк. IV, 13){14}; – также на слова Спасителя въ прощальной бесѣдѣ: «грядетъ князь міра сего» (Іоан. XIV, 30){15}. Спаситель какъ будто намекаетъ здѣсь о предстоящей борьбѣ съ «княземъ міра сего», т. е. съ діаволомъ, а гдѣ же эта борьба и могла быть, какъ не въ Геѳсиманіи. Сатана, какъ исконный врагъ рода человѣческаго, несомнѣнно хотѣлъ всѣми мѣрами помѣшать дѣлу искупленія. Между тѣмъ часъ искупленія приближался, а съ другой стороны Христосъ въ Геѳсиманіи, обуреваемый мрачнымъ предчувствіемъ, предается тоскѣ и страху. Могъ ли по воспользоваться такимъ благопріятнымъ моментомъ сатана для того, чтобы помѣшать дѣлу искупленія?! Какъ искушалъ сатана Господа, – неизвѣстно; можетъ быть онъ изобразилъ передъ Іисусомъ картину всѣхъ страданій, которыя Ему надлежало претерпѣть, можетъ быть онъ развернулъ предъ Спасителемъ картину людскихъ грѣховъ и воскликнулъ, насмѣхаясь: «міръ – мой, Ты не можешь искупить его, Твоя смерть напрасна!»... (Эбрардъ){16}. Впрочемъ, должно замѣтить, что если искушеніе сатаны и имѣло значеніе въ геѳсиманскихъ страданіяхъ Господа, то второстепенное и уже ни въ какомъ случаѣ не единственное, какъ утверждаетъ это Эбрардъ. Искушеніе сатаны могло, конечно, сильно увеличить тоску Господа въ Геѳсиманіи, когда Онъ и безъ того жестоко страдалъ и нигдѣ не находилъ утѣшенія. Но чтобы собственно это искушеніе произвело тотъ безпомощный ужасъ и ту смертельную скорбь, которые мы видимъ въ Геѳсиманіи, этого нельзя признать уже въ силу того, что подобное предположеніе не согласуется съ божественнымъ достоинствомъ Христа и не имѣетъ основаній въ Священномъ Писаніи. Если Христосъ въ прощальной бесѣдѣ и говоритъ: «грядетъ князь міра сего», то Онъ съ другой стороны тотчасъ же добавляетъ: «И во Мнѣ не имѣетъ ничего». Такимъ образомъ въ этихъ словахъ Господа можно видѣть скорѣе мысль совершенно противоположную, т. е. что искушеніе сатаны не могло произвести никакого сильнаго дѣйствія или впечатлѣнія на душу Спасителя. Въ 11 стихѣ ХVIII главы Іоанна – Іисусъ Христосъ чашу страданій называетъ чашею, которую далъ Ему Отецъ: τὸ ποτήριον ὃ δέδωκέν μοι ὁ πατὴρ. Τὸ ποτήριον Іоанна очевидно соотвѣтствуетъ τὸ ποτήριον Матѳея и Марка. Это ясно изъ самой одинаковости выраженій, тѣмъ болѣе, что въ другихъ мѣстахъ Писанія мы не находимъ обозначенія страданій Господа посредствомъ этого выраженія. Если же τὸ ποτήριον Іоанна соотвѣтствуетъ τὸ ποτήριον Матѳея и Марка, то искушеніе сатаны едва ли даже могло имѣть мѣсто въ геѳсиманскихъ страданіяхъ Спасителя, такъ какъ чаша страданій была предложена Ему, по Его собственномъ словамъ, Богомъ Отцомъ. Богъ Отецъ могъ только попустить быть искушенію сатаны, но чтобы Онъ самъ предложилъ Христу это искушеніе какъ испытаніе, какъ чашу страданій, – это невозможно признать. Вообще мнѣніе объ искушеніи сатаны, какъ о причинѣ геѳсиманскихъ страданій Господа, не имѣетъ подъ собою твердой почвы и принадлежитъ болѣе къ области фантазіи и предположеній. И если мы съ одной стороны изъ самаго понятія сатаны вынуждаемся предположить, что онъ не могъ пропустить такого благопріятнаго момента, который представился ему въ Геѳсиманіи, безъ того, чтобы не искусить Господа, то съ другой стороны съ несомнѣнностью можемъ признать, что это искушеніе имѣло лишь второстепенное значеніе въ геѳсиманскихъ страданіяхъ Господа, могло усилить ихъ горечь, но никакъ не быть ихъ причиною и основаніемъ.

Но если мнѣніе объ искушеніи Господа сатаною, какъ о причинѣ гѳосиманскихъ страданій Господа, представляется лишеннымъ твердыхъ основаній, то совершенно иной характеръ носитъ мнѣніе Штейнмейра, который геѳсиманскія страданія выводитъ изъ совершившагося въ Геѳсиманіи подъятія Христомъ страшнаго бремени грѣховъ всего человѣчества{17}. Мы, конечно, далеки отъ того, чтобы признать эту теорію единственно вѣрною, и, напротивъ, считаемъ подробно изложенное нами мнѣніе, выводящее геѳсиманскія страданія Господа изъ предчувствія крестной смерти и предсмертныхъ страданій, болѣе твердо обоснованнымъ. Но мы считаемъ возможнымъ и даже необходимымъ соединить вмѣстѣ оба эти мнѣнія, потому что при такомъ взглядѣ на дѣло для нашего слабаго ума станетъ яснѣе и понятнѣе вся неизмѣримая глубина геѳсиманскихъ страданій Господа. Если, какъ мы видѣли, одно предчувствіе смерти тѣмъ болѣе охватило ужасомъ и смертельной тоскою душу Іисуса, что эта смерть соединялась съ вознесеніемъ на крестъ грѣховъ всего человѣчества, то что же сказать, если здѣсь было не одно это страшное предчувствіе, если здѣсь было нѣчто болѣе существенное, совершилось самымъ дѣломъ подъятіе того ужаснаго бремени грѣховъ человѣческихъ, которые потомъ Христомъ были вознесены на крестъ и изглаждены Его крестною смертію? Конечно слабый умъ нашъ не можетъ представить и приблизительной степени того безпредѣльнаго ужаса и смертельной тоски, которые должны были при этомъ охватить душу Спасителя; но при такомъ пониманіи дѣла уясняется смыслъ евангельскихъ повѣствованій о геѳсиманскомъ подвигѣ Спасителя. Въ Геѳсиманіи произошло то, о чемъ апостолъ сказалъ: μὴ γνόντα ἁμαρτίαν ὑπὲρ ἡμῶν ἁμαρτίαν ἐποίησεν (2 Кор. V, 21), тогда какъ на Голгоѳѣ Христосъ ἡμᾶς ἐξηγόρασεν... γενόμενος ὑπὲρ ἡμῶν καταρα (Гал. III, 13). Это два момента непосредственно связанные между собою, но отличные одинъ отъ другаго. На Голгоѳѣ Христосъ вознесъ наши грѣхи на крестѣ, сдѣлался за насъ клятвою, сталъ какъ бы осужденнымъ преступникомъ и искупилъ подъятые грѣхи человѣчества. Но прежде этого долженъ былъ быть въ жизни Спасителя моментъ, въ который Онъ подъялъ на Себя эти грѣхи, чтобы потомъ вознести ихъ на крестѣ. Конечно, Спаситель во всю Свою жизнь постоянно сталкивался съ человѣческими грѣхами и скорбѣлъ о грѣхѣ міра, Онъ какъ бы со дня Своего рождества, и особенно со времени выступленія на общественную дѣятельность, взялъ на Себя этотъ грѣхъ{18}. Но въ Его жизни долженъ быть и отдѣльный, особенный моментъ, когда Онъ подъялъ на Себя всю тяжесть человѣческихъ грѣховъ, когда эти грѣхи стали какъ бы Его собственными, когда Онъ сдѣлался за насъ какъ бы грѣхомъ и преступникомъ предъ божественнымъ правосудіемъ, – и такой моментъ долженъ быть до креста: на крестѣ бремя человѣческихъ грѣховъ уже лежало съ удручающей тяжестью на чистой, безгрѣшной душѣ Богочеловѣка, но ранѣе долженъ быть моментъ, когда это страшное бремя, такъ сказать, взвалилось на душу Іисуса. А гдѣ же этотъ моментъ и могъ быть, какъ не въ Геѳсиманіи? Другаго момента, когда бы это могло совершиться, мы не имѣемъ въ евангельскихъ повѣствованіяхъ; въ изображеніи геѳсиманскихъ страданій мы находимъ ясныя указанія на то, что подъятіе нашихъ грѣховъ совершилось именно въ геѳсиманскомъ саду. Если признаемъ это, тогда станутъ для насъ еще понятнѣе душевная борьба Іисуса въ Геѳсиманіи, Его тоска и ужасъ. Его молитва въ агоніи, которая исторгла изъ пречистаго тѣла Его обильный кровавый потъ. Все это ясно показываетъ, что если былъ такой особенный моментъ въ жизни Богочеловѣка, когда Онъ подъялъ на Себя грѣхъ міра, то это было въ Геѳсиманіи, наканунѣ страшнаго дня крестныхъ страданій Господа.

Чаю подъятіе грѣховъ человѣческихъ совершилось въ Геѳсиманіи и что въ моленіи о чашѣ Христосъ имѣлъ въ виду и это страшное бремя, – это можно видѣть изъ евангелія Марка, который τὸ ποτήριον Матѳея замѣняетъ выраженіемъ ἡ ὥρα: παρέλθῃ ἀπ᾿ αὐτοῦ ἡ ὥρα (Μр. XIV, 35) {19}. Господь молится не о будущемъ только, но и о настоящемъ, о томъ, что въ этотъ часъ совершается въ Геѳсиманіи, слѣдовательно здѣсь разумѣются не предстоящія только смерть и крестныя страданія, но и бремя грѣховъ человѣчества, здѣсь, въ Геѳсиманіи, подъятое Господомъ. Но этимъ, съ другой стороны, не отвергается и того, что Христосъ въ моленіи о чашѣ просилъ Бога Отца объ избавленіи Его отъ крестной смерти и крестныхъ страданій. Выраженіе ἡ ὥρα не означаетъ лишь часъ, но указываетъ вообще опредѣленное время; оно можетъ означать даже нѣсколько опредѣленныхъ моментовъ, если эти моменты наитѣснѣйшимъ образомъ соединены между собою и составляютъ нѣчто цѣлое. Такимъ образомъ это выраженіе прекрасно обозначаетъ въ одно и тο-же время и геѳсиманскія и голгоѳскія страданія, которыя, хотя и составляютъ два отличные моменты, но моменты одного и того же цѣлаго, одной искупительной жертвы Христа, начавшейся въ Геѳсиманіи и закончившейся на Голгоѳѣ.

Отсюда еще съ большею ясностію выступаетъ передъ нами весь ужасъ геѳсиманскихъ страданій Іисуса Христа. Всѣ грѣхи настоящаго и давно минувшаго времени, грѣхи умершихъ и еще не родившихся, погибшихъ и спасенныхъ, грѣшниковъ и святыхъ, Іудеевъ и язычниковъ, какъ глубокое, ужасное и кровавое море втѣснились въ Его душу и охватили ее какъ бы всепожирающимъ пламенемъ. Въ Геѳсиманіи въ сознаніи Господа отразилась и сердце Его здавила тяжесть вины всего человѣчества. И тѣмъ мучительнѣе было это сознаніе, что это было сознаніе чистаго, безгрѣшнаго Богочеловѣка, постигавшаго со всею ясностью, во всей сущности ужасъ и силу грѣховъ человѣческихъ. Христосъ пережилъ то, что не переживалъ ни одинъ человѣкъ, Своимъ вселюбящимъ сердцемъ Онъ выстрадалъ то, чего не выстрадало и все человѣчество, такъ что всего ужаса Его душевныхъ страданій въ Геѳсиманіи слабый умъ человѣка не можетъ постигнуть даже приблизительно, даже въ слабой ихъ степени. Грѣхи міра, безчисленные и омерзительные, втѣснились въ Него, тяготѣли надъ Нимъ, оскорбляли и мучили Его, какъ будто бы это были милліоны и милліоны собственныхъ его грѣховъ. Прежде, чѣмъ грѣхи въ Его пречистомъ тѣлѣ вознесены были на крестъ, они тяготѣли надъ Его душою всей своей страшной тяжестью. Еще Его святая плоть не была подвергнута ранамъ, а Онъ уже страдалъ и испытывалъ такую ужасную душевную борьбу, что измученное сердце Его, казалось, разрывалось этими муками. Эта душевная борьба прорывала тѣлесный покровъ, выступала чрезъ всѣ поры и орошала тѣло Іисуса Христа обильнымъ кровавымъ потомъ.

Подъявъ въ Геѳсиманіи грѣхъ міра, Господь долженъ былъ въ Геѳсиманіи же испить и чашу гнѣва Божія, испытать безпомощность и оставленность отъ Бога Отца. Безъ сомнѣнія, ипостасное отношеніе между Отцомъ и Сыномъ не было расторгнуто въ эти мгновенія. «Пославшій Меня есть со Мною, говорилъ Христосъ; Отецъ оставилъ Меня одного; ибо Я всегда дѣлаю то, что Ему угодно» (Іоан. VIII, 29). Въ другой разъ, предупреждая учениковъ о предстоящихъ страданіяхъ, Христосъ сказалъ: «вотъ наступаетъ часъ, и насталъ уже, что вы разсѣетесь каждый въ свою сторону, и Меня оставите одного; но Я не одинъ, потому что Отецъ со Мною» (Іоан ХVІ, 32). Такимъ образомъ никакой рѣчи о полной оставлености Христа въ Геѳсиманіи Богомъ Отцомъ быть неможетъ. Однако въ Геѳсиманіи мы видимъ какъ бы нѣкоторое таинственное молчаніе и Сокрытіе Божества. Богъ Отецъ только сокрылъ отъ страждущаго Іисуса Свою любовь, пересталъ быть для Него въ эти минуты источникомъ блаженства, жизни и славы; любящій Отецъ сталъ гнѣвающимся и карающимъ Его судіей; любимый Сынъ какъ-бы сдѣлался преступникомъ передъ божественнымъ правосудіемъ. Что Христосъ долженъ былъ испытать это состояніе оставленности и чувство гнѣва Божія, – это можно заключать изъ понятія о первородномъ грѣхѣ и искупленіи. Искупленіе было-бы неполное, если-бы Христосъ не испыталъ всего ужаса не только грѣховъ человѣческихъ, но и гнѣва Божія, какъ ихъ слѣдствія; божественное правосудіе не было-бы тогда удовлетворено. Конечно, эту безпомощность и оставленность со стороны Бога Отца мы должны относить исключительно къ человѣческой природѣ Іисуса Христа. По своему божеству, Христосъ всегда единосущенъ и не раздѣленъ съ Богомъ Отцомъ, и никакого, хотя-бы мгновеннаго, разъединенія между Ними быть не можетъ. Но какъ человѣкъ, какъ представитель всего человѣчества, какъ второй Адамъ, воплотившій въ Своемъ лицѣ все человѣчество, Спаситель, подъявъ на Себя грѣхъ міра, явился преступникомъ предъ божественномъ правосудіемъ и долженъ былъ испытать небесную кару, которая состояла въ томъ, что Его человѣческая природа чувствовала себя лишенною небесной помощи и утѣшенія, Его человѣческая душа испытывала смерть внутреннюю и состояніе полной безпомощности. «Возможио-ли говоритъ Кириллъ Александрійскій, чтобы Слово, рожденное отъ Отца, нуждалось въ небесной помощи? Безумно и поднимать такой вопросъ. Когда нашъ прародитель, Адамъ, нарушилъ данную ему заповѣдь и презрѣлъ божественный законъ, то человѣческая природа оказалась въ состояніи оставленія Богомъ, обремененною проклятіемъ и подверглась смерти. Но когда Единородный Сынъ Божій сошелъ на землю, для возстановленія падшаго человѣчества, то Онъ взялъ на Себя нашу природу и сдѣлался нашимъ братомъ. Поэтому, Онъ и долженъ былъ уничтожить, вмѣстѣ со всѣми проклятіями и врожденной испорченностью, тяготѣвшими надъ человѣчествомъ, и состояніе оставленія отъ Бога, въ которомъ находилось человѣчество со времени перваго грѣха. Ради этого Онъ и взялъ на одного Себя всю тяжесть состоянія оставленія Богомъ и воззвалъ къ Нему: «почто Ты Меня оставилъ!»{20}. Что Христосъ подобное же состояніе испыталъ въ Геѳсиманскомъ саду, – это можно видѣть изъ той безпримѣрной тоски и ужаса, которые пережилъ въ этотъ часъ Господь: если бы не было такой оставленности, не было бы такой и тоски: Христосъ тогда въ Богѣ Отцѣ нашелъ бы источникъ утѣшенія. На оставленность же Христа въ Геѳсиманіи Богомъ Отцомъ показываетъ и явленіе ангела, котораго Богъ Отецъ послалъ съ неба во время геѳсиманскаго подвига Спасителя для Его укрѣпленія.

Если принять во вниманіе всѣ эти многочисленныя причины, вызвавшія у Господа въ Геѳсиманіи душевную борьбу, то для насъ станутъ ясными вся тоска, весь ужасъ геѳсиманскихъ страданій Господа, поскольку эти страданія могутъ быть понятны для нашего ограниченнаго разумѣнія. Но при этомъ самая геѳсиманская молитва Господа, вызванная этими страданіями, остается непостижимою тайной, при разсматриваніи которой нельзя освободиться отъ неразрѣшимыхъ трудностей. Какъ Іисусъ Христосъ могъ молиться объ избавленіи отъ чаши страданій, подъ которыми, какъ мы видѣли, нужно разумѣть подъятіе грѣховъ всего человѣчества и предчуствіе, предощущеніе близкой страшной смерти и крестныхъ страданій? Вѣдь Христосъ добровольно приносъ Себя въ жертву за грѣхъ міра, – откуда же у Него это желаніе какъ-бы уклониться отъ этой жертвы, желаніе, какъ-будто совершенно несоотвѣтствующее божественному характеру и безгрѣшности Іисуса. Другое затрудненіе представляетъ выраженіе εἰ δυνατόν ἐστι, предполагающее, что Іисусъ представлялъ себѣ возможность освобожденія отъ этихъ страданій и смерти, чего не могло быть, такъ какъ Іисусъ зналъ, что Онъ для того и воплотился и жилъ на землѣ, и что безъ этого не можетъ быть совершено дѣло искупленія. Не менѣе затруднительнымъ для пониманія представляется выраженіе геѳсиманской молитвы: «не Моя, но Твоя воля да будетъ», какъ будто показывающее несогласіе человѣческой воли страждущаго Богочеловѣка съ волей божественной.

Всѣ древніе и новѣйшіе экзегеты при разъясненіи геѳсиманской молитвы Господа не могли избѣгнуть этихъ затрудненій и болѣе ограничивались общими выраженіями и темными предположеніями. Это и понятно, такъ какъ и все геѳсиманское событіе въ существѣ своемъ представляетъ тайну, а тѣ краткія выраженія, въ которыхъ дошла до насъ геѳсиманская молитва Господа въ передачѣ евангелистовъ, не позволяютъ дѣлать никакихъ положительныхъ заключеній о ея существѣ. Притомъ, по общему вѣрованію церкви, геѳсиманская молитва есть лучшее выраженіе нераздѣльнаго и несліяннаго соединенія во Христѣ двухъ воль божественной и человѣческой{21}, что, въ свою очередь, представляетъ собою глубокую догматическую тайну, недоступную для человѣческаго разума. Во всякомъ случаѣ единственнымъ основаніемъ для сужденія о геѳсиманской молитвѣ должны служить евангельскія повѣствованія, и въ этомъ случаѣ мы считаемъ недобросовѣстнымъ отношеніе къ данному вопросу нѣкоторыхъ нѣмецкихъ богослововъ, которые, по-видимому, удобно и легко избѣгаютъ затрудненій, представляющихся при чтеніи геѳсиманской молитвы Господа, но опираются при этомъ на соображеніяхъ собственнаго разума, а не на текстѣ евангельскихъ повѣствованій, и очевиднымъ образомъ перетолковываютъ этотъ послѣдній. Къ числу такихъ экзегетовъ мы относимъ Кейля, по мнѣнію котораго слова: «если возможно, да мимо идетъ чаша сія» – суть только выраженіе во Христѣ человѣческаго ощущенія страданій, превосходящихъ Его силы душевныя, причемъ Спаситель вовсе не хочетъ склонить Отца перемѣнить Его рѣшеніе на другое и освободить Его отъ страданій, но скорѣе наоборотъ – неотступно молитъ помочь Ему въ этомъ искушеніи{22}. Подтвержденіе такому пониманію геѳсиманской молитвы Господа Кейль видитъ въ свидѣльствѣ апостола Павла, который говоритъ, что Христосъ «услышанъ былъ за Свое благоговѣніе» (Евр. X, 7). Извѣстно, что Богъ Отецъ не освободилъ своего Сына ни отъ подъятія грѣховъ человѣческихъ, ни отъ смерти и крестныхъ страданій. Слѣдовательно, если говорится, что молитва Христа была услышана, т. е. исполнено то, о чемъ Онъ просилъ, то, значитъ, Христосъ молился не объ избавленіи отъ чаши страданій, а о чемъ-нибудь другомъ. А такъ какъ мы видимъ Христа послѣ молитвы укрѣпленнымъ и готовымъ на смерть, то можно думать, что и молитва Его была именно объ этомъ столь необходимомъ для Него укрѣпленіи{23}. – Но такому пониманію геѳсиманской молитвы Господа не соотвѣтствуетъ самый образъ выраженіи этой молитвы: Πάτερ μου εἰ δυνατόν ἐστιν παρελθάτω ἀπ᾿ ἐμοῦ τὸ ποτήριον τοῦτο. Ясно, что Христосъ молится не объ укрѣпленіи Его, а объ избавленіи отъ той чаши страданій, которая была предложена Ему Отцомъ: «пусть пройдетъ мимо Меня эта чаша». Слова эти суть явное выраженіе желанія уклониться отъ страданій, если это возможно. Во второй разъ Господь молится: Πάτερ μου εἰ οὐ δύναται τοῦτο παρελθεῖν ἐὰν μὴ αὐτὸ πίω γενηθήτω τὸ θέλημά σου. Молитва уже иная, на основаніи которой можно заключить, что первая молитва не была услышана. Здѣсь Христосъ съ покорностью предается воли Бога Отца; Его человѣческая природа сознаетъ, что чаши, объ избавленіи отъ которой Онъ молится, нельзя избѣжать. Что касается, свидѣльства апостола Павла, то Кейль беретъ только конецъ этого свидѣтельства, не сопоставляя его съ началомъ, и потому невѣрно изъясняетъ его. Апостолъ Павелъ говоритъ, что Христосъ «принесъ молитвы и моленія Могущему спасти Его отъ смерти», а это, какъ мы видѣли, означаетъ, что Христосъ молился Богу Отцу объ избавленіи отъ смерти. Поэтому и выраженіе апостола Павла объ услышаніи Христа Богомъ Отцомъ нужно понимать въ другомъ смыслѣ, именно лишь въ томъ, что молитва эта не была напрасна и безполезна, что Богъ услышалъ ее, – и слѣдствіемъ этого было укрѣпленіе страждущаго Іисуса на страданія и смерть, – хотя и не исполнилъ того, о чемъ, какъ человѣкъ, Христосъ просилъ Его въ Своей молитвѣ.

По другому изъясненію, геѳсиманская молитва Господа была вызвана кратковременнымъ потемнѣніемъ во Христѣ божественной воли, какъ естественнымъ сопротивленіемъ страданіямъ и смерти, которое выходило изъ человѣческаго ἀσθενεία Христа{24}. Но при такомъ объясненіи унижается божественное достоинство Іисуса Христа. Да и самое выраженіе: «потемнѣніе божественной воли» представляетъ собою страшный абсурдъ. Воля божественная, какъ воля всесовершенная, должна быть всегда одинаково ясна, въ ней не можетъ бытъ никакого потемнѣнія, которое предполагаетъ непремѣнно нѣкоторое несовершенство. Если понимать это выраженіе въ томъ смыслѣ, что божественная воля перестала въ эти мгновенія дѣйствовать во Христѣ; тогда, значитъ, божество, оставило Христа, – и остался одинъ страждущій человѣкъ – Іисусъ. Такое заключеніе очевидно ведетъ къ несторіанству.

Нельзя объяснять геѳсиманскую молитву и безсознательнымъ воплемъ человѣческой природы Іисуса Христа противъ страданій и смерти, потому что это было бы прямымъ противорѣчіемъ евангельскому тексту. Прося Бога Отца объ избавленіи отъ чаши страданій, Христосъ ясно говоритъ о Своей волѣ, какъ отличной отъ Бога Отца: «не какъ Я хочу, но какъ Ты», «не Моя, но Твоя воля да будетъ». Воля предполагаетъ всегда нѣчто такое, что болѣе или менѣе ясно и опредѣленно предносится нашему сознанію. И потому геѳсиманскую молитву Господа нужно понимать какъ выраженіе сознательнаго желанія человѣческой воли Христа уклониться отъ чаши страданій. И вообще человѣческая природа Христа, какъ безгрѣшнаго Сына человѣческаго, имѣя всѣ естественныя свойства обыкновенной человѣческой природы, была въ тоже время лишена всѣхъ тѣхъ недостатковъ и несовершенствъ, которыя представляютъ въ родѣ человѣческомъ уклоненіе отъ естественнаго порядка вещей и суть слѣдствія первороднаго грѣха. Поэтому никакихъ безсознательныхъ состояній, никакихъ болѣзненныхъ, патологическихъ явленій не было и не могло быть въ чистой человѣческой природѣ безгрѣшнаго Іисуса.

Если мы обратимся теперь къ евангельскому тексту, то увидимъ, что слова геѳсиманской молитвы Господа, хотя и непонятны для человѣческаго разума, но такъ точны и опредѣленны, что не даютъ мѣста никакимъ перетолкованіямъ. Христосъ молится: «Отче Мой! если возможно, да минуетъ Меня чаша сія; впрочемъ не какъ Я хочу, но какъ Ты». «Отче Мой! – молится Христосъ во второй разъ. – Если не можетъ чаша сія миновать Меня, чтобы Мнѣ не пить ее, да будетъ воля Твоя». Христосъ очевидно выражаетъ въ первой молитвѣ желаніе уклониться отъ чаши страданій и смерти, говоритъ о Своей волѣ, какъ отличной отъ воли Бога Отца. Во второй молитвѣ Христосъ сознаетъ невозможность избѣжать чаши страданій, возможность чего Онъ какъ бы представлялъ въ первой молитвѣ. Вопросъ здѣсь сводится къ рѣшенію вопроса о нераздѣльномъ и неслитномъ соединеніи во Христѣ двухъ естествъ и двухъ воль. Чтобы понять геѳсиманскую молитву Господа, нужно понять отношеніе между человѣческой и божественной волей во Христѣ, между человѣческимъ и божественнымъ естествомъ Его. Такъ именно всегда смотрѣла на геѳсиманскую молитву Господа и учила о ней св. церковь{25}. Если бы человѣческая природа во Христѣ не заявляла своихъ требованій, если бы тѣ ужасныя страданія, которыя Онъ испытывалъ въ Геѳсиманіи и которыя довели Его до невыразимой тоски и ужаса, не вызвали у Него моленія о чашѣ, желанія избавиться отъ этихъ страданій, то Христосъ не былъ бы истиннымъ Сыномъ человѣческимъ. Мы уже видѣли, что эта тоска и ужасъ передъ смертью и страданіями были естественны по отношенію къ чистой и безгрѣшной человѣческой природѣ Христа и не имѣли въ себѣ ничего грѣховнаго, ничего унижающаго для безгрѣшнаго Сына человѣческаго. Отсюда прямо вытекаетъ, что и желаніе уклониться отъ смерти и страданій необходимо должно было быть у Христа, какъ истиннаго Сына человѣческаго, – и это желаніе было такъ же естественно и безгрѣшно по отношенію къ человѣческой природѣ Христа, какъ естественны и безгрѣшны были Его тоска и ужасъ предъ смертью и страданіями. Христосъ, какъ человѣкъ, долженъ былъ имѣть и всѣ естественныя желанія, свойственныя человѣческой природѣ, если они только не имѣютъ ничего грѣховнаго. Но если бы Христосъ подчинился этому естественному человѣческому желанію уклониться отъ смерти и страданій, если бы оно возобладало, Онъ не былъ бы Богомъ. Какъ человѣкъ Христосъ желалъ освободиться отъ страданій, какъ Богъ желалъ исполнить чрезъ Свою смерть и подъятіе бремени грѣховъ человѣчества дѣло искупленія рода человѣческаго отъ грѣха, проклятія и смерти. Человѣческая воля заявляла свои требованія, божественная – свои, но онѣ не противились одна другой. Παρελθάτω ἀπ᾿ ἐμοῦ τὸ ποτήριον τοῦτο нельзя отдѣлить отъ Πλὴν οὐχ ὡς ἐγὼ θέλω ἀλλ᾿ ὡς σύ. Это не два момента, но одинъ, въ которомъ божественная и человѣческая воля Іисуса Христа, такъ сказать, колеблются между двумя мотивами. Понятіе о волѣ предполагаетъ понятіе выбора между различными рѣшеніями, изъ которыхъ одно является преобладающимъ. Человѣческая природа Христа заявляла: Παρελθάτω ἀπ᾿ ἐμοῦ τὸ ποτήριον τοῦτο, божественная: Πλὴν οὐχ ὡς ἐγὼ θέλω ἀλλ᾿ ὡς σύ. Здѣсь не противорѣчіе между божественной и человѣческой волей Христа, но гармоническое соединеніе и согласіе. Христосъ лишь выбираетъ между двумя желаніями, изъ которыхъ второе возобладало надъ первымъ. Безъ сомнѣнія, по человѣчестзу Христосъ желалъ не того, чего по божеству Своему, человѣческая воля Его предъявляла желаніе освободиться отъ падъятія грѣховъ человѣчества, крестныхъ страданій и смерти, желаніе несогласное съ волей божественной, которая была у Христа одна съ волей Бога Отца. Но послѣ выбора между двумя этими противорѣчивыми желаніями человѣческая воля Христа уступаетъ Его божественной волѣ и приходитъ къ божественному отъ вѣка предначертанному рѣшенію чрезъ подъятіе грѣховь міра и смерть искупить родъ человѣческій отъ грѣха, проклятія и смерти. И чѣмъ далѣе, тѣмъ болѣе уничтожается это колебаніе во Христѣ; человѣческая воля Его все яснѣе и рѣшительнѣе склоняется къ одному рѣшенію – подчиниться волѣ божественной, волѣ Бога Отца: «не Моя, но Твоя воля да будетъ!». Здѣсь нельзя не видѣть самаго яснаго и очевиднаго обнаруженія неслитнаго и нераздѣльнаго соединенія во Христѣ божественной и человѣческой воль. Человѣческая и божественная воли Христа являются въ геѳсиманской молитвѣ, прежде всего неслитными: каждая изъ нихъ сохраняетъ свои свойства и предъявляетъ свои желанія, свойственныя божественной и человѣческой природѣ Христа. Но въ то же время воли Христа являются и нераздѣльными: онѣ не противятся одна другой и приходятъ къ одному рѣшенію. Въ этомъ же смыслѣ должно понимать подобныя слова Христа, сказанныя по другому случаю: «душа Моя теперь возмутилась; и что Мнѣ сказать? Отче! избавь Меня отъ часа сего! Но на сей часъ Я пришелъ. Отче! прославь имя Твое» (Іоан. ХП, 27-28). Такъ же должно понимать слова Господа: «Я сошелъ съ небесъ не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшаго Меня Отца» (Іоан. VI, 38) и другія подобныя мѣста Священнаго Писанія. Но, разумѣется, геѳсиманская молитва Господа остается и всегда останется для насъ такой же непостижимой тайной, какъ непостижимо для насъ таинство воплощенія Бога-Слова, неслитнаго и нераздѣльнаго соединенія въ Немъ двухъ естествъ и двухъ воль.

Что касается до того, какъ могъ Христосъ молиться объ избавленіи отъ чаши страданій, зная ихъ неизбѣжность, и представлять Себѣ возможность этого, – то это также подвергалось многимъ объясненіямъ. Нѣкоторые, между прочимъ, на основаніи выраженія εἰ δυνατόν ἐστι отрицали возможность предчувствія смерти, какъ основанія геѳсиманской молитвы Господа, потому что Господь не могъ говорить въ томъ смыслѣ, что онъ можетъ и быть и не быть. На этомъ же основаніи одни считали предметомъ молитвы искушеніе Господа сатаной (Эбрардъ), другіе исключительно одно подъятіе грѣховъ человѣчества, совершенное Христомъ въ Геѳсиманіи (Штейнмейеръ). Но въ жизни Искупителя все было отъ вѣчности предопредѣлено, все существенно важно и необходимо, все должно было быть такъ, какъ это было. Тѣмъ болѣе должно сказать это о подъятіи нашихъ грѣховъ, которое должно было предшествовать смерти и крестнымъ страданіямъ Господа, и безъ котораго не могло быть совершено искупленіе рода человѣческаго отъ грѣха, проклятія и смерти. – При этомъ должно обратить вниманіе на то, что если въ первой молитвѣ Христосъ молится: «если возможно, да минуетъ Меня чаша сія» – и, такимъ образомъ, какъ будто представляетъ Себѣ возможность уклониться отъ предложенной чаши страданій; – то, съ другой стороны, во второй молитвѣ Христосъ говоритъ: «если не можетъ чаша сія миновать Меня, чтобы Мнѣ не пить ея, да будетъ воля Твоя», – и, такимъ образомъ, ясно и рѣшительно признаетъ неизбѣжность этой чаши. Здѣсь, по-видимому, противорѣчіе, непонятное нашему разуму. Но во всякомъ случаѣ ясно, что Христосъ не могъ уклониться отъ чаши, которая была предложена Ему Богомъ Отцомъ.

Для того, чтобы хотя нѣсколько уяснить себѣ выраженіе геѳсиманской молитвы εἰ δυνατόν ἐστι, обратимся къ аналогіямъ изъ человѣческой жизни. Очень часто человѣкъ, въ виду неизбѣжнаго горя, желаетъ не вѣрить въ него, даже хотя бы оно и настало, и хотя знаетъ, что все напрасно, что все кончено, однако пытается думать, что это горе минуетъ его и молится объ этомъ. Такъ чувствуемъ и молимся мы у смертнаго одра дорогаго намъ человѣка, про котораго мы хорошо знаемъ, что онъ сейчасъ умретъ. Такъ чувствуетъ осужденный на смертную казнь подъ топоромъ палача; онъ хорошо знаетъ, что ему осталось жить какое-нибудь мгновеніе, но въ то-же время страстная жажда жизни и инстинктивное отвращеніе отъ смерти говорятъ въ немъ сильнѣе этого убѣжденія, что, можетъ быть, онъ какъ-нибудь избѣжитъ этой страшной смерти. Такъ и Христосъ, хотя и зналъ неизбѣжность смерти и страданій, которыя уже начались для Него въ Геѳсиманскомъ саду, однако, повинуясь естественному стремленію Своей человѣческой природы, молится объ избавленіи отъ этой чаши страданій и какъ-бы представляетъ Себѣ возможность этого. Потомъ Ему какъ бы становится ясною неизбѣжность этой чаши, и Онъ восклицаетъ: «если невозможно, чтобы чаша сія миновала Меня, чтобы Мнѣ не пить ее, да будетъ воля Твоя», хотя Христосъ, по Своему всевѣдѣнію, всегда съ одинаковою ясностію сознавалъ, что безъ этой чаши невозможно принятое Имъ на Себя дѣло искупленія. Аналогія эта, объясняющая нѣсколько выраженіе εἰ δυνατόν ἐστι, можетъ быть, конечно, принята съ большими ограниченіями и осторожностію. Вообще было-бы большимъ заблужденіемъ всѣ обыкновенныя черты человѣческія переносить на лицо Христа, человѣческая природа котораго есть чистая, безгрѣшная и совершенная, и не можетъ быть понятна тѣмъ болѣе, что она принадлежитъ Богочеловѣку. Поэтому, при разрѣшеніи затрудненія, которое представляетъ собою выраженіе геѳсиманской молитвы Господа εἰ δυνατόν ἐστι, лучше ограничиться слѣдующимъ объясненіемъ. Іисусъ Христосъ, по Своему всемогуществу, могъ избѣжать чаши страданій и смерти, которыя и приняты были Имъ на Себя добровольно, но, съ другой стороны, Онъ не могъ избѣжать этой чаши, какъ Искупитель міра, потому что безъ этого невозможно было-бы дѣло искупленія рода человѣческаго, отъ вѣка предначертанное въ божественномъ совѣтѣ. И вотъ когда волѣ Христа предстоялъ окончательный выборъ между естественнымъ человѣческимъ стремленіемъ избѣжать чаши страданій и божественнымъ – взять на Себя грѣхъ міра и принести Себя за міръ въ жертву небесному правосудію, – Онъ съ одной стороны представляетъ Себѣ возможность перваго съ точки зрѣнія Своего всемогущества и необходимость втораго – съ точки зрѣнія божественной любви и дѣла искупленія{26}. Потомъ, когда выборъ былъ сдѣланъ окончательно, когда Іисусъ рѣшилъ подчиниться волѣ Бога Отца, когда естественное человѣческое стремленіе было побѣждено, – тогда Господь ясно уже представляетъ Себѣ невозможность избѣжать чаши страданій, представляетъ уже съ точки зрѣнія божественной, какъ Искупитель міра. Сознаніе у Христа въ эти два момента – одно и тоже, одинаково ясное, и чистое, какое только и могло быть у безгрѣшнаго Богочеловѣка; но въ первомъ случаѣ Іисусъ предполагаетъ возможность избѣжать страданій, по своему всемогуществу, – во второмъ случаѣ говоритъ о невозможности этого, какъ Искупитель міра, твердо рѣшившійся предать Себя въ жертву за грѣхъ міра. Поэтому Онъ и восклицаетъ: «Отче Мой! если не можетъ чаша сія миновать Меня, чтобы Мнѣ не пить ея, да будетъ воля Твоя!». Слова третьей части геѳсиманской молитвы намъ неизвѣстны, но евангелистъ замѣчаетъ, что Христосъ «помолился въ третій разъ, сказавъ тоже слово» (Mѳ. XXVI, 44). Можно, поэтому, думать, что это была молитва исключительно въ смыслѣ: «да будетъ воля Твоя». Въ это время человѣческая воля Христа какъ-бы еще сильнѣе окрѣпла въ принятомъ рѣшеніи вознести на крестъ грѣхъ міра. Человѣческій духъ въ Іисусѣ Христѣ въ этомъ какъ бы огненномъ и далѣе уже невозможномъ испытаніи взошелъ на высоту полнаго согласія съ божественной волей. Чаша, предложенная Сыну человѣческому Богомъ Отцомъ, была Имъ принята. Отселѣ Ему ничего не оставалось на землѣ, кромѣ невыразимыхъ страданій тѣлесныхъ и душевныхъ и позорной, страшной смерти на крестѣ.

⸭ ⸭ ⸭

Зная и предчувствуя страшныя душевныя страданія и борьбу взялъ Господь трехъ любимыхъ учениковъ Своихъ въ Геѳсиманскій садъ, чтобы они своимъ присутствіемъ послужили для утѣшенія и ободренія Его, но Онъ не нашелъ въ нихъ того, чего искалъ. Іисусъ просилъ ихъ побыть съ Нимъ и пободрствовать, но возвратившись съ молитвы въ первый разъ, изнеможенный, измученный душевными муками, Онъ застаетъ ихъ спящими. Вмѣсто утѣшенія новая печаль: Христосъ, оставленный всѣми, не услыхавъ отвѣта на Свою молитву отъ Бога Отца, видитъ Себя оставленнымъ и забытымъ тремя любимѣйшими и преданнѣйшими учениками и друзьями Своими. Опечаленный этимъ, Іисусъ обращается къ апостоламъ съ кроткимъ упрекомъ: «такъ ли не могли вы одинъ часъ бодрствовать со Мною? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть въ искушеніе. Духъ бодръ; плоть же немощна» (Мѳ. XXVI, 40-41). Евангелистъ замѣчаетъ, что Господь обратился съ этими словами къ Петру, но, разумѣется, слова эти относились ко всѣмъ, и къ Іакову и къ Іоанну, какъ видно это изъ употребленнаго здѣсь множественнаго числа. Замѣчаніе евангелиста можно понимать въ томъ смыслѣ, что къ Петру Христосъ обратился съ особеннымъ упрекомъ, какъ онъ этого и заслуживалъ: только что передъ этимъ, на тайной вечери, онъ съ жаромъ увѣрялъ, что если и всѣ соблазнятся о Христѣ, онъ не соблазнится, что хотя бы ему надлежало и умереть со Христомъ, онъ не отречется отъ Него (Мѳ. XXVI, 33. 35). А теперь, когда Господь требуетъ отъ него, чтобы онъ только пободрствовалъ, онъ впадаетъ въ сонъ, хотя и слышалъ отъ Господа, что душа Его скорбитъ смертельно. Поэтому-то Христосъ со словами, относящимися ко всѣмъ апостоламъ, обращается къ Петру, напоминая ему этимъ о его недавнемъ обѣщаніи. – Послѣ кроткаго упрека, Іисусъ обращается къ апостоламъ съ увѣщаніемъ бодрствовать и молиться. Любвеобильное сердце Іисуса было такъ широко и сострадательно, что даже въ эти невыразимо тягостныя для Него минуты душевныхъ мукъ Онъ, столь нуждающійся Самъ въ утѣшеніи и укрѣпленіи, безпомощный, оставленный всѣми, какъ бы забываетъ все это, всѣ эти ни съ чѣмъ несравнимыя страданія и находитъ для спящихъ учениковъ слово назиданія и увѣщанія. Онъ увѣщеваетъ ихъ, чтобы они побѣждали слабость плоти бодростью духа, которую должно поддерживать молитвою.

Но и увѣщаніе не подѣйствовало на учениковъ Христовыхъ. Когда Господь, помолившись во второй разъ, снова возвратился къ апостоламъ, Онъ опять нашелъ ихъ спящими: глаза у нихъ отяжелѣли, и они не знали, что Ему отвѣчать (Мѳ. XXVI, 43. Мр. XIV, 40). Представляется непонятнымъ, какъ могли заснуть апостолы, эти трое возлюбленнѣйшихъ учениковъ Господа въ эти страшныя для Него минуты, когда они знали, видѣли и слышали, что Его охватила смертельная тоска? Евангелисты не объясняютъ этого страннаго и несвоевременнаго сна апостоловъ, кромѣ Луки, который замѣчаетъ, что они спали отъ печали (Лк. XXII, 45). Самъ Христосъ довольно ясно называетъ этотъ сонъ искушеніемъ и объясняетъ его изъ немощи плоти (Мѳ. XXVI, 41. Мр. XIV, 38). Сопоставляя все это, сонъ апостоловъ въ саду Геѳсиманскомъ можно объяснить слѣдующимъ образомъ. На основаніи словъ Самого Христа можно думать, что въ этомъ случаѣ дѣйствовала и физическая усталость; – иначе необъяснимъ былъ-бы упрекъ Спасителя, если бы апостолы не были бы сами виноваты въ томъ, что заснули. За этотъ день они понесли не мало трудовъ, пережили такое множество впечатлѣній, что все это не могло не подѣйствовать на нихъ подавляющимъ и усыпляющимъ образомъ. Къ этому присоединилось у апостоловъ еще печальное настроеніе духа. Извѣстно, что глубокая печаль, какъ и сильная радость, переходя въ аффектъ, захватывая все существо человѣка, дѣйствуетъ подавляющимъ образомъ на его организмъ и нерѣдко разрѣшается въ продолжительный глубокій, болѣзненный сонъ. Такъ это было и съ апостолами, по свидѣтельству евангелиста Луки. Очень естественно, что ясныя и частыя предсказанія Господа о Своей смерти въ послѣднее время, прощальная бесѣда, гдѣ Онъ еще яснѣе и рѣшительнѣе объявилъ ученикамъ о своемъ скоромъ отшествіи отъ нихъ, и которая смутила и опечалила апостоловъ, тайная вечеря, на которой Христосъ изрекъ, что одинъ изъ учениковъ предастъ Его, наконецъ Его смертельная душевная тоска въ Геѳсиманскомъ саду, – все это не могло сильно не встревожить апостоловъ и привело ихъ въ такое возбужденное состояніе, въ такую сильную захватывающую печаль, которая не могла не отразиться и на ихъ организмѣ и должна была, по законамъ естественнымъ, разрѣшиться глубокимъ сномъ. Можно думать, что при этомъ сонъ апостоловъ былъ и не безъ дѣйствія сатаны, который желалъ черезъ это усилить искушеніе Господа и нанести ущербъ вѣрѣ апостоловъ каковой легко могъ случиться, если-бы стража, пришедшая въ садъ съ Іудою взять Іисуса, захватила ихъ сонными{27}. Основаніемъ къ такому предположенію служатъ слова Господа: «бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть въ искушеніе».

Отошедши отъ спящихъ учениковъ, Іисусъ Христосъ сталъ молиться Богу Отцу въ третій разъ (Мѳ. XXVI, 44. Мр. ХIV, 41). У Луки нѣтъ упоминанія объ этой тройственности геѳсиманской молитвы Господа и промежуткахъ среди нея. Но за то у него мы находимъ важное извѣстіе о молитвѣ Христа въ агоніи, явленіи ангела и кровавомъ потѣ, чего нѣтъ у первыхъ двухъ синоптиковъ. Нѣкоторые изъ умолчанія объ этомъ Матѳея и Марка дѣлали заключеніе, что извѣстіе Луки – позднѣйшая вставка и поэтому не можетъ быть принято съ несомнѣннымъ довѣріемъ{28}. Вообще извѣстно, что Лука во многомъ пополняетъ евангельскія сказанія Матѳея и Марка. Поэтому подвергать сомнѣнію подлинность разсказа Луки единственно на томъ основаніи, что объ этомъ нѣтъ упоминанія у Матѳея и Марка, неосновательно и несогласно съ пріемами здравой исторической критики. Притомъ, хотя извѣстіе Луки о моленіи Христа въ агоніи и о кровавомъ потѣ не содержится прямо въ евангельскихъ повѣствованіяхъ Матѳея и Марка, но оно подтверждается тѣми чертами, какими изображаютъ геѳсиманскія страданія Господа эти евангелисты. Выраженія Матѳея и Марка: λυπεῖσθαι, ἐκθαμβεῖσθαι, ἀδημονεῖν, обозначающія самую крайнюю степень геѳсиманскихъ страданій Господа, и особенно слова Господа: περίλυπός ἐστιν ἡ ψυχή μου ἕως θανάτου – вполнѣ соотвѣтствуютъ выраженію Луки ἐν ἀγωνίᾳ. Кровавый потъ былъ естественнымъ слѣдствіемъ этихъ ужасныхъ страданій душевныхъ, которыя не могли не отразиться и на тѣлесномъ организмѣ Христа, на что Лука, какъ врачъ и обратилъ вниманіе. Что касается до явленія ангела и укрѣпленія имъ Христа, то извѣстіе объ этомъ Луки подтверждаотся изображеніемъ у первыхъ двухъ евангелистовъ той стойкости и того величія, съ какими послѣ этого Господь встрѣтилъ въ Геѳсиманіи своихъ враговъ.

Явленіе ангела предшествуетъ молитвѣ Христа въ агоніи и кровавому поту, какъ это видно изъ извѣстія евангелиста Луки. Поэтому, временемъ этого явленія лучше считать промежутокъ между второй и третьей молитвой Господа. Это былъ отвѣтъ Бога Отца на молитву Сына. Послѣ первой молитвы Христа мы не видимъ никакого отвѣта съ неба. Послѣ второй молитвы, когда Господь рѣшился твердо испить чашу страданій и смерти, Богъ Отецъ посылаетъ для укрѣпленія Его ангела. Въ чемъ состояло явленіе ангела и укрѣпленіе имъ Іисуса, – неизвѣстно. Евангелистъ Лука кратко замѣчаетъ, что явился ангелъ съ неба и укрѣплялъ Христа: ὤφθη δὲ αὐτῷ ἄγγελος ἀπ᾿ οὐρανοῦ ἐνισχύων αὐτόν. Изъ этихъ словъ можно только заключать, что явленіе состояло не въ невидимомъ лишь воздѣйствіи ангела на духъ Іисуса, но и было видимо чувственными очами, на что ясно указываетъ употребленный здѣсь глаголъ ὄπτομαι, обозначающій собою чувственное воспріятіе зрѣнія. Укрѣпленіе Іисуса ангеломъ лучше считать чисто соматическимъ, если буквально слѣдовать евангельскому тексту: глаголъ ἐνισχύων отъ ἰσχύς – крѣпость собственно физическая – обозначаетъ физическое укрѣпленіе. Впрочемъ, съ другой стороны, нѣтъ особенныхъ основаній отвергать и духовное воздѣйствіе ангела на Христа. Напротивъ та стойкость, то величіе, съ которыми Христосъ послѣ того встрѣтилъ воиновъ, пришедшихъ взять Его, могутъ отчасти указывать, какъ мы видѣли выше, на воздѣйствіе ангела и на духъ страждущаго Іисуса. Явленіе ангела уже само по себѣ должно было укрѣпляющимъ образомъ воздѣйствовать на человѣческій духъ Христа, потому что это былъ отвѣтъ Бога Отца на Его молитву, это былъ знакъ, что Богъ Отецъ услышалъ эту молитву, что Христосъ не одинъ, что Богъ Отецъ, Который сталъ какъ бы Его карающимъ судьею послѣ того, какъ Христосъ подъялъ на Себя грѣхъ міра, съ Нимъ и заботится о Немъ, какъ о Своемъ возлюбленномъ Сынѣ.

За явленіемъ, ангела слѣдуетъ агонія и кровавый потъ. Значеніе выраженія ἐν ἀγωνίᾳ мы уже объясняли выше. Оно обозначаетъ самую крайнюю степень душевныхъ страданій, когда человѣкъ находится въ смертной тугѣ, когда смерть какъ бы охватываетъ душу его могильнымъ холодомъ, угрожая коснуться и его тѣлеснаго организма. Агонія является слѣдствіемъ подъятаго уже Христомъ на Себя бремени человѣческихъ грѣховъ и твердо принятаго рѣшенія принести Себя за грѣхъ міра. За агоніей, какъ естественное ея слѣдствіе, слѣдуетъ кровавый потъ. Это не было чудо, какъ думалъ Иларій{29}, но естественное, хотя и весьма рѣдкое явленіе, когда отъ сильнаго душевнаго потрясенія взволнованная кровь проникаетъ чрезъ кровеносные сосуды и чрезъ поры выступаетъ на поверхность кожи, смѣшиваясь съ потомъ. Впрочемъ можно думать, что кроваваго пота въ собственномъ смыслѣ у Христа не было въ Геѳсиманіи. Евангелистъ Лука объ этомъ явленіи говоритъ такъ: ἐγένετο ὁ ἱδρὼς αὐτοῦ ὡσεὶ θρόμβοι αἵματος καταβαίνοντος ἐπὶ τὴν γῆν. Ὡσεὶ употребляется обыкновенно какъ сравненіе, и только: «потъ, какъ капли крови, падающія на землю». Этимъ сравненіемъ Лука, можетъ быть, хотѣлъ показать тяжесть холоднаго пота, выступившаго у Іисуса, показать, что потъ этотъ былъ вымученъ душевными страданіями и падалъ съ такою же тяжестію и такими же большими каплями, какъ капли крови, текущія изъ раны человѣка. Здѣсь не лишне обратить вниманіе на то, что нѣкоторые изъ отцовъ церкви, и притомъ изъ лучшихъ древнихъ экзегетовъ, говоря о потѣ Христа въ Геѳсиманіи, не называли его кровавымъ и ничѣмъ не давали знать, что считаютъ его за такой{30}.

Евангелистъ Лука замѣчаетъ, что Христосъ, «находясь въ бореніи, прилежнѣе молился». Ἐκτενέστερον προσηύχετο обозначаетъ не интенсивность, какъ бы возвышеніе духа, не усиленіе молитвы, а скорѣе продолжительность, постоянство ея. Здѣсь Господь остается на молитвѣ до конца, тогда какъ прежде возвращался къ ученикамъ. Съ явленія ангела у Іисуса другая молитва: Онъ уже не проситъ, Онъ уже окончательно принялъ предложенную чашу, объ освобожденіи отъ которой прежде молился. Теперь Его молитва – исключительная жертва въ смыслѣ γενηθήτω τὸ θέλημά σου.

Окончивъ Свою молитву, Господь возвратился къ Петру, Іакову и Іоанну, но они но прежнему спали въ тяжеломъ забытьи. «Вы еще спите и почиваете, сказалъ Онъ имъ тогда; вотъ приблизился часъ, и Сынъ человѣческій предается въ руки грѣшниковъ» (Мѳ. XXVI, 45; Мр. XIV, 41). Какъ бы такъ говорилъ Господь: я взялъ васъ сюда, чтобы вы своимъ сочувствіемъ утѣшили Меня въ Моей безпримѣрной печали, но вы заснули; и вотъ теперь уже не Я нарушу вашъ тяжелый сонъ, его насильственно и грубо прервутъ враги наши. «Встаньте, пойдемъ: вотъ, приблизился предающій Меня». Послѣ этого Господь отдался въ руки воиновъ, пришедшихъ взять Его, съ величіемъ, поразившимъ самыхъ враговъ Іисуса.

Н. Сергіевскій.

«Чтенія въ Обществъ Любителей Духовнаго Просвѣщенія», журналъ учено-литературный. Годъ 28. ХXVIII. 1890. Отдѣлъ І-й. Полугодіе ІІ-е. М. 1890 г. С. 468-507.

{1} Разборъ этихъ неосновательныхъ мнѣній см. у Мейера – Commentar über das Evang. das Matthäus, s. 551.

{2} Cm. Langen – Die letzten Lebenstage Jesu. s. 207 – 208.

{3} Starke – Sunopsis, s. 401. Hengstenberg – Vorlesungen über die Leidens, s. 141. Преосв. Иннокентій – Послѣдніе дни земной жизни Господа Іисуса Христа, ч. 3 стр. 103-106.

{4} Ebrard – Wissenschaftliche Kritik der Evang. Geschichte, s. 671-672.

{5} Такъ училъ Лютеръ, позднѣе Галовъ. Излохевіе и разборъ этого мнѣнія, см. въ статьѣ Геденрейха – Das Seelenleiden des Herrn in Gethsemane въ Theologische Studien aus Württemberg за 1887 г. 3 Hft., также у Steineuer, s. 52.

{6} Steinmeyr, s. 62 в далѣе.

{7} Въ примѣръ этого мы можемъ указать на упомянутую статью Геденрейха.

{8} Подробное изложеніе этихъ возраженій см. у Штейнхейера, въ статьѣ Геденрейха – Das Seelenleiden des Herrn in Gethsemane въ Theologische Studien aus Württemberg за 1887 г. L. 3. у Кейла въ Commentar über das Evangelium des Matthäus.

{9} «Лазарь, другъ нашъ уснулъ», сказалъ Іисусъ Христосъ своимъ ученикамъ, узнавъ о смерти Лазаря (Іоан. XI, 11).

{10} Лк. ХII, 50. «крещеніемъ долженъ я креститься; и какъ я томлюсь, пока сіе совершится». Еще болѣе поразительно смущеніе Іисуса подъ вліяніемъ мысли о смерти тотчасъ послѣ торжественнаго входа Его въ Іерусалимъ. «Душа Моя теперь возмутилась, – воскликнулъ тогда Іисусъ, объятый предощущеніемъ близкой смерти; и что Мнѣ сказать? Отче! избавь Меня отъ часа сего! Но на сей часъ Я и пришелъ» (Іоан. ХII, 27).

{11} Хотя апостолъ непосредственно за симъ прибавляетъ, что Христосъ «услышанъ былъ за Свое благоговѣніе», между тѣмъ какъ мы знаемъ, что Богъ Отецъ не освободилъ Его отъ смерти и крестныхъ страданій, – но это нисколько не говоритъ о томъ, что Христосъ молился объ избавленіи не отъ крестныхъ страданія и смерти, а о чемъ-то другомъ, что и было исполнено Богомъ Отцомъ. Услышаніе Христа Богомъ Отцомъ можно понимать въ томъ смыслѣ, что геѳсиманская молитва не была напрасна и безполезна, что Богъ внялъ ей, потому что Онъ какъ бы сжалился надъ Своимъ Сыномъ и укрѣпилъ Его немощную человѣческую плоть на предстоящія страданія и смерть, хотя и не освободилъ Его отъ чаши страданія о чемъ просилъ Іисусъ въ Своей молитвѣ.

{12} См. Дѣянія VI всел. собора, стр. 87.

{13} Тамъ же, стр. 8.

{14} См. Послѣдніе дни земной жизни Господа нашего I. Христа, преосв. Иннокентія (ч. 3, стр. 108), который мнѣніе объ искушеніи Господа сатаною въ Геѳсиманіи высказалъ еще ранѣе Эбрарда.

{15} См. Ebrard – Wissenschaffliche kritik der Evang. Geschichte, s. 671.

{16} Ibid.

{17} Steinmeyr, s. 62-77.

{18} Се Агнецъ Божій, вземляй грѣхи міра, сказалъ Іоаннъ Креститель о Христѣ, приходившимъ къ нему креститься, вскорѣ послѣ крещенія Господня.

{19} Что ἡ ὥρα Марка равносильно τὸ ποτήριον это ясно изъ того, что самъ Маркъ употребляетъ оба эти выраженія безразлично: въ ст. 35 ἡ ὥρα, въ ст. 36 τὸ ποτήριον.

{20} Leo М. Serm. 1 De Epiphanio. Ср. Геттингера «Апологія христіанства», ч. 2. стр. 360.

{21} Какъ о cемъ воспѣваеть Св. Церковь: «Ты о вольнѣй спасительныя Страсти помолился еси чаши, якоже невольнѣй: два хотѣнія, двѣма бо по коемуждо носиши существома, Христе, во вѣки» (воскресная служба 5-го гл. 8 п. канона). Ред.

{22} Commentar über das Evangelium des Matthäus, s. 550.

{23} Ibid.

{24} Meyer – Commentar, s. 551.

{25} См. Дѣянія VI Всел. Собора, стр. 74, 76, 87, 88, 206, 229 и др.

{26} Ср. Мѳ. XXVI, 53-54.

{27} См. объ этомъ у Эбрарда – Wissenschaffliche kritik der Evang. Geschichte, s. 674.

{28} См. объ этомъ у Геденрейха – Das Seelenleiden des Herrn in Gethsemane въ Theologische Studien aus Württemberg за 1887 г. 3 Hft., s. 185.

{29} См. Langen’a Commentar, s. 210.

{30} См. твор. св. Іоанна Златоуст, въ русск. пер. См. «Христ. Чт.» 1862 г. мартъ, стр. 142. Ср. Дѣянія VI всел. собора, стр. 206, 235. Также слова Епифанія Кипрскаго, стр. 249.

«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Проф.-протопресвитеръ Николай Сергіевскій – Геѳсиманская молитва Господа (Мѳ. XXVI, 36-46. Мр. XIV, 32-42. Лк. ХХII, 40-46).

Рубрики:

Популярное: