Василий Григорьевичъ Петрушевскій – Отлученіе отъ Церкви.
Когда заболѣваетъ какой-либо членъ тѣла, то обыкновенно къ излѣченію его принимаются различныя мѣры. Но вотъ всѣ врачебныя средства оказались безсильными прекратить болѣзнь и пораженный ею членъ начинаетъ омертвѣвать: мало того, начинаетъ угрожать опасность и другимъ частямъ тѣла, на которыя можетъ перейти смертоносная гангрена. Что дѣлать въ такомъ случаѣ? Съ болью сердца каждый тогда рѣшается на отсѣченіе неисцѣлимаго и уже омертвѣвшаго члена для спасенія всего остального тѣла.
Всякое общество также есть подобіе живого организма, въ которомъ членами являются отдѣльныя человѣческія личности. И Церковь Христова, какъ живой союзъ вѣрующихъ, поэтому и представляется въ Словѣ Божіемъ, какъ тѣло Христово. (Ефес. 4-5 гл.). Всѣ вѣрующіе также тѣсно связаны между собою, какъ члены одного тѣла, и въ своей совокупности составляютъ какъ бы человѣческій организмъ, глава котораго – Христосъ. Въ этомъ живомъ тѣлѣ отдѣльныя части его или члены также могутъ духовно заболѣвать и даже омертвѣвать и, заболѣвши, могутъ вносить заразу въ другіе еще здоровые и неповрежденные члены. Въ силу власти, полученной отъ Самого Господа Iисуса Христа, Церковь тогда отсѣкаетъ или отлучаетъ своихъ духовно-мертвыхъ членовъ, испробовавъ предварительно всѣ средства къ исправленію ихъ. «Если согрѣшитъ противъ тебя братъ твой, сказалъ Господь, пойди и обличи его между тобою и имъ однимъ; если послушаетъ тебя, то пріобрѣлъ ты брата твоего. Если же не послушаетъ, возьми съ собою еще одного или двухъ, дабы устами двухъ или трехъ свидѣтелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушаетъ ихъ, скажи Церкви; а если и Церкви не послушаетъ, то да будетъ онъ тебѣ, какъ язычникъ и мытарь». (Мѳ. 18, 15-17).
Отлученіе отъ Церкви неисправимыхъ грѣшниковъ является крайнимъ и послѣднимъ средствомъ, употребляемымъ Церковью для вразумленія и исправленія ихъ. «Со скорбію отрѣзываютъ часть тѣла, которая сгнила, говоритъ св. Амвросій Медіоланскій. О ней разсуждаютъ долгое время и употребляютъ все, что можетъ служить средствомъ въ исцѣленію. Но если врачъ, при всемъ своемъ искусствѣ, не можетъ достигнуть цѣли, тогда отрѣзаютъ. Таково должно быть стараніе еиископа: онъ долженъ желать вылѣчить тѣхъ, коихъ душа больна, отнять язвы, которыя образуются, не отрѣзывая части. И, наконецъ, если отчаивается вылѣчить иначе зло, онъ съ печалію отрѣзываетъ часть»{1}.
Отлученіе на языкѣ церковномъ называется анаѳемой. Слово анаѳема буквально означаетъ отлученіе, отдѣленіе. Распространенный въ обществѣ взглядъ на анаѳему, какъ на проклятіе, неправиленъ и есть плодъ предразсудка и недомыслія. Церковь Христова никого не проклинаетъ; но въ случаяхъ сознательнаго и упорнаго нарушенія и отверженія кѣмъ-либо изъ ея членовъ основъ христіанской вѣры и жизни извергаетъ или отдѣляетъ такового отъ своей среды въ видахъ охраненія всѣхъ другихъ отъ заразы и вразумленія виновнаго. Тѣмъ не менѣе, по ясному ученію св. Писанія, это отлучепіе отъ общества вѣрующихъ, совершаемое властью Церкви на землѣ, соединяется съ утвержденіемъ его, какъ судебнаго акта Церкви, и на небѣ. Сказавъ объ отлученіи упорствующаго отъ Церкви, Спаситель непосредственно присовокупилъ: «Истинно говорю вамъ: что вы свяжете на землѣ, то будетъ связано на небѣ; и что разрѣшите на землѣ, то будетъ разрѣшено на небѣ». (Мѳ. 18, 18).
Различается два вида отлученія: отлученіе малое и великое.
Первое есть лишеніе виновнаго только участія въ евхаристіи или вообще въ церковныхъ молитвахъ. Въ практикѣ древней Церкви оно находилось въ ближайшемъ соотношеніи съ публичнымъ покаяніемъ. Какъ извѣстно, въ древности за тяжкіе грѣхи и преступленія (особенно за измѣну христіанству) налагалось публичное покаяніе, имѣвшее четыре степени.
Одни изъ кающихся отлучались только отъ причащенія, но участвовали въ церковныхъ молитвахъ; другіе (такъ назыв. «слушающіе») не могли участвовать въ молитвахъ вѣрныхъ, не имѣли права даже присутствовать при совершеніи таинства евхаристіи, но только слушали чтеніе св. Писанія и проповѣдь во время литургіи оглашенныхъ; иные лишались и такого участія въ общественномъ Богослуженіи, но, падши ницъ при входѣ въ храмъ, просили вѣрныхъ и пастырей церковныхъ помолиться за нихъ.
Если же впадшій къ еретическое заблужденіе или къ тяжкій грѣхъ отказывался принестъ публичное покаяніе, то онъ совершенно изгонялся изъ Церкви и вмѣнялся, какъ «язычникъ и мытарь» (Мѳ. 18, 17){2}.
Это уже болѣе тяжелый видъ отлученія, такъ какъ тотъ, кто подвергался ему, объявлялся не принадлежащимъ къ Церкви и не признавался христіаниномъ. Оно имѣло своею цѣлью побудить упорствующаго грѣшника къ сознанію своей вины и публичному покаянію. Такъ поступилъ ап. Павелъ съ коринѳскимъ кровосмѣсникомъ, повелѣвъ не имѣть общенія съ нимъ даже въ пищѣ съ тою цѣлью, чтобы устыдить его и привести его къ покаянію. (1 Кор. 5 гл.).
Какъ ни тяжко было это отлученіе, однако оно не влекло за собою ограниченія гражданскихъ правъ виновнаго и не лишало его общенія съ христіанами въ жизни частной и гражданской. Таково въ сущности, по мнѣнію блаж. Августина (Contra Parmen. lib. III), и ученіе ап. Павла по сему предмету. Хотя апостолъ и запретилъ даже «ѣсть» съ кровосмѣсникомъ, но, какъ мы видѣли, въ чисто воспитательныхъ цѣляхъ, чтобы «устыдить» его. Если бы на самомъ дѣлѣ христіанамъ запрещалось всякое гражданское общеніе съ отлученными, то съ большей справедливостью оно должно было бы быть запрещено въ отношеніяхъ христіанъ къ невѣрнымъ; однако апостолъ нигдѣ не запрещаетъ ѣсть и имѣть общеніе въ повседневной жизни съ язычниками.
Такой взглядъ на послѣдствія этого вида отлученія вполнѣ подтверждается и слѣдующимъ свидѣтельствомъ постановленій апостольскихъ (VIII, 40): «Съ отлученными за свои грѣхи сохраняйте общеніе и общую жизнь, заботясь о нихъ, утѣшая ихъ и поддерживая ихъ».
Кромѣ малаго отлученія, существуетъ еще великое отлученіе, которое состоитъ въ лишеніи виновнаго не только общенія церковнаго, но и всякаго вообще соприкосновенія съ вѣрными даже въ жизни частной.
Подвергшійся анаѳемѣ или великому отлученію совершенно извергается изъ Церкви и при томъ не одной какой-либо помѣстной церкви, но со всей Церкви и по смерти лишается не только христіанскаго погребенія, но поминовенія и церковныхъ молитвъ{3}. Въ болѣе позднія времена это отлученіе влекло за собою и запрещеніе гражданскихъ сношеній съ вѣрными{4}.
Если перваго рода отлученіе налагалось по преимуществу за грѣхи воли, за тяжкія нравственныя преступленія, за нетвердость въ вѣрѣ или измѣну вѣрѣ по слабости воли или страху мученій, то великое отлучеиіе постигало еретиковъ и лжеучителей, сознательно и упорно отрицающихъ и извращающихъ важнѣйшія истины вѣры и старающихся распространять въ Церкви свои лжеученія.
Такимъ образомъ ему подвергаются, главнымъ образомъ, грѣхи ума, т. е. такое отрицаніе истины или такое заблужденіе ума относительно спасительныхъ истинъ вѣры, которое проистекаетъ не отъ невѣдѣнія, недомыслія или суевѣрія, не отъ увлеченія и соблазна со внѣ, а отъ упорнаго самомнѣнія, отъ намѣреннаго и сознательнаго противленія истинѣ и церковному авторитету.
Такое состояніе ума не можетъ не отражаться самымъ пагубнымъ образомъ и на общемъ нравственномъ состояніи человѣка и не рѣдко влечетъ за собою глубокое искаженіе и извращеніе нравственной жизни. Поэтому, по существу своему, великое отлученіе должно простираться и на тѣ нравственныя преступленія или грѣхи воли, которых зависятъ не отъ слабости только ея и преклонности ко злу, а и отъ ложныхъ понятій ума и являются практическимъ осуществленіемъ противонравственныхъ воззрѣній. Въ какой бы тяжкій грѣхъ человѣкъ не впалъ, но пока онъ еще хотя въ мысли своей способенъ сознавать его, какъ грѣхъ, какъ зло, то покаяніе для него возможно; и это сознаніе намъ въ большинствѣ еще присуще. Когда же онъ творитъ грѣхъ, не только не сознавая его, какъ грѣхъ именно, но даже оправдывая его, какъ добро, какъ нѣчто дозволенное; когда онъ въ порочной жизни видитъ свою высшую цѣль и обрѣтаетъ, какъ бы высшее благо, то онъ дошелъ уже до крайнихъ предѣловъ паденія, до состоянія діавольскаго, иначе до состоянія нераскаянности. Таковой человѣкъ уже умеръ для жизни въ Богѣ, и, какъ мертвый членъ тѣла церковнаго, долженъ быть совершенно отсѣченъ.
«Ни одна христіанская душа, говоритъ приснопамятный архіепископъ Одесскій Никаноръ, не есть вмѣстилище непогрѣшимой всецерковной вселенской истины. Всякая болѣе или менѣе погрѣшаетъ въ своихъ убѣжденіяхъ. Но если кто сѣетъ ложь упорно, какъ самъ діаволъ, отецъ лжи, сѣетъ, какъ человѣкоубійца для человѣкоубійства, для убійства душъ; если кто возстаетъ противъ утвержденной Христомъ, Его апостолами, всею вселенскою Церковію, всѣми возвышеннѣйшими умами христіанскаго человѣчества, истины; если кто не пріемлетъ царство Божіе, какъ кроткое и смиренное дитя, но гордо отвергаетъ его, какъ ожестѣлый врагъ истины, – о! такой творитъ грѣхъ противъ Духа Святаго! И сей грѣхъ, если не очищается покаяніемъ, не отпустится человѣку ни въ сей вѣкъ, ни въ будущій. Такой грѣхъ второе распинаетъ Сына Божія, и для такого грѣха уже не обрѣтается другой искупительной жертвы. Такой грѣхъ подрываетъ самыя основы Церкви Божіей и она, какъ живое тѣло, защищая саму себя, испускаетъ вопль боли своего материнскаго сердца: анаѳема!»{5}.
Однако и великое отлученіе съ строгой точки зрѣнія и по своей цѣли также временное. Какъ любвеобильная мать, пекущаяся о своихъ чадахъ, Церковь этимъ актомъ хочетъ – съ одной стороны, устрашить вѣрныхъ, уберечь ихъ отъ соблазна, и запрещеніемъ всякаго соприкосновенія съ отлученными прекратить распространеніе нравственной заразы въ самомъ корнѣ, а съ другой – воздѣйствовать на самыхъ отлученныхъ для пробужденія въ нихъ чувства раскаянія и сожалѣнія, ибо какъ бы глубоко человѣкъ ни палъ, «Богъ силенъ поставить его» (Рим. 14, 4). Поэтому, отлученіе отъ Церкви является не столько актомъ карательнымъ, сколько воспитательно-исправительнымъ, дѣломъ любви и попеченія Церкви о своихъ чадахъ.
И дѣйствительно, нужно быть окончательно ожесточеннымъ противъ Бога и закоренѣлымъ въ своей гордости и испорченности, чтобы остаться равнодушнымъ послѣ отлученія отъ христіанскаго общества, безъ надежды на спасеніе, безъ малѣйшаго просвѣта въ будущемъ, въ жизни загробной. Отторженіе отъ родныхъ или отъ своего народа и родины есть уже величайшее для человѣка бѣдствіе; но еще болѣе тягостно и нестерпимо отлученіе отъ Церкви Божіей, лишеніе благодати и дѣйственныхъ молитвъ церковныхъ. «Пусть извергнетъ кого-либо, какъ чуждаго и вреднаго, цѣлое отечество», говоритъ преосвящ. Никаноръ: «Чья душа не ожестѣла бы отъ подобнаго отверженія? Но пусть извергнетъ кого-либо изъ своей среды святая Божія Церковь, какъ чуждаго и вреднаго; за Церковью земною пусть отвергнетъ и Церковь небесная, – Боже! какая нужна крѣпость души, чтобы стерпѣть это отчужденіе! Сколько нужно истинно-сатанинскаго ожесточенія, самозаключенія въ діавольскую гордость, чтобы не сокрушиться подъ тяжестью такого отверженія?»{6}.
Такое пробужденіе сознанія когда-нибудь должно непремѣнно послѣдовать. Вотъ наступаетъ послѣдній часъ отлученнаго, неизбѣжный часъ окончательнаго расчета съ земной жизнью. Въ эти страшный минуты сынъ Церкии находитъ себѣ облегченіе и отраду въ надеждѣ будущей жизни и въ вѣрѣ въ дѣйственность молитвъ Церкви, которая не перестанетъ ходатайствовать о немъ и послѣ его преставленія. Но что долженъ тогда чувствовать отлученный, который лишенъ всякаго утѣшенія и примиренія съ Богомъ и самимъ собой посредствомъ церковнаго напутствія? По истинѣ, если только въ немъ еще есть желаніе спасенія, если онъ еще не сдѣлался совершенно безучастенъ къ себѣ, то онъ долженъ содрогнуться въ эти минуты всѣмъ своимъ существомъ и съ воплемъ простирать руки къ своей матери Церкви, прося прощенія и принятія въ свое лоно. И если въ! несчастной душѣ отверженнаго хоть на мгновеніе зародится мысль или чувство опасенія за себя, сомнѣніе въ своей мнимой правотѣ, то онъ можетъ еще возстать: если хотя въ послѣднія минуты жизни, подъ вліяніемъ тягостнаго сознанія своей отверженности и полной безнадежности въ будущемъ, онъ пожелаетъ раскаяться и опять возсоединиться съ Церковью, то онъ никогда не будетъ отринутъ. И Церковь ничего такъ не желаетъ, какъ этого покаянія отлученнаго прежде, чѣмъ ударилъ его послѣдній часъ и онъ не перешелъ въ иную жизнь. Но возможно, что, по гордости и ожесточенію или же по неразумію и неспособности постигнуть грозное значеніе и силу своего отверженія отъ Церкви, отлученный не покается и въ послѣдній часъ своей жизни; то тогда все-таки пробужденіе его отъ нравственнаго усыпленія должно послѣдовать и неизбѣжно послѣдуетъ за дверями смерти; но оно будетъ уже запоздалымъ и, кромѣ тягостнаго и страшнаго угрызенія совѣсти, не разрѣшится никакимъ примиреніемъ и надеждою спасенія.
В. П.
«Руководство для сельскихъ пастырей». 1901. Т. 1. № 18. С. 416-423.
{1} См. Прав. Богосл. Энциклопедію т. I., подъ слов.: «анаѳема».
{2} Martigny «Dictionnaire des antiquités chrétiennes», p. 261.
{3} Въ древности въ наказаніе за нѣкоторыя преступленія имя виновныхъ изглаживалось изъ церковныхъ диптиховъ или помянниковъ. Это называлось «expulsio или rasura nominum e diptychis». Въ наукѣ до сихъ поръ еще не установлено съ полной достовѣрностыо тожество этого вида наказанія съ отлученіемъ отъ Церкви. См. Martigny «Dictionnaire des antiquités chrétiennes», p. 261-2.
{4} Тамъ же.
{5} Прав. Обоз. 1885 г., мартъ, стр. 458.
{6} Прав. Обоз. 1885 г., мартъ, стр. 456.
