МОЛИТВА ВЪ САДУ ГЕѲСИМАНСКОМЪ. Неизданное стихотвореніе Ивана Саввича Никитина.
И прешедъ мало, паде на лицѣ своемъ моляся и глаголя:
Отче мой, аще возможно есть,
да мимоидетъ отъ мене чаша сія;
обаче не яко же азъ хощу, но яко же ты.
Еванг. отъ Матѳ. гл. 26 ст. 39.
Сверкаетъ западъ озлащенный
Надъ Іудейскою землей,
И на окрестность воздухъ сонный
Съ прозрачною нисходитъ мглой.
Спокойно высясь надъ полями,
Закатомъ солнца освѣщенъ,
Стоитъ высокій Элеонъ
Съ благоуханными садами.
Вокругъ его живыхъ картинъ
Сіяютъ чудные узоры:
Здѣсь увѣнчалъ Іерусалимъ
Своими зданіями горы;
Вдали Гевалъ и Гаразинъ,
Къ востоку воды Іордана
Съ пейзажемъ дремлющихъ долинъ
Рисуются въ волнахъ тумана;
И моря Мертваго краса
Сквозь сонъ глядитъ на небеса;
А тамъ на западѣ далеко
Лазурныхъ Средиземныхъ волнъ
Разливъ могучій огражденъ
Песчанымъ берегомъ широко.
Темнѣетъ... всюду тишина.
Вотъ ночи вспыхнуло свѣтило,
И ярко полная луна
Садъ Геѳсиманскій озарила.
Въ травѣ, подъ вѣтьвями оливъ
И померанцевъ неподвижныхъ,
Іерусалима шумъ забывъ,
Спятъ три апостола всемірныхъ.
Ихъ сонъ и легокъ и глубокъ;
Но тяжело спалъ міръ суровый:
Вѣковъ наслѣдственный порокъ
Его замкнулъ въ свои оковы;
Проклятье праотцевъ на немъ
Пятномъ безславія лежало
И съ каждымъ вѣкомъ новымъ зломъ
Его, какъ язва, поражало...
И въ цѣломъ мірѣ въ эту пору
Одинъ Учитель лишь не спалъ
И, чуждый общему позору,
Судьбу всемірную рѣшалъ.
За слово истины высокой
Голгоѳскій крестъ предвидѣлъ Онъ,
И чувствомъ скорби возмущенъ,
Отцу молился одиноко:
«Отецъ, Отецъ! душа Моя
Въ нѣмой тоскѣ изнемогаетъ:
Картина будущаго дня
Мнѣ сердце кровью обливаетъ.
Я знаю, этотъ день придетъ!
На жертву отданный народу,
Твой Сынъ божественный умретъ,
Умретъ за общую свободу.
Проклятье черни загремитъ
Надъ головой, вѣнцомъ покрытой,
И подвигъ жертвы очернитъ
Насмѣшка злобы ядовитой!
И тѣ, которымъ со креста
Пошлю Я даръ благословенія,
Съ улыбкой гордаго презрѣнья
Поднимутъ руки на Христа!..
Отецъ, Отецъ, пусть чаша эта
Минуетъ Сына Твоего:
Мнѣ горько видѣть злобу свѣта
За искупленіе его!
Но если Твоему народу
Позоръ Мой славу принесетъ,
Пускай за общую свободу
Сынъ человѣческій умретъ!...»
Молитву кончивъ, грусти полный
Къ ученикамъ Онъ подошелъ,
И увидавъ ихъ сонъ покойный,
Сказалъ имъ: — «Встаньте! Часъ пришелъ!
Оставьте сонъ свой и молитесь,
Чтобъ въ искушеніе не впасть;
Тогда вы въ вѣрѣ укрѣпитесь
И съ вѣрой встрѣтите напасть».
Сказалъ, — и тихо удалился
Туда, гдѣ прежде плакалъ онъ
И новой скорбью возмущенъ,
На землю палъ онъ и молился:
«Отецъ! Ты въ міръ Меня послалъ,
Но Сына міръ Твой не пріемлетъ:
Ему любовь Я возвѣщалъ,
Моимъ глаголамъ онъ не внемлетъ.
Я былъ врачомъ его больнымъ,
Я за враговъ моихъ молился,
И надо мной Іерусалимъ,
Какъ надъ обманщикомъ, глумился!
Народу миръ Я возвѣщалъ,
Народъ судомъ мнѣ угрожаетъ;
Я въ мірѣ мертвыхъ воскрешалъ,
И міръ Мнѣ крестъ приговляетъ!
Отецъ, Отецъ мой! чаша эта
Да мимо идетъ отъ Меня!
Ты Богъ любви, начало свѣта,
И все возможно для Тебя!
Но если кровь нужна святая,
Чтобъ землю съ небомъ примирить,
Твой вѣчный судъ благословляя,
На крестъ готовъ Я восходить».
И снова, тайной грусти полный,
Къ ученикамъ Онъ подошелъ,
И увидавъ ихъ сонъ покойный
Сказалъ имъ: — «Встаньте! Часъ пришелъ.
Ужъ не далеко царство славы,
Близка великая борьба...
Молитесь!.. Скоро въ день кровавый
Земли окончится судьба!»
Сказалъ, — и снова удалился
Подъ тѣнь смоковницъ и оливъ,
И тамъ, колѣна преклонивъ,
Опять Онъ плакалъ и молился:
«Отецъ, Отецъ! Мнѣ тяжело!
Мой умъ колеблется, темнѣетъ;
Все человѣческое зло
На Мнѣ единомъ тяготѣетъ!
Позоръ людской, позоръ вѣковъ,
Все на Себя Я принимаю;
Но Самъ, подъ тяжестью оковъ,
Какъ человѣкъ, — изнемогаю!
Отецъ! Спаси же Твой народъ!
Дай Мнѣ на подвигъ укрѣпленье,
И Сынъ Твой съ радостью умретъ
Великой жертвой примиренья!»
И руки къ небу Онъ подъялъ,
И весь въ молитву превратился:
Огонь лицо Его сжигалъ,
Кровавый потъ съ Него струился...
И вдругъ съ безоблачныхъ небесъ,
Эдема блескомъ окруженный,
Явился въ садъ уединенный
Глашатай Божіихъ чудесъ.
Былъ чуденъ взоръ его спокойный,
И безмятежно, и свѣтло
Одушевленное чело,
И ликъ сіялъ, какъ полдень знойный;
И близь Учителя онъ сталъ,
И рѣчью свыше вдохновенной,
Освободителя вселенной
На славный подвигъ укрѣплялъ.
И самъ, подобно легкой тѣни,
Но полный благодатныхъ силъ,
Свои воздушныя колѣни
Съ молитвой пламенной склонилъ.
Весь міръ въ ту пору спалъ глубоко,
Была на небѣ тишина,
Лишь въ царствѣ мрака, одиноко,
Страдалъ безплодно сатана.
Онъ зналъ, что въ мірѣ колебался
Его владычества кумиръ,
И что за обольщенный міръ
Вѣнецъ и крестъ приготовлялся.
Онъ понималъ, о чемъ одинъ
Молился Праведникъ великій,
И плакалъ мрачный властелинъ
О славѣ свѣтлаго Владыки.
Луна сіяла. Небожитель
Спѣшилъ въ Эдемъ по облакамъ,
Межь тѣмъ могучій Искупитель
Опять пришелъ къ ученикамъ.
И въ это чудное мгновенье
Какъ былъ Онъ истинно великъ!
Какимъ огнемъ одушевленья
Горѣлъ Его прекрасный ликъ!
Какъ ярко отражали очи
Всю волю твердую Его!
Какъ любовались на Него
Свѣтила блѣдныя полночи!
Ученики, какъ прежде, спали,
И вновь Учитель имъ сказалъ:
«Вставайте! Близокъ день печали!
И часъ предательства насталъ!»
И звукъ мечей остроконечныхъ
Садъ Геѳсиманскій пробудилъ,
И отблескъ факеловъ зловѣщихъ
Лицо Іуды освѣтилъ...
И. Никитинъ.
«Русскiй архивъ». Историко-литературный сборникъ. 1865. Вып. 7. С. 805-810.
От Ред.: Первое богословское исследование поэтического творчества этого известеного русского поэта см. cвящ. М. Степанов. Иван Саввич Никитин, его отношение к православной церкви и религиозно-нравственные стихотворения. (По случаю исполнившегося 16 окт. 1911 г. пятидесятилетия со дня кончины поэта). // «Православный Собеседник». 1911. № 11. С. 651-677. Отд.: Казань: Центральная Типография, 1911.
