Протоіерей Павелъ Матвѣевскій – Молитвенный подвигъ въ саду Геѳсиманскомъ.
Матѳ. 26, 36-46. Марк. 14, 32-42. Лук. 22, 40-46. Іоан. 18, 1. 2.
По окончаніи первосвященнической молитвы, въ которой Господь нашъ Іисусъ Христосъ предалъ учениковъ Своихъ и всѣхъ вѣрующихъ всеблагому промышленію Отца небеснаго, Онъ перешелъ, въ сопровожденіи св. Апостоловъ, на восточную сторону потока Кедрскаго, на западный склонъ горы Масличной, куда въ послѣднее время Онъ обыкновенно удалялся послѣ цѣлодневной проповѣди въ храмѣ (Лук. 21, 37). Здѣсь находилось селеніе, носившее названіе Геѳсиманіи, съ большимъ тѣнистымъ садомъ оливковыхъ деревьевъ[1]. Но Всевѣдущій зналъ, что Онъ пришелъ теперь, въ обычное мѣсто уединенія, не для отдохновенія, а для новаго тягчайшаго подвига.
Здѣсь, въ ночной тишинѣ, предъ очами Отца небеснаго, началось то безпримѣрное, единственное поприще страданій нашего Искупителя, которое завершилось на Голгоѳѣ, предъ лицемъ неба и земли. Прежде внѣшняго креста, со всѣми ужасами его, въ Геѳсиманскомъ уединеніи срѣтилъ Богочеловѣка крестъ, внутренній, который, отяготѣвъ надъ душею Его, привелъ въ крайнее изнеможеніе плоть Его. Вождю нашего спасенія (Евр. 2, 10), Начальнику и Совершителю нашей вѣры (12, 2), надлежало быть искушеннымъ во всемъ, кромѣ грѣха (4, 15), принять на Себя ту клятву, которая, со времени преслушанія прародителей, лежала на потомствѣ ихъ (Гал. 3, 13). Вторый Адамъ (1 Кор. 15, 45), пришедшій удовлетворить правдѣ Божіей за грѣхъ перваго, долженъ былъ одинъ истоптать точило гнѣва Божія (Ис. 63, 3), пройти искушеніе все, до послѣдней крайности, – страданіями и внутренними, и внѣшними. Пребывая безстрастнымъ по Божеству, Искупитель нашъ въ Геѳсиманскомъ саду, по человѣчеству, испыталъ всю немощь нашего естества. И этотъ подвигъ крайняго истощанія не былъ ли отягченъ еще болѣе тѣмъ княземъ міра, о которомъ говорилъ Господь въ прощальной бесѣдѣ съ учениками (Іоан. 14, 30)? И не здѣсь ли, въ Геѳсиманіи, Спаситель предначалъ окончательное пораженіе этого таинственнаго врага – змѣя древняго, который есть діаволъ и сатана (Апок. 20, 2)? Св. Апостолъ Павелъ, изъясняя глубокій смыслъ Геѳсиманскаго подвига Господа, называетъ его совершеніемъ всѣхъ подвиговъ Богочеловѣка и замѣчаетъ, что, когда Онъ, во дни плоти Своей, съ сильнымъ воплемъ и со слезами принесъ молитвы и моленія могущему спасти Его отъ смерти, то и былъ услышанъ за Свое благоговѣніе (Евр. 5, 7), «услышанъ, по толкованію Учителя Церкви, тѣмъ образомъ, что Ему предоставлено Своею крестною смертію и воскресеніемъ избавить насъ отъ владычества грѣха и смерти вѣчныя»[2]. Геѳсиманскія страданія были приготовленіемъ къ великому Голгоѳскому жертвоприношенію.
Господь зналъ, что наступаетъ часъ страданій Его, на который Онъ неоднократно указывалъ, какъ на самый рѣшительный въ домостроительствѣ спасенія рода человѣческаго (Іоан. 2, 4. 7, 6. 8. 30). Но Онъ видѣлъ также, что ученики, по душевному настроенію своему, не всѣ могли быть ближайшими свидѣтелями молитвеннаго Геѳсиманскаго подвига. Посему, пришедши на мѣсто, Іисусъ Христосъ сказалъ Апостоламъ: посидите тутъ, пока Я пойду, помолюсь тамъ (Матѳ. 26, 36). Въ глубину сада Онъ взялъ лишь трехъ довѣреннѣйшихъ учениковъ Петра, Іакова и Іоанна: эти очевидцы славы Его на Ѳаворѣ (Матѳ. 17, 1) менѣе прочихъ учениковъ могли соблазниться видомъ уничиженія Его въ Геѳсиманіи[3]. Съ другой стороны, подвигомъ Божественнаго Учителя, полезно было убѣдиться Петру – въ крайнемъ вредѣ самонадѣянности, обнаруженной этимъ ученикомъ незадолго передъ симъ (Іоан. 13, 37), Іакову и Іоанну – въ тяжести той чаши, которую они вызывались раздѣлить съ Господомъ (Марк. 10, 39). Предъ этими тремя учениками Спаситель началъ скорбѣть, ужасаться и тосковать, не по предусмотрѣнію приближающихся оскорбленій и страданій въ Іерусалимѣ и на Голгоѳѣ, и не потому, чтобы истощалось терпѣніе Его, но «потому, что Своими внутренними страданіями очищалъ Онъ наши внутреннія нечистоты, заглаждалъ нашу виновность, удовлетворялъ раздраженному на насъ правосудію Божію: это была горечь нашихъ грѣховъ, тягость нашей виновности предъ Богомъ и заслуженныхъ нами казней» [4]. Чистая и святая душа Богочеловѣка, въ Геѳсиманскомъ преддверіи креста, зритъ грѣхи всего человѣчества во всемъ ужасномъ видѣ, со всѣми горестными послѣдствіями; умственному взору Искупителя, въ виду Голгоѳы, какъ бы представляются всѣ вѣка жизни человѣчества, прошедшіе и будущіе, съ тѣми злодѣяніями и преступленіями, которыя совершены или еще будутъ совершены грѣшными потомками древняго Адама, отъ крове Авеля праведнаго (Мѳ. 23, 36) до послѣдняго богохульства антихриста и послѣдователей его. И если для перваго Адама Едемскій садъ былъ мѣстомъ дерзостнаго нарушенія воли Божіей и грѣховнаго услажденія, то для новаго Адама, пришедшаго загладить преступленіе древняго, Геѳсиманскій садъ сдѣлался мѣстомъ, гдѣ Онъ томился смертною скорбію о грѣхахъ падшаго человѣчества и, удовлетворяя за преслушаніе прародителей, предавалъ Себя волѣ Отца небеснаго. Скорбь Искупителя была такъ всеобъемлюща и неизмѣримо глубока, что ее не могли постигнуть и вмѣстить даже довѣреннѣйшіе ученики; оставалось излить ее въ молитвенной бесѣдѣ съ Отцемъ небеснымъ, въ полномъ уединеніи, такъ чтобы таинственная и недомыслимая глубина страданій Геѳсиманскихъ была вѣдомого лишь Тому, Кто пришелъ истоптать точило гнѣва Божія одинъ (Ис. 63, 3). Душа Моя скорбитъ смертельно; побудьте здѣсь и бодрствуйте со Мною (Матѳ. 26, 38), сказалъ Господь тремъ ученикамъ, и видя, какъ и сіи избранные были мало способны принять участіе въ подвигѣ Его, отошелъ отъ нихъ немного, на такое разстояніе, на какое можно бросить камень, такъ что они могли, по крайней мѣрѣ, видѣть Его, особенно при свѣтѣ луны. Не теперь ли въ неизслѣдимыхъ безднахъ премудрости Божіей должно было послѣдовать окончательное опредѣленіе времени и образа спасенія падшаго человѣчества? Человѣческое естество Господа Іисуса Христа страшилось предстоящаго креста со всѣми его ужасами, и это обстоятельство служило къ увѣренію, что «Онъ истинный человѣкъ, ибо человѣческой природѣ свойственно бояться смерти»[5]. Великій Геѳсиманскій Подвигоположникъ преклонилъ колѣна, палъ лицомъ на землю и молился, дабы, если возможно, миновалъ Его часъ сей. Доказывая, по замѣчанію св. толковника, «истину благодатнаго строительства и словомъ, и страданіемъ»[6], Онъ къ умиленнымъ дѣйствіямъ присовокупилъ смиренную молитву: Авва[7], Отче Мой! Все возможно Тебѣ; о, если бы Ты благоволилъ пронесть чашу сію мимо Меня! Да минуетъ Меня чаша сія! Пронеси ее мимо Меня! Впрочемъ не какъ Я, но какъ Ты; не Моя воля, но Твоя да будетъ! (Mp. 14, 36. Лук. 22, 42. Мө. 26, 39). Образъ чаши, наполненной виномъ, очень нерѣдко употребляется въ св. Писаніи для обозначенія бѣдствій и страданій, доводящихъ несчастнаго до крайняго изнеможенія (Пс. 74, 9. Ис. 51, 17. 22); самъ Господь еще прежде – въ бесѣдѣ съ сынами Зеведеевыми – подъ этимъ же образомъ указывалъ на страданія, предстоящія Ему и ученикамъ (Матѳ. 20, 22. 23. Марк. 10, 38. 39). Геѳсиманская чаша, которую подаетъ Ему Отецъ, такъ же неизмѣримо глубока, какъ и скорбь, объявшая чистѣйшую душу Его въ навечеріи Голгоѳскаго жертвоприношенія: это, по выраженію Учителя Церкви, «чаша всѣхъ беззаконій, нами содѣянныхъ, и всѣхъ казней, намъ уготованныхъ, которая потопила бы весь міръ, если бы Онъ единъ не воспріялъ, удержалъ, изсушилъ ее; всѣ потоки человѣческихъ беззаконій сливались для Іисуса въ единую чашу скорби и страданія»[8]. Объясняя слова Господа, св. Отцы замѣчаютъ, что они сказаны «по домостроительству»[9], «со стороны плоти, а не со стороны Божества»[10], показывая «немощь человѣческой природы, не хотящей просто отрѣшиться отъ настоящей жизни»[11], страхъ, свойственный человѣческому естеству[12], и что вообще въ нихъ обнаруживается въ лицѣ Богочеловѣка двѣ воли – человѣческая и Божеская[13], «человѣческая, свойственная плоти, и Божеская, свойственная Богу: человѣческая, по немощи плоти, отрекается отъ страданія, а Божеская Его воля готова на оное; въ подобіи человѣчестѣмъ бывъ (Фил. 2, 7), продолжаетъ св. Аѳанасій Александрійскій, – отрекается отъ страданія, какъ человѣкъ, но какъ Богъ, непричастный страданію по Божеской сущности, съ готовностію пріемлетъ страданіе и смерть»[14]. Кромѣ сего, слова, сказанныя Господомъ по человѣчеству, имѣютъ высокій нравственный смыслъ для всѣхъ страдальцевъ, научая ихъ, по выраженію св. Исидора Пелусіота, «не вдаваться самимъ въ опасности, но когда настали онѣ, встрѣчать ихъ терпѣливо, ибо и Христосъ отрекался отъ креста, еще уготовляемаго, но осужденный на крестъ, подъявъ его на рамена, восшелъ на него, какъ побѣдитель»[15].
Іисусъ молился, но Отецъ безмолвствовалъ и отвѣта свыше не было, безъ сомнѣнія, потому, что человѣчество Христа Господа имѣло отвѣтъ въ Божествѣ Его: Божественная воля Его была та же самая, что и воля Отца небеснаго[16]. Молитвенный подвигъ усиливался и достигалъ крайней степени томительнаго изнеможенія, похожаго на состояніе человѣка, находящагося въ борьбѣ съ смертію[17]. Чрезвычайныя душевныя и тѣлесныя страданія сопровождались необычайнымъ явленіемъ: потъ Его былъ, какъ капли крови, падающія на землю. И вотъ въ самую тяжкую минуту, вмѣсто отвѣта на молитву, явился Ему Ангелъ съ небесъ для укрѣпленія, въ которомъ нуждалось человѣческое естество великаго Геѳсиманскаго Молитвенника, для того, чтобы перенести наступающія страданія съ подобающимъ Ему величіемъ. Такъ и послѣ перваго подвига въ пустынѣ, когда Господь отразилъ искушеніе діавола, Ангелы приступили и служили Ему (Матѳ. 4, 11). Возможно ли, чтобы эти чистые и святые служебные духи (Евр. 1, 14) не проявили своего благотворнаго служенія при Геѳсиманскомъ подвигѣ своего Господа? Укрѣпленіе, принесенное Ангеломъ, могло состоять въ умиротвореніи смятенной и скорбящей души, оживленіи и возвышеніи ослабѣвшихъ силѣ тѣлесныхъ. Присутствіе свѣтлаго духа восполнило для Господа то утѣшеніе, какое Онъ могъ бы имѣть въ молитвенномъ сочувствіи довѣреннѣйшихъ учениковъ, если бы они исполнили слово Учителя, призывавшаго ихъ къ бодрствейному вниманію. Но, еще несовершенные и неочищенные наитіемъ Духа Утѣшителя, они не могли возвыситься до яснаго пониманія совершающихся событій, а посему, отягченные немощію плоти, не соблюли ввѣренной имъ Божественной стражбы. Пустое мѣсто, глубокое безмолвіе ночи, разнообразныя впечатлѣнія предшествовавшаго дня и особенно печаль и тоска о будущемъ расположили ихъ къ дремотѣ и сну – тамъ, гдѣ они не разъ уже ночевали (Лук. 21, 37. Іоан. 18, 2). Послѣ тяжкаго молитвеннаго подвига, укрѣпленный явленіемъ Ангела, Боточеловѣкъ пошелъ къ ученикамъ, чтобы ободрить скорбный духъ ихъ, и нашелъ ихъ спящими. Симонъ! ты спишь? сказалъ Господь Петру, который еще недавно похвалялся положить за Него душу свою (Іоан. 13, 37), не могъ ты бодрствовать одинъ часъ? «Не ты ли обѣщался умереть со Мною, а и одного часа не могъ побдѣть?»[18].
И затѣмъ, съ такимъ же упрекомъ обратился къ другимъ Апостоламъ: такъ не могли вы и одинъ часъ бодрствовать со Мною? Что вы спите? и научая ихъ «не гордиться, но смирить мысль свою и сердце, и предать все Богу»[19], присовокупилъ: встаньте, бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть въ искушеніе; духъ бодръ, плоть же немощна. Ученикамъ предстояло великое испытаніе вѣры во Христа Спасителя, и предсказанное отреченіе Петра давало предчувствовать, что духъ ихъ, при всей твердости, можетъ быть увлеченъ къ паденію немощію плоти. Посему Господъ какъ бы такъ говорилъ имъ: «Я извиняю васъ, потому, что воздремали не по невниманію ко Мнѣ, а по немощи; и такъ, если вы видите немощь свою, то не будьте такъ смѣлы, но молитесь, дабы не впасть вамъ въ искушеніе»[20]. Удалившись отъ учениковъ, Господь опять молился Отцу небесному, и хотя предметъ молитвы былъ тотъ же, но въ словахъ молитвы уже слышится, что человѣческая воля, отвращавшаяся отъ страданій и смерти, слабѣетъ и разрѣшается, въ совершенное послушаніе волѣ Божественной. Отче Мой! Если не можетъ чаша сія миновать Меня, чтобы, Мнѣ не питъ ея, да будетъ воля Твоя! По окончаніи втораго моленія Спаситель возвратился къ Апостоламъ и засталъ ихъ въ глубокомъ снѣ: глаза у нихъ отяжелѣли, по замечанію св. Евангелистовъ, и они не знали, о чемъ Онъ говоритъ, и что Ему отвѣчать. Господъ не сталъ ихъ возбуждать или обличать, потому что, по выраженію св. толковника, не желалъ, по Своей кротости и смиренію «поразить еще болѣе уже пораженныхъ»»[21] людей, которыхъ дѣлала безотвѣтными собственная слабость. Отошедши на прежнее мѣсто, великій Геѳсиманскій Подвигоположникъ совершилъ третье моленіе и произнесъ окончательное и рѣшительное: да будетъ воля Твоя! Послѣ сего кровавый подвигъ былъ оконченъ; желанія и стремленія человѣческаго естества смолкли и замѣнились совершенною преданностію волѣ Божіей: облако скорби и печали пронеслось мимо; настало мирное и спокойное состояніе души и тѣла – и внутренній Геѳсиманскій крестъ завершился незримою, таинственною побѣдою!
Богочеловѣкъ, желая еще разъ показать, что происходящее есть дѣло «не необходимости, или немощи, но высочайшаго промышленія»[22], пришелъ къ ученикамъ и съ спокойствіемъ, свойственнымъ всевѣдѣнію, сказалъ имъ: вы все еще спите и почиваете? кончено; пришелъ часъ; вотъ предается Сынъ человѣческій въ руки грѣшиковъ; встаньте, пойдемъ: вотъ приблизился предающій Меня.
* * *
Масличная гора, лежащая, къ востоку отъ Іерусалима, въ древнія времена была покрыта масличными деревьями, отчего и получила свое названіе. Небольшая, но замѣтная купа такихъ деревьевъ, вправо по переходѣ чрезъ Кедрскій потокъ, тянется вверхъ по откосу горы на юго-востокъ; это – тотъ садъ Геѳсиманскій, гдѣ Господь нашь Іисусъ Христосъ провелъ въ молитвѣ послѣднюю ночь предъ страданіями. На мѣстѣ моленія Божественнаго Искупителя въ древности была церковь, давно уже не существующая. Въ четырехугольномъ, пространствѣ (длиною 160 футовъ), огражденномъ каменною стѣною, теперь можно видѣть восемь масличныхъ деревьевъ, самыхъ старыхъ на Масличной горѣ, имѣющихъ въ окружности 18, 20 и болѣе футовъ, что свидѣтельствуетъ о тысячелѣтнемъ существованіи ихъ. Вблизи указываютъ скалу, на которой спали Апостолы Петръ, Іаковъ и Іоаннъ, а немного далѣе перещеру, гдѣ оставались прочіе Апостолы во время Геѳсиманской молитвы Спасителя[23].
Протоіерей Павелъ Матвѣевскій.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1888. № 16. С. 441-445.
[1] Это селеніе (χώριον) получало свое названіе Геѳсиманія отъ оливковаго сада, находившагося на западномъ склонѣ Масличной горы. Relandi, Palaestina, p. 634.
[2] Слова и рѣчи Филарета, Митр. Московскаго, изд. 2-е. М. 1848 г., ч. 2, стр. 103.
[3] Мысль блаж. Ѳеофилакта Болгарскаго. Благовѣстникъ, ч. 1, стр. 467.
[4] Слова и рѣчи Филарета, Митр. Московскаго, изд. 2-е., ч. 2, стр. 103.
[5] Толкованіе блаж. Ѳеофилакта Болгарскаго. Благовѣстникъ, ч. 1. стр. 467.
[6] Замѣчаніе св. Іоанна Златоустаго. Бесѣды на еванг. Матѳ., изд. 5-е. М. 1864 г., ч. 3, стр. 517.
[7] Авва на сирохалдейскомъ нарѣчіи значитъ отецъ. Simonis, Lexicon hebr. et chald. Hallae 1756, p. 5.
[8] Слова и рѣчи Филарета, Митр. Московскаго, М.1873 г., т. 1, стр. 36, 37.
[9] Св. Василій Великій. Творенія св. Отцовъ. М. 1846 г., т. 7, стр. 168.
[10] Св. Іоаннъ Златоустъ. Бесѣды на разныя мѣста св. Писанія. Спб. 1862 г., т. 2, стр. 121.
[11] Онъ же. Христ. Чт. 1845 г., ч. 1, стр. 335.
[12] Св. Аѳанасій Александрійскій. Творенія св. Отцовъ. М. 1852 г., т. 19, стр. 459-461.
[13] Св. Іоаннъ Дамаскинъ. Точное изложеніе православной вѣры. М. 1844 г., стр. 214, 215.
[14] Творенія св. Отцовъ. М. 1853 г., т. 21, стр. 310, 311.
[15] Творенія св. Отцовъ. М. 1859 г., т. 34, стр. 170.
[16] Мысль св. Григорія Богослова. Творенія св. Отцовъ. М. 1844 г., т. 3, стр. 90.
[17] Γενόμενος ἐν ἀγωνίᾳ. Лук. 22, 44.
[18] Блаж. Ѳеофилакта Болгарскаго. Благовѣстникъ, ч. 2. стр. 218.
[19] Замѣчаніе св. Іоанна Златоустаго. Бесѣды на еванг. Матѳ., ч. 3, стр. 517.
[20] Блаж. Ѳеофилакта Болгарскаго. Благовѣстникъ, ч. 1, стр. 469.
[21] Св. Іоаннъ Златоустъ. Бесѣды на Еванг. Матѳ., ч. 3, стр. 519.
[22] Тамъ же.
[23] «Святая земля» А. Олесницкаго. Кіевъ 1875 г., т. 1, стр. 510. Путеводитель во св. градъ Іерусалимъ и проч. Спб. 1876 г., изд. 3-е, стр. 76.
