Николай Васильевичъ Мальцевъ – Канонъ Великой Субботы.
«Волною морского Скрывшаго древле»..., поетъ Православная Церковь въ послѣдній день Великой Седмицы страстей Христовыхъ. Въ продолженіи многихъ вѣковъ эта, глубокая по содержанію и высоко-поэтическая по формѣ, священная пѣснь направляетъ мысли и чувства истинныхъ христіанъ къ смерти, погребенію и сошествію во адъ Побѣдителя смерти – Христа Жизнодавца. Завершительный моментъ безпримѣрнаго униженія, который оказался вмѣстѣ и началомъ побѣдной славы, служитъ основнымъ пунктомъ, около котораго вращается ея содержаніе. А мысль, что по воплощеніи Богъ никогда не переставалъ быть человѣкомъ и человѣкъ – Богомъ, выдѣляется, какъ главный связующій элементъ отдѣльныхъ частей цѣлаго. – Спасеніе наше, по канону, совершилъ истинный Богочеловѣкъ. Какъ ни поразительно, какъ ни чудесно, однако не должно подлежать сомнѣнію, что Онъ именно – страдалъ, Онъ умеръ и погребенъ, Онъ сходилъ во адъ и воскресъ. Онъ добровольно прошелъ скорбный путь великаго истощанія, Онъ же и торжественно прославился, побѣдивъ адъ и даровавъ людямъ спасеніе и вѣчную жизнь. Вотъ схема мыслей, которыя поэтически-образно развиваются въ надгробной пѣсни Христу.
Начинается эта пѣснь скорбными размышленіями Церкви какъ бы ладъ свѣжей могилой Дорогого и доселѣ невиданнаго міромъ покойника. – Погребенъ Самъ Искупитель вселенной. Степень униженія Его здѣсь дошла, наконецъ, до зенита своего развитія. – Въ самомъ дѣлѣ, – «въ древности Потопившаго въ морскихъ волнахъ преслѣдовавшаго (Іудеевъ) мучителя нынѣ дѣти спасенныхъ сокрыли подъ землею»{1}. Явленіе совсѣмъ непонятное для слабаго человѣческаго разума! Поистинѣ, «неизреченное чудо! Избавившій въ печи отъ пламени благочестивыхъ отроковъ», Самъ «полагается во гробѣ мертвецомъ бездыханнымъ для нашего спасенія»{2}. Достойно благоговѣйнаго удивленія и то обстоятельство, что «во гробѣ и за печатями Невмѣстимый содержимъ былъ добровольно»{3}. О необычайныя чудеса! О благость! О неизреченное терпѣніе! Живущій въ вышнихъ добровольно запечатлѣвается подъ землею, и Богъ оклеветавается, какъ обманщикъ»{4}. «Ужаснись и трепещи, небо, и подвигнитесь, основанія земли, какъ бы раздается вопль ужаса до глубины возмущенной случившимся вѣрующей души; ибо вотъ причисляется къ мертвымъ и въ маломъ гробѣ помѣщается Живущій въ вышнихъ»{5}. Контрастъ воспоминаемыхъ состояній Христа, – то какъ Всемогущаго Обитателя неба, то какъ бездыханнаго мертвеца, заключеннаго въ тѣсный гробъ, настолько силенъ, что не могъ онъ остаться незамѣченнымъ и пройти безслѣдно. – «Небесныя и преисподнія (существа), видя Спасителя горѣ на престолѣ и долу во гробѣ, колебались отъ его смерти; ибо первоначальникъ жизни непостижимо оказался мертвымъ»{6}. Событіе было настолько необычайно, что не одинъ разумный міръ, а какъ бы и вся тварь, увидѣвъ висящимъ на лобномъ (мѣстѣ), недержимо Повѣсившаго на водахъ всю землю, въ великомъ ужасѣ трепетала»{7}. Далее у ближайшихъ ко Христу лицъ, – Его учениковъ, исчезло (не стало) дерзновеніе и только Іосифъ Аримаѳейскій принимаетъ на себя смѣлость; ибо видя Всевышняго Бога мертвымъ и обнаженнымъ, испрашиваетъ, и погребаетъ (Его){8}.
Но мрачное состояніе, всецѣло охватившее мысли и чувства, начинаетъ проясняться, когда въ сознаніи выступаютъ другія картины, иные образы. – Смерть не осталась побѣдительницей жизни и гробъ не на вѣки заключилъ въ свои мрачныя стѣны Невмѣстимаго Покойника. Какъ во времена древнія, прообразователь Іона былъ объятъ, но не удержанъ до конца китовыми нѣдрами{9}, такъ и Ты, Слове, умерщвленъ былъ, но не отдѣлился отъ плоти, которую принялъ; ибо хотя и разрушился храмъ Твой во время страданія, но и тогда было одно лицо Божества и плоти Твоей, такъ какъ въ обоихъ одинъ Ты пребываешь Сынъ, Слово Божіе, Богъ и человѣкъ»{10}. Едиио было нераздѣльное Божество Христа во адѣ и во гробѣ и въ едемѣ съ Отцемъ и Духомъ»{11}. Только для людей (слабыхъ) было смертоносно паденіе Адамово, а не для Бога; ибо хотя и пострадало перстное существо плоти Твоей, но Божество осталось безстрастнымъ; а тѣлесное (естество) въ себѣ Ты преобразилъ въ нетлѣнное и открылъ источникъ нетлѣнной жизни воскресеніемъ»{12}.
Оживившаяся при отрадныхъ воспоминаніяхъ мысль обращается къ покою, которымъ при мірозданіи отмѣченъ нынѣшній Субботній день. – «Ты освятилъ нынѣ день седьмый, который благословилъ въ началѣ успокоеніемъ отъ дѣлъ, ибо Ты все возстановляешь и обновляешь, упокоеваясь и привлекая къ Себѣ, Спаситель мой»{13}. Въ синаксарѣ Великой Субботы тѣ-же мысли развиты болѣе полно и выражены яснѣе. – «Какъ въ первомъ міротвореніи, говорится тамъ, Богъ, создавши всѣ твари и въ шестой день окончательно сотворивши человѣка, въ седьмый – почилъ отъ всѣхъ дѣлъ своихъ и освятилъ его, наименовавъ Субботою, то есть покоемъ: такъ и въ дѣланіи умнаго творенія, совершивъ все (дѣло искупленія), и въ шестый день (пятокъ) паки возсоздавши истлѣвшаго человѣка, обновивъ его живоноснымъ крестомъ и смертію, Господь въ настоящій седьмый день успокоился, уснувъ живоестественнымъ и спасительнымъ сномъ»{14}. Обильные плоды смерти и воскресенія Христова, память о которыхъ должна умѣрять настоящую скорбь, были открыты съ самыхъ древнѣйшихъ поръ. – Еще Исаія, въ пророческомъ озареніи, увидѣвъ невечерній свѣтъ богоявленія Твоего, Христе, милостивно бывшаго для насъ, отъ ночи бодрствуя, восклицалъ: воскреснутъ мертвые, и возстанутъ находящіеся во гробахъ, и всѣ живущіе на землѣ возрадуются»{15}. Предсказанію древняго пророка – Боговидца было суждено исполниться, – «По закону смертныхъ подвергается положенію во гробѣ жизнь всѣхъ и являетъ его (гробъ) источникомъ воскресенія»{16}. Смертію Ты, Христе, измѣняешь смертное, погребеніемъ – тлѣнное, ибо Ты божественно дѣлаешь нетлѣннымъ принятое на себя (естество), возвышая его надъ смертностью; такъ какъ плоть Твоя, Владыка, не видѣла тлѣнія и душа Твоя дивнымъ образомъ не оставлена во адѣ»{17}. Мало того, торжество Спасителя міра надъ адомъ выразилось не въ личномъ только Его избавленіи, но и въ освобожденіи содержимыхъ тамъ узниковъ. «Царствуетъ адъ надъ родомъ человѣческимъ, но не вѣчно, ибо Ты, Державный, бывъ положенъ во гробѣ, живоначальною дланію расторгъ ключи смерти и возвѣстилъ сидѣвшимъ тамъ отъ вѣка неложное избавленіе, сдѣлавшись первенцемъ изъ мертвыхъ Спаситель»{18}. Благодаря этому и содержимые во мракѣ преисподней сдѣлались причастниками великой тайны воплощенія{19}. Какъ бы распростертіемъ дланей Ты соединилъ прежде раздѣленное, т. е. оскорбленное Небо и оскорбившихъ обитателей земли, а облеченіемъ (Твоимъ) въ плащаницу, Спаситель, Ты разрѣшилъ и связанныхъ могилою»{20}. Чтобы все наполнилось Твоею славою, Ты нисшелъ въ преисподнія (мѣста) земли: ибо не скрылось отъ Тебя мое въ лицѣ Адама существо, и бывъ погребенъ, Ты обновляешь меня растлѣннаго, Человѣколюбче»{21}. Разрушенъ пречистый храмъ, но съ собою онъ возстановляетъ падшую скинію; ибо Адамъ вторый, живущій въ вышнихъ, нисшелъ къ первому даже до глубины ада{22}.
Все это также не утаено было отъ глубокой древности. Еще Аввакумъ, провидя Твое Божественное истощаніе на крестѣ, въ изумленіи взывалъ: Ты ниспровергъ, Благій, могущество сильныхъ, пребывая съ находящимися во адѣ, какъ всесильный{23}. И дѣйствительно, сознаніе полнаго безсилія при видѣ Мощнаго Побѣдителя, прежде такъ позорно униженнаго, привело въ недоумѣніе и повергло въ ужасъ адскія силы. – Адъ, срѣтивъ Тебя, Слово, огорчился, видя смертнаго обоженнымъ, изъязвленнымъ ранами и вмѣстѣ всесильнымъ, и онѣмѣлъ отъ сего страшнаго вида{24}. Въ самое сердце (былъ) уязвленъ онъ, принявши прободеннаго копіемъ въ ребра и стенаетъ истощаемый огнемъ Божественнымъ{25}. При такихъ бодрящихъ воспоминаніяхъ побѣдной силы Жизнодавца, скорбное чувство какъ бы вытѣсняется на время изъ души и смѣняется умилительнымъ восторгомъ. – Поистинѣ «богатый гробъ! Принявъ въ себя какъ бы уснувшаго Создателя, онъ явился божественнымъ сокровищемъ жизни, ко спасенію насъ поющихъ: благословенъ Ты, Богъ-Искупитель»{26}.
Вотъ какой потокъ умственныхъ движеній и сердечныхъ порывовъ проносится въ христіанской душѣ въ тотъ день, который стоитъ какъ бы на рубежѣ самыхъ мрачныхъ и самыхъ торжественныхъ воспоминаній. Въ ней возникаетъ борьба противуположныхъ настроеній. – То ее охватываетъ скорбь, наполнявшая сердца вѣрующихъ въ продолженіи всей Четыредесятницы, а особенно седьмицы Страстей Христовыхъ, то вспыхиваетъ въ ней свѣтлая радость, когда предметомъ мысли становится чудесный фактъ непосредственно-слѣдующаго дня въ связи съ обсужденіемъ глубокой важности его спасительныхъ послѣдствій. Эта-то борьба и смѣна – то скорбныхъ, то радостныхъ волненій души и отображается въ канонѣ. Отрадныя размышленія и ихъ торжественный характеръ здѣсь даже пересиливаютъ печаль, какъ бы закрывая собой ужасы еще живущихъ въ сознаніи мрачныхъ картинъ. Смерть и погребеніе Богочеловѣка какъ бы становятся въ одинъ рядъ съ Его славнымъ воскресеніемъ и ихъ образъ блѣднѣетъ и стушевывается предъ всесокрушающей мощью и сіяніемъ послѣдняго. Похоронная пѣснь Сокрытому въ нѣдрахъ земли Христу невольно переходитъ въ торжественно-побѣдный гимнъ Жизнодавцу. Еще въ самомъ началѣ проглядываетъ эта раздвоенность чувствъ, съ преобладаніемъ торжества надъ уныніемъ. «Господи Боже мой! поется въ первомъ тропарѣ, отходное пѣніе и надгробную пѣснь воспою Тебѣ, погребеніемъ своимъ отверзшему мнѣ входы жизни, и смертію смерть и адъ умертвившему»{27}. Ни гробъ, ни смерть, ни самъ адъ не сильны удержать въ своихъ узахъ Воплощенную Жизнь и Побѣду. Грозный и непобѣдимый для человѣка исконный врагъ его становится жалкимъ и ничтожнымъ въ своемъ безсиліи предъ Прободеннымъ копьемъ въ ребра. Все это приподнимаетъ настроеніе и окрыляетъ духъ.
Особенно рельефно и живо передана смѣна волнующихъ душу представленій и чувствъ, – то свѣтлыхъ и отрадныхъ, то мрачныхъ и давящихъ, – въ девятой пѣсни канона. – Здѣсь какъ бы Самъ Спаситель обращается съ словомъ утѣшенія къ все еще надрывающейся отъ скорби Своей Пречистой Матери. Въ Его лицѣ Святая Церковь направляетъ свою рѣчь къ тѣмъ изъ вѣрующихъ, которые не могутъ забыть голгоѳскихъ страданій Христа и отрѣшиться отъ навѣянныхъ имя тяжелыхъ думъ. Желая обновить духъ и облегчить тугу сердечную Своей Родительницы, Господь говоритъ ей изъ гроба: «не рыдай о Мнѣ, Матерь, видя во гробѣ Сына, Котораго зачала Ты во чревѣ безсѣменно; ибо я возстану и прославлюсь, и, какъ Богъ, вознесу во славѣ непрестанно съ вѣрою и любовію величающихъ Тебя»{28}. Подъ вліяніемъ этого бодрящаго голоса, и въ сердцѣ Пречистой какъ бы загорается лучъ надежды. И Она взываетъ о воскресеніи. «Въ дивномъ рождествѣ Твоемъ, отвѣчаетъ Она, Сынъ безначальный, сверхъестественно не испытавъ болѣзней, я была ублажаема; нынѣ же, видя Тебя, Боже мой, мертвецомъ бездыханнымъ, я жестоко пронзена мечемъ скорби; но воскресни, дабы я возвеличилась»{29}. Божественный Сынъ, продолжая рѣчь, въ доказательство правоты своихъ прежнихъ словъ, описываетъ начало своего прославленія. «Земля, говоритъ Онъ, покрываетъ Меня по волѣ Моей, но привратники ада трепещутъ, видя (Меня), Матерь, облеченнаго въ окровавленную одежду отмщенія: ибо поразивъ враговъ на крестѣ, какъ Богъ, я опять воскресну и возвеличу Тебя»{30}. Оканчивается надгробная пѣснь рѣшительнымъ призывомъ всего и всѣхъ къ полной радости и совершенно свѣтлому торжеству. Самъ Усопшій и Погребенный не нуждается уже болѣе въ слезахъ, но какъ Славный Побѣдитель, возвышая голосъ, всѣхъ проситъ принять участіе въ Его радости: «да радуется тварь, да веселятся всѣ земнородные; ибо отнята добыча у враждебнаго ада; съ ароматами срѣтайте (меня), жены; я избавляю Адама и Еву со всѣмъ родомъ и въ третій день воскресну»{31}.
Такова система сердечныхъ волненій и глубокихъ вѣрованій Церкви, выраженныхъ въ Великосубботнемъ канонѣ. Переходъ Спасителя міра отъ крайняго униженія и позора къ прославленію и величію – въ цѣломъ рядѣ изложенныхъ нами пѣснопѣній – воспроизводится съ поразительной силой и глубоко-религіознымъ воодушевленіемъ. Въ полномъ своемъ составѣ канонъ послѣдняго дня Страстной Седмицы представляетъ стройный гимнъ Божественному мертвецу, со дня погребенія Котораго началась и побѣдная Его слава.
Если, теперь, заключать объ авторѣ пѣснопѣнія только на основаніи его содержанія, то единство мыслей и цѣльность въ развитіи ихъ будутъ служить побужденіемъ приписать все произведеніе одному лицу. Такое рѣшеніе, однако, не будетъ согласно съ дѣйствительностью. – Надписаніе канона въ богослужебныхъ книгахъ и свидѣтельства исторіи единодушно указываютъ трехъ писателей, обогатившихъ Богослуженіе Великой Субботы этимъ выразительнымъ и связнымъ пѣснопѣніемъ. Въ нашей, славянской великопостной тріоди, въ чинопослѣдованіи утра Великой Субботы, находится такое надписаніе разсматриваемаго нами канона: «Есть же канонъ, отъ первыя пѣсни до шестыя, творенія Марка монаха, епископа Идрунтскаго. Ирмосы же творенія жены нѣкія, Кассіи именуемыя. Отъ шестой же пѣсни до конца твореніе господина Космы{32}.
Если канонъ Великой Субботы принадлежитъ перу трехъ писателей, то весьма интересно возстановить исторію происхожденія разсматриваемаго пѣснопѣнія до того момента, когда оно приняло свой настоящій видъ.
Дѣло представляется такимъ образомъ. – Косма Маюмскій, который принималъ участіе въ составленіи этого произведенія, написалъ каноны на всю недѣлю Страстей Христовыхъ. На Великій Понедѣльникъ, Среду и Пятокъ имъ составлены трипѣснцы. На Великій Вторникъ – двупѣснецъ. На Великій Четвертокъ – полный канонъ и на Великую Субботу – четверопѣснецъ. По принятому порядку, на послѣдній день Страстной Седмицы пришлись послѣднія четыре пѣсни. Въ такомъ видѣ Великосубботній канонъ первоначально вошелъ въ церковное употребленіе. Но величіе и священная важность воспоминаній Страстной Субботы служили для благочестивыхъ людей сильнымъ побужденіемъ дополнить вдохновенный трудъ славнаго пѣснописца. Первая попытка въ такомъ родѣ была предпринята въ началѣ ІХ-го вѣка одной благочестивой дѣвицей – Кассіей. Такъ какъ свои пѣсни она слагала частнымъ образомъ, въ тиши своей келліи, то онѣ не сразу вошли въ составъ Богослуженія. Только впослѣдствіи, когда оффиціально было поручено дополнить пѣснопѣніе Марку, епископу Идрунтскому, онъ и воспользовался ирмосами Кассіи, присоединивъ къ нимъ свои тропари. Такъ образовался канонъ, содержаніе котораго нами наложено.
Такимъ образомъ, и надписанія канона въ богослужебныхъ книгахъ, и древнее преданіе, сохраненное различными лицами, словомъ-всѣ существующіе свидѣтели признаютъ трехъ пѣвцовъ погребальнаго гимна Христу.
Остановившись окончательно на трехъ составителяхъ канона Великой Субботы, постараемся теперь выяснить, кто такіе были Косма Маюмскій, Маркъ – монахъ и благородная дѣвица Кассія? Необходимо это на томъ основаніи, что указанныя лица не были ни единственными въ своемъ родѣ, ни общеизвѣстными.
Косма, которому приписываютъ, такъ сказать, починъ дѣла, именуется – то жителемъ Св. Города, то Іерусалимскимъ, то Маюмскимъ, то просто – младшимъ. Два первыхъ названія усваиваются ему по мѣсту родины, третье – по мѣсту служенія, а послѣднее – въ отличіе отъ другого Космы – монаха, именуемаго старшимъ. Былъ онъ сотоварищемъ Св. Іоанна Дамаскина, воспитывался подъ руководствомъ одного и того же наставника – Космы монаха, какъ передаетъ Іоаннъ Іерусалимскій въ жизнеописаніи Дамаскина. Послѣ Петра, онъ былъ сдѣланъ епископомъ г. Маюмы, около 743 года.
Первой, такъ сказать, неоффиціальной продолжательницей разсмотрѣннаго нами труда великаго греческаго пѣснописца – была дѣвица Кассія. Біографическихъ данныхъ о Кассіи или Икасіи древность сохранила очень мало. Однако, и на нихъ основываясь все-же можно утверждать, что дѣятельность этой церковной поэтессы относится ко времени царствованія императора Ѳеофила и его сына Михаила, т. е. къ IX вѣку. Изъ жизни Кассіи извѣстенъ всего одинъ болѣе или менѣе положителышй и опредѣленный фактъ. – За свою красоту, образованность, силу ума и благородство происхожденія она была взята въ число одиннадцати дѣвицъ, изъ которыхъ молодой императоръ (Ѳеофилъ) долженъ былъ избрать себѣ подругу жизни и соправительницу. Не удостоившись чести – сдѣлаться императрицей, она, покинувъ міръ, устроила обитель и въ ней прожила до самой смерти, посвящая время молитвѣ, занятіямъ философіей и составленію духовно-поэтическихъ произведеній.
Принимая во вниманіе болѣе распространенный въ Церкви и удержанный въ нашей тріоди составъ канона Великой Субботы, ей должно приписать – первый, третій, четвертый и пятый ирмосы его. Подвижность мысли, глубина чувства и поэтическая картинность изложенія даже въ этихъ немногихъ строкахъ четырехъ пѣсней обращаютъ на себя вниманіе и оставляютъ неизгладимое впечатлѣніе.
Высоко-художественными гимнами Кассіи воспользовался третій вдохновенный авторъ надгробнаго канона Христу. Византійскій императоръ Левъ Мудрый, для большей торжественности Великосубботняго Богослуженія, поручилъ дополнить четверопѣснецъ Космы Маюмскаго – монаху Марку. Этотъ послѣдній жилъ въ началѣ X вѣка. Подвиги свои онъ началъ въ обители Св. Саввы, потомъ былъ поставленъ экономомъ одной изъ Константинопольскихъ церквей, а впослѣдствіи получилъ епископскую каѳедру г. Отранта въ Калабріи. Источники для его біографіи также очень скудны, а ихъ данныя однообразны. Плодомъ его поэтическаго таланта должно признать всѣ тропари первыхъ четырехъ пѣсней (I, III, IV, V).
Итакъ, мы прослѣдили содержаніе канона Великой Субботы, исторію его формированія и, наконецъ, выдѣлили изъ длиннаго ряда пѣснописцевъ – трехъ его авторовъ. Теперь обратимся къ краткой оцѣнкѣ разсмотрѣннаго произведенія. Нельзя не отмѣтить, что при всей сжатости, оно отличается выразительностью, обиліемъ мысли и полнотой сердечныхъ движеній. Въ немъ слово не преобладаетъ надъ мыслью. Великосубботній канонъ не просто группируетъ эпитеты и констатируетъ безразличные факты, а въ сильныхъ выраженіяхъ воспроизводитъ великой важности событія, какъ мы видѣли, сообщая имъ глубокое богословское освѣщеніе. – Смерть и сокрытіе подъ землею, по-видимому, менѣе всего могли говорить о Божественномъ достоинствѣ того, надъ кѣмъ они возъимѣли силу, но не то оказалось на дѣлѣ. – Эти символы слабости человѣческой природы лучшимъ образомъ оттѣнили силу Божества въ лицѣ Христа. Адъ, увидѣвъ крайнюю степень униженія своего опаснаго Соперника, уже съ злорадствомъ готовился торжествовать побѣду, но здѣсь и потерпѣлъ неожиданное и окончательное пораженіе. Сила Неба явилась предъ нимъ величественной и несокрушимой, а страданія Спасителя – Его свободнымъ и добровольнымъ крестомъ. Христосъ фактически доказалъ Свое Богочеловѣчество, и тѣмъ укрѣпилъ надежду на спасеніе, увѣривъ смертныхъ въ возможности воскресенія и вѣчной жизни. Все это хорошо подчеркнуто въ разныхъ мѣстахъ канона и изложено сильнымъ и ясивымъ языкомъ. Слово здѣсь обращено не къ одному уму, а, главнымъ образомъ, къ сердцу слушателей, заставляя ихъ переживать-то радость, то печаль, смотря по воспроизводимымъ событіямъ. Каждый, съ вниманіемъ прослушавъ въ храмѣ этотъ мощный и богатый религіознымъ воодушевленіемъ гимнъ, не откажется засвидѣтельствовать силу полученнаго впечатлѣнія. Такимъ образомъ, духъ и характеръ разсмотрѣннаго пѣснопѣнія вполнѣ соотвѣтствуетъ величію, святости и какъ бы еще скрытой торжественности того дня, къ которому оно пріурочено Св. Церковью.
Н. Мальцевъ.
«Владимірскія Епархіальныя Вѣдомости». 1900. № 7. Ч. Неофф. С. 251-262.
{1} Пѣснь I. Ирмосъ.
{2} Пѣснь VII. Ириосъ.
{3} 3 троп. III пѣсни.
{4} 3 троп. VIII пѣсни.
{5} Пѣснь VIII. Ирмосъ.
{6} 2 троп. I пѣсни.
{7} Пѣснь III. Ирмосъ.
{8} 2 троп. VIII пѣсни.
{9} Пѣснь VI. Ирмосъ.
{10} 1 троп. VI пѣсни.
{11} 4 троп. VII пѣсни.
{12} 2 троп VI пѣсни.
{13} 1 троп. IV пѣсни.
{14} Тріодь постн. Служб. В. Суб. утро. Синаксарь.
{15} Пѣснь V. Ирмосъ.
{16} 3 троп. VII пѣсни.
{17} 3 троп. V пѣсни.
{18} 3 троп. VI пѣсни, снес. 2 троп. IV пѣсни.
{19} 1 троп. III пѣсни.
{20} 2 троп. III пѣсни.
{21} 3 троп. I пѣсни, снес. 1 троп. V пѣсни.
{22} 1 троп. VIII пѣсни, снес. 3 троп. V пѣсни.
{23} Пѣснь IV. Ирмосъ.
{24} 3 троп. IV пѣсни.
{25} 1 троп. VII пѣсни.
{26} 2 троп. VII пѣсни.
{27} 1 троп. I пѣсни.
{28} Пѣснь IX. Ирмосъ.
{29} 1 трон. IX пѣсни.
{30} 2 троп. IX пѣсни.
{31} 3 троп. IX пѣсни.
{32} Тріодь постная. Субб. утро. л. 186 обор.