Двери покаянія (Къ Великому посту).
Въ самую торжественную минуту всенощнаго бдѣнія, когда вѣрующіе въ псалмахъ поліелейныхъ восхвалили Господа, услышали потомъ евангельское сказаніе о воскресеніи Спасителя и прославили Воскресшаго возвышеннымъ гимномъ, взятымъ изъ Пасхальной службы, – «Воскресеніе Христово видѣвше», – вдругъ теперь врывается неожиданно вопль покаянія и сокрушенія о грѣхахъ: «Покаянія отверзи ми двери, Жизнодавче». Уже задолго до Великаго поста слышимъ мы эту пѣснь, и будемъ внимать ей до самого окончанія великопостной четыредесятницы. Ясно отсюда, что Церковь придаетъ ей особое значеніе, приглашаетъ насъ обратить на нее особенное вниманіе, вдуматься въ нее глубже и сознательнѣе..
«Покаянія отверзи ми двери»... Почему же теперь? Развѣ не всегда нужно покаяніе? Но всегда нужна и пища для тѣла, однако бываютъ особо назначенныя времена для нея, и даже особые роды пищи, и не только съ точки зрѣнія пользы и необходимости для тѣла, но и съ высшей религіозно-нравственной точки зрѣнія, когда это входитъ въ предписанія Церкви относительно провожденія дней заповѣданнаго поста. Если же даже пища тѣлесная составляетъ въ эти дни предметъ вниманія для Церкви, то неудивительно, напротивъ, естественно и безусловно необходимо предписать въ постъ вмѣстѣ съ усиленіемъ тѣлеснаго воздержанія усиленіе, особое напряженіе и покаяннаго чувства, въ виду святыхъ таинствъ, насъ ожидающихъ во дни поста, исповѣди и причащенія, въ виду скоро грядущихъ воспоминаній о самыхъ великихъ событіяхъ въ исторіи и дѣлѣ нашего спасенія – о страданіяхъ и крестной смерти нашего Искупителя. Вѣдь и великій Предтеча Христа, приготовляя міръ къ достойному срѣтенію Его, взывалъ: «Покайтеся, ибо приближается царствіе небесное». И Самъ Совершитель спасенія нашего, начавши дѣло открытаго служенія спасенію рода человѣческаго, также возвѣщалъ по всѣмъ городамъ и весямъ; «Покайтеся, ибо приблизилось царствіе небесное». Онъ же всѣ поражающія современниковъ Его событія обращалъ въ поводъ для призыва къ покаянію: не думайте, говорилъ Онъ, что погибшіе подъ развалинами башни Силоамской или убитые Пилатомъ во время священнодѣйствія жертвы церковной были грѣшнѣе всѣхъ живущихъ тогда въ Израилѣ, – «нѣтъ, говорю вамъ, но если не покаетесь, то всѣ также погибнете» (Лук. XIII, 1-5). И Онъ, уже по воскресеніи, когда начерталъ апостоламъ исторію міра въ грядущіе вѣка, указалъ, что надлежитъ и предлежитъ Христовымъ соработникамъ, апостоламъ и Церкви Его, возвѣстить Евангеліе покаянія и отпущенія грѣховъ во всѣхъ языцѣхъ, наченше отъ Іерусалима (Лук. XXΙV, 47). Покаяніе содѣлало фарисеевъ, мытарей, грѣшниковъ, блудницъ – апостолами, подвижниками, свѣточами міру; разбойнику отрыло двери рая, Петра возвратило къ апостольскому лику, а Павла изъ гонителя обратило въ насадителя царства Христова на землѣ.
Но кто же, спросите, возражаетъ противъ необходимости и важности покаянія? Кто отвергаетъ его? Конечно никто! Но въ такомъ случаѣ опять спросите – о чемъ же молиться? Зачѣмъ эта пѣснь о покаяніи? Зачѣмъ съ силою толкаться въ открытыя ворота? Зачѣмъ говорить, напоминать о покаяніи?
О, братіе! Церковь за двѣ тысячи лѣтъ воспитанія человѣческаго рода и приготовленія его для неба знаетъ лучше насъ нашу природу: знаетъ, и поэтому-то и влагаетъ въ уста наши моленіе: «Покаянія отверзи ми двери»... Ахъ, очень тугими бываютъ эти двери на самомъ дѣлѣ, а не на словахъ только и мысляхъ! Очень тугими бываютъ онѣ и съ трудомъ поддаются усиліямъ открыть ихъ! Желаете знать: кто же ихъ такъ крѣпко закрылъ? Закрылъ, затворилъ ихъ грѣхъ, а въ грѣхѣ – самолюбіе, упорство и лѣность.
Свраведливо, конечно, что всѣ чувствуютъ свою грѣховность. Общечеловѣческое сознаніе въ основѣ духовнаго міра человѣка съ первыхъ дней появленія его на землѣ открываетъ чувства не только вѣры, религіи, но рядомъ, послѣ грѣхопаденія, и чувства покаянія. «То за древній, грѣхъ, о Боже», читаемъ мы въ древнѣйшихъ «Ведахъ» Индіи, – читаемъ эти вопли къ Богу отъ лица человѣка. О томъ свидѣтельствуютъ и «Книга мертвыхъ» Египта, и «Кинги» Китая, и «Зендавеста» Персіи, и всѣ письменные памятники древняго греко-римскаго міра, призванія его философовъ и поэтовъ. Нужно ли говоритъ о Библіи? Я видѣлъ недавно снимокъ съ едва сохранившейся мозаичной картины VІ вѣка, изъ одного древнѣйшаго храма, увы, обращеннаго турками въ мечеть. Ночь, Садъ. Тьма вокругъ. Кругомъ и вдали еле замѣтны зданія дворцовъ. А на землѣ лежитъ въ темной одеждѣ, съ короной на головѣ, ницъ лицомъ обладатель и этихъ дворцовъ, и сада и короны. И надпись, чуть составившаяся въ сторонѣ картины, гласитъ: «Покаяніе Давида»... Становится страшно смотрѣть на эту картину, страшно сознавать, что дѣйствительно «въ жизни насъ ничто не успокоитъ», но словамъ нашего великаго поэта, если въ совѣсти нашей «единое пятно лишь завелося»... И не оттого ли слово покаянія такъ отзывчиво было принято сердцами, когда о немъ возглаголалъ Христосъ, нашъ Спаситель? Не оттого ли и мы съ вами, когда послѣ большого перерыва впервые въ году вдругъ услышимъ эту привычную и знакомую пѣснь: «Покаянія отверзи ми двери», то чувствуемъ, что сами собою сгибаются наши колѣна, и мы готовы склониться предъ Богомъ до праха земного въ тоскѣ покаянной?
Но сколько насъ неустойчивыхъ и непостоянныхъ! Какъ часто мы подобны той каменистой почвѣ, сверху покрытой небольшимъ слоемъ земли, на которое падаетъ сѣмя Божьяго слова, скоро проростаетъ, и... скоро же вянетъ и засыхаетъ отъ зноя страстей и соблазновъ! Признаться во грѣхѣ, осудить, «окаять себя» мѣшаетъ наше самолюбіе, О, этотъ врагъ нашъ, о которомъ древніе оставили мѣткое замѣчаніе: «первымъ въ насъ родится и послѣднимъ умираетъ»! (primum oriens, ultimum moriens).
Оно и производитъ въ насъ то безсмысленное упорство; которое ставитъ преграду для нашего нравственнаго восхожденія и развитія и тянетъ насъ все больше и больше внизъ, въ тину грѣха, – упорство, которое подсказываетъ безумнѣйшую мысль и рѣшимость не уступать даже Богу, не обращать вниманія ни на какія доказательства и доводы ума, ни на какія велѣнія сердца, ни на какія обнаруженія гибельности грѣховнаго пути жизни. И, увы, на языкѣ міра, на языкѣ нашихъ нерѣдко язычествующихъ писателей, это именуется героическимъ характеромъ, демоническою натурою, достойною удивленія и преклоненія! Здѣсь не только грѣхъ, но самое худшее изъ золъ, – возвеличеніе, оправданіе, идеализація грѣха. И тогда естественнымъ является исходъ нравственнаго паденія: Егда же пріидетъ нечестивый во глубину золъ, нерадитъ (Притч. XVIII, 3). Это уже самое опасное духовное состояніе: сознаніе подавляется гордыней, порывъ къ исправленію подавляется упорствомъ, и все покрывается духовнымъ разлѣненіемъ, уныніемъ, какъ бы нѣкіемъ духовнымъ параличомъ. Двери покаянія тогда крѣпко, крѣпко заперты...
И вотъ молимъ мы и просимъ: отверзи мнѣ, Жизнодавче Милостивый, эти двери покаянія! Кто-то другой долженъ прійти въ намъ на помощь, Кто-то другой отворитъ эти двери, мы же сами и слабы, и безсильны, и безвольны, и сонливы, и никакъ не можемъ сдѣлать усиліе и заставить себя подойти къ закрытымъ дверямъ, со всѣмъ усердіемъ толкнуть ихъ и открыть входъ къ покаянію.
И вѣримъ: Онъ придетъ, нашъ Помощникъ и Покровитель, придетъ на нашъ призивъ, Онъ только ждетъ нашего вопля. Гласомъ моимъ ко Господу воззвахъ, гласомъ моимъ ко Господу помолихся, пролію предъ Нимъ моленіе мое, печаль мою предъ Нимъ возвѣщу: и Онъ придетъ и услышитъ вопль кающагося (Пс. 142).
Лишь бы было моленіе, лишь бы было сознаніе нашей немощи. Оно и подсказывается словами пѣсни церковной: утреннюетъ, рано утромъ, – въ эту утреннюю службу – обращается духъ мой ко храму святому Твоему, нося храмъ тѣлесный весь оскврненъ...
Въ этомъ признаніи и сознаніи нашей скверны черпаемъ мы силы и побужденія къ покаянному подвигу. Какъ малая болѣзнь не заставляетъ насъ лечиться, а сильная и мучительная сразу обращаетъ насъ ко врачу и лекарствамъ, такъ и здѣсь, испытывая высшую степень страданія душевнаго при видѣ тѣла нашего, какъ храма души, всецѣло нечистаго и грѣховнаго, мы вызываемся на пересмотръ своего душевнаго состоянія, на жалость къ себѣ самимъ, на покаяніе и молитву. И мы взываемъ: «яко Щедръ, очисти благоутробною Твоею милостію!».
Кто не видитъ такого своего жалкаго состоянія, у кого самолюбіе, упорство и нерадѣніе застилаютъ умственныя очи, – у того слишкомъ мелкая душа, занятая только самолюбованіемъ, неспособная зрѣть во глубину. Вотъ почему даже апостолъ называетъ себя первымъ изъ грѣшниковъ (1 Тим. I, 15), и всѣ величайшіе святые считали себя тоже грѣшниками: и это у нихъ не было только фразою, а дѣйствительнымъ сознаніемъ, глубокимъ сокрушеніемъ духа. Ибо утонченная совѣсть не довольствуется внѣшнимъ видомъ добродѣтели; она слѣдитъ и за малыми проявленіями грѣха, она входитъ въ мысли, въ тайныя движенія сердца, въ побужденія и цѣли поступковъ, и видитъ въ себѣ, въ этой области, много недостойнаго и несовершеннаго. Она и поддерживаетъ то спасительное и святое недовольство собою, безъ котораго человѣкъ не можетъ быть смиренномудреннымъ, не можетъ вступить на первую ступень нравственнаго восхожденія, въ нищету духовную. По выраженію одного изъ церковныхъ учителей, разсматривая въ полутьмѣ одежду, мы не видимъ на ней и большихъ пятенъ, а на яркомъ солнцѣ мы, наоборотъ, замѣчаемъ и маленькія пятнышки: такъ и люди невысокаго нравственнаго строя не замѣчаютъ въ себѣ даже крупныхъ и тяжкихъ грѣховъ, а люди возвышеннаго духовнаго состоянія, святые и праведные, сразу чувствуютъ въ себѣ, мучительно сознаютъ и такъ называемые малые грѣхи, которые кажутся малыми только при недостаточно чуткой совѣсти.
И вотъ почему эта молитва предъ подвигомъ поста является общею и глубоко трогательною для всѣхъ христіанъ, для людей всѣхъ нравственныхъ ступеней и состояній: «Покаянія отверзи ми двери, Жизнодавче». Аминь.
П. В.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1917. № 6. С. 121-124.