Протоіерей Григорій Дебольскій – О чистотѣ и непорочности Вѣры.
Cвятый Апостолъ Іаковъ говоритъ: вѣра чиста и непорочна предъ Богомъ и Отцемъ сія есть, еже посѣщати сирыхъ и вдовицъ въ скорбехъ ихъ, и нескверна себе блюсти отъ міра (Іак. I, 27). Это изреченіе замѣчательно своею особенною полнотою; оно заключаетъ въ себѣ сокращеніе всѣхъ христіанскихъ обязанностей.
Въ словахъ Апостола указывается вѣра чистая и непорочная троякая: 1) вѣра сама въ себѣ, какъ наше внутреннее убѣжденіе, при неправотѣ котораго она не можетъ быть чиста и непорочна предъ Богомъ; 2) вѣра по отношенію къ ближнимъ, сопровождаемая любовію къ нимъ, и 3) вѣра въ отношеніи къ себѣ самимъ, соединяемая съ чистотою, или неоскверненностію нашего поведенія. Этотъ тройственный союзъ вѣры составляетъ ея полноту и совершенство; удовлетворяетътремъ главнѣйшимъ силамъ нашей души – уму, волѣ и сердцу, и нашимъ высшимъ стремленіямъ къ истинѣ, добру и счастію. Удовлетвореніе уму, ищущему истины, доставляетъ вѣра чистая и непорочная сама въ себѣ; волѣ, естественно расположенной къ добру, – посѣщеніе сирыхъ и вдовицъ въ скорбехъ ихъ; сердцу, жаждущему удовольствій, – соблюденіе себя неоскверненнымъ отъ міра.
I.
Вѣра чиста и непорочна сама въ себѣ, безъ сомнѣнія, та, которая своимъ ученіемъ наиболѣе удовлетворяетъ человѣка здравомыслящаго. Такова изъ всѣхъ существующихъ на землѣ вѣръ, христіанская.
Каждый здравомыслящій чувствуетъ и вѣра Христова подтверждаетъ то чувство, что человѣкъ – грѣшникъ (Рим. V, 11), который своимъ грѣхопаденіемъ безконечно оскорбилъ Бога, правду вѣчную, и подвергъ себя вѣчному осужденію. Какова же должна быть вѣра и ея помощь для грѣшника? Для него необходимо нуженъ Спаситель, который бы уврачевалъ больнаго, возстановилъ падшаго, умирилъ и соединилъ виновнаго съ Богомъ. Вѣра христіанская дѣйствительно и благовѣствуетъ о такомъ Спасителѣ міра. По соображенію простому и здравому, Онъ долженъ быть лице великое, всемірное, потому что весь міръ лежитъ во злѣ (1 Іоан. V, 19). Всѣ явленія міра физическаго тѣсно между собою соединены и совершаются во взаимной зависимости: и событія духовно-нравственныя слѣдуютъ въ необходимой преемственности, подобно сѣмени, изъ котораго земля производитъ сперва зелень, потомъ колосъ, потомъ полное зерно въ колосѣ (Марк. IV, 28). При этой внутренней неразрывной связи событій надлежало ожидать Мессіи и къ принятію Его готовиться всему человѣчеству: мы и видимъ въ исторіи это всемірное ожиданіе Спасителя и приготовленіе къ срѣтенію Его. Ветхій Завѣтъ весь былъ предвозвѣстникомъ Его. Мессія сдѣлался основаніемъ пророковъ и апостоловъ (Еф. II, 20).
По предположенію разумному, Онъ долженъ быть безгрѣшный и невинный. Грѣшнику не спасти грѣшника, утопающему не избавить погибающаго. Кто же долженъ быть этотъ великій, безгрѣшиый и невинный Спаситель? Безъ сомнѣнія – ни человѣкъ, ни Ангелъ, а самъ Богъ. Человѣкъ сотворенный и падшій не можетъ возстановить падшихъ, и особенно удовлетворить Творцу своему за грѣхъ противъ него. Ангелъ и безгрѣшенъ, но его посредничество, какъ сотвореннаго, недостаточно для умилостивленія Бога. Только самъ Богъ – Творецъ міра могъ быть его искупителемъ и возстановителемъ. Сотвореніе человѣка было дѣломъ всемогущества Божія и возсозданіе падшаго въ новую тварь (2 Кор. V, 17) есть дѣло того же всемогущества. На эти правильныя предположенія и требованія разума вѣра христіанская самымъ положительнымъ образомъ отвѣчаетъ: единъ есть Богъ, и единъ ходатай Бога и человѣковъ, – человѣкъ Христосъ Іисусъ, давый Себе избавленіе за всѣхъ (1 Тим. II, 5-6). Такъ Ходатай и Спаситель міра есть самъ вѣчный, всеправедный и всемогущій Богъ, который одинъ можетъ удовлетворить своему правосудію за грѣхъ сотвореннаго Имъ существа, и возстановить союзъ его съ Собою.
Для чего же Богъ воплотился, чтобы быть ходатаемъ Бога и человѣковъ? Почему бы силою одного своего всемогущаго хотѣнія не возстановить міръ, созданный Имъ изъ ничего? Господь воплотился, чтобы ближе поставить Себя на мѣсто виновнаго, – въ Себѣ явить примѣръ истины и добра и видимо предать Себя въ жертву за грѣхъ міра видимаго. Грѣхъ учиненъ на землѣ: Спаситель сошелъ съ небесъ на землю и принялъ на Себя грѣхи міра. Согрѣшилъ первый человѣкъ, взятый вселися отъ земли: и Господь съ небесе явился во плоти (1 Кор. XV, 47) и вселися въ ны, какь вторый и истинный человѣкъ (Іоан. I, 14), кромѣ грѣха, который Богу несвойственъ. Какъ всѣ вообще дѣти, т. е. люди, имѣютъ плоть и кровь, говоритъ Апостолъ: то и Онъ (Сынъ Божій) также воспринялъ оныя (Евр. II, 14). Грѣхъ сдѣланъ человѣкомъ: и Богъ послалъ Сына своего въ подобіи плоти грѣховной въ жертву за грѣхъ (Рим. VIII, 3). Грѣхъ произошелъ чрезъ послушаніе человѣка слову воплощеннаго діавола: и спасеніе наше должно совершиться чрезъ послушаніе слову воплотившагося Сына Божія; сей есть Сынъ Мой возлюбленный, того послушайте (Матѳ. XVII, 5). Невѣдавшій грѣха, говоритъ Апостолъ, Господь сдѣлался за насъ жертвою грѣха, чтобы мы въ Немъ стали праведниками предъ Богомъ. Богъ во Христѣ примирилъ съ Собою міръ, не вмѣняя людямъ преступленій ихъ (2 Кор. V, 21. 19). Какъ однимъ преступленіемъ всѣмъ человѣкамъ осужденіе: такъ одною правдою всѣмъ человѣкамъ оправданіе къ жизни. Какъ непослушаніемъ одного человѣка стали многіе грѣшниками, такъ и послушаніемъ одного содѣлаются многіе праведными. Человѣкъ унизилъ себя чрезъ грѣхъ, подвергъ страданіямъ и смерти: и Спаситель принялъ зракъ раба и явился въ состояніи уничиженія; терпѣлъ, страдалъ и умеръ, какъ человѣкъ, чтобы своею смертію сокрушить имѣющаго державу смерти (Евр. II, 14), быть жертвою примиренія правды Божіей съ виновнымъ человѣкомъ.
Жало смерти – грѣхъ (1 Кор. XV, 56); тягчайшее его послѣдствіе – смерть: но жертва Спасителя не ограничилась смертію за наши грѣхи. Одна смерть Христа была бы только карою, но не спасительною побѣдою, возстановляющею жизнь. Христосъ предалъ Себя за грѣхи наши на смерть и воскресъ для оправданія нашего (Рим. V, 25). Своимъ воскресеніемъ Онъ разрушилъ смерть, возстановилъ жизнь и положилъ начало общаго воскресенія мертвыхъ для вѣчной блаженной жизни (1 Кор. XV, 20). Такимъ образомъ, вѣра христіанская есть религія жизни, радости и безсмертія; воскресеніе Христово есть вѣнецъ и слава ходатайства Богочеловѣка, – главный признакъ божественности Его и Его вѣры. Христосъ чрезъ свое воскресеніе изъ мертвыхъ во всей силѣ открылся Сыномъ Божіимъ (Рим. I, 4). Если Христосъ не воскресъ: то и проповѣдь наша тщетна, тщетна и вѣра ваша, пишетъ Апостолъ (1 Кор. XV, 14). Воскресившій Христа изъ мертвыхъ оживитъ и ваши смертныя тѣла (Рим. VIII, 11). Чрезъ воскресеніе Іисуса Христа, все совершенное и изглаголанное Имъ, такъ сказать, ожило, утвердилось и возрасло, потому что стало животворнымъ, безсмертнымъ, вѣчнымъ. Вы печаль имате нынѣ, говорилъ Іисусъ Христосъ ученикамъ своимъ предъ своею смертію, паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возметъ отъ васъ (Іоан. XVI, 22).
Но согрѣшилъ человѣкъ, а Спаситель его есть Богочеловѣкъ; поэтому справедливо надобно ожидать плодовъ искупленія обильнѣе и преимущественнѣе сравнительно съ слѣдствіями грѣха. Эту истину раскрывая, Апостолъ говоритъ: дѣйствіе благодати не какъ преступленіе. Если преступленіемъ одного (Адама) многіе подверглись смерти: то кольми паче благодать Божія и даръ благодатію одного человѣка Іисуса Христа преизбыточествуетъ для многихъ. Судъ за одно преступленіе къ осужденію, а дѣйствіе благодати при многихъ преступленіяхъ къ оправданію. Если преступленіемъ одного смерть царствовала посредствомъ одного: то кольми паче пріемлющіе обиліе благодати и даръ праведности будутъ царствовать въ жизни посредствомъ единаго Іисуса Христа (Римл. V, 18-19. XV, 17).
Христіанская вѣра чиста и непорочна сама въ себѣ и со стороны нравственной, съ которой разумъ, сердце и совѣсть человѣка здравомыслящаго невольно согласуется. Въ этомъ отношеніи она вся въ существѣ своемъ есть воплощеніе божественной любви и живѣйшаго участія въ судьбѣ страдающаго человѣка. Спаситель грѣхи наша носитъ, и о пасъ болѣзнуетъ (Ис. LIII, 4), говоритъ слово Божіе. Онъ воплотился, и всѣ человѣки сдѣлались Его братьями по плоти (Евр. II, 11); ко всѣмъ Онъ сталъ близокъ, всѣмъ сочувствуетъ, всѣмъ готовъ подать помощь и утѣшеніе. А кому не нужны помощь и утѣшеніе? Въ этомъ нуждаются бѣдные, нищіе, увѣчные, больные, алчущіе, жаждущіе, неимѣющіе крова, узники: и Онъ называетъ всѣхъ ихъ меньшими своими братьями (Матѳ. XXV, 34-40). Къ Нему должны стремиться нищіе духомъ, плачущіе, кроткіе, милостивые, чистые сердцемъ, миротворцы, гонимые за правду и вѣру: и Онъ всѣмъ имъ обѣщаетъ блаженство вѣчное (Матѳ. V, 1-12). Къ Себѣ Онъ зоветъ труждающихся и обремененныхъ, которыхъ обнадеживаетъ успокоить (Матѳ. XI, 28). Къ Нему должны обращаться всѣ скорбящіе, которыхъ прошенія и слезы Онъ никогда не отвергалъ и даже помогалъ безъ мольбы ихъ о помощи, а по собственному къ нимъ сожалѣнію (Лук. VII, 13), съ плачущими Самъ плакалъ (Іоан. XI, 35). Онъ ищетъ заблудшихъ, чтобы привести ихъ къ Отцу небесному, готовъ нести ихъ на раменахъ своихъ, прощаетъ кающимся всѣ грѣхи (Лук. XV, 5. 11-25). Къ человѣческимъ немощамъ Онъ чрезвычайно снисходителенъ (Іоан. VIII, 11); терпѣливо и попечительно ожидаетъ исправленія и плодовъ добрыхъ (Лук. XII, 8-9). Съ любовію и кротостію Онъ допускалъ къ Себѣ дѣтей, обнималъ и благословлялъ ихъ (Марк. X, 13-16). Пусть призываютъ Его всѣ обуреваемые различными искушеніями: Онъ Самъ претерпѣлъ искушенія: можетъ помогать и искушаемымъ (Евр. II, 18). Къ Нему пусть идутъ всѣ дѣятели общественные – судіи, врачи, учители, священники, цари. Онъ Самъ есть единственный судія, врачь, учитель, священникъ и царь.
Многоразличная благодатная помощь Спасителя, который объемлетъ скорби и нужды всего міра, не мнима, а дѣйствительна, потому что Тотъ, кто зоветъ къ Себѣ, и къ кому всѣ должны съ сочувствіемъ стремиться, есть не человѣкъ, а Богочеловѣкъ, коего слово, обѣщаніе и сочувствіе всемогущи и дѣйственны. Самое высшее, чрезвычайное знаменіе и выраженіе божественной любви и участія къ человѣку явлены въ таинствѣ тѣла и крови Христовыхъ, ядомыхъ христіаниномъ. Въ свои болѣзненныя, смертныя тѣло и кровь христіанинъ принимаетъ святѣйшія и животворящія тѣло и кровь Спасителя. Его тѣломъ и кровію, непричастными грѣху и смерти (Дѣян. II, 24), и тѣло и кровь наши освященныя и оживленныя, если и умрутъ, то оживутъ. Ядый Мою плоть, и піяй Мою кровь, имать животъ вѣчный (Іоан. VI, 54).
Какъ усвоить себѣ все то, что Спаситель совершилъ для насъ и за насъ? Что можетъ приблизить насъ къ Его благодатной помощи, готовой и открытой для всѣхъ? Слово Божіе отвѣчаетъ: живою вѣрою въ Спасителя. Праведный отъ вѣры живъ будетъ, пишетъ Апостолъ (Гал. III, 11) Для усвоенія Его благодатной помощи Онъ требуетъ отъ насъ участія искренняго и сердечнаго, во глубинѣ души, но вмѣстѣ и самого легкаго, – вѣры. Другое средство для нашего приближенія къ помощи Спасителя есть исполненіе закона, – но это средство хотя необходимо соединяется съ первымъ, но одно безъ помощи вѣры невозможно, потому что никто изъ людей исполнить всего закона не въ силахъ, и человѣкъ всегда долженъ терзаться въ своихъ грѣхахъ и никогда не имѣть возможности умирить и успокоить себя (Гал. III, 10-14). Притомъ исполненіе закона есть средство внѣшнее, нестолько проникающее освященіемъ своимъ въ глубину существа нашего, какъ первое – вѣра, исходящая изъ сердца. «Аще бо отъ дѣлъ спасеши мя», Церковь произноситъ въ молитвѣ отъ лица христіанина, «нѣсть се благодать и даръ, но паче долгъ» (Въ молитвѣ утренней). Въ усвоеніи вѣрою благодати спасенія кто изъ здравомыслящихъ не усмотритъ безпредѣльнаго участія небесъ въ грѣховной, страдательной судьбѣ человѣка?
Такимъ образомъ, вѣра христіанская есть чиста и непорочна сама въ себѣ, своимъ здравымъ и святымъ ученіемъ, и безпредѣльнымъ спасительнымъ участіемъ въ судьбѣ человѣка.
Что же значатъ теперь религіи: языческая, магометанская и іудейская?
По суду здраваго разума, онѣ должны быть выраженіемъ чувства слѣпаго, неразумнаго; безжизненны и безполезны, потому что не имѣютъ Спасителя.
Грѣшника не могутъ спасти ни ангелъ, ни человѣкъ, тѣмъ менѣе ничтожные мертвые обряды, – выдумки болѣзненнаго воображенія, какіе существуютъ въ язычествѣ, магометанствѣ и іудействѣ. Они не могутъ удовлетворить за грѣхъ божественному правосудію, умирить совѣсть и обратиться въ жизнь человѣка. Обрядъ, не жизнь, – совершается временно, нерѣдко безъ участія и расположенія, а жизнь течетъ проще, естественнѣе, нежели обрядъ, особенно языческій, нечистый. Апостолъ Павелъ непрестаннымъ повтореніемъ даже священныхъ ветхозавѣтныхъ обрядовъ доказываетъ ихъ несовершенство и безсиліе очистить грѣшника предъ Богомъ (Евр. XCIX, 9. X, 1-4).
Съ мертвыми и нечистыми обрядами язычества въ магометанствѣ соединяется вѣра въ пророка, но лице его въ отношеніи къ правосудію Божію и умиренію совѣсти тоже, что безсильный и безжизненный обрядъ. Истинная религія сколько имѣла пророковъ, но среди ихъ сонма – проповѣдуетъ одного Богочеловѣка – Спасителя. Пророкъ истинный хотя и выше обыкновеннаго человѣка, какъ лице облагодатствованное, но все же человѣкъ, не чуждъ грѣха и слѣдовательно, самъ имѣетъ нужду въ Спасителѣ Богѣ. Если въ магометанствѣ встрѣчаются лица, спокойно вѣрующіе: это состояніе усыпленія человѣка, едва ли сколько-нибудь мыслящаго, и пріемлющаго мертвую букву за истину. Если бы магометанинъ посмотрѣлъ на свою жизнь и своего мнимаго пророка съ обрядами: увидѣлъ бы, что въ жизнь его не втекаетъ ничего свѣтлаго изъ его религіи, кромѣ изувѣрства и фанатизма, свойственныхъ буквѣ и лжи.
Въ іудействѣ съ обрядами многочисленными и безполезными мелькаетъ темное чаяніе Спасителя. Но какъ Онъ уже пришелъ, а они еще ожидаютъ Его: то ихъ вѣра остается безъ возможности удовлетворить правдѣ Божіей, успокоить совѣсть и сдѣлаться религіею жизни.
Если Апостолъ Павелъ о вѣрѣ христіанской говоритъ, что она была бы тщетна, если бы не исповѣдала Христа воскресшаго (1 Кор. XV, 14. 17): то что сказать о религіяхъ языческой, магометанской и раввинской!
Такъ христіанство, одна изъ всѣхъ вѣръ на землѣ, чисто, непорочно и божественно. Какая благодарность должна быть въ сердцахъ нашихъ къ Божію промыслу, воспитавшему насъ въ лонѣ Церкви Христовой!
II.
Всякая ли христіанская вѣра чиста и непорочна? На этотъ вопросъ отвѣчаетъ прежде всего наименованіе каждаго христіанскаго вѣроисповѣданія. Наименованіе, истекающее само собою изъ его существеннаго свойства и усвоившееся вѣроисповѣданію, очень много говоритъ, каково оно. Напримѣръ у насъ да Руси есть толки Ѳедосѣевцевъ, Филипповцевъ и другихъ, есть, значитъ, понятія о предметахъ и образѣ вѣрованій, составленныя Ѳеодосіемъ, Филиппомъ и т. д.
Подобно нашей Ѳедосіевщинѣ, Филипповщинѣ, лютеранство напомаетъ намъ о Лютерѣ, латинство или католичество – о господствующей въ немъ латыни или о многочисленности исповѣдниковъ, англиканство и армянство – о содержащихъ извѣстную вѣру народахъ. Во всѣхъ этихъ наименованіяхъ совершенно закрыто существенное, внутреннее качество вѣроисповѣданій; потому что собственныя имена лицъ и народовъ, равно какъ и многочисленность исповѣдниковъ (Сир. XVI, 1-4) въ дѣлѣ вѣры ничего незначатъ. Истинная вѣра даже не называется свѣтлыми именами богодухновенныхъ проповѣдниковъ, напримѣръ Исаіева, Іезекіилева, Павлова, Петрова. Одна изъ всѣхъ христіанскихъ вѣръ – православная своимъ именемъ свидѣтельствуетъ о своемъ внутреннемъ достоинствѣ, т. е. о своей чистотѣ и непорочности. Святое имя ея выражаетъ именно то, что она Христова, апостольская и соборная, – а потому правая, правильная или православная.
Имя православной вѣры образовалось не случайно или умышленно, а путемъ исторіи положительнымъ и отрицательнымъ. Наименованіе вѣры правой принадлежитъ издревле той, которую содержатъ по выраженію апостольскому, «сограждане святыхъ и свои Богу, будучи утверждены на основаніи Апостоловъ и пророковъ, имѣя краеугольнымъ камнемъ самого Іисуса Христа» (Евр. 2, 19-20). Что созидалось и созидается на этомъ основаніи, то входило и входитъ въ составъ вѣры и Церкви православной, – это положительный путь историческаго происхожденія имени православія; а что строилось или нововводится не на указанномъ основаніи, то отрицалось и не прививалось къ православію, – это отрицательный путь историческаго происхожденія имени православія. Такимъ образомъ имя православной вѣры истекаетъ изъ ея существа и высказываетъ то, что ее нельзя обличить ни въ уклоненіи отъ духа и правильнаго смысла священнаго Писанія и преданія, ни въ нововведеніяхъ, несогласныхъ съ этими богооткровенными охранителями ея чистоты. Дѣйствительно въ Церкви православной нельзя указать ни на одно нововведеніе вопреки Писанію и преданію, сколько ни стараются объ этомъ враги православія чужіе и домашніе.
Напротивъ въ другихъ вѣроисповѣданіяхъ каждый и не много знакомый съ исторіею вѣры и Церкви легко укажетъ излишества, наросты, усѣченія и уклоненія отъ истины, которыхъ прежде не было и которыя могли появиться только внѣ вѣры и Церкви православной, какъ живые памятники суетнаго стремленія людей къ новизнамъ, иногда полезнымъ въ общежитіи, но всегда вреднымъ въ области богооткровенной истины.
Вѣрность православія Писанію и преданію, охраняющимъ его чистоту и непорочность, обусловливается тѣмъ внутреннимъ началомъ, по которому православная Церковь одно принимаетъ, а другое отвергаетъ. Это начало столь же твердо, сколь свято имя православной вѣры. Оно продиктовано самыми Апостолами и состоитъ въ покореніи разума вѣрѣ (2 Кор. X, 5). Потому то она и сохранилась въ первоначальной чистотѣ, и называемся православною, что разумъ исповѣдниковъ ея послушенъ ей. Послушаніе разума вѣрѣ не стѣсняетъ свободы мысли и чувства, и не означаетъ вѣрованія слѣпаго, но требуетъ основательнаго, разумнаго и сознательнаго. Выраженіе: слѣпо вѣровать нисколько несвойственно вѣрѣ христіанской, которая въ существѣ есть свѣтъ для просвѣщенія (Лук. 2, 32) всѣхъ народовъ (Матѳ. XXVIII, 19), и умъ для познанія истины (1Тим. 2, 4), которая непремѣнно требуетъ разумѣнія, только осторожнаго и правильнаго, держащагося въ предѣлахъ и на основаніи откровенія, или, какъ говоритъ Апостолъ, возможнаго подъ условіемъ подчиненія разума вѣрѣ. Требованіе и правило Апостола обязываетъ насъ размышлять и судить объ истинахъ вѣры, но понимать ихъ неиначе, какъ согласно съ источниками, въ которыхъ онѣ содержатся, – т. е. съ словомъ Божіимъ. Разумъ нашъ въ отношеніи къ нимъ – не хозяинъ, потому что онѣ не его, а выше его; онъ долженъ быть только архитекторомъ, которому даны матеріалы, а не творцемъ, который можетъ отвергнуть ихъ и употребить свои собственные, какіе заблагоразсудитъ. Вѣдь и самые свободные въ мірѣ – мыслители, художнику, поэты, которыхъ обыкновенно величаютъ творцами, мыслили и создавали не вполнѣ самостоятельно и независимо отъ всякаго вліянія, но также, какъ и другіе, собирали матеріалы въ природѣ, чрезъ наблюденіе надъ нею и надъ собою, рылись въ сказаніяхъ лѣтописей и исторіи, пересматривали указанія своихъ предшественниковъ, и такимъ образомъ выработывали собственныя творенія.
А какъ поступаютъ излагатели и оцѣнщики ученій философскихъ? Не тотъ ли почитается лучшимъ изъ нихъ, кто, установивъ извѣстный взглядъ на міръ и жизнь, полагаетъ такое начало для систематическаго развитія своей науки, чтобы изъ него можно было вывесть и опредѣлить значеніе всего существующаго и по возможности указать цѣли, для чего все существуетъ, нисколько не противорѣча яснымъ указаніямъ св. Писанія и здраваго человѣческаго смысла? Когда же судятъ о мірѣ и жизни подъ ограниченіями подлежательными или философствуютъ, какъ говорится, отъ своего чрева, примѣняясь къ умственному и нравственному строю своихъ наклонностей, а не къ образу существованія самыхъ вещей, по указаніямъ Откровенія, то какая уже это философія! А такъ какъ всякій, даже и при большей чистотѣ своего взгляда, бываетъ поставленъ въ необходимость смотрѣть на все не безъ примѣси личныхъ своихъ убѣжденій, нажитыхъ либо воспитаніемъ, либо навыкомъ, то тѣмъ нужнѣе для каждаго глубочайшее изученіе истинъ богооткровенныхъ и осмотрительнѣйшее сужденіе о нихъ; потому что это истины чужія, данныя свыше и, многія изъ нихъ были бы намъ вовсе неизвѣстны, еслибы небыли открыты, каковы напримѣръ истины о сотвореніи міра изъ ничего въ шесть дней, о Св. Троицѣ, о воплощеніи Бога Слова и проч. Везъ свѣтильника и руководства высшаго, божественнаго вступить въ область сихъ высокихъ и священныхъ предметовъ значило бы подвергать око души – разумъ такой же опасности, какой подвергается око тѣлесное, когда дерзаетъ смотрѣть на солнце.
Разумъ не прядетъ изъ себя знаній, какъ паукъ, а заимствуетъ и сообщаетъ ихъ всегда извнѣ. Предоставленный же самому себѣ и не привыкшій прислушиваться къ слову Божію, онъ непремѣнно исказитъ или совсѣмъ отвергнетъ высокія, чистыя и спасительныя истины; потому что уму онѣ не подъ силу, если онъ незнакомъ съ ними въ самомъ ихъ источникѣ. Дѣйствуя независимо отъ божественнаго откровенія, разумъ нашъ судитъ кичливо и разрушительно, вноситъ въ область божественныхъ истинъ такія догадки и соображенія, которыя не только не уясняютъ, но часто совсѣмъ затемняютъ тайны откровенія. Въ своей, независимой отъ слова Божія, дѣятельности религіозной и нравственной онъ всегда своекорыстенъ и мечтателенъ, всегда является не слугою даннаго слова несомнѣнной правды, а рабомъ собственныхъ предубѣжденій и внушеній плоти.
Въ древнемъ мірѣ сколько образцовъ такъ называемаго самостоятельнаго умствованія о предметахъ вѣры! Но всѣ они такъ противорѣчатъ одинъ другому, что нельзя остановиться ни на которомъ. Этимъ мудрецамъ мудрованія ихъ, можетъ быть, казались важными и полезными; но о временахъ древнихъ язычниковъ и о всѣхъ ихъ философахъ вотъ какъ отзывается Апостолъ: это были, говоритъ, времена невѣдѣнія (Дѣян. XVII, 30). Всѣ древніе ученые и простые язычники невѣдали и сами собою не могли познать истины. Творецъ попустилъ, чтобы они сами искали Бога, не ощутятъ ли и не найдутъ ли Его, тѣмъ болѣе, что Онъ не далеко отъ каждаго изъ насъ, такъ какъ мы Имъ живемъ и движемся и существуемъ. Обходя и обозрѣвая городъ лучшихъ изъ язычниковъ – Аѳинянъ, Апостолъ и у нихъ нашелъ жертвенникъ, на которомъ было написано: невѣдомому Богу (Дѣян. XVIII, 30, 27-28, 29). А о другихъ, тоже лучшихъ между язычниками – Римлянахъ, онъ пишетъ, что эти подавляютъ истину неправдою, осуетились умствованіями своими, и омрачилось безсмысленное ихъ сердце; называя себя мудрыми, обезумѣли, и славу нетлѣннаго Бога измѣнили въ образъ, подобный тлѣнному человѣку и птицамъ, и четвероногимъ и гадамъ; обратили истину Божію въ ложь и поклонялись и служили твари вмѣсто Творца (Римл. 1, 18, 21-23, 25). Такимъ образомъ умъ язычниковъ въ познаніи Бога оказался совершенно безсильнымъ, и религія разума ихъ – явилась религіею невѣдѣнія.
И это невѣдѣніе было плодомъ разума при всей его напряженности, при всемъ усильномъ его стремленіи къ истинѣ. Аѳиняне и живущіе у нихъ иностранцы въ томъ только и проводили время, что говорили и слушали какія нибудь новости (Дѣян. XVII, 21). И что особенно замѣчательно: вопреки своему стремленію къ постоянно новому, они въ своей религіи дѣйствительно не шли впередъ, потому что идолопоклонство древнѣйшихъ язычниковъ, напримѣръ Персовъ; боготворившихъ свѣтила небесныя, было чище и лучше позднѣйшаго идолослуженія Грековъ и Римлянъ, которые, называя – себя образованными, а другихъ – варварами, обоготворяли самыя свои страсти, служеніе же страстямъ конечно глупѣе и порочнѣе поклоненія благотворнымъ и величественнымъ небеснымъ свѣтиламъ. Итакъ, подчиненіе разума нашего разуму Божію, открытому въ словѣ Божіемъ, для чистоты вѣры и для достоинства самаго разума крайне необходимо.
Но можетъ быть скажутъ, что таковъ былъ умъ древнихъ язычниковъ, а мыслители въ мірѣ христіанскомъ, на поприщѣ самостоятельнаго познанія истинъ высшаго порядка, сдѣлали чрезвычайные успѣхи? – Въ такъ называемыхъ успѣхахъ нынѣшняго умствованія мы видимъ новое доказательство, что умъ и христіанъ, если они не утверждаются на основаніи, положенномъ отъ Бога, чрезъ пророковъ и Апостоловъ, не созидаетъ ничего прочнаго и не приноситъ для вѣры и Церкви ничего утѣшительнаго. Чего ожидать отъ язычниковъ, блуждавшихъ въ глубокой тмѣ, когда и многіе изъ христіанъ, при полномъ свѣтѣ истины, невидятъ ее и уходятъ отъ нея! Какъ вѣрны слова Симеона богопріимца о Спасителѣ: вотъ лежитъ Сей, на паденіе и на возстаніе многимъ во Израили, и въ предметъ противорѣчій! (Лук. 2, 34), и какихъ страшныхъ противорѣчій! Одни, слѣдуя разуму, говорятъ о Немъ: бѣса имать, льститъ народъ, неистовъ есть (Іоан. VII, 12. VIII, 48. Map. III, 21), а другіе, по соображеніямъ того же разума, выражаютъ удивленіе и восклицаютъ: кто это, что и море и вѣтры слушаютъ Его? во истину Сынъ Божій! (Матѳ. XIV, 33. VIII, 27).
Какое ужасное противорѣчіе одна и таже проповѣдь о Христѣ производила въ умѣ язычника и христіанина! «Мы проповѣдуемъ, говоритъ Апостолъ, Христа, распятаго. Для іудевъ это соблазнъ, для еллиновъ безуміе, для вѣрующихъ же изъ іудеевъ, и еллиновъ Божія сила и Божія премудрость» (1 Кор. 4, 23-24). «Мы, пишетъ тотъ же Апостолъ, для однихъ запахъ смертоносный на смерть, а для другихъ запахъ живительный на жизнь» (2 Кор. 2, 16).
Отъ чего столь явное противорѣчіе разума человѣческаго въ людяхъ современнымъ, объ одномъ и томъ же лицѣ и предметѣ? Апостолъ отвѣчаетъ на это превосходно: «отъ состоянія, въ которомъ находится разумъ, когда судитъ. Душевный человѣкъ не принимаетъ того, что отъ Духа Божія, потому что это для него кажется безуміемъ: и не можетъ разумѣть, потому что объ этомъ надобно судить духовно (1 Кор. 2, 14). Христіанинъ духовный судитъ о всемъ духовно, т. е. правильно (1 Кор. 2, 15); душевный же судитъ не по духу, а по плоти (Іоаны. VIII, 15). Плотскія помышленія суть вражда противъ Бога, потому что закону Божію не покаряются, да и не могутъ. Живущіе по плоти о плотскомъ помышляютъ, а живущіе по духу – о духовномъ (Рим. VIII, 5-7). Слѣдовательно разногласія и противорѣчія въ нашихъ сужденіяхъ о предметахъ вѣры зависятъ отъ того, въ какой степени грѣхъ имѣетъ надъ нами власть (Рим. VI, 11-14). Слова Апостола приводятъ насъ къ той мысли, что духовный христіанинъ судитъ обо всемъ правильно потому, что онъ строго, точно и благоговѣйно держится источниковъ вѣры и ей покаряетъ свой разумъ; это самое и предохраняетъ его отъ заблужденій въ вѣрѣ: напротивъ душевный человѣкъ выступаетъ изъ этихъ самою природою и Богомъ указанныхъ ему предѣловъ, и дѣлаясь одностороннимъ, плотскимъ и кичливымъ, въ область вѣры непремѣнно вноситъ свои одностороннія ложныя умствованія. Такъ душевный разумъ древнихъ фарисеевъ примѣшалъ къ ветхозавѣтнымъ пророчествамъ плотскія понятія о земномъ царствѣ Мессіи, съ которымъ іудеи будутъ господствовать, – о правахъ и преимуществахъ своего плотскаго происхожденія отъ Авраама; а разумъ саддукеевъ отвергъ духовный и загробный міръ.
Не подумайте, что покореніе разума вѣрѣ препятствуетъ ея развитію. Если бы вѣра была удѣломъ ума человѣческаго: то ея неизменность дѣйствительно не согласовалась бы съ стремленіями человѣка – все больше и далѣе развивать область своихъ познаній и улучшать свою жизнь во всѣхъ отношеніяхъ. Но Христосъ, начальникъ и совершитель вѣры, вчера и днесь тойже и во вѣки (Евр. XII, 1. XIII, 8); и вѣра Его отъ самаго начала сообщена человѣчеству во всей полнотѣ и совершенствѣ. Нужно не развитіе вѣры откровенной, Богомъ данной, а раскрытіе нашего ума для усвоенія ея вѣчныхъ неизмѣнныхъ истинъ, и приложенія ихъ къ жизни. Естественны и неизбѣжны не нововведенія въ вѣрѣ библейской, а обновленія въ нашей личной вѣрѣ и жизни, чтобы постепенно мало по малу возрастать намъ въ мѣру полнаго возраста Христова (Еф. IV, 13): въ этомъ отношеніи неподвижность и застой дѣйствительно укоризненны. Но вѣра, какъ предметъ Богомъ дарованный, подобно міру видимому, Богомъ созданному, полна, законченна и неизмѣнна въ своихъ законахъ и основаніяхъ. Въ мірѣ видимомъ люди не нашли ничего новаго и лишняго, а мало по малу познаютъ существующее: и въ божественномъ словѣ открыто давнымъ давно и вдругъ все, что нужно для спасенія человѣка, но сознается нами и прививается къ нашей жизни постепенно. Развитіе самаго откровенія довершилось и окончилось съ воплощеніемъ Сына Божія и проповѣдію Апостоловъ, а болѣе и далѣе идти оно не можетъ. Можетъ и, по обстоятельствамъ и требованіямъ времени, должно быть только развитіе нашего понятія о предметахъ вѣры. Такъ изложеніе ученія о Сынѣ Божіемъ, сдѣланное Никейскимъ Соборомъ противъ Арія, было не нововведеніемъ, а только раскрытіемъ библейскаго догмата. Когда же нововведеніе касается не пониманія и усвоенія откровенной истины, а поставляетъ предъ судъ ума самую откровенную истину, тогда слѣдствіемъ этого бываетъ не улучшеніе, а искаженіе дѣла. Напримѣръ то, что Латиняне къ осьмому члену вѣры прибавили и отъ Сына, вопреки ученію Христову, притомъ непостижимому, или то, что въ таинствѣ крещенія замѣнили они погруженіе обливаніемъ, вопреки примѣру Христа, и обычаю первыхъ христіанъ, или то, что дѣтей не допускаютъ они къ причащенію, вопреки ясной заповѣди Христовой и уставу древней Церкви, надобно назвать конечно не раскрытіемъ древняго догмата, не усовершенствованіемъ нашего понятія о немъ, а нововведеніемъ и искаженіемъ Откровенія. Итакъ необходимо развитіе не вѣры откровенной, а вѣры нашей личной.
Разумъ здравый, плѣненный въ послушаніе вѣры, т. е. покорный божественному откровенію и священнымъ чувствованіямъ сердца, съ которымъ онъ въ человѣкѣ соединенъ тѣснѣйшимъ союзомъ – этотъ разумъ самъ и охраняетъ чистоту и непорочность подлежательной своей вѣры. Уважая Откровеніе и на немъ опираясь въ своихъ сужденіяхъ, онъ не позволяетъ себѣ вступать въ область предметовъ духовныхъ съ своими формами мышленія, какбы съ ножемъ анатомическимъ, ибо знаетъ, что къ тому міру существъ средства его неприложимы, что тамъ все существуетъ не по здѣшнимъ чертежамъ пространства и времени. Ему трудно понять, что примѣненіемъ логическаго анализа къ предметамъ вѣры обыкновенно роняется и даже вовсе отвергается лучшая и благороднѣйшая сторона человѣческаго существа, – та самая сторона, по которой оно есть твореніе разумное, совѣстливое, уважающее добродѣтель и чтущее Бога.
Поставимъ теперь разумъ, съ самостоятельною его дѣятельностію, то есть съ отчужденіемъ отъ вѣры богооткровенной, на пути жизни практической, и посмотримъ, что можетъ сдѣлать онъ хорошаго. Гдѣ и въ чемъ не искали опоръ честности и нравственнаго добра? Но уваженіе обязанностей ни на чемъ не можетъ быть основываемо такъ прочно, какъ на вѣрѣ, потому что одна вѣра носитъ на себѣ печать воли и власти божественной. Потрясите эту высшую власть и благоговѣніе къ ней: и у васъ не останется никакого нравственнаго закона, который бы внушалъ вамъ долгъ и обязывалъ васъ исполнять его. Разумъ, неограниченный въ своемъ мышленіи откровеніемъ, можетъ заумствоваться до того, что Бога находитъ въ самомъ себѣ. Въ этомъ нетрезвенномъ увлеченіи страсти человѣка неотдѣлимы отъ божества.
Не покоряясь вѣрѣ можно безпрепятственно посягать на всякую и самую ясную обязанность. Вы никакъ не сбережете святое и безкорыстное чувство человѣческаго сердца даже къ родителямъ, если это чувство будетъ находиться подъ управленіемъ разума, не плѣненнаго въ послушаніе Христу.
Разумъ, разлагая и дробя свои умствованія, всегда имѣетъ предметомъ только себя, а не кого иного. Всѣ благородныя стремленія разума, не плѣненнаго въ послушаніе Христово, только видимо благородны, потому что онѣ допускаются и осуществляются единственно отъ того, что согласны съ нашимъ Я, – съ нашими земными и плотскими наклонностями и выгодами. Отнимите эту внѣшнюю приманку отъ стремленій, называемыхъ благородными, и они изчезнутъ и измѣнятся, потому что невыгодны и непріятны. Разуму, самому собою никогда не вымолвить того, что сказалъ Христосъ: иже хощетъ по Мнѣ ими, да омвержемся себе и возметъ крестъ свой и по Мнѣ грядемъ (Марк. VIII, 34), никогда не произнесетъ съ Апостоломъ, что надобно распинать плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. V, 24); потому что эти страсти и похоти принадлежатъ ему, и онъ никогда съ ними не разстанется, никогда не наложитъ на себя веригъ, потому что онѣ изнурительны и болѣзненны. Такое самоотверженіе можетъ допустить только человѣкъ въ отношеніи къ Тому, Кого онъ считаетъ выше себя, выше своего Я – кто чувствуетъ и сознаетъ въ себѣ долгъ и обязанность, возвѣщаемыя повсюду въ словѣ Божіемъ.
Всѣ наши христіанскія обязанности къ Богу, ближнему и себѣ, соединенныя съ терпѣніемъ и страданіями, происходятъ только изъ разума, покореннаго вѣрѣ; иначе человѣкъ останется безъ обязанности и долга, а только съ своими правами, требованіями и вѣрою въ самого себя.
Протоіерей Григорій Дебольскій.
«Странникъ». 1862. Т. 3. № 6 (Іюнь). Отд. 2. С. 283-290; № 8 (Августа). Отд. 2. С. 383-392.
⸭ ⸭ ⸭
Рожденіе Его (Христа) побѣждаетъ всякій умъ, и возстаніе изъ гроба превосходить всякую мысль, и явленіе Его ученикамъ остается необъяснииымъ и непостижимымъ. Что явился Онъ ученикамъ – этому я наученъ; но какъ явился – этого я уже не знаю, а чего не знаю, о томъ и говорить не дерзаю. Я воспѣваю явившагося, но о способѣ Его явленія недопрашиваю; проповѣдую тайну, но необъяснимаго не объясняю; удивляюсь совершившемуся чуду, но какъ оно совершилось, не допытываюсь; вѣрю написанному безъ колебанія – и спасаюсь. Творенія св. Iоаннъ Златоуста, Т. 8. Кн. 1. Спб. 1902. С. 871.
⸭ ⸭ ⸭
Польная вѣра заключаетъ въ себѣ увѣренность, довѣренность и вѣрность. Записи свт. Филарета, митр. Московскаго на календарѣ. // «Русскій Архивъ. М. 1914. Кн. 3. Вып. 11. Ноябрь. С. 322.
⸭ ⸭ ⸭
Истинная вѣра не должна быть вѣрою «на авось» и утверждаться на простыхъ соображеніяхъ «авось, моя вывезетъ!» Она должна совершенно проникнуть всю плоть и кровь вѣрующаго, до мозга костей, стать «душою» его жизни, познаній и убѣжденій, и только въ такомъ случаѣ она будетъ достойною своего предмета и живительно-дѣйственною для своего обладателя. Изъ иноческаго дневника «Въ объятіяхъ Отчихъ» н-свмуч. Iосифа, митр. Петроградскаго (№ 1101).
