Архіепископъ Никаноръ (Бровковичъ) – Кончина Преосвященного Евѳимія, Епископа Саратовскаго и Царицынскаго.

Въ часовъ 20 минутъ по полудни 17-го октября 1863 года, на пятидесятомъ году отъ рожденія, скончался въ Саратовѣ блаженной памяти преосвященный Евѳимій, епископъ саратовскій и царицынскій.

Кончина его была истинно замѣчательна.

Тяжко разболѣлся онъ во время послѣдней поѣздки своей по епархіи. Поѣздка эта продолжалась отъ 31 августа по 9-е сентября. Еще съ пятихъ лѣтъ молодости, именно съ послѣднихъ годовъ воспитанія въ курской семинаріи, покойный архипастырь началъ чувствовать въ себѣ недугъ, почти общій всѣмъ людямъ много занимающимся головною работою, обыкновенно требующею сидячаго образа жизни. Недугъ этотъ съ особенною силою раскрылся у покойнаго архипастыря въ послѣдней его поѣздкѣ по епархіи, въ г. Сердобскѣ, 4-го сентября. Причиною развитія недуга были, вѣроятно, изнуреніе отъ дороги, нужда отступить почти отъ всѣхъ установившихся привычекъ въ образѣ жизни, особенно напряженные труды и, можетъ быть, нѣкоторыя неизбѣжныя огорченія при обзорѣ епархіи. Сопровождавшему нашего архипастыря въ его поѣздкѣ члену консисторіи, владыка сказалъ: «вотъ, вмѣсто того, чтобы ѣхать далѣе, мы должны лѣчиться», и пригласилъ къ себѣ врача. Употреблены были какія-то энергическія средства, чтобы хоть на время остановить крайнее обнаруженіе болѣзни, и немощной владыка отправился въ дальнѣйшій путь. Въ большомъ селеніи Бековѣ (5 сентября) болѣзнь его усилилась. Всегда и во всемъ вѣрный себѣ архипастырь Евѳимій, не смотря на крайнее изнуреніе, выдержалъ предположенный путь до конца, и, изнеможенный, къ 9 числу сентября прибылъ въ Саратовъ. Приглашенный врачь, Ив. В. Ельчинскій, нашелъ его въ трудномъ положеніи, – да и самъ владыка сталъ жаловаться на свои недуги.

Увидѣвъ преосвященнаго по возвращеніи въ Саратовъ, и мы не могли не придти въ смущеніе: всегда блѣдный безъ кровинки подъ кожею, слегка темноватый болѣзненный колоритъ его лица – въ ту пору измѣнился въ прозрачно-блѣдный съ тонкимъ оттѣнкомъ желтизны; движенія всегда степенно-медленныя теперь замѣтно стали вялыми; голосъ и прежде негромкій, тутъ замѣтно ослабѣлъ; жалобы на нездоровье стали рѣшительнѣе. И дѣйствительно, ходъ болѣзни оказывался очень зловѣщимъ, больной истекалъ кровью; въ тощемъ всегда и сухощавомъ организмѣ его стала въ нѣкоторыхъ мѣстахъ появляться совершенно ненормальная въ такихъ обстоятельствахъ полнота. И онъ самъ, жалуясь на свои недуги, затруднялся, и мы не хотѣли назвать его недугъ собственнымъ именемъ начинающейся водянки, естественно слѣдовавшей за значительнымъ истеченіемъ крови.

Не смотря на это, ни ложиться въ постель, ни объявлять себя оффиціально больнымъ, ни даже оставлять дѣла владыка не думалъ. Съ 9-го и по 13-е сентября въ Саратовѣ находился г. оберъ-прокуроръ св. Сvнода, съ которымъ владыка неразъ входилъ въ совѣщаніе, по текущимъ дѣламъ епархіи, и говорилъ ему о главныхъ нуждахъ края по нашему духовному вѣдомству.

По отбытіи г. оберъ-прокурора, владыка съ особенною энергіею занялся текущими дѣлами и особенно по вопросу объ улучшеніи быта духовенства. Подходило 1-е октября, послѣдній срокъ, къ которому должно было представить въ С. Петербургъ въ Высочайше учрежденное присутствіе по дѣламъ православнаго духовенства соображенія какъ по I и IV отдѣламъ вопросовъ программы, по которымъ голосъ свой подавало все мѣстное духовенство, такъ и по II-III отдѣламъ вопросовъ, по которымъ свое мнѣніе должны бы ли представить отъ себя только архіереи. Нашъ архипастырь этимъ дѣломъ былъ крайне озабоченъ: оно въ послѣднее время не давало ему отдыха днемъ и покоя ночью. Во дни тяжкой болѣзни онъ три или четыре раза приглашалъ членовъ и секретаря консисторіи къ себѣ на особыя засѣданія.

Блѣдный, едва передвигая ноги, съ кипою бумагъ въ рукахъ, бывало, выходитъ нашъ владыка изъ своего кабинета въ гостиную въ наше собраніе. «Садитесь, отцы и братія, и посмотрите кстати, какъ архіереи стоятъ на колѣняхъ». – Съ этими словами придвигалъ онъ къ столу подножную подушку и съ выраженіемъ боли на лицѣ опускался на подушку на колѣна. Такъ простаивалъ онъ въ нашемъ собраніи на колѣняхъ часа по четыре; а совѣщавія эти продолжались часовъ по пяти. Когда уставалъ онъ стоять на колѣняхъ, тогда на нѣсколько минутъ поднимался на диванъ, но не садился, а прилегалъ въ полусидячемъ положеніи, и потомъ снова опустившись на колѣна, продолжалъ работать. Эти изнурительныя для него совѣщанія кончились тѣмъ, что въ концѣ сентября онъ назначилъ было еще одно подобное собраніе, но слегъ въ постель, съ которой сошелъ во гробъ и могилу.

Но и въ постели не переставалъ онъ заниматься текущими дѣлами, съ обычнымъ своимъ постоянствомъ: принимать просьбы, просителей, посѣтителей, ректора и инспектора семинаріи, секретарей консисторіи и семинарскаго правленія, каѳедральнаго протоіерея, вмѣстѣ съ которымъ въ эти дни особенно хлопоталъ объ окончаніи работъ по возобновленію нижней церкви каѳедральнаго собора, постоянно принималъ своего домашняго письмоводителя и всѣхъ имѣвшихъ къ нему какое-либо дѣло. Писалъ онъ все, что отъ него требовалось по текущимъ дѣламъ, не иначе, какъ лежа у себя въ кабинетѣ.

Между тѣмъ болѣзнь все больше и больше усиливалась. Съ 14 сентября больной совсѣмъ почти пересталъ принимать пищу. 28 сентября созванъ былъ первый консиліумъ врачей для остановки кровотеченія, и оно было остановлено; по 2 октября открылось въ больномъ другаго рода разстройство (диссинтерія). Кромѣ того рѣшительными признаками обнаружилась водянка. Двое изъ врачей, бывшихъ на первомъ консиліумѣ, сказали кое-кому по секрету, что у больнаго изнурительная лихорадка, что онъ проживетъ еще недѣли двѣ, но неизбѣжно сляжетъ во гробъ. Пошла по городу молва, что архіерей безнадеженъ. Съ 3-го октября онъ отказался принимать не только пищу, но и чай, и питался только самымъ незначительнымъ количествомъ легкаго отвара, который принимать принуждали его. Дѣлами однакоже, при помощи письмоводителя, не переставалъ онъ заниматься. Письмоводитель отбиралъ у просителей прошенія, прочитывалъ владыкѣ бумаги и со словъ его писалъ резолюціи, которыя подписывалъ онъ своеручно.

Октября 4-го письмоводитель осмѣлился доложить его преосвященству, что нѣкоторыя дѣла можно было бы отправить на разсмотрѣніе въ консисторію, чтобъ ему, больному, меньше было безпокойства; но архіерей возразилъ: «я самъ скажу, когда не въ силахъ буду заниматься». Въ тотъ же день, когда отъ имени ректора семинаріи владыкѣ доложено было, не соблаговолитъ ли онъ, по тяжкой своей болѣзни, предоставить правленію семинаріи прямо отъ себя представить одно дѣло на утвержденіе высшаго начальства, владыка не только потребовалъ дѣло къ себѣ, но даже, по обычной изумительной своей аккуратности, въ весьма сложной выкладкѣ цифръ, – дѣло шло о выдачѣ довольно значительной суммы подрядчику, перестроившему духовное училище, – выискалъ недоразумѣніе, на которое потребовалъ себѣ формяльнаго объясненія. На другой день ректоръ получилъ отъ него записку такого содержанія: «потрудитесь соображенія» такія-то «писать» такъ-то. «Бумаги пока всѣ доставляйте мнѣ чрезъ письмоводителя моего, если когда, не могу принять кого-либо изъ васъ».

Въ тотъ же день (5 октября) въ консисторіи предложено было сдѣлать распоряженіе объ открытіи моленій въ церквахъ о здравіи тяжко больнаго архипастыря. Чтобъ не потревожить его неожиданностію общенародной о здравіи его молитвы, рѣшено было предварительно доложить ему объ этомъ, и когда доложено было, что «вотъ желаютъ во всѣхъ градскихъ церквахъ молиться о его выздоровленіи», онъ сказалъ: «прошу объ этомъ всѣхъ; мои отцы въ крестовой уже молятся за меня. Помолитесь и вы».

Съ 6-го октября по всѣмъ церквамъ Саратова начались особыя моленія о здравіи и спасеніи болящаго архипастыря. Въ каѳедральномъ соборѣ, когда на сугубой ектеніи пришлось возносить прошенія о здравіи болящаго, голосъ у діакона прервался; это имѣло для присутствующихъ значеніе электрической искры, – у нѣкоторыхъ потекли слезы, послышались вздохи и стоны... Предъ литургіей былъ у больнаго второй консиліумъ врачей. Послѣ литургіи онъ потребовалъ къ себѣ каѳедральнаго протоіерея, а ректоръ семинаріи прибылъ самъ въ архіерейскій домъ, чтобы справиться о здоровьи. Приглашены были въ спальню къ больному архипастырю оба. – «Миръ вамъ». Тѣ поклонились и поцѣловали благословляющую руку. Вольной съ постели не поднимался, лицо у него было истощенное, глаза полузакрыты, говоръ слабъ, неясенъ. Рѣчь, начатая состояніемъ здоровья архипастыря, перешла на каѳедральный соборъ, на нижнюю соборную церковь. За этимъ собственно владыка и пригласилъ каѳедральнаго.

Здѣсь кстати покойный преосвященный Евѳимій, въ короткій трехлѣтній періодъ пребыванія своего въ Саратовѣ, для благоукрашенія каѳедральнаго собора сдѣлалъ очень много. До него верхняя церковь была холодна, такъ что съ трудомъ можно было совершать службу Божію. Но преосвященный Евѳимій устранилъ это неудобство, приказавъ перекласть печи, устроить фонарь у главной входной двери, очистить накопившійся въ полвѣка и загнившій мусоръ и обмазать верхніе, устроенные изъ дерева, своды. Дѣло стоило средствъ, а средства нужно было изыскать. Владыкѣ содѣйствовалъ каѳедральный староста И. Т. Полеводинъ. Затѣмъ, при дѣятельномъ участіи каѳедральнаго протоіерея М. С. Воронцова, покойный архипастырь сдѣлалъ слѣдующія пріобрѣтенія и перестройки въ соборѣ; устроилъ великолѣпную святительскую мантію, двое богатѣйшихъ сулковъ, новую богатую митру, огромныхъ размѣровъ (въ нѣсколько саженей въ длину и ширину) завѣсу для царскихъ дверей, покровы для священныхъ сосудовъ, траурное облаченіе на жертвенникъ и престолъ; перезолотилъ священные сосуды, устроилъ тяжеловѣсный сребропозлащенный осмиконечный осѣняльный крестъ, сребропозлащенный съ драгоцѣнными камнями святительскій посохъ, таковые же дикирій и трикирій, кованое сребропозлащенное небольшое напрестольное евангеліе; устроилъ хоругви съ сребропозлащенными навершниками, икону распятія Господня съ позлащенною рамою за жертвенникомъ, два изящныхъ въ алтарь дубовыхъ шкафа, передѣлалъ старое лучшее облаченіе, хлопоталъ объ устройствѣ новаго и безъ сомнѣнія устроилъ бы скоро, если бы жилъ.

Многое изъ этихъ предметовъ сдѣлано на средства ему одному, усопшему архипастырю извѣстныя, конечно, на тайныя благотворенія, многое на пожертвованія добрыхъ людей, а нѣкоторыя вещи, напримѣръ, осѣняльный крестъ, евангеліе на собственныя средства его преосвященства. Капитальная же произведенная имъ въ каѳедральномъ соборѣ, передѣлка – это возобновленіе нижней соборной церкви. По первоначальному плану собора, нижняя часть его – та, что теперь нижная церковь, была только подваломъ. Не достигнуть того, чтобъ верхнюю соборную церковь зимою можно было довольно натапливать, покойный преосвященный епископъ Іаковъ вынужденъ былъ подвальную часть собора, на пожертвованія добрыхъ людей, обратить въ церковь о трехъ престолахъ. Но пожертвованія были не богаты, соборныя средства скудны, подвалъ представлялъ для благолѣпнаго устройства церкви мало удобствъ и много препятствій, и оттого церковь изъ него первоначально вышла несовсѣмъ благолѣпная: сходы внизъ своею крутизною, тѣснотою, сыростью напоминали больше подвалъ, чѣмъ церковь; свѣту въ ней было мало, и тотъ только по угламъ; иконостасы миніатюрные, скудные. Нужно было изыскать средства, и преосвященный Евѳимій изыскалъ ихъ для капитальной передѣлки этой церкви.

Главными жертвователями на эту церковь были наслѣдники умершаго въ Москвѣ саратовскаго виннаго откупщика, потомственные почетные граждане, лично знавшіе покойнаго архипастыря, И. А. Кононовъ и И. А. Первушинъ. По смерти своего родственника, на поминъ его души, наслѣдники пожертвовали въ саратовскій каѳедральный соборъ 4.000 руб. На эти и нѣкоторыя другія средства устроены великолѣпные, просторные, чистые, свѣтлые сходы въ нижнюю соборную церковь; разширены въ ней окна; во всю ширину церкви устроены изящные сверху до низу вызолоченные иконостасы и кіоты для горнихъ мѣстъ; иконы въ строгомъ византійскомъ стилѣ написаны для горнихъ мѣстъ новыя, для чего выписанъ въ Саратовъ искусный иконописецъ; потолокъ въ алтаряхъ росписанъ. Главный алтарь покойный архипастырь посвятилъ памяти славнаго и свѣтлаго Воскресенія Господа нашего – въ ясно сознаваемой имъ, покойнымъ архипастыремъ, и задолго до смерти нѣсколько разъ высказанной мысли, что соборъ этотъ долженъ быть усыпальницею саратовскихъ святителей, и что, быть можетъ, ему самому – обновителю церкви придется на вѣки сложить въ немъ свои кости. Торопились покончить работы къ началу зимы; въ октябрѣ мѣсяцѣ онѣ приближались къ концу, и о нихъ-то поговорить собрался теперь владыка съ о. каѳедральнымъ.

«Ну, что соборъ вашъ!».

– Поспѣваетъ, владыко святый.

«Скоро освящать... Облаченія на престолы, завѣсы нужны... Вотъ первый архіерей приноситъ на это свою посильную жертву. Василій!». Подошелъ келейникъ, служившій при покойномъ владыкѣ болѣе 15 лѣтъ, послушникъ о. Василій. – «Подай матерію – ту дама... Возьмите, вотъ. Выйдетъ облаченіе на престолъ... Освящать...».

– Да, надо бы къ зимѣ.... Хотѣлось бы намъ, – замѣтилъ каѳедральный, – къ зимѣ перейти сверху внизъ.

«Что жь, приготовляйтесь. Торопите освященіе... Не я, такъ другой освятитъ... Преемникъ мой освятитъ».

Это была первая высказавшаяся мысль покойнаго архипастыря о близкой смерти.

Это было около полудня. Къ вечеру того же дня стала въ немъ замѣтна грусть. Онъ позвалъ къ себѣ экономи архіерейскаго дома священника Іоанна Г. Альбицкаго. Этотъ человѣкъ жилъ съ дѣтства и выросъ при покойномъ архипастырѣ. Экономъ явился.

«Скажи, что говорятъ вамъ обо мнѣ врачи?», спросилъ его владыка.

– Говорятъ, отвѣчалъ экономъ, что болѣзнь вашего преосвященства серьозна и сомнительна, но надежда еще не потеряна.

«Они обманываютъ», возразилъ больной. «Я лучше ихъ знаю, что мнѣ уже не встать. Жаль тотъ, что нѣтъ у меня духовнаго завѣщанія, не составлено описи ни имуществу, ни книгамъ. Ради Бога, займись ты у меня этимъ дѣломъ безъ отлагательства». А пріѣхавшему въ эту пору врачу онъ сказалъ: «я буду подчиняться всѣмъ вашимъ требованіямъ. Но вы мнѣ ужь не мѣшайте употребить свои средства – духовныя: завтра я намѣренъ исповѣлаться и причаститься св. таинь», и тутъ же сдѣлалъ распоряженія относительно времени и чина совершенія св. таинствъ...

7-го октября, въ раннее утро, владыка исповѣдался у отца своего духовнаго, крестоваго іеромонаха Антонія. Въ тоже утро тѣмъ же о. духовникомъ совершена въ крестовой церкви литургія; а въ кельи иподіаконъ о. Василій Николаевскій читалъ болящему владыкѣ правило предъ причащеніемъ св. таинъ. Когда по чину литургіи, совершаемой въ крестовой, приближалось время причастія, владыка облачился въ святительскую мантію и полуомофоръ, и въ сопровожденіи домашнихъ, никѣмъ, по его волѣ, неподдерживаемый, пошелъ на встрѣчу своему Спасителю и Господу, грядущему къ нему въ святыхъ тайнахъ. Увидя, св. дары, онъ палъ предъ ними къ самой землѣ, и затѣмъ, стоя, никѣмъ неподдерживаемый, прочиталъ молитвы и причастился св. таинъ, сначала пречистаго тѣла, а потомъ животворящей крови Христовой. Когда священнослужащіе удалились, онъ въ изнуреніи силъ сталъ опускаться въ кресло, и отъ безсилія упалъ... Тѣмъ неменѣе принятіе св. таинъ ободрило его и подкрѣпило. Сами врачи, которые въ тотъ же день въ 2 часа пополудни держали у него третій консиліумъ, нашли и увѣряли его, что ему лучше.

Вечеромъ принятъ былъ имъ ректоръ семинаріи, прибывшій узнать о его состояніи.

«Миръ вамъ, миръ вамъ», – слабымъ голосомъ сказалъ больной, лежа на постели на полу. Такая постель служила ему, по его желанію, до предпослѣднихъ дней жизни. Вошедшій ректоръ долженъ былъ припасть къ землѣ, что бы поцѣловать архипастырскую руку. На вопросъ о состояніи здоровья, больной отвѣчалъ: «что мое здоровье?... Хочется имъ... врачамъ.., особенно одному изъ нихъ (домашнему врачу), чтобъ я былъ живъ... И увѣряютъ, что надежда, еще не потеряна... Находятъ благопріятные признаки.... А я, признаюсь, мало вижу этихъ признаковъ... И не раздѣляю чужихъ на мой счетъ надеждъ...».

Октября 8-го изъ саратовской консисторіи телеграммою доведено до свѣдѣнія св. Сунода о тяжкой болѣзни преосвященнаго Евѳимія, епископа саратовскаго, а 9 октября получена изъ Петербурга телеграмма, съ предписаніемъ обращаться съ дѣлами саратовской консисторіи къ преосвященному Ѳеофилу, епископу самарскому.

Между тѣмъ въ эти дни (7, 8 и 9 октября) больной владыка занимался составленіемъ духовнаго завѣщанія и описей своему имуществу и книгамъ. Подлѣ самой спальни, гдѣ болящій готовился къ смерти, въ большой библіотечной комнатѣ, тихо, но быстро шла работа, перевѣрка по старой описи довольно значительной библіотеки его и составленіе описи новой. Въ тѣ же дни нѣсколько разъ приглашали къ больному каѳедральнаго протоіерея для составленія духовнаго завѣщанія. Первоначально завѣщаніе свое больной архипастырь написалъ собственною рукою. Писалъ онъ, какъ часто и прежде, обыкновенно, лежа: клали ему на постель, какъ онъ называлъ, подложку, на подложку бумагу и карандашъ. Рука его, привыкшая не выпускать пера или карандаша, служила ему совершенно исправно до 16 октября, до предпослѣдняго дня его жизни. Написавъ собственноручно духовное завѣщаніе, владыка поручилъ каѳедральному протоіерею переписать его и округлить по надлежащей формѣ, и оно переписывалось и исправлялось три раза. Вотъ его текстъ:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

«Азъ рабъ Божій, смиренный Евѳимій, епископъ, приближаясь къ концу дней моихъ, и отходя къ Господу Богу, но будучи совершенно въ здравомъ умѣ и свѣжей памяти, прошу всѣхъ, кого я въ жизни моей оскорбилъ словомъ, дѣломъ, или помышленіемъ, простить меня чистосердечно; если же кто мнитъ, что онъ меня оскорбилъ чѣмъ, то прошу принять отъ меня удостовѣреніе, что и я простилъ ему все полно и искренно. Прошу всѣхъ не забывать меня грѣшнаго въ своихъ молитвахъ ко Господу. Миръ и благословеніе Божіе всей паствѣ моей.

«О погребеніи моемъ и относительно распредѣленія остающагося послѣ меня имущества, оставляю слѣдующее завѣщаніе: 1) похоронить меня прошу въ Воскресенскомъ придѣлѣ каѳедральнаго собора сзади столба у праваго клироса; надъ могилою поставить образъ распятія Господня, въ приличномъ видѣ, съ предстоящими при немъ, и сверхъ того внизу съ стоящими въ молитвенномъ видѣ святыми: Петромъ митрополитомъ московскимъ и Евѳиміемъ великимъ[1]. На устроеніе самаго образа и сребропозлащенной для него ризы употребить остающееся послѣ меня серебро, значущееся по описи, переданной мною при жизни еще душеприкащикамъ моимъ. 2) На погребеніе меня, равно какъ и на сорокоусты во всѣхъ здѣшнихъ городскихъ церквахъ и монастыряхъ употребить тысячу руб. сер. изъ остающихся послѣ меня денегъ. 3) Въ саратовскій каѳедральный соборъ на вѣчное поминовеніе меня съ родителями передать тысячу руб. въ 50/0 банковыхъ билетахъ». Далѣе, въ отдѣлѣ 4-мъ, было распоряженіе касательно находившагося при покойномъ владыкѣ роднаго племянника его, мальчика, лѣтъ 16-ти, ученика духовнаго училища: «тысячу рублей въ билетахъ отослать въ курское семинарское правленіе, на содержаніе племянника изъ процентовъ»; преосвященный Евѳимій завѣщалъ выдать ему и самый капиталъ, подъ условіемъ, «если онъ, по окончаніи курса, поступитъ въ священнослужители; въ противномъ случаѣ изъ сего капитала пять сотъ рублей выдать въ курское попечительство на бѣдныхъ духовнаго званія, и пять сотъ рублей на священнослужителей и церковь, пополамъ, Корочанскаго уѣзда въ село Лучьки, съ тѣмъ, чтобы они пользовались отъ него одними процентами. 5) На священноцерковнослужителей и церковь за вѣчное поминовеніе меня», продолжалъ завѣщатель, «и моихъ родителей, Корочанскаго уѣзда, въ слободу Радьковку отослать тысячу рублей, съ тѣмъ, чтобы духовенство и церковь пользовались пополамъ съ сего капитала одними процентами. 6) Изъ имѣющихъ за тѣмъ остаться денегъ и изъ вырученныхъ отъ продажи вещей моихъ, переданныхъ мною душеприкащикамъ еще при жизни моей для безотчетнаго по данному отъ меня списку распоряженія..., триста рублей отдать въ здѣшнюю крестовую церковь въ пользу братіи на вѣчное поминовеніе меня съ родителями; триста рублей отдать послушнику моему, 15 лѣтъ прослужившему мнѣ съ отличною вѣрностію и усердіемъ; сто рублей передать въ здѣшнее попечительство о бѣдныхъ духовнаго званія; сто рублей на здѣшнее же училище для дѣвицъ духовнаго званія и пятьдесятъ рублей на здѣшній дѣтскій пріютъ. Затѣмъ остальные... отослать въ курскую духовную консисторію съ тѣмъ, чтобы половина ихъ теперь же отдана была матери моей; а изъ другой...» распоряженія касательно брата діакона и зятя священника... 7): «Изъ книгъ моихъ, по пересмотру душеприкащиковъ съ здѣшнимъ ректоромъ семинаріи, какихъ нѣтъ въ здѣшнихъ семинарской или ученическихъ библіотекахъ, или какихъ мало, тѣ передать въ семинарскія библіотеки; для ученическихъ библіотекъ, какія изъ моихъ книгъ окажутся для сего годными, половину отдать въ здѣшнюю, а другую отослать во владимірскую ученическую библіотеку; всѣхъ проповѣдниковъ отослать въ курскую епархію, поровну, въ церкви вышепоименованныхъ селъ: Лучекъ, Платы и слободы Радьковки». Затѣмъ распоряженіе касательно ризницы, составлявшей собственность покойнаго архипастыря: большую часть завѣщалъ саратовскому каѳедральному собору, часть крестовой церкви саратовскаго архіерейскаго дома и часть въ Хутынскій монастырь новгородской епархій, въ которомъ былъ настоятелемъ, будучи викаріемъ новгородской митрополіи. 10) «Архіерейскую мою грамату, напечатанную на бѣломъ атласѣ, передать въ соборную ризницу... 12) Приведеніе сего моего завѣщанія въ исполненіе поручаю моимъ душеприкащикамъ: каѳедральнаго собора протоіерею Михаилу Воронцову и здѣшней Срѣтенской церкви священнику Іоанну Альбицкому, которыхъ прошу послѣднюю мою волю исполнить свято и въ точности...».

Затѣмъ собственноручная подпись и скрѣпа по листамъ преосвященнаго завѣщателя и подписи свидѣтелей.

9-го числа октября вчернѣ собственною рукою написалъ владыка письмо къ преосв. Сергію, епископу курскому, о которомъ онъ всегда отзывался съ особеннымъ уваженіемъ. Въ тотъ же день собственноручно написалъ и переписанное подписалъ собственною же рукою наставленіе своимъ «душе прикащикамъ – протоіерею Воронцову и священнику Альбикому». Въ наставленіи завѣщалъ: «1) похоронить прилично, въ чемъ долженъ дѣятельно помогать о. ключарь. 2) На могилѣ скласть склепъ, противъ котораго внизу на кіотѣ прибить мѣдную вызолоченную доску съ надписью: здѣсь покоится тѣло Евѳимія, епископа саратовскаго и царицынскаго, скончавшагося 1863 г. (именно 1863 означенъ), мѣсяца въ » день на 50-мъ году отъ рожденія».

«Помяни его Господи, во царствіи Твоемъ».

«На погребеніе мое вызвать епископа самарскаго» и т. д. Затѣмъ слѣдовали разныя распоряженія, изъ которыхъ болѣе замѣчательно завѣщаніе – пріобрѣтенныя покойнымъ архипастыремъ для сельско-приходскихъ школъ нѣкоторыя «книги, какъ и полученныя изъ сунодальной типографій, разослать чрезъ консисторію безмездно для училищъ; остающіяся таблицы Золотова», которыя покойный архипастырь весьма уважалъ, хотя и зналъ, что народъ, особенно въ раскольническихъ и полураскольническихъ селеніяхъ, противъ нихъ предубѣжденъ, «тоже разослать чрезъ консисторію, гдѣ онѣ съ большею пользою могутъ быть употреблены». Значитъ, владыка и на смертномъ одрѣ благословилъ дѣло народнаго обученія, которому столько трудовъ и заботъ посвятилъ при жизни.

Въ тѣ же два дня (9 и 10 октября) онъ собственноручно написалъ двѣ резолюціи, съ предоставленіемъ священническихъ мѣстъ въ саратовской епархіи двумъ студентамъ перепросившимся въ нашъ край изъ другихъ епархій. Эти молодые люди, получивъ распоряженіе о принятіи ихъ въ саратовскую епархію, прибыли сюда уже женатые, когда владыка уже лежалъ на смертномъ одрѣ. Что было бы съ ними въ чужомъ краю, если бъ умирающій архипастырь не озаботился окончательнымъ устроеніемъ ихъ судьбы, предоставленіемъ имъ священническихъ мѣстъ? Надо думать, оба новопоставленные священники до могилы своей не забудутъ его въ своихъ молитвахъ. Въ тотъ же день, 10-го октября, владыка написалъ и переписанное подписалъ собственною рукою завѣщаніе къ своей паствѣ саратовской. Вотъ оно:

«Возлюбленные отцы, братія и сестры богоспасаемыя паствы саратовскія!

«Мало времени пришельствовалъ я среди васъ, и вотъ, по волѣ Вышней, иду уже къ Пастыреначальнику Господу Іисусу, чтобы отдать отчетъ, между прочимъ, и о пастырствѣ моемъ между вами. Страшусь отвѣта сего.... Но вы прощеніемъ своимъ во всѣхъ вольныхъ и невольныхъ моихъ опущеніяхъ, чѣмъ кому я долженъ былъ, а паче усердною – домашнею и церковною молитвою споспѣшествуйте мнѣ въ тяжкомъ предстоящемъ мнѣ отвѣтѣ за васъ и за себя; болѣе же всего, образомъ мыслей въ духѣ древняго христіанства, жизнію по ученію Церкви православной и образомъ дѣйствій искреннимъ, добросовѣстнымъ, вседушно преданнымъ нераздѣльной землѣ русской и ея великодушному Монарху, устрояйте дѣла такъ, чтобы и другіе пастыри ваши, на служеніе вамъ посылаеміи, съ радостію сіе творили, а не воздыхающе. Что же до меня, то я съ своей стороны съ любовію всѣхъ васъ прощаю и разрѣшаю, кромѣ связанныхъ по суду власти духовной, и аще обрѣту благодать предъ Богомъ, усердно буду молиться о благопоспѣшеніи вамъ въ жизни здѣшней духовной, семейной и гражданской, а паче всего о наслѣдованіи жизни вѣчной, блаженной. Аминь».

Въ заключеніи собственноручная подпись: «Смиренный Евѳимій, епископъ саратовскій и царицынскій. 10-го октября 1863 года». И тутъ же собственноручная приписка карандашемъ: «это протодіакономъ должно быть прочитано по окончаніи погребенія у гроба моего, обратясь къ народу».

Съ вечера того же дня (10 октября) началъ владыка очищать свой кабинетъ отъ всѣхъ бумагъ. О. экономъ и письмоводитель разбирали и подавали ему бумаги; онъ самъ карандашемъ дѣлалъ на нихъ надписи, съ какою бумагою какъ поступить, распорядившись – однѣ уничтожить, другія передать въ консисторію, третьи оставить его преемнику по епископской каѳедрѣ. Такая очистка кабинета съ перерывами продолжалась до 15 числа.

Октября 11-го исписалъ онъ карандашемъ почти поллиста, дѣлая распоряженія касательно подробностей своего собственнаго погребенія: «одѣть меня, кромѣ бѣлья, въ подрясникъ, въ которомъ пріобщался, подпоясать поясомъ» такимъ-то, а затѣмъ архіерейское облаченіе соборное темное, но приличное, взамѣнъ многаго моего, поступающаго въ соборъ; панагію мою маленькую, крестъ мой красненькій, если нѣтъ подешевле, соборнаго, затѣмъ митру соборную не неприличную, воздухъ, крестъ въ руки мой мѣдный келейный, вычистивши его прежде, евангеліе соборное, хотя бы то, въ замѣнъ котораго я сдѣлалъ новое. Затѣмъ поверхъ гроба мантія, раскинутая во всю ширину (при погребеніи она снимется) и покровъ, если гдѣ въ церкви найдется готовый, приличный. Гробъ обить темно-фіолетовымъ полубархатомъ съ позументами и кистями мишурными. Тѣло по облаченіи и до положенія еще во гробъ выставить въ залѣ, а по положеніи вынести въ соборъ, отправляя ежедневно по двѣ панихиды общихъ въ 11 часовъ утра, и въ 5 или 6 вечера, не препятствуя служить и частныя панихиды. По погребеніи тѣло должно быть обнесено вокругъ собора, въ третій день общая панихида, въ полуголовой и годовой тоже». Кромѣ того въ этотъ же день собственно ручно, перомъ, а не карандашемъ, дѣлалъ владыка на описи собственнаго имущества отмѣтки, кому что оставляетъ на память и въ благословеніе: всѣмъ изъ близкихъ своихъ оставилъ по какому-либо памятнику; сюда пошли его кресты, чотки, иконы и т. п. Среди этихъ предсмертныхъ распоряженій къ мысли о близкой предстоящей смерти относился онъ съ полнѣйшимъ христіанскимъ спокойствіемъ.

Вечеромъ 12 октября, въ субботу, онъ приказалъ призвать къ себѣ шестерыхъ пѣвцовъ, чтобъ они пропѣли для него: 1) Реку Богу: почто мя забылъ еси?... 2) Предстательство христіана непостыдное, ходатайство ко Творцу непреложное, 3) Пріидите ублажимъ Іосифа приснопамятнаго, 4) Се женихъ грядетъ въ полунощи, и блаженъ рабъ, его же обрящетъ бдяща, и 5) Чертогъ Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имамъ, да вниду въ онъ. Умилительное пѣніе этихъ трогательныхъ церковныхъ пѣсней, видимо, имѣло благотворное дѣйствіе на него. Онъ приказалъ напоить пѣвчихъ чаемъ и поблагодарить; а въ 9 часовъ вечера, когда прибылъ къ нему докторъ, просилъ избавить его отъ лѣкарствъ; потомъ велѣлъ послать за каѳедральнымъ протоіереемъ и, когда тотъ прибылъ, велѣлъ ему распорядиться относительно совершенія надъ нимъ на завтра таинства елеосвященія. Но въ 11 часовъ вечера о. экономъ архіерейскаго дома, прибывъ къ ректору, сказалъ: «плохъ, больно плохъ... Не знаю, какъ бы онъ пережилъ сегоднишнюю ночь.... Тотрудитесь завтра въ крестовой церкви совершить литургію, въ шесть часовъ, съ двумя іеромонахами; послѣ литургіи владыка причастится, а потомъ и особоруется. Вы же втроемъ и особоруете. Такъ самъ распорядился...».

Въ шесть часовъ утра 13 октября въ воскресенье въ крестовой церкви архимандритомъ Никаноромъ соборнѣ съ двумя крестовыми іеромонахами начата божественная литургія. Въ это время въ спальной комнатѣ владыка самъ умылся, сидя въ креслахъ, и приказалъ себя облачить въ святительскую мантію и епитрахиль. Въ крестовой церкви и комнатахъ архіерейскаго дома, несмотря на ранній часъ совершенія литургіи, народу собралось довольно: это были большею частію наставники и воспитанники семинаріи, которыхъ успѣли повѣстить, что надъ владыкою будетъ совершаться соборованіе. Когда во время причастна изнесены были св. дары изъ церкви во внутреннія кельи нашего архипастыря до самой спальни, – онъ срѣтилъ грядущаго Господа стоя, и поклонился низко землекасательно. На умиленномъ, молящемся, изможденномъ лицѣ его мы ясно прочитали смерть. Ноги не держатъ, руки трясутся, голова держится нетвердо, вся фигура опустилась, повисла. Неяснымъ, сиплымъ голосомъ онъ, поддерживаемый другими, произнесъ молитву: вѣрую, Господи, и исповѣдую, яко Ты еси воистину Христосъ Сына Бога живаго... причастился подъ обоими раздѣльными видами, пречистаго тѣла и крови Господнихъ, и послѣ причастія низко поклонился и воскликнулъ: слава Тебѣ Боже, слава Тебѣ Боже, слава Тебѣ Боже! Мы ушли обратно въ церковь тѣмъ же торжественнымъ ходомъ, какъ и вошли.

По окончаніи литургіи, семъ священниковъ изъ высшаго духовенства и іеромонаховъ крестовой церкви, въ сопровожденіи діаконовъ, шести человѣкъ пѣвцовъ и значительнаго стеченія народа, прибыли изъ церкви въ священныхъ облаченіяхъ къ болящему архипастырю. Архипастырь въ рясѣ, съ панагіею на персяхъ, со свѣчею въ рукѣ, лежалъ въ углубленіи спальни на своемъ одрѣ. Въ головахъ у него стоялъ келейникъ о. Василій, въ ногахъ экономъ о. Іоаннъ Альбицкій. Таинство елеосвященія совершено торжественно; пѣніе, особенно священнослужащихъ, было стройно величественно и умилительно-трогательно, особенно пѣніе припѣвовъ, какъ-то: многомилостиве Господи, услыши насъ грѣшныхъ, молящихся Тебѣ. Во все время совершенія св. таинства архипастырь лежалъ совершенно спокойно. Когда надо было читать надъ нимъ послѣднюю молитву, его подняли и держали въ сидячемъ положеніи. По произнесеніи отпуста, владыка лежа спокойно, слабо и съ большими разстановками произнесъ: «простите мя отцы и братія и помолитесь о мнѣ грѣшномъ....». Всѣ пали предъ нимъ на землю. Владыка продолжалъ: «простите мя, отцы и братія... простите не офиціально, а на самомъ дѣлѣ... Въ жизни неизбѣжны разныя встрѣчи и столкновенія... При встрѣчахъ и столкновеніяхъ взаимныя огорченія... Особенно въ моемъ положеніи... Еще разъ простите... Живите, не чуждаясь живаго... Но помните и часъ смертный.... который застаетъ насъ... видите какъ....». Болящій тутъ развелъ руками, указывая на самого себя, «и дѣлаетъ изъ человѣка, – царя природы... видите что....» опять развелъ руками, указывая на самого себя, «Богъ вѣсть что...». Мы поодиначкѣ стали подходить, кланяться до земли и принимать благословеніе. Каждому наставнику семинаріи, принимавшему благословеніе, онъ говорилъ: «благодарю васъ за службу». Ивану Тимоѳеевичу Полеводину, старостѣ каѳедральнаго собора, благословляя его, сказалъ: «благодарю васъ за усердіе ваше ко мнѣ. Соборъ, соборъ, соборъ!» т. е., спѣшите отдѣлывать соборъ. Одну благочестивую даму тоже благодарилъ и просилъ помолиться за него. Прочихъ всѣхъ, а всѣхъ было много, благословлялъ молча. Благословеніе длилось довольно долго. Особенно много было воспитанниковъ семинаріи. Подходили къ благословенію всѣ, кто тутъ былъ, и женщины и дѣти. По выходѣ всѣхъ изъ спальни, владыка приказалъ эконому и келейнику себя раздѣть и положить въ постель. Когда его уложили, онъ перекрестился и произнесъ: «слава Тебѣ Господи, слава Тебѣ! Теперь я все сдѣлалъ и совершенно предамъ себя волѣ Божіей».

Въ понедѣльникъ 14 октября и во вторникъ 15, владыка занимался разборкою бумагъ своего кабинета, дѣлая по прежнему на нихъ отмѣтки карандашемъ, какую куда передать, какую уничтожить. Бумаги, назначаемыя къ уничтоженію, тутъ же сжигались. Въ одинъ изъ этихъ дней онъ собственноручно написалъ письмо и къ будущему преемнику своему, какъ это принято дѣлать у архіереевъ, когда они перемѣщаются съ одной каѳедры на другую. Тогда же, 15 октября, прибыли изъ г. Вольска тамошніе извѣстнѣйшіе врачи, посмотрѣть больнаго. Осмотръ произведенъ ими въ присутствіи, домашняго врача и почти всѣхъ членовъ и секретаря консисторіи (и прежніе консиліумы, исключая первый, происходили въ присутствіи тѣхъ же секретаря и членовъ консисторіи); лѣченіе признано правильнымъ, болѣзнь уступающею принятымъ средствамъ, но тѣмъ не менѣе опасною, потому что больной находился въ крайне обезсиленномъ состояніи – и отъ потери крови и отъ недостатка питанія. И самъ больной не питалъ никакой надежды на свое выздоровленіе, но тѣмъ не менѣе еще имѣлъ въ себѣ столько силы, что 16 октября, въ среду, написалъ карандашемъ на трехъ лоскутахъ бумаги свои предсмертныя распоряженія. На одномъ изъ нихъ написано: «Завѣщаніе, опись» (имѣнію) «и реестръ» (книгамъ) «теперь же запечатать. Печать большую» (архіерейскую) «по минованіи надобности терпугомъ испортить. Малыя печати отослать домой» (роднымъ)... «Дѣла, не разобранныя еще, разобрать и разсортировать по прежнему моему примѣру и наставленію». На другихъ умирающій архипастырь сталъ было писать, да не кончилъ, нѣчто въ родѣ собственнаго некролога. «За неимѣніемъ способныхъ родственниковъ», писалъ онъ, «тебѣ, Иванъ Гавриловичь» (Альбицкій, экономъ архіерейскаго дома), «передаю мою переписку, мои сочиненія и т. п., съ тѣмъ, чтобы ты, завѣдывая такъ сказать моими фамильными документами, способствовалъ самъ или чрезъ кого другаго написанію напр. моего некролога или и жизни, еслибъ то когда потребовалось. Въ дополненіе къ документамъ могу передать, что я родился 1813 г., декабря 20, отъ причетника, курской губерніи, корочанскаго уѣзда слободы Радьковки, вознесенской церкви Ивана Григорьева сына Бѣликова и законной жены его и нынѣ также здравствующей Надежды Андреевой Поповой (по второму мужу). Учился я въ приходскомъ училищѣ въ г. Корочѣ, потомъ въ уѣздномъ въ г. Бѣлгородѣ, далѣе въ тамошней семинаріи, въ кіевской академіи. Прочая моя служба извѣстна».

Съ разсказовъ покойнаго архипастыря, прибавимъ нѣсколько словъ о первыхъ годахъ его молодой, малоизвѣстной другимъ, жизни, предоставляя написаніе полной и особенно служебной его біографіи другому времени и другимъ лицамъ».

Имя его, данное во св. крещеніи, было Петръ. На третьемъ году онъ лишился отца, послѣ котораго осталось ихъ двое сиротъ, кромѣ матери, старшая сестра, да онъ младшій и единственный сынъ. Его мать, для прокормленія всей семьи, вышла замужъ за другаго, съ предоставленіемъ отчиму отцовскаго причетническаго мѣста. По его разсказамъ устнымъ, отчимъ его былъ человѣкъ суровый; семья его принуждена была нести много тяжкихъ работъ по дому, такъ что будущій архіерей и пахалъ и косилъ и молотилъ, не говоря о разныхъ другихъ подѣлкахъ по дому, и отлично изучилъ эти искусства наиболѣе близкаго къ природѣ быта. Работами, суровымъ обращеніемъ, скудостью содержанія, отчимъ утомлялъ его, уже школьника и семинариста, въ каникулярное время – до того, что онъ рѣдко имѣлъ терпѣніе доживать каникулы дома и, не доживши, уходилъ въ бурсу, какъ ни мало радостнаго представляла жизнь въ бурсѣ, и особенно въ каникулярное время. Угрюмыя обстоятельства его дѣтства имѣли такое вліяніе на его характеръ, что, по его собственнымъ словамъ, съ первыхъ годовъ жизни онъ никогда не предавался никакимъ дѣтскимъ играмъ и забавамъ, а все развлеченіе его, въ часы досуга отъ домашнихъ работъ, состояло только въ томъ, что онъ выходилъ посидѣть на завалину своего дома. Но вышедши въ люди, онъ всѣ старыя невзгоды простилъ и посильно благотворилъ всему своему семейству. Родную по отцу сестру его, – еще въ ту пору, когда онъ мало могъ имѣть вліянія на семью, выдали замужъ за простаго поселянина: эта сестра осталась для него наиболѣе любимою до гроба; и вблизи гроба, на смертномъ одрѣ онъ вспомнилъ о ней съ большею теплотою, чѣмъ о прочихъ своихъ родныхъ, за исключеніемъ матери; ей, этой сестрѣ, завѣщалъ онъ покоить въ средѣ своей семьи до смерти общую мать ихъ, по смерти честно похоронить ее и въ день смерти его собственной, чинить по немъ съ родителями годичныя поминовенія.

Отъ отчима имѣлъ онъ себѣ одного брата и двухъ сестеръ. Эти въ люди вышли уже подъ вліяніемъ его благо творительности. Старшую сестру удалось ему пристроить за діакона: отъ этого-то брака родился вышеупомянутый въ завѣщаніи покойнаго архипастыря племянникъ; а младшую устроилъ за священника. Съ отчимомъ же, при всѣхъ усиліяхъ благотворить ему, покойный оставался не въ ладахъ до самой смерти отчима; владыка разсказывалъ, что когда будучи уже ректоромъ владимірской семинарія прибылъ онъ на родину въ домъ отчима, къ изумленію своему увидѣлъ, что отчимъ не носитъ платья, которое пасынокъ-архимандритъ послалъ ему и которое въ домѣ было цѣло. Насталъ какой-то праздникъ, пасынокъ-архимандритъ убѣждалъ отчима пріодѣться въ церковь; тотъ одѣлся, но не въ суконный чистый подрясникъ, – даръ пасынка, а какой-то деревенскій балаховъ, длиною по колѣна, и такъ отправился въ церковь: «куды-де и зачѣмъ намъ»?

Въ бурсѣ также, по словамъ его, жизнь его не представляла много радостнаго и свѣтлаго. Какъ человѣкъ доброй старой школы, а не этой юной школы хульниковъ, родителямъ противниковъ, неблагодарныхъ, непримирительныхъ (1 Тим. 3, 1-7), юныхъ лѣтами и опытностью, порицателей всего старшаго ихъ, плюющихъ на свою собственную колыбель, – какъ человѣкъ доброй старой школы, онъ нашелъ и нужнымъ и справедливымъ сказать свое предсмертное «спасибо добрымъ людямъ и за то». По его разсказамъ, въ бурсѣ терпѣли они иногда и холодъ и голодъ; изъ-за лишней порціи какой-нибудь каши, изъ-за лишняго куска хлѣба, – кололи, бывало, для сторожей, которые тутъ оказывались ужь ихъ патронами, дубовыя дрова, въ угоду тѣмъ же патронамъ таскали ушатами воду, которую должны были таскать тѣ же ихъ патроны. По его разсказамъ, онъ въ низшемъ отдѣленіи семинаріи спалъ на голыхъ доскахъ кровати; войлокъ былъ, да украли. Однажды пріѣхалъ ревизоръ и въ сопровожденіи начальства пошелъ по комнатамъ; всѣ должны были стоять у своей койки; но чѣмъ койку прикрыть? За неимѣніемъ простыни или одѣяла, подушки или тюфяка, онъ растянулъ на кровати единственный свой тулупишко; ревизоръ прошелъ, улыбнулся и сказалъ, указывая на его постель: «institutionibus monassticis». Но на бѣднаго семинариста начальство обратило вниманіе. Ректоръ семинаріи архимандритъ Елпидифоръ, о которомъ покойный архипастырь вспоминалъ всегда съ теплымъ чувствомъ, сталъ помогать ему въ его нуждѣ. Много также помогалъ ему, дѣлился съ нимъ каждымъ кускомъ хлѣба, каждою копѣйкою, довольно достаточный по средствамъ товарищъ его по семинаріи и другъ какъ въ семинаріи, такъ и послѣ навсегда, нѣкто Аркадій Ивановичъ Дагаeвъ, подъ конецъ своей недолговѣчной жизни бывшій совѣтникомъ въ каменецъ-подольской палатѣ государственныхъ имуществъ. А въ богословскомъ классѣ онъ, трудолюбивый, хорошо успѣвавшій, заслужившій вниманіе начальства и уваженіе товарищей, могъ уже добывать копѣйку и собственными трудами. Онъ твердо помнилъ и не разъ вспоминалъ время, какъ въ первый разъ, на собственную трудовую копѣйку, сшилъ себѣ, и въ первый разъ въ жизни надѣлъ на себя халатъ. Усиленные труды для себя и для другихъ въ послѣдніе годы воспитанія его въ бѣлгородской семинаріи, накликали на него, несмотря на раннія лѣта, тотъ недугъ (геморой), который провожалъ его всю жизнь и сложилъ въ гробъ. Подъ конецъ пребыванія своего въ семинаріи, по совѣту лечившаго его врача, который замѣтилъ въ немъ основательное знаніе латинскаго языка, онъ готовился къ поступленію на медицинскій факультетъ въ университетъ. Но ректоръ, архимандритъ Елпидифоръ, счелъ за лучшее послать его, какъ даровитаго студента, въ кіевскую духовную академію. Въ академіи, по цѣлымъ полугодіямъ не выходилъ онъ изъ больницы. Крайнее трудолюбіе его увѣнчано было степенью магистра. Въ аттестатѣ у него поставлена одна отмѣтка по всѣмъ предметамъ: отлично хорошо.

Подробностей дальнѣйшей служебной дѣятельности его касаться не станемъ. По послужному его списку, въ монашество поступилъ онъ въ Кіевѣ въ 1839 г. мая 2; рукоположенъ во іеродіакона тамъ же, и въ томъ же году, августа 1; въ іеромонаха августа 16; опредѣленъ профессоромъ богословскихъ наукъ во владимірскую семинарію въ томъ же году сентября 27; опредѣленъ инспекторомъ той же семинаріи 1841 г., іюня 23; за отлично-усердное, исправное и полезное прохожденіе возложенныхъ на него должностей возведенъ въ санъ архимандрита 1846 г., іюня 8; опредѣленъ ректоромъ той же семинаріи 1847 г., марта 14; въ 1852 г. вызванъ былъ въ Петербургъ на чреду священнослуженія и проповѣданія слова Божія, – вызванъ былъ, между прочимъ, какъ образцовый ректоръ семинаріи, въ видахъ получить назначеніе въ ректора казанской академіи, но не получилъ потому, что покойный синодальный оберъ-прокуроръ графъ Протасовъ, услышавъ отъ него лично, что всю службу свою прошелъ онъ въ одной только владимірской семинаріи, тутъ же сказалъ ему: «а, вы не можете быть ректоромъ академіи потому, что не можете сравнивать, мало видѣли». И вмѣсто казанской академіи назначенъ былъ ректоромъ въ новгородскую семинарію въ 1852 г. іюля 7; въ 1856 г. декабря 2, въ С. Петербургѣ въ Казанскомъ соборѣ хиротонисанъ въ санъ епископа старорусскаго, викарія новгородской епархіи; а въ 1860 г., августа 29, по докладу Святѣйшаго Сvнода Всемилостивѣйше повелѣно ему быть епископомъ саратовскимъ и царицынскимъ.

Его внимательность къ своимъ обязанностямъ, его заботливость о порученныхъ ему интересахъ; его трудолюбіе на всѣхъ поприщахъ его жизни были необычайны. Знавъ его лично съ 1852 г. въ С. Петербургѣ, и встрѣтивъ въ Саратовѣ въ 1860 г., мы его не узнали: это былъ не прежній человѣкъ; крайніе труды и плодъ ихъ, болѣзни въ 46 лѣтъ его жизни дали ему видъ старца. Въ служеніе свое въ Саратовѣ онъ на сонъ удѣлялъ не болѣе 4-5 часовъ въ сутки; а какимъ-либо приличнымъ развлеченіямъ, выѣздамъ, за исключеніемъ необходимыхъ, церемоніальныхъ, не удѣлялъ ни одного часа. Оттого, кромѣ гемороя, страдалъ онъ завалами печени, постоянными разливами желчи, ревматизмомъ ногъ, чувствительностію зрѣнія до раздраженія; къ простудѣ чутокъ былъ до того, что простуживался переходя изъ одной комнаты въ другую, – въ комнатахъ, иногда даже лѣтомъ, не скидывалъ теплаго платья, а на ногахъ, кромѣ довольно теплой обуви, носилъ даже въ комнатахъ галоши. Неудивительно послѣ того, что онъ и умиралъ, при покорности промыслу Божію, изрекшему ему свой приговоръ перехода въ вѣчность, съ такимъ равнодушіемъ къ жизни временной: «сзади у себя я вижу только труды и болѣзни», говорилъ онъ предъ смертью, «впереди вижу еще больше трудовъ и болѣзней». Но, продолжимъ исторію предсмертныхъ дней архипастыря.

Въ тотъ же день (въ среду 16 октября), онъ приказалъ принести себѣ иконы, вновь написанныя для нижняго собора. И когда онѣ были принесены, долго осматривалъ ихъ, и особенно икону Воскресенія Христова, и по осмотрѣ сказалъ: «хорошо, очень хорошо». Потомъ въ 8 часовъ вечера подозвалъ къ себѣ о. эконома, и сказалъ: «со мною смертельная тоска. Сядь здѣсь и почитай послѣднюю бесѣду Іисуса Христа съ учениками». Тотъ сталъ читать. Прослушавъ всю 14-ю главу Евангелія отъ Іоанна, влады ка сказалъ: «довольно». Но съ наступленіемъ ночи (съ 16 на 17 октября) онъ сталъ тревоженъ, часто подзывалъ къ себѣ людей, часто требовалъ, чтобъ его переворачивали. Мы, сторонніе, въ это время были въ канцеляріи архіерейской, гдѣ занимались соображеніями, что станемъ дѣлать въ первыя минуты, если владыка скончается. Соображенія наши прерваны были о. экономомъ, который, прибѣжавъ къ намъ, сказалъ: «ахъ, Боже мой! Отходную требуетъ!». Послали за духовникомъ, а вслѣдъ за нимъ и сами вошли въ спальню владыки. Владыка, лежалъ на постели. Противъ глазъ его на простѣнкѣ, уставленномъ св. иконами, горѣла лампадка передъ образомъ Спасителя; тутъ же ярко горѣла и восковая свѣча, предъ стоящимъ на столикѣ крестомъ и распятіемъ, тѣмъ самымъ, который умирающій архипастырь завѣщалъ дать ему въ руки по смерти. Духовникъ облачился въ ризы и возгласилъ: благословена Богъ нашъ, всегда, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ. Аминь. Слава Тебѣ Боже наша, слава Тебѣ! Какъ разъ въ эту минуту пробило 12 часовъ. Когда духовникъ дочиталъ до канона на исходъ души, мы четверо – ректоръ, каѳедральный, ключарь и протодіаконъ, невидимые умирающему изъ за ширмы, тихо запѣли ирмосы: яко по суху пѣшешествовъ Израиль... и т. д. Нигдѣ, ни въ какую минуту, ни въ какихъ другихъ обстоятельствахъ не могъ быть болѣе умѣстно, чѣмъ въ эту минуту здѣсь, пропѣтъ этотъ глубочайшаго христіанскаго смысла ирмосъ: житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, къ тихому пристанищу Твоему притекъ вопію Ти: возведи отъ тли животъ мой, Многомилостиве... Въ началѣ чтенія отходной владыка сказалъ о. эконому: «возьми мою правую руку и крести меня». Экономъ заплакалъ. Замѣтивъ его слезы, сказалъ: «ты плачешь. Пусть Василій возьметъ и креститъ меня». Но экономъ испросилъ благословеніе продолжать его приказаніе.

По пропѣтіи канона и по прочтеніи послѣдней молитвы на исходъ души, духовникъ поднесъ умирающему облобызать св. крестъ. Онъ облобызалъ молча. Экономъ и келейникъ Василій, стоя у одра на колѣняхъ, стонали; владыка благословилъ ихъ молча. Стали подходить мы, кланяясь умирающему доземно, владыка благословилъ каждаго изъ насъ молча. Послѣ того келейникъ Василій снялъ со стѣны одну изъ иконъ и далъ ее въ руки владыкѣ, а самъ сталъ на колѣни. Владыка благословилъ его св. иконою, также молча. Тотъ же келейникъ снялъ со стѣны другую икону для благословенія архіерейскаго племянника. Когда племянникъ явился, владыка велѣлъ ему стать на колѣни, и сказалъ: «вотъ я умираю; отказываю тебѣ довольно денегъ. Учись. Будешь учиться, будешь счастливъ, не станешь учиться, вини себя... Тебя отправятъ на родину въ Курскъ. Кланяйся моимъ роднымъ и особенно матушкѣ. Скажи, что я хотѣлъ имъ послужить, какъ и служилъ довольно, но Богъ не судилъ... Пока ты будешь здѣсь, вотъ», указывая на о. эконома, «тебѣ отецъ и наставникъ и руководитель, слушайся его; а вотъ», указывая на келейника Василія, «тебѣ братъ и совѣтникъ въ жизни...». Затѣмъ благословилъ его св. иконою, и потребовалъ, чтобъ его переворотили на другой бокъ лицомъ къ стѣнѣ, и отворили всѣ форточки. Его приказаніе было исполнено. Мы провели все время до утра въ другой комнатѣ. А умирающій это, послѣднее для него, утро провелъ въ тоскѣ; но не выразилъ ни одной жалобы, только часто приказывалъ переворачивать себя съ боку на бокъ, а потомъ потребовалъ къ себѣ башмачника. Когда башмачникъ явился, владыка сказалъ: «сшей мнѣ башмаки. Мѣрку взять съ такихъ-то моихъ галошъ. Сошьешь?».

– Сошью, ваше преосвященство, отвѣчалъ башмачникъ.

«Смотри же, непремѣнно къ вечеру. Сошьешь?».

– Сошью, ваше преосвященство,

Къ вечеру башмаки были готовы, и надѣты на ноги уже умершаго.

Въ двѣнадцатомъ часу дня, владыка приказалъ о. эконому предъ св. иконами читать акаѳистъ Іисусу Сладчайшему; во время чтенія крестился. Послѣ этого велѣлъ одѣтъ себя одѣялами такъ, чтобы воздухъ нигдѣ не проникалъ; почувствовалъ уже холодъ смертный. Въ два часа пополу дни сказалъ о. эконому: «сядь тутъ около постели, сядь надолго; будешь подавать мнѣ полосканье и все, что прикажу. Да почитай мнѣ что нибудь.»

– Что прикажете?

«Наизусть что нибудь прочитай.»

– Что прикажете, ваше преосвященство?

«Читай: Боже, милостивъ буди мнѣ грѣшному, читай долго, сряду минуты четыре».

Тотъ сталъ читать молитву, и владыка успокоился, будто заснулъ. Потомъ вдругъ спросилъ: «всѣ ли вы дома? Будьте всѣ дома, не уходите отсюда. Можетъ быть скор...». Послѣднее слово, конечно, скоро, трудно было разслышать. Въ три часа, велѣлъ переложить себя на правый бокъ, лицомъ къ комнатѣ, три раза перекрестился и спросилъ: «кто здѣсь? пусть всѣ войдутъ сюда». Тотчасъ же дана была повѣстка духовенству, что кто желаетъ, можетъ идти принимать послѣднее благословеніе владыки. Тотчасъ же собралось много духовныхъ и недуховныхъ лицъ, мужчинъ и женщинъ. Когда всѣ собрались и умирающему архипастырю было доложено, онъ сказалъ: «пусть войдутъ что поклонится и уходятъ», стали подходитъ. Священники впереди. «Я всѣхъ узнаю», говорилъ умирающій, благословляя. – «Это Иванъ Ивановичь Поздневъ (священникъ); молите Бога о мнѣ. А это Пальмовъ» (священникъ). А священнику И. С. Архангельскому сказалъ: «вы у меня тюрьмою, тюрьмою занимайтесь». Смѣшалъ: священникъ Архангельскій священствовалъ въ тюремномъ замкѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Крестилъ всѣхъ и каждаго большимъ крестомъ. Благословивъ всѣхъ, онъ опять будто заснулъ. Въ эту пору пріютились по угламъ спальни, кромѣ безотходно остававшихся тутъ о. эконома и келейника о. Василія, ректоръ семинаріи, членъ консисторіи протоіерей І. В. Любомудровъ и секретарь консисторіи. Всѣ хранили глубокое молчаніе. Сюда же вошелъ и инспекторъ семинаріи. Владыка, замѣтивъ, какъ онъ вошелъ въ спальню, благословилъ его издали по воздуху. За инспекторомъ подошелъ ректоръ и, поклонившись до земли, принялъ благословеніе. Владыка явно не спалъ, гладилъ рукою бороду, разводилъ руками по постели. Вдругъ опять спросилъ: «кто здѣсь?».

О. экономъ громко сказалъ: «Иванъ Тимоѳеичъ Полеводинъ и нѣкоторые другіе здѣсь желаютъ принять благословеніе вашего преосвященства».

Предъ этимъ, по уходѣ принявшихъ благословеніе, въ сосѣдней съ спальнею библіотечной комнатѣ набралось еще немало людей, желавшихъ принять послѣднее благословеніе. Нѣкоторые долго поджидали; но, видя что владыкѣ о нихъ не докладываютъ, разошлись, и остались только староста каѳедральнаго собора Иванъ Тимоѳеичъ Полеводинъ, человѣкъ слишкомъ хорошо извѣстный владыкѣ, и еще священникъ казанской церкви о. Ѳеодоровскій. На докладъ о нихъ владыкѣ онъ промолчалъ.

О, экономъ опять громко сказалъ: «Иванъ Тимоѳеичъ Полеводинъ и нѣкоторые другіе желаютъ принять благословеніе вашего преосвященства».

Владыка сказалъ: «пусть войдутъ, поклонятся и уходятъ».

Это были послѣднія его слова.

Тѣ вошли, Владыка благословилъ ихъ молча, и, казалось, будто бы заснулъ. Вотъ легкій, едва замѣтный для уха, въ дыханіи хрипъ. Вотъ короткое дыханіе, отрывчатое. Вотъ еще одинъ вздохъ, легкій, едва слышный, и... ничего не слышно. Нѣтъ, еще одинъ такой же... и ничего не слышно... Ждали долго... Ничего не слышно... Разомъ, въ одно мгновеніе, всѣ мы поднялись и пошли къ постели. Смотримъ, – жизнь угасла... Старѣйшій по чину произнесъ отпустъ: Достойно есть яко воистину блажати тя Богородицу... Слава Тебѣ, Христе Боже, упованіе наше... Живыми и мертвыми обладаяй, воскресый изъ мертвыхъ Христосъ истинный Богъ нашъ, молитвами пречистыя своея Матере, святыхъ славныхъ и всехвальныхъ апостолъ, преподобныхъ и богоносныхъ отецъ нашихъ и всѣхъ святыхъ, душу отъ насъ преставльшагося раба своего преосвященнаго епископа Евѳимія ва селеніяхъ праведныхъ учинитъ... И: во блаженномъ успеніи вѣчный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему преосвященному епископу Евѳимію, и сотвори ему вѣчную память.

Такъ скончался преосвященный епископъ саратовскій и царицынскій Евѳимій, 17 октября въ 5 часовъ и 20 минутъ.

Въ этотъ вечеръ въ одномъ почтенномъ семействѣ жена и мать семейства, женщина благочестивая, вышла изъ освѣщеннаго кабинета въ неосвѣщенную залу, вышла и въ туже минуту возвратилась назадъ съ тѣнью тревоги на лицѣ, и на вопросъ мужа: «что съ тобой, отвѣчала: – «должно быть архіерей умеръ, я вышла въ залу, и мнѣ показалось, что онъ стоитъ тутъ. Недобрый знакъ».

О смерти владыки семейство это узнало только на другой день поутру.

Въ туже минуту по смерти покойнаго преосвященнаго Евѳимія спальня его наполнилась народомъ, большею частью лицами духовнаго званія. Давъ имъ взглянуть на покойнаго архипастыря въ томъ же положеніи, какъ онъ скончался, мы пригласили всѣхъ выйдти и сами, т. е. шесть лицъ, бывшихъ очевидцами кончины, да еще каѳедральный протоіерей и ключарь, занялись, по обычаю и уставу церковному, опрятаніемъ честныхъ останковъ усопшаго архипастыря. Въ шесть съ небольшимъ часовъ вечера протяжные удары большаго колокола на соборной колокольнѣ возвѣстили Саратову, что архипастырь отошелъ ко Господу. Въ ту же минуту всѣ комнаты архіерейскаго дома наполнились народомъ. Приготовивъ въ залѣ приличное ложе, священныя архіерейскія облаченія и прочее, и облачившись сами въ священныя ризы, изнесли мы, іереи, честное тѣло усопшаго архипастыря въ залу. Облаченіе почившаго совершено по чину архіерейскаго потребника. Тотчасъ же по облаченіи и возложеніи почившаго архипастыря на уготованное ложе, при многочисленномъ стеченіи народа, совершена соборная панихида. Сдѣлано распоряженіе о чередномъ градскими священниками непрестанномъ чтенія надъ почившимъ св. Евангелія. Секретарь консисторіи тотчасъ же отправилъ телеграммы съ донесеніемъ о смерти преосвященнаго епископа Евѳимія г. сvнодальному оберъ-прокурору и преосвященному Ѳеофилу, епископу самарскому, управлявшему и саратовскою епархіею, отъ котораго на слѣдующій же день въ раннее утро получена телеграмма отвѣтная, что онъ немедленно выѣзжаетъ изъ Самары въ Саратовъ для погребенія усопшаго собрата. Въ слѣдующіе дни до погребенія полнымъ соборомъ духовенства панихиды совершались дважды въ день, поутру послѣ литургіи и вечеромъ около 6-ти часовъ.

Выносъ почившаго преосвященнаго епископа Евѳимія, изъ его келлій, совершился послѣ поздней литургіи въ воскресенье 20-го октября, по слѣдующему чину: въ каѳедральномъ соборѣ и прочихъ городскихъ церквахъ божественная литургія въ этотъ день совершена въ обычное время; въ каѳедральномъ соборѣ начатъ похоронный трезвонъ тотчасъ послѣ звона задостойнаго, и съ тѣмъ вмѣстѣ начался перезвонъ во всѣхъ градскихъ церквахъ. Когда вслѣдъ за каѳедральнымъ соборомъ начался похоронный перезвонъ во всѣхъ градскихъ церквахъ, по окончаніи поздней литургіи, открылись крестные ходы изъ дальнѣйшихъ градскихъ церквей по направленію къ двумъ болѣе центральнымъ пунктамъ: къ церкви Вознесенской-Митрофаньевской съ одной стороны города, а съ другой – сначала къ церкви Троицкой старособорной, потомъ къ церкви Срѣтенской. Главный крестный ходъ направлялся по главной въ Саратовѣ Московской улицѣ, подъ предстоятельствомъ двухъ архимандритовъ, ректора и инспектора семинаріи, потомъ и третьяго о. архимандрита Гавріила. Стеченіе народа было необозримое и неисчислимое. Единовременно три крестные хода отъ церкви Вознесенской-Митрофаньевской, отъ Срѣтенской и отъ каѳедральнаго собора приблизились къ архіерейскому дому. Крестные ходы сопровождались пѣніемъ Богородичныхъ и воскресныхъ ирмосовъ 6-го гласа. Яко по суху пѣшешествовавъ Исраиль... Въ главномъ крестномъ ходѣ по Московской улицѣ церковныя пѣсни эти пѣлись всею массою 600 воспитанниковъ семинаріи и духовнаго училища. Изъ всѣхъ градскихъ церквей при этомъ изнесены были всѣ святыни, износимыя въ обычныхъ крестныхъ ходахъ, какъ-то: выносные кресты, хоругви и т. д. Все духовенство при этомъ, священство, діаконство и стихарные причетники были въ облаченіяхъ глубокаго траура. Когда духовенство взошло въ залу архіерейскаго дома, прибывшій изъ Самары преосвященный епископъ Ѳеофилъ, въ полномъ святительскомъ облаченіи, благословилъ начало литіи. По окончаніи литіи, предъ поднятіемъ гроба почившаго архипастыря, законоучитель саратовскаго института благородныхъ дѣвицъ, протоіерей Павелъ Никитичь Смирновъ произнесъ слѣдующую прощальную рѣчь:

«Оставляешь ты насъ, архипастырь и отецъ нашъ! Оставляешь такъ неожиданно и почти только въ преполовенія дней твоихъ.

«Особенно мы, предварившіе тебя во входѣ въ эту жизнь, не ожидали, что ты предваришь насъ во исходѣ изъ этой жизни.

«Правда, всѣ мы видѣли твои частые, тяжкіе недуги и постоянную слабость твоего здоровья, разстроеннаго многими скорбями, безпрерывными трудами; но мы надѣялись, что Господь Іисусъ Христосъ, поставившій тебя столь высоко на свѣщницѣ церковномъ, укрѣпитъ слабыя тѣлесныя силы твои для продолженія благаго дѣланія въ вертоградѣ Своемъ.

«Не то случилось!

«Страдальче! Трудолюбче! Видно, Господь, взвѣсивъ твои страданія, изчисливъ твои труды, нашелъ, что ихъ довольно уже, и приметъ тебя для вѣчнаго покоя!

«Что же мы съ своей стороны въ эти минуты, когда ты оставляешь земную храмину твою, чтобы уже никогда невозвращаться въ нее, что мы воздадимъ тебѣ за всѣ твои безпокойства, огорченія, скорби, которыя ты вынесъ, за всѣ твои труды, которые ты подъялъ, устрояя наше благо въ этомъ, навсегда оставленномъ тобою, обиталищѣ твоемъ, – что мы воздадимъ тебѣ?

«Одно, что мы можемъ принести тебѣ въ настоящемъ случаѣ, это – молитвенное о тебѣ возношеніе сердецъ нашихъ ко Господу.

«Архипастырь и отецъ нашъ! Здѣсь, въ этой самой храминѣ ты съ любовію срѣталъ насъ, воздвигая святительскія длани твои для осѣненія насъ крестнымъ знаменіемъ; и мы молимъ распеншагося за насъ на крестѣ Господа, да срѣтитъ Онъ тебя своею милостію въ небесныхъ кровахъ своихъ. Здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, гдѣ въ послѣдній разъ покоится освященное твое тѣло, ты удостоивалъ насъ раздѣлять съ тобою вещественную трапезу; здѣсь же питалъ ты насъ и духовною пищею, преподавая намъ совѣты, наставленія, вразумленія, необходимыя какъ для нашего собственнаго спасенія, такъ и для спасенія пасомыхъ нами. Да вчинитъ же тебя Господь Богъ въ число тѣхъ блаженныхъ, которые вкушаютъ нетлѣнную пищу и піютъ отъ потока вѣчныхъ радостей въ царствіи Его. И вся саратовская паства твоя здѣсь, въ продолженіи трехъ лѣтъ, искала у тебя и находила удовлетвореніе своимъ, какъ временнымъ, земнымъ, такъ и вѣчнымъ, духовнымъ потребностямъ; и вся саратовская паства твоя, въ лицѣ предстоящихъ здѣсь тебѣ и несчетнаго сонма ожидающихъ твоего послѣдняго изшествія изъ этого земнаго обиталища твоего, молитъ Господа, да воздастъ Онъ тебѣ за все благое, содѣланное тобою для сей паствы, – да воздастъ сторицею, въ день праведнаго воздаянія своего, и вмѣсто этого земнаго обиталища твоего, которое было безмолвнымъ свидѣтелемъ твоихъ трудовъ, заботъ, безпокойствъ, подъятыхъ тобою для пользы нашей, да вселитъ Онъ тебя въ мѣстѣ свѣтлѣ, въ мѣстѣ прохладнѣ, въ мѣстѣ покойнѣ, гдѣ нѣтъ уже ни трудовъ, ни заботъ, ни болѣзней, ни печали, ни воздыханія, но жизнь безконечная.

«Святителю Христовъ! архіерее Божій! Много, много, очень много безпокоили мы тебя, впродолженіе пребыванія твоего съ нами, нашими прошеніями, и ты не отвергалъ этихъ прошеній нашихъ: не отвергни и послѣдняго и притомъ одного только и притомъ общаго отъ всей твоей паствы прошенія:

«Паства твоя вѣритъ, что это земное обиталище твое было безмолвнымъ свидѣтелемъ и твоихъ молитвъ за Паству твою: не оставляй же этихъ молитвъ, молись за насъ и тамъ, предъ престоломъ Вседержителя, да поможетъ. Онъ и намъ пройти это многотрудное поприще жизни, и да удостоитъ и насъ блаженнаго въ вѣчности соединенія съ Нимъ. Прости».

По окончаніи рѣчи произнесенъ отпустъ литіи и послѣ отпуста возглашено: во блаженномъ успеніи вѣчный покой... и вѣчная память. Затѣмъ духовныя лица, на лентіяхъ подняли гробъ почившаго архипастыря. Съ поднятіемъ гроба въ каѳедральномъ соборѣ и во всѣхъ градскихъ церквахъ начался трезвонъ. Хоръ пѣвчихъ и воспитанники семинаріи возгласили: святый Боже... Общее расположеніе всѣхъ, участвовавшихъ въ крестномъ ходѣ при выносѣ, было такое: 1) выносный крестъ изъ каѳедральнаго собора, несомый діакономъ; 2) гробовая крыша, несомая діаконами; 3) выносные кресты, иконы, хоругви въ рядъ по парно; 4) воспитанники саратовскаго духовнаго училища и семинаріи, по шести въ рядъ; 5) наставники училища и семинаріи, по два въ рядъ; 6) далѣе шли стихарные причетники, по два въ рядъ; за ними діаконы, священники и іеромонахи, по-парно; 7) свѣщеносецъ съ архіерейскою свѣчею и посошникъ съ посохомъ; дикирщикъ съ дикиріемъ и трикирщикъ съ трикиріемъ, духовникъ усопшаго преосвященнаго архипастыря съ клобукомъ и четками его, несомыми на подушкѣ, и почетнѣйшіе священники съ знаками отличій усопшаго, несомыми на подушкахъ; 8) его преосвященство Ѳеофилъ, епископъ самарскій и ставропольскій, сопровождаемый протодіакономъ и иподіаконами; 3) наконецъ члены консисторіи, протоіереи, архимандриты, на лентіяхъ несшіе гробъ почившаго архипастыря.

По внесеніи гроба въ каѳедральный соборъ, и поставленіи на особо-приготовленномъ мѣстѣ, преосвященнымъ епископомъ Ѳеофиломъ въ сослуженіи полнаго собора духовенства совершена панихида, за которою нѣсколько сотъ человѣкъ воспитанниковъ семинаріи и духовнаго училища – вмѣстѣ съ соборомъ духовенства, съ потрясающею печальною торжественностью пѣли ирмосы канона и «со святыми упокой», а вмѣстѣ съ пѣвчими: «вѣчная память». Предъ отпустомъ панихиды, учитель семинаріи Александръ Леопольдовъ, произнесъ надгробную рѣчь. Вспомянувъ нѣкоторыя черты изъ жизни почившаго архипастыря, именно что онъ, сынъ причетника, по милости Божіей, хотя небезтрудно, прошелъ цѣлый рядъ учебныхъ заведеній, отъ низшихъ до высшихъ, что, получивъ высшее духовное образованіе, онъ немало потрудился надъ образованіемъ духовнаго юношества, потомъ давъ Богу высокіе обѣты иночества, постепенно прошелъ всю богоуставленную лѣствицу благодатной іерархіи и втеченіе 6 лѣтъ, удостоился быть въ санѣ святителя, проповѣдникъ затѣмъ обратился къ слушателямъ съ слѣдующимъ размышленіемъ: «Вотъ чѣмъ, гробомъ, оканчивается наше плаваніе по житейскому морю! Ходятъ по нему, по безбрежному, до поры до времени, и беззаботно и безстрашно, иногда даже дерзко и отважно, ходятъ по нему и малыя ладьи и большіе корабли, съ такимъ или другимъ грузомъ знанія, добра и счастія; накрыла туча, ударилъ громъ, и стрѣла смерти, по-видимому, такъ слѣпо разбиваетъ чей нибудь сосудъ, и – пораженный, оглушенный человѣкъ, какбы безъ сознанія, какбы въ инстинктѣ только самосохраненія, спасаетъ свою жизнь чуть не нащепѣ, думаетъ переплыть на обонъ-полъ бытія, на гробовой доскѣ. Не мечтательное ли, не дерзкое ли предпріятіе? Не много ли слишкомъ и не напрасно ли совсѣмъ обѣщаетъ себѣ человѣкъ въ будущемъ? Не довольно ли съ него и того, что судьбами вѣчнаго міротворенія, онъ получилъ на время извѣстную живую форму и исполнилъ свое временное назначеніе? Разбился сосудъ: такъ пусть и лежитъ въ черепкахъ, доколѣ, тайными процессами природы, эти черепки снова обратятся въ животворную персть, или глину, и содѣлаются годными для новаго сосуда. Такъ, или похоже на это, говоритъ модное ученіе нашего времени. Жалкое мудрованіе! Не вѣрьте, молодые и старые мечтатели, не вѣрьте, въ этомъ случаѣ, ни себѣ, ни другимъ,– не вѣрьте самому невѣрію; вѣдь и невѣріе тоже требуетъ отъ своихъ поклонниковъ твердой вѣры, только вѣры неспасающей, а погибельной: вѣрьте лучше вѣрѣ, обѣщающей вамъ будущую жизнь, съ ея праведнымъ воздаяніемъ съ ея благами неизреченными и безконечными!

«Слушатели, христіане! Если бы не было будущей жизни, зачѣмъ было бы въ душѣ нашей ничѣмъ неудовлетворимое на землѣ стремленіе къ истинѣ? Если бы не было будущей жизни, – зачѣмъ была бы въ душѣ нашей ничѣмъ неутолимая на землѣ жажда красоты? Если бы не было будущей жизни, зачѣмъ было бы присуще нашей душѣ такое мучительное и ничѣмъ ненасыщаемое исканіе счастія и блаженства? Если бы не было будущей жизни: зачѣмъ бы желали, предполагали и признавали ее всѣ народы во всѣ вѣка? Если бы не было будущей жизни: гдѣ и когда бы исполнился такъ желанный и цѣлыми народами и частными лицами законъ всемірной правды? Нѣтъ, живъ Богъ, жива душа наша! Богъ вѣчно живъ: не умремъ и мы навсегда съ нашею живою душою. Пусть хоронятъ во гробахъ своихъ животворныя надежды на жизнь будущую живые мертвецы – такъ называемые матеріалисты: нашъ гробъ христіанскій, пріосѣненный животворящимъ крестомъ Христовымъ, послѣ того, какъ благоволилъ въ немъ почить и изъ него воскреснуть божественный источникъ жизни, Господь нашъ Іисусъ Христосъ, незримо источаетъ всѣмъ надежду воскресенія и жизни будущей, – лишь бы онъ, т. е. гробъ нашъ, вѣрою и любовію, былъ связанъ съ гробомъ и крестомъ воскресшаго Господа. «Если Христосъ воскресъ», восклицалъ нѣкогда Апостолъ, «то какъ нѣкоторые говорятъ, что воскресенія мертвыхъ не будетъ? Если же Христосъ не воскресъ, то напрасна и вѣра наша, напрасна и проповѣдь наша (1 Кор. 15, 12. 14)!»

«Нѣкоторые мыслители, уступая вѣрѣ и вѣрующимъ безсмертіе духа, стараются отнять у нихъ, по крайней мѣрѣ, безсмертіе тѣла. Напрасно: у всемогущаго Бога духовъ и всякія плоти, какъ выражается въ своихъ молитвахъ Церковь, отнимать силу воскресить наше тѣло и невозможно и неразумно. Тѣмъ, которые забыли о воскресеніи, мы напомнимъ, древнее апостольское сравненіе о зернѣ пшеничномъ, которое не даетъ плода, если не умираетъ въ землѣ. Неисчерпаемая въ своихъ силахъ природа, погребая на время въ своихъ жизненныхъ браздахъ смертныя тѣла людей, снова и сполна отдастъ всѣхъ мертвецовъ своихъ, когда настанетъ область нетлѣнія. Нѣтъ, не безсмертіе однихъ дѣлъ, а безсмертіе душъ и тѣлъ, – вотъ утѣшительный догматъ нашей вѣры, твердо основанный и на божественномъ и на здравомъ человѣческомъ ученіи, а главное – на требованіяхъ нашего сердца! Не унесутся рѣкою временъ дѣла вѣры и благочестія, не потонутъ въ пропасти забвенія ни народы, ни царства, ни цари, ни архіереи, ни всѣ другіе люди, а спасутся и на скрижаляхъ исторіи, и въ молитвенной памяти церковной, и въ книгѣ животной, если на ихъ жизни и дѣятельности будетъ лежать печать вѣры и общей пользы, а не одного холоднаго эгоистическаго разсчета.

«Три года, безъ нѣсколькихъ дней, почившій архипастырь послужилъ нашей саратовской паствѣ; но не умрутъ, приснопамятны будутъ для саратовской паствы дѣла его. Не умретъ никогда почившій архипастырь нашъ въ памяти нашей уже и по одному тому, что онъ первый изъ святителей саратовскихъ остается съ нами навсегда, что онъ первый разверзаетъ нѣдра земли нашей и какбы освящаетъ ее, грѣшную, своими святительскими останками.

«Покойный преосвященный, коего силы истощались как бы капля по каплѣ, такъ терпѣливо переносилъ свои болѣзни смертныя, съ такою примѣрною вѣрою, любовію и смиреніемъ приготовился въ загробную жизнь, съ такимъ сознаніемъ и подробностію устроилъ все о дому своемъ и о бренной храминѣ тѣла своего, о своихъ близкихъ и дальнихъ, что невольно думалось, что онъ собирается не умирать, а куда-то на время отлучиться, – такъ и хотѣлось спросить: смерть, гдѣ же твое страшное жало?! О, дай Богъ, дай Богъ всѣмъ намъ такой тихой, мирной, сознательной, если не безболѣзненной, то безбоязненной кончины христіанской! И мы наслѣдуемъ ее непремѣнно, если послѣдуемъ предсмертному совѣту нашего почившаго архипастыря. Когда, послѣ совершенія надъ нимъ елеосвященія, мы, въ небольшомъ составѣ священнослужителей, наставниковъ и учениковъ семинаріи, окружили его, лежавшаго на одрѣ болѣзни, вотъ что сказалъ онъ намъ: «простите мя, отцы и братія... Простите не оффиціально, а на самомъ дѣлѣ. Въ жизни неизбѣжны разныя встрѣчи и столкновенія; при встрѣчахъ и столкновеніяхъ – взаимныя огорченія, особенно въ моемъ положеніи. Живите, не чуждаясь живаго; но помните и часъ смертный, который застаетъ насъ – видите какъ, и дѣлаетъ изъ человѣка, – царя природы видите что...». Итакъ, вотъ ключъ для мирной и безбоязненной кончины, помнить послѣдняя наша, помнить часъ смертный!

«Но да молчита всякая плотъ человѣча, да умолкнетъ и мое слабое слово, и да поучаемся лучше всѣ мы безмолвно у безмолвно лежащаго во гробѣ архипастыря нашего, которому въ памяти нашей да будетъ вѣчная, вѣчная, вѣчная память!»

Погребеніе въ Бозѣ почившаго преосвященнаго Евѳимія совершилось въ понедѣльникъ 21 октября, по слѣдующему чину: по удару колокола, въ каѳедральномъ соборѣ, въ половинѣ девятаго часа утра, во всѣхъ градскихъ церквахъ начался обычный къ литургіи благовѣстъ и совершена литургія, и за тѣмъ все духовенство собралось въ каѳедральномъ соборѣ. Здѣсь въ каѳедральномъ соборѣ благовѣстъ къ литургіи начался въ 9 часовъ. Литургію совершалъ преосвященный Ѳеофилъ, епископъ самарскій и ставропольскій, въ сослуженіи 12 лицъ: двухъ архимандритовъ, Гавріила и Александра, пяти протоіереевъ – каѳедральнаго М. С. Воронцова, А. Т. Петровскаго, І. В. Любомудрова, О. А. Соколова, В. И. Жукова, священника Д. І. Крылова, двухъ іеромонаховъ – духовника Антонія и казначея Спасо-преображенскаго монастыря Стефана, священника-ключаря В. А. Ѳеофарова и А. А. Надеждина. За литургіею, въ обычное время, ректоръ архимандритъ Никаноръ произнесъ слѣдующее слово:

«Саратовская земля въ первый разъ имѣетъ печальную честь давать въ своихъ нѣдрахъ послѣднее упокоеніе преставившемуся архіерею, одному изъ трехъ скончавшихся архипастырей саратовской Церкви. Только за два дня до дня, въ который почившій архипастырь ступилъ на саратовскую землю, вступаетъ онъ и въ нѣдра ея, прослуживъ саратовской Церкви почти полное тройственное число лѣтъ. И теперь въ послѣдній разъ около его гроба, мы ждемъ себѣ назиданія изъ этого гроба.

«И услышимъ назиданіе... Не свое слово разумѣемъ, которое призваны предложить вамъ въ эту минуту. Нѣтъ. Мы услышимъ собственное слово на вѣки умолкнувшаго архипастыря нашего, услышимъ чрезъ нѣсколько минутъ завѣщаніе его къ оставляемой имъ паствѣ, завѣщаніе начертанное его рукою на смертномъ одрѣ.

«По неуклонной заботливости объ исполненіи своихъ обязанностей, онъ самъ позаботился исполнить половину послѣдней обязанности своего пастырскаго долга – въ послѣдній разъ поучить свою паству. Учить свою паству всякій пастырь обязанъ словомъ и дѣломъ. Послѣднее слово онъ самъ, въ Бозѣ почившій архипастырь нашъ, предложитъ намъ. Онъ жилъ, дѣйствовалъ, умиралъ съ достоинствомъ святителя, – онъ самъ предложилъ намъ и этотъ урокъ, урокъ глубоко-назидательный, истинно-поразительный, урокъ жизни и смерти, своею жизнію и смертію.

«Подобаетъ епископу быти трезвенну, учитъ св. апостолъ Павелъ. Это значитъ, учитъ святитель Божій Іоаннъ Златоустъ, подобаетъ епископу «быть бодрственнымъ, не смежать умственныхъ очей, быть неусыпнымъ, и больше военачальника, днемъ и ночью наблюдающаго надъ воинствомъ, бдѣть и обо всемъ имѣть заботу и попеченіе».

«Эта трезвенность, эта бодренная бдительность, эта неусыпная и неуклонная заботливость объ исполненіи долга была главною чертою характера и дѣлъ, жизни и смерти почившаго архипастыря. Воинъ и слуга Христовъ, монахъ и строитель таинъ Божіихъ отъ юности своей, со времени высшаго окончательнаго образованія своего въ духовной академіи святаго града Божія Кіева, этою чертою неутомимой трезвенности отличался онъ вездѣ, на всѣхъ поприщахъ своего служенія. Церковно-общественное служеніе началъ онъ въ должности профессора владимірской семинаріи; тамъ же служилъ, и инспекторомъ; тамъ же украшенъ саномъ архимандрита и возведенъ на степень ректора семинаріи, настоятеля второкласснаго монастыря, благочиннаго 15 монастырей владимірской епархіи. Онъ любилъ повторять о себѣ: «я не принадлежу къ числу людей, которыхъ часто переводятъ съ мѣста на мѣсто». Въ самомъ дѣлѣ, во всю жизнь онъ служилъ только въ трехъ мѣстахъ: 12 лѣтъ во Владимірѣ – въ степеняхъ, о которыхъ мы сказали; 8 лѣтъ въ Новѣгородѣ – въ званіи архимандрита и ректора семинаріи; сначала, а потомъ въ санѣ епископа старорусскаго, викарія новгородской митрополіи, и наконецъ ровно три года въ Саратовѣ нашимъ архипастыремъ. Не будемъ распространяться о подробностяхъ его служенія на мѣстахъ, гдѣ мы его не видѣли. Не станемъ даже перечислять побочныя должности, какія тамъ несъ онъ, – особыя начальственныя порученія, которыя тамъ исполнялъ. Утверждаемъ одно только, зная это основательно, что вездѣ, во Владимірѣ и Новгородѣ, какъ и у насъ въ Саратовѣ, господствующею чертою его дѣятельности, была заповѣданная св. Апостоломъ пастырская трезвенность, неусыпное служеніе своему долгу. Знаемъ и утверждаемъ, что у людей знающихъ, какъ воспитатель духовнаго юношества, онъ имѣлъ славу человѣка неутомимаго, славу архипастыря строго энергическаго. Займемся лучше тѣмъ, что намъ извѣстно во всѣхъ подробностяхъ, чему и мы и вы, многіе изъ васъ, даже болѣе или менѣе всѣ – непосредственные свидѣтели. Пусть отъ насъ и другіе узнаютъ о послѣднихъ годахъ и особенно дняхъ почившаго архипастыря нашего и поучатся у него вмѣстѣ съ нами жить и умирать».

«Вспомните, что во всѣ три года своего служенія въ Саратовѣ онъ совершалъ службы Божіи неопустительно во всякій воскресный и праздничный день, а нерѣдко и въ простые будничные дни. Здоровъ ли, боленъ ли бывалъ, а все служилъ Господу за себя и за всѣхъ насъ. Или лучше, здоровъ онъ никогда не бывалъ, – это мы хорошо знаемъ, – а однакожь не выпускалъ кормила служенія изъ рукъ своихъ. Вспомнимъ, что людей, имѣвшихъ къ нему прямое дѣло и дѣйствительную нужду, онъ принималъ безъ устали ежедневно съ ранняго утра до ночи: съ утра до поздняго вечера у него не было особо назначенныхъ часовъ пріема. Не любилъ онъ, правда, пустыхъ визитовъ, не любилъ ни дѣлать ихъ, ни принимать.... Другіе видѣли въ этомъ недостатокъ; мы видимъ святительское достоинство. Нелюбилъ онъ бывать на обѣдахъ, не позволялъ себѣ никакихъ развлеченій: точно такъ поступалъ св. Златоустъ. Но съ крестьяниномъ, приходившимъ къ нему, архипастырю нашему, съ прямою нуждою, со вдовою пономарицею, являвшеюся къ нему съ основательною просьбою о милости и правдѣ, неутомимо бесѣдовалъ цѣлые часы; съ каждымъ скромнымъ ставленникомъ, готовившимся принять діаконское или священническое рукоположеніе, съ каждымъ даже причетникомъ – разговаривалъ по нѣскольку часовъ, такъ что тѣ, по разу въ жизни подвергаясь такой продолжительной бесѣдѣ, утомлялись до изнеможенія; а онъ, бесѣдуя со всѣми ими чуть не каждый день, при множествѣ другихъ занятій, не утомлялся, – не хотѣлъ чувствовать, что утомляется. Съ 4-5 часовъ утра, помолившись Богу, онъ уже былъ занятъ, занятъ безпрерывно до 4-5 часовъ вечера. Тутъ часа полтора отдыха. Затѣмъ съ 6 часовъ до полуночи занятія дѣлами. Замѣтимъ здѣсь, что сколько отъ усталости, простиравшейся до изнеможенія, столькожъ и по свойству насланнаго ему Богомъ, нажитаго тяжкими трудами, неотступнаго недуга, онъ нерѣдко писывалъ лежа. Съ полуночи до позднихъ часовъ ночи, или лучше сказать утра, на ночномъ ложѣ онъ занимался литературно-религіознымъ чтеніемъ, и былъ просвѣщеннымъ архипастыремъ въ полномъ смыслѣ слова.... Скажите же, много ли часовъ въ сутки, много ли времени въ своей жизни, принадлежалъ онъ самъ себѣ, попеченію о своемъ здоровьи, о спокойствія, объ отдыхѣ духа и тѣла, а не принадлежалъ дѣлу, заботамъ, иногда весьма тревожнымъ? Огорчались люди не всегда мягкимъ, ласкающимъ тономъ его бесѣдъ съ глазу на глазъ. Обсуживали ль они то, что на мягко-постланной рѣчи не всегда удобно почивать, что покойный архипастырь въ душѣ и дѣлѣ былъ человѣкъ многозаботливый объ истинномъ благѣ ближняго, – былъ человѣкъ характера прямаго, врагъ всякой льсти, ухищреній, коварства, – человѣкъ правдивый, употреблявшій крайнія усилія, чтобы быть судьею, правителемъ нелицепріятнымъ, чтобы по возможности ничѣмъ не оскорбить свою архіерейскую совѣсть, по возможности безъ нарушенія правъ другихъ сохранить неприкосновенными высокія преимущества своего святительскаго сана? Вникали ль они въ естественность его рѣчи, всегда стремившейся если не поднять апатію другихъ до уровня съ собственою энергіею, то приблизить къ ней?

«Признаемъ благотворность усилій почившаго архипастыря въ дѣлѣ великаго значенія – въ открытіи и поддержаніи огромнаго количества народно-приходскихъ школъ. Признаемъ благотворность его прямоты, его честности, его истиннаго доброжелательства людямъ, его истинно-практическаго взгляда на жизнь и дѣла людей въ значительномъ очищеніи подчиненнаго ему вѣдомства отъ судныхъ, сутяжныхъ дѣлъ: онъ первый изъ саратовскихъ архипастырей выяснилъ своему вѣдомству возможность жить безъ постоянныхъ доносовъ о всякомъ проступкѣ въ средѣ нашей братьи. И дай Богъ въ добрый часъ доброе начало!...

«Апостольской заповѣди быть епископу трезвеннымъ остался онъ вѣренъ до послѣдней минуты. Неочевидцы не повѣрятъ, что смертельно больной, неспособный отъ болѣзни сидѣть, онъ, въ кругу ближайшихъ своихъ совѣтниковъ, по четыре часа стоялъ на колѣнахъ, занимаясь дѣлами. Вотъ перестали уже носить его ноги. Опять не повѣрятъ неочевидцы, что и въ эту пору онъ по нѣскольку часовъ занимался весьма сложными, наиболѣе утомительными и для здороваго человѣка дѣлами. Ноги отказались носить его тѣло, а рука не отказывалась дѣлать свое привычное дѣло держать перо. Не повѣрятъ, что за нѣсколько дней до смерти на смертномъ одрѣ собственноручно написалъ онъ два завѣщанія, одно роднымъ и близкимъ, а другое своей паствѣ, – собственноручно исписалъ почти поллиста распоряженіями, касательно своего собственнаго погребенія, многое писалъ даже наканунѣ дня своей смерти.

«И какая смерть! Въ ней выражается мужество поразительное; она вполнѣ достойна христіанина и архіерея! Замѣтьте, что почившему было всего 49 лѣтъ, а по виду нѣкоторые давали ему 70; такъ труды и недуги состарили его!... Врачи находили нужнымъ увѣрять его, что онъ можетъ и будетъ жить. Но онъ первый двѣ недѣли тому назадъ заговорилъ о своей смерти, сначала слегка, а послѣ рѣшительно. «Врачи увѣряютъ меня», сказалъ онъ, что «надежда на жизнь не потеряна... Но я готовъ разстаться съ жизнію... Мнѣ еже жити Христосъ, еже умрети – пріобрѣтеніе...». На завтра онъ исповѣдался и причастился святыхъ таинъ. Картина трогательная! Облачился онъ въ святительскую мантію, въ омофоръ, и пошелъ самъ, никѣмъ не поддерживаемый, на встрѣчу грядущему къ нему въ св. дарахъ Господу... Когда поднесены были св. дары, онъ припалъ челомъ къ землѣ. Самъ по чину святительскому причастился и прочиталъ молитвы... Послѣ сего сталъ онъ дѣлать рѣшительльныя распоряженія касательно собственной смерти. Черезъ три дня послѣ перваго причастія назначилъ было себѣ освященіе, но отложилъ за житейскими пока попеченіями: кромѣ того, что въ эту пору написалъ онъ два завѣщанія, онъ собственноручно разобралъ на смертномъ одрѣ всѣ бумаги своего кабинета: однѣ велѣлъ уничтожить, другія передать въ консисторію, третьи – своему преемнику. Въ заключеніе всѣхъ житейскихъ попеченій велѣлъ уничтожить – стереть архіерейскую свою печать... О Боже мой! У тысячъ людей не достало бы силъ сдѣлать это небольшое дѣло – велѣть при жизни своей уничтожить свою печать, стеретъ свое имя изъ списка живыхъ. Потомъ сказалъ: «теперь осталось мнѣ сдѣлать еще два дѣла: св. таинъ причаститься и принять св. елеосвященіе». Въ запрошлое воскресенье св. таинства сіи преподаны ему торжественнымъ чиномъ. Св. Евхаристію принималъ онъ съ тѣмъ же глубокимъ умиленіемъ, какъ и въ первый разъ. Послѣ елеосвященія обратился къ многочисленному сонму предстоявшихъ съ словами: «простите мя, отцы и братія, и помолитесь о мнѣ грѣшномъ... Простите не оффиціально, а въ душѣ на самомъ дѣлѣ. Въ жизни неизбѣжны столкновенія, взаимныя огорченія, особенно въ моемъ положеніи. Еще разъ простите... Живите не чуждаясь живаго, но помните часъ смертный, который застигаетъ насъ видите какъ... И дѣлаетъ изъ человѣка – царя природы, видите что...». На третій день послѣ елеосвященія чрезвычайный совѣтъ врачей нашелъ возможнымъ указывать умирающему еще на благопріятные признаки его болѣзни. А онъ собственноручно писалъ разныя распоряженія касательно собственнаго погребенія. Какая твердость духа можетъ быть выше этой твердости! Это еще не все. Въ ночь наканунѣ дня своей смерти вдругъ онъ потребовалъ себѣ отходную. Ровно въ полночь мы пропѣли ему канонъ на исходъ души, духовникъ прочиталъ отходную молитву. Тутъ же въ полночь благословилъ онъ своихъ домашнихъ и насъ. Все это въ самой высокой степени спокойно, разсудительно, степенно, рѣшительно. Въ послѣдній день, зная, что многіе желаютъ принять его послѣднее благословеніе, онъ распорядился дать повѣстку по городу, что готовъ принять желающихъ отдать ему прощальное цѣлованіе. Благословивъ всѣхъ, онъ успокоился и заснулъ, – мы дѣйствительно подумали было, что заснулъ... Да, заснулъ вѣчнымъ сномъ!...».

Въ заключеніе слова, проповѣдникомъ обращено было къ слушателямъ приличное печальному случаю назиданіе и наконецъ сдѣлано было слѣдующее обращеніе къ почивающему во гробъ святителю:

«Архіерее Божій, пастырю нашъ! Очищенная твоею вѣрою и всѣми освящающими средствами христіанства душа твоя, мы вѣримъ, паритъ теперь къ горнему раю; а плотію твоею ты нисходишь въ нѣдра земли во храмѣ, обновленію котораго посвятилъ столько твоихъ заботъ. Посвятилъ ты его памяти свѣтлаго Христова Воскресенія и говорилъ, что собственнымъ твоимъ костямъ придется лечь подъ его основаніями. Владыко святый! Молимъ тебя, помолися Отцу твоему и Отцу нашему, къ которому ты восходишь, Богу твоему и нашему, чтобы кости твои послужили здѣсь основаніемъ обновленія храма живаго, одушевленнаго; что бы мы сознали, почтили и полюбили въ тебѣ неусыпную пастырскую трезвенность во славу Божію, во благо наше, и твердо начали жить жизнію новою, радѣя о спасеніи душъ нашихъ. А мы помолимся здѣсь за тебя съ твердымъ упованіемъ, что въ день послѣдняго воскресенія, прахъ твой возстанетъ отсюда свѣтлымъ ликомъ ангела Божія въ срѣтеніе Воскресшему, вѣчно живому Богу Спасителю нашему, и мы, грѣшныя чада твои, здѣсь же гдѣ либо вблизи тебя, истлѣвъ своими костями, въ день всеобщаго воскресенія емлемся за воскрылія ризъ твоихъ, отца нашего, и исхищены будемъ твоимъ заступленіемъ изъ пропасти ада».

Послѣ задостойнаго звона въ каѳедральномъ соборѣ, а вслѣдъ за нимъ и во всѣхъ градскихъ церквахъ – начатъ похоронный перезвонъ, который продолжался до поднятія гроба почившаго архипастыря. Послѣ литургіи тотчасъ же совершенъ чинъ погребенія. По прочтеніи пятаго похороннаго Евангелія, протодіакономъ провозглашено завѣщаніе въ Бозѣ почившаго архипастыря, преосвященнаго епископа Евѳимія, къ оставленной имъ паствѣ. Предъ послѣднимъ цѣлованіемъ священнодѣйствовавшій преосвященный епископъ самарскій, обратившись къ почившему архипастырю, произнесъ слѣдующую прощальную рѣчь:

«Почившій о Господѣ братъ!

«Я прибылъ оплакать твою раннюю кончину; но окрестъ самаго гроба твоего нахожу причины растворить печаль сію нѣкою радостію. Плакать и скорбѣть мы понуждаемся тѣмъ, что я лишился въ тебѣ добраго сослужителя и собрата о Христѣ, – у паствы твоей не стало архипастыря, который былъ не блюстителемъ только, но и исполнителемъ закона евангельскаго.

«Но и радоваться прилежитъ мнѣ, ибо я вижу осиротѣвшую паству твою не усердіемъ только пламенѣющую къ тебѣ, но и слезно плачущую по тебѣ: ты заслужилъ любовь своей паствы! А потому отходишь отъ насъ, конечно, будучи возлюбленъ самимъ Пастыреначальникомъ и Господомъ нашимъ Іисусомъ Христомъ. Онъ сказалъ во святомъ Евангеліи: кто любитъ Его, – слово Его соблюдетъ, къ тому Онъ пріидетъ и Отецъ Его, и обитель у него сотворятъ. Ты возлюбилъ Господа своего и соблюлъ слово Его, и Господь, Пастыреначальникъ нашъ, устроилъ надъ тобою еще больше; Онъ тебя самого взимаетъ отъ насъ въ свои небесныя и вѣчныя обители, въ коихъ единъ день паче тысящи лѣтъ, въ кои люди приметаются по грѣшной землѣ.

«Моли Его любвеобильнаго, да милостивъ будетъ и къ намъ, когда Ему угодно будетъ всѣхъ насъ воззвать по тебѣ, да сподобитъ Онъ насъ неосужденно явиться одесную престола славы Его – паки купно съ тобою. Сего желаетъ боголюбивая душа твоя; а потому да услышитъ Господь сію молитву нашу и твою. Прости всѣхъ насъ, если кто словомъ, дѣломъ и мыслію погрѣшилъ предъ тобою».

По поклоненіи всѣхъ присутствовавшихъ въ церкви честнымъ останкамъ, при умилительномъ пѣніи великопостныхъ ирмосовъ: Помощника и покровитель бысть мнѣ во спасеніе..., при громѣ всѣхъ церковныхъ колоколовъ въ Саратовѣ, въ сопровожденіи всего собора священнослужащихъ, при громадномъ стеченіи народа, гробъ почившаго архипастыря поднятъ архимандритами, протоіереями и почетнѣйшимъ священствомъ, обнесенъ вокругъ собора и внесенъ въ нижнюю соборную обновляемую церковь. Тамъ, у приготовленной могилы, совершилась литія, послѣ которой гробъ спущенъ архимандритами, протоіереями и священниками въ могилу. Въ эту минуту законоучитель саратовской гимназіи, священникъ Іаковъ Васильевичь Груздевъ произнесъ слѣдующую послѣднюю прощальную рѣчь:

«Почившій въ Господѣ архипастырь!

«Путь жизни земной тобою пройденъ. Скорби духа твоего и болѣзни тѣла кончились. Тѣсный гробъ вмѣстилъ бренное и изнуренное болѣзнями тѣло, и опущенъ въ могилу. Еще нѣсколько минутъ, – и мрачная могила навсегда сокроетъ тебя отъ насъ. Но благоволи, почившій отецъ, и въ эти послѣднія минуты выслушать обращенныхъ къ тебѣ нѣсколько словъ, послѣднихъ уже словъ.

«Возлюбленный о Господѣ архипастырь! Слезами непритворной скорби и теплой молитвы къ Господу оросили мы гробъ твой и въ домѣ, въ которомъ ты почилъ сномъ смерти, и въ домѣ Божіемъ, въ которомъ отдали тебѣ послѣднее цѣлованіе. И здѣсь, на мѣстѣ твоего покоя та же скорбь о твоей ранней кончинѣ, тѣ же слезы усердной молитвы къ Господу о успокоеніи твоей души. Одинъ всевѣдущій Богъ, да твой безсмертный духъ видятъ тѣ чувства, съ которыми мы провожаемъ тебя въ вѣчность.

«Благодареніе премудрому и всеблагому Господу, такъ устроившему о почившемъ нашемъ архипастырѣ! Онъ съ особенной заботливостію и любовію старался о возобновленіи и украшеніи этого священнаго храма; онъ чаялъ здѣсь замѣстѣ съ нами, возносить молитвы и безкровную жертву Господу за грѣшный міръ; но Господь иначе устроилъ: Онъ устроилъ для него здѣсь мѣсто покоя отъ трудовъ и болѣзней. Св. Церковь, видѣвшая твои заботы объ ней, твою любовь къ благолѣпію ея, никогда не забудетъ тебя, архипастырь, въ своихъ молитвахъ предъ Богомъ; да и мы всѣ каждый разъ, какъ будемъ входить въ этотъ храмъ съ благоговѣніемъ преклонимся предъ твоимъ священнымъ прахомъ, здѣсь почивающимъ, и вознесемъ теплую молитву о тебѣ ко Господу. Вѣримъ и надѣемся, что и ты, почившій нашъ отецъ, не забудешь насъ, дѣтей твоихъ, въ своихъ молитвахъ предъ престоломъ Отца небеснаго. Когда ты предстанешь лицу Божію, моли милосердаго Бога, да даруетъ Онъ міру – миръ, Церкви православной крѣпость и чистоту вѣры, благочестивѣйшему Государю нашему – здравіе и долгоденствіе, отечеству счастіе и тишину. Это общая и послѣднія наша просьба къ тебѣ, архипастырь.

«Итакъ прости, возлюбленный нашъ архипастырь! Прости, милостивый нашъ отецъ! Прости, нашъ молитвенникъ предъ Богомъ! Прости до радостнаго свиданія въ вѣчности.

«Отцы и братія! Вотъ мы проводили нашего архипастыря въ вѣчность: а намъ еще предстоитъ путь жизни на землѣ, путь краткій или продолжительный, это намъ неизвѣстно, но такой путь, который непремѣнно приведетъ насъ ко гробу, къ могилѣ, къ вѣчности. А въ вѣчности судъ, а на судѣ осужденіе или оправданіе».

Въ заключеніе всего провозглашено послѣднее: во блаженномъ успеніи вѣчный покой и вѣчная память.

По совершеніи всѣхъ священнодѣйствій, во всѣхъ отдѣльніяхъ архіерейскаго дома, въ нижнемъ и верхнемъ преложенъ былъ для всего прилежно духовенства и почетнѣйшихъ чиновъ и гражданъ города поминальный столъ. Для поминальнаго стола и разныхъ нуждъ благолѣпнаго погребенія почившаго архипастыря значителнѣйшія жертвы принесли градское общество, купецъ Никаноръ Семеновичь Парусиновъ, потомственная почетная гражданка Дарья Хрисанфовна Тюльпина, особенно же староста каѳедральнаго собора Иванъ Тимоѳеичъ Полеводинъ[2], пожертвовавшій на гробъ усопшаго архипастыря драгоцѣнный покровъ, и блюститель семинаріи Павелъ Ивановичъ Кокуевъ, пожертвовавшій, кромѣ значительной суммы денегъ, благолѣпную мраморную доску на могилу покойнаго архипастыря. А идею всего этого печальнаго торжества прекрасно выразилъ преосвященный епископъ самарскій Ѳеофилъ: когда, по совершеніи надъ почившимъ отпѣванія, въ залѣ архіерейскаго дома ректоръ семинаріи представилъ его преосвященству наставниковъ семинаріи, преосвященный обратился къ нимъ съ вопросомъ: «какая самая главная наука?».

Кто-то отвѣтилъ: «богословская – конечно!».

– «Наука умирать», сказалъ владыка.

И эту науку глубоко-назидательно преподалъ намъ усопшій архипастырь нашъ, въ Бозѣ почившій преосвященный Евѳимій, епископъ саратовскій и царицынскій.

Въ продолженіи 40 дней по кончинѣ, надъ могилою его совершалось неусыпаемое чтеніе псалтири. Въ 9-й, 20-й, 40-й, полугодовой и годовой дни по смерти его совершены надъ могилою его торжественныя соборныя поминовенія. И память его, перваго и пока единственнаго святителя, почивающаго въ нѣдрахъ саратовской земли, безъ сомнѣнія пребудетъ въ саратовскомъ краѣ въ роды и роды.

Даже старовѣры, и тѣ, – намъ извѣстны факты, – признали, что почившій архіерей умеръ честно, по христіански. А изъ вѣрныхъ духовныхъ чадъ его, отца-архипастыря нашего, кто не возблагодарилъ Господа за счастье видѣть въ наши небогатые вѣрностью вѣрѣ и благочестіемъ дни такую глубоко-назидательную, истинно христіанскую кончину, и кто не проникая твердымъ христіанскимъ упованіемъ, что духъ почившаго святителя предстоитъ престолу Божію въ обителяхъ небесныхъ, гдѣ нѣтъ уже смерти, а покоющійся въ нѣдрахъ саратовской земли честный прахъ его будетъ вѣковѣчнымъ урокомъ христіанской вѣры въ безсмертіе и источникомъ благословеній Божіихъ для саратовской Церкви.

Заключимъ описаніе кончины въ Бозѣ почившаго преосвященнаго епископа Евѳимія словами изъ слова, сказаннаго инспекторомъ саратовской семинаріи, архимандритомъ Александромъ, надъ могилою покойнаго архипастыря, при поминовеніи въ сороковой день по кончинѣ:

«Въ Бозѣ почившій архипастырь нашъ, братія, право правя слово истины и поучая насъ при жизни своей и словомъ и самою жизнію, не оставилъ насъ безъ назиданія и на смертномъ одрѣ своемъ и даже по кончинѣ своей. За тридцать шесть дней предъ симъ[3] мы выслушали прочитанное надъ гробомъ его, по окончаніи погребенія, трогательное архипастырское завѣщаніе: «возлюбленніи отцы, братія и сестры богоспасаемыя паствы саратовскія! Мало времени пришельствовалъ я среди васъ, и вотъ, по волѣ Вышней, иду уже къ Пастыреначальнику Господу Іисусу, чтобы отдать отчетъ, между прочимъ, и о пастырствѣ моемъ между вами. Страшусь отвѣта сего... Но вы прощеніемъ своимъ во всѣхъ вольныхъ и невольныхъ моихъ опущеніяхъ, чѣмъ кому я долженъ былъ, а паче усердною домашнею и церковною молитвою споспѣшествуйте мнѣ въ тяжкомъ предстоящемъ мнѣ отвѣтѣ за васъ и за себя; болѣе же всего образомъ мыслей въ духѣ древняго христіанства, жизнію по ученію Церкви православной и образомъ дѣйствій искреннимъ, добросовѣстнымъ, вседушно преданнымъ нераздѣльной землѣ русской и ея великодушному Монарху, устрояйте дѣла такъ, чтобы и другіе пастыри ваши, на служеніе вамъ посылаемые, съ радостію сіе творили, а не воздыхающе. Что же до меня, то я съ своей стороны съ любовію всѣхъ васъ прощаю и разрѣшаю, кромѣ связанныхъ по суду власти духовной, – и аще обрѣту благодать предъ Богомъ, усердно буду молиться о благопоспѣшеніи вамъ въ жизни здѣшней – духовной, семейной и гражданской, а паче всего о наслѣдованіи жизни вѣчной, блаженной. Аминь».

«Но этимъ аминь еще не все кончено... Почившій святитель нашъ предоставилъ за себя своей могилѣ[4] и вотъ этому обновленному святилищу безмолвно, но весьма ясно и вразумительно, назидать братію святаго храма сего – не однажды, а навсегда, пока существуетъ этотъ храмъ. Останавливая внимательный взоръ на святительской могилѣ и перенося его отъ этого печальнаго вида на сей, готовимый къ освященію алтарь, посвященный славѣ Воскресенія Христова, что можетъ примѣтить мыслящій христіанинъ?... Самое наглядное выраженіе общей нашей, православные братія, и его, отшедшаго отъ насъ, архипастыря нашего, святой и высокой истины православной вѣры: «чаю воскресенія мертвыхъ и жизни будущаго вѣка». Объяснимся...

«Почившій архипастырь нашъ очень заботился о возобновленіи и украшеніи храма сего, который, какъ видите, и возобновленъ и украшенъ... Покойный архипастырь настоятельно пожелалъ посвятить главный алтарь сего храма, по возобновленіи его, воскресшему Господу нашему Іисусу Христу[5]. Тутъ была высокая мысль. «Быть можетъ и мнѣ, а если не мнѣ самому», говорилъ покойный архипастырь въ оправданіе своего желанія, «то другому кому-нибудь изъ моихъ преемниковъ когда=либо суждено будетъ волею Всевышняго упокоиться здѣсь... Пусть же мѣсто смертнаго упокоенія осѣняется славнымъ воскресеніемъ христовымъ». И вотъ ему самому – первому судилъ Богъ почить здѣсь. Не поучительна ли послѣ сего и самая могила въ Бозѣ почившаго архипастыря нашего? Склони, православный христіанинъ, благоговѣйно склони вѣрующую главу твою предъ водруженнымъ на сей священной могилѣ крестомъ Господнимъ – великимъ знаменіемъ побѣды надъ смертію и адомъ, – и въ сердцѣ твоемъ таинственно, но явственно и убѣдительно, отзовется замогильный гласъ оставившаго насъ архипастыря, но непрестающаго и по смерти исповѣдывать знакомую тебѣ вселенскую истину святой вѣры: «чаю воскресенія мертвыхъ, и жизни будущаго вѣка...».

«Мы всѣ чаемъ воскресенія мертвыхъ и жизни будущаго вѣка, чаемъ и весьма часто исповѣдуемъ это чаяніе въ сvмволѣ вѣры. Но помнимъ ли часъ смертный, который рано или поздно пробьетъ для каждаго изъ насъ? Готовимся ли къ будущей жизни и учимся ли умереть какъ подобаетъ истинному, православному христіанину, чтобы по воскресеніи наслѣдовать жизнь вѣчную, блаженную? Христіанская наука умирать во Христѣ и для вѣчной жизни со Христомъ есть величайшей важности наука, рѣшительно обязательная для всѣхъ смертныхъ. И горе человѣку тому, который останется совершеннымъ невѣждою въ этой наукѣ, несчастнымъ образомъ забывая, что «человѣкъ, рожденный женою, кратковремененъ и пресыщенъ печалями; какъ цвѣтокъ, восходитъ и увядаетъ, проходитъ какъ тѣнь, и не стоитъ (Іов. 14, 1. 2). О, не дай Богъ, чтобы кого-либо изъ насъ застигъ смертный часъ совершенно неготовымъ, со множествомъ грѣховъ! Страшно есть, еже власти нераскаянному грѣшнику въ руцѣ Бога живаго (Евр. 10, 31)!

«Возлюбленные о Христѣ братія и сестры! Будемъ при помощи Божіей устроять жизнь нашу и всѣ «дѣла» наши такъ, чтобы, по псалмопѣвцу, не согрѣшать и языкомъ (Псал. 38, 2). Надо усердно и слезно взывать въ молитвѣ ко Господу Богу, подобно тому же псалмопѣвцу: «скажи мнѣ, Господи, когда конецъ мой, и какое продолженіе дней моихъ? Чтобы я зналъ, какъ я ничтоженъ. Сe, Ты далъ мнѣ дни, какъ пяди, и вѣкъ мой, какъ ничто предъ Тобою» (ст. 5. 6); посему да разумѣю, чего недостаетъ мнѣ – смертному для безтрепетнаго и благонадежнаго перехода въ свое время въ вѣчность... Но, молясь о самихъ себѣ, не забудемъ молиться – и въ храмѣ и дома – объ усопшемъ архипастырѣ нашемъ, да упокоитъ его Господь въ мѣстѣ свѣтлѣ, въ мѣстѣ прохладнѣ, тамъ – въ загробной жизни, идѣже нѣсть ни болѣзней, ни трудовъ, которыми онъ, терпѣливецъ-труженикъ, такъ много былъ обремененъ въ своей земной жизни. Аминь».

 

Архимандритъ Никаноръ.

 

«Странникъ». 1864. Т. 4. № 12. Отд. 1. С. 65-117. 

 

[1] Святые соимянники покойнаго преосвященнаго епископа Евѳимія, въ мірѣ Петра.

[2] Теперь, въ 1884 г., тоже скончавшійся. Это былъ добрый благотворитель Церкви и ея служителей. Особенно много обязаны его благотворительности саратовскій Крестовоздвиженскій женскій монастырь и каѳедральный Александроневскій соборъ.

[3] Преосвященный скончался 17 октября, о потребеніе совершено 21 числа. Сороковой день по кончинѣ его – 25 ноября.

[4] Покойный преосвященный самъ себѣ назначилъ могилу въ нижней части каѳедральнаго собора.

[5] Всѣхъ придѣловъ въ нижней церкви каѳедральнаго собора три. Главный алтарь до возобновленія посвященъ былъ св. великомученицѣ Екатеринѣ; покойному архипастырю угодно было настоять, чтобы главный алтарь посвященъ былъ Воскресенію нашего Господа, а имя св. великомученицы Екатерины соединить съ именемъ, св. великомученицы Варвары и посвятить ихъ памяти второй придѣльный алтарь.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: