Божественное милосердіе къ величайшему въ мірѣ грѣшнику.
При размышленіи о гнусномъ поступкѣ Іуды, дерзнувшаго льстивно предать беззаконнымъ книжникамъ Учителя своего и Господа, невольно возникаетъ вопросъ: для чего Іуда принятъ въ число избранныхъ учениковъ Господа Іисуса, когда Господь искони о немъ зналъ, что Онъ будетъ Его беззаконнымъ предателемъ (Іоан. 6, 64)? Почему Господь удостоилъ сего человѣка быть ближайшимъ свидѣтелемъ Своего искупительнаго дѣла, Своихъ знаменій и чудесъ? Вопросъ этотъ, какъ и другой подобный ему, – зачѣмъ Господомъ ввѣряется въ обществѣ апостоловъ ковчежецъ Іудѣ, когда въ этомъ человѣкѣ дѣйствовали уже зачатки пагубной страсти корыстолюбія? – еще въ отдаленной древности занимавшій умы богослововъ, не потерялъ значенія и силы и въ настоящее время, для всѣхъ, размышляющихъ о премудрыхъ путяхъ любви Божіей въ жизни людей.
Если кто думаетъ, что, допустивши Іуду въ число двѣнадцати апостоловъ, Божія премудрость избрала для Своихъ цѣлей несовершенныя и ненадежныя средства и что Іуда оказался бы менѣе несчастнымъ и жалкимъ и менѣе виновнымъ предъ Божественнымъ правосудіемъ, когда не былъ бы удостоенъ высокой апостольской чести, тотъ дерзаетъ умалять безпредѣльность премудрости Божіей. Премудрость Божія – всесовершенна, а потому и всѣ дѣйствія ея въ мірѣ всесовершенны, и потому несомнѣнно, что избраніе Іуды Господомъ въ число Своихъ учениковъ, равно какъ и поставленіе его распорядителемъ ихъ общественнаго казнохранилища, были именно самыми совершенными, самыми святыми, любвеобильными и цѣлесообразными дѣйствіями со стороны Господа Іисуса Христа, при томъ душевномъ настроеніи, какое замѣчалось тогда въ Іудѣ. И въ самомъ дѣлѣ, кто могъ бы поручиться за то, что при другомъ отношеніи къ нему Господа, при недопущеніи его въ близкое и живое общеніе съ Собою, Іуда не сдѣлался бы Его предателемъ? Развѣ этотъ человѣкъ не могъ употребить для того другія средства, нежели какія избраны имъ теперь? Очень могло быть, что нравственный обликъ его оказался бы еще болѣе холоднымъ и мрачнымъ, нежели какимъ видимъ его теперь, послѣ трехлѣтняго обращенія его съ Источникомъ всякаго блага, и самая участь его оказалась бы болѣе горшею, какъ ни гибельна она теперь.
Приближая къ Себѣ человѣка съ пагубными задатками, вводя его въ Свои святыя намѣренія и пріобщая его самому источнику жизни благодатной, Господь обнаруживаетъ къ нему величайшее и во всей исторіи безпримѣрное милосердіе, давая ему во всемъ томъ самое надежное и наилучшее средство не только ослабить, не только препобѣдить въ себѣ, но и совершенно уничтожить въ душѣ самый корень злобы и порока. И, конечно, такое мплостнвое отношеніе Божественной любви къ предателю не могло остаться безъ воздѣйствія на внутреннее настроеніе его. Если наша человѣческая ограниченная любовь способна бываетъ собирать угліе огненное на главу противинковъ нашихъ; то что сказать о любви Божественной всесовершенной и вседѣйственной?... Правда, и теперь Іуда погибъ, но теперь онъ погибъ послѣ продолжительнаго обращенія съ Господомъ и съ Его незлобивыми учениками, послѣ живого созерцанія въ лицѣ ихъ всякаго рода добродѣтели и участія вмѣстѣ съ ними въ различныхъ благодатныхъ дарованіяхъ, что не могло остаться безъ вліянія на душу его; и теперь Іуда погибъ, но по крайней мѣрѣ – съ твердимъ свидѣтельствомъ о невинности Преданнаго, съ признаніемъ своей собственной вины и съ горькимъ отверженіемъ тѣхъ сребренниковъ, которые получены были имъ за предательство Господа (Mѳ. 27, 3-5). И теперь Іуда погибъ, но погибель его на всѣ вѣка будетъ свидѣтельствовать роду человѣческому, что Господь употребляетъ всѣ средства любви и премудрости Своей для спасенія даже самаго упорпаго изъ грѣшниковъ. И какое великое утѣшеніе – знать это для кающихся грѣшниковъ! И теперь Іуда погибъ, но въ погибели его явно открывается вся безотвѣтность его, какъ свободно противоборствовавшаго всѣмъ обращеннымъ къ нему дѣйствіямъ любви Божіей, – чтобы никто не подумалъ, что Онъ былъ только орудіемъ исполненія пророчества о преданіи Господа.
Подобнымъ же проявленіемъ милосердія Божія къ грѣшнику можетъ считаться и поставленіе Іуды въ сонмѣ апостоловъ распорядителемъ ихъ общественнаго казнохранилища. Пусть, по замѣчанію евангелиста. Іуда былъ тать, и изъ ввѣреннаго ему на храненіе ковчежца похищалъ нѣчто для своихъ собственныхъ нуждъ; но «лютъ есть звѣрь сребролюбія», говоритъ св. Златоустъ, и кто можетъ исчислить и изобразить всѣ пути, которыми оно увлекаетъ человѣка? По слову Самого Господа, вѣрный въ малѣ, и во мнозѣ вѣренъ есть, и неправедный въ малѣ, и во мнозѣ неправеденъ есть (Лук. 16, 10), – необходимо слѣдуетъ допустить, что пагубная страсть Іуды къ корыстолюбію легко могла найти для себя пищу и привести его къ отчаянной погибели и при другихъ совершенно условіяхъ жизни. Теперь же поставленный лицомъ къ лицу къ самому дѣлу святой благотворительности, принимая дѣятельное участіе въ благотвореніяхъ Господа Іисуса (Іоан. 13, 29) и входя такимъ образомъ въ самый духъ чистѣйшей любви Его къ человѣчеству, предатель несомнѣнно могъ подавить въ себѣ самый корень этого гибельнаго порока, если бы не упорствовалъ въ страсти своей.
Итакъ, принятіе Іисусомъ Христомъ Іуды въ число Своихъ ближайшихъ учениковъ и предоставленіе ему храненій общаго казнохранилища было для него со стороны Господа дѣйствительнымъ благодѣяніемъ, значительно ослабившимъ его природную злобу. Не забудемъ того, что и другіе апостолы нуждались въ Божественномъ врачеваніи своихъ духовныхъ недуговъ, такъ какъ и они, по свидѣтельству Евангелія, до озаренія Духомъ Святымъ въ день Пятидесятницы, не чужды были воззрѣній плотскихъ, несовершенныхъ и иногда входили въ образъ нѣкоторыхъ мыслей предателя (Мѳ. 26, 8); но ихъ душевное настроеніе, какъ воскъ, умягчалось подъ дѣйствіемъ любви ихъ Учителя; нравъ же Іуды подъ дѣйствіемъ даже и этой любви оказался жесткимъ, черствымъ, неблагодарнымъ. Послѣ этого Іуда, по изволенію Божію, сдѣлался на всѣ времена живымъ и всемірнымъ провозвѣстникомъ величайшаго милосердія Божія къ грѣшникамъ, до конца употребляющаго всѣ средства къ вразумленію и обращенію ихъ.
Черты милосердія и снисхожденія Господа къ предателю выступятъ предъ нами еще въ большемъ величіи, если мы частнѣе представимъ себѣ тѣ разнообразные призывы, которыми велъ Господъ сына погибели къ покаянію и нравственному исправленію.
Не внѣшнимъ только дѣйствіемъ включаетъ его Господь въ сонмъ св. апостоловъ, – но послѣ продолжительной цѣлонощной молитвы (Лук. 6, 12) удостоиваетъ его высокой апостольской чести, показывая тѣмъ, какое важное значеніе имѣло въ очахъ Божіихъ какъ самое избраніе апостоловъ, такъ и включеніе въ число ихъ предателя. Причтенный же къ лику апостоловъ, онъ не лишается ни одного изъ тѣхъ благодатныхъ дарованій, которыхъ удостонваются прочіе апостолы для засвидѣтельствованія истины ихъ проповѣди (Мар. 3, 14-15); вмѣстѣ съ ними, въ теченіе трехъ лѣтъ, оглашается онъ благодатнымъ ученіемъ Господа, присутствуетъ при всѣхъ Его чудесахъ: на виду у него совершаются величайшія дѣла милости Божіей, предъ нимъ проходитъ цѣлый рядъ грѣшниковъ, разрѣшенныхъ отъ своихъ грѣховъ по вѣрѣ въ Господа Іисуса. И ему, наряду съ другими апостолами сказано было Господомъ: вамъ есть дано вѣдати тайны царствія Божія (Лук. 8, 10), или: блажени очи видящія, яже видите, яко мнози пророцы и царіе восхотѣша видѣти, яже вы видите, и не видѣша, и слышати, яже слышите, и не слышаша (-10, 23. 24).
Поставленный въ такія благопріятныя для нравственнаго совершенства условія, предатель не оставался и безъ наставленій и предостереженій, обращенныхъ уже къ нему лично. Серцевѣдецъ Господь, видя въ душѣ его зачатки нравственнаго озлобленія, то прямо, то прикровенно, но всегда понятно и ощутительно для предателя свидѣтельствовалъ о его душевномъ недугѣ. Такъ, задолго еще до третьей Пасхи, послѣ чудеснаго насыщенія народа пятью хлѣбами и двумя рыбами и послѣ бесѣды Своей по этому случаю въ Капернаумѣ о хлѣбѣ жизни, когда нѣкоторые изъ Его послѣдователей, соблазнившись этимъ ученіемъ, отошли отъ Него, Онъ говорилъ двѣнадцати апостоламъ, не исключая, конечно, и Іуды: не двѣнадцать ли васъ избралъ Я? но одинъ изъ васъ есть діаволъ. Говорилъ же Онъ это, по замѣчанію евангелиста, объ Іудѣ Симоновѣ Искаріотѣ, ибо сей хотѣлъ предать Его, будучи одинъ изъ двѣнадцати (Іоан. 6, 66-71). Если въ сердцѣ предателя, какъ и у всѣхъ людей, вмѣстѣ съ порочными и злыми наклонностями были нѣкоторыя и добрыя чувствованія и расположенія, то великою скорбію должны были отозваться въ душѣ Его эти слова Божественнаго Учителя. Но чѣмъ болѣе приближались дни отшествія Христа Спасителя изъ міра и время разлуки Его съ Своими учениками, тѣмъ чаще становятся и указанія на духовные недуги предателя и тѣмъ большею нѣжностію и участіемъ къ несчастному сыну погибели дышатъ они. Такъ, за шесть дней до Пасхи, въ Виѳаніи, въ домѣ Лазаря, Онъ трогательно намекаетъ ему о его пагубной приверженности къ земному богатству (Іоан. 12, 4-8); за два дня до Пасхи повторяетъ, но уже примѣняя и къ прочимъ апостоламъ, тотъ же урокъ (Мѳ. 26, 8-13). А послѣдняя вечеря сколько представляетъ трогательныхъ и отечески сильныхъ призывовъ къ покаянію и исправленію! Сначала прикровенно, а потомъ все яснѣе и яснѣе, и словомъ и дѣйствіемъ указуетъ Онъ здѣсь на Своего предателя, Своей нѣжной бесѣдой съ учениками, какъ огонь, уязвляя его злосмрадную злобу. Одно лишь умовеніе Христомъ Спасителемъ на тайной вечери ногъ Своимъ ученикамъ, когда діаволъ вложилъ уже въ сердце Іудѣ мысль предать Его, – какое обиліе нравственныхъ уроковъ давало собою предателю! Его душевная злоба, какъ воскъ, должпа была истаять при видѣ столь безпримѣрнаго между людьми смиренія Учителя. Но вотъ и болѣе ясные и прямые намеки предателю: умывая ноги ап. Петру, когда послѣдній, вразумившись урокомъ Учителя, проситъ Его умыть себѣ не ноги только, но и руки и голову, Господь говоритъ, что вымытый не требуетъ полнаго омовенія, ему нужно омыть только ноги, потому что онъ весь чистъ, и прибавляетъ: и вы чисты, но не всѣ (Іоан. 13, 1-11). Стыдъ и горькое сознаніе духовной нечистоты должно было возбудить въ душѣ предателя подобное указаніе: онъ долженъ былъ испытывать въ душѣ своей приблизительно то же самое непріятное чувство, какое можетъ испытать человѣкъ, находящійся въ свѣтломъ и чистомъ чертогѣ, когда вдругъ укажутъ на нечистоту его одежды. Однако Господь не останавливается только на этомъ, но, ублажая учениковъ Своихъ, если они дѣятельпо будутъ слѣдовать преподанному Имъ уроку, прибавляетъ: не о всѣхъ васъ говорю, ибо Я знаю тѣхъ, кого избралъ; но чтобы сбылось пророческое писаніе: ядущій со Мною хлѣбъ занесъ на Меня свою пяту (Іоан. 13, 18. сн. Пс. 40, 10). По общепринятому человѣческому представленію, вражда противъ своего благодѣтеля, вражда противъ того, съ кѣмъ прывылки мы мирно раздѣлять трапезу, представляетъ одно изъ самыхъ тяжкихъ преступленій, одну изъ самыхъ черныхъ, ненавистныхъ и презрѣнныхъ измѣнъ; но такую именно измѣну Себѣ отъ нѣкоего изъ Своихъ ближайшихъ учениковъ и предрекаетъ теперь Господь, дѣлая Іудѣ Своего ссылкою на древнее пророчество довольно попятный намекъ на его неблагодарность. Когда же оказалось и этого недостаточно къ пробужденію въ предателѣ совѣсти, Господь уже прямо съ душевнымъ смущеніемъ свидѣтельствуетъ предъ Своими учениками, что одинъ изъ нихъ будетъ Его постыднымъ предателемъ (-21). Какъ громъ, поразили эти слова Іисуса учениковъ; озираясь другъ на друга, недоумѣвая, о комъ говоритъ Онъ, и какъ бы не довѣряя себѣ, съ великою скорбію, каждый изъ нихъ спрашиваетъ: «не я ли, Господи? не я ли? (Мѳ. 26, 22; Мр. 14, 19){1}. Тогда Господь уже дѣйствіемъ прямо выдѣляетъ предателя изъ сонма апостоловъ, замѣчая: омочившій со Мною руку въ солило, тотъ предастъ Меня (Мѳ. 26, 23). Но, чтобы кто-нибудь не подумалъ, извиняя предателя, что Онъ, предавая Господа, совершаетъ доброе дѣло, ибо тѣмъ исполняетъ Божіе намѣреніе о спасенія рода человѣческаго, Іисусъ тотчачъ же обращаетъ къ нему строгій и рѣшительный приговоръ: Сынъ человѣческій идетъ на страданія, якоже есть писано о Немъ; горе же человѣку тому, имже Сынъ Человѣческій предается; добро бы было ему, аще не бы родился человѣкъ той (-24). Удостоенные наибольшаго довѣрія Господа, ученики Петръ и Іоаннъ не довольствуются еще и этимъ, по-видимому, прямымъ указаніемъ Господа на предателя, но со всею нѣжностію любви продолжаютъ испытывать о семъ Учителя, желая, чтобы Онъ какъ можно нагляднѣе, какъ бы перстомъ указалъ ненавистнаго измѣнника, скрывающагося въ ихъ маломъ дружескомъ обществѣ, болѣе, чѣмъ когда-либо, теперь преиснолненномъ самой чистой и одушевленной взаимной любви. И вотъ изъ устъ Его слышится послѣднее уже, никакихъ сомнѣній не оставляющее указаніе: тотъ, кому Я, омочивъ хлѣбъ, подамъ, омочивъ хлѣбъ, далъ Іудѣ Симонову Искаріотскому, а подавъ, сказалъ ему: что дѣлаешь, дѣлай скорѣе (Іоан. 13, 23-24).
Въ дѣйствіи семъ, по замѣчанію одного изъ проницательныхъ нашихъ истолкователей свящ. писанія, «не заключалось ничего оскорбительнаго для Іуды: въ концѣ вечери было даже обыкновеніе брать и съѣдать по куску изъ остатковъ пасхи, и получить такой кусокъ изъ рукъ самого начальника вечери значило быть отличеннымъ отъ другихъ. Посему дружелюбное поданіе пищи было для погибающаго апостола послѣднимъ зовомъ къ покаянію»{2}. Словами же Христа къ предателю: что дѣлаешь, дѣлай скорѣе, окончательно прерывались съ нимъ и невидимыя узы благодати, кои все еще держали погибавшаго апостола въ святомъ кругѣ общества Іисусова и не давали сатанѣ увлечь его въ адъ. И такимъ образомъ, ему въ послѣдній разъ уже давалось ясно уразумѣть, какой мрачной и непроницаемой тьмѣ предпочиталъ онъ своей измѣной свѣтлую зарю зачинавшагося теперь на пасхальной трапезѣ царства Христова.
Что должно было происходить въ душѣ сына погибели при всѣхъ этихъ разнообразныхъ, трогательныхъ и знаменательныхъ указаніяхъ? «Положеніе его въ теченіе послѣднихъ немногихъ часовъ, проведенныхъ въ Сіонской горницѣ съ Господомъ и Его св. учениками, не могло не быть крайне принужденнымъ и жалкимъ. При всемъ ожесточеніи сердца страстію, оно не могло не болѣть и не терзаться при видѣ Божественнаго Учителя, предаемаго имъ самымъ постыднымъ образомъ, при видѣ святаго общества сооучениковъ, оставляемаго теперь навсегда. Каждый значительный взглядъ, каждое сколько-нибудь знаменательное слово должны были приводить предателя въ сильное смущеніе, и живописцы не отступаютъ отъ истины, когда, изображая тайную вечерю, представляютъ его среди сіяющихъ духовной радостью апостоловъ съ лицомъ мрачнымъ и ужаснымъ»{3}. Особенно же на предателя должно было производить сильное дѣйствіе то обстоятельство, что онъ предъ прочими апостолами ничѣмъ не былъ умаленъ на послѣдней, прощальной вечери: и ему, какъ и прочимъ апостоламъ, умыты здѣсь ноги; и онъ не отринутъ отъ высокихъ обѣтованіи небесной награды апостоламъ; и онъ не лишенъ здѣсь божественной любви, которая какъ бы съ намѣреніемъ во все время вечери даже щадила его, долготерпѣніемъ своимъ прикрывая отъ взора прочихъ апостоловъ его злосмрадную злобу, чтобы кротостію и милосердіемъ надежнѣе смягчитъ ее и обратитъ его къ покаянію. И быть не можетъ, чтобы изъ сѣмянъ слова жизни, падавшихъ въ такомъ изобиліи изъ рукъ небеснаго Сѣятеля, иное не упало и на его сердце. Спаситель не безъ особаго намѣренія указалъ съ такою полнотою на великія награды, ожидающія вѣрныхъ учениковъ Его. Самая страсть предателя – все подводить подъ цѣну помогла быть не тронута мыслію о потерѣ Безцѣннаго. Но сердце несчастнаго ученика уже ожестѣло для благихъ впечатлѣній»{4}. Не преклонилось оно къ покаянію и при послѣднемъ обличеніи Учителя, сдѣланномъ ему со всею нѣжностію любви въ саду Геѳсиманскомъ (Мѳ. 26, 50; Лук. 22, 48). О, поистинѣ, коликихъ благъ непамятливъ былъ еси, Іудо, и твой убо неблагодарный обличается нравъ{5}.
Изображеніе Божественнаго милосердія къ предателю и холодность, неблагодарность его къ Господу служатъ основными предметами и церковныхъ пѣснопѣній Страстной седмицы. По изображенію этихъ пѣснопѣній, Іуда воистину былъ рожденіе ехидновъ, ядшихъ манну въ пустыни и ропщущихъ на Питателя: еще бо брашну сущу во устѣхъ ихъ, клеветаху на Бога неблагодарніи; и сей злочестивый, Небесный Хлѣбъ во устѣхъ носяй, на Спаса предательство содѣла... воистинну онѣхъ сынъ беззаконный, и съ ними пагубу наслѣдова{6}. Избранный Божественной любовію ближайшимъ участіемъ въ дѣлахъ ея милости смягчить въ себѣ нравъ сребролюбія, и образъ, полный безумія, онъ не воспользовался этимъ Божественнымъ даромъ къ своему нравственному просвѣтленію: ввѣренъ бо бывъ единъ токмо ковчежцу, всяко не преклонился еси къ милосердію, но заключилъ еси жестокаго твоего сердца утробу, предавъ Единаго Благоутробнаго{7}. Въ самомъ же приближеніи къ дѣламъ и чудесамъ Господа – къ этимъ знаменіямъ открытой на землѣ Сыномъ Божественной любви, предатель своею мыслію не постигъ внутренняго смысла совершавшихся вокругъ его событій: Лазарева ради востанія... осанна... зваху дѣти еврейскія... беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти; на вечери Христосъ ученикомъ Своимъ предглагола: единъ отъ васъ предастъ Мя, беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти; Іоанну вопросившу: Господи, предаяй Тя кто есть? того хлѣбомъ показа, беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти; на тридесятыхъ сребренницѣхъ и на лобзаніи льстивномъ исскаху іудее убиты Христа, беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти; на умовеніи ногъ Своимъ ученикамъ Господъ повелѣ: сице творите, якоже видите, беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти; бдите и молитеся, да не внидите въ напасть, ученикомъ глагола Христосъ, беззаконный же Іуда не восхотѣ разумѣти{8}. Между тѣмъ живыя указанія и этихъ всѣхъ и многихъ другихъ, имъ подобныхъ, событій были сами по себѣ настолько ясны и понятны для сердца, что лишь крайнее нерадѣніе къ своему нравствееному состоянію могло закрывать для разума ихъ внутренній смыслъ, почему въ одной изъ церковныхъ пѣсней, послѣ сопоставленія нравственнаго просвѣтлѣнія жены-грѣшницы, помазавшей Господа, съ постепеннымъ омраченіемъ Іуды до рабства врагу, высказывается такое предостереженіе; люта есть лѣность, веліе покаяніе{9}. Вслѣдствіе этой духовной лѣности, утрачены Іудой и дары Божественной любви: онъ, неблагодарный, благодать Божію отлагаетъ и смрадомъ одѣвается, сребролюбіемъ предая Господа{10}. Въ другой пѣсни тѣмъ же тономъ глубокаго сожалѣнія о неблагодарности Іуды поется: неразуменъ явлься и лукавъ ревнообразникъ, даръ достойнобожественъ словомъ продаетъ, имже долгъ разрѣшися грѣховъ, крадый лютый Іуда любобожественную благодать{11}. Наконецъ, и присвоеніе Христово имъ отринуто златомъ{12}.
Касаясь въ своихъ пѣснопѣніяхъ скорбнаго предательства Іудою Господа, св. Церковь какъ бы продолжаетъ отъ лица Господа тѣ обличенія, которыя сдѣланы были Іудѣ какъ на послѣдней трапезѣ, такъ и въ саду Геѳсиманскомъ. Нѣкоторыя изъ этихъ пѣснопѣній, по своему глубокому обличительному характеру, особенно трогательны и должны производить на внимательныхъ слушателей наиболѣе сильное дѣйствіе. Таковъ, напр., тропарь 9-й пѣсни канона на повечеріи Великой среды. Продаеши на тридесятихъ сребреницѣхъ Господа и не помышляеши, Іудо беззаконный, вечери таинство или честное умовеніе. О, како поползся паденіемъ, въ конецъ свѣта пришелъ еси, удавленіе облобызавъ. Или слѣдующій тропарь: О, слѣпотнаго сребролюбія, нечестиве, отонудуже забвеніе получилъ еси, яко души никакоже равностоятеленъ міръ, якоже научился еси: отчаяніемъ бо самъ себе удавилъ еси, вжегся, предателю{13}. Тотъ же обличительный тонъ слышится и въ многихъ другихъ церковныхъ пѣснопѣніяхъ Страстной седмицы. Въ гнусномъ же поступкѣ Іуды съ его внутренней стороны творцы церковныхъ пѣсней Страстной седмицы видятъ проявленіе его злобнаго и лицемѣрнаго нрава, оставшагося неисправленнымъ даже и послѣ отеческаго попеченія о немъ Господа, почему и налагаютъ на него печать своего глубокаго порицанія, навсегда соединивъ съ именемъ Іуды позорныя названія: «рабъ и льстецъ, навѣтвикъ и діаволъ»{14}.
«Костромскія Епархіальныя Вѣдомости». 1902. № 7. Ч. Неофф. С. 180-190.
{1} И предатель не постыдился тоже спросить Господа: «не я ли»? желая этимъ вопросомъ скрыть свой преступный замыселъ. Ты реклъ ecи, отвѣтилъ ему Господь, очевидпо, съ глубокою скорбію о безстыдномъ лицемѣріи предателя. Впрочемъ, вѣроятно, отвѣтъ этотъ былъ высказанъ такъ тихо и кротко, что едвали кто могъ разслышать его, кромѣ самого Іуды.
{2} Иннокентій, архіеп. Херсонскій. «Послѣдніе дни земной жизни Господа нашего Іисуса Христа», Ч. III, стр. 51.
{3} Тамъ же, стр. 20.
{4} Тамъ же стр. 46.
{5} Сѣдал. по 6 антиф. утр. В. пятка.
{6} Вечеръ Вел. четверга, стихпр. на Госп. воз. слава и нынѣ.
{7} Среда, кан. повечер., троп. 4 пѣсни.
{8} Утро В. пятка, антиф. 3.
{9} Утро В. среды, стихир. нa хвалит.
{10} Тамъ же, сѣдал. по 1 стихословіи.
{11} Тамъ же, утрен. кан. троп. 9-й пѣсни.
{12} Тамъ же, 4-й антиф. на утрени В. пятка.
{13} Утро В. среды, троп. 9-й. пѣсни канона.
{14} «Рад. Христіанина», 1895, VI.