Священникъ Іоаннъ Бѣлостоцкій – О гнѣвѣ, какъ искушеніи во время молитвы.
Во время молитвы мы подвергаемся разнаго рода искушеніямъ. Когда Слово Божіе внушаетъ молитвеннику: «прежде даже не помолишися, уготови себе, и не буди яко человѣкъ искушая Господа» (Сир. 18, 23), или – «въ молитвѣ терпите, бодрствующе въ ней» (Колос. 4, 2), то здѣсь оно именно имѣетъ въ виду постигающія молитвенниковъ искушенія. Источники искушеній нашихъ во время молитвы находятся и внѣ насъ, въ окружающемъ насъ мірѣ, потому что онъ во злѣ лежитъ, и внутри насъ, въ насъ самихъ, въ душевно-тѣлесной сторонѣ нашего бытія, такъ какъ всѣ мы носимъ въ ней сѣмя тли. Такимъ образомъ искушенія молитвенниковъ бываютъ внѣшнія и внутреннія. Внѣшнія искушенія не такъ опасны для молитвенника: отъ міра можно до нѣкоторой степени уединиться, уйти. Гораздо опаснѣе искушенія внутреннія: отъ себя самого куда уйдешь?
Св. ап. Павелъ говоритъ: «хощу, да молитвы творятъ мужіе на всякомъ мѣстѣ, воздѣюще преподобныя руки безъ гнѣва и размышленія» (1 Тим. 2, 8). «Гнѣвъ» – одно изъ проявленій нашего внутренняго чувства, дѣятельности сердца; «размышленіе» же, въ примѣненіи этого понятія къ явленіямъ молитвеннаго опыта, есть не что иное, какъ разстройство единства душевныхъ явленій, безпорядочное ихъ броженіе, способствующее возникновенію въ сознаніи мыслей скверныхъ, лукавыхъ и хульныхъ (см. утр. молитву ко Пресв. Богородицѣ). Такимъ образомъ, по апостолу, между внутренними искушеніями должно различать такія, которыя возникаютъ на почвѣ нашего внутренняго чувства или сердца, и такія, которыя возникаютъ на почвѣ нашего ума или силы размышленія. Изъ того обстоятельства, что апостолъ, указывая въ вышеприведенныхъ словахъ роды внутреннихъ нашихъ искушеній, объ искушеніяхъ, возникающихъ на почвѣ нашего ума, говоритъ вообще, называя ихъ общимъ именемъ «размышленія», объ искушеніяхъ же, возникающихъ на почвѣ нашего сердца, говоритъ, указывая особый видъ этого рода искушеній – гнѣвъ, естественно сдѣлать тотъ выводъ, что, въ сравненіи со всѣми другими видами внутреннихъ искушеній, гнѣвъ есть самое опасное для молитвенника. И это дѣйствительно такъ. Всѣ указанія Евангелія, касающіяся правильнаго веденія дѣла молитвы, направлены къ тому, чтобы предостеречь приступающаго къ молитвѣ или уже молящагося именно отъ гнѣва. «Если ты принесешь даръ твой къ жертвеннику, и тамъ вспомнишь, что братъ твой имѣетъ что-нибудь противъ тебя; оставь тамъ даръ твой предъ жертвенникомъ, и пойди, прежде помирись съ братомъ твоимъ, и тогда приди, и принеси даръ твой» (Матѳ. 5, 23-24); иди: «когда стоите на молитвѣ, прощайте, если что имѣете на кого» (Марк. 11, 25) и еще: «прости намъ долги наши, какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ» (Матѳ. 6, 12). Точно также и св. Церковь всегда руководствуетъ насъ молиться въ мирѣ: «миромъ Господу помолимся» (прош. на велик. и малой ектен.), – молиться объ избавленіи отъ гнѣва: «о избавитися намъ отъ всякія скорби, гнѣва и нужды Господу помолимся» (прош. на велик. ектен.).
Впрочемъ, слѣдуетъ намъ замѣтить, что не для всякой молитвы опасно искушеніе гнѣва. Молитва имѣетъ разныя степени. Высочайшую степень молитвы составляетъ молитва въ духѣ и истинѣ – молитва истинно-духовная. Такая молитва – удѣлъ не многихъ душъ, высокое преимущество ангеловъ во плоти, дѣло христіанъ совершенныхъ, совершенно свободна отъ внутреннихъ искушеній, и ей не опасно искушеніе гнѣва. Есть другая степень молитвы, о которой св. апостолъ говоритъ: «прославите Бога въ душахъ вашихъ и тѣлесѣхъ»..., – молитва душевно-тѣлесная. Искушенія опасны для подвизающихся именно въ такой молитвѣ, и потому, что эта молитва душевно-тѣлесная. Таковъ уже законъ для нашей душевно-тѣлесной природы, чтобы къ ней приражались искушенія. Самъ Спаситель нашъ, когда въ пустынѣ во время 40-дневнаго поста, по человѣчеству своему, напослѣдокъ взалкалъ (Матѳ. 4, 2), былъ искушаемъ. Какъ же не быть искушаемой нашей душевно-тѣлесной природѣ, испорченной, зараженной грѣхомъ, имѣющей въ себѣ сѣмя тли?
Какія же условія въ нашей душевно-тѣлесной природѣ способствуютъ возникновенію въ насъ во время молитвы чувства гнѣва? Преподобный Іоаннъ Лѣствичникъ, молитвенникъ опытнѣйшій и прославленный на небѣ, въ своей знаменитой «Лѣствицѣ», пишетъ: «отъ всякаго отрока каждодневно учитель безъ упущенія требуетъ, чтобы онъ далъ отвѣтъ во всемъ, чему научился отъ него: и отъ всякаго ума Богъ во всякой молитвѣ требуетъ, чтобы показалъ силу, которую получилъ отъ Него. Итакъ, должно внимать. Когда трезвенно помолишься, будешь боримъ на гнѣвъ; ибо враги наши обыкновенно такъ поступаютъ» (274, 38). Изъ этихъ словъ преподобнаго видно, что главнѣйшимъ условіемъ, при которомъ является у насъ во время молитвы склонность къ гнѣву, служитъ трезвеніе ума, напряженіе вниманія, неразвлекаемость мысли, теченіе ея по точно опредѣленному руслу молитвенныхъ словъ, сдерживаемое въ границахъ высшимъ проявленіемъ и напряженіемъ воли – усиленнымъ вниманіемъ. – Какимъ же образомъ такое трезвеніе, эта неразвлекаемость ума, его сосредоточенность на словахъ молитвы способствуетъ возникновенію въ трезвенникѣ гнѣвнаго боренія, склонности ко гнѣву? «Неразсѣянно молящійся умъ, говоритъ св. Маркъ подвижникъ, сокрушаетъ» или, по словамъ преосвященнаго Игнатія, «утѣсняетъ сердце» (Доброт. т. 1, 563), что значитъ: сосредоточенное вниманіе у молящагося препятствуетъ свободной дѣятельности его сердца, свободному разрѣшенію внутренняго чувства. Внутреннее чувство, сердце, его движенія и волненія служатъ источникомъ нашей душевно-тѣлесной дѣятельности. Общій законъ для всѣхъ чувствованій, всѣхъ сердечныхъ движеній тотъ, что они должны разрѣшаться въ другихъ движеніяхъ внутреннихъ и внѣшнихъ, или другими словами, дѣятельность сердца должна разрѣшаться въ такомъ или иномъ теченіи представленій, въ такихъ или иныхъ словахъ, поступкахъ, дѣйствіяхъ, смотря по характеру сердечнаго чувства. Законъ этотъ подтверждается Словомъ Божіимъ: «отъ избытка сердца уста глаголютъ» (Лук. 6, 45); «исходящее изъ устъ – изъ сердца исходитъ... изъ сердца исходятъ злые помыслы, убійства, прелюбодѣянія, любодѣянія, кражи, лжесвидѣтельства, хуленія» (Матѳ. 15, 18. 19). Такимъ образомъ средствами разрѣшенія дѣятельности сердца служатъ: возникающія въ насъ подъ ея вліяніемъ представленія и тѣлесныя движенія. Но у молящагося трезвенно, неразсѣянно, мысль заключается въ слова молитвы, и возможность свободнаго разсѣяніи ея по требованію мятущихся въ сердцѣ чувствованій связана, хотя послѣднія и стремятся каждое мгновеніе выйти чрезъ представленія на свободу. «Старайся, говоритъ Лѣствичникъ, всегда возвращать къ себѣ уклоняющуюся твою мысль, или, лучше сказать, заключай ее въ слова молитвы. Если она, по младенчественности твоей, утомится и впадетъ въ развлеченіе, то опять введи ее въ слова молитвы; ибо непостоянство свойственно нашему уму» (271, 17).
Итакъ, у молящагося свободное движеніе представленій, разрѣшающее въ опредѣленной мѣрѣ дѣятельность внутренняго чувства, въ большей или меньшей степени затруднено, задерживается. Но точно также при трезвеніи невозможно свободное и полное разрѣшеніе чувства и путемъ внѣшнихъ тѣлесныхъ движеній. Трезвеніе или вниманіе въ отношеніи къ внѣшнимъ движеніямъ есть приспособленіе ихъ къ тѣмъ или инымъ мыслямъ, – приспособленіе, выражающееся въ сосредоточеніи тѣлесныхъ движеній около этихъ мыслей и въ произвольномъ подавленіи всѣхъ прочихъ. При такихъ условіяхъ трезвенности или вниманія невозможно свободное и полное разрѣшеніе внутренняго нашего чувства во внѣшнемъ движеніи. Что же должно происходить вслѣдствіе описаннаго утѣсненія сердца? Все большее и большее по мѣрѣ продолжительности вниманія накопленіе въ насъ неразрѣшившагося, неосвободившагося чувства, стремящагося обнаружить себя во внѣшнемъ движеніи, но пока проявляющагося только въ непріятномъ чувствованіи связанности, несвободы и въ такъ называемой раздражительности. Непріятное чувство связанности и раздражительность, стремясь къ своему разрѣшенію вызываютъ въ сознаніи сродныя представленія (представленія о причинѣ испытываемаго страданія, о врагѣ, о средствахъ защиты, борьбы, мести и проч.), которыя и обнаруживаются соотвѣтствующими дѣйствіями. Если соединимъ всѣ эти частныя слѣдствія угнетенія чувства въ одно цѣлое, то получимъ знакомый намъ образъ такого душевнаго состоянія, которое извѣстно подъ названіемъ гнѣва.
Такимъ образомъ въ гнѣвѣ мы намѣчаемъ слѣдующія основныя части: накопленіе внутренняго чувства и раздражительность, которыя сопровождаются непріятнымъ волненіемъ сердца и разрѣшаются во внѣ сродными себѣ представленіями и дѣйствіями. Подтверждается ли это свидѣтельствами духовныхъ опытовъ? Разсмотримъ первую часть – накопленіе внутренняго чувства. Извѣстно, что сильное чувство часто находитъ себѣ исходъ въ слезахъ, разрѣшается плачемъ; въ самомъ дѣлѣ, чувствительные люди болѣе другихъ могутъ плакать. Если избытокъ чувства, его накопленіе есть дѣйствительно составная часть гнѣва, то между гнѣвомъ и плачемъ должно существовать такое отношеніе, что первый уничтожается, исчезаетъ во второмъ. Духовный опытъ подтверждаетъ вполнѣ это предположеніе. Преподобный Іоаннъ Лѣствичникъ пишетъ въ своей Лѣствицѣ: «свойство преуспѣвшихъ въ блаженномъ плачѣ есть – безгнѣвіе и непамятозлобіе» (99, 4); «истинно-плачущій не обратится... къ гнѣву и вспыльчивости» (109, 60); «слеза истиннаго плача угашаетъ всякій пламень раздражительности и гнѣва» (стр. 111, сл. 8, 1); «иное – безгнѣвіе въ новоначальныхъ, происходящее отъ плача, а иное – невозмутимость, бывающая въ совершенныхъ; въ первыхъ гнѣвъ связанъ слезами» (117, 26)... – Вторая составная часть гнѣва – раздражительность; она также должна утихать при трезвеніи по мѣрѣ того, какъ накопившаяся сила внутренняго чувства будетъ постепенно расходоваться на такія или иныя внѣшнія движенія, напр., на голосовыя движенія. Дѣйствительно, такъ и бываетъ. Въ Лѣствицѣ читаемъ слѣдующее: «иногда умѣренное пѣснопѣніе успѣшно успокаиваетъ раздражительность» (114, 17). Съ другой стороны, есть подвигъ безмолвія, и духовный опытъ свидѣтельствуетъ о существованіи такого отношенія между этимъ подвигомъ и гнѣвомъ: «признаки, говорится въ Лѣствицѣ, не по разуму проходящихъ безмолвіе суть: умноженіе гнѣва, храненіе памятозлобія, любви умаленіе» (258, 38), и наоборотъ: «непоползновенный на многословіе (т. е., конечно, молчальникъ по призванію, не чувствующій по своей природѣ особенной потребности въ устномъ употребленіи слова, неразговорчивый) неподвижимъ и на гнѣвъ» (252, 5). Въ виду такого отношенія между гнѣвомъ и безмолвіемъ, желающимъ проходить образъ безмолвнаго житія дается такой совѣтъ: «никто изъ тѣхъ, которые подвержены раздражительности и возношенію, лицемѣрію и памятозлобію, да не дерзнетъ когда либо увидѣть и слѣдъ безмолвія, чтобы не дойти ему до изступленія ума» (258, 36). Что по своей основѣ гнѣвъ есть прежде всего потребность въ свободѣ движеній, это видно изъ того, какъ онъ проявляется во внѣ: «крайняя степень гнѣвливости, говорится въ Лѣствицѣ, обнаруживается тѣмъ, что человѣкъ наединѣ самъ съ собою словами и тѣлодвиженіями какъ бы съ оскорбившимъ его препирается и ярится» (113, 13). – Остальныя двѣ части въ составленіи гнѣва: непріятное волненіе сердца и плѣненіе ума представленіями враждебнаго характера въ отношеніи къ ближнему, иногда съ соотвѣтствующими внѣшними дѣйствіями, также подтверждаются духовными опытами. Такъ, въ Лѣствицѣ говорится: «гнѣвъ есть воспоминаніе сокровенной ненависти, т. е., памятозлобія. Гнѣвъ есть желаніе зла огорчившему... Огорченіе есть непріятное чувство, гнѣздящееся въ сердцѣ» (112, 5); «гнѣвъ есть возмущеніе сердца» (113, 14).
Итакъ, избытокъ внутренняго неразрѣшившагося чувства и раздражительность, непріятное волненіе сердца и враждебныя мысли къ ближнему основныя части гнѣва. Въ своей совокупности всѣ эти четыре душевныхъ явленія и составляютъ то внутреннее состояніе, которое Лѣствичникъ называетъ «бореніемъ на гнѣвъ» и которое бываетъ однимъ изъ сильнѣйшихъ искушеній во время «трезвенной» молитвы.
Священникъ Іоаннъ Бѣлостоцкій.
«Руководство для сельскихъ пастырей». 1896. Т. 2. № 34. С. 405-412.