ВАЖНОСТЬ И ЗНАЧЕНІЕ УСТНОЙ ИСПОВѢДИ ВЪ ТАИНСТВѢ ПОКАЯНІЯ.
Исповедь Худож. С. Н. Ефошкин. 1994 г.
Протестантство, въ своемъ отрицательномъ отношеніи ко многимъ сторонамъ древне-церковной практики и въ частности къ нѣкоторымъ внѣшнимъ дѣйствіямъ св. таинствъ, между прочимъ неодобрительно отнеслось къ устному исповѣдыванію грѣховъ въ таинствѣ покаянія, какъ къ такому внѣшнему акту, который будто бы не имѣетъ характера необходимости и цѣлесообразности. Устная исповѣдь, по мнѣнію протестантовъ, не только не имѣетъ за себя никакихъ библейскихъ данныхъ, но не согласна съ самимъ духомъ христіанства, противорѣчитъ евангельскимъ фактамъ отпущенія грѣховъ безъ устной исповѣди, не подтверждается древней исторіей всеобще-церковной практики и наконецъ не оправдывается человѣческимъ разумомъ. Въ этомъ протестантскомъ взглядѣ на устную исповѣдь и ея отношеніе къ внутренней сторонѣ таинства покаянія, какъ и въ другихъ случаяхъ, выражается положенный въ основу всего протестантства односторонній субъэктивизмъ, обусловливающій собою, при развитіи многихъ протестантскихъ теорій, извращеніе прямаго смысла св. писанія и насиліе церковно-историческихъ фактовъ. Этими недостатками, какъ слѣдствіями основнаго протестантскаго принципа, страдаетъ и указанный взглядъ не устную исповѣдь: такой взглядъ, вопреки заявленію протестантскихъ богослововъ, нс только не стоитъ на почвѣ библейско-догматическихъ данныхъ и церковно-историческихъ фактовъ, но не оправдывается и раціональной точкой зрѣнія, которою протестанты обыкновенно измѣряютъ предметы христіанской догматики въ ущербъ св. писанію и св. преданію, съуживая эту точку предвзятыми идеями. Напротивъ, устная исповѣдь, какъ внѣшній и необходимый элементъ въ таинствѣ покаянія, основывается на прямыхъ данныхъ св. писанія и преданія и остается съ характеромъ высокой важности и цѣлесообразности, если разсматривается и обсуждается съ точки зрѣнія непредубѣжденнаго человѣческаго разума.
Устная исповѣдь не есть привнесенная самими людьми, по поводу тѣхъ или другихъ историческихъ обстоятельствъ, прибавка къ Богоустановленному таинству покаянія, – она есть Божественное учрежденіе. Ясное указаніе на необходимость и важность этого внѣшняго дѣйствія въ таинствѣ покаянія находится въ прямомъ и положительномъ смыслѣ словъ Іисуса Христа, содержащихъ въ себѣ установленіе этого таинства: яко же посла Мя Отецъ, и Азъ посылаю вы, сказалъ Іисусъ Христосъ ученикамъ Своимъ по воскресеніи, облекая ихъ высшими іерархическими полномочіями. И сіерекъ, дуну и глагола имъ: пріимите Духъ Святъ, имже отпустите грѣхи, отпустятся имъ, и имже держите, держатся (Іоан. XX, 21-23). Если бы апостоламъ и ихъ преемникамъ дано было право только разрѣшать грѣхи приходящихъ къ нимъ грѣшниковъ независимо отъ глубины раскаянія послѣднихъ и качества ихъ грѣховъ, то, пожалуй, можно бы и не ставить вопроса о важности и необходимости устной исповѣди, по крайней мѣрѣ съ догматической его стороны. Но какъ видно изъ приведенныхъ словъ Іисуса Христа, іерархическимъ лицамъ дается право не только разрѣшать грѣхи, но и удерживать узы грѣха связанными, и притомъ завершительному акту пастырской власти въ таинствѣ покаянія дается высшее, сакраментальное значеніе, – онъ сопровождается соотвѣтственнымъ актомъ Божественнаго суда на небѣ; въ такомъ случаѣ внѣшнее исповѣданіе грѣховъ является необходимымъ дѣйствіемъ въ таинствѣ покаянія, требуемымъ Богоустановленною властію прощать и не прощать грѣхи: это исповѣданіе должно служить основаніемъ для завершительнаго акта таинства въ той или другой его формѣ, т. е. или въ формѣ разрѣшенія грѣховъ, или въ формѣ задержанія ихъ. Въ самомъ дѣлѣ, то или другое выраженіе пастырской власти по отношенію къ грѣшнику въ таинствѣ покаянія не можетъ опредѣляться личнымъ произволомъ пастыря, а должно основываться на различеніи степени грѣховности поступковъ и характера движенія покаяннаго чувства, – различеніи, совершающемся при свѣтѣ христіанскаго закона. Какъ Самъ Богъ въ Своихъ отношеніяхъ къ міру опредѣляется согласными побужденіями Своихъ безконечныхъ свойствъ – благости и правосудія, такъ и пастырь церкви, какъ служитель Божій и органъ Божественной благодати, не можетъ въ своихъ отношеніяхъ къ пасомымъ руководиться личнымъ произволомъ въ ущербъ истинѣ и правдѣ и слѣдов. духу благодатнаго царства Христова; и въ особенности этотъ произволъ не умѣстенъ въ отношеніи къ грѣшнику при совершеніи таинства покаянія, когда надъ грѣшникомъ совершается духовный судъ, изъ котораго человѣкъ долженъ выйти или разрѣшеннымъ отъ узъ грѣха, или связаннымъ съ ними, или освобожденнымъ отъ бремени проклятія за грѣхъ, или носящимъ печать этого проклятія въ своей душѣ, или снова возведеннымъ въ достоинство сына Божія и получившимъ залогъ совершенства и вѣчнаго блаженства, или остающимся въ состояніи отторженія отъ Бога среди духовнаго мрака безъ залога вѣчной блаженной жизни. А между тѣмъ, какъ же пастырь можетъ возвыситься надъ личными произвольными побужденіями и избѣжать связанныхъ съ произволомъ ошибокъ, когда заключительный актъ таинства покаянія не будетъ соединяться съ предшествующимъ ему устнымъ исповѣданіемъ грѣховъ, когда слѣдовательно пастырь будетъ разрѣшать грѣшника отъ грѣховъ и оправдывать предъ Богомъ или произносить надъ нимъ осужденіе, чрезъ которое онъ удаляется отъ источника блаженства, не сообразуясь съ качественнымъ отношеніемъ грѣховъ и ихъ побудительными причинами, внутренними и внѣшними условіями, при которыхъ они имѣли мѣсто въ жизни кающагося, – словомъ не дѣлая сужденія о грѣховныхъ поступкахъ въ ихъ зависимости отъ внѣшнихъ побужденій и субъективныхъ условій, показывающихъ душевное состояніе кающагося. Не имѣя возможности, при отсутствія изустнаго и подробнаго объясненія грѣховъ со стороны кающагося, войти въ разсмотрѣніе его грѣховнаго состоянія, пастырь можетъ разрѣшить грѣхи человѣка, не заслуживающаго по своимъ нравственнымъ недугамъ и по недостатку сильнаго покаяннаго чувства этого разрѣшенія и, можетъ быть, долженствующаго стоять подъ церковнымъ отлученіемъ или духовнымъ запрещеніемъ, – и такимъ образомъ злоупотребитъ требованіемъ Божественного правосудія, не принося пользы и самому грѣшнику, а напротивъ усиливая его нравственную дремоту; равнымъ образомъ можетъ, по невѣдѣнію грѣховнаго состоянія человѣка, оставить въ состояніи запрещенія такого кающагося грѣшника, который по искренности своего раскаянія и по глубинѣ и живости покаяннаго чувства заслуживалъ бы быть оправданнымъ предъ Богомъ, – и чрезъ это можетъ ввести его въ несчастное состояніе отчаянія. Чтобъ избѣжать этихъ крайностей, пастырю церкви для правильнаго употребленія ввѣреннаго ему права вязать и рѣшить грѣхи необходимо предварительно выслушивать устную исповѣдь отъ кающагося человѣка и на основаніи ея по возможности проникать въ глубь его нравственнаго существа, – только при этомъ условіи таинство покаянія будетъ имѣть дѣйственность. Поэтому и вѣрующіе во Христа для оправданія предъ Богомъ и возстановленія своего высокаго человѣческаго достоинства должны приносить предъ пастыремъ, какъ посредникомъ между Богомъ и людьми, искреннее и сердечное раскаяніе во всѣхъ грѣхахъ съ открытымъ исповѣданіемъ ихъ, какъ это положительно внушаетъ ап. Іаковъ: исповѣдайте другъ другу согрѣшенія и молитеся другъ за друга, яко да исцѣлѣете (V, 16)[1], и какъ наставляетъ апостолъ Іоаннъ: аще испосѣдуемъ грѣхи наша, вѣренъ и праведенъ, да оставитъ намъ грѣхи наша и очиститъ насъ отъ всякія неправды (1 Іоан. 1, 9). Слѣдуя этимъ-то апостольскимъ наставленіемъ, христіане первенствующей апостольской церкви и приходили къ апостоламъ, исповѣдающе и сказующе дѣла своя (Дѣян. XIX, 18).
И Отцы и Учители Церкви, начиная съ мужей апостольскихъ, въ своихъ догматическихъ разсужденіяхъ о таинствахъ, касались вопроса объ отношеніи устной исповѣди къ внутренней сторонѣ таинства покаянія и указывали необходимость этой исповѣди, какъ условія дѣйственности покаянія[2]. Изъ мужей апостольскихъ Климентъ Римскій въ своемъ посланіи къ Коринѳянамъ въ общихъ чертахъ указываетъ на важность и значеніе устнаго исповѣданія грѣховъ, не выдѣляя впрочемъ этого внѣшняго акта изъ ряда другихъ актовъ таинства покаянія и не указывая соотношенія его съ разрѣшительнымъ актомъ:«Господь владѣетъ всѣми, говоритъ онъ, ни въ чемъ не нуждается кромѣ того, чтобы мы исповѣдывали (свои грѣхи) предъ нимъ», и далѣе: «лучше исповѣдать грѣхи предъ человѣкомъ, нежели ожесточать сердце». Полнѣе и раздѣльнѣе говорили объ устной исповѣди и уже въ ея отношеніи къ таинству покаянія Отцы III вѣка, преслѣдовавшіе въ этомъ случаѣ цѣли не только катехетическія, но главнымъ образомъ апологетико-полемическія (противъ монтанизма и расколовъ). У нихъ устная исповѣдь, имѣющая вообще характеръ величайшей важности, имѣетъ силу необходимости въ томъ случаѣ, когда должна сопровождаться іерархическимъ разрѣшеніемъ отъ грѣховъ, когда должна соверхиаться предъ пресвитеромъ, слѣдов. когда возводится на степень богослужебнаго акта. Такъ, Оригенъ довольно подробно разсуждаетъ о важности исповѣди (собственно публичной), обосновывая свои разсужденія на психологическихъ и догматическихъ началахъ. Грѣхъ, по Оригену, составляетъ въ отношеніи къ организму души нѣчто совершенно противоестественное, чуждое и вредоносное, къ изверженію или удаленію чего изъ себя по самому чувству самосохраненія должна стремиться душа, подобно тому какъ неудобоваримая пища или что либо вредное для нашего тѣлеснаго организма возбуждаетъ тошноту и требуетъ так. обр. удаленія, изверженія изъ организма; и какъ чрезъ рвоту выдѣляется изъ организма чуждая ему пища, такъ чрезъ устную исповѣдь грѣховныя дѣла и помыслы какъ бы выдѣляются изъ организма души, теряя свою прежнюю губительную для нея силу и кромѣ того привлекая къ ней всепрощающее милосердіе Божіе. «Если мы будемъ, говоритъ онъ, открывать грѣхи наши не только Богу, но и тѣмъ, которые могутъ пособить нашимъ ранамъ и грѣхамъ, то грѣхи наши истреблены будутъ Тѣмъ, Кто сказалъ: вотъ Я истреблю беззаконія твои, какъ облако и грѣхи твои какъ тьму» (Ис. XLIV, 22). Обвинитель во грѣхѣ и зачинщикъ грѣха есть діаволъ; а потому, если мы предупредимъ діавола, замѣчаетъ Оригенъ въ другомъ мѣстѣ, и сами явимся обвинителями самихъ себя, исповѣдывая и публично объявляя о всѣхъ своихъ грѣхахъ, то избѣгнемъ злобы нашего врага и обвинителя, какъ бы оттолкнемъ его отъ себя, лишимъ его власти надъ собою и чрезъ то заслужимъ себѣ милость Божію. Но все это Оригенъ говоритъ собственно о публичной исповѣди, которая можетъ не сопровождаться іерархическимъ разрѣшеніемъ отъ грѣховъ и слѣд. не входить въ таинство покаянія какъ необходимый элементъ, и которую самъ Оригенъ не считаетъ безусловно необходимою для полученія разрѣшенія отъ всѣхъ грѣховъ, не исключая и легкихъ. Но «есть, говоритъ! онъ, еще родъ отпущенія грѣховъ чрезъ покаяніе – способъ трудный и тяжелый..., когда грѣшникъ не стыдится открыть свой грѣхъ священнику Божію и просить у него врачевства», – причемъ спеціальною обязанностію священника считаетъ брать на себя, или, какъ онъ выражается, поѣдать грѣхи народа и отпускать ихъ, т. е. выслушивать исповѣдь и разрѣшать отъ грѣховъ. – Въ духѣ Оригена говорили объ устной исповѣди и Тертулліанъ, и св. Кипріанъ. Оба они кромѣ внутренняго, духовнаго акта раскаянія, сердечнаго сокрушенія о грѣхахъ и непосредственнаго устремленія духомъ къ Богу, считали необходимымъ и внѣшній актъ покаянія – исповѣдь, считая его учрежденіемъ Божественнымъ. И этотъ актъ не есть только ненужная формальность, напротивъ онъ, по ученію Тертулліана, имѣетъ значеніе средства приблизиться ко Христу, осязать Его и заслужить отъ Него молитву ко Отцу о прощеніи грѣховъ; а по Кипріану этотъ актъ, необходимо долженствующій предшествовать іерархическому разрѣшенію грѣховъ, составляетъ условіе отпущенія грѣховъ: «грѣшники и въ меньшихъ грѣхахъ, говоритъ онъ, должны приносить покаяніе (poenitentiam) въ установленное время и по уставу благочинія совершать эксомологесисъ[3] и чрезъ возложеніе руки епископа и клира получать право общенія».
Свидѣтельства о необходимости, важности и значеніи устной исповѣди мы находимъ и у послѣдующихъ отцовъ IV вѣка, преимущественно въ ихъ разсужденіяхъ объ епитиміяхъ[4]. Такъ, св. Василій Великій въ посланіи къ Амфилохію еп. Иконійскому, давая правило относительно наказанія діакона, въ качествѣ общей нормы для руководства при наложеніи епитиміи, возлагаетъ на пастырей церкви непремѣнную обязанность разсматривать качество грѣха и расположеніе согрѣшившаго, жизнь его до грѣха и послѣ, что само собою предполагаетъ устную исповѣдь, при которой имѣющіе власть вязать и рѣшить грѣхи могутъ различать качество грѣха и проникать во внутреннее душевное настроеніе согрѣшившаго. Также въ третьемъ посланіи къ тому же лицу Василій В. въ заключеніи изложенія правилъ относительно епитиміи говоритъ: «все же сіе пишемъ ради того, да испытуются плоды покаянія. Ибо мы не по одному времени судимъ о семъ, но взираемъ на образъ покаянія[5]. Указанія на необходимость устной исповѣди, какъ средства, предоставляющаго священнику, какъ врачу духовному, возможность опредѣлять родъ и силу недуга духовно-больнаго, можно находить и въ другихъ твореніяхъ св. Василія В. «Необходимо, пишетъ напр, въ одномъ мѣстѣ св. Отецъ, исповѣдывать грѣхи предъ тѣми, кому ввѣрено домостроительство таинствъ Божіихъ. Кающійся долженъ... содѣлать себя слышимымъ и объявить образъ покаянія»[6]. Григорій Нисскій въ посланіи къ Литоію еп. Милитинскому считаетъ обязанностію для пастырей церкви при употребленіи врачебныхъ средствъ по отношенію къ кающимся руководствоваться не «временемъ, но произволеніемъ кающагося», которое съ особеннымъ удобствомъ пастырь можетъ прослѣдить только въ томъ случаѣ, когда согрѣшившій открываетъ тайники своего сердца, т. е. при устной исповѣди, окрыляемой глубокимъ сокрушеніемъ о грѣхахъ. Согласно съ Григоріемъ Нисскимъ говоритъ и св. Іоаннъ Златоустъ въ своихъ правилахъ относительно епитиміи: для правильнаго и спасительнаго выбора врачебныхъ средствъ (а врачеветво душъ вѣрующихъ составляетъ существенную обязанность пастыря церкви) обязываетъ внимательно разсматривать грѣхи и «произволеніе кающагося».
Наконецъ вся церковь на Трульскомъ соборѣ утвердила необходимость устной исповѣди: «пріявшіе отъ Бога власть рѣшити и вязати должны разсматривать качество грѣха и готовность согрѣшившаго къ обращенію, и тако употребляти приличное недугу врачеваніе, дабы, не соблюдая мѣры въ томъ и въ другомъ, не утратить спасенія недугующаго»[7].
Такимъ образомъ божественный голосъ Самого Спасителя и Его церкви говоритъ въ пользу необходимости устной исповѣди. Но это ученіе о необходимости устнаго исповѣданія грѣховъ, какъ и всякое другое ученіе православной вселенской церкви, не заключаетъ въ себѣ чего-либо страннаго и непонятнаго и съ точки зрѣнія непредубѣжденнаго человѣческаго разума, напротивъ, вполнѣ оправдывается высокимъ нравственнымъ значеніемъ устной исповѣди для самаго кающагося грѣшника, приступающаго къ ней съ сердечной искренной вѣрой въ Бога и упованіемъ на Его милосердіе.
Правда, тяжело человѣку открывать и, такъ спасать, развертывать свой внутренній міръ съ его сокровенными мыслями и сердечными движеніями предъ лицемъ посторонняго человѣка, посвящать другихъ людей въ тайны своего внутренняго, сокрытаго отъ внѣшнихъ глазъ, существованія и дѣлать ихъ судьями своей совѣсти. Поэтому сильную внутреннюю борьбу переживаетъ человѣкъ въ моментъ рѣшимости приступить къ открытой исповѣди предъ пастыремъ церкви, не смотря на ясное сознаніе отсутствія всякой опасности для внѣшняго существованія со стороны духовнаго суда въ его скромной, хотя и торжественной обстановкѣ. Но эта самая борьба, характеризующаяся столкновеніемъ враждебныхъ элементовъ, въ связи съ послѣдующимъ за исповѣдію внутреннимъ духовнымъ явленіемъ въ формѣ благодатнаго настроенія, чувства мира и душевнаго затишья, сама собою говоритъ о раздвоенности человѣческой природы и источникѣ мрачнаго и тяжелаго чувства ложнаго стыда предъ устной исповѣдію. Царящій въ человѣческой душѣ эгоизмъ, этотъ корень всякаго грѣха, – стремящійся уничтожить духовную органическую связь человѣка съ подобными ему существами, поставить его центральнымъ пунктомъ окружающей жизни и самоугожденіе сдѣлать основнымъ законохмъ его дѣятельности, естественно препятствуетъ самоуглубленію и самоиспытанію человѣка и развитію его нравственныхъ силъ. Это препятствіе особенно должно быть сильнымъ во время акта самоиспытанія въ его внѣшнемъ проявленіи въ формѣ устнаго исповѣданія грѣховъ. Поэтому человѣку трудно исповѣдывать грѣхи, онъ стыдится рѣшиться на этотъ торжественный актъ, но стыдится вслѣдствіе недостатка въ немъ смиренія и самоотверженія, этихъ высокихъ качествъ доброй нравственности, слѣдов. вслѣдствіе недостатка развитости нравственнаго сознанія; онъ стыдится и испытываетъ тяжелую борьбу предъ рѣшимостью и въ моментъ самой рѣшимости къ внѣшнему обнаруженію внутренняго раскаянія вслѣдствіе того, что въ его душѣ гнѣздится эгоизмъ, который естественно, чтобы не стать въ противорѣчіе съ самимъ собою, направляетъ усилія удержать замкнутость человѣка, за которой скрываются всѣ недостатки его, и противодѣйствовать его желанію войти въ тѣсное взаимообщеніе съ собратіями – людьми. Такимъ образомъ источникомъ мрачнаго чувства внутренней тяготы, съ которымъ человѣкъ приступаетъ къ устной исповѣди, служитъ эгоизмъ съ его исчадіемъ – гордостью. – Но кто же не сознаетъ ненормальности эгоистическаго настроенія въ человѣческой душѣ во всѣхъ его проявленіяхъ, и кто не чувствуетъ необходимости бороться и ослаблять давленіе присущаго человѣческой природѣ эгоизма на духовно-нравственную сторону этой природы и употреблять всѣ тѣ средства, которыя ведутъ къ оживленію нравственнаго чувства, къ высокому подъему нравственныхъ силъ и ослабленію борьбы добра со зломъ въ пользу добра? А такимъ факторомъ, очищающимъ внутреннюю духовную атмосферу нравственнаго существа человѣка и укрѣпляющимъ его нравственныя силы, и служитъ между прочимъ устная исповѣдь, соединяющаяся съ внутреннимъ самоиспытаніемъ и самоосужденіемъ.
Прежде всего устная исповѣдь для человѣка съ религіозною настроенностію, смотрящаго на эту исповѣдь, какъ на Божественное учрежденіе, и потому съ благоговѣніемъ приступающаго къ ней, служитъ сильнымъ побужденіемъ къ самонаблюденію и самоиспытанію, отъ которыхъ въ обыденной жизни отвлекаютъ человѣка съ одной стороны его обыденныя занятія и мелочи жизни, а съ другой тотъ же эгоизмъ, представляющій внутренній міръ человѣка въ добромъ, хотя и ложномъ свѣтѣ. А сколько важно для нравственнаго усовершенствованія человѣка это самонаблюденіе, совершающееся при свѣтѣ христіанскаго нравственнаго закона, объ этомъ не нужно много говорить. При самонаблюденіи человѣкъ своимъ духовнымъ взоромъ съ знаменемъ вѣры и христіанскаго идеала проходитъ всю прошедшую исторію своей внутренней жизни, изслѣдуетъ и критически оцѣниваетъ всѣ душевные факты какъ прошедшіе, не оставившіе послѣ себя замѣтныхъ слѣдовъ въ сердцѣ и сдѣлавшіеся достояніемъ памяти, такъ и факты, переживаемые во всей цѣлости или въ послѣдствіяхъ, – поставляя всѣ эти факты предъ судъ христіанскаго закона; въ это время человѣкъ, становясь предъ лицемъ своей совѣсти, сильнѣе чѣмъ когда-либо ощущаетъ разладъ внутренней своей жизни съ высокимъ христіанскимъ идеаломъ и чувствуетъ глубокое сердечное раскаяніе и мучительные упреки внутренняго своего судіи, который самъ при этомъ, высвобождаясь изъ оковъ самолюбія, получаетъ силу и энергію. Поэтому устная исповѣдь, разсматриваемая со стороны своего возбуждающаго вліянія на нравственное сознаніе человѣка, заслуживаетъ полнаго вниманія и уваженія. Главное субъэктивное ея значеніе и состоитъ въ томъ, что она соединяетъ самонаблюденіе, къ которому сама же побуждаетъ человѣка, съ самоиспытаніемъ, или точнѣе обращаетъ это самонаблюденіе въ актъ самоиспытанія и, служа внѣшнимъ выраженіемъ этого акта, усиливаетъ его и сообщаетъ ему особенную напряженность (интенсивность). Въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ даже при нравственной безпечности въ жизни, если только приступаетъ къ таинству покаянія съ сердечною вѣрою, проникается чувствомъ благоговѣйнаго страха предъ Богомъ въ присутствіи органа Его Божественной власти. А подъ вліяніемъ этого духовнаго возбужденія дѣятельность совѣсти усиливается, получаетъ особенную энергію и могущественность въ приложеніи къ частнымъ грѣховнымъ фактамъ душевной жизни. Если въ обыденной жизни при нравственной оцѣнкѣ грѣховныхъ поступковъ совѣсть парализуется въ своей дѣятельности эгоизмомъ, то при исповѣди происходитъ болѣе или менѣе полное отдѣленіе нравственнаго существа человѣческой души отъ эгоистическаго я со всѣми его свойствами и грѣховными проявленіями; и совѣсть человѣка, открыто входя въ соприкосновеніе съ личностію другаго (человѣка) и какъ бы получая въ этомъ послѣднемъ олицетворенный видъ, производитъ свой строгій, не стѣсняемый и неослабляемый эгоизмомъ, духовный судъ надъ грѣхами. Здѣсь человѣкъ не только признаетъ вообще грѣховность своей природы, что можетъ сопровождаться только мимолетнымъ и потому неплодотворнымъ чувствомъ раскаянія или точнѣе недовольства собою, но разбираетъ отдѣльные свои поступки предъ лицомъ нравственнаго закона, проникается сознаніемъ гибельности своихъ грѣховъ, переживая во все время напряженное чувство раскаянія и нравственнаго мученія. Такое испытаніе совѣсти естественно усиливаетъ и развиваетъ чувствительность и силу ея въ дѣлѣ оцѣнки частныхъ поступковъ и предохраненія отъ новыхъ нравственныхъ паденій.
Такимъ образомъ въ моментъ устной исповѣди человѣкъ переживаетъ состояніе болѣе или менѣе искренняго самоосужденія и, выражая открыто обвинительные акты своей совѣсти, испытываетъ постепенно возрастающее возбужденіе нравственнаго чувства. А чѣмъ болѣе возвышается дѣятельность совѣсти, чѣмъ ощутимѣе становятся въ душѣ ея упреки, тѣмъ болѣе понижается голосъ противоположный и тѣмъ слабѣе становится въ душѣ сила и власть зла. Открыто исповѣдывая свои грѣхи особенно предъ лицемъ посредника между Богомъ и вѣрующими – пастыремъ церкви, человѣкъ, побуждаемый совѣстію, произноситъ отреченіе отъ содѣянныхъ грѣховъ, становясь во всеоружіи очищаемой совѣсти противъ діавола и его клевретовъ, – какъ бы износитъ изъ своей души грѣховный соръ, освобождая отъ препятствій со стороны этого сора дѣятельность своихъ духовныхъ силъ (какъ это прекрасно объяснилъ Оригенъ чрезъ вышеприведенную аналогію). Въ этотъ торжественный моментъ, по мѣрѣ испытанія своей совѣсти и исповѣданія грѣховъ, человѣкъ постепенно входитъ во внутреннее святилище своей умиротворяемой души и здѣсь въ присутствіи очищенной отъ грѣховъ совѣсти ощущаетъ внутреннее спокойствіе и сладостный миръ. – Такимъ образомъ устная исповѣдь приводитъ человѣка къ внутреннему спокойствію души, какъ слѣдствію ослабленія борьбы зла съ добромъ и освобожденія души отъ тяжкаго бремени грѣховнаго. Разсматриваемая въ этомъ послѣднемъ отношеніи, устная исповѣдь является какъ нельзя болѣе соотвѣтствующею потребности человѣка искать утѣшенія и облегченія отъ внутреннихъ удручающихъ скорбей въ участіи или сочувствіи постороннихъ лицъ. Опытъ жизни показываетъ, калъ человѣкъ съ развитою совѣстію, находясь подъ подавляющимъ внутреннимъ впечатлѣніемъ отъ допущенныхъ паденій, часто для облегченія своихъ душевныхъ мукъ обращается къ другимъ съ выраженіемъ искренняго раскаянія, чтобы услышать слово утѣшенія и искренній совѣтъ для предотвращенія новыхъ паденій на будущее время. Выраженіемъ этой потребности человѣка и служатъ съ одной стороны практиковавшаяся среди первенствующихъ христіанъ публичная исповѣдь, а съ другой извѣстное въ исторіи монашества начало старчества (по которому иноки повѣряли свою совѣсть опытному въ духовной жизни старцу). Но болѣе дѣйственное и плодотворное удовлетвореніе эта потребность получаетъ въ устной исповѣди предъ пастыремъ церкви, одна личность котораго, какъ посредника между Богомъ и вѣрующими, побуждаетъ кающагося къ углубленію внутрь себя и сердечному искреннему раскаянію. Сознавая важность минуты, видя въ пастырѣ церкви свидѣтеля Божія, истинно вѣрующій христіанинъ съ какимъ сердечнымъ сокрушеніемъ долженъ испытывать свою совѣсть открыто предъ этимъ свидѣтелемъ, который имѣетъ высшую власть вязать и рѣшить грѣхи, съ какою искреннею довѣрчивостію и какою силою духовной воспріимчивости усвоять его совѣты, имѣющіе прямое отношеніе къ пережитымъ искушеніямъ и содѣяннымъ грѣхамъ (что возможно опять только при устной исповѣди), съ какою полнотою мирнаго чувства долженъ отойти онъ (кающійся) отъ исповѣдальнаго мѣста, очищенный въ совѣсти таинственнымъ актомъ благодати, чтобы съ новою энергіею идти по пути нравственной жизни...
Такимъ образомъ устная исповѣдь имѣетъ важное нравственное значеніе: это значеніе опредѣляется сильнымъ возбужденіемъ дѣятельности совѣсти и примиреніемъ ея, ослабленіемъ въ душѣ силы зла, возвышеніемъ нравственныхъ силъ и дѣятельнымъ и плодотворнымъ усвоеніемъ пастырскихъ совѣтовъ, предлагаемыхъ для борьбы со грѣхомъ. Во всѣхъ этихъ слѣдствіяхъ устная исповѣдь дѣйствительно есть условіе дѣйственности таинства покаянія и потому должна быть необходимымъ элементомъ въ этомъ таинствѣ, стоящимъ въ тѣснѣйшей связи съ внутреннимъ актомъ благодати. Нужно помнить, что «мы исповѣдуемъ наше прегрѣшеніе Господу не потому, чтобы Онъ не зналъ его, но потому, что чрезъ исповѣданіе грѣховъ рождается покаяніе, а чрезъ покаяніе умилостивляется Богъ» (Тертулліанъ).
М. Савваитскій.
«Холмско-Варшавскій Епархіальный Вѣстникъ». 1891. № 7. Отд. 2. С. 101-106.
[1] Хотя невидимому здѣсь апостолъ не говоритъ объ исповѣди предъ пресвитерами, а говоритъ о публичной исповѣди, которая можетъ не соединяться съ таинствомъ и потому не имѣть существенно необходимаго значенія, но по связи съ предшествующими словами апостола о таинствѣ елеосвященія возможно разумѣть подъ «другими» именно пресвитеровъ, которымъ однимъ дано право отпущать грѣхи. Въ такомъ смыслѣ это мѣсто комментируется между прочимъ въ Маломъ Катихизисѣ, гдѣ послѣ вышеприведенныхъ словъ ап. Іакова читается: «исповѣдатися же никому же иному имамы точію предъ тѣми, которые имѣютъ силу разрѣшати». Какъ бы то ни было, во всякомъ случаѣ нѣтъ никакой причины исключать изъ словъ ап. Іакова, равно какъ и изъ нижеприводимыхъ словъ ап. Іоанна, исповѣданіе грѣховъ именно предъ служителемъ тайны.
[2] Приводимыя ниже мѣста изъ творенія Отцовъ и Учителей церкви заимствованы изъ соч. А. Катаискаго «Догматич. ученіе о семи церковныхъ таинствахъ въ твореніяхъ древнѣйшихъ Отцовъ и писателей церкви до Оригена включительно» Сиб. 1877, а также отчасти изъ лекцій по Догмат. Богослов, преосвящ. Сильвестра (Труд. Кіев. Дух. Акад. 1889, апрѣль, стр. 562-609).
[3] Эксомологесиcъ (греч. Ἐξομολόγησις) – исповедание. – ред.
[4] Епитимия (греч. ἐπιτίμιον) – духовно-исправительные меры, которые священнослужитель, как духовный врач, налагает на кающегося для уврачевания его нравственных болезней. – ред.
[5] Кн. прав. Прав. 84 Вас. Вел.
[6] Труд. Кіев. Дух. Акад, 1889, апрѣль, стр. 590-591.
[7] 102-е правило. – ред.