Новосвмуч. Архіеп. Никонъ (Рождественскій) – СМИРЕННОМУДРІЕ ПРАВОСЛАВІЯ.

I.

Въ святоотеческихъ писаніяхъ, какъ въ мало разработанныхъ ал­мазныхъ копяхъ, часто встрѣчаются такіе чудные брилліанты, что гля­дишь на нихъ – не налюбуешься, вдумываешься въ глубокій смыслъ этихъ, воистину, духоносныхъ изре­ченій и – не надивишься ихъ чисто­тѣ, истинности и жизненности...

Вотъ одно изъ такихъ изреченій, записанное тысячу триста лѣтъ на­задъ, на Богоcшественномъ Синаѣ, но имѣющее особенную цѣнность для нашего времени. Какъ будто великій авва Іоаннъ, авторъ дивной „Лѣствицы, возводящей на небо”, нарочно записалъ его для насъ, отдаленныхъ его духовныхъ потом­ковъ и учениковъ. Внимайте, пра­вославные люди!

„Невозможно пламени происходить отъ снѣга; еще болѣе невоз­можно быть смиренномудрію въ ино­вѣрномъ или еретикѣ. Исправленіе сіе (то-есть, качество, добродѣтель) принадлежитъ однимъ православ­нымъ, благочестивымъ и уже очи­щеннымъ” („Лѣствица”, сл. XXV, гл. 33)

Дивное слово! Святая истина!

Само собою понятно, что святый Лѣствичникъ подъ словомъ „смиренномудріе” разумѣетъ не смиреннолукавствіе, какое свойственно не­православнымъ, равно и подъ сло­вомъ „православные” разумѣетъ не тѣхъ, кто числится таковымъ только по метрикамъ. „Смиреніе, говоритъ онъ, есть безыменная благодать души, имя которой тѣмъ только из­вѣстно, кои познали ее собствен­нымъ опытомъ”; это не есть особая добродѣтель; это – общее свойство всѣхъ добродѣтелей, совершаемыхъ православнымъ хрістіаниномъ; это – ароматъ, которымъ благоухаетъ душа православнаго и всѣ его дѣянія; это – постоянное настроеніе его, воспитываемое имъ въ себѣ, по запо­вѣди Господа: научитеся отъ Мене. яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ (Мѳ. 11,29); это – хрістоподражательное свойство хрістіанской ду­ши, сообщаемое ей благодатію Хрістовою и привлекающее къ ней сію благодать. А область воздѣйствія благодати спасающей есть святая Церковь съ ея богоустановленными таинствами, ея постояннымъ обще­ніемъ съ Церковію небесною и съ Самимъ Главою ея – Господомъ Іису­сомъ Хрістомъ въ святѣйшемъ таин­ствѣ Евхаристіи. Посему наше свя­тое православіе носитъ въ себѣ, какъ существенный нравственный при­знакъ своего божественнаго проис­хожденія и чистоты – хрістоподражательное смиренномудріе.

Недавно вышла книга г. Ю. Ко­лемина „Римскій духовный цеза­ризмъ” Съ удовольствіемъ прочи­талъ я это произведеніе православ­наго мірянина, вступившаго въ еди­ноборство съ ученымъ папистомъ Пальміери. На всѣхъ пунктахъ пра­вославный самоучка-богословъ раз­биваетъ своего противника право­славнымъ понятіемъ о Церкви, какъ о живомъ тѣлѣ Хріста, какъ объ организмѣ любви, объемлющемъ всѣхъ спасаемыхъ во Хрістѣ, – вездѣ от­нимаетъ у него почву изъ подъ ногъ и остается неуязвимъ со сто­роны ученаго паписта. Да, Церковь есть живой организмъ любви, вся покрывающей, вся оскудѣвающая въ насъ восполняющей, ибо Глава ея – сама воплощенная Любовь. Но въ порядкѣ нравственныхъ понятій смиренномудріе есть матерь самой любви, ея основа, первая ступень къ совершенству и къ любви въ лѣстницѣ блаженствъ евангельскихъ. Сама воплощенная Любовь глаго­летъ: научитеся отъ Мене, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ. Гдѣ нѣтъ смиренія, тамъ нѣтъ мѣ­ста для любви. Только смиреннымъ дается благодать истинной любви. Римъ все свое міросозерцаніе по­строилъ на началахъ права, и притомъ языческаго, а холодное право не уживается съ приснопламенѣющею любовью. Гдѣ проявляетъ себя одно право, тамъ открывается дверь гордынѣ, а гдѣ возноситъ голову гордыня, тамъ нѣтъ и тѣни любви.

Органъ любви есть сердце, а сама любовь есть смиреніе сердца. Кто не способенъ смириться, тотъ не способенъ и любить. Я скажу больше: тотъ не способенъ воспріять въ свое существо великую святыню – самый духъ православія, какъ истиннаго хрістіанства, ибо, воистину, „исправ­леніе сіе принадлежитъ только пра­вославнымъ", и притомъ „живу­щимъ благочестиво”, въ своей жизни осуществляющимъ идеалы правосла­вія, и даже – „уже очищеннымъ”, побѣдившимъ въ самихъ себѣ стра­сти, или же, по крайней мѣрѣ, всѣми силами стремящимся къ такой по­бѣдѣ. Позволю себѣ пополнить рас­крытіе понятія о православіи, сдѣланное г. Колеминымъ, подчеркнувъ въ немъ именно этотъ существен­нѣйшій признакъ – смиренномудріе. Конечно, и латинскіе богословы мо­гутъ сказать, что и у нихъ смиреніе – на первомъ планѣ, ибо гдѣ безусловное, слѣпое послушаніе ав­торитету, тамъ нельзя же отрицать и доли смиренія. Но въ томъ-то и разница, что тамъ смиреніе мертвое, рабское, внѣшнее, подневольное, а въ православіи оно живое, дѣятель­ное, внутреннее, свободное, какъ атмосфера жизни, какъ дыханіе всѣхъ объединяющей любви Хрістовой. Если нуженъ авторитетъ, то онъ имѣется и у насъ налицо: это – сама Церковь, Хрістомъ возглавляе­мая. Любя ее беззавѣтно, мы сми­ренно склоняемся предъ ея автори­тетомъ, ибо знаемъ, что она – наша любящая мать и непорочная невѣ­ста Хрістова, она насъ не обманетъ. Мы потому и вѣруемъ въ нее (вѣ­рую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь), что для на­шего ограниченнаго разума въ ней такъ много непостижимаго, а ея глава – Самъ Богъ всесовершенный, ее одушевляетъ Самъ Дѵхъ живо­творящій, Духъ истины и жизни По­датель. И въ этой нашей вѣрѣ въ Церковь, въ самомъ основаніи сей вѣры, лежитъ все тотъ же духъ смиренія, ибо вѣра и есть, по ея проявленію въ нашей духовной жи­знедѣятельности, смиреніе нашего ра­зума предъ Божіимъ всевѣдѣніемъ, при чемъ сей разумъ рукою смиренія воспріемлетъ отъ Божія всевѣдѣнія святыя истины вѣры, и, не испытуя ему недовѣдомаго, слагаетъ ихъ въ сокровищницу сердца, какъ драго­цѣнные самоцвѣтные камни среди камней, такъ сказать, искусствен­ныхъ, то-есть, знаній, добываемыхъ нами посредствомъ наукъ или опы­томъ жизни.

Я указалъ на авторитетъ Церкви. Къ сожалѣнію, самое понятіе о Церкви въ средѣ именующихъ себя ея сынами не одинаково. Одни – простецы, при словѣ Церковь, прежде всего вспоминаютъ храмъ Бо­жій. А когда имъ пастырь говорит, что Церковь православная учит тому-то, начинают смутно – скорѣе чувствовать сердцемъ, чѣмъ дога­дываться умомъ, что это не просто стѣны храма, а что то иное, выс­шее, ихъ уму недоступное, но сердцу родное, и – именно младенчески вѣруютъ въ Церковь. Другіе, коихъ коснулась европейская цивилизація, подъ вліяніемъ западныхъ неправо­славныхъ взглядовъ, склонны раз­умѣть подъ словомъ „Церковь” почти только іерархію, а иные, на­оборотъ, безразлично и народъ вѣ­рующій и самую іерархію, не при­давая послѣдней особаго значенія. Первое понятіе неясно, неопредѣ­ленно, но его недостаточность по­крывается смиреніемъ вѣры въ Цер­ковь, какъ Божественное учрежде­ніе. Остальные два, какъ истекаю­щія изъ западнаго міросозерцанія, не могутъ быть признаны право славными. Г. Колеминъ, вслѣдъ за Хомяковымъ, опредѣляетъ Церковь, какъ организмъ любви, какъ живое таинственное тѣло Господа Іисуса Хріста. Это согласно съ ученіемъ Апостола Павла о Церкви. Цер­ковь, какъ живой организмъ, объ­единяетъ въ себѣ всѣхъ спасаемыхъ во Хрістѣ, отъ первозданнаго Адама до послѣдняго хрістіанина. который примет св. крещеніе, быть может, въ послѣдній день міра, въ день пришествія Хрістова. Они вообще объединяются вѣрою, а въ новомъ завѣтѣ – іерархіей, или священно­началіемъ, и таинствами, наипаче же таинствомъ Тѣла и Крови Го­сподней: единъ Хлѣбъ – едино Тѣло есмы мнози, говоритъ св. Апостолъ, вси бо отъ единаго хлѣба причащаемся. И кто хочет не на сло­вахъ, а на дѣлѣ быть живымъ чле­номъ сего спасительнаго организма любви, тотъ прежде всего долженъ помнить 9-й членъ Символа вѣры: вѣрую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь. Слово: вѣрую говоритъ больше, чѣмъ слова: знаю, убѣжденъ, понимаю и прини­маю. Вѣрую значитъ: безусловно пріемлю, какъ истину, хотя и не вполнѣ умомъ понимаю; довѣряюсь всецѣло авторитету чистой истины, содержимой и возвѣщаемой Цер­ковію. Вѣрую въ Церковь, потому что вѣрую въ невидимую очами тѣлесными Главу ея – Господа Іи­суса, потому что невидимы тѣлес ными очами всѣ члены ея, уже къ Богу отшедшіе, въ Церкви небес­ной пребывающіе. Вѣрую, что свя­тая Церковь, въ полнотѣ своей, непогрѣшима, ибо ея Глава – Хрістосъ Спаситель грѣху непричастенъ и заблуждаться не можетъ. Вѣрую, что когда есть нужда раскрыть ту или другую сторону истины ученія Хрістова для немоществующихъ чадъ Церкви. Хрістосъ не допу­ститъ Своей Церкви, въ ея полнотѣ, впасть въ ересь. Среди тѣхъ, кому Онъ ввѣрилъ по преемству отъ Апостоловъ хранить чистоту ученія Своего, заповѣдавъ прочимъ пови­новаться имъ: слушаяй васъ Мене слушаетъ, и отметаяйся васъ Мене отметается, – среди пасты­рей и учителей Церкви, облечен­ныхъ благодатію священства и ру­ководимыхъ сею благодатію, у Него всегда есть носители и провозвѣстители чистой истины Его уче­нія, отсѣкающіе свое смышленіе предъ разумомъ Его Церкви, открывающіе умъ и сердце свое предъ Нимъ, съ готовностію исполнить святую волю Его, хотя бы для сего и душу свою положить подобало. „Выходитъ, говоритъ г. Колеминъ, что, по латинскому взгляду, въ нѣд­рахъ Церкви якобы существуетъ такая отдѣльная часть, такая корпорація, которая называется „Цер­ковь учащая” и которая, имѣя, по соціально-іерархическому положенію юридическую монополію вѣры и благодати, осуществляетъ эту моно­полію сувереннымъ учительствомъ. И сіе „учительство” выражается въ законодательствѣ по вопросамъ вѣры, т. е., въ суверенномъ объ­явленіи догматовъ вѣры”. – Это, конечно, ученіе латинское, гдѣ все сводится къ „юридической” точкѣ зрѣнія, „къ монополіи”, „суверени­тету”. „Ничего православнаго въ этом нѣтъ”, говоритъ г. Колеминъ. Въ такой юридической постановкѣ, конечно, нѣтъ. Но какъ въ живомъ тѣлѣ есть „око”, „ухо”, „руки”, „ноги”, такъ и въ тѣлѣ Церкви Хрістовой, по слову Апостола Павла, есть различныя „служенія", и Го­сподь поставляетъ въ ней пасты­рей и учителей, и мы вѣруемъ, что благодать хиротоніи не бы­ваетъ въ нихъ тщетна. Апостолъ говоритъ, что Господь поставляетъ ихъ именно въ созиданіе тѣла Церкви Своей, въ назиданіе, въ поученіе, въ руководительство ча­дамъ Церкви. Подъ ихъ водитель­ствомъ должна „возрастать” Цер­ковь Божія, какъ нива Хрістова, какъ зданіе Божіе. Выясняя смыслъ слова: „Церковь учащая”, г. Колеминъ говоритъ: „мы признаемъ это слово, досколько „Церковь учащая" относится къ спеціальнымъ обязан­ностямъ словеснаго учительства, помощи душевной для ищущихъ благого совѣта и хрістіанскаго по­двига. Этимъ высокимъ обязанно­стямъ посвящаютъ себя пастыри”. И тутъ же, въ примѣчаніи, огова­ривается, что тутъ рѣчь идетъ „не о благодати рукоположенія на со­вершеніе таинствъ, ни о законномъ управленіи богопоставленяыми па­стырями Церковью Хрістовой на землѣ”. „Но если бы свѣтское лицо хотѣло слѣдовать этому примѣру, и если бы оно хотѣло такимъ обра­зомъ жертвовать собою на служеніе другимъ, то и для него этотъ путь открытъ”. Конечно, въ семьѣ ро­дители должны учить своихъ дѣтей вѣрѣ и благочестію: конечно, то же должны дѣлать и наставники въ школахъ; конечно, каждый вѣрую­щій, во имя любви долженъ, если можетъ, помогать спасенію ближ­няго добрымъ совѣтомъ, наученіемъ, вразумленіемъ. У насъ даже есть цѣлый классъ мірянъ, поучающихъ вѣрѣ и догматамъ вѣры: это – міряне-миссіонеры. Въ этомъ смыслѣ, конечно, „вся Церковь Хрістова есть Церковь учащая”, какъ гово­ритъ г. Колеминъ. Но это положе­ніе требуетъ оговорки. Все это „учительство” мірянъ, по идеѣ цер­ковности, должно проходить не ина­че, какъ подъ руководствомъ Богомъ поставленныхъ пастырей Церкви, съ ихъ благословенія, по ихъ ука­заніямъ, хотя бы въ уваженіе къ благодати хиротоніи, коей сила не ограничивается только „соверше­ніемъ таинствъ и управленіемъ”, но, несомнѣнно, простирается и на ихъ учительскую дѣятельность, яко преемниковъ апостольскаго служе­нія. А затѣмъ міряне учительствую­щіе должны сіе дѣлать и во имя хрістіанскаго смиренія предъ авто­ритетомъ Церкви, служителями коей являются носители священнаго сана. Возможно, конечно, что иной міря­нинъ понимаетъ догматы вѣры глубже иного пастыря, благодатію священства облеченнаго; но, вѣдь, въ общемъ-то порядкѣ, даже и по­мимо благодати хиротоніи, пастыри Церкви ближе стоятъ къ источни­камъ вѣроученія, подготовляются въ особыхъ школахъ, всю жизнь свою посвящаютъ святому дѣлу уче­нія вѣры – по идеѣ пастырства это безспорно вѣдь: кто ре больше отвѣчаетъ за чистоту догматовъ вѣры, какъ не .пастыри? Отъ самочинія въ дѣлѣ учительства вѣры происходятъ нынѣ всѣ ереси. Нельзя предоста­вить безъ всякаго надзора право учительства всякому, кто име­нуетъ себя православнымъ. Если бы всѣ православные были люди иде­альные, смиренные, достаточно свѣ­дущіе въ ученіи своей вѣры, тогда еще можно было бы снисходительно смотрѣть на ихъ учительство: но въ наше-то время, когда волки по­стоянно надѣваютъ одежды овчія, когда среди самихъ именуемыхъ не мало еретичествующихъ, возможно ли пастырямъ смотрѣть спо­койно, какъ расхищается ихъ стадо? Г. Колеминъ говоритъ, что еписко­пы и, вообще, пастыри являются только „свидѣтелями вѣры” своихъ паствъ. Но если паства то вся за­разится какимъ-либо лжеученіемъ, то ужели, напримѣръ на соборѣ, пастырь долженъ свидѣтельствовать вѣру своей еретичествующей паствы? Нѣтъ, охрана чистоты догматовъ вѣры, составляя обязанность всей Церкви, въ частности, въ отноше­ніи къ отдѣльнымъ паствамъ, ле житъ, главнымъ образомъ, на па­стырѣ ихъ. Я счелъ полезнымъ сдѣлать эти оговорки къ книгѣ г. Колемина, въ виду той опасности, какая грозитъ намъ отъ утвержде­нія, безъ всякихъ оговорокъ, будто каждый членъ Церкви имѣетъ пра­во учительства..

II.

Обращаюсь къ главному пред­мету, о коемъ, говоритъ книга г. Колемина.

Папистъ, коего умъ пропитанъ юридическими началами, непремѣн­но требуетъ и въ области догма­товъ вѣры строго-логическихъ по­строеній, до іоты опредѣленныхъ, поставленныхъ на то мѣсто, какое укажетъ ему его схоластически на­строенный умъ. А поелику богоот­кровенныя истины вѣры далеко не укладываются въ эти раціоналисти­ческія рамки, то онъ и создалъ се­бѣ авторитетъ въ лицѣ папы, кото­рый требуетъ безусловно принимать, какъ непогрѣшимую истину, все то, что онъ признаетъ за истину. Въ сущности, онъ хочетъ уложить всѣ истины вѣры въ рамки знанія, не давая мѣста самой вѣрѣ. Такимъ образомъ является горделивое по­ползновеніе объять умомъ необъят­ное. Но это. какъ я сказалъ, ему не удается, и вотъ онъ заставляетъ вѣрующихъ насиліемъ – авторите­томъ – вѣровать чему? во что? Вѣ­ровать уже не въ святую соборную и апостольскую Церковь, а – въ па­пу, въ его авторитетъ, безъ кото­раго будто бы нѣтъ авторитета и Церкви. Страшно за человѣка, ко­торый беретъ на себя, – нѣтъ, надо сказать сильнѣе – похищаетъ у Цер­кви, у Самого Хріста, вѣчной Главы Церкви, Его Божественный автори­тетъ! Какъ будто недостаточно, по крайней мѣрѣ для Церкви земной, сей Главы и необходима еще види­мая глава – папа! Да, вѣдь, одна мысль объ этомъ есть уже оскор­бленіе Хріста, есть актъ невѣрія и вмѣстѣ страшной гордыни чело­вѣческой! Напрасно паписты чи­таютъ слова Символа: вѣрую во едину святую соборную и апостоль­скую Церковь; имъ слѣдовало бы читать: вѣрую во единаго папу.. Ибо, какъ не странно это: желая олицетворить Церковь, они насильно заставляютъ вѣровать въ автори­тетъ папы, поставляя сей автори­тетъ на мѣсто авторитета Церкви, и получается вѣра въ папу...

Такъ наказана горделивая по­пытка ума человѣческаго замѣнить вѣру знаніемъ, смиреніе предъ авто­ритетомъ Церкви, какъ живой но­сительницы и провозвѣстницы исти­ны Божіей, руководимой Духомъ Божіимъ, – безусловнымъ, слѣпымъ преклоненіемъ предъ авторитетомъ грѣшнаго человѣка. Невольно при­ходятъ на память слова Писанія: Запинаяй премудрыхъ въ ковар­ствѣ ихъ... Солга неправда себѣ. Невольно просится на уста жесто­кое слово: не есть ли это уже идо­лопоклонство?...

Папистъ говоритъ: гдѣ же у васъ окончательное рѣшеніе вопросовъ вѣры? У насъ, католиковъ, папа окончательно рѣшаетъ: гдѣ истина? А у васъ?

Прежде всего: а гдѣ и въ чемъ ручательство, что вашъ папа въ своемъ рѣшеніи непогрѣшимъ? И что если этотъ вашъ авторитетъ рухнетъ, что не разъ и случалось въ исторіи вашей церкви? Были, вѣдь, папы и еретики, „бывали вре­мена, когда Римъ былъ вмѣстили­щемъ всѣхъ ересей”, какъ говоритъ г. Колеминъ, ссылаясь на истори­ческіе факты. Какъ тогда?...

А мы вѣруемъ въ Церковь, въ ея непогрѣшимость, и вѣра наша оправдана исторіей: на простран­ствѣ 19-ти вѣковъ существованія Церкви никогда не случалось, что­бы она вся погрѣшала: отъ сего хранитъ ее незримый Глава ея, Господь Спаситель нашъ. Еретики являлись въ ней, но, какъ чуждые духу любви, какъ чада гордыни, отпадали отъ нея, какъ отпадаютъ омертвѣвшіе члены отъ тѣла, отсѣ­каемые или видимымъ судомъ самой Церкви, или невидимымъ судомъ Божіимъ, за тяжкій грѣхъ осужде­нія Церкви, а сама Церковь, огра­ждаемая хрістоподражательнымъ смиреніемъ, оставалась провозвѣст­ницею истины, которая возсіявала въ ней – чистая какъ солнце. И дивное дѣло: въ то время, какъ во главѣ всякаго еретическаго движенія все­гда становился вождь-ереееначальникъ, именемъ котораго и называ­лись потомъ его послѣдователи (аріа­не, несторіане, евтихіане, въ поз­днѣйшее время – лютеране и многое множество другихъ), въ Церкви Бо­жіей провозвѣстники истины, па­стыри и учители Церкви, поборая за истину вѣры во главѣ своихъ паствъ, такъ тѣсно сливались сво­имъ смиренномудріемъ съ своими паствами, съ симъ тѣломъ Церкви, что никогда никому и на мысль не приходило ихъ имена прилагать къ самому исповѣданію православной истины. Если являлась нужда, для охраны самой истины свидѣтель­ствовать о ней въ словесной формѣ, то это дѣлалось на соборахъ; если же такой нужды не было, то истина принималась безмолвнымъ согла­сіемъ всѣхъ частныхъ церквей. Слы­шенъ былъ голосъ богомудрыхъ учи­телей Церкви, но этотъ голосъ толь­ко тогда являлся голосомъ всей Церкви, когда онъ принимался всею Церковію или гласно, свидѣтельствомъ собора, или же безмолвно, какъ безспорная истина. Ясно, что чада Церкви, какъ пастыри, такъ и міряне, въ своемъ смиреніи не дер­зали свое личное мнѣніе выдавать за ученіе всей Церкви, пока сама Церковь такъ или иначе не одоб­ряла его. И въ этомъ сказывалось вѣяніе духа Хрістовой любви, Хрістова смиренія, вѣяніе Духа Божія, присно живущаго въ Церкви Божіей и ею управляющаго. Первый ста­вилъ себя послѣднимъ – не на сло­вахъ, какъ въ папствѣ, а самымъ дѣломъ, и въ жизни, и въ мысли всемѣрно стремясь всецѣло слиться со всею Церковію, дабы, лично оста­ваясь какъ бы въ тѣни, тѣмъ дѣй­ственнѣе быть живымъ членомъ се­го тѣла Хрістова. Паписты всегда и всюду требуютъ, чтобъ истина была утверждаема такъ сказать – протокольнымъ путемъ, какъ нѣчто новое: Церковь принимала и при­нимаетъ ее какъ изначала отъ Хріста и Апостоловъ преданное сокро­вище, не придавая первенствую­щаго значенія буквѣ догмата, а проникая въ его духъ и преклоня­ясь предъ его сущностью. И это совершалось какъ-то естественно: ложь отступала, а истина возсіявала и укрѣплялась въ общецерковномъ сознаніи сама собою, или, лучше сказать – дѣйствіемъ Духа Божія.

Я сказалъ, что истинно-право­славный сынъ Церкви и въ мысли, и въ жизни постоянно стремится быть едино съ Церковію – живымъ членомъ ея таинственнаго тѣла. Самые догматы вѣры онъ изучаетъ опытомъ духовной жизни, въ сми­ренномъ послушаніи Церкви, ища во всемъ единой воли Божіей. Въ то время, какъ латинянинъ напря­гаетъ умъ, чтобы усвоить истины вѣры въ стройной логической си­стемѣ, сынъ Церкви православной, всецѣло довѣряясь своей матери-Церкви и свято храня то, что она приняла отъ Хріста и Апостоловъ, твердо помнитъ, что вѣра и ея истины познаются не чрезъ книжное только ученіе, не умомъ только, но наипаче сердцемъ, чрезъ исполненіе воли Божіей въ заповѣдяхъ Хріста Спасителя. Можно всю Библію, всѣ богословскія науки звать наизусть и въ то же время не знать своей вѣры... Какъ это ни странно, но это вѣрно! Говорятъ, что за границей, въ нашихъ русскихъ православныхъ храмахъ, за неимѣніемъ пѣвчихъ, приглашаютъ нѣмцевъ, французовъ и другихъ иностранцевъ, которые и исполняютъ наши церковныя пѣснопѣнія на славянскомъ языкѣ, не зная сего языка. Секретъ въ томъ, что они подъ нотами наши славянскія слова подписываютъ сво­ими буквами, и потому воспроизво­дятъ ихъ въ пѣніи. Само собою понятно, что смысла ихъ они не понимаютъ. Вотъ то же самое бы­ваетъ и тутъ. Самый ученый про­фессоръ, изучающій православные догматы, хотя бы онъ даже по имени былъ и православнымъ, но если онъ не проводитъ въ жизнь то ученіе, какое изучаетъ, если не живетъ общею жизнію съ самою Церковію, если не проходитъ опытомъ хотя бы только самую азбучку духовной жизни, какъ она начертана въ пи­саніяхъ отцевъ Церкви, – онъ не можетъ познать по духу Церкви и тѣхъ догматовъ, какіе онъ изучаетъ. Въ крайнемъ случаѣ, этотъ недоста­токъ опыта онъ долженъ восполнить смиреннымъ сознаніемъ немощи сво­его разума и довѣриться опыту святоотеческому, опыту тѣхъ, кто подвизается подвигомъ добрымъ въ исполненіи Господнихъ заповѣдей, подъ руководствомъ опыта всецерковнаго. На вопросъ: кто узнаетъ объ ученіи Хрістовомъ отъ Бога ли оно? – отвѣчаетъ Самъ Хрістосъ: тотъ, кто хочетъ творить волю Его (Іоан. 7, 17). Не сказалъ: изслѣдуй умомъ, изучи по книгамъ, а просто: твори волю Божію и познаешь, что Мое ученіе отъ Бога, что оно истинно и спасительно. А воля Божія – въ заповѣдяхъ Его животво рящихъ. И этотъ путь къ познанію истинъ вѣры и пути спасенія является въ одно и то же время и кратчайшимъ, и вѣрнѣйшимъ, и общедоступнѣйшимъ. Не требуется при этомъ многолѣтняго изученія бо­гословскихъ наукъ, довольно знать заповѣди Божіи да то, чему учитъ Церковь Божія повседневно; до­вольно смиреннаго послушанія Цер­кви, и самая безграмотная женщина познаетъ то, что ей потребно для спасенія, и не умѣя въ словахъ выразить свидѣтельство своей вѣры, сердцемъ будетъ чувствовать спасительность своей вѣры, и сего бу­детъ для нея достаточно, чтобы спастись. И какъ поразительно эта живая вѣра простецовъ иногда – такъ сказать – прорывается въ ихъ про­стыхъ словахъ! Вотъ, старушка идетъ изъ храма Божія, гдѣ почи­ваютъ мощи угодника Божія, покло­ниться которому она пришла за сотни, можетъ быть, – за тысячи верстъ... Тихія слезы умиленія текутъ по ея старческимъ ланитамъ. – „О чемъ ты плачешь, бабушка?11 спрашиваю ее. – „Съ угодничкомъ простилась”, просто отвѣчаетъ она... Вотъ, сгорб­ленный подъ тяжестью своей до­рожной сумы, старичекъ не можетъ проникнуть даже внутрь ограды Троицкой лавры въ день ея 500-лѣт­няго юбилея: онъ стоитъ на противоположной горѣ и горячо молится угоднику Божію. Ему говорятъ: „ты бы, дѣдушка, пришелъ въ другое вре­мя: видишь, какъ нынѣ тѣсно, тебѣ не придется и увидѣть мощей угодника Божія!” А онъ отвѣчаетъ: „я-то, грѣшный, его не увижу, да онъ-то меня видитъ!” – Я спрашиваю уче­ныхъ богослововъ: что это, какъ не исповѣданіе нашего православ­наго догмата о ходатайствѣ святыхъ, о благодатномъ нашемъ общеніи съ Церковію небесною? А, вѣдь, ни этотъ старецъ Божій, ни та старица – конечно, ничего и не слышали о такомъ „догматѣ”, но вотъ посмѣйте сказать, что они не знаютъ его! И думаю я, что они знаютъ сей дог­матъ получше, поглубже всѣхъ уче­ныхъ догматистовъ, не исключая и многихъ изъ насъ, пастырей Церкви! Чувствомъ сердца знаютъ они и, какъ видите, устами исповѣдаютъ, что если мы не будемъ лицемѣрить, если нѣкое горделивое сознаніе на­шего умственнаго превосходства надъ простецами, въ отношеніи на­шего „научнаго” образованія, не ослѣпляетъ насъ, то мы должны признать, что Самъ Духъ Божій, живущій въ Церкви, глаголетъ ихъ смиренными устами, поучая и насъ смиренію и напоминая слова Спасителя: утаилъ еси сія отъ премуд­рыхъ и разумныхъ и открылъ еси та младенцемъ – вотъ этимъ про­стецамъ, младенчествующимъ умомъ, но вѣрою превосходящимъ насъ!. Церковь сказала симъ младенцамъ: святые Божіи любятъ насъ, молятся за насъ, Богъ слышитъ и пріемлетъ ихъ молитвы: молитесь! призывайте ихъ! И они стали молиться, довѣ­рившись матери-Церкви, что она не можетъ погрѣшать, что она, любя ихъ, заботится объ ихъ же спасе­ніи; и святые Божіи слышатъ ихъ молитвы, откликаются на нихъ своими молитвами предъ Богомъ; и вотъ, ихъ сердце опытно чувствуетъ истину догмата о ходатайствѣ святыхъ, сообщаетъ это ихъ младенчtствующему уму, умъ смиренно усматри­ваетъ въ семъ чувствѣ оправданіе слышаннаго имъ отъ Церкви догмата, и является исповѣданіе догмата какъ сердцемъ, такъ и умомъ, хотя и не въ той точной формулѣ, въ какой онъ отливается школьной наукой. Такъ жизнь по вѣрѣ открываетъ разуму простеца сущность догмата, который для него становится жи­вой истиной, ясною для него, можетъ быть, болѣе, чѣмъ для ума ученаго богослова, живущаго только умомъ, познающаго ту же истину только изъ книгъ... И если сей богословъ обла­даетъ „мытаревымъ златомъ”, если въ своей личной жизни и своёмъ общественномъ служеніи руково­дится смиреніемъ, то онъ купитъ себѣ на это „злато” урокъ богословія у простеца, извлечетъ изъ его опыта духовную себѣ пользу, а лю­бовь содѣлаетъ то, что сей опытъ простеца оплодотворитъ книжное знаніе мудреца. Такъ, вѣдь, и всегда бываетъ въ живомъ тѣлѣ Церкви Хрістовой: будучи другъ другу, по выраженію Апостола, удове, члены, мы и должны восполнять духовные недостатки одинъ другаго, вся же вамъ любовію да бываютъ!

Вотъ, если угодно, въ какомъ смыслѣ мы съ любовію принимаемъ положенія, высказанныя г. Колеминымъ: „вся Церковь Хрістова есть Церковь учащая и каждый членъ ея безпрерывно даетъ и подучаетъ поученіе въ вѣрѣ благодатной и живой”. Самое учительство ея – есть дѣло любви, и совершается во имя любви, въ духѣ смиренія и все той же любви.

Смиреніе, какъ я сказалъ уже, есть стихія православной жизни. Инославные даже понять этого не могутъ. Пальміери отнесся свысока, пренебрежительно къ отвѣту простаго грека-іеромонаха на вопросъ: признаетъ ли сей грекъ его, Пальміери, крещеннымъ? Грекъ отвѣ­тилъ: „Богъ разберетъ!”. „Г Коло­минъ справедливо замѣчаетъ, что „въ этомъ простомъ отвѣтѣ было больше смиренія и мудрости, чѣмъ во всемъ человѣческомъ мудрованіи Рима". Если бы Пальміери пред­ложилъ тотъ же отвѣтъ такому великому подвижнику и ученому богослову, какъ святитель Ѳеофанъ-затворникъ, онъ и отъ него услы­шалъ бы тотъ же отвѣтъ. По край­ней мѣрѣ, на вопросъ: спасутся-ли католики, онъ отвѣчалъ въ своихъ письмахъ: „спасутся ли природные католики – не знаю; знаю только, что если я покину православіе и уйду въ католицизмъ, то, несомнѣнно, погибну”...

Это напоминаетъ мнѣ разсказъ изъ древнихъ патериковъ объ одномъ подвижникѣ, къ которому приведи бѣсноватую дѣвушку и просили его помолиться объ ея исцѣленіи. Го­нимый молитвою бѣсъ сказалъ по­движнику: „уйду изъ нея, если отвѣ­тишь мнѣ на вопросъ: кто овцы и кто козлища?”. Старецъ Божій отвѣ­чалъ: „кто овцы – Богъ вѣдаетъ, а козлище – это несомнѣнно – я!”. И бѣсъ оставилъ дѣвицу, опаленный пламенемъ смиренія праведника...

Въ наше время, судьбами Божі­ими, русскій народъ является хра­нителемъ сокровища православія, этого „залога счастія всего человѣ­чества; отъ того, что именно онъ сдѣлаетъ съ этимъ залогомъ, зави­ситъ и его судьба”, говоритъ г. Колеминъ въ заключеніе своего труда „Таково призваніе нашего народа, для этого онъ избранъ, и если онъ отъ этого своего призванія отка­жется, то будетъ выброшенъ за бортъ, какъ негодное орудіе Боже­ственнаго Промысла. Сія есть пра­вда твоя, русскій народъ!” воскли­цаетъ почтенный авторъ. „О, если бы это сознаніе историческаго долга проникло до глубины души всякаго русскаго, о, если бы оно укорени­лось тамъ и сдѣлалось бы однозна- чущимъ чувствомъ русскаго патріотизма!”.

Цѣлымъ сердцемъ присоединяемся къ этому хрістіанскому пожеланію автора и молимъ Бога, чтобы Онъ, имиже вѣсть судьбами, разсѣялъ тѣ мрачныя тучи темныхъ, враждеб­ныхъ Церкви силъ, что все больше и больше сгущаются надъ нашею несчастною Русью, чтобы сыны Руси были искренними и любящими сы­нами и своей родной Церкви пра­вославной, чтобъ они не гордились своимъ великимъ призваніемъ, – да избавитъ насъ Господь Богъ отъ всякой гордости! – но цѣнили и свято исполняли свой долгъ, со страхомъ вспоминая грозный приговоръ, произнесенный нѣкогда Господомъ на­роду – измѣннику: се оставляется домъ вашъ пустъ!... (Мѳ. 23, 38). Отымется отъ васъ царствіе Божіе и дастся языку, творя­щему плоды его (21, 43).

Архиепископ Никон (Рождественский). Мои дневники. Вып. IV (1913). Сергиев Посад 1914. C. 181-190.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: