Святитель Игнатий (Брянчанинов) – Учение святых Отцов мудрее мирского знания (Из 57-й главы «Аскетических опытов»).
Мой ум был весь погружен в науки, и вместе горел желанием узнать, где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических и нравственных.
Между тем предстали взорам уже грани знаний человеческих в высших, окончательных науках. Пришедши к граням этим, я спрашивал у наук: «Что вы даете в собственность человеку? Человек вечен, и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство верное, которое я мог бы взять с собою за пределы гроба! Доселе я вижу только знания, даемые, так сказать, на подержание, оканчивающиеся землею, немогущие существовать по разлучении души с телом. – В чему служит изучение математики? Предмет ее – вещество. Она открывает известный вид законов вещества, научает исчислять и измерять его, применять исчисления и измерения к потребностям земной жизни. Указывает она на существование величины безконечной, как на идею, за пределами вещества. Точное познание и определение этой идеи логически невозможно для всякого разумного, но ограниченного существа. Указывает математика на числа и меры, из которых одни по значительной величине своей, другие по крайней малости, не могут подчиниться изследованию человека, указывает она на существование познаний, к которым человек имеет врожденное стремление, но к которым возвести его нет средств у науки. Математика только делает намек на существование предметов, вне объема наших чувств. – Физика и химия открывают другой вид законов вещества. До науки человек даже не знал о существовании этих законов. Открытые законы обнаружили существование других безчисленных законов, еще закрытых. Одни из них не объяснены, не смотря на усилие человека к объяснению, другие и не могут быть объяснены по причине ограниченности сил и способностей человека».
Кажется, говорил нам красноречивый и умный профессор Соловьев[1], произнося введение в химию, мы для того и изучаем эту науку, чтоб узнать, что мы ничего не знаем, и не можем ничего знать: такое необъятное поприще познаний открывает она пред взорами ума! так приобретенные нами познания на этом поприще ничтожны! Она с осязательною ясностью доказывает и убеждает, что вещество, хотя оно, как вещество, должно иметь свои границы, не может быть постигнуто и определено человеком, и по обширности своей, и по многим другим причинам. Химия следит за постепенным утончением вещества, доводит его до тонкости, едва доступной для чувств человеческих, в этом тонком состояния вещества еще усматривает сложность и способность к разложению на составные части, более тонкие, хотя самое разложение уже невозможно. Человек не видит конца утончению вещества, так как и увеличению чисел и меры. Он постигает, что безконечное должно быть и невещественным; напротив того все конечное должно по необходимости быть и вещественным. Но эта – идея неопределенная; определено ее существование. Затем физика и химия вращаются в одном веществе, расширяют познания о употреблении его для временных, земных нужд человека и человеческого общества. Менее положительна, нежели упомянутые науки, философия, которою особенно гордится падший человек. Естественные науки непрестанно опираются на вещественный опыт, им доказывают верность принятых ими теорий, которые без этого доказательства не имеют места в науке. Философия лишена решительного средства к постоянному убеждению опытом. Множество различных систем, несогласных между собою, противоречащих одна другой, уже уличают человеческое любомудрие в неимении положительного знания Истины. Какой дан в философии простор произволу, мечтательности, вымыслам, велеречивому бреду, нетерпимым наукою точною, определенною! При всем том философия обыкновенно очень удовлетворена собою. С обманчивым светом ее входит в душу преизобильное самомнение, высокоумие, превозношение, тщеславие, презрение к ближним. Слепотствуюицй мир осыпает ее, как свою, похвалами и почестями. Довольствующийся познаниями, доставляемыми философией, не только не получает правильных понятий о Бог, о самом себе, о мире духовном; но, напротив того, заражается понятиями превратными, растлевающими ум, делающими его неспособным, как зараженного и поврежденного ложью, к общению с Истиною (2 Тим. III, 8). «Не разуме мир премудростию Бога» (1 Кор. I, 21)! говорит Апостол. «Мудрование плотское смерть есть, мудрование плотское вражда на Бога: закону бо Божию не покоряется ниже бо может» (Рим. VIII, 6, 7), потому что это не свойственно ему. «Братия, блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе, в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна» (Колос. II, 8, 3). Философия, будучи исчадием падения человеческого, льстит этому падению, маскирует его, хранит и питает. Она страшится учения Истины, как смертоносного приговора для себя (1 Кор. III, 18). Состояние, в которое приводится философией дух наш, есть состояние самообольщения, душепогибели, что вполне явствует из вышеприведенных слов Апостола, который повелевает всем, желающим стяжать истинное познание от Бога, отвергнуть знание, доставляемое любомудрием падшего человечества. «Никтоже себе да прельщает!» говорит он: «аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет» (1 Кор. III, 18). Истинная философия (любомудрие) совмещается во едином учении Христовом. «Христос – Божия Премудрость» (1 Кор. I, 24, 30). Кто ищет премудрости вне Христа, тот отрицается от Христа, отвергает премудрость, обретает и усвоивает себе лжеименный разум, достояние духов отверженных[2]. О географии, геодезии, о языкознании, о литературе, о прочих науках, о всех художествах и упоминать не стоит: все они для земли; потребность в них для человека оканчивается с окончанием земной жизни, – большею частью гораздо ранее. Если все время земной жизни употреблю для снискания знаний, оканчивающихся с жизнью земною: что возьму с собою за пределы грубого вещества?...
«Науки! Дайте мне, если можете дать, что либо вечное, положительное, дайте ничем неотъемлемое и верное, достойное назваться собственностью человека!» – Науки молчали.
За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере.
Но где ты скрываешься, вера истинная и святая?
Я не мог тебя признать в фанатизме, который не был запечатлен Евангельскою кротостью; он дышал разгорячением и превозношением!
Я не мог тебя признать в учении своевольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему суетно и кичливо провозглашающем обретение новой, истинной веры христианской, чрез осмнадцать столетий по воплощении Бога Слова[3].
Ах! в каком тяжком недоумении плавала душа моя! как она томилась ужасно! какие на нее возставали волны сомнений, рождавшиеся от недоверчивости к себе, от недоверчивости ко всему, что шумело, вопияло вокруг меня, – от незнания, невидения истины.
И начал я часто, со слезами, умолять Бога, чтоб Он не предал меня в жертву заблуждения, чтоб указал мне правый путь, по которому я мог бы направить к Нему невидимое шествие умом и сердцем. Внезапно предстает мне мысль... сердце к ней, как в объятия друга. Эта мысль внушала изучить веру в источниках – в писаниях святых Отцов. «Их святость», говорила она мне, «ручается за их верность: их избери себе в руководители». – Повинуюсь. Нахожу способ получать сочинения святых угодников Божиих; с жаждою начинаю читать их, глубоко изследовать. Прочитав одних, берусь за других, читаю, перечитываю, изучаю.
Что прежде всего поразило меня в писаниях Отцов Православной Церкви? – Это их согласие, согласие чудное, величественное. Осмнадцать веков, в устах их, свидетельствуют единогласно единое учение, учение Божественное!
Когда в осеннюю, ясную ночь гляжу на чистое небо, усеянное безчисленными звездами; столь различных размеров, испускающими единый свет, тогда говорю себе: таковы писания Отцов.
Когда в летний день гляжу на обширное море, покрытое множеством различных судов с их распущенными парусами, подобными белым лебединым крылам, судов, бегущих под одним ветром, к одной цели, к одной пристани, тогда говорю себе: таковы писания Отцов.
Когда слышу стройный многочисленный хор, в котором различные голоса в изящной гармонии поют единую песнь Божественную, тогда говорю себе: таковы писания Отцов.
Какое между прочим учение нахожу в них? – Нахожу учение, повторенное всеми Отцами, учение, что единственный путь к спасению, – последование неуклонное наставлениям святых Отцов. «Видел ли ты», говорят они, «кого прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов – знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению Отцов»[4], из которого составляется догматическое и нравственное предание Церкви. Им она, как безценным имуществом, препитывает чад своих.
Мысль эта послана Богом, от Которого всякое даяние благо, от Которого и мысль благая, – начало всякого блага. Так утверждают Отцы, так явствует из самой сущности дела[5]. Мысль эта была для меня первым пристанищем в стране истины. Здесь душа моя нашла отдохновение от волнения и ветров. Мысль благая, спасительная! Мысль – дар безценный всеблагого Бога, хотящего всем человекам спастись и придти в познание истины! Эта мысль соделалась камнем основным для духовного созидания души моей! Эта мысль соделалась моею звездою путеводительницею! Она начала постоянно освящать для меня многотрудный и многоскорбный, тесный, невидимый путь ума и сердца к Богу. – Взглянул на религиозный мир из этой мысли, и увидел: причина всех заблуждений состоит в неведении, в забвении, в отсутствии этой мысли.
[1] Михаил Феодорович Соловьев (†1856) – русский физик и химик, член-корреспондент (1826) и почетный член (1841) Петербурской академии наук (по отделению русского языка и словесности), заслуженный профессор С.-Петербургского Университета. Читал физику (1816) в нижнем, а химию (1819) в верхнем офицерских классах Главного инженерного училища.
[2] Св. Тихон Воронежский: «Без Христа нет правды, нет освящения, нет избавления, и всякая премудрость без Христа буйство есть. Всяк мудрец без Христа безумен есть, всяк праведник – грешен, всяк чистый нечисть есть... Что наше собственное? немощь, растление, тьма, злость, грехи». Собрание сочинений. Т. 15. письмо 11-е.
[3] Здесь указывается на некоторые религиозные партии, обращавшие на себя внимание северной столицы в 1823 и 1824 гг.
[4] Преп. аввы Дорофея, Поучение 5-е.
[5] Св. Иоанн Златоустый, 7-я молитва на сон грядущим, 2-й половины прошение 4-е.
***
ЧЕМУ УЧАТ ДЕТЕЙ В ШКОЛАХ?
Из проповедей архимандрита Иустина (Поповича).
Чему на улицах? Чему, чему? – дьяволу! Чтобы попирал он все Божие, все Христово! Вот образчик воспитания в сегодняшних школах – ты не смеешь даже упомянуть о Христе, ведь Христос – это, дескать, вымысел – да, да! Этого и хочет дьявол, чтобы, то есть, не было Бога в человеческом сердце, чтобы этот миp был не Божиим храмом, а сумасшедшим домом дьявола. Да он и в самом деле превратился в дом умалишенных. Разве не видите, разве не замечаете, как один народ сходит с ума вслед за другим, как все бросились друг на друга, все грабят, все требуют, все отнимают друг у друга – и все им мало. Чем же стал этот миp? – Ареной действия дьявола, его вотчиной! Ведь чему нас учат, чему поучает нас Европа? – Что эта жизнь должна быть без Христа, без Бога. А потому эта жизнь и становится чем? – Сумасшедшим домом, именно так! Возстали все на каждого и все на всех! Всем всего мало, все мало да мало, а ведь этот богатый и прекрасный Божий миp, этот Божий храм сколь величествен, сколь обилен для каждой души – всеми присущими ему божественными силами. Только открой свою душу Богу, а не дьяволу. Изгони из себя грех, очисти себя от самолюбия. Все захлебнулись – все, помышляя только о земных богатствах, о благосостоянии, о приисках, о заводах... А душа, а души – что с ними? Где душа европейского человека? Где души? Все разнежилось в страстях и похотях миpa сего, в его наслаждениях. Все души заблудились, все ринулись в грех, все обезумели в усладах. Мало удовольствий, мало наслаждений людям, дайте еще больше! И все делается, все творится, все расточается! Все! Дабы только устроить для людей как можно больше удовольствий, а это означает – избиение душ! Души умирают и гибнут. Тысячи и тысячи, миллионы душ погибают в наслаждениях, в наслаждениях дьявольских, в страстях и похотях миpa сего... (Введение во храм Пресвятой Богородицы, 1965 г.).
