Сонъ блаж. Митр. Антонія (Храповицкаго) о печальномъ будущемъ Греческой націи.
Недавно я видѣлъ такой сонъ. Я очутился среди афинскаго народнаго собранія. Греки въ парижскихъ пиджакахъ, съ папиросками и тросточками, отражая въ своей одеждѣ и манерѣ всю пошлость европейскаго нигилизма, толковали съ великимъ оживленіемъ о министерскихъ кризисахъ. Замѣтивъ во мнѣ русскаго, одинъ изъ нихъ самодовольно спросилъ меня: не правда ли, – мы ничѣмъ не хуже европейцевъ, и наши собранія не уступаютъ Парижской палатѣ? – До этого времени я молчалъ, но далѣе не могъ удерживать слова и, вставши, возвысилъ голосъ такъ громко, что прекратились всякіе разговоры и всѣ присутствовавшіе устремили на меня удивленные любопытные взоры.
Я говорилъ: «вы спрашиваете меня, какъ русскіе думаютъ о современной греческой жизни, – и вотъ я отвѣчаю. Мы думаемъ, что греки, потомки первыхъ христіанъ, проводятъ жизнь свою лишь въ чтеніи Божественныхъ Писаній и твореній духоносныхъ отцовъ. Мы думаемъ, что паства Златоуста и Григорія Паламы не хочетъ знать никакихъ мелочныхъ житейскихъ интересовъ и попрежнему на рынкахъ городовъ своихъ, забывая о куплѣ и продажѣ, разсуждаетъ лишь о томъ, подобосущенъ-ли или единосущенъ, или о томъ какъ нужно разумѣть небесный свѣтъ, осіявшій Спасителя на Ѳаворѣ? Мы думаемъ, что они прекращаютъ подобную бесѣду лишь по звону церковнаго колокола, чтобы, собравшись, воспѣвать спасительную страсть Христа Бога, назидаться слушаніемъ спасительной Лѣствицы Іоанна, а затѣмъ между вечерней и повечеріемъ, порѣшить наскоро свои гражданскія и хозяйственныя дѣла, дабы остатокъ дня посвятить бесѣдѣ о врачеваніи страстей, каковому научили насъ Божественные отцы древности. Мы Думаемъ, мы хотимъ думать, что, если у насъ въ Россіи все святое и священное пришло отъ грековъ, то и все греческое должно быть святымъ и священнымъ. Вы говорите мнѣ: вѣдь мы не хуже европейцевъ. Увы! я вижу, что вы не лучше ихъ, этихъ жалкихъ выродковъ тысячелѣтней ереси, этихъ растлителей вселенной. Но я не вѣрю тому, что вижу. Я плачу отъ одной мысли, что дѣйствительность, быть можетъ, близка къ этому безобразному видѣнію; но все-таки надѣюсь, что видѣніе это ложно, что я подавленъ тягостнымъ сномъ». Сказавъ эти слова, я проснулся и почувствовалъ, что глаза мои мокры отъ слезъ.
И поистинѣ, я вѣрую понынѣ, что лучшія начала народной жизни среди эллиновъ возьмутъ верхъ надъ извращеніемъ европеизма и поставятъ в е л и к у ю и д е ю своей народности въ томъ, чтобы въ общеніе Христово принять разноплеменную паству, «не господствуя надъ наслѣдіемъ Божіимъ, а подавая примѣръ стаду» (1 Петр. V, 3), – чтобы дорожить священными членами Христова тѣла, чтобы подражать Божественному Пастырю, оставляющему въ горахъ 99 овецъ и идущему искать заблудшую единую овцу, – чтобы помнить слова Господа: «блюдите, да не презрите единаго отъ малыхъ сихъ» (Матѳ. XVIII, 14).
«Прибавленія къ оффиц. части журнала Церковныя Вѣдомости». Изд. при Архіерейскомъ Сѵнодѣ Русской Православной Церкви заграницей. 1924. № 7-8. С. 9.
От Ред.: Сон этот оказался пророческим – вожделения узких греческих патриотов взяли вверх, Греки – старостильники ли, новостильники ли – как народ повторили грехъ Папства – возгордились и провозгласили свою нацию лучшей отъ других Православных народов. Уместно привести размышления Архиепископа Херсонского и Одесского Димитрия (†1913), который показал суть панэллинской великой идеи и вреда, какой причиняет она единству Церкви Христовой: «"Свет с Востока!" восклицают ищущие религиозного обновления. Но на Востоке есть несколько национальных Церквей, живых частей великого вселенского Целого. Которая же искренно поддержит и одобрит ищущих? Едва ли греческая! Константинополь, долго шедший рядом с Римом, то в мире, то в борьбе с ним, усвоил себе слишком много римских повадок. Для нынешних Византийцев "эллинизм и православие" тождественны, как для римлян романизм и католичество. "Эллинизм, говорит один из просвещенных епископов греческих нашего времени (Григорий Хиосский), это – предзнаменование православия; а древне-греческая полития – прототип православной Церкви. Стоит на место слова πολιτεία поставить ἐκκλησία, и – выйдет определение православия". "Миссия эллинизма – божеская и всемирная", выразился тот же епископ; а с такой миссией плохо мирятся национальные стремления церквей. В глубине души грек считает истинно православным только того, кто входит в интересы великой панэллинской идеи. И холодность, с какою Византия относилась доселе к заявлениям желаний единения как с Запада (напр. дело Овербека), так в особенности – с Востока, от древних общин христианских, Несториан и Якобитов, которые она не трудилась даже узнать поближе, – не ручается за более теплое отношение ее к подобным вопросам в будущем. Печальная болгарская распря, еще свежая в памяти у всех, слишком ясно вынаружила мечты и стремления греков. "Чтобы оградить, как они выражаются, Церковь от варварства", каким будто грозила замена "царственного языка греческого" "варварским и неблагозвучным болгарским", Греки на своем соборе заклеймили законные национально-церковные стремления, как ересь – филетизм, „вносящий, говорили они, доселе неизвестные и неслыханные племенные и народные различия в православную Христову Церковь, в которой, по апостолу, "нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа". Забыли они только, что если в Церкви нет разницы между эллином – византийцем и скифом – славянином, то они равноправны, а не – один раб другому... За то, в каком величаво-спокойном виде выступает наша русская Церковь! С каким достоинством, и в то же время участием и любовью она протягивает руку помощи ищущим "древнего отечества"! Наша Церковь не нуждается в восхвалениях ее сочувствия к правам и уважения к особенностям национальных Церквей. Для нее в этом случае достаточно одной похвалы, что к ней обращаются с доверием, минуя Рим, западные, на нее с надеждой устремляют взор, минуя Константинополь, южные, начиная от Армении и чуть не до Абиссинии» («О значении национального элемента в историческом развитии христианства». Речь, произнесенная в торжественном собрании Киевской духовной академии, 28 сентября 1888 г. экстраординарным профессором Академии М. Ковальницким. Киев 1880.).