Проф.-протоіерей Александръ Смирновъ – Размышленіе об адѣ (Лазарь и богатый).

Умре же и богатый, и погребоша его (Лук. 16, 22).

Умеръ и богатый, – такъ! онъ долженъ былъ ожидать сего. Онъ видѣлъ Лазаря, умирающаго предъ вратами своего дома. Смерть сія долженствовала напомнить ему о всеобщемъ законѣ. Но богатые обыкновенно руководствуются особливыми, а не всеобщими законами. Сей богачъ хота ничѣмъ не отличался отъ прочихъ смертныхъ, но онъ совсѣмъ не помышлялъ о смерти. Между тѣмъ онъ умеръ: умре же и богатый.

Богатый былъ низверженъ въ адъ. И сего также надлежало ожидать ему. Онъ всю жизнь свою провелъ въ удовольствіяхъ, слѣдовательно, долженъ былъ въ свое время страдать. Это непреложный законъ правосудія Божія. Но богатые привыкли забывать о семъ законѣ, и не помышляютъ о мученіяхъ ада.

Когда онъ умеръ и былъ осужденъ, въ то время онъ позналъ истину и осмѣливается умолять Авраама о томъ, чтобы тотъ послаль возвѣстить оную братьямъ его, дабы примѣръ его злополучія побудилъ ихъ избѣгать подобной участи. Авраамъ отвергаетъ его просьбу. Но въ чемъ отказываетъ ему Авраамъ, то нынѣ исполняетъ Церковь. Она представляетъ взорамъ нашимъ ужасное зрѣлище смерти и осужденія сего отверженнаго богача для того, чтобы изъ его безумія и наказанія извлечь для насъ живой урокъ мудрости и спасенія.

Праведный Боже! Ты, который допустилъ сію вѣчную бездну ужасовъ для того только; чтобы предостеречь – отвратить отъ ней людей, и по крайней мѣрѣ страхомъ наказанія за грѣхъ обратить ихъ на путь добродѣтели, дай силы напечатлѣть въ нихъ сей спасительный страхъ, и раскрыть предъ ними, отчего происходитъ отчаяніе грѣшника, уже осужденнаго и на вѣки отверженнаго отъ лица Божія.

Во время жизни богатаго Богъ искалъ его, но онъ удалялся отъ Бога; по смерти же онъ сталъ искать Бога, но Богъ удалился отъ него. Не праведно ли таковое возмездіе? Отъ сего два горестныя размышленія вѣчно будутъ терзать его сердце. Первое – то, что онъ прежде могъ, но не хотѣлъ сдѣлаться благополучнымъ; второе – что теперь онъ и хотѣлъ бы, но уже никогда не можетъ быть благополучнымъ. Господи, просвѣти насъ къ разумѣнію сихъ двухъ печальныхъ истинъ, дабы не впасть намъ во мракъ вѣчный.

I.

Богатый и бѣдный, говоритъ Соломонъ, встрѣтились другъ съ другомъ, обоихъ же сотворилъ Господь: богатъ и нищъ срѣтоста другъ друга: обоихъ же Господь сотвори (Притч. 22, 2). Сими словами онъ хотѣлъ выразить, что противоположность богатства и бѣдности не есть дѣйствіе слѣпаго случая, но дѣйствіе десницы промысла Божія, который благоволилъ чрезъ это доставить каждому изъ нихъ средства и случаи ко спасенію: средства онъ открылъ въ собственномъ состояніи богача и бѣднаго, а случаи въ ихъ частой встрѣчѣ другъ съ другомъ. Для богатаго средствомъ ко спасенію служитъ богатство, которымъ онъ можетъ свидѣтельствовать о своей любви; а предстоящій предъ нимъ нищій – предметъ его любви. Равнымъ образомъ для нищаго средствомъ ко спасенію есть собственная бѣдность, – а видимое имъ изобиліе богатаго – предметъ его смиренія: богатъ и нищъ срѣтоста другъ друга.

Таковы были богачъ и Лазарь, изъ жизни которыхъ евангельская притча представляетъ намъ трогательное зрѣлище. Богъ опредѣлилъ имъ совершенно противоположныя состоянія, дабы обоихъ привести во спасенію. Лазарь былъ вѣренъ сему опредѣленію, чтобы соотвѣтствовать сему намѣренію, а богатый былъ слишкомъ не благодаренъ, чтобы исполнить оное. И вотъ причина его вѣчнаго отчаянія: онъ могъ сдѣлаться благополучнымъ, но не захотѣлъ. Что онъ могъ, то это служитъ оправданіемъ Божественнаго правосудія. Что не хотѣлъ, – это есть причина его осужденія. Вспомни, говоритъ ему Авраамъ, сколько благъ ты имѣлъ въ счастіи, и слѣдовательно сколько средствъ ко спасенію! помяни яко воспріялъ ecи благая. Много у него было преимуществъ предъ другими, чтобы сдѣлаться благополучнымъ на цѣлую вѣчность! Первое преимущество его то, что онъ былъ богатъ. Слѣдовательно, онъ могъ безъ всякаго затрудненія исполнять обязанности любви. Богатые иногда бываютъ чрезъ мѣру бережливы, или скупы. Упоминаемый въ евангеліи богачъ былъ не таковъ: онъ не пряталъ своихъ сокровищъ, а любилъ роскошь и носилъ одежду только изъ пурпура и тонкихъ тканей: облачашеся въ порфиру и виссонъ. Отсутствіе скупости было вторымъ его преимуществомъ; ему оставалось только дать лучшее направленіе своимъ издержкамъ. Есть такіе богачи, которые роскошны только для самихъ себя, а для другихъ весьма скупы; евангельскій богачъ опять былъ не таковъ: онъ любилъ расточать свое богатство не для себя только одного, а и для другихъ; у него всегда были собранія и пиры: веселяся свѣтло. А это – третье его преимущество; ему оставалось пользоваться своимъ богатствомъ съ болѣе благоразумною разборчивостію. Въ числѣ богачей пышныхъ и расточительныхъ бываютъ такіе, которымъ счастіе измѣняетъ; но въ семъ богачѣ четвертымъ преимуществомъ было то, что онъ наслаждался постояннымъ счастіемъ, и вся жизнь его была днями удовольствій: веселяся на вся дни. У иныхъ богачей, наслаждающихся постояннымъ счастіемъ, бываетъ большое число дѣтей, что и служитъ для нихъ по крайней мѣрѣ видимымъ предлогомъ къ сребролюбію и холодности въ бѣднымъ: но въ нашемъ богачѣ пятое преимущество состояло въ томъ, что, кажется, онъ не имѣлъ ни жены, ни дѣтей; всѣ предметы его попеченій ограничивались только пятью братьями: имамъ пятъ братій. Наконецъ, въ числѣ беззаботныхъ и безпечныхъ богачей бываютъ еще такіе, коимъ Богъ не даетъ времени на покаяніе; но въ богачѣ евангельскомъ шестымъ преимуществомъ представлялось то, что Богъ не лишилъ его этой милости, а продлилъ жизнь его по смерти Лазаря, дабы смерть праведника послужила грѣшнику напоминаніемъ о покаяніи и спасеніи: быстъ умрети нищему... Умре же и богатый.

Итакъ этотъ богачъ имѣлъ всѣ средства, необходимыя для очищенія своихъ грѣховъ посредствомъ любви. Чего жъ ему не доставало? Случая ли показать любовь на дѣлѣ? Быть можетъ, онъ былъ изъ числа тѣхъ людей, коихъ санъ и состояніе содержатъ въ такомъ отдаленіи отъ бѣдныхъ, что они не только никогда не видятъ своими глазами нищеты, но не могутъ даже хорошо понять ее; будучи окружены со всѣхъ сторонъ призраками своего величія, они обыкновенно бѣдность представляютъ не иначе, какъ такимъ состояніемъ, которому досталось въ удѣлъ меньшее обиліе, которое лишено нѣкоторыхъ выгодъ, но никогда не представляютъ ее такою, какова она дѣйствительно, какъ совокупность всякаго рода несчастій. Чтобы исправить столь ложныя понятія богача о нищетѣ и представить ему удобнѣйшій случай явить любовь свою, Богъ, кажется, для сего именно послалъ въ нему нищаго, поставилъ его прямо въ виду его: предъ враты его. Да и какой же нищій! Помяни, говоритъ Авраамъ, яко Лазарь воспріялъ въ животѣ своемъ злая; помяни всѣ извѣстныя тебѣ бѣдствія его. Это былъ нищій, доведенный до крайней общеизвѣстной бѣдности, слѣдовательно, нельзя было извиняться невѣдѣніемъ нуждъ его. Это – нищій, лежавшій на землѣ подъ тяжестію болѣзней; посему никто не могъ укорять его въ безпечности и лѣности. Это – нищій, покрытый съ ногъ до головы язвами; итакъ не возможно было отказать ему по крайней мѣрѣ въ сострадательномъ взорѣ. Нищій столь терпѣливый, что онъ довольствовался показывать собственную нужду въ помощи однимъ только обнаруженіемъ бѣдности, не прибѣгаетъ къ стонамъ и воплямъ; слѣдовательно, нельзя было отвергать его за докучливость. Нищій томимый такимъ голодомъ, что вмѣсто всякой помощи желалъ только крошекъ, падающихъ со стола; посему не могли упрекать его въ излишней жадности. Наконецъ, такой нищій, который въ сей крайности не находилъ ни одного столь человѣколюбиваго сердца, чтобы оказали ему сію слабую помощь. Слѣдовательно, нельзя было предполагать, чтобы жестокосердіе однихъ вознаграждаемо было любовію другихъ. Такимъ образомъ всѣ способы въ извиненію отняты у безчеловѣчнаго богача; какой случай болѣе удобный, болѣе трогательный могъ когда-либо представиться для упражненія любви его?

Итакъ со стороны Бога употреблены были всѣ средства и случаи къ тому, чтобы доставить сему богачу возможность на цѣлую вѣчность сдѣлаться счастливымъ. Онъ могъ сего достигнуть, вотъ первое воспоминаніе! Что же воспрепятствовало сему, если не развращеніе его испорченной воли? Онъ не хотѣлъ, вотъ второе воспоминаніе, столь же тягостное, какъ и первое! Помяни, говоритъ ему Авраамъ.

Одинъ изъ святыхъ мужей (Петръ Хрисологъ. Слово 121) изображаетъ намъ въ сердцѣ Бога какъ бы нѣкоторую жажду и сильный, такъ сказать, гладъ спасенія богатаго; напротивъ, въ сердцѣ сего послѣдняго упорную нечувствительность къ своему спасенію: жестокая душа его, говоритъ онъ, сковала желѣзное сердце. Казалось, здѣсь происходило какъ будто сраженіе между милосердіемъ Божіимъ, желавшимъ спасти богатаго, и упорствомъ богатаго, противившагося своему спасенію. Казалось, Богъ всякій день по своей благости присоединялъ новыя блага къ счастію богатаго, и новыя бѣдствія къ участи несчастнаго нищаго для обращенія перваго, усовершенія втораго, вообще для спасенія обоихъ. Но сей неблагодарный, заключивъ и очи, и сердце въ столькимъ милостямъ, ослѣпился до того, что ничего не видѣлъ, и ожесточился такъ, что ничего не дѣлалъ. Могъ ли онъ не видать того жалкаго предмета, который каждую почти минуту находился при его ногахъ? Увидѣвъ же его, могъ ли не вспомнить своей обязанности?

Онъ поступалъ такъ же, какъ вы, счастливцы міра, поступаете всякій день при видѣ несчастныхъ. Онъ, подобно вамъ, увѣрялъ себя въ томъ, что такова участь бѣдныхъ; что есть люди, рожденные для однихъ только страданій; что въ семъ состояніи они привыкаютъ къ бѣдствіямъ; что стенать, просить, выражать скорбь свою и выставлять свою нищету какъ бы на показъ обращается у нихъ въ привычку и какъ бы въ ремесло; что, наконецъ, горесть для бѣдныхъ совсѣмъ не то, что для васъ. Онъ, подобно вамъ, не хотѣлъ внимать тому, что природа и законъ Божій вопіяли ему противъ обольщеній корыстолюбія. Онъ сдѣлался слѣпъ ко всѣмъ истинамъ, потому что хотѣлъ быть слѣпымъ.

Но ужели такое жестокосердіе не сопровождалось угрызеніями совѣсти? Уже ли онъ не могъ чувствовать этихъ угрызеній, когда видѣлъ, что псы, которыхъ онъ питалъ для своего удовольствія, лизали раны сего несчастнаго и тѣмъ научали его обязанностямъ человѣколюбія? Но богачъ столь глубоко ожесточился, что все сіе не производило на его сердце ни малѣйшаго впечатлѣнія. Сердце менѣе жестокое возчувствовало бы по крайней мѣрѣ докучливость отъ сего предмета, и для того, чтобы не смотрѣть на него, удалило бы его отъ своего дома. Но безчувственность богатаго дошла до такой степени, что онъ былъ хладнокровенъ и спокоенъ при семъ зрѣлищѣ и, не чувствуя нимало состраданія къ нему, онъ не чувствовалъ также ни состраданія, ни отвращенія къ нему. Однимъ словомъ, сердце свое онъ содѣлалъ желѣзнымъ противъ усилій благодати: жестокая душа его сковала желѣзное сердце!

Теперь же – въ состояніи осужденія все это ясно представляется его памяти, – все это онъ помнитъ. Что онъ могъ сдѣлаться благополучнымъ, – это оправдываетъ Бога; что не захотѣлъ быть таковымъ, – это дѣлаетъ его достойнымъ наказанія. Слѣдующія четыре размышленія покажутъ, что сіи два воспоминанія довели его до послѣдней степени отчаянія.

Первое размышленіе имѣетъ предметомъ своимъ то, что планъ спокойной, обильной участи богача начертанъ былъ рукою самого Бога для того именно, чтобы привесть его ко спасенію. И какъ же богачъ былъ безуменъ! Видя, что всѣ блага стекаются въ нему, что міръ его уважаетъ, ищетъ его и ставитъ въ честь себѣ ему понравиться, онъ возмечталъ, что онъ былъ цѣлію не только собственно себя самаго, но и цѣлію всего большаго свѣта, который пресмыкался предъ нимъ; что все, въ его власти находящееся, было отъ него и для него. Въ этомъ-то и состоитъ заблужденіе богатыхъ! Но теперь онъ вразумился; онъ видитъ, что и самъ онъ существовалъ для другаго; что обладалъ богатствомъ для того, чтобы удѣлять часть онаго бѣднымъ, – довѣренностію для того, чтобы защищать слабыхъ, – властію, чтобы покровительствовать подчиненнымъ; что изъ всѣхъ сихъ благъ не было ни одного собственно для него, кромѣ права – употреблять оныя къ своему спасенію иреимушественно чрезъ спасеніе другихъ. Какое же имѣлъ онъ попеченіе о своемъ спасеніи? Онъ могъ спастись, но не захотѣлъ. Ботъ первый червь, который будетъ уязвлять, грысть его сердце!

Второе размышленіе. Поелику наше спасеніе соединено Провидѣніемъ съ подвигами любви, то какъ бы мало стоило богатому блаженство вѣчное, если бы онъ устроилъ временное счастіе для нищаго? Его не обязывали отказаться отъ почестей и разныхъ увеселеній, приличныхъ его состоянію и положенію. Его также не обязывали лишать себя веобходимыхъ издержекъ. У него требовали только лишняго отъ его богатства и состоянія: не блюдъ, кои покрывали его столъ, но крошекъ, которыя падали съ него. Довольствовались и сею малостію, ею ограничивали свои желанія: желаше пасытитися отъ крупицъ, падающихъ отъ трапезы. Богачи, уже ли вы не понимаете, какъ мало стоило бы вамъ – всѣхъ несчастныхъ въ мірѣ сдѣлать благополучными, даже при всѣхъ вашихъ прихотяхъ? Уже ли всегда для васъ болѣе удовольствія въ томъ, чтобы своимъ жестокосердіемъ вызывать противъ себя ненависть и проклятіе людей, нежели въ томъ, чтобы заслужить ихъ благословенія, неразлучно слѣдующія за выраженіями любви къ нимъ? Чего стоитъ вамъ испытать это легкое средство, предложенное св. Златоустомъ и состоящее въ томъ, что если бы каждое достаточное семейство поставило себѣ въ обязанность, сообразно своимъ избыткамъ, подавать помощь другому какому-либо бѣдному семейству, то на землѣ не было бы ни бѣдности, ни нищеты? Нынѣ ко всему этому вы глухи; теперь всѣ сіи правила кажутся вамъ неудоисполнимы. Но тамъ – въ адѣ – узнаете легкость ихъ; – узнаете, что вы могли исполнить ихъ, но не хотѣли. Вотъ второй червь, который будетъ грысть васъ, какъ грызетъ богача!

Третье размышленіе. На что употреблены были тѣ блага, коими богачъ отказывался помочь нищему? На одежды, екипажи, мебель, игры, балы, на собакъ. Онъ безъ всякой пользы носилъ на своемъ тѣлѣ то, чего достаточно было бы для одѣянія цѣлой сотни бѣдныхъ. Онъ проигрывалъ то, что обогатило бы сто домовъ. Бросалъ собакамъ то, что продовольствовало бы двадцать семействъ. Тратилъ на столъ то, что пропитало бы цѣлую больницу. Онъ все расточалъ для такихъ людей, кои любили въ немъ только собственную свою плоть, кои думали только грабить его, коихъ жадность превышала его порочную расточительность, кои, наконецъ, ни во что ставили его честь и здоровье, если только находили для себя удовольствіе въ его распутствѣ. Вотъ какіе люди обыкновенно окружаютъ богатыхъ! Какой же плодъ получилъ богачъ отъ великаго богатства, которое онъ не хотѣлъ погубить, какъ говорилъ онъ, употребляя безъ цѣли на пустыя милостыни? Уже ли расточать его чрезъ такія недостойныя руки, дѣлать изь него столь постыдное употребленіе – значитъ сохранять его? Гдѣ теперь оно и что отъ него осталось? Остался одинъ только грѣхъ, одно осужденіе души и отчаяніе въ спасеніи. Онъ могъ получить оное, но не захотѣлъ. Вотъ третій червь для осужденнаго!

Четвертое размышленіе. Спасеніе, котораго богатый не устроилъ при столь удобныхъ средствахъ, Лазарь получилъ при всѣхъ трудностяхъ, сопряженныхъ съ бѣдностію. Вотъ досада, въ которой одной будетъ заключаться горесть всѣхъ другихъ. Ты не умѣлъ потрудиться для своего спасенія при столькихъ преимуществахъ, между тѣмъ какъ нищій безъ всякаго пособія трудился для своего. Ты не имѣлъ для себя свободнаго времени при всѣхъ пріятныхъ развлеченіяхъ, соединенныхъ съ богатствомъ, а нищій нашелъ оное при горькихъ заботахъ, сопряженныхъ съ бѣдностію. Ты не противился очарованіямъ удовольствій, къ которымъ влекло тебя изобиліе во всемъ; а нищій боролся съ горестями, неразлучными съ бѣдностію и болѣзнію. Ты забывалъ Бога и тогда, когда Онъ осыпалъ тебя благами; а сей служилъ Ему и въ то время, когда Онъ удручалъ бѣдствіями. Ты сдѣлался врагомъ Бога, тогда какъ Онъ поступалъ съ тобою, какъ съ сыномъ и любимцемъ; между тѣмъ нищій сдѣлался другомъ Божіимъ, хотя Онъ поступалъ съ нимъ, какъ съ рабомъ. Словомъ, онъ спасся, а ты осужденъ. Ты могъ сдѣлаться вѣчно блаженнымъ, но лучше хотѣлъ быть блаженнымъ только тридцать, двадцать лѣтъ, т. е. тоже, что одну минуту, для того, чтобы сдѣлаться злополучнымъ на всю вѣчность. Помяни! Вотъ червь безсмертный, червь, который никогда не престанетъ, – червь, который вѣчно будетъ угрызать совѣсть, – совѣсть какъ этого злаго богача, такъ и твою, грѣшникъ, ожесточенный грѣшникъ, который идешь по слѣдамъ богатаго, – путемъ удовольствій, нечистоты, нечестія, жестокосердія къ бѣднымъ, и нимало не помышляешь о послѣднемъ концѣ. Вотъ, вотъ конецъ его и твой!

Не правда ли, что теперь – на землѣ, при всей возможности достигнуть блаженства, вы сами не хотите сдѣлаться блаженными. Вѣдь вы дѣлаете все, чтобы быть счастливыми, вѣдь во всѣхъ вашихъ дѣйствіяхъ и даже во всѣхъ преступленіахъ что такое проявляется, какъ не исканіе покоя и удовольствія, блаженства? Но вы не находите его, да и нигдѣ не найдете, если будете искать его внѣ Бога. Ища блаженства внѣ Бога, вы за всѣ эти искательства получите однѣ только болѣзни и печали, одно наказаніе и отчаяніе въ вѣчности. Окончимъ свои размышленія замѣчательною мыслію, почерпнутою изъ ученія одного блаженнаго отца.

Мы имѣемъ двоякую жизнь и двоякое рожденіе: одно для земли, другое для вѣчности. Сперва мы раждаемся для времени, чтобы провести на землѣ нѣсколько лѣть въ томъ состояніи, какое намъ назначено. Но подъ конецъ сего краткаго поприща начинаемъ другое, которому нѣтъ предѣла; тогда мы раждаемся для вѣчности. Теперь, любезные читатели, скажите мнѣ: если бы предстояло вамъ нынѣ рожденіе для временной жизни, если бы въ нашей власти было избрать оное по собственной волѣ и при рожденіи начертать для себя путь и состояніе на землѣ, скажите, говорю: которому бы изъ сихъ двухъ человѣковъ мы лучше захотѣли уподобиться: богатому или Лазарю? На которое изъ сихъ двухъ состояній палъ бы нашъ выборъ? Безъ сомнѣнія, на выгоднѣйшее, пріятнѣйшее, на то состояніе, въ которомъ бы можно было найти счастіе: потому что мы желаемъ быть счастливыми, и что тогда все наше счастіе состояло бы въ томъ, чѣмъ наслаждаются на землѣ.

Каково же наше ослѣпленіе! Богъ и не предоставилъ намъ на собственный выборъ той или другой участи при первомъ нашемъ рожденіи для земли и для времени, а Самъ назначаетъ намъ то или другое состояніе. Мы при рожденіи встрѣчаемъ уже наше счастіе и нашу участь такою, какую угодно Ему опредѣлить для насъ. Намъ только остается принимать то, что Онъ дастъ намъ, и содержать себя въ тѣхъ предѣлахъ, въ коихъ Онъ поставилъ насъ. Но сей самый Богъ, верховный Владыка временнаго нашего рожденія, сдѣлалъ насъ владыками вашей участи при нашемъ вторичномъ рожденіи для вѣчности. Намъ самимъ предоставилъ Онъ выборъ для себя или блаженной, или горестной участи въ вѣчности. Итакъ для чего же мы не употребляемъ всѣхъ своихъ усилій къ тому, чтобы сдѣлать сей выборъ въ свою пользу, то есть, чтобы сдѣлать себя блаженными на всю вѣчность?

Не въ моей власти сдѣлаться на землѣ такимъ, каковъ богатый или нищій. Не отъ меня зависитъ быть богатымъ въ изобиліи, или въ нищетѣ съ Лазаремъ. Но отъ меня зависитъ, говоритъ блаженный отецъ, быть въ адскомъ пламени съ первымъ, или въ небесной славѣ съ послѣднимъ. «Чести и богатства, говоритъ онъ, не всегда получишь, какъ захочешь, но спасеніе, которое гораздо драгоцѣннѣе честей и богатства, зависитъ отъ нашей воли» (Бл. Августинъ на Пс. 102, 6). Итакъ не желать сего спасенія, котораго легко можно достигнуть, если только захочешь, не значитъ ли быть истинно достойнымъ осужденія?

Попеченіе Промысла еще удивительнѣе является въ томъ, что изъ сего самаго – невольнаго и принужденнаго состоянія, которое Онъ назначаетъ намъ на землѣ, Онъ дѣлаетъ вѣрнѣйшее средство къ нашему вѣчному спасенію; такъ что мы тогда только можемъ сдѣлаться благополучными въ другой жизни, когда изъ настоящаго состоянія будемъ стараться устроить свое вѣчное счастіе. Лазарь – на небѣ, потому что онъ изъ бѣдствій своей участи устроилъ свое счастіе; а богачъ за то низверженъ въ адъ, что изъ богатства, долженствовавшаго послужить средствомъ къ его спасенію, устроилъ свое несчастіе. Итакъ злополучіе людей зависитъ отъ глупости самихъ людей. Горе человѣческому роду, восклицаетъ блаженный отецъ! горе глупости людей, которые для того только, чтобы весело провести настоящую жизнь, теряютъ истинное средство въ жизни вѣчной! Они могутъ всегда сдѣлаться благополучными, но не хотятъ, – и въ семъ-тο уподобляются злому богачу. Они уподобятся ему и во второй чертѣ, то есть, они пожелаютъ быть истинно блаженными, но уже не въ состояній будутъ достигнуть сего блаженства.

II.

Осужденный въ адѣ желаетъ быть блаженнымъ. Въ этомъ увѣряетъ насъ во первыхъ то, что онъ теперь совершеннно знаетъ, въ чемъ состоитъ истинное благо. Во вторыхъ то, что онъ живо чувствуетъ лишеніе истиннаго блага, а вмѣстѣ происходящее отъ сего злополучіе. Совершенное знаніе и живое чувствованіе, – вотъ причины его ужасной горести.

Когда намъ говорятъ нынѣ о совершенствахъ верховнаго Существа, то мы пріемлемъ оное вѣрою; но не видимъ и не ощущаемъ ихъ. Это будетъ собственно въ другой жизни, когда грѣшникъ въ смущеніи повторитъ слова Божіи, сказаныя чрезъ пророка: увѣждь и виждь, яко зло и горько ти ест, еже оставити Мя, глаголетъ Господь твой (Іерем. 2, 19). Познай, разсмотри, возчувствуй наконецъ, сколь велико зло само въ себѣ, и какая скорбь для тебя отъ того, что ты оставилъ Господа Бога твоего: увѣждь и виждь.

Богатый въ продолженіе своей жизни ничего этого не видѣлъ. Да и какъ ему видѣть? Его глаза устремлены и даже прикованы были къ землѣ. Нынѣ, возведъ очи свои, узрѣ издалеча: нынѣ возведя очи свои, онъ видитъ издали; но видитъ и познаетъ сіе совершенное, верховное, славное, независимое Существо – начало и конецъ всего, источникъ бытія и блаженства для всего того, что есть и можетъ быть блаженнымъ, – видитъ и познаетъ Оное столько, сколько потребно для его мученія. Онъ обращаетъ и возводитъ туда очи ума своего: возведъ очи свои. Здѣсь онъ ничего не встрѣчаетъ такого, что занимаетъ ихъ на землѣ. Все ничтожное богатство, всѣ ложныя блага, которыя своею обольстительною привлекательностію услаждали его въ удаленіи отъ Бога: пурпуръ, шелкъ, пиры – все прошло, все разрушилось. Итакъ онъ возводитъ очи свои превыше сихъ суетныхъ благъ. Онъ не имѣетъ даже того земнаго тѣла, которое навлекало ему всѣ заботы. Оно истлѣло, съѣдено червями. Итакъ онъ возводитъ очи свои превыше удовольствій тѣлесныхъ. Онъ уже не замѣчаетъ около себя того лукаваго міра, который обольщалъ и поддерживалъ его въ распутствѣ. Сей міръ прешелъ, исчезъ. Слѣдовательно онъ возводитъ очи свои превыше обольщеній міра, ищетъ того единственнаго блага, которое ему свойственно и которое ему назначено; ищетъ Бога, который есть начало и конецъ его: возведъ очи свои.

Трудно въ нынѣшнемъ состояніи представить себѣ, что есть Богъ, разсматриваемый какъ цѣль нашего бытія; сколь сильное бываетъ впечатлѣніе отъ размышленія о сей цѣли въ душѣ, разлученной съ тѣломъ; какое раждается желаніе въ сей душѣ стремиться къ сей цѣли, и наконецъ какую скорбь ощущаетъ она, когда не можетъ достигнуть онаго. Намъ обынновенно стараются представить нѣкоторые легкіе образы сего въ быстромъ стремленіи камня къ своему центру и стрѣлы къ своей цѣли: сравненія слабыя, которыя мало выражаютъ нашу мысль. Поищемъ предмета болѣе выразительнаго. Для сего вникнемъ надлежащимъ образомъ въ слѣдующее размышленіе.

Чувствуете ли вы, благочестивые читатели, всю силу самолюбія, въ насъ находящагося? Мы любимъ самихъ себя, желаемъ себѣ блага, каково бы оно ни было, видимое или невидимое; ищемъ для себя покоя, мира, пользы, удовольствія; все относимъ къ себѣ; въ цѣломъ свѣтѣ смотримъ только на себя; мыслимъ, говоримъ, дѣйствуемъ только въ семъ намѣреніи: сдѣлать себя благополучными и довольными. Сію-то жажду, сей-то гладъ Творецъ вложилъ въ насъ именно для того, чтобы привлечь насъ къ Себѣ, потому что въ Немъ единственно мы можемъ обрѣсть искомое счастіе. Чувствуете ли вы въ самихъ себѣ сіе стремленіе? Оно есть въ васъ, есть и во мнѣ: мы получаемъ оное съ рожденіемъ и будемъ обладать имъ до самой смерти. Тогда же – въ минуту смерти къ сему естественному стремленію къ счастію, къ сей любви самихъ себя присоединится еще ясное сознаніе, котораго еще у насъ не было, и которое тогда будемъ имѣть въ высочайшей степени, что мы можемъ быть счастливыми только въ соединеніи съ Богомъ. Нынѣ я почитаю себя счастливымъ, хотя и не обладаю Богомъ, потому что имѣю дѣла, которыя меня занимаютъ, тѣло, которое люблю, удовольствія, кои меня усыпляютъ, міръ, который увлекаетъ и обольщаетъ меня. Но гдѣ будутъ сіи утѣхи? Гдѣ будетъ міръ сей по смерти? – Тогда при отсутствіи, исчезновеніи всякаго блага даже мнимаго останется одинъ только Богъ, который Единъ можетъ сдѣлать меня счастливымъ: во всемъ мірѣ взоръ мой не встрѣтитъ никакого блага, кромѣ Бога; все для меня будетъ заключено въ Богѣ; все сосредоточится въ Богѣ. Слѣдовательно туда я устремлю всѣ мои желанія; всѣ движенія, всѣ усилія и старанія обратятся къ Богу. Такъ какъ я буду не въ состояніи лишить себя естественной любви къ самому себѣ, то посему не въ силахъ буду отнять у себя и естественнаго стремленія къ единственному моему благу, то есть, Богу. Представьте, какъ любовь къ самимъ себѣ и къ собственному благу заставляетъ насъ во время кораблекрушенія съ жаромъ бросаться на гнилую доску и предпочитать сію слабую опору всѣмъ сокровищамъ, находящимся на кораблѣ. Это потому, что сія слабая опора есть единственная помощь и единственное средство ко спасенію любезной намъ жизни. Вообразите, какъ сія любовь къ самимъ себѣ и къ собственному нашему благу заставляетъ насъ во время утомительной – сильной жажды жертвовать всѣмъ за одинъ стаканъ холодной воды; а во время голода безъ разбора устремляться на все, представляющееся пищею, а иногда пожирать даже собственныхъ дѣтей или лишать жизни ближнихъ единственно изъ желанія спасти собственную. Но сія самая любовь къ самому себѣ и къ собственному благу послѣ смерти заставитъ меня презирать и гнушаться всѣми тварями при воззрѣніи на Бога, Который тогда будетъ единственною для меня пищею, единственнымъ убѣжищемъ и единственнымъ благомъ.

Посему-то состояніе блаженныхъ на небѣ пророки сравниваютъ съ непрерывнымъ торжествомъ, которымъ души вѣрныхъ будутъ наслаждаться безъ отвращенія, а состояніе осужденныхъ въ адѣ представляютъ подъ образомъ свирѣпости самыхъ ненасытныхъ животныхъ, когда они бываютъ томимы голодомъ: они взалчутъ яко песъ, говоритъ пророкъ; будутъ мучиться яростію отъ голода подобно звѣрямъ. Увидитъ, говоритъ тотъ же пророкъ въ другомъ мѣстѣ, увидитъ сей грѣшникъ, откроетъ наконецъ глаза свои: грѣшникъ узритъ. Онъ узнаетъ тягостную, необходимую, непреложную нужду соединенія съ Богомъ, а вмѣстѣ совершенную невозможность соединиться съ нимъ. Отсюда раждаются всѣ тѣ мученія, какія обыкновенно испытываютъ голодныя животныя, какъ-то: скрежетаніе зубами, досада, содроганіе, бѣшенство: грѣшникъ узритъ и прогнѣвается, зубы своими поскрежещетъ и растаетъ (Пс. 58, 14. 15. Пс. 111, 10). Все же сіе отъ того, что желанія его, какія онъ питалъ въ разсужденіи своего благополучія, останутся на вѣки тщетными и не будутъ имѣть другаго дѣйствія, кромѣ того, что станутъ терзать его душу: желаніе грѣшника погибнетъ. Но для осужденнаго не довольно того, чтобъ вѣчно сознавать потерю, которую онъ потерпѣлъ, лишившись Бога – истиннаго блага: сіе сознаніе есть только половина ада. Кромѣ сего онъ весьма живо, будетъ чувствовать всѣ бѣдствія, неразлучныя съ сею потерею, и сіе-то чувствованіе довершитъ адъ его. Какія же это бѣдствія?

Первое то, что осужденный удаленъ отъ Бога, Который есть источникъ всякаго блага; слѣдовательно для него ни въ волѣ, ни въ умѣ, ни въ памяти, ни въ тѣлѣ, ни во всемъ существѣ его не остается никакого блага. Единственное благо, которое для него останется, будетъ ограничиваться однимъ только существованіемъ; онъ всегда будетъ существовать, будетъ жить вѣчно. Но сіе благо – вѣчное бытіе и вѣчная жизнь, вмѣсто того, чтобы доставить ему счастіе, будетъ основаніемъ всѣхъ его золъ; потому что существовать и жить вѣчно для него будетъ значить только страдать вѣчно. Кромѣ сего злополучнаго союза, который всегда будетъ соединять его съ Богомъ, какъ съ своимъ Творцомъ, всякій другой блаженный союзъ, который прежде соединялъ его съ Нимъ, будетъ разрушенъ безвозвратно. Онъ уже не будетъ имѣть въ Богѣ своего Покровителя, Утѣшителя и Спасителя; не будетъ ощущать никакого на себя вліянія Его благости и милосердія: прозови имя его: безъ милосердія (Осіи 1, 6). «Безъ милосердія»: вотъ имя грѣшника на вѣки осужденнаго, который уже не получитъ отъ Бога никакой милости; вотъ имя и для самого Бога, Который уже не окажетъ ему никакой милости. Всѣ прочія совершенства Божіи для осужденнаго какъ бы и существовать не будутъ. Его могущество, величіе, вѣчность онъ не иначе будетъ носить въ своемъ сердцѣ, какъ несносную тяжесть, подъ бременемъ которой почувствуетъ себя подавленнымъ. Поелику же всякое, какъ физическое такъ и духовное благо, коимъ мы обладаемъ, есть не что иное, какъ дѣйствіе сихъ совершенствъ Божіихъ: то въ лицѣ осужденнаго не будетъ ничего, чтобы можно было назвать благомъ; совсѣмъ не будетъ въ немъ не только никакого духовнаго блага, каковы: благодать, добродѣтель, добрыя чувствованія, святыя мысли, но даже никакого физическаго: ни силы, ни красоты, ни здоровья, ни спокойствія, ни радости, ни надежды, ни любви, никакой пріятной наклонности; равно не будетъ ни одного изъ тѣхъ недостатковъ, которые бы могли ослабить чувствованіе его злополучія, каковы: усыпленіе, изступленіе ума, безчувственность. Таковыя слабости составили бы для него хотя какое-нибудь мнимое благо, хотя малое утѣшеніе: но онъ будетъ лишенъ сего. Его впечатлительность, внимательность и чувствительность къ злополучному состоянію будутъ непрерывными, вѣчными: востанутъ во укоризну и въ стыдѣніе вѣчное (Дан. 12, 2).

Во вторыхъ, осужденный грѣшникъ, находясь въ удаленіи отъ Бога, какъ источника всякаго блага, всегда однако-жъ будетъ соединенъ съ Нимъ, какъ неумолимымъ судіею. Если Богъ, по мнѣнію отцовъ, на небѣ составляетъ высочайшее блаженство: то въ адѣ онъ долженъ составлять ужаснѣйшее мученіе; съ тѣмъ, впрочемъ, различіемъ, замѣчаетъ блаженный Августинъ, что для праведныхъ вѣчное блаженство Богъ производитъ изъ самого себя и изъ существа своей благости; между тѣмъ какъ для осужденныхъ вѣчное мученіе произведутъ собственныя ихъ неправды, а Богъ съ своей стороны только предастъ ихъ оному. «Богъ, говоритъ Августинъ, не причиняетъ имъ мученія, но только попускаетъ имъ впадать въ оное. По праведному суду своему Онъ только низвергаетъ ихъ въ ту бездну, которую они сами для себя ископали» (На Пс. 5 зам. 10).

Правда, огнь въ сей вѣчной безднѣ возженъ, какъ говоритъ Исаія, дыханіемъ исходящимъ изъ устъ Господа, на подобіе пылающаго потока: ярость Господня аки дебрь жупеломъ горящая (30, 33). Но сія бездна сокрыта была въ преисподней и существовала для тѣхъ только, кои имѣли столько безумія и столько отчаянія, чтобы открыть оную. Сіе-то дѣлаетъ грѣшникъ по словамъ Давида: ровъ изри и ископа и (Пс. 7, 16). Онъ всю жизнь свою проводитъ въ семъ жалкомъ трудѣ – въ томъ, чтобы ископать для себя адъ. Послѣ сего удивительно-ли, что Богъ попускаетъ ему пасть въ этотъ адъ, и что грѣшникъ, тамъ будучи навсегда удаленъ отъ Бога – средоточія всѣхъ благъ и источника всякаго блаженства, не иначе носитъ въ своемъ умѣ, въ своей совѣсти, въ своемъ сердцѣ сего Бога, Его могущество, благость, величіе, вѣчность, какъ несносную тяжесть – бремя, коимъ чувствуетъ онъ себя подавленнымъ. Что св. апостолъ Павелъ говоритъ о Богѣ въ разсужденіи праведныхъ на небѣ, т. е. что Онъ на небѣ будетъ всѣмъ для всѣхъ (1 Кор. 15, 28), то есть, для всѣхъ и каждаго изъ святыхъ Онъ будетъ составлять все то, что только они могутъ любить, чего могутъ желать и чѣмъ съ удовольствіемъ могутъ наслаждаться: тоже можно сказать въ противномъ смыслѣ и по отношенію осужденныхъ въ адѣ, то есть, что Богъ въ мысляхъ и чувствованіяхъ осужденныхъ составитъ все то, что только они возмогутъ ненавидѣть, чего могутъ отвращаться, бояться и отъ чего могутъ страдать. Всѣ милости, всѣ блага, какія нѣкогда получали отъ Его щедротъ, составятъ для нихъ въ адѣ столько же разнообразныя мученія. Они станутъ гнушаться свободою, которая, по намѣренію Творца, долженствовала быть началомъ ихъ заслугъ, и еще болѣе будутъ злоупотреблять ею, дабы чрезъ то еще болѣе сдѣлаться виновными; станутъ гнушаться разумомъ, который долженствовалъ для нихъ быть свѣтильникомъ въ различеніи добра отъ зла, и будутъ стараться угасить его, дабы въ ослѣпленіи сродниться съ зломъ; станутъ проклинать знаменіе своего крещенія и крови Спасителя, которыхъ впечатлѣнія останутся въ ихъ душѣ на вѣки и будутъ только раздражать противъ нихъ ярость ихъ адскихъ мучителей.

Въ довершеніе же бѣдствій отверженныхъ грѣшниковъ Богъ, отдѣлившись отъ нихъ въ качествѣ Благодѣтеля и соединясь съ ними въ качествѣ праведнаго Отмстителя, въ тоже время будетъ соединенъ со всѣми тварями, какъ единственный и послѣдній конецъ всего существующаго. Тогда твари, или по собственной волѣ, если онѣ одарены разумомъ, или по необходимости, если не имѣютъ онаго, будучи соединены съ Богомъ, всѣ совокупно съ Нимъ будутъ любить все, что Онъ будетъ любить, ненавидѣть все, что Онъ будетъ ненавидѣть, наказывать все, что только самъ Онъ будетъ наказывать; дѣлать вѣчно злополучнымъ все то, что Ему угодно будетъ сдѣлать таковымъ.

Такъ святое писаніе описываетъ намъ, что тогда всѣ стихіи возмятутся для того, чтобы споспѣшествовать – усиливать злополучіе отверженныхъ: воздухъ превратится въ дымный вихрь; вода въ разрушающіе стремительные потоки или оледенѣлыя вмѣстилища; земля будетъ жать ихъ въ своей внутренности и подавлять своею тяжестію; огнь усугубитъ силу; духи, отверженные Богомъ, на-перерывъ будутъ стараться о томъ, чтобъ быть ихъ мучителями, а духи блаженные станутъ восхвалять Бога за Его отмщеніе; – осужденные собраны будутъ въ этомъ мѣстѣ, но не для того, чтобы помогать другъ другу, а для того, чтобы взаимно злословить и терзать другъ друга, будутъ окружены тварями, и между тѣмъ ни одна изъ нихъ не будетъ заботиться объ ихъ покоѣ, не приметъ въ нихъ участія. Въ адской безднѣ ужасовъ въ душѣ осужденнаго сколько родится мучительныхъ желаній – имѣть хоть одну минуту покоя, тѣнь облегченія, хотя слабую надежду на смерть и совершенное уничтоженіе по крайней мѣрѣ по истеченіи нѣсколькихъ вѣковъ! О великій Боже, Виновникъ моего бытія, источникъ радостей и блаженства! Ты сотворилъ меня для того, чтобъ я блаженствовалъ съ тобою; Ты былъ моимъ концемъ, истиннымъ концемъ, единственнымъ концемъ: но я потерялъ Тебя; – для меня нѣтъ болѣе конца, кромѣ мученія безъ конца: погибе, погибе надежда моя отъ Господа (Плач. Іер. 3, 18). О Создатель мой, Отецъ мой! Свое созданіе Ты сокрушаешь своими мышцами и ввергаешь въ пламень огненный. О источникъ благъ, источникъ радостей, Ты, Который столь обильно изливаешь на всѣхъ своихъ тварей вѣчно потоки сладости и наполняешь сердца вѣрныхъ святыми удовольствіями! Столько благъ для другихъ, и для меня, увы, ни капли (Лук. 16, 24), ни одной капли!

Тщетныя желанія! Сіе-то и составляетъ верхъ отчаянія, что они желаютъ быть блаженными, но не могутъ; для грѣшника тщетны желанія блаженства, которое онъ презиралъ во всю жизнь свою и даже въ самую минуту смерти. Ахъ! таковы желанія, таковы вопли скупаго, сладострастнаго, нечестиваго, нераскаяннаго! всѣ они останутся безъ успѣха: всѣ ихъ желанія погибнутъ: желаніе грѣшника погибнетъ (Пс. 111, 10).

Но, Господи, неужели не возможно дать имъ и малѣйшую отраду? Они уже не просятъ себѣ радостей, навсегда потерянныхъ, сознавая себя совершенно недостойными ихъ. Отче Аврааме! вопіетъ богачъ, мучимый въ адскомъ огнѣ, посли Лазаря, да омочить конецъ перста своего въ водѣ, и устудитъ языкъ мой: яко стражду во пламени семъ. Неужели и столь ограниченное желаніе ихъ, желаніе одной капли отрады для нихъ не исполнимо?

Не исполнимо, братіе мои! Если бы можно было ожидать сколько-нибудь исполненія сего желанія, то въ томъ только случаѣ, когда бы между Богомъ и осужденнымъ могло быть хоть какое-нибудь согласіе въ желаніяхъ: но это совершенно не возможно. Надъ всѣми сими, отвѣтствовалъ Авраамъ на просьбы отверженнаго богача, то есть, во всемъ между нами и вами утверждена навсегда пропасть: преграда непреоборимая: надъ всѣми сими между нами и вами пропасть велика утвердися. Эта пропасть есть не иное что, какъ неизмѣняемое состояніе Бога и осужденнаго. Чтобы примирить сихъ двухъ враговъ и соединить ихъ воли, для сего нужно, чтобъ или развращенная воля осужденнаго могла исправиться подъ руководствомъ правой воли Божіей, или чтобы праведная воля Божія могла подчиниться развращенной волѣ осужденнаго. Но сего никогда не будетъ: потому, во первыхъ, что правота Божія неизмѣняема; Богъ никогда не можетъ перестать – ненавидѣть и преслѣдовать грѣхъ: а во вторыхъ потому, что развращеніе и неправость осужденнаго также съ своей стороны неизмѣняемы: онъ никогда не можетъ перестать любить грѣхъ. Измѣненіе воли возможно только въ настоящей жизни, которая есть не иное что, какъ путь, по которому идутъ, на которомъ непрестанно движутся; а жизнь будущая есть предѣлъ, куда стремятся, гдѣ останавливаются, гдѣ перестаютъ быть въ движеніи. Но осужденный достигъ уже сего предѣла: слѣдовательно онъ никогда не перемѣнится, и останется на всю вѣчность такимъ, какимъ былъ въ послѣднюю минуту своей жизни. А какъ въ сію послѣднюю минуту онъ былъ грѣшникомъ ожесточеннымъ въ своемъ грѣхѣ и потому достойнымъ адскихъ наказаній: то въ продолженіе цѣлой вѣчности, не смотря на мученія, онъ будетъ такимъ же ожесточеннымъ грѣшникомъ, и слѣдовательно достойнымъ сихъ мученій на всю вѣчность.

Грѣшникъ ожесточенный, понимаешь ли, что ты столько же не далекъ отъ столь безотраднаго положенія, сколько не далекъ отъ смерти? Одна только минута потребна для того, чтобы предать тебя сей смерти; слѣдовательно – одна минута потребна и для того, чтобы низринуть тебя въ сію бездну золъ? Но какъ странны твои понятія и взгляды: когда тебѣ говорятъ о смерти, о той смерти, которая есть дѣло одной минуты, то ты трепещешь, и дѣйствіе сего страха обнаруживается въ томъ, что употребляешь всѣ средства, чтобъ избѣжать смерти, хотя это дѣло невозможное, ибо она рано или поздно непремѣнно посѣтитъ тебя и противъ твоей воли. А когда говорятъ тебѣ о смерти вѣчной, о томъ адѣ, который никогда не кончится, тогда ты не трепещешь, не помышляешь о томъ, чтобы освободиться отъ него, избѣжать его; между тѣмъ какъ отъ твоей собственной воли зависитъ избѣгнуть ада или попасть въ него. Отъ чего же ты показываешь столь смѣлое равнодушіе къ величайшей изъ сихъ двухъ опасностей, когда употребляешь столько предосторожности противъ наименьшей изъ нихъ?

Это потому, что опасность смерти, говоришь ты, я вижу собственными глазами, между тѣмъ какъ опасность ада мнѣ извѣстна только посредствомъ вѣры. Но развѣ не сильно возбудить тебя то, что извѣстно только по вѣрѣ? Какъ часто одно сомнѣніе, одно ожиданіе воображаемой опасности, которою грозятъ тебѣ, въ состояніи сдѣлать тебя осторожнымъ и содержать въ страхѣ; а несомнѣнная извѣстность ада, подкрѣпляемая свидѣтельствомъ вѣры, не производитъ на твою душу никакого впечатлѣнія? Уже ли вѣра для тебя ничего не значитъ? Или ты потерялъ ее? Въ молодыхъ лѣтахъ, когда невиность твоихъ нравовъ удаляла отъ тебя опасность ада, ты имѣлъ ее; нынѣ же, когда ты сдѣлался злымъ, скупымъ, сладострастнымъ, и слѣдовательно достойнымъ ада, начинаешь увѣрять себя, что адъ не существуетъ? Уже ли же не стало его съ того времени, какъ ты заслужилъ его? Уже ли твое развращеніе, твое личное своекорыстіе разрушили общую вѣру, вѣру всѣхъ народовъ и даже язычниковъ вмѣстѣ съ вѣрою евангельскою? Не одно евангеліе, но всѣ существующія на землѣ религіи, да и голосъ собственной твоей души – все это вопіетъ, что есть адъ для нечестивыхъ! Какія имѣешь болѣе твердыя доказательства для того, чтобъ увѣрить себя, будто нѣтъ его? Чего ты желаешь, еще болѣе достовѣрнаго, нежели все это, чтобъ убѣдить тебя въ существованіи ада? Ты желалъ бы видѣть кого-нибудь, кто бы возвратился изъ ада нарочно для того, чтобъ утвердить тебя въ вѣрѣ. Таково точно было желаніе злаго богача. Пошли, говорилъ онъ, отче Аврааме, пошли Лазаря къ моимъ братьямъ, чтобъ онъ засвидѣтельствовалъ имъ истину; они тогда раскаются, при видѣ такого чуда повѣрятъ, что есть адъ. И я отвѣчу вамъ, грѣшники, тоже, что отвѣтилъ Авраамъ злому богачу: у нихъ есть Моисей, пророки и евангеліе Іисуса Христа. Если не вѣрятъ евангелію, то не повѣрятъ и видѣніямъ: аще Моѵсея и пророковъ не послушаютъ, и аще кто отъ мертвыхъ воскреснетъ, не имутъ вѣры.

Сіе видѣніе осужденнаго, который бы нарочно возвратился изъ ада для предостереженія тебя, уже ли имѣло бы болѣе силы побѣдить твое упорство, нежели видѣнія и чудеса, возвѣщенныя въ евангеліи? Правда, тогда ты собственными очами узрѣлъ бы осужденнаго. Но прилѣпившись къ своимъ преступнымъ привычкамъ и отъ сего сдѣлавшись невоспріимчивымъ для вѣры, могъ ли бы ты въ этомъ повѣрить собственнымъ даже глазамъ, и не почелъ ли бы сіе явленіе за привидѣніе, за дѣйствіе разстроеннаго воображенія? Но положимъ даже, что ты и увѣрился бы въ истинѣ сего видѣнія, могло ли оно быть столько же достовѣрнымъ для другихъ, какъ для тебя? Развѣ прочіе нечестивцы повѣрили бы тебѣ въ томъ? Неужели твое свидѣтельство, твоя клятва могли придать твоему видѣнію болѣе достовѣрности въ ихъ глазахъ, чѣмъ какую имѣютъ видѣнія, засвидѣтельствованныя св. писаніемъ? Тебя скорѣе всего прозвали бы мечтателемъ или обманщикомъ. При томъ же Богъ, если бы благоволилъ сотворить сіе чудо для твоего обращенія, могъ ли бы отказать въ ономъ и другимъ для обращенія ихъ? Да и сами же, конечно, признали бы за собою право требовать отъ Его благости подобнаго же видѣнія. А такимъ образомъ чудеса и видѣнія сдѣлались бы обыкновенными средствами промысла Божія въ міроправленіи, и посему вѣра не была бы уже душею и основаніемъ религіи.

Наконецъ, когда ты появился на свѣтъ, то сію вѣру въ бытіе ада и рая нашелъ постоянною и общеизвѣстною во вселенной; какое же видѣніе, какое чудо видѣлъ ты своими глазами, которое заставило тебя отказаться отъ сего? Дѣйствительно, должно быть чудо, которое заставило не вѣрить тому, чему ты всегда вѣрилъ и чему вѣритъ весь міръ. Нужно было чудо по крайней мѣрѣ для того, чтобы опровергать общепринятую вѣру. Между тѣмъ ты безъ всякаго видѣнія, безъ всякаго чуда и даже безъ всякой причины называешь безумными мудрецовъ всѣхъ временъ за то, что они вѣрили бытію ада; угрызенія твоей совѣсти за твою порочную жизнь не даютъ ли тебѣ чувствовать, что онъ существуетъ и для тебя? Слѣдовательно одна развращенная жизнь твоя заставляетъ тебя отвергать бытіе ада. Есть ли же это основаніе для того, чтобы не вѣрить сему и успокоивать себя на своемъ невѣріи?

Положимъ даже, что Богъ для тебя и сотворилъ бы, чудо и что ты по свидѣтельству собственнаго видѣнія покорился бы вѣрѣ: но къ чему теперь она послужитъ тебѣ, если ты съ вѣрою не соединишь повиновенія; если ты не оставишь распутства, если не прибѣгнешь къ покаянію и не покоришь развращенной природы своей ученію добродѣтели? Безъ сего ты будешь осужденъ вмѣстѣ съ вѣрою въ бытіе ада столько же несомнѣнно, какъ и безъ вѣры. Итакъ, оставь чудеса и видѣнія; не проси ихъ у Бога для утвержденія себя въ вѣрѣ. Помышляй о законѣ, откажись отъ грѣха, оставь міръ, прерви связи съ твоими ложными друзьями. Послѣдуй закону разума, – и ничто уже не воспрепятствуетъ тебѣ повиноваться вѣрѣ. Ты начнешь съ помощію благодати жить по-христіански съ того времени, какъ будешь жить по-человѣчески. Наконецъ ты будешь вѣрить и бытію ада, когда поставишь себя въ состояніе избѣгнуть его и когда увидишь себя внѣ состоянія заслужить его. Помни, что сказалъ Авраамъ осужденному богачу: если законъ не силенъ исправить наши порочные нравы и утвердить насъ въ вѣрѣ, то для сего безполезны всѣ видѣнія. Аще Моѵсея и пророковъ не послушаютъ, и аще кто отъ мертвыхъ воскреснетъ, не имутъ вѣры. Повѣримъ же этому, повѣримъ, убоимся и исправимся!

 

С. А. С-овъ.

 

«Руководство для сельскихъ пастырей». 1882. Т. 1. № 12. С. 289-301; № 15. С. 380-392.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: