Разговоръ въ день Рождества Христова между тремя маленькими братьями-учениками (Изъ стариннаго Сборника).
Викентій. Хочу спросить я васъ, любезные мои
И братья и друзья! Что значатъ всѣ сіи
Восторги, торжества, и громки пѣснопѣнья,
Которые меня приводятъ въ изумленье,
И сладость нѣкую святую въ чувство льютъ?
И небо и земля, мнѣ кажется — поютъ!
Георгій. Спасителя Рожденье!
Весь міръ вѣщаетъ то; ужели ты въ сомнѣньѣ?
Ужели ты не знаешь, кто виной
Святаго торжества и радости такой?
Викентій. Ахъ, я то чувствовалъ, и сердце мнѣ сказало,
Что въ мірѣ новое Свѣтило возсіяло;
Но таинство сіе мнѣ неизъяснимо...
Борисъ. Непостижимы таинства; не намъ, не намъ онѣ,
Но симъ священнымъ здѣсь учителямъ извѣстны.
Мы сердцемъ, вѣрою постичь лишь можемъ ихъ,
Хоть слабымъ мы умомъ, но въ чувствіяхъ своихъ
Пріимемъ и почтимъ явленія чудесны.
Викентій. О! съ чистой вѣрою и пламенной душой
Христа Спасителя объемлю, лобызаю...
Младенецъ въ пеленахъ, но Онъ Владыко мой,
Ему и сердце я и жизнь всю посвящаю.
Георгій. Сердечно радуюсь, любезный братъ, что ты
Такъ мыслишь, и сей даръ можешь принести
Младенцу, коему съ колѣнопреклоненьемъ
Цари несли дары, узнавъ Его рожденье.
Желалъ бы я, чтобы ты предъ маменькой любезной
Все по порядку намъ, какъ знаешь, разсказалъ
О рожденіи Христа и тѣмъ бы показалъ,
Что намъ ученье не вовсе безполезно.
Викентій. Въ священной я читалъ исторіи о томъ,
И радъ-бы, радъ блеснуть теперь своимъ умомъ,
За это-бъ маменька ужъ вѣрно наградила
И поцѣлуями, и больше-бъ полюбила,
Чѣмъ прежде былъ любимъ. Но признаюсь въ винѣ,
Что было читано, не все извѣстно мнѣ,
И безъ вниманья я иногда читаю,
И выученное частенько забываю,
Стыжуся я незнанья, стыжусь, что вѣтренъ былъ,
Не съ пользой все то для себя употребилъ,
Что мнѣ говорено. Но впредь даю вамъ слово,
Что вашъ примѣръ мнѣ даетъ охоту, рвенье ново
Знать столько-жъ, какъ и вы, во всемъ исправнымъ быть
И милой маменькѣ какъ можно угодить;
Теперь же за меня вы, братецъ, разскажите.
Георгій. А вы примѣрное вниманье покажите,
Чтобъ вѣтренникомъ ужъ не звали больше васъ.
Борисъ. Сколь милостивъ Творецъ, и сколь Онъ любитъ насъ,
Являетъ ясно всѣмъ рожденіе Христово.
Кто кроткій Агнецъ сей? Сынъ Бога, вѣчно Слово!
Держащій сводъ небесъ и молніи въ рукахъ
Въ ясляхъ положенъ, обвитый въ пеленахъ.
И Дѣва юная, ставъ Матерью чудесно,
Къ Младенцу взоръ склоня, Его лобзаетъ нѣжно.
Но что я вижу? Се небесъ подвигся сводъ...
Сонмъ, низспустясь съ превыспренныхъ высотъ
Въ счастливый Виѳлеемъ, въ хижину убогу,
Воспѣлъ: «миръ и слава въ вышнихъ Богу!»
Коль пѣснь сія сладка чувствительнымъ сердцамъ,
Отрадна на земли, отрадна небесамъ!
Достигла пѣснь сія до стѣнъ Іерусалима —
Содрогся Иродъ царь...
Викентій. Какъ злобою палима
Душа его могла жестока столько быть,
Чтобъ вмѣсто радости лишь тревогу ощутить?
Георгій. Злодѣйская душа не чувствуетъ отрады!
Тираны мыслятъ лишь, какъ рушить веси, грады,
Какъ кровью обагрять губительный свой мечъ,
И буйство новое, и нову брань возжечь,
И съ новымъ варварствомъ, забывши совѣсть, Бога.
Младенца не щадить, ни старца, ни убога.
Викентій. О Боже! люди всѣ семьяне межъ собой,
Всѣ чада суть Твои; но сколько злы душой?!
И на Тебя Отца подъемлютъ дерзку руку!
Чтожъ сдѣлалъ Иродъ царь?
Борисъ. Тая сердечну муку,
Умыслилъ смерть Христу и вопросилъ волхвовъ:
Гдѣ есть Родившійся? я самъ туда готовъ
Пойти, отдать мое Младенцу поклоненье.
Но Ангелъ самъ волхвамъ явяся въ сновидѣньѣ,
Велѣлъ о видѣнномъ безмолвіе хранить
И въ страну инымъ путемъ идтить.
Тогда-то Иродъ царь, сугубо раздраженный,
Какъ левъ рыкающій, какъ тигръ ожесточенный,
Невинной кровію насытиться взалкалъ...
Собравши воиновъ, завѣтъ имъ грозный далъ,
Избить нещадно всѣхъ дѣтей новорожденныхъ...
Ни слезы матерей въ отчаяньи смятенныхъ
Ни вопли жалкихъ жертвъ мечами раздробленныхъ,
Ничто невозмогло на жалость преклонить
Привыкшихъ воиновъ потоки крови лить.
Георгій. Безчеловѣчный царь!... Ему-то подражаетъ
Россіи злобный врагъ{*}; но нѣтъ, Творецъ караетъ
Сихъ ненавистниковъ и Бога и людей,
Которые въ слѣпой надмѣнности своей
Престолами трясутъ и Божьи рушатъ храмы.
Спасителю Христе! Царствъ Правящій судьбами,
Ты въ Египетъ Самъ отъ Ирода бѣжалъ,
Когда младенцевъ онъ невинныхъ истреблялъ.
Воззри, воззри на насъ, на Твой народъ любимый?
Мы новымъ Иродомъ теперь, какъ Ты, гонимы,
Бѣжимъ, скитаемся, оставя край родимый!
Здѣсь слезы льемъ, а тамъ война, пожары, гладъ,
Цвѣтъ царства рушатъ въ прахъ, и алтари горятъ, —
И громы съ небеси злодѣевъ не разятъ!
Пошли, пошли имъ казнь, да гибнетъ нашъ гонитель,
Да узритъ онъ, что Ты нашъ Богъ и нашъ Спаситель!
Борисъ. Любя, какъ чадъ Своихъ, утѣшитъ насъ Творецъ:
Какъ Ирода казнилъ, такой же дастъ конецъ
И нашему врагу: на Бога упованье{**}.
Викентій. Такъ, это всѣхъ насъ, всѣхъ единое желанье!
Однакожъ, милый мой, въ своемъ повѣствованьѣ
Не все сказали вы, что нужно бы сказать
О Рождествѣ Христа... А я, извольте знать,
Хоть вѣтреннымъ зовусь, не все и понимаю,
Но кажется, теперь не худо замѣчаю,
Что новая была какая-то звѣзда,
Провозвѣстившая рожденіе Христа.
Георгій. Онъ правду говоритъ. Прошу васъ то прибавить,
Чтобъ намъ знаніемъ себя не обезславить.
Припомните еще, кто были тѣ волхвы,
Что въ даръ несли они? — Ну, разскажите вы.
Борисъ. Персидски мудрецы въ писаніи извѣстны
Подъ именемъ волхвовъ, они планетъ небесныхъ
Теченье вѣдали, истолковать могли,
Какое сихъ планетъ вліянье на земли.
И симъ-то мудрецамъ явилась отъ востока
Звѣзда, рожденіе Великаго Пророка
Имъ возвѣстила. Они за нею шли
И въ знакъ почтенія Младенцу принесли
И злато, и ливанъ, и смирну благовонну.
Викентій. Какую-жъ жертву мы Спасителю угодну
На мѣсто злата и ливана принесемъ?
Не златомъ купимъ мы жилище со Христомъ,
Не многоцѣнными почтимъ Его дарами.
Но кроткою душей, но добрыми дѣлами
И милость и любовь Его пріобрѣтемъ.
Георгій. Исполнимъ же завѣтъ Спасителя священный,
Наставниками намъ въ сердцахъ напечатлѣнный:
Возлюбимъ и друзей и недруговъ своихъ...
Казнитъ порочныхъ Богъ! уклонимся отъ нихъ,
Уклонимся отъ злыхъ совѣтовъ и разврата...
Дадимъ святой обѣтъ не оставлять братъ брата.
Повиновеніемъ, добротою своей,
И просвѣщеніемъ и кроткою душей
Утѣшимъ мы сердца родителей любезныхъ.
Изъ благодарности и въ чувствіяхъ нелестныхъ
Здѣсь крестной маменькѣ почтенье воздадимъ,
Кому обязаны мы и счастіемъ своимъ...
Викентій. Ваши мы любимы чада...
Вы намъ жизнь, вы намъ отрада
Маменька любезная! вамъ
Душу, сердце я отдамъ!
Борисъ. О, счастливы мы судьбою!
Вѣчно будемъ васъ любить.
Мы вамъ преданы душею
Сладко съ маменькою жить.
«Вятскія Епархіальныя Вѣдомости». 1899. № 24. Отд. Неофф. С. 773-779.
{*} При нашествіи Наполеона въ 1812 г. въ Рязани совершались крестные ходы съ Чудотворною иконою Муромской Божіей Матери. Непріятели въ это время покушались отступить отъ Москвы къ Рязанскимъ предѣламъ. Но вскорѣ Рязанцы увидѣли освобожденіе отъ непріятеля не только предѣловъ Рязанскихъ, но и всей Россіи. Въ благодарность за таковую чудесную милость Божію – установлено съ разрѣшенія Свят. Синода ежегодное празднованіе Муромской Божіей Матери въ первую недѣлю по Пасхѣ. (Сборникъ церковно-историч. и статист. свѣдѣній о Рязанской еп. А. Макар. Москв. 1863 г. стр. 167).
{**} Съ 1814 г. въ день Рождества Христова воспоминалось избавленія Церкви и державы Россійскія отъ нашествія Галловъ и съ ними двадесяти языкъ. Послѣдованіе было включено въ богослужебный уставъ Русской Церкви и непременно служилось вплоть до 1917 г. Ред.