Священникъ Никандръ Покровскій – МНОГОСТРАДАЛЬНЫЙ ІОВЪ (Религіозно-нравcтвенная поэма).

ПРОЛОГЪ.

Въ странѣ Идумейской, гдѣ пальмы растутъ,

Гдѣ горныя воды, съ вершины спадая,

Въ долину Сеира, струяся текутъ,

Жилъ праведный Іовъ, Творца прославляя.

                               ***

Послушныхъ онъ выростиль семь сыновей,

И стройныхъ, какъ пальма, жемчужинъ востока,

Прекрасныхъ воспитывалъ трехъ дочерей

Въ роскошномъ шатрѣ, что стоялъ у потока.

                               ***

Богатства номадовъ Сеирской земли —

Не даромъ онъ княземъ считался востока —

Съ достаткомъ сравниться его не могли;

Блаженствовалъ Іовъ, живя безъ порока.

                               ***

Былъ добръ, справедливъ, никого не судилъ,

Гонитель нечестья, боящійся Бога,

Спокойно, безбурно онъ дни проводилъ,

Но горе стояло уже у порога!

                              ***

Готовилась счастья потухнуть заря...

И праведный Іовъ навѣрно не знаетъ,

Что въ черную душу шеола царя

Онъ ненависть жизнью своей поселяетъ.

                              ***

Пронзенный завистливымъ жаломъ змѣи,

Съ озлобленнымъ сердцемъ, наполненнымъ ядомъ,

Діаволъ скитался по царствамъ земли,

И сталъ передъ Богомъ, съ нимъ — ангелы рядомъ.

                             ***

Къ нему обратившись, Господь вопросилъ:

«Не видѣлъ ли ты на землѣ человѣка,

Который, какъ Іовъ бы, праведно жилъ

Одинъ изъ людей развращеннаго вѣка?»

                             ***

Коварный послѣдовалъ Богу отвѣтъ:

«На даромъ боится онъ Господа Бога,

Не даромъ онъ милостью неба согрѣтъ:

Легка вѣдь для Іова жизни дорога!

                             ***

Ты крѣпкой рукою его оградилъ,

Возвысилъ надъ всѣми сынами Сеира,

Богатствомъ чрезмѣрнымъ его наградилъ,

Ничѣмъ не нарушилъ душевнаго мира.

                             ***

Но будетъ ли праведнымъ сей человѣкъ,

Лишь только коснется его испытанье?

Тогда назоветъ онъ несчастнымъ свой вѣкъ,

И къ небу свое вознесетъ онъ роптанье!»

                             ***

«Не правда!» услышалъ діаволъ въ отвѣтъ —

«Мнѣ праведникъ вѣренъ всегда, до могилы,

И вѣрности этой живительный свѣтъ

Въ моментъ испытанья подастъ ему силы!».

 

ПѢСНЬ І.

Ночной пеленою покрылся востокъ,

Утихла давно непогода,

Все тихо вокругъ и спокоенъ лѣсокъ,

И въ сонъ погрузилась природа.

Одинъ лишь потокъ неумолчно журчитъ,

Какъ будто о чемъ вопрошая;

Костеръ у зеленаго мирта горитъ,

Въ долину свой дымъ посылая.

Вдали, за горою пасутся стада,

Звучитъ семиструнная лира

Про старое время, былые года,

О жизни библейскаго міра.

Казалось, что тѣсною звѣзды толпой,

На землю свой взоръ простирая,

Внимали любовно той пѣсни живой,

Мерцаніемъ блеска играя.

Высокія пальмы недвижно стоятъ,

Чарующимъ звукамъ внимая,

А звуки все выше и выше летятъ

Къ предѣламъ небеснаго рая,

Гдѣ тысячи тысячъ блаженныхъ духовъ

Въ обителяхъ свѣтлыхъ чертога

Возносятъ къ престолу молитвы безъ словъ,

Во славу Великаго Бога.

Вдали, на высокой и черной скалѣ,

Гдѣ вѣтеръ одинъ лишь гуляетъ,

Діавола очи сверкаютъ во мглѣ,

Въ нихъ ненависть злая пылаетъ.

«Клянусь я паденья ужаснаго днемъ,

Темницами мрачнаго ада,

Найдется мученье для Іова въ немъ,

Желанью найдется-ль преграда.

Надъ нимъ — я увѣренъ — возьму перевѣсъ,

Сломлю добродѣтели силу,

Проклятье его долетитъ до небесъ,

Порочнымъ сойдетъ онъ въ могилу!»

Промолвилъ и съ шумомъ покинулъ скалу,

Потухли коварныя очи,

И быстро умчался въ туманную мглу

Несчастной для Іова ночи.

 

ПѢСНЬ ІІ.

Витаетъ въ шатрахъ благодѣтельный сонъ.

     Покой огъ трудовъ и работы,

Не спитъ только Іовъ и молится онъ,

     И умъ его полонъ заботы:

Онъ вспомнилъ, что дѣти назначили пиръ

     Сегодня у старшаго брата,

И пѣніемъ пѣсенъ и звуками лиръ

     Наполнена будетъ палата.

«О Боже Великій, Создатель земли,

     Отъ всякаго зла Охранитель,

Къ тебѣ я взываю, молитвѣ внемли,

     Обѣщанный міру Спаситель!

Прости согрѣшенья людей молодыхъ,

     Готовыхъ всегда съ увлеченьемъ

Безъ мѣры искать удовольствій земныхъ,

     Забывъ о своемъ назначеньи.

Пусть силой своей ненасытное зло

     Дѣтей дорогихъ не коснется,

Чтобъ ихъ побѣдить бы оно не смогло,

     Когда они станутъ бороться

Съ могучимъ вліяньемъ порочныхъ людей,

     Которые насъ окружаютъ

И призрачнымъ блескомъ коварныхъ рѣчей

     И волю и умъ поражаютъ!» —

Усердно и долго молилъ онъ Творца

     Съ сердечнымъ святымъ упованьемъ,

Прося Вседержителя Бога Отца

     Избавить дѣтей отъ страданья

И горя, что можетъ своею волной

     Сердца ихъ разбить, безъ сомнѣнья,

За все увлеченье земной суетой,

     За всѣ отъ добра отступленья.

И дымъ ѳиміама молитвы святой

     На небо всю ночь поднимался,

Привѣтливо звѣзды встрѣчали толпой,

И мѣсяцъ ему улыбался.

 

ПѢСНЬ ІІІ.

Предвѣстница чуднаго лѣтняго дня,

     Открывъ свои яркія очи,

Въ багряномъ нарядѣ проснулась заря,

     На смѣну погибельной ночи.

Стыдливымъ румянцемъ зардѣлась она,

     При видѣ Сеирской долины:

Кровавая смерти была пелена

     На фонѣ печальной картины.

Повсюду лежали убитыхъ тѣла,

     Какъ слѣдствіе битвы жестокой,

     Смертельная тѣнь на ихъ лица легла

     И въ сонъ погрузила глубокій.

То вѣрные Іова были рабы,

     Хранители стадъ его многихъ,

Всѣмъ страшная ночь даровала гробы,

     Но трое спаслось быстроногихъ.

Печальныя вѣсти они принесли

     Въ шатеръ, къ своему господину:

«Спокойно сначала стада мы пасли,

    Спустившись съ предгорья въ долину;

На полѣ, вблизи насъ, бродили волы,

     И отроки ихъ охраняли.

Какъ вдругъ нападаютъ Савеянъ толпы...

     И быстро стада всѣ угнали.

Лишь звѣзды, да мѣсяцъ на небѣ златой,

      Безмолвно оттуда взирали,

Какъ отроки въ битвѣ съ врагомъ роковой

      Безтрепетно всѣ умирали!»

Бѣда — говорятъ — не приходить одна,

     Но слѣдомъ другая несется,

И пьетъ человѣкъ эту чашу до дна,

     До капли, что въ ней остается.

Еще не окончилъ одинъ говорить,

     Другой появляется вѣстникъ,

Рѣчами своими стремясь предварить

     Печальныя первыя вѣсти:

«Халдеи напали на наши стада,

     Верблюдовъ, сражаясь, отбили,

Безъ жалости въ сердцѣ и чувства стыда,

     Твоихъ пастуховъ перебили!»

Едва онъ окончилъ, какъ третій бѣглецъ

     Со скорбью сказалъ господину:

«Огонь истребилъ и людей и овецъ,

     Съ небесъ устремившись въ долину!»

Какъ бурнаго моря сѣдая волна

     Въ осколки корабль превращаетъ,

Такъ жизнь, что скорбями бываетъ полна,

     Сердечный покой похищаетъ

У тѣхъ, кто не вѣруетъ въ Бога Отца,

     Кто счастіе видитъ въ богатствѣ,

Чье сердце не чувствуетъ жизни конца,

     Въ грѣховномъ находится рабствѣ.

Но праведный Іовъ душею постигъ

     Иное себѣ назначенье,

И внутреннимъ чувствомъ своимъ ни на мигъ

     Не выразилъ въ Промыслъ сомнѣнья,

Когда на печальныя вѣсти въ отвѣтъ

     Сказалъ съ вдохновенною силой:

«Изъ чрева нагимъ я родился на свѣтъ,

     Нагимъ возвращусь и въ могилу!».

 

ПѢСНЬ IV.

Блеснули грозою на черной скалѣ

Коварнаго демона очи,

Какъ свѣточъ, они загорѣлись во мглѣ

Несчастной для Іова ночи.

Крылами своими онъ быстро взмахнулъ

И скрылся въ долину Сеира,

Затѣмъ метеоромъ блестящимъ сверкнулъ

Надъ стогнами спящаго міра.

Погибель семейству онъ Іова несъ,

Блаженства земного губитель;

Виновникъ людьми проливаемыхъ слезъ,

За праведность свѣтлую мститель.

И злобы огнемъ ненасытнымъ горя,

Въ широкую даль устремлялся,

Дыханьемъ своимъ возмущалъ онъ моря,

Лишь только къ водамъ прикасался.

Въ горахъ вызывая раскатистый громъ

Могучею адскою силой,

Обрушился бурей на Іова домъ,

Гдѣ первенецъ жилъ его милый.

Какъ яркая звѣздочка то заблеститъ,

Огнемъ неземнымъ догорая,

И грустно на землю она поглядитъ,

Прощальный привѣтъ посылая,

То вдругъ, какъ зарница, на небѣ мелькнетъ,

Сіяніемъ блѣднымъ пылая,

Стремительно въ бездну затѣмъ упадетъ,

На вѣки изъ глазъ пропадая, —

Такъ въ мірѣ земномъ кратковременный свѣтъ

Недолго намъ путь озаряетъ,

Сегодня онъ съ нами, а завтра ужъ нѣтъ,

И жизнь навсегда замираетъ.

Ужасною смертью закончился пиръ,

Устроенный въ день новоселья,

Замолкло звучанье чарующихъ лиръ,

Могила — на мѣстѣ веселья!

Словами той скорби нельзя передать

И выразить чувство страданья,

Какое отцу довелось испытать

Во дни похоронныхъ рыданій.

Скажите, какому же сердцу не жаль

Терять въ этой жизни опору,

Дѣтей провожая въ загробную даль,

Въ страну, недоступную взору?

Но Іовъ и въ мірѣ печали и слезъ,

Подъ тяжестью скорби жестокой,

Безропотно горе свое перенесъ,

Съ покорностью сердца глубокой.

 

ПѢСНЬ V.

Свершилось дѣянье носителя зла,

Погибло семейное счастье,

И камнемъ на Іова сердце легла

Громадная тяжесть несчастья.

Зачѣмъ же угрюмо сидитъ на скалѣ,

Подъ сѣнью воздушной эѳира,

Съ печатью проклятья на мрачномъ челѣ

Властитель подлуннаго міра?

Препятствіе встрѣтилъ ли онъ на пути

Къ своой преднамѣченной цѣли

Подобно тому, какъ корабль обойти

Не смогъ непредвидѣнной мели?

Онъ видѣлъ, что вѣры живительный лучъ

Отчаянья тьму прогоняетъ,

Какъ солнце среди набѣгающихъ тучъ

На небѣ все также сіяетъ.

И кроткой надежды ласкающій свѣтъ

Во внутреннихъ нѣдрахъ глубокихъ —

Святаго страдальца желанный предметъ

Во дни испытаній жестокихъ.

Онъ слышалъ, какъ Іовъ въ молитвѣ святой,

При входѣ въ шатеръ у порога,

За все, что случилось съ нимъ въ жизни земной,

Прославилъ Великаго Бога.

И, вмѣсто проклятій, на небо неслись

Живой благодарности звуки,

И тамъ они съ ангельскимъ гимномъ слились,

Гдѣ нѣтъ ни печали, ни муки,

Гдѣ нѣтъ и страданій, гдѣ царство любви,

Господство божественной воли,

Гдѣ бѣдные странники грѣшной земли

Получатъ блаженную долю.

Онъ понялъ, что праведныхъ душъ идеалъ

Не въ низменныхъ сердца стремленьяхъ,

Не въ благахъ земныхъ его Іовъ искалъ,

Не здѣсь, но въ небесныхъ селеньяхъ.

И долго діаволъ сидѣлъ на скалѣ,

Подъ гнетомъ безсильной досады,

Съ печатью проклятья на мрачномъ челѣ,

Не чувствуя въ сердцѣ отрады.

 

ПѢСНЬ VI.

Лишь только въ багряномъ нарядѣ заря

Явилась надъ царствами міра,

Какъ демонъ, безсильною злобой горя,

Низвергся въ долину Сеира.

И въ этотъ несчастный для Іова мигъ

Свершилось коварное дѣло:

Его отвратительный недугъ постигъ,

Частями съѣдающій тѣло[1].

Въ рукахъ съ черепкомъ на землѣ онъ лежалъ,

Вдали отъ шатра одинокій,

Безвинный страдалецъ себя имъ строгалъ

Напрасно до боли жестокой:

Болѣзнь разливалась по тѣлу волной,

И вглубь до костей проникала,

Она ни минуты покойно одной

Страдальцу вздохнуть не давала.

И жгло его солнце безжалостно днемъ.

И холодомъ ночь обдавала,

И мучила жажда, и буря пескомъ

Обильно его обсыпала.

Но праведный Іовъ безмолвно страдалъ,

Терпѣнья примѣръ подавая,

На Бога за участь свою не ропталъ,

За благо страдать почитая.

Однажды къ нему обратилась жена

Съ своимъ укоризненнымъ словомъ:

«Отвергнись отъ Бога» — сказала она, —

«Его наказанье сурово!

Погибли плоды многолѣтнихъ трудовъ,

Безсонныхъ ночей и заботы,

И, вмѣсто довольства минувшихъ годовъ,

Должна въ непосильной работѣ,

Въ болѣзняхъ, подъ бременемъ старческихъ дней,

Чужимъ подчинять свою волю,

Служанкою жить у богатыхъ людей,

Нести эту рабскую долю!

А ты, мой несчастный теперь господинъ,

Въ моментъ своей тяжкой невзгоды

Покинутъ друзьями, страдаешь одинъ

Въ свои устарѣвшіе годы,

Нe лучше-ль ударомъ однимъ прекратить

Безрадостной жизни теченье,

Рѣшиться теперь же себя умертвить,

Избѣгнуть на вѣки мученья?» —

«Безумная!» — молвилъ ей Іовъ въ отвѣтъ —

«Ты разумъ отъ горя теряешь,

И адскою злобой внушенный совѣтъ

Зачѣмъ предо мной повторяешь?

И если отъ Бога добро принимать

Готовность всегда проявляли,

То какъ же мы смѣемъ съ тобою роптать

За все, что теперь испытали?» —

 

ПѢСНЬ VII.

Со славой носили свои имена

На перстняхъ фамильныхъ съ топазомъ

Отъ насъ въ отдаленныя тѣ времена

Софаръ и Вилдадъ съ Елифазомъ.[2]

То мудрые были востока сыны

Въ своихъ одѣяньяхъ широкихъ,

Съ наслѣдствомъ богатымъ сѣдой старины —

Сокровищемъ знаній глубокихъ.

О Богѣ Единомъ, вселенной Творцѣ,

О правдѣ, грѣхѣ, воздаяньи,

О милости Божіей, жизни концѣ,

Хранили живыя преданья.

Пытливымъ стремились умомъ разгадать

Сокрытыя тайны отъ вѣка,

И въ жизни явленьяхъ — смыслъ отыскать

Страданій земныхъ человѣка.

Они полагали, что Праведный Богъ

Несчастье за грѣхъ посылаетъ,

Поэтому умъ ихъ мириться не могъ

Съ тѣмъ фактомъ, что Іовъ страдаетъ.

И если онъ добръ, никого не судилъ,

Хранилъ завѣщанія Бога

И жизнь въ добродѣтели всю проводилъ,

Зачѣмъ же онъ терпитъ такъ много

Страданій и душу гнетущихъ скорбей,

Лишился богатства и счастья,

Остался безъ милыхъ на свѣтѣ дѣтей,

И въ людяхъ не встрѣтилъ участья?

И вотъ, когда слухъ непріятный достигъ

До самыхъ конечныхъ предѣловъ,

Что Іова недугъ ужасный постигъ,

Частями съѣдающій тѣло,

Изъ нѣдръ Аравійской счастливой земли,

Жемчужины древняго міра,

Софаръ и Вилдадъ съ Елифазомъ пошли

Къ страдальцу въ долину Сеира.

 

ПѢСНЬ VIII.

Сыны отдаленной восточной земли

Смутились, при видѣ страданья,

Промолвить ни слова они не могли

Отъ слезъ, перешедшихъ въ рыданья,

Когда въ наступившій свиданія день

Глазамъ ихъ картина предстала:

Глубокой печали унылая тѣнь

Въ долинѣ Сеира витала,

Гдѣ Праведный Іовъ въ проказѣ страдалъ

И муки испытывалъ ада,

Гдѣ смерти онъ тщетно своей ожидалъ,

Не вѣдая въ сердцѣ отрады.

Чрезъ семь проведенныхъ въ молчаніи дней

Друзьямъ своимъ Іовъ повѣдалъ,

Какъ тяжко страдаетъ въ болѣзни своей,

Какія онъ муки извѣдалъ . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Погибни день, въ который я родился,

И ночь, сказавшая: зачался человѣкъ!

Желалъ бы я, чтобъ тьмою онъ покрылся.

И солнца краснаго не видѣлъ бы во вѣкъ,

Изъ тайниковъ души моей глубокихъ,

Изъ памяти моей изчезъ бы навсегда;

О пусть Господь съ небесъ своихъ высокихъ

На день погибельный не взглянетъ никогда!

О еслибъ мракъ, кромѣшный мракъ могилы,

Собой, какъ саваномъ, окуталъ этотъ день,

И пусть его зиждительныя силы

Сокроетъ въ адской тьмѣ ужасной смерти тѣнь!

Да не войдетъ въ собранье дней онъ года,

Въ собранье мѣсяцевъ пусть также не войдетъ,

И да померкнетъ въ памяти народа,

И, какъ забытый сонъ, на вѣки пропадаетъ!

Зачатья ночь! — зачѣмъ тогда разсвѣта

Въ нѣмомъ молчаніи ты съ радостью ждала,

Чтобъ на тебя лучи излились свѣта,

И непроглядная разсѣялася мгла?

Несчастья ночь, напрасно не закрыла

Во чревѣ матери открывшихся дверей!

Зачѣмъ, о ночь, меня ты не сокрыла

Отъ всѣхъ испытанныхъ ударовъ и скорбей?

О для чего не умеръ я въ утробѣ;

Любовью матери зачѣмъ я былъ согрѣтъ?

Тогда лежалъ покойно бы во гробѣ,

Какъ преждевременно исторгнутый на свѣтъ.

Зачѣмъ Господь страдальцу допускаетъ

Влачить безрадостно свои земные дни,

Когда больной усиленно желаетъ,

Чтобъ быстрой молніей блеснули бы они?

Но смерти нѣтъ... напрасны ожиданья:

Преграду, видно, ей доставилъ Вѣчный Богъ, —

И вотъ лежу бъ объятіяхъ страданья,

И мой смущенный духъ въ болѣзни изнемогъ!»

 

ПѢСНЬ IX.

     На это ему Елифазъ возразилъ:

«Я вижу, что недугъ ужасный

     Внезапно твое существо поразилъ,

О другъ мой, страдалецъ несчастный!

    Я знаю, ты многихъ людей наставлялъ

Служить добродѣтельно Богу,

     Разслабленныхъ волею ты укрѣплялъ,

Указывалъ къ небу дорогу.

     Того же, кто падалъ на этомъ пути,

Охотно стремился ты снова

     Заставитъ къ намѣченной цѣли идти

Своимъ убѣдительнымъ словомъ.

     А нынѣ, когда испытаніе Богъ

Тебѣ ниспослалъ въ назиданье,

     Смутился и сердцемъ своимъ изнемогъ

Подъ бременемъ тяжкихъ страданій.

     Но если, любовію къ Богу горя,

Страшился и мысли нечистой, —

     Я вѣрю, — не можетъ спасенья заря

Померкнуть въ душѣ твоей чистой.

     Подумай, погибъ ли невинный когда,

И праведникъ былъ ли въ забвеньи?

     Напротивъ, — я видѣлъ, — что злые всегда

Въ своемъ ненасытномъ стремленьи

     Напутать въ коварныя сѣти людей,

Чтобъ ихъ погубить безъ стѣсненья, —

     Повсюду отъ собственныхъ гибли сѣтей

За всѣ отъ добра уклоненья.

     Я опытомъ жизни своей убѣжденъ —

Не даромъ я прожилъ полвѣка, —

     Что ты не напрасно страдать осужденъ:

Безгрѣшнаго нѣтъ человѣка!

     Быть можетъ, какъ пятна на солнцѣ, мой другъ,

Твой внутренній міръ омрачали

     Кипучія страсти и бѣдный твой духъ

Кромѣшною тьмой одѣвали

     Но кто въ состояніи разсѣять бы могъ

Туманъ безпросвѣтныхъ стремленій,

     Когда бъ отвратился отъ грѣшника Богъ

Во дни его тяжкихъ паденій?

     Найдется ли смертный, способный вернуть

Одною лишь собственной силой

      Погибшаго брата на истинный путь,

Поднять мертвеца изъ могилы?

     И только міровъ необъятныхъ Творецъ,

Судья справедливый отъ вѣка,

     Любовью своего, какъ нѣжный отецъ,

Возможетъ спасти человѣка.

     Зоветъ Онъ тебя въ этотъ тягостный мигъ

На подвигъ святой покаянья,

     Чтобъ опытомъ горькимъ теперь же постигъ

Причину и смыслъ испытанья!»

     И молвилъ страдалецъ правдивый въ отвѣтъ;

«Никто мою скорбь не измѣритъ,

     И въ яркій, какъ солнце, невинности свѣъ,

Какъ видно, и другъ мой не вѣритъ.

     Своею широкой и бурной волной,

Какъ будто бы грозное море,

     Какъ туча, нависло теперь надо мной

Меня поразившее горе.

     О, если бъ желаніе сердца сбылось:

Скорѣе бы — смерть и могила,

     И скорбное горе стрѣлой пронеслось —

Изсякла терпѣнія сила!

     Я ждалъ утѣшенья, поддержки отъ васъ,

И къ рѣчи моей снисхожденья,

     Но, вмѣсто сего, дорогой Елифазъ,

Услышалъ въ грѣхахъ обвиненье.

     Скажите, какое же зло совершилъ

Я здѣсь, на землѣ, своей волей?

     Отвѣтьте, за что мнѣ Господь допустилъ

Нести эту тяжкую долю?

     О, если бы Богъ отступилъ отъ меня,

Оставилъ въ покоѣ на время,

     И жизнь потушилъ бы какъ пламя огня:

Она — непосильное бремя!

     Повиненъ ли я предъ Тобою, мой Богъ, —

Открой мнѣ мое согрѣшенье, —

     И въ чемъ провиниться предъ небомъ я могъ

Какое совершилъ преступленье?

     Зачѣмъ не снимаешь грѣха моего

И гнѣвъ изливаешь обильный

      На вѣрнаго сердцемъ раба твоего

Своею рукою всесильной?»

 

ПѢСНЬ X.

     «Къ чему съ укоризною, другъ, говоришь» —

Къ страдальцу Вилдадъ обратился —

     «И въ безднѣ отчаянья мыслью паришь,

Какъ будто бы Богъ отвратился?

     Твои сыновья согрѣшили предъ Нимъ,

И Онъ допустилъ, безъ сомнѣнья,

     Погибнуть ужасною смертію имъ

За всѣ отъ добра уклоненья.

     И кто въ состояньи подумать бы могъ,

Что правду и судъ измѣняетъ

     Въ неправду и ложь правосуднѣйшій Богъ,

И грѣхъ въ добродѣтель вмѣняетъ?

     Но если дѣйствительно сердцемъ своимъ

Ты ищешь Создателя — Бога,

     И если, какъ звѣзды на небѣ, предъ Нимъ

Свѣтла твоей жизни дорога,

     То нынѣ же бодрствовать Онъ надъ тобой —

Творенье ль свое позабудетъ? —

     Надъ всею дальнѣйшею твоею судьбой

Могучею силою будетъ.

     Напомню тебѣ изъ сѣдой старины

Людей первобытныхъ сказанья,

     На свѣтъ извлеку я изъ той глубины

Вѣковъ отдаленныхъ преданья.

     Какъ море въ зеркальной поверхности водъ

Небесъ синеву отражаетъ,

     Такъ въ этихъ преданіяхъ древній народъ

Всю мудрость свою сохраняетъ.

     Растетъ ли безъ влаги тростникъ на землѣ,

Жарою полдневной палимый,

     И въ мрачной, какъ ночь непроглядная, тьмѣ

Останется ль онъ невредимымъ?

     И развѣ роскошный цвѣтокъ полевой,

Сожженный лучами, не вянетъ?

     И снова отъ капли одной дождевой

Онъ къ жизни своей не воспрянетъ?

     Причина и слѣдствіе между собой

Въ сожительствѣ тѣсномъ бываютъ,

     Какъ волны морскія прибой и отбой

На берегъ всегда посылаютъ.

     Повсюду замѣтна и въ жизни людей

Такая же смѣна явленій:

     Правдивые сердцемъ не знаютъ скорбей,

Не вѣдаетъ зло наслажденій». —

      «О другъ мой», — Вилдаду страдалецъ сказалъ, —

«Ты судишь какъ будто правдиво,

      Не опытъ ли внѣшній тебѣ подсказалъ,

Что слово твое справедливо?

      Но можетъ ли нашъ ограниченный умъ

Съ небеснымъ Умомъ препираться,

      Когда и во множествѣ собственныхъ думъ

Не въ силахъ подчасъ разобраться?

     Возможетъ ли смертный, въ сравненіи съ Нимъ,

Планеты надзвѣзднаго міра

     Создать изъ ничтожества словомъ однимъ

И бросить ихъ въ волны эѳира?

     Хотя и судилъ мнѣ Божественный духъ

Принять отъ Него испытанье,

     Повѣрь, не за грѣхъ, мой испытанный другъ,

Терплю въ этой жизни страданье»!

 

ПѢСНЬ XI.

     «Твои слова — не оправданья,

Для слуха — звукъ они пустой!

     О, кто не знаетъ, что страданья

Не есть удѣлъ души святой!

     Ты говоришь: я чистъ предъ Вѣчнымъ,

И правды свѣтлый идеалъ

     Моимъ кумиромъ былъ сердечнымъ —

Я только имъ однимъ дышалъ!

     Но если бъ Богъ съ небесъ высокихъ

Съ тобою вдругъ заговорилъ,

     И бездну тайнъ своихъ глубокихъ

Уму ничтожному открылъ,

    Тогда бы понялъ безъ сомнѣнья,

Что милосердый нашъ Творецъ,

     Быть можетъ, много согрѣшеній

Простилъ, какъ любящій Отецѣ.

     Путемъ немногихъ лишь страданій

Онъ образумить восхотѣлъ,

     Чтобы и ты средь испытаній

Отъ слѣпоты своей прозрѣлъ.

     Смирись скорѣе передъ Нимъ,

Проси грѣховъ своихъ забвенья,

     И Богъ мгновеніемъ однимъ

Освободитъ отъ злоключенья.

     Тогда истерзанный твой духъ,

Какъ о водѣ, истекшей въ море, —

     Я вѣрю сердцемъ, — добрый другъ,

Не вспомнитъ о минувшемъ горѣ!

     Охватитъ жизнь тебя волной

Земного счастья, упованій,

     И этой радостью одной

Порвешь ты цѣпь твоихъ страданій.

     О, пробудись скорѣй отъ сна,

Проси прощенія у Бога,

     И для тебя придетъ весна:

Она стоитъ ушъ у порога!» —

     Такъ къ неизбѣжному концу

Свой приговоръ несправедливый

     Полуживому мертвецу

Привелъ Софаръ, мудрецъ правдивый. —

 

ПѢСНЬ XII.

     И надъ долиною Сеира

Взошла полночная луна,

     Но все же дать отраду мира

Душѣ страдальца не смогла.

     Въ порывѣ грусти безъисходной

Къ друзьямъ онъ взоры обратилъ,

     Но равнодушья ледъ холодный

Въ сердцахъ друзей не растопилъ.

     И вотъ попрежнему сидѣли

Востока мудрые сыны,

     И, какъ на грѣшника, смотрѣли

На старца Іова они.

     Едва-едва собравшись съ силой,

Страдалецъ вдругъ заговорилъ

     О жизни прошлой, сердцу милой,

О томъ, какъ онъ добро творилъ;

     «Пока дыханіе со мною

И Божій духъ въ ноздряхъ моихъ,

     Языкъ мой правдою одною

Заговоритъ въ словахъ своихъ.

     Умомъ далекъ я отъ признанья

Друзей правдивыми считать,

     Чьи философскія познанія

Не могутъ истины съискать.

     И кто изъ васъ сравняться съ Богомъ

Въ раскрытьи тайнъ земли дерзнетъ?

     Какой языкъ могучимъ словомъ

Надъ міромъ судъ произнесетъ?

     Конечный умъ едва-ли въ силѣ

Души движенья разгадать

     И праху, что лежитъ въ могилѣ,

Способность жизни передать.

     А между тѣмъ, друзья, вы смѣло

Меня рѣшились обвинить,

     Сказать, что я за злое дѣло

Страданьемъ долженъ заплатить!

     Пока я живъ, не перестану

Предъ цѣлымъ свѣтомъ утверждать:

     Нѣтъ, не за грѣхъ какой-то тайный

Мнѣ суждено теперь страдать!

     По силѣ данной мнѣ терпѣнья,

Пока въ груди дыханье есть,

     Покорный волѣ Провидѣнья,

Готовъ я скорби перенесть.

     Хоть тяжелы онѣ — не спорю —

И овладѣли мною вдругъ,

     Но непосильныхъ бѣдствій морю

Не смѣлъ противиться мой духъ.

     Зачѣмъ вы только пустословить

Съ далекихъ странъ сюда пришли,

     Стремясь страданья обусловить

Лишь преступленіями земли?

     Какъ будто тайны вамъ открыты

И даже нѣдры бытія

     Отъ мысли вашей не сокрыты,

Чего признать не въ правѣ я!

     Здѣсь, подъ журчаніе потока,

Сегодня исповѣдь мою

     Послушайте, сыны востока,

За это васъ благословлю!

     Опять предъ вами повторяю:

Я правдѣ чистой лишь служилъ.

     Предъ нею умъ свой преклоняю,

Я лжи постыдной не кадилъ.

     Когда не зналъ еще невзгоды,

Когда Господь меня хранилъ,

     Я въ молодые даже годы

Благотворить всегда любилъ.

     Дѣтьми — бывало — окруженный,

Къ воротамъ города ходилъ,

     Гдѣ, правдой лишь вооруженный,

Я часто судъ производилъ.

     Тогда и старцы умолкали,

Склонясь сѣдою головой,

     И съ уваженіемъ внимали

Одной лишь истинѣ святой.

     А все за то, что непрестанно

Я милость къ падшимъ призывалъ,

     Что сиротъ бѣдныхъ постоянно

Своей любовью обнималъ.

     И сердцу вдовьему я радость

Всегда стремился въ жизни дать,

     За что отзывчивая младость

Спѣшила тѣмъ же мнѣ воздать.

     Отцомъ заботдивымъ для нищихъ

Душей своей старался быть:

     Въ шатрѣ моемъ столы для пищи

Я торопился всѣмъ открыть.

     Кумиру лести и обмана

Въ народѣ я врагомъ прослылъ;

     Для всѣхъ поклонниковъ кармана

Я грознымъ судіею былъ.

     Среди людей не обнажала —

Насколько помню я — тогда

     Свое губительное жало

Несправедливость и вражда!

     Слѣпому я служилъ, глазами;

На истинный и свѣтлый путь

     Какъ часто съ горькими слезами

Пытался бѣднаго вернуть!

     И похититель предо мною

Не проявлялъ корыстныхъ силъ,

     Ночной оберегаемъ тьмою,

Добра чужаго не тащилъ.

     И думалъ я, что постоянно

Счастливы будутъ дни мои,

     Какъ въ волны моря безпрестанно

Текутъ стремительно, ручьи.

     Не вѣдалъ я для нихъ преграды,

Судьбу свою благословлялъ...

     Прошли года..... я безъ отрады

Свой день рожденія проклиналъ!

     Теперь поверженный на землю

Болѣзнью тяжкою моей,

     Съ какою болью въ сердцѣ внемлю

Рѣчамъ насмѣшливыхъ друзей!

     Но силенъ Богъ — я твердо вѣрю —

Мнѣ кожу новую создать,

     И понесенную потерю

Мнѣ четверидею воздать!» —

 

ПѢСНЬ XIII.

Окончилъ Іовъ. Всѣ молчали,

     Какъ безотвѣтные предъ нимъ,

И небеса лишь отвѣчали

     Могучимъ языкомъ своимъ.

Міровъ безчисленныхъ Создатель

     Изъ бури, къ старцу вдругъ воззвалъ:

«Не Я — ли, благъ земныхъ Податель,

     Все время на тебя взиралъ?

Я цѣпь существъ въ Себѣ вмѣщаю,

     Конецъ съ началомъ сопрягаю,

Я Тотъ, Кто все Собой живитъ,

     Даруетъ жизнь или мертвитъ!

Какъ искры отъ огня стремятся,

     Такъ отъ Меня міры родятся,

И какъ въ морозный день зимой

     Пылинки инея сверкаютъ,

Вертятся, сыплются, сіяютъ,

     Такъ звѣзды — въ безднахъ подо Мной.

Свѣтилъ мерцающихъ милліоны

     По небу ясному плывутъ;

Мои они блюдутъ законы:

     Лучами свѣтъ на землю льютъ.

Зачѣмъ же въ горести напрасно

     На Бога ропщешь, человѣкъ?

Зачѣмъ судьбой зовешь несчастной

     Ты кратковременный свой вѣкъ?

Къ тебѣ Я обращаюсь нынѣ,

     Мужайся сердцемъ, дай отвѣтъ:

Ты могъ ли также въ стройномъ чинѣ

     Создать прекрасный этотъ свѣтъ?

Когда всесильной Я десницей

     Міры въ пространствѣ разбросалъ,

За что прославленъ былъ Денницей,

     Тогда ли ты существовалъ?

Гдѣ былъ, когда земли основы

     Изъ ничего Я создавалъ,

Когда на море Я оковы

     Рукою своею налагалъ?

И мѣру для любой планеты

     Кто смогъ такъ твердо положить?

Какіе точные отвѣты

     На это можешь предложить?

Не Я-ль при общемъ ликованьи

     Разумныхъ ангеловъ Моихъ

И солнца свѣтъ и звѣздъ блистанье

     Явилъ дѣлами рукъ своихъ?

Кто океанъ сковалъ брегами

     И безднѣ положилъ предѣлъ,

И морю грозными волнами

     Стремиться дальше не велѣлъ?

Сходилъ ли ты въ пучину моря

     И бездны водной въ тайники,

Въ шеолъ, гдѣ смерть и царство горя, —

     Туда проникнуть смоглъ ли ты?

Съумѣлъ ли разумъ твой конечный

     И всѣ усилія твои

Установить порядокъ вѣчный,

     Измѣрить глубину земли?

Скажи, давалъ ли повелѣнье,

     Чтобъ появилась вдругъ заря?

Сдержалъ ли вѣтра направленье

     И успокоивалъ моря?

Не Я-ли сильною рукою

     Включилъ въ границы океанъ?

А кто съ земли, покрытой мглою,

     Мгновенно разогналъ туманъ?

Ты-ль указалъ пути для свѣта

     Среди безчисленныхъ планетъ,

Смѣнялъ ли ночь зарей разсвѣта,

     Какой на это дашь отвѣтъ?

Зачѣмъ же хочешь ниспровергнуть

     Опредѣленіе Мое,

Которому рѣшилъ подвергнуть

     Творецъ созданье свое?

Къ чему бросаешь обвиненье

      Въ своихъ несчастьяхъ на Меня,

Что я забылъ свое творенье

      И отвернулся отъ тебя?

Обширную громаду свѣта

     Когда устроить Я хотѣлъ,

Просилъ ли твоего совѣта

     Для многихъ совершенныхъ дѣлъ?

Какъ прахъ Я взялъ въ началѣ вѣка

     Для производства человѣка,

То отчего ты не сказалъ,

     Чтобъ видъ иной тебѣ Я далъ?

Объ этомъ, смертный, разсуждая,

     Вообрази Творца ты власть!

Святую волю признавая,

     Имѣй свою въ терпѣньи часть!

Богъ все на пользу міру строитъ,

     Казнитъ кого, или покоитъ.

Въ надеждѣ скорби все сноси

     И безъ роптанія проси!» — [3]

Смирился старецъ передъ Вѣчнымъ,

     Огнемъ любви къ Нему горя

И съ умиленіемъ сердечнымъ

     Мольбу горячую творя:

«Я знаю, все Тебѣ возможно.

     Міровъ безчисленныхъ Творецъ,

Все предъ Тобой склониться должно,

     Мой промыслитель и Отецъ!

Все — проникающій Собою,

     Мой наивысшій Идеалъ,

Твой рабъ повиненъ предъ Тобою:

     Онъ неразумно разсуждалъ!» —

 

ЭПИЛОГЪ.

     Румянцемъ огненнымъ блистая,

Заря посточная взошла,

     И тьма ночная, словно тая,

Вдругъ совершенно замерла.

     Проснулся день голубоглазый;

Его привѣтствуетъ земля.

     Росинки блещутъ, какъ алмазы,

И дышутъ свѣжестью поля.

     Повсюду жизнь ключомъ забила,

Освобожденная отъ сна,

     Волной своею захватила

Страну Сеирскую она.

     И зазвучала снова лира

Въ долинѣ, гдѣ паслись стада,

     О подвигахъ сыновъ Сеира,

Прожившихъ долгіе года.

     Казалось, что сама природа

Благословеннаго народа

     Дышала радостью одной

Съ воскресшей Іова семьей.

     И снова старецъ благородный

Во всеоружіи любви

     Передъ собраніемъ народнымъ

Предсталъ въ сіяньи красоты.

 

Священникъ Н. Покровскій.

 

«Прибавленіе къ Духовному Вѣстнику Грузинскаго Экзархата». 1902. № 7-8. С. 5-7; № 9. С. 6-9; № 10. С. 15-16; № 11. С. 9-10; № 15-16. С. 8-10; № 17. С. 10-12; №18. С. 6-8; 1903. № 4. С. 15-17; № 6. С. 27-29; 1905. № 7. С. 17-23; № 9. С. 20.

 

[1] Страшная форма проказы, – повидимому элефантіазисъ, – поразила Іова. Самая обыкновенная изъ формъ элефантіазиса — туберкулезная. Она въ особенности подробно описана въ ХІІІ главѣ книги Левитъ, и это описаніе ея вполнѣ согласно съ собранными по этому вопросу данными. Обыкновенно болѣзнь эта появляется въ видѣ воспаленныхъ пятенъ на кожѣ лица, ушей или рукъ, величиною въ діаметрѣ отъ одного до двухъ дюймовъ, темно-краснаго или пурипуроваго оттѣнковъ. Эти пятна скоро перемѣняютъ цвѣтъ и дѣлаются коричневыми или цвѣта бронзы, съ металлическимъ или маслянымъ блескомъ; пятна рѣзко очерчены по краямъ, и остаются въ этомъ видѣ нѣсколько недѣль или даже мѣсяцевъ. Бываютъ случаи, что пятна эти вовсе пропадаютъ и потомъ, по прошествіи нѣкотораго времени, снова появляются. Постепенно поверхность кожи, измѣнившая цвѣтъ, твердѣетъ и поднимается въ видѣ шишекъ, сперва красноватаго, но впослѣдствіи бронзоваго или бѣлаго цвѣта. Часто вся верхняя кожа начинаетъ лупиться и сходить въ видѣ чешуи. Утолщеніе и отвердѣніе кожи и подъемъ туберкулезныхъ шишекъ зависитъ отъ насыщенія кожи бѣлковидными веществами. Черезъ нѣсколько ко времени, по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, даже лѣтъ, туберкулы отваливаются и оставляютъ родъ рубца, какъ отъ загнившей раны, покрытаго тонкой кожицей бронзоваго или бѣлаго цвѣта. Тѣ туберкулы, которыя снова появляются, обыкновенно начинаютъ гноиться бѣлой матеріей и остаются въ такомъ видѣ неопредѣленно долгое время. Величина ихъ измѣняется отъ горошины до голубинаго яйца. Гноящіяся туберкулы въѣдаются въ мускулы и уничтожаютъ ихъ, открывая кости, или же иногда закрываются, оставляя по себѣ бѣлые рубцы. Если на туберкулахъ были волосы, то они или выпадаютъ, или превращаются въ бѣлые; всего чаще всѣ волосы на головѣ и бровяхъ выпадаютъ. Всѣ черты лица напухаютъ, становятся крупнѣе, и лицо страдальца принимаетъ видъ облика льва или сатира, почему и болѣзнь эта называлась иногда leontiasis или satyriasis. Смотря по виду кожи, называли также болѣзнь эту черною проказою или мокрою проказою. Когда болѣзнь достигала своего полнаго развитія (говоритъ докторъ Томсонъ), обезображенное лицо, гноящіяся туберкулы, сипящій голосъ, лишенные вѣкъ глаза, зловонное дыханіе, распадающіяся отъ туберкуловъ сочлененія, зловѣщія красныя пятна на всемъ остальномъ тѣлѣ представляютъ ужаснѣйшую картину, которую нельзя встрѣтить ни въ какой другой болѣзни. Ничто не можетъ остановить хода ея; единственное счастіе прокаженнаго, если болѣзнь каснется одного изъ органовъ, необходимыхъ для жизни, потому что вмѣстѣ съ этимъ наступаетъ смерть (Свящ. Лѣтопись Властова. С.П.Б. 1878 г., т. II, кн. Левитъ, стр. 70-71.). Здѣсь дано описаніе того именно вида проказы, которымъ страдалъ праведный Іовъ.

[2] Такъ звали друзей Іова. 1) Елифазъ Ѳеманитянинъ. Имя Елифазъ переводится различно: «Вогъ-моя сила» и «Богъ-мое золото». Елифазъ называется Ѳеманитяниномъ и, по всей вѣроятности, есть потомокъ Исава, у котораго былъ сынъ Елифазъ и внукъ Ѳеманъ (Быт. XXXVI, 4, 10, 11), по сравн. съ 1 Парал. I, 36 и 45 – этотъ Ѳеманъ далъ имя свое роду своему и самой землѣ, на которой родъ его поселился. 2) Вилдадъ Савхеянинъ. Имя Вилдадъ переводится «сынъ спора», или «сынъ раздора». Имя земли Савха отожествляется съ именемъ Шуаха, сына Авраама и Хеттуры, котораго потомки заняли мѣстность на востокъ отъ Гаурана. 3) Сафаръ; имя это значитъ «воробей». Онъ въ текстѣ еврейскомъ названъ Наамитяниномъ, но въ текстѣ LXX Минаитяниномъ. Послѣдное чтеніе указываетъ на мѣстность Маонъ, или Маанъ, на востокъ отъ Петры. Такимъ образомъ, предъ нами являются представители мысли жителей страны, лежащей на востокъ отъ горъ Сеира, Мертваго моря и Іордана, связанные между собою общимъ происхожденіемъ отъ Авраама, общимъ языкомъ, и сохранявшіе, очевидно, монотеистическій культъ и преданія о Единомъ Богѣ, Творцѣ вселенной, праведномъ Судіи и милосердномъ Промыслителѣ о человѣкѣ и человѣчествѣ. Очевидно еще, что это общество не пребывало въ коснѣніи мысли, но разработывало умомъ своимъ понятія о правдѣ Божіей, о грѣхѣ, о возмездіи, о путяхъ правосудія и милосердія Божія. Очевидно также, что мудрецы востока были сильно потрясены и встревожены извѣстіемъ о несчастіяхъ, поразившихъ друга ихъ Іова, почему и рѣшились они немедленно отправиться къ послѣднему (Свящ. Лѣтоп. Властова. Т. IV, ч. I, ст р. 252-253).

[3] Нѣкоторыя строфы заимствованы изъ Оды «Богъ» Державина и «Іовъ».

 

Об авторе. Священник Никандр Покровский – законоучитель 1-й Тифлисской Великой Княгини Ольги Феодоровны женской гимназии. Составил «Краткий очерк церковно-исторической жизни православной Грузии со времени появления в ней христианства и до вступления ее в подданство России» (Тифлис 1906).




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: