Новосвмуч. Архіеп. Никонъ (Рождественскій) – Славянскій языкъ – родная стихія нашей церковности.
Было время на Руси и еще не такъ давно, лѣтъ 60-70 назадъ, когда русскіе православные люди знали церковнославянскій языкъ родной своей матери Церкви на столько хорошо, что не только понимали его, но и бъ бесѣдахъ о предметахъ вѣры не рѣдко выражались по-церковному, по-славянски. Учились тогда больше у старыхъ дьячковъ, которые брали по семи съ полтиной съ годовы за выучку читать, писать и четыре правила ариѳметики, а за воспитанниковъ Воспитательнаго дома платили имъ даже по 17 рублей; курсъ продолжался двѣ зимы. Въ такой школѣ у моею родителя учился и я вмѣстѣ съ крестьянскими дѣтьми. Учебниками были: «Букварь, Часословъ и Псалтирь». Помолившись Богу вмѣстѣ съ нами въ родномъ храмѣ, выслушавъ молебенъ «предъ началомъ ученія отроковъ, хотящихъ учитися книгъ Божественнаго писанія», родитель далъ намъ по «Букварю», на оберткѣ коего въ самомъ верху было напечатано: «Боже въ помощь мою вонми и вразуми мя во ученіе сіе». Мы перекрестились, повторили эту молитву за родителемъ, поцѣловали книжку, вооружились указкой и съ чувствомъ особаго почтенія къ книжкѣ принялись за ученье, какъ за святое дѣло.
Азбукъ гражданской печати мы и не знали: первой книгой такой печати была для меня Русская грамматика Востокова. А до этой книги я перечиталъ уже всю церковную библіотеку: всѣ Четьи-Минеи, Библію, Благовѣстникъ, Прологъ, Розыскъ, разныя богослужебныя книги... Любознательные юноши, дѣти крестьянъ, шли тѣмъ же путемъ въ своемъ образованіи книжномъ, разумѣется, если только интересовались книгами. Горекъ былъ такой корень ученія, но плоды его были сладки. Трудно было самому додумываться до значенія славянскихъ словъ, но по-немногу умъ привыкалъ въ этимъ словамъ, становились понятными сначала тѣ слова, которыя чаще встрѣчались: иже, яко, аще, благій, той и пр., а затѣмъ мало-по-малу горизонтъ умственный расширялся, правда, медленно, но за то ужъ прочно. Самая мысль, постоянно имѣя дѣло съ славянскими книгами, привыкала иногда и работать по-славянски.
Такимъ образомъ то, чего такъ нынѣ боятся новые педагоги, опасаясь переутомленія дѣтей, являлось прочнымъ фундаментомъ не только нравственнаго воспитанія, но и филологическаго знанія. Созидалась какъ бы сама собою та атмосфера церковности, которой жилъ русскій человѣкъ почти тысячу лѣтъ. Вся наша древняя письменность носила да себѣ этотъ отпечатокъ славянскаго языка – какъ будто русскій человѣкъ считалъ неприличнымъ писать о важныхъ предметахъ иначе, какъ только по-славянски. Я замѣчалъ во дни своего отрочества, что нѣкоторые крестьяне, даже безграмотные, выражались по-славянски, когда рѣчь шла о предметахъ священныхъ. Я зналъ одного безграмотнаго бурмистра, который не могъ даже имени своего подписать, прикладывая вмѣсто того свою печатку, а житіе Филарета милостиваго изъ Четіихъ-Миней зналъ все наизусть. Самъ плакалъ при этомъ и заставлялъ своимъ трогательнымъ чтеніемъ другихъ плакать. Такова была наша матушка Русь еще за нашей памяти.
Такимъ благодѣяніемъ для насъ было ученіе по Часослову и Псалтири. Это была практическая школа церковности. Душа русская сживалась съ славянскимъ языкомъ Церкви какъ съ родною стихіей, проникалась церковностью, умѣла находить въ ней духовное утѣшеніе, духовную сладость. А это застраховывало простой народъ отъ зараженія нѣмецкими вѣрами: баптизмомъ, штундизмомъ и другими сектами. Больше было опасности отъ раскола-старообрядства, потому что самъ расколъ получилъ начало отъ неразумнаго отношенія къ буквѣ церковнаго языка и обряда. Но эго – врагъ домашній, старый, знакомый, который самъ собою выдохнется съ распространеніемъ какого бы то ни было книжнаго образованія. Опасность грозитъ съ другой стороны, отъ иноземщины, все отъ тѣхъ нѣмцевъ, отравляющихъ нашъ народъ баптизмомъ и подобными ересями. Возможно, что раскольники-старообрядцы, отвѣдавъ такъ называемаго «просвѣщенія», по своей врожденной враждѣ къ Церкви, скорѣе пойдутъ въ лагерь батистовъ, когда создаютъ свое неумное буквоѣдство, чѣмъ въ нѣдра Церкви. Вѣдь въ Церковь надо войти въ духѣ смиренія и покаянія, а въ баптизмѣ ничего такого не нужно: тамъ, напротивъ, царитъ духъ критики и протеста по отношенію къ Церкви. Тѣмъ же духомъ заражены и наши глаголемые старообрядцы. Увидятъ они свои ошибки, но примириться съ Церковію, имъ будетъ не легко: вотъ и могутъ пойти вслѣдъ за сектантами.
Къ сожалѣнію, съ шестидесятыхъ годовъ наши интеллигенты, со временъ Петра І въ большинствѣ своемъ отставшіе отъ Церкви, стали усердно толковать о просвѣщеніи народа, но не въ духѣ родной церковности, а въ своемъ интеллигентскомъ духѣ. Славянскій языкъ почти устранили изъ школъ. Его если и преподавали, то такъ, что школьники не выносили его, – только отталкивались отъ его изученія. А потомъ и совсѣмъ исключили его даже изъ средней школы. Оставили какъ какой-то привѣсокъ къ Закону Божію и къ русскому языку. Въ букваряхъ вмѣсто словъ: Богъ, божество, появились слова: быкъ, волкъ и под. Дѣло школьное старались вести точь въ точь какъ во Франціи. Въ дѣтскую душу не допускали религіозныхъ впечатлѣній при обученіи букварю. Старались, чтобы дѣло обученія было какъ можно легче, чтобъ дѣти учились играючи. Наглядные способы преподаванія считались и доселѣ считаются идеальными. Но такимъ образомъ съ первыхъ дней воспитанія дѣти отучались отъ борьбы со всякими трудностями, привыкали къ лѣности мысли, ихъ умъ, въ ихъ возрастѣ столь гибкій, недостаточно развивался въ упражненіи, благодаря легкости пріобрѣтенія познаній, столь же легко и терялъ пріобрѣтенное. Юноша, непривыкшій, не обучившій свой умъ къ труду серьезнаго мышленія, предпочиталъ нахватывать непровѣренныхъ знаній изъ книжекъ и газетъ, а славянскія книги считалъ уже какой-то тарабарщиной. Такъ постепенно изъ подъ ногъ его ускользала почва церковности, ему чужда становилась церковная атмосфера жизни, онъ съ дѣтскихъ лѣтъ обмірщался, оземленялся въ душѣ. Бѣдная русская душа въ немъ какъ-то таяла, подмѣнялась. Школа, кромѣ церковной, попала въ руки такихъ интеллигентовъ съ подмѣнной душой и они старались вытравить послѣдніе остатки церковности въ дѣтяхъ. Теперь кричатъ уже о замѣнѣ церковнославянскаго языка русскимъ даже въ богослуженіи. Сохрани насъ Богъ отъ такого кощунства! Надо кричать наоборотъ о томъ, чтобы учить дѣтей по-славянски, начиная съ букваря. Не говорю уже о томъ, что языкъ материнскій – матери Церкви – долженъ быть имъ такимъ же роднымъ, какъ и языкъ русскій, потому что это – формальное основаніе ихъ религіознаго и нравственнаго воспитанія при самомъ первомъ ихъ молитвенномъ обращеніи къ Богу, это языкъ – отецъ русскаго языка: нельзя знать основательно родной русскій языкъ безъ славянскаго. Когда затрудняешься найти корень русскаго слова, загляни въ русско-славянскій словарь и тотчасъ найдешь этотъ корень. Помню, еще въ семинаріи одинъ преподаватель спросилъ меня, гдѣ корни словъ: «соловей» и «ладонь»? Я тотчасъ же нашелся и сказалъ: «по-славянски «соловей» отъ «слава», «славная» или «славящая птица», «ладонь» по-славянски «длань» – долонь, отъ слова «долъ», «углубленіе». Вѣдъ всѣ корни русскаго въ славянскомъ, это – нашъ классическій языкъ, языкъ какъ бы на то и созданный, чтобы на немъ русскій человѣкъ могъ бесѣдовать съ Богомъ и съ небомъ. Въ этомъ языкѣ мы видимъ свойства священнаго языка: отъ него вѣетъ, благоуханіемъ цѣломудрія, благоговѣнія, молитвы. Неумѣстное употребленіе славянскихъ выраженій намъ уже кажется кощунствомъ. Говорить ли о томъ, что этотъ языкъ-сокровище является для всѣхъ славянъ какъ бы международнымъ языкомъ, междуславянскимъ?
Наше русское несчастье въ томъ, что верхніе слои народа уклонились съ родного, исторіей намѣченнаго пути, пошли въ хвостѣ западныхъ народовъ, подмѣнили себѣ духовный идеалъ идеаломъ земного благополучія. Никто не запрещалъ людямъ Петровской эпохи учиться на Западѣ свѣтскимъ наукамъ, но зачѣмъ было измѣнять духовнымъ идеаламъ своимъ, отбрасывать ихъ какъ старую ветошь, для жизни непригодную? Вотъ и идутъ по новымъ, протореннымъ за двѣсти лѣтъ путямъ, забываютъ то, чѣмъ жила наша Русь, а теперь стараются вытравить все это и у души простого народа. Къ несчастію, за послѣднія 50 лѣтъ во многомъ и успѣли. Теперь какъ-то странно было бы говорить объ обученіи грамотѣ по-славянскому букварю и часослову, о чемъ еще такъ недавно, дѣтъ 20 назадъ, съ такою любовью, говорилъ покойный знатокъ народней души С. А. Рачинскій. Теперь хлопочутъ объ изгнаніи изъ алфавита трехъ-четырехъ буквъ, какъ о прогрессѣ въ обученіи грамотѣ, толкуютъ объ этомъ учительскіе съѣзды со всей Россіи, какъ будто съ изгнаніемъ этихъ буквъ всѣ дѣты станутъ сразу грамотными. О славянскихъ омегахъ и разныхъ знакахъ надстрочныхъ ужъ и не поминай. Но не къ добру ведетъ это «упрощеніе» грамоты. Какъ въ дѣлѣ религіозно-нравственнаго воспитанія для практики воли необходимъ подвигъ, самопонужденіе, такъ въ дѣлѣ развитія ума и памяти нужна посильное упражненіе въ мышленіи, въ нѣкотораго рода борьбѣ съ небольшими препятствіями. Надо, чтобы привыкалъ къ работѣ самый органъ мышленія – мозгъ. Вотъ нечему извѣстные «врага рода человѣческаго» – масоны, чтобы обезличить христіанъ, заранѣе заботятся объ этой легкости обученія: «система обузданія мысли уже въ дѣйствіи, говорятъ они въ своихъ «Протоколахъ», – въ такъ называемой системѣ нагляднаго обученія, имѣющей превратить гоевъ въ несмыслящихъ, послушныхъ животныхъ, ожидающихъ наглядности, чтобы сообразить ее... Во Францій одинъ изъ лучшихъ нашихъ агентовъ, Буржуа, уже провозгласилъ новую программу нагляднаго воспитанія»...
Архіепископъ Никонъ.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1917. № 4. С. 73-75.
См. также:
