Новомученикъ Евгеній Поселянинъ – Іоаннъ Златоустъ.
«Вся жизнь святителя, всѣ его дѣйствія, весь скорбный путь отъ патріаршаго престола въ Константинополѣ до церкви св. Василиска въ Команѣ, направлены были къ славѣ святой Церкви: ради нея онъ терпѣлъ и клеветы, и поношенія, и гоненія, и мученичество. Ни на минуту не усумнился онъ въ грядущемъ величіи Церкви Вожіей, хотя въ то время она была обуреваемаи внутреннимии внѣшними врагами. Онъ не усумнился и тогда, когда погибалъ въ изгнаніи, ибо вѣрилъ, что церковь, освованную на твердомъ камени – Христѣ никакія бури не могутъ поколебать. Нынѣ, когда въ Церкви Христовой – печальные расколы и нестроенія, когда со всѣхъ сторонъ устремляются на нее волны невѣнія и безбожія, особенно цѣлительна эта вѣра, которою вдохновляютъ насъ творенія великаго святителя» (Проф. Н. И. Сагарда «Приб. къ Церк. Вѣд.». 1907. № 46. С. 2033-2034).
1500 лѣтъ, 15 длинныхъ вѣковъ...
Сколько величайшихъ событій тѣснится на этомъ широкомъ пространствѣ, сколько славныхъ людей родилось, приковало вниманіе современности и ушло. Сколько разъ силою оружія передѣлялась земля, племена слагались въ народы, народы отливались въ царства, царства жили и гибли, уступая мѣсто новымъ царствамъ. Все возникало, все рушилось, все забывалось. А надъ этой непрерывною смѣною временъ, людей и событій, надъ этимъ общимъ крушеніемъ не погибало одно великое имя, и образъ одного великаго человѣка дошелъ до насъ въ почти первобытной свѣжести своихъ красокъ.
Есть люди, которые производятъ столъ сильное впечатлѣніе на своихъ современниковъ, что нравственный ихъ образъ становится одной изъ руководящихъ идей человѣчества. Съ дѣтскихъ лѣтъ, еще ничего о нихъ не зная, мы пріучаемся чтить ихъ, какъ будто это почитаніе внушено намъ какъ-то невидимо, издали, и, конечно, это почитаніе есть счастливый пережитокъ, счастливое отраженіе въ душѣ нашей вѣрованій предшествовавшихъ намъ поколѣній. Такъ, выросшій въ Москвѣ ребенокъ сколько-нибудь церковной семьи чувствуетъ что-то громадное при имени «Филаретъ», не зная еще, чѣмъ великъ Филаретъ. И, Богъ знаетъ, откуда такъ же съ ранняго дѣтства, наше воображеніе рисуетъ себѣ что-то чрезвычайное и лучезарное при двухъ словахъ: «Іоаннъ Златоустъ» и, когда мы начинаемъ слышать о немъ и углубляться въ его жизнь, мы уже полны благоговѣніемъ передъ нимъ.
Пусть Златоустъ былъ однимъ изъ краснорѣчивѣйшихъ людей, которыхъ когда-либо выставлялъ языческій и христіанскій міръ.
Пусть и намъ, чрезъ 15 вѣковъ послѣ того, какъ золотыя слова его ниспали изъ его золотыхъ устъ, хочется также рукоплескать ему, какъ рукоплескали ему тогда антіохійцы и константинопольцы: все же не одною несравненною, единственною красотою п силою его словесъ объясняется то обаяніе, подъ которымъ онъ доселѣ, держитъ весь міръ христіанскій.
Совпаденіе его словъ и его жизни, благородство ученія, подтвержденное благородствомъ дѣлъ, проповѣдь о правдѣ, съ живымъ служеніемъ правдѣ, не только поклоненіе кресту Христову, но и долгое ношеніе этого креста, долгое и тяжкое страданіе, мученическій вѣнецъ, изранившій чело проповѣдника, вотъ что упрочило и усилило восторгъ вѣковъ предъ Іоанномъ.
Все въ этой жизни было одной красотой; все отъ начала сознательныхъ лѣтъ проникнуто одной идеею и ослѣпительно ярко всѣ годы этого человѣка освѣщены лучами того немеркнущаго Солнца – имя котораго – Богъ.
Казалось, Богъ нарочно повелѣлъ ему жить во времена жестокія, когда такъ легко попиралось всякое право, чтобъ ярче на этомъ темномъ фонѣ оттѣнилась правда Іоанновой жизни.
Среди беззаконій Антіохіи и Царьграда, гдѣ, въ забвеніи всякой правды, люди съ бѣшенствомъ стремились къ внѣшнимъ благамъ, какъ долженъ былъ сіять образъ человѣка, который самъ оставилъ все, что судили ему знатность и богатство, чтобъ нищему послужить, обнищавшему для насъ Хрясту. Опредѣленный рожденіемъ къ тому, чтобъ стоять на высотахъ міра, онъ, какъ только пристально взглянулъ на міръ, уже отвернулся отъ него. Его ужаснула, открывшаяся его проницательному взгляду до глубины, эта бездна человѣческихъ неправдъ, козней, вражды, обмановъ, притѣсненій и слезъ. И онъ ушелъ навсегда въ ту область религіи, гдѣ все – безусловное добро.
Если въ послѣдніе годы жизни Іоанна ему было суждено носить на себѣ вѣнецъ мученическій, то уже въ 20-хъ годахъ своей жизни онъ, блестящій адвокатъ съ перспективою той карьеры, которую открывало тогда это званіе, привлекавшее къ себѣ всю знатную молодежь, принимаетъ на себя подвигъ того безкровнаго мученичества, какимъ является иночество. Уже тогда онъ, бѣгая отъ предложеннаго ему епископства, въ рядахъ антіохійскихъ отшельниковъ показалъ чрезвычайную силу подвига. Если онъ не ушелъ въ пустыню, о которой мечталъ и которая ему дарована была впослѣдствіи ссылкою, – то, живя въ міру, онъ казался «во плоти ангеломъ и пустыни жителемъ». Съ міромъ онъ соприкасался лишь со стороны его постоянныхъ страданій. Ему приходилось заглаживать изъяны, какіе наносятъ людямъ независящіе отъ людей: горе, удары судьбы и вольные промахи человѣческаго безумія. Начиная со служенія народу въ санѣ дьякона, который тогда былъ связанъ съ дѣломъ благотворенія, и до конца дней своихъ бѣгствующіе и гонимые, обиженные и слабые, – вотъ были люди, которыхъ онъ искалъ, тогда какъ современное ему духовенство распиналось въ угодничествѣ предъ сильными міра ради своихъ корыстныхъ цѣлей. Въ своихъ знаменитыхъ словахъ, по поводу низверженія статуй императорскихъ, онъ особенно ярко выказался народнымъ печальникомъ, въ которомъ укоры преступленію такъ чудно растворены съ милосердіемъ и утѣшеніемъ. Все бѣдствующее было такъ близко сердцу Іоанна, что его не разъ упрекали въ томъ, будто онъ только и говоритъ о бѣдныхъ, словно другіе не заслуживаютъ вовсе его вниманія. И подвиги личнаго благочестія, и самоотверженное служеніе людямъ, и огонь вдохновенія, клокотавшій въ его груди и обезпечившій ему навсегда во вселенной имя величайшаго проповѣдника, – все это еще было недостаточно, чтобы обрисовать образъ Іоанна во весь ростъ, чтобъ явиться итогомъ всѣхъ нравственныхъ его силъ. Ему предстояло раздѣлить участь и судьбу предтечи Господня, возвыситься до ревности пророческой, обличить порокъ въ самыхъ высокихъ гнѣздахъ, которыя пороку удается себѣ свить, – и показать лишній разъ безстрашное дерзновеніе христіанства предъ земнымъ величіемъ.
Въ Царьградѣ Іоаннъ засталъ старую, такъ часто повторяющуюся въ исторію народовъ, картину: слабаго императора, именемъ котораго кучка вельможъ, съ безнравственной императрицей во главѣ, творила беззаконія; народъ, стонавшій подъ игомъ громадныхъ поборовъ, еле оплачивавшихъ безумную роскошь двора, зараженныхъ этой роскошью чиновниковъ, преданныхъ безстыдному хищничеству общество глубоко растлѣнное, забывшее о всякихъ интересахъ духа, преданное гоньбѣ за наслажденіями; женщинъ, въ страсти къ нарядамъ готовыхъ или и преступленіе; духовенство, не только молчавшее предъ всѣми этими явленіями, не само ими зараженное, само утопавшее въ развратѣ роскоши и корысти. И вотъ, къ этимъ волкамъ шелъ Іоаннъ, со своимъ цѣломудріемъ, со своею простотой и нищетой пустыни, со своею кровною любовью къ бѣднымъ, съ сердцемъ, распаленнымъ жаждою правды. Какъ тщетно было людямъ, приходившимъ къ Іоанну Крестителю, ждать отъ него пировъ и угощеніи, такъ же точно не вкусило и не потребовало пировъ и угощеній Іоанна столь падкое до нихъ – греческое духовенство и епископство. Все, весь складъ царьградской жизни: безумная роскошь, уборы женщинъ, ради которыхъ мужья грабили народъ, нарумяненныя лица, общее легкомысліе и фатовство – все это Іоаннъ обличалъ нещадно и въ обличеніяхъ своихъ дошелъ до той, кто была, какъ бы символомъ тогдашней испорченности, – императрицы Евдокіи.
И началась борьба – одного лишь Бога боявшагося – праведника, съ этой развращенной, лживой интриганткой, этой набѣленной и насурмленной отжившей красавицей, въ которой одной соединились разныя черты худшихъ іудейскихъ царицъ: Іезавели и Иродіады, – борьба, въ которой, съ одной стороны, было столько прямодушія и величія, съ другой, столько тайныхъ подкоповъ и ухищреній, явной жестокости и неистовстваю.. «Опять бѣснуется Иродіада, опять мятется, опять рукоплещетъ и пляшетъ, опять главы Іоанновой ищетъ».
Сколько яркихъ красокъ въ разныхъ картинахъ этой борьбы Іоанна съ Евдокіей! Этотъ Ѳеофилъ Александрійскій, это сборище 23 епископовъ, первая высылка Іоанна и страшное землетрясеніе, въ которомъ безмолвная земля выражала свой ужасъ предъ совершившимся беззаконіемъ, торжественная встрѣча Іоанна на Босфорѣ, безумная мысль Евдокіи обезсмертить себя серебряной статуей, и новые громы Іоанна, и новое сборище епископовъ, и страшное насиліе въ Пасху 404 г. и вторичное изгнаніе Іоанна.
Зачѣмъ, къ чему велъ Іоаннъ безнадежную борьбу съ этой женщиной? Развѣ онъ не могъ закрыть глаза на то, что она хочетъ отнять понравившійся ей виноградникъ у какой то бѣдной вдовы, что она заражаетъ городъ безумною роскошью, что нравы ея не безупречны? Добился ли онъ своей рѣзкою правдою того, то столица стала святою по жизни?... И если не добился, то къ чему эти обличенья?
Не для успѣха, не для одного того, чтобы перевернуть жизнь на христіанскій образецъ, но для того, чтобъ въ годину множившагося беззаконія выставить въ полномъ свѣтѣ христіанскій идеалъ. И не внѣшній успѣхъ оно преслѣдуетъ, а ищетъ, чтобъ надъ всякимъ жизненнымъ явленіемъ прогремѣло слово пророческой правды. Надъ гнилымъ Царьградомъ прогремѣло слово Іоанна, какъ память о Божьемъ судѣ и Божьей правдѣ, – и голосъ пророка затихъ въ жестокомъ изгнаніи. Царьградъ остался при своихъ страстяхъ, при своей борьбѣ за блага міра. А жизнь безстрашнаго обличителя угасала въ далекомъ пустынномъ краю въ великихъ мукахъ, которыми онъ заплатилъ за право вѣщать грѣшному міру Божью волю.
Іоаннъ тихо угасалъ въ заточеніи, въ униженіи, въ голодѣ, въ томленіи непривычнаго климата, но и въ этомъ страданіи служилъ Христу и старался распространять вѣру среди язычниковъ. Его послали въ новую ссылку, заставляя то иття по каменистой дорогѣ подъ палящими лучами солнца, то дрогнуть подъ проливнымъ дождемъ. Невыразимаго величія полонъ послѣдній день его жнзни: это совершеніе умирающимъ въ пути послѣдней литургіи и тихо излетѣвшія изъ устъ послѣднія слова: «Слава Богу за все».
Слава за обиліе даровъ, рѣдко на кого излитыхъ въ такой мѣрѣ, и за обиліе муки, рѣдко въ чьей душѣ вмѣщавшейся въ такой мѣрѣ.
И, вотъ, этотъ человѣкъ стоитъ предъ нами, вѣнчанный своей правдой, вѣнчанный своимъ страданіемъ. И не блекнетъ, не меркнетъ его образъ, надъ которымъ безсильна
Вѣковъ эавистливая даль.
Онъ самъ горѣть при жизни яркимъ безсмертнымъ огнемъ и доселѣ насъ зажигаетъ.
Съ глазами, искрящимися чистыми слезами, съ сердцемъ бьющимся живымъ восторгомъ, мы переживаемъ, въ эти дни усиленной его памяти, его свѣтоносную жизнь, его упорную борьбу за христіанскую правду, его нравственную побѣду во внѣшнемъ уничиженіи, его безсмертныя страданія за Христа и за паству. И, переживая, славимъ Бога,
Создавшаго такую красоту!
Е. Поселянинъ.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1907. № 45. С. 1949-1951.
Ред.: 14 сентября сего 1907 года исполнилось 1500 лѣтъ со дня блаженной кончины великаго святителя Вселенской православной церкви, свят. Іоанна Златоустаго, опредѣленіемъ Святѣйшаго Сѵнода отъ 6–15 октября 1907 года, за № 6321, было приказано: «Въ виду его великихъ заслугъ для церквии безсмертныхъ твореній, коими всегда съ особою любовно пользовался и пользуется православный русскій народъ, Святѣйшій Сѵнодъ полагаетъ почтить исполнившуюся 1500-лѣтшою годовщину со времени кончины святителя торжественнымъ совершеніемъ всенощпыхъ бдѣній наканунѣ дня его памяти 12 ноября сего года, и божественной литургіи и молебствій свптителго – 13 ноября во всѣхъ православныхъ храмахъ, съ освобожденіемъ въ этотъ день отъ классныхъ занятій учащихся въ духовно-учебныхъ заведеніяхъ и церковныхъ школахъ и съ устройствомъ, гдѣ это окажется возможнымъ, чтеній, посвященныхъ жизни и трудамъ великаго святителя. Святѣйшій Сѵнодъ уповаетъ, что всѣ вѣрныя чада его православной русской церкви не преминуть вознести усердныя моленія великом уВселенскому святителю и примутъ участіе во всенародномъ прославленіи его блаженной памяти» («Церковныя Вѣдомости». 1907. № 42. С. 378.).