Александръ Игнатьевичъ Лотоцкій – Загробная жизнь души до времени страшного суда (Догматико-апологетическій очеркъ).
Въ сей статьи авторъ раскрываетъ основы и смыслъ ученія о мытарствахъ, а затѣмъ характеризуетъ состояніе душъ за гробомъ. Особенно подробно онъ останавливается на характеристикѣ состоянія душъ праведниковъ и грѣшниковъ, попутно опровергая католическое ученіе о чистилищѣ. Раскрывъ ученіе Православной Церкви о загроброй жизни до всеобщаго суда, авторъ старается показать, что загробная участь души въ этомъ ученіи выяснена съ достаточной ясностью и опредѣленностью. Настоящая статья печатается цѣликомъ. Ред.
Въ дѣлѣ спасенія человѣческаго рода ясно выступаютъ три существеннѣйшихъ момента. Примиреніе человѣка съ Богомъ въ актѣ искупленія и освященіе его при помощи богоучрежденныхъ для сего средствъ – вотъ тѣ два великія дѣла Божественнаго домостроительства, какими предоставлена падшему человѣчеству возможность внутренняго возрожденія и возрастанія духовнаго для достиженія спасенія. Но для дѣйствительнаго участія человѣка въ спасеніи необходимъ еще третій актъ Божественнаго домостроительства, какой представлялъ бы собою завершеніе двухъ предыдущихъ, опредѣляя участь человѣка сообразно съ такимъ или инымъ отношеніемъ послѣдняго къ богодарованнымъ ему средствамъ спасенія. Отсюда, – необходимость суда для загробнаго мздовоздаянія человѣку.
Предѣломъ, съ котораго оканчивается для человѣка время подвиговъ и начинается время воздаянія, служитъ смерть, какъ конецъ (Мѳ. X, 22; XXVI, 13; 1 Кор. I; II; Евр. XIII, 17) его земной, – свободной и самоопредѣленной дѣятельности. Съ разрѣшеніемъ отъ тѣла душа вступаетъ въ новый періодъ жизни.
Въ загробный міръ душа является со строго опредѣлившимся нравственнымъ состояніемъ, созданнымъ въ теченіе земного существованія. Въ жизни загробной можетъ лишь раскрыться то, что начато въ земной, такъ что загробная жизнь является лишь продолженіемъ земной, продолженіемъ земного нравственнаго развитія, измѣнить направленіе котораго, явиться другою – душа уже не въ силахъ. Переходъ изъ одного состоянія въ другое для нея уже не возможенъ: грѣшникъ не измѣняется въ праведнаго и праведникъ не погрѣшаетъ (Мѳ. XIII, 14-15; Лук. XVI, 31). Духовное перерожденіе человѣка за гробомъ нравственно невозможно. Вся наша земная жизнь и, какъ результатъ ея, такое или иное нравственное состояніе, пріобрѣтенное въ теченіе этой жизни, являются прямымъ слѣдствіемъ нашей свободной воли (1 Кор. IX, 1; Гал. V, 13; Рим. II, 5; Ис. XXX, 15). Мотивы свободной дѣятельности, вліяніе на образованіе извѣстнаго нравственнаго типа, остаются въ сущности тождественными и въ настоящей жизни, и въ будущей; страхъ предъ Богомъ, мучительные укоры совѣсти за худыя дѣла, новая духовная жизнь, которую мы должны начать по смерти, – какъ мотивы дѣятельности, могущіе вліять на образованіе и измѣненіе даннаго нравственнаго состоянія, – извѣстны человѣку при всякихъ условіяхъ его существованія, – какъ земнаго, такъ и загробнаго. Потому нѣтъ основаній думать, что тѣ же мотивы, какими душа пренебрегаетъ здѣсь, на землѣ, могутъ произвести совсѣмъ иныя послѣдствія за гробомъ. Если уже въ предѣлахъ земной жизни, когда есть полная и несомнѣнная возможность измѣнить свое поведеніе, люди достигаютъ такой устойчивости въ извѣстномъ нравственномъ состояніи, что «Моисея и пророковъ не послушаютъ, и аще кто отъ мертвыхъ воскреснетъ, не имутъ вѣры» (Лук. XVI, 31), то тѣмъ болѣе долженъ остаться неизмѣннымъ наличный характеръ нравственнаго состоянія за гробомъ, по окончаніи земнаго поприща. Въ загробной жизни даны будутъ для человѣка только новыя, неземныя условія существованія, но не дано будетъ новаго существа для того, чтобы начать совершенно новую жизнь, независимую отъ жизни земной. Самое существо человѣка останется со строго опредѣленнымъ и неизмѣннымъ состояніемъ; въ немъ будетъ только раскрываться начатое на землѣ. «Чадо, помяни, яко воспріялъ еси благая твоя въ животѣ твоемъ, и Лазарь такожде злая: нынѣ же здѣ утѣшается, ты же страждеши» (Лук. XVI, 25), – говоритъ въ притчѣ Авраамъ богатому, ясно поставляя загробную жизнь въ самую тѣсную, неразрывную связь съ земною, какъ несомнѣнное ея послѣдствіе. «Подвигомъ добрымъ подвизахся, теченіе скончахъ, вѣру соблюдохъ, – пишетъ св. апостолъ Павелъ; – прочее убо соблюдается мнѣ вѣнецъ правды» (2 Тим. IV, 7. 8), – прибавляетъ онъ далѣе, показывая тѣмъ, что загробное существованіе является прямымъ результатомъ опредѣлившагося въ теченіе земной жизни нравственнаго состоянія. Ту же мысль объ опредѣленности загробнаго состоянія съ невозможностью существеннаго измѣненія его характера и направленія подтверждаетъ Господь, обращаясь къ іудеямъ: «аще не имете вѣры, яко Азъ есмь, умрете во грѣсѣхъ вашихъ» (Іоан. VIII, 24). Во всѣхъ этихъ случаяхъ загробная жизнь представляется неизмѣнною въ нравственномъ отношеніи. Послѣ этого понятно, что между двумя опредѣленными состояніями – «пропасть велика утвердися» (Лук. XVI, 26), – исключающая возможность перехода изъ одного состоянія въ другое. Отсюда – невозможность ни покаянія, ни исправленія въ будущей жизни. Покаяніе и исправленіе могутъ выразиться въ рѣшеніи измѣнить сознанный несостоятельнымъ образъ дѣйствій и въ практическомъ осуществленіи этого рѣшенія. Но для этого не будетъ уже въ наличности одной изъ составныхъ частей человѣческаго существа, какъ необходимаго органа для дѣятельнаго осуществленія принятаго рѣшенія. Сознавая полную невозможность загробнаго исправленія души въ отдѣльномъ ея отъ тѣла состояніи, въ древности думали устранить затрудненіе признаніемъ возможности перехода душъ умершихъ въ новыя тѣла для усовершенствованія на землѣ. Отсюда извѣстная теорія переселенія душъ. Но несостоятельность ея видна уже изъ полнѣйшаго противорѣчія ея со Свящ. Писаніемъ, по ясному свидѣтельству котораго настоящая жизнь есть время сѣянія, а будущая – уже жатвы (Гал. VI, 7. 8). Если бы отнять у настоящей жизни указанное ея значеніе, она не имѣла бы никакой цѣны и цѣли по отношенію къ жизни будущей; каковъ посѣвъ, такова и жатва, – законъ общій и неизмѣнный какъ для физической, такъ и для духовно-нравственной жизни. Очевидная несостоятельность этой теоріи основывается на слишкомъ одностороннемъ пониманіи зависимости посмертнаго состоянія отъ одного соединенія души съ тѣлеснымъ организмомъ, а не отъ цѣлой совокупности нравственныхъ дѣйствій человѣка въ періодъ земнаго его существованія. Потому Гельмонтъ, который въ новѣйшее время возобновилъ эту забытую уже было теорію, приписавъ душамъ по смерти тѣла, подобныя тѣламъ животныхъ, не избѣжалъ, конечно, односторонности, прибавивъ къ ней много личнаго, ни на чемъ не основаннаго, вымысла. Такимъ образомъ, полная возможность покаянія и исправленія предоставлены человѣку только въ періодъ его земной жизни, которая и является временемъ окончательнаго образованія его нравственной личности. Покаяніе въ будущей жизни – безплодно, паденіе – невозможно. Эта мысль и выступаетъ съ особенною ясностью въ писаніяхъ отеческихъ. «Пока мы находимся въ настоящей жизни, – пишетъ св. Іоаннъ Златоустъ, – для насъ еще возможно избѣжать наказанія чрезъ исправленіе себя»{1}. «Настоящее время есть время покаянія и отпущенія грѣховъ, а въ будущемъ вѣкѣ – праведный судъ воздаянія... По отшествіи изъ сей жизни нѣтъ уже времени для добрыхъ дѣлъ»{2}. «Въ будущемъ вѣкѣ связываются всѣ дѣятельныя силы души, и невозможно сдѣлать ничего добраго въ удовлетвореніе за грѣхи»{3}, «потому что Богъ ограничилъ время дѣятельной жизни здѣшнимъ пребываніемъ, а тамошней жизни предоставилъ послѣдованіе сдѣланнаго»{4}.
Опредѣленность нравственнаго состоянія за гробомъ не исключаетъ, впрочемъ, возможности для нѣкоторыхъ душъ получить здѣсь облегченіе и даже совершенное измѣненіе своей участи. Противорѣчія въ этомъ нѣтъ никакого. Измѣненіе участи грѣшной души происходитъ не въ силу ея самостоятельнаго стремленія къ тому, не въ силу того, что она начинаетъ новый, противоположный предыдущему, образъ дѣйствій: это, какъ мы уже сказали, для души въ ея загробномъ состояніи нравственно невозможно. Измѣненіе ея участи является милующимъ актомъ безконечно мило сердаго Бога, – разумѣется, не безъ нѣкоторыхъ основаній къ тому и со стороны самой души. Многіе раскаиваются въ послѣдніе моменты своей жизни, когда сознаніе, занятое дотолѣ суетными интересами, вдругъ просвѣтляется предъ величіемъ грядущаго. Такое покаяніе можетъ быть вполнѣ искреннимъ, но оно не можетъ уже сопровождаться дѣятельнымъ измѣненіемъ своего поведенія соотвѣтственно наступившему нравственному расположенію. Такія души, по отшествіи въ міръ загробный, переносятъ въ себѣ туда начатокъ добра, какъ бы семя новой жизни, которое не успѣли только раскрыть здѣсь. При такомъ ихъ состояніи, для нихъ остается еще нравственная возможность получить облегченіе въ страданіяхъ и даже вовсе освобождаться отъ мученій. Такое облегченіе и освобожденіе раскаявшіеся грѣшники и могутъ получать, по безконечной благости Божіей, чрезъ молитвы Церкви и благотворенія, совершаемыми живыми за умершихъ, – такъ какъ и тѣ, и другіе суть члены одного тѣла Христова (Еф. I, 23; Кол. I, 18), несомнѣнно, при всякихъ условіяхъ, сохраняющіе между собою взаимное сочувствіе и вліяніе (1 Кор. XII, 26), – а особенно силою безкровной жертвы, которую въ частности приноситъ священнослужитель для каждаго христіанина о его присныхъ, вообще же за всѣхъ, повседневно, приноситъ Церковь{5}. Добрыя начала новой жизни подъ вліяніемъ нашихъ теплыхъ молитвъ, при благословеніи Божіемъ, могутъ мало-по-малу развиться и принести плодъ, какъ развивается доброе семя въ землѣ подъ живительнымъ вліяніемъ солнца. На этомъ основаніи заповѣдывается намъ молиться другъ за друга (Іак. V, 16), молиться за вся человѣки (1 Тим. II, 1; сн. Еф. VI, 18. 19). И молитвы наши дѣйствительно могутъ быть благотворны для нашихъ ближнихъ: «много можетъ молитва праведнаго поспѣшествуема» (Іоак. V, 16), да и вообще молитвы наши могутъ подавать животъ братіямъ нашимъ, не находящимся въ смертномъ грѣхѣ (Іоан. V, 16), когда возносятся во имя Господа Іисуса (Іоан. XIV, 14), Который единъ есть Ходатай Бога и человѣковъ (1 Тим. II, 5), Который Самого Себя принесъ въ умилостивительную жертву предъ Богомъ (Евр. IX, 14. 26; X, 10), честное тѣло Котораго и доселѣ преломляется, какъ умилостивительная жертва за животъ міра (Іоан. VI, 51), и честная кровь Котораго и теперь проливается во оставленіе грѣховъ (Мѳ. XXVI, 26-28; Лук. XXII, 19/ 20). И, разумѣется, эти молитвы сильны и дѣйствительны какъ за живыхъ, такъ и за умершихъ, ибо, «аще живемъ, аще умираемъ, Господни есмы» (Рим. XIV, 8), и умершіе, какъ и жувущіе, равно для Бога, «живи суть» (Лук. XX, 38).
Безвозвратно переходя въ міръ загробный съ окончательно опредѣлившимся и не подлежащимъ существенному измѣненію нравственнымъ состояніемъ, душа человѣка необходимо должна вступить въ какія-либо опредѣленныя условія существованія, соотвѣтственно своимъ психическимъ силамъ и требованіямъ – съ одной стороны, и своему нравственному до стоинству – съ другой. Находиться внѣ всякихъ опредѣленныхъ условій въ цѣлый періодъ времени отъ смерти до всеобщаго суда – для нея невозможно – въ силу опредѣленности и непрерывной жизненности ея существа; необходима извѣстная предварительная, до времени всеобщаго суда, реализація наличнаго состоянія души, – объективная, какъ опредѣленіе ея участи, соотвѣтственно нравственному ея со стоянію, и субъективная, какъ извѣстное, въ результатѣ суда, свѣтлое или тягостное чувство самого сознающаго субъекта. Отсюда – необходимость частнаго суда надъ душами, какъ средства для опредѣленія загробной участи души до времени всеобщаго суда, и извѣстнаго качественно-различнаго субъективнаго состоянія самихъ душъ, вытекающаго изъ та кого или иного опредѣленія ихъ участи, соотвѣтственно нравственному ихъ достоинству. Непосредственно слѣдующій за смертію человѣка судъ называется частнымъ въ отличіе отъ всеобщаго, такъ какъ совершается не торжественно предъ лицемъ всего міра, а надъ каждою душою порознь, и имѣетъ цѣлью опредѣлить участь души не на цѣлую вѣчность, а только на извѣстный періодъ времени до всеобщаго воскресенія. По смерти человѣка, по свидѣтельству Писанія, «возвратится персть въ землю, якоже бѣ, и духъ возвратится къ Богу, иже даде его» (Еккл. XIII, 7), – къ своему Богу – Творцу и Мздовоздаятелю (Евр. XI, 6). Непосредственно же за смертію слѣдуютъ судъ и мздовоздаяніе. «Въ скончаніи человѣка открытіе дѣлъ его» (Сир. XI, 27) и потому «удобно есть предъ Богомъ въ день смерти воздати человѣку по дѣламъ его» (26). Здѣсь фактъ разоблаченія нравственнаго достоинства человѣка и скорости воздаянія непосредственно по смерти даетъ полное основаніе для мысли, что надъ дѣлами человѣка непосредственно послѣ смерти совершается судъ, опредѣляющій его загробную участь до воскресенія. «Лежитъ человѣку единою умрети, потомъ же судъ» (Евр. IX, 27), – говоритъ и апостолъ, ясно выражая тѣмъ мысль о слишкомъ близкой, неразрывной связи смерти и слѣдующаго за нею суда. Этотъ судъ, опредѣляющій непосредственно по смерти воздаяніе за земные подвиги человѣка (Фил. I, 21-24; 2 Кор. V, 1 и 8), какъ судъ частный, апостолъ строго отличаетъ отъ окончательнаго всеобщаго суда, опредѣляющаго человѣку и окончательное воздаяніе, какъ по душѣ, такъ и по тѣлу (Рим. II, 5-7; 1 Кор. V, 10; 2 Сол. I, 6-10). Самое же рѣшительное свидѣтельство въ пользу дѣйствительности частнаго загробнаго суда далъ Самъ Господь въ притчѣ о богатомъ и Лазарѣ, гдѣ мучительное состояніе души перваго и блаженное – второго могутъ быть объяснены лишь несомнѣннымъ послѣдствіемъ частнаго суда надъ душами непосредственно по смерти. Отсюда то глубокое и непоколебимое вѣрованіе Церкви въ дѣйствительность частнаго суда надъ душами, какое она выразила въ писаніяхъ чтимыхъ свв. угодниковъ: Григорія Богослова, Іоанна Златоуста, Августина, Димитрія Ростовскаго и мн. др. «Мы чаемъ по вся дни и нощи и на всякъ часъ страшнаго пришествія къ намъ Господня, но еще не того страшнаго пришествія, имже пріидетъ судити живыхъ и мертвыхъ и воздати комуждо по дѣламъ его; но чаемъ кождо своего смертнаго часа, въ онъ же судъ Божій пріидетъ пояти душу отъ тѣла, въ кій часъ комуждо свое особое бываетъ о содѣянныхъ истязаніе»{6}; ибо «судъ есть двоякій: особенный и общій. Особенный судъ всякъ человѣкъ, умирая, имѣетъ, ибо тогда увидитъ вся дѣла своя»{7}; «то намъ страшный судъ комуждо свой, прежде общаго всѣмъ суда страшнаго»{8}.
Самый фактъ частнаго суда въ Свящ. Писаніи и въ писаніяхъ свято-отеческихъ установляется безспорно. Но является вопросъ: насколько рѣшительно и окончательно можетъ быть опредѣленіе этимъ судомъ участи умершихъ и насколько можетъ быть полно опредѣляемое имъ воздаяніе душамъ? При всей опредѣленности нравственнаго состоянія человѣка въ моментъ перехода его въ загробную область, существованіе человѣка въ загробномъ мірѣ, какъ мы уже и выше замѣтили, не можетъ быть полнымъ. Полнота существованія человѣческой личности возможна лишь при условіи наличности обѣихъ частей его чувственно-духовной природы: при совмѣстной наличности души и тѣла. «Что такое человѣкъ, какъ не животное разумное, состоящее изъ души и тѣла? Развѣ душа сама по себѣ есть человѣкъ? Нѣтъ, она душа человѣка. А тѣло развѣ можетъ быть названо человѣкомъ? Нѣтъ, оно называется тѣломъ человѣка. Если же ни то, ни другое не составляетъ въ отдѣльности человѣка, но только существо, состоящее изъ соединенія той и другаго, называется человѣкомъ, а Богъ человѣка призвалъ къ жизни и воскресенію: то Онъ призвалъ не часть, а цѣлое, т. е., душу и тѣло»{9}. «Тѣло есть орудіе, сотворенное для того, чтобы дѣйствовать подъ управленіемъ души, какъ своей повелительницы; душѣ же, какъ лучшей части въ человѣкѣ, предоставлено управленіе и господство надъ тѣломъ»{10}. «Цѣль же сотвореннаго та, чтобы во всей твари духовнымъ естествомъ прославляема была превысшая Сила, когда небесное и земное однимъ и тѣмъ же дѣйствіемъ соединяются между собою къ одной и той же цѣли»{11}. Не представляя изъ себя полнаго существа человѣческаго, не будучи потому въ состояніи выполнить совершенно цѣль, положенную Творцемъ при ея созданіи, душа въ первый періодъ загробнаго существованія до времени всеобщаго суда, естественно, не можетъ быть осуждена рѣшительно и окончательно. Рѣшеніе участи умершихъ до времени всеобщаго суда – не окончательное, а только временное.
Послѣ временнаго и неокончательнаго – частнаго суда, само собою разумѣется, не можетъ быть и полнаго воздаянія за подвиги земной жизни. Для полноты загробнаго воз даянія необходимо участіе въ немъ тѣла, какъ «сподвижника души и соучастника ея въ жизни праведной или не праведной»{12}. «Если бы одна душа упражнялась въ подвигахъ добродѣтели, то одна бы и получила вѣнецъ; а если бы одна предавалась удовольствіямъ, то одна по справедливости была бы и наказываема. Поелику же душа не творитъ ни добрыхъ ни злыхъ дѣлъ безъ тѣла, то по справедливости и душа, и тѣло вмѣстѣ получаютъ воздаяніе»{13}. Въ первый періодъ загробной жизни полнота воздаянія, такимъ образомъ, невозможна: «прежде послѣдняго суда ни праведные, ни грѣшные не получаютъ совершеннаго воздаянія за дѣла свои»{14}; «совершенное блаженство или совершенное мученіе каждый получитъ по общемъ воскресеніи, когда душа соединится съ тѣломъ, въ которомъ жила добродѣтельно или порочно»{15}. Рѣшительное и совершенное опредѣленіе на цѣлую вѣчность будетъ произнесено на послѣднемъ судѣ, и полнота блаженства, равно какъ и полнота мученія, настанутъ тогда, когда души вновь соединятся съ тѣлами, такъ какъ безъ тѣла существованіе человѣка является неполнымъ (Іоан. V, 28. 29; Мѳ. XXV, 34. 41. 46). По словамъ апостола Павла, «всѣмъ явитися намъ подобаетъ предъ судищемъ Христовымъ, да пріиметъ кійждо, яже съ тѣломъ содѣла, или блага, или зла» (2 Кор. V, 10). Тогда праведники получатъ вѣнецъ правды (2 Тим. IV, 8), наслѣдуютъ царствіе, уготованное имъ отъ сложенія міра (Мѳ. XXV, 34), «просвѣтятся, яко солнце, въ царствіи Отца ихъ» (Мѳ. XIII, 43), съ тѣломъ своимъ внидутъ въ животъ вѣчный (Мѳ. XXV, 46) и воцарится въ нихъ Господь во вѣки (Прем. Сол. III, 8); осужденные же тогда «востанутъ въ укоризну и стыдѣніе вѣчное (Дан. XII, 2), пойдутъ вмѣстѣ съ духами злобы во огнь вѣчный (Мѳ. XXV, 46), душевно и тѣлесно испіютъ отъ чаши гнѣва Бога-Судіи» (Апок. XIV, 10). До того же времени души праведныхъ «находятся во свѣтѣ, покоѣ и предначатіи блаженства, а души грѣшныхъ – въ противоположномъ ему состояніи»{16}. До того времени «души праведныхъ наслаждаются какъ бы только образомъ благъ, уготованныхъ для нихъ въ Богѣ, предвкушаютъ ихъ»{17}; они, по свидѣтельству книги Апокалипсиса, не чужды и скорби о братіяхъ своихъ, еще подвизающихся подъ крестомъ въ Церкви воинствующей (Апок. VI, 10. 11), слѣдовательно, не имѣютъ еще полнаго блаженства. Равнымъ образомъ, и души грѣшныхъ ожидаютъ полнаго воздаянія только въ будущемъ (Мѳ. XIII, 41. 42; 2 Кор. V, 10). Протестанты, впрочемъ, не смотря на ясныя свидѣтельства Свящ. Писанія и необходимыя логическія требованія, настаиваютъ на полномъ воздаяніи душъ за гробомъ еще до времени всеобщаго суда.
Необходимость утверждаемаго Церковью частнаго суда, опредѣляющаго временно участь души до суда всеобщаго, несомнѣнна. Но какъ же происходитъ самый судъ? Каковы формы и образъ его совершенія?
Нравственное состояніе и достоинство человѣка, несомнѣнно, всегда и вполнѣ открыты для нашего Судіи-Господа. Открывается и опредѣляется оно и для самой души человѣка чрезъ нравственныя его расположенія и дѣла по мѣрѣ ихъ появленія и совершенія. Но это нравственное состояніе и достоинство духа человѣческаго можетъ открыться вполнѣ для собственнаго сознанія и ощущенія (до раскрытія характера и порядка вѣчной жизни послѣ всеобщаго воскресенія) не иначе, какъ съ нѣкоторою послѣдовательностію и постепенностію, при послѣдовательномъ выступленіи для его сознанія и ощущенія внутренняго порядка и процесса образованія въ немъ извѣстныхъ расположеній, совершенія имъ извѣстныхъ дѣлъ{18}. Критеріемъ для оцѣнки этого нравственнаго порядка и процесса, основанныхъ всегда на свободномъ произволеніи или самоопредѣленіи человѣка, является совѣсть, этотъ неподкупный судья, утвержденный въ душѣ Самимъ Богомъ. Уже въ настоящей жизни совѣсть обличаетъ за грѣхи немедленно по совершеніи ихъ. Въ тѣ часы, когда человѣкъ, устранившись отъ суеты житейской, сосредоточиваетъ вниманіе на своей нравственной дѣятельности, онъ испытываетъ внутри себя судъ надъ самимъ собою; онъ судится, сознавая, что долженъ былъ сдѣлать или что сдѣлалъ противно долгу. Въ болѣзненномъ состояніи тѣла, напоминающемъ о смерти, взоръ души на предметы временной жизни проясняется, и внутренній судящій голосъ раздается сильнѣе и сильнѣе. Съ на ступленіемъ времени кончины, если умирающій въ предсмертномъ страданіи сохраняетъ ясную дѣятельность своихъ духовныхъ силъ, сила суда внутренняго усугубляется. Но это раскрытіе нравственнаго состоянія души въ предѣлахъ земнаго ея существованія совершается лишь сокровенно и отчасти. Между тѣмъ, для разумно-нравственнаго значенія посмертнаго суда и мздовоздаянія, необходимо полное и со вершенное открытіе нравственнаго состоянія и достоинства души. Какимъ же образомъ достичь этого безъ нарушенія разумно-свободнаго теченія жизни души? Церковь указываетъ на участіе въ этомъ случаѣ живыхъ духовныхъ силъ свѣта и тьмы, на ихъ помощь и содѣйствіе въ процессѣ внутренняго самосознанія и самоосужденія души.
Вся жизнь, поученію Церкви, проходитъ подъ такимъ или инымъ вліяніемъ безплотныхъ духовъ. Слово Божіе свидѣтельствуетъ, что ангелы «суть служебніи дуси, въ служеніе посылаеми за хотящихъ наслѣдовати спасеніе» (Евр. I, 14), что они заботятся о насъ въ продолженіи всей нашей жизни (Пс. ХC, 10. 11), что они наши наставники во всякомъ добрѣ и руководители къ вѣчному спасенію, особенно ангелъ-хранитель, даваемый каждому при крещеніи (Мѳ. XVIII, 10; Пс. XXXIII, 8), равнымъ образомъ вся дѣятельность злыхъ духовъ направлена къ нашей погибели (Еф. VI, 12; 2 Тим. II, 26; 1 Сол. III, 5); они – постоянные наши искусители и участники во всѣхъ нашихъ беззаконіяхъ (1 Іоан. III, 8); они стремятся къ одной цѣли – лишить насъ вѣчнаго спасенія (Лук. XVIII, 12; Петр. V, 8); нашъ «супостатъ діаволъ, яко левъ, рыкая, ходитъ, искій кого поглотити» (Петр. V, 9). При такомъ участіи безплотныхъ духовъ въ нашей жизни еще при условіяхъ земнаго нашего существованія, вполнѣ естественно будетъ, если тоже участіе ихъ продолжится и даже усилится по смерти. «Никто не долженъ удивляться сему, – говоритъ св. Макарій Египетскій, потому что если душа въ сей жизни, находясь въ вѣкѣ семъ, имъ (злымъ духамъ) поднинялась и повиновалась, и была ихъ рабою, то тѣмъ паче удерживается ими и остается въ ихъ области, когда отходитъ отъ міра. А что касается до части благой, то долженъ ты представлять себѣ, что дѣло бываетъ такъ. При святыхъ рабахъ Божіихъ еще нынѣ пребываютъ ангелы, и св. духи ихъ окружаютъ и охраняютъ. И когда отходятъ отъ тѣла, тогда лики ангеловъ пріемлютъ души ихъ въ собственную свою область, въ чистый вѣкъ и такимъ образомъ приводятъ ихъ ко Господу»{19}. Близкое участіе духовъ свѣта и тьмы въ загробной жизни является, такимъ образомъ, вполнѣ нормальнымъ: въ теченіи своего земнаго поприща мы вступаемъ въ самое тѣсное общеніе и связь съ ними, такъ что кончина человѣка не только не можетъ порвать этой связи, но даже – наоборотъ – должна въ высшей степени содѣйствовать этому общенію чрезъ устраненіе препятствовавшей тому въ теченіе земной жизни тѣлесной оболочки духа. Если же въ теченіе земной жизни духовныя силы принимаютъ въ нашей судьбѣ такое близкое участіе, содѣйствуя или препятствуя нашему спасенію, – то тѣмъ болѣе они должны обнаружить такое участіе въ то время, когда мы освободимся отъ оковъ плоти, получимъ возможность безпрепятственнаго непосредственнаго общенія съ ними и когда наступаетъ столь важный для души моментъ суда и мздовоздаянія. Во время вступленія души въ загробную область участіе духовныхъ силъ въ ея судьбѣ является необходимымъ: она не можетъ обойтись безъ ихъ руководства. «Если мы, переходя изъ города въ городъ, – говоритъ св. Іоаннъ Златоустъ, – имѣемъ нужду въ руководителяхъ, то тѣмъ болѣе будетъ нуждаться въ путеводителяхъ душа, исторгнутая изъ тѣла и проставляемая къ будущей жизни»{20}. И въ самомъ дѣлѣ, если при кончинѣ міра, когда Господь явится во всей славѣ Своей, чтобы судить живыхъ и мертвыхъ, Онъ будетъ совершатъ судъ не Самъ, а послетъ ангелы Своя, которые «соберутъ отъ Царствія Его вся соблазны и творящихъ беззаконіе, отлучатъ злыхъ отъ среды праведныхъ, и ввергнутъ ихъ въ пещь огненную» (Мѳ. XIII, 41. 49), то тѣмъ болѣе совершаетъ Онъ черезъ духовъ, Ему служебныхъ, судъ частный, разумѣется, присутствуя при этомъ Самъ въ силу Своего вездѣсущія. Посему то ангелы свѣта, какъ споспѣшники мирнаго отшествія душъ въ вѣчность (Пс. XC. 11), посѣщаютъ умирающаго о Господѣ (Апок. XIV, 13). «Бысть умрети нищему, – говоритъ Спаситель, – и несену быти ангелы» (Лук. XVI, 22). Особенно близко въ этомъ случаѣ участіе ангела хранителя, котораго Тертулліанъ называетъ вызывателемъ души изъ тѣла (evocator animae){21} и обязанность котораго, по словамъ блаж. Августина, состоитъ въ томъ, чтобы поставить душу предъ лицемъ Божіимъ{22}.
Отсюда открывается глубокій смыслъ, такъ называемыхъ, мытарствъ или нѣкоторыхъ духовныхъ испытаній, которыя проходитъ душа въ первое время по разрѣшеніи отъ тѣла и которыя содѣйствуютъ раскрытію ея нравственнаго самосознанія и самоосужденія, при дѣятельномъ участіи духовъ свѣта и тьмы. Всѣ нравственныя дѣйствія и движенія души – добрыя или злыя – и должны выступить въ теченіи періода мытарствъ со всею силою для созерцательнаго сознанія отшедшей изъ настоящаго міра души, при испытательномъ выясненіи духами свѣта и тьмы ея нравственнаго состоянія и достоинства, пока наконецъ предварительный судъ Христовъ, съ открытою уже для самой души правдою, назначитъ ей жребій до всеобщаго, уже рѣшительнаго, суда. «И прилично, – говоритъ св. Василій Великій, – чтобы судъ Божій былъ не насильственный, а напротивъ того, имѣлъ болѣе общаго съ тѣми судами, какіе бываютъ у людей, и судимымъ давалъ мѣсто къ оправданію, чтобы человѣкъ, видя свое дѣло приведеннымъ въ ясность, и при наказаніи подтвердилъ неопровержимые суды Божіи, согласившись, что наказаніе положено на него по всей справедливости, а также и при помилованіи усматривалъ, что прощеніе дано ему по закону и въ порядкѣ»{23}. Мытарства, такимъ образомъ, представляютъ собою образъ частнаго суда, который совершаетъ надъ человѣческими душами невидимо Самъ Господь посредствомъ ангеловъ, допуская къ тому и клеветниковъ братіи нашея (Апок. XIII, 10), злыхъ духовъ, судъ, на которомъ припоминаются душѣ и безпристрастно оцѣниваются предъ нею всѣ ея дѣла и послѣ котораго опредѣляется ей извѣстная участь. Вслѣдствіе этого суда души добрыя, оправданныя на всѣхъ мытарствахъ, возносятся ангелами прямо въ райскія обители, а души грѣшныя, задержанныя на томъ или другомъ мытарствѣ, обвиненныя въ нечестіи, влекутся, по приговору невидимаго Судьи, демонами въ ихъ мрачныя обители{24}. Существенныя черты ученія о мытарствахъ взяты изъ самаго откровенія, гдѣ добрые и злые ангелы являются необходимыми спутниками души, при вступленіи ея въ загробный міръ (Лук. XVI, 22; XII, 20), съ такими или иными намѣреніями относительно ея участи (1 Петр. V, 8; Пс. XXXIII, 8). Но, разумѣется, какъ вообще въ изображеніи предметовъ міра духовнаго для насъ, облеченныхъ плотію, неизбѣжны черты болѣе или менѣе чувственныя, такъ, въ частности, неизбѣжно допущены онѣ и въ подробномъ ученіи о мытарствахъ, которыя проходитъ человѣческая душа по разлученіи съ тѣломъ. Дѣйствительный образъ мытарствъ, соотвѣтствуя новому, для насъ еще невѣдомому, порядку бытія загробнаго, невыяснимъ вполнѣ для насъ при земныхъ условіяхъ существованія и даже неизобразимъ иначе, какъ только согласно съ чувственно-образнымъ порядкомъ нашей жизни. Потому, менѣе всего необходимо представлять мытарства подъ грубо-чувственными земными образами; послѣдніе, по вѣрованію Церкви, принимаются лишь, какъ самое слабое изображеніе вещей небесныхъ{25}. Самые образы мытарствъ у разныхъ писателей и въ разныхъ сказаніяхъ Церкви, при единствѣ основной мысли о мытарствахъ, представляются различными. Это показываетъ, что тѣ частныя и разнообразныя черты, въ какихъ изображаются мытарства, имѣютъ только второстепенное или такое значеніе, какое должно быть признано за чувственными образами, олицетворенно представляющими хотя вполнѣ дѣйствительный, но тѣмъ не менѣе для насъ темный и глубоко-таинственный фактъ загробнаго суда{26}.
Слѣдствіемъ частнаго суда является извѣстное опредѣдѣленное состояніе душъ. Это состояніе можно разсматривать со стороны чисто психологической, какъ совокупность душевныхъ свойствъ, общихъ всѣмъ душамъ, независимо отъ такого или иного опредѣленіи ихъ на частномъ судѣ, и со стороны именно такого ихъ качественнаго опредѣленія, имѣющаго слѣдствіемъ блаженное или мучительное состояніе душъ.
Разсматривая черты, общія всѣмъ душамъ въ загробномъ мірѣ, безъ различія ихъ нравственнаго достоинства, видимъ прежде всего въ этомъ случаѣ фактъ неразрушимости и безсмертія души. Въ этомъ отношеніи очень характерны самыя названія въ Свящ. Писаніи физической смерти человѣка. Смерть, по изображенію Свящ. Писанія, есть только изведеніе души изъ темницы (Пс. CI, 8) или разрѣшеніе ея отъ узъ тѣла (Филип. I, 23), а также исходъ (Лук. IX, 31; Петр. I, 15; Евр. XIII, 17) или отшествіе (2 Тим. IV, 6) ея изънастоящаго временнаго міра въ другой вѣчный (2 Кор. V, 1). Потому, не смотря на разрушимость тѣла, душа, по слову Христову, не можетъ быть лишенною жизни, не можетъ умереть (Мѳ. X, 18), и Богъ, назвавшій себя Богомъ Авраама, Исаака и Іакова уже послѣ смерти ихъ, «нѣсть Богъ мертвыхъ, но живыхъ» (Мѳ. XXXII, 32), что и на самомъ дѣлѣ подтвердилъ притчею о богатомъ и Лазарѣ, гдѣ души того другого изображены живыми (Лук. XVI, 22-31), и самымъ фактомъ явленія во время Преображенія Господня на горѣ Ѳаворѣ не только взятаго живымъ на небо Иліи, но и умершаго, подобно другимъ, Моисея, которые бесѣдовали съ Господомъ объ Его исходѣ (Лук. XVI, 30. 31){27}. Въ представленныхъ данныхъ изъ Свящ. Писанія загробное безсмертіе души представляется непрерывнымъ во весь періодъ ея загробнаго существованія: въ такой же мѣрѣ до всеобщаго воскресенія, какъ и послѣ него. Этимъ фактомъ непрерывности душевной жизни за гробомъ опровергается ученіе, такъ называемаго, ѳнитопсихизма, утверждающее, что душа умираетъ вмѣстѣ съ тѣломъ и при кончинѣ міра снова воскресаетъ. Ученіе это возникло въ Аравіи, какъ о томъ свидѣтельствуетъ Евсевій и Августинъ. О немъ упоминаетъ еще Оригенъ, но послѣ оно исчезаетъ, пока анабаптисты и фотиніане снова не вызвали его къ жизни{28}.
Безсмертіе души за гробомъ необходимо должно быть личнымъ. Этого требуетъ самый фактъ мздовоздаянія душѣ за гробомъ; это же утверждаетъ извѣстная притча о богатомъ и Лазарѣ, гдѣ души умершихъ всецѣло сохраняютъ при себѣ какъ тѣ способности и силы, какими онѣ обладали во время союза съ тѣлами, такъ и тѣ добрыя и дурныя свойства, какія пріобрѣтены были ими во время своей жизни въ тѣлѣ (Лук. XVI, 22-31). Основываясь на этой притчѣ, св. Григорій Нисскій даетъ рѣшительное свидѣтельство въ пользу сохраненія душею своихъ индивидуальныхъ свойствъ и по разлученіи съ тѣломъ; «что въ душѣ и по отрѣшеніи отъ тѣла остаются нѣкоторые знаки нашего соединенія, это показываетъ разговоръ въ адѣ, изъ котораго видно, что, хотя тѣла преданы бываютъ гробу, однако же въ душахъ оставался нѣкоторый тѣлесный признакъ, и по оному, какъ Лазарь былъ узнанъ, такъ и богатый не оказался неизвѣстнымъ»{29}.
Сохраненіе душею ея индивидуальности въ загробномъ состояніи необходимо предполагаетъ ея самостоятельность, какъ основу душевной жизни человѣка. Самосознаніе, дѣйствующее при жизни человѣка, необходимо должно дѣйствовать и по смерти. Частный судъ, разсматривающій дѣла человѣка, какъ самосознательной личности, даетъ полное къ тому основаніе. Непосредственно по смерти наступаетъ, по словамъ Господа, новая самосознательная жизнь: «днесь со Мною будеши въ раи» (Лук. XXIII, 43), – говоритъ Онъ раскаявшемуся разбойнику, поставляя непосредственно слѣдующее за смертью его состояніе въ прямой аналогіи со Своимъ собственнымъ состояніемъ – высшаго самосознанія. Ту же мысль ясно выражаютъ и др. слова Спасителя сказанныя тутъ же на крестѣ: «Отче, въ руцѣ Твои предаю духъ Мой» (Лук. XXIII, 46), – указывающія на высоко-сознательное существованіе Его Богочеловѣческаго духа въ Богѣ послѣ смерти. Самосознаніе, значитъ, не перестаетъ дѣйствовать и за гробомъ, по разлученіи съ тѣломъ. Это и совершенно понятно. Непрерывность сознанія основывается на духовной природѣ человѣка, которая вовсе не находится въ такой зависимости отъ тѣлесной природы, чтобы безъ этой послѣдней душа не могла сознавать себя. Напротивъ даже, – самосознаніе души тѣмъ глубже и совершеннѣе, чѣмъ слабѣе союзъ ея съ тѣломъ. Загробное существованіе души, по освобожденіи отъ ограничивавшихъ ее въ земной жизни оковъ тѣлесныхъ, изображается въ святоотеческихъ писаніяхъ, какъ время высшаго подъема ея самосознательной жизни. «Когда съ исходомъ нашимъ изъ тѣла, говоритъ св. Григорій Нисскій, – перестанутъ дѣйствовать на насъ впечатлѣнія предметовъ чрезъ чувства, тогда совершенно необходимо, чтобы предъ нашею душею явилось добро такимъ, каково оно есть подлинно и свойственно душѣ по самой его природѣ. Тогда наша душа не будетъ обольщаться красотою наружныхъ цвѣтовъ, потому что у ней не будетъ очей тѣлесныхъ; не будетъ увлекаться иными какими-либо чувственными прелестями, потому что всѣ чувственные органы уничтожаются. Тогда останется одна духовная дѣятельность, невещественно и безтѣлесно осязающая умную красоту, – наша природа обниметъ и постигнетъ подлинное добро, которое не есть ни цвѣтъ, ни образъ, ни размѣръ, ни количество, но которое выше всякихъ образовъ и гаданій»{30}. Въ замѣнъ того, «у скончавшагося, какъ у новорожденнаго дитяти, открываются очи, когда онъ становится внѣ настоящей жизни, – очи души, коими онъ зритъ подлинную природу сущаго; открывается слухъ, коимъ онъ слышитъ неизреченные глаголы, ихже не лѣть человѣку глаголати (2 Кор. XII, 4), какъ говоритъ апостолъ; открываются уста, коими онъ впитываетъ въ себя чистый и невещественный духъ, настраивающій тѣ уста для голоса небеснаго, для слова истиннаго, когда почивающій присоединится къ пѣнію торжествующихъ, къ лику святыхъ. Равнымъ образомъ, у него раскрывается вкусъ божественный, коимъ онъ постигаетъ, яко благъ Господь (Пс. CXVII, 1), по словамъ псалмопѣвца. Ему сообщается дѣйствіе обонянія, коимъ онъ обоняетъ благоуханіе Христа; дается сила осязанія, посредствомъ коей душа его осязаетъ истину и соприкасается Самому Слову, какъ говоритъ Іоаннъ» (Іоан. I, 1){31}. Такимъ образомъ, безтѣлесное существованіе души за гробомъ является состояніемъ ея высшаго самосознанія. Какъ на высшее проявленіе сознанія въ загробномъ мірѣ, можно указать на тотъ фактъ, что святые и за гробомъ слышатъ наши молитвы и вообще принимаютъ дѣятельное участіе въ судьбѣ Церкви воинствующей (2 Петр. I, 15; Апок. V, 8; VIII, 3. 4). Такому представленію о высокой степени самосознанія души въ загробномъ, безтѣлесномъ ея существованіи видимо противорѣчитъ теорія психопаннихизма. Теорія эта (впервые получившая настоящее свое названіе со времени Кальвина, написавшаго сочиненіе – «De psychopannichia») утверждаетъ сонно-безсознательное состояніе души за гробомъ до времени всеобщаго суда, основываясь на тѣсной связи души съ тѣломъ и приводя въ подтвержденіе своего положенія тѣ мѣста Свящ. Писанія, гдѣ смерть называется сномъ. Главными представителями этого ученія были несторіане; крайнее же выраженіе свое оно получило въ социніанствѣ. Разсматриваемая теорія, не говоря уже о противорѣчіи ея основнымъ психологическимъ законамъ, требующимъ непрерывности нашего сознанія, находитъ себѣ опроверженіе и въ самомъ Священномъ Писаніи, на которое она ссылается. Въ тѣхъ многочисленныхъ мѣстахъ Свящ. Писанія, гдѣ говорится о смерти, какъ о снѣ, – послѣднимъ названіемъ характеризуется исключительно физическая смерть большею частью въ отличіе отъ смерти духовной, какъ удаленія отъ Бога, но отнюдь не говорится ничего о сонно-безсознательномъ состояніи души за гробомъ (Іоан. XI, 11; Дѣян. VII, 59. 60; XIII, 36); между тѣмъ какъ, напротивъ, въ вѣрѣ въ Бога лежитъ основа вѣчной жизни и, слѣдовательно, – непрерывнаго самосознанія.
Самосознаніе, какъ дѣйствіе ума, должно сопровождаться въ загробной жизни дѣйствіемъ нравственнаго чувства, выражающимся въ актѣ самоосужденія (Рим. II, 15). Самоосужденіе имѣетъ мѣсто не только въ началѣ загробной жизни души – во время суда, – но также необходимо должно дѣйствовать, какъ результатъ внутренне опредѣлившагося и сознаннаго нравственнаго состоянія, и во всемъ дальнѣйшемъ процессѣ загробнаго существованія души. Начинаясь еще во время земной жизни, особенно въ послѣднія минуты ея, развиваясь постепенно въ періодъ частнаго суда при содѣйствіи тому духовныхъ силъ свѣта и тьмы, нравственное самоосужденіе души, вслѣдствіе присущихъ ей психологическихъ законовъ, должно продолжаться непрерывно и далѣе. Въ загробномъ состояніи оно развѣтвляется въ два существенно-различныя по своему качественному содержанію чувства – блаженства и мученія. Это и понятно. Такъ какъ земная жизнь предъ судомъ собственной совѣсти души получила достаточную нравственную оцѣнку, то далѣе само собою должно наступить или радостно-блаженное чувство нравственнаго удовлетворенія, или мучительное – самобичеванія. Разумѣется, оба эти состоянія – блаженное и мучительное – не могутъ быть, какъ мы ужъ сказали, полными и окончательными; состояніе отшедшихъ въ загробную область человѣческихъ душъ до страшнаго суда есть лишь состояніе ожиданія: «пока ожидается исполненіе времени, – говоритъ Амвросій Медіоланскій, – души ждутъ праведнаго воздаянія». Тѣмъ не менѣе, и по опыту настоящей жизни мы знаемъ, что состояніе души по своему качественному содержанію бываетъ сообразно съ качествомъ ожидаемаго, что душа какъ бы предваряетъ то, чего ждетъ. Такимъ образомъ, уже въ первый періодъ загробной жизни, до всеобщаго суда – опредѣленно выступаютъ два качественно-различныхъ состоянія душъ: состояніе блаженства – праведныхъ и состояніе мученія – грѣшныхъ.
На различіе участи праведниковъ и грѣшниковъ ясно указывалось еще въ ветхомъ завѣтѣ. «Нечестивый дѣлаетъ дѣло ненадежное, а сѣющему правду – награда вѣрная» (Притч. XI, 18); «за злое свое нечестивый будетъ отвергнутъ, а праведный и при смерти своей имѣетъ надежду» (Притч. XIV, 32; ср. Притч. XV, 24; Еккл. VIII, 12. 13). Въ Новомъ Завѣтѣ это различіе участи праведныхъ и грѣшныхъ выступаетъ еще яснѣе. «Днесь со мною будеши въ раи» (Лук. XXIII, 43), – обѣщаетъ Господь раскаявшемуся грѣшнику, и Самъ молится ко Отцу: «Отче, ихже далъ еси Мнѣ, хощу, да, идѣже есмь Азъ, и тіи будутъ со мною» (Іоан. XVII, 24). Въ виду этого апостолъ Павелъ и говоритъ о себѣ: «обдержимъ есмь отъ обою, желаніе имый разрѣшитеся и со Христомъ быти» (Филип. I, 23); апостолъ же Іоаннъ боговдохновеннымъ взоромъ своимъ видѣлъ дѣйствительное блаженство святыхъ на небеси (Апок. IV, 4; VI, 9; VII, 9, 10). На то же блаженство праведныхъ, какъ на результатъ праведнаго воздаянія, съ особенною ясностью указываютъ и свв. отцы и учители Церкви (напр. св. Ефремъ Сиринъ «Творенія свв. о.о.», т. IV). Съ другой стороны, грѣшнымъ Господь угрожаетъ духовною смертію (Лк. XII, 22-25). «Нѣтъ тамъ (за гробомъ для грѣшниковъ) отлагательства или медленности, – говоритъ Илларій. – Вскорѣ разгорается ярость (Пс. II, 13): ибо тотчасъ насъ пріемлетъ адскій мститель, и, отходя отъ тѣла, если мы такъ жили, мы немедленно погибаемъ отъ пути праведнаго»{32}.
Изъ приведенныхъ свидѣтельствъ Свящ. Писанія и писаній отеческихъ очевидно, что въ загробномъ мірѣ существуетъ лишь два состоянія: мучительное и блаженное, неполучившія еще, впрочемъ, окончательнаго развитія до времени страшнаго суда. Съ этимъ ученіемъ Православной Церкви несогласно ученіе рим.-католическое, указывающее еще третье – среднее – состояніе душъ за гробомъ (чистилище). Но Свящ. Писаніе нигдѣ не указываетъ намъ въ загробной области какого-либо средняго состоянія между блаженствомъ и мученіемъ и ясно учитъ, что тамъ возможна только двоякая жертва: отъ плоти – тлѣніе, отъ духа – жизнь вѣчная (Гал. VI, 8). Точно также указаніе на бездну, раздѣляющую два состоянія душъ въ загробной жизни (Лук. XVI, 26), исключаетъ всякую возможность какого бы то ни было средняго, переходнаго состоянія между мученіемъ и блаженствомъ.
Непризнаніе Православною Церковью средняго между блаженнымъ и мучительнымъ состоянія для душъ отнюдь не нужно разумѣть въ смыслѣ полнаго тожества одного изъ этихъ состояній для всѣхъ праведныхъ или грѣшныхъ.
Православная Церковь признаетъ лишь необходимость одного, изъ этихъ двухъ, опредѣленнаго состоянія для каждой души соотвѣтственно ея нравственному достоинству, но самыя степени этихъ двухъ состояній могутъ быть до безконечности различны. Является несомнѣннымъ, что строго соотвѣтственно съ различіемъ и многообразіемъ степеней нравственнаго совершенства и порочности людей и степени блаженства и мученія душъ также различны и многообразны. Это различіе степеней загробнаго воздаянія необходимо требуется понятіемъ о совершеннѣйшемъ правосудіи Бога-Мздовоздаятеля. Оно необходимо предполагается какъ вообще ученіемъ Христовымъ о праведномъ воздаяніи сообразно достоинству каждаго (Мѳ. V, 22; Лк. XII. 47. 48), такъ и въ частности ученіемъ о возможности оставленія для нѣкоторыхъ грѣшниковъ ихъ грѣховъ въ будущемъ вѣкѣ (Мѳ. XII, 32). Что касается душъ праведныхъ, то при тождествѣ для всѣхъ самаго характера блаженства, степени блаженства бываютъ различны, по различію добродѣтелей и заслугъ. Въ этомъ случаѣ Церковь основывается на словахъ Спасителя: «въ дому Отца Моего обители многи суть» (Іоан. XIV, 2); понятно, что при совершенно одинаковой для всѣхъ степени блаженства была бы и одна для всѣхъ обитель. Въ виду этого, если состояніе праведныхъ душъ до всеобщаго суда есть ожиданіе блаженства, то, конечно, блаженное ихъ ожиданіе имѣетъ различныя степени предвкушенія вѣчнаго блаженства, какъ различны сами стенени блаженства, уготованнаго благословеннымъ Отца Небеснаго прежде сложенія міра (1 Кор. XV, 41-42). Точно также неодинаково и состояніе грѣшныхъ душъ по разлученіи съ тѣлами, но различается по различію степени ихъ виновности (Мѳ. V, 22. 23). Въ общемъ наказаніе въ аду опредѣляется принципомъ: кто чѣмъ согрѣшилъ, и казнится; слѣдовательно, адскія муки, распредѣляясь по степенямъ, столь же разнообразны, сколько разнообразны развѣтвленія порока, сводящаго человѣка въ адъ{33}.
Загробная жизнь, какъ мы замѣтили уже выше, есть продолженіе и развитіе земной. Въ этомъ получаютъ свой глубочайшій смыслъ слова Спасителя: «Царствіе Божіе внутрь васъ есть» (Лук. XVII, 21), – то есть, стоитъ въ прямой зависимости отъ внутреннихъ расположеній души, отъ ея нравственнаго достоинства, пріобрѣтеннаго въ теченіе земной жизни. Съ этой точки зрѣнія какъ причастіе блаженной жизни нельзя назвать въ собственномъ смыслѣ воздаяніемъ, такъ и обратно – лишеніе блаженства – наказаніемъ за дѣла худыя. Это не награда или наказаніе, какъ результатъ внѣшняго, сторонняго сужденія о человѣческой дѣятельности, – а прямое ея слѣдствіе или, лучше сказать, непосредственное ея продолженіе, только при другихъ жизненныхъ условіяхъ{34}, лишь прямое необходимое слѣдствіе того душевнаго настроенія, какое у каждаго было господствующимъ въ земной, временной жизни и перенесено затѣмъ въ жизнь загробную. Смерть, раздѣляя душу отъ тѣла, производитъ только перемѣну условій человѣческаго бытія, а въ необходимой зависимости отъ того измѣняется уже и участь души. Въ виду этого и перемѣна въ духовной жизни умершихъ сравительно съ ихъ земною жизнію не случайна а такая же необходимость, съ какою-слѣдуютъ за праведникомъ – его добро, а за грѣшникомъ – его грѣхи (Прем. Сол. XIII, 20).
Вся земная жизнь праведника является рядомъ тяжелой борьбы со зломъ (Іов. III, 17) и плотію (Тов. III, 6; Прем. Сол. IX, 15); всю жизнь горѣлъ онъ желаніемъ чисто-духовной жизни и единенія со Христомъ (Пс. XXVI, 4; XLI, 2. 3; LXXXIII, 3). Послѣ этого не удивительно, что блаженство этого человѣка нельзя передать человѣческимъ словомъ (2 Кор. XII, 3). Еще на землѣ былъ онъ согражданиномъ небесныхъ духовъ, а потому «часъ разлученія не печалитъ того, кто освободился отъ всего земнаго»{35}. Самая кончина праведнаго, проведшаго жизнь земную согласно съ закономъ Господа, есть вождѣленное для него успеніе и отдохновеніе отъ трудовъ и искушеній земныхъ (Втор. XXXI, 16; Іов. III, 23; Прем. Сол. IV, 7; Іоак. II, 11), освобожденіе изъ темницы немощнаго тѣла (Пс. CXXI, 18; 2 Кор. V, 2), рожденіе въ вѣчную, блаженную жизнь{36}, переходъ ко граду небесному, къ блаженному воздаянію (Евр. XII, 22; 2 Тим. IV, 8). Съ переходомъ въ загробную жизнь господство неразумныхъ движеній для праведныхъ прекращается, а вмѣстѣ съ тѣмъ и трудная борьба съ ними для разума теперь уже не имѣетъ мѣста. Прекращаются также теперь для души и всѣ скорби и лишенія, которыя испытывала она въ настоящей жизни, ведя борьбу съ плотію и ея лишеніями: «ея теченіе ко благу, какъ бы по расторженіи на ней узъ, дѣлается легкимъ и свободнымъ, потому что никакая тѣлесная скорбь не отвлекаетъ ее къ себѣ»{37}. То благо, которое здѣсь, на землѣ, предносилось ей только въ надеждѣ и упованіи, теперь дѣлается для нея предметомъ непосредственнаго, хотя и неполнаго обладанія. Мѣсто желанія и ожиданія заступаетъ наслажденіе. Все это для чистой души становится источникомъ такого блаженства, которое «не подчиняется силѣ словъ и недоступно гаданію разума»{38}. Совершенно противоположною, хотя и съ совершенно аналогичными чертами, представляется участь грѣшника. Существованіе его на землѣ чуждо было духовной жизни и духовныхъ интересовъ, состояло въ услажденіи страстями и развлеченіи похотями плоти (Лук. XII, 19; Филип. III, 19). Разумѣется, что по смерти, по переходѣ въ загробный міръ, у него не можетъ быть чувства самоудовлетворенія. Тамъ нѣтъ нужды (Пс. XLVIII, 18; Ис. LX, 19; Лк. XII, 20) въ плотскихъ потребностяхъ (Апок. XVIII, 10-14; 3 Ездр. XVII, 14), тамъ ни женятся, ни посягаютъ (Мѳ. XXII, 30; Мр. XII, 25; Лук. XX, 35), тамъ нѣтъ ни гордости (Ис. I, 30-31; V, 15), ни уничиженія (Іов. III, 19; Исх. XVI, 4; 3 Ездр. VII, 35), ни дерзости (Дан. VII, 26; Іов. VIII, 22; Пс. XLVIII, 15), ни гнѣва (Іов. III, 17). Такимъ образомъ, въ загробной жизни нѣтъ ничего, могущаго удовлетворить прежнимъ запросамъ грѣшника. Отсюда, – мученія грѣшника, начинающіяся съ самаго момента кончины. «Тѣло засыпаетъ въ смерти, а душа пробуждается, припоминаетъ свои сновидѣнія въ этомъ мірѣ, стыдится ихъ и краснѣетъ. Отъ внезапнаго изумленія приходитъ въ ужасъ, содрогается и трепещетъ, когда обнаруживается тайное; она уподобляется человѣку, пробудившемуся отъ сна, сокрушается безплодно горькою печалію, что время ея протекло, какъ сонная мечта, мучится при видѣ злыхъ дѣлъ, которыя окружаютъ ее отовсюду. Какъ глубокая тьма, предъ нею всѣ скверныя дѣла ея, и не знаетъ она, куда бѣжать, гдѣ укрыться, потому что злыя дѣла ея стоятъ передъ нею»{39}. Такимъ образомъ, смерть нераскаяннаго грѣшника есть бѣдственный переходъ къ правосудному наказанію, начатокъ праведнаго воздаянія. Душа грѣшника не можетъ имѣть участія въ блаженствѣ, такъ какъ въ теченіи земной жизни она не развила въ себѣ другихъ, чисто-духовныхъ и разумныхъ стремленій. Въ душѣ грѣшника, и при отсутствіи чувственныхъ предметовъ страсти, тяготѣніе къ нимъ все еще продолжается, и тѣмъ въ большей степени, чѣмъ сильнѣе была развита страсть къ нимъ въ теченіе земной жизни. Удовлетворить же своимъ порочнымъ наклонностямъ она теперь совершенно не имѣетъ возможности. Эта невозможность удовлетворенія чувственныхъ страстей, при сильномъ и исключительномъ тяготѣніи къ нимъ, это лишеніе истинныхъ благъ, доступныхъ только людямъ, ранѣе приготовившимъ себя къ тому, и дѣлаются для людей, чувственно настроенныхъ, причиною жесточайшихъ мученій, какъ бы второю смертью, тѣмъ пламенемъ, палящимъ душу, для избѣжанія котораго приточный богачъ проситъ у Лазаря хоть капли изъ моря благъ, окружающихъ праведниковъ{40}. Душа грѣшника начинаетъ чувствовать всю неестественность своего новаго положенія въ духовномъ мірѣ, всю несостоятельность, при новыхъ условіяхъ, своихъ привычекъ и страстей, ставшихъ ея природою, всю беззаконность и безразсудность своей прежней жизни; она начинаетъ мучиться тѣмъ, чѣмъ прежде наслаждалась (Пр. Сол. I, 32; XIII, 22), пылаетъ ненавистью къ своимъ грѣхамъ и плотскимъ влеченіямъ и не въ силахъ избавиться отъ нихъ (Ис. VI, 10), ибо они, какъ червь, гнѣздятся въ нѣдрахъ ея (Пр. Сол. XIII, 22); совѣсть немилосердно терзаетъ душу раздраженіемъ за самовольное (Ис. XXX, 15; Рим. II, 5) и сознательное уклоненіе отъ пути истины, отъ блаженства и вѣчной жизни (Пр. Сол. V, 3-9); душа исполняется, наконецъ, отчаянія (Іов. XVIII, 11-12. 14). Тяжесть мученій усиливается тѣмъ, что осужденной душѣ оставляется память и просвѣтленное сознаніе. Она видитъ теперь воочію всю бездну безконечной погибели, въ которую повергаетъ ее порокъ, помнитъ все свое прошлое, съ безконечною болью сознаетъ, что ее ожидаютъ въ будущемъ еще большія страданія (Апок. XIV, 11; Ис. I, 31; LXVI, 15-16; Мар. IX, 44. 46. 48; Мѳ. VIII, 12), что впереди нѣтъ для нея надежды этого всеоживляющаго свѣточа въ духовно-нравственной жизни{41}. И по закону жизни данное состояніе должно все болѣе и болѣе развиваться: развиваются желанія и страсти и, при неимѣніи предмета, на которомъ они могли бы осуществиться, должны все болѣе и болѣе усиливать мучительное состояніе души.
Причина мученія грѣшниковъ состоитъ, такимъ образомъ, въ томъ, что они пристрастились къ чувственнымъ, временнымъ благамъ (Рим. I, 21), забывши, что истинное благо и счастіе – въ Богѣ. Равнымъ образомъ, причина блаженства праведныхъ заключается въ томъ, что они поняли свое истинное благо, заключающееся въ приближеніи къ Богу, Источнику жизни и всякаго блага. Отсюда, – главная основа мученій, – удаленіе отъ Бога, блаженства – приближеніе къ Нему. Грѣшныя души чужды Бога, Источника радости и блаженства всѣхъ тварей, онѣ предъощущаютъ свое вѣчное отчужденіе отъ Него, – а въ этомъ и состоить величайшее ихъ наказаніе, основа всѣхъ будущихъ мученій; «идите отъ Мене проклятіи», – говорить Самъ Господь, выражая тѣмъ мысль, что основа мученій заключается въ удаленіи отъ Него. Основаніе блаженства душъ праведныхъ, ожидающихъ царствія небеснаго, есть приближеніе ихъ къ Источнику блаженства – Богу, познаніе и созерцаніе Его. Предъ страданіемъ Господь говоритъ ученикамъ Своимъч: «пойму вы къ Себѣ; да идѣже есмь Азъ, и вы будете» (Іоан. XIV, 3), молился о нихъ Отцу своему: «Отче, ихже далъ еси Мнѣ, хощу, да идѣже есмь Азъ, и тіи будутъ со Мною» (XVII, 24), и въ образной рѣчи обѣщалъ имъ, что они будутъ ѣсть и пить въ царствіи Его (Лук. XXII, 30). Посему, и апостолъ Павелъ свидѣтельствовалъ о себѣ: «желаніе имый разрѣшитися и со Христомъ быти» (Филип. I, 23), и вообще говорилъ: «живуще въ тѣлахъ отходимъ отъ Господа: дерзаемъ же и благоволимъ паче отъити отъ тѣла, и внити ко Господу» (2 Кор. V, 6). И загробное состояніе праведниковъ въ самомъ дѣлѣ представляется, какъ лицезрѣніе Бога (1 Кор. XIII, 12; Евр. XII, 14), стояніе предъ престоломъ Агнца или хвалебное служеніе Агнцу и Богу (Апок. V, 11; VII, 9. 10), сожитіе (Іоан. XIV, 3) и соцарствованіе Христу (Апок. XX, 5). Самый фактъ блаженства отъ приближенія къ Богу и мученія – отъ удаленія отъ Него всегда признавался не только во всѣхъ христіанскихъ религіяхъ, но и въ большей части языческихъ. Психологическая основа его вполнѣ понятна. Въ Богѣ мы находимъ всю сумму нашихъ желательнѣйшихъ, идеальнѣйшихъ стремленій и самое полное, совершенное удовлетвореніе ихъ. Всѣ наши идеальныя стремленія къ истинѣ, благу и красотѣ, служащія животворными началами всей нашей дѣятельности, сходятся и объединяются въ одной идеѣ Божества, которая и является регулирующимъ центромъ всей нашей духовной жизни. Посему, содержаніе и постепенное достиженіе совершеннѣйшаго воплощенія основной идеи нашей жизни должно быть осуществленіемъ всѣхъ желательнѣйшихъ стремленій, высшимъ счастіемъ и блаженствомъ для духовныхъ, разумно-нравственныхъ существъ.
Характеръ блаженнаго приближенія къ Богу принимается Православною Церковью одинаковымъ для всего періода загробнаго существованія души, какъ до времени всеобщаго суда, такъ и послѣ него, съ ограниченіемъ лишь, конечно, полноты этого приближенія въ первый періодъ: въ тотъ и другой періодъ Церковь одинаково признаетъ приближеніе праведныхъ къ Божеству, въ нераздѣльности всѣхъ трехъ лицъ Его. Отъ послѣдняго вѣрованія Церкви уклоняется воззрѣніе миноритовъ, которые усматривали существенное различіе между содержаніемъ Божества до воскресенія и послѣ него: до воскресенія блаженные, согласно этому воззрѣнію, созерцаютъ лишь Христа, а не Бога и Божественную природу (intuentur Christum in forma servi, non in forma Dei){42}.
Для болѣе полнаго личнаго раскрытія внутренней природы души, кромѣ общенія съ Богомъ, необходимо еще взаимообщеніе съ подобными себѣ; въ такомъ общеніи личныя качества души болѣе и болѣе опредѣляются, развиваются, согласно съ основнымъ ея нравственнымъ состояніемъ, и достигаютъ все большаго и большаго совершенства. Отсюда понятно высокое значеніе взаимообщенія праведниковъ въ загробной жизни между собою (Мѳ. VIII, 11; Лук. VIII, 22. 23) и съ ангелами (Лук. XVI, 22; Евр. XII, 22. 23). Взаимообщеніе же грѣшниковъ какъ между собою, такъ и съ духами тьмы, также должно еще болѣе уяснять имъ великую степень нравственнаго ихъ паденія и усиливать тѣмъ общее ихъ мучительное чувство. Мнѣніе, что грѣшники лишены за гробомъ всякаго общенія съ другими, было частнымъ мнѣніемъ{43} и легко опровергается примѣромъ евангельскаго богача.
Внутренній характеръ блаженства слово Божіе опредѣляетъ состояніемъ покоя (2 Кор. V, 8; Лук. XXIII, 43; Евр. IV, 3. 11; Апок. XIV, 13; XX, 5. 6. 11). Этотъ покой есть вѣчное успокоеніе отъ земныхъ трудовъ, спокойное ожиданіе свѣтлой участи съ полнотою воздаянія въ будущемъ, въ противоположность мучительно-безпокойному ожиданію грѣшниковъ, при такой степени нравственнаго совершенства, когда не требуется какихъ-либо мучительныхъ усилій для истинно-нравственнаго существованія и преуспѣянія, какъ это требовалось во время земныхъ подвиговъ, земной борьбы съ грѣховными вліяніями. Само собою понятно, что покой даннаго рода не есть безразличное состояніе одного празднаго ожиданія и бездѣйствія. Отрѣшившись отъ тѣла и перешедши въ ту область бытія, которая была предметомъ неуклоннаго стремленія въ продолженіи всей земной жизни, – души праведныхъ уже въ силу однихъ нравственно-психическихъ законовъ не могутъ остаться теперь въ бездѣятельно-покоющемся состояніи. Онѣ продолжаютъ жить, пріобрѣтая все новое и новое содержаніе сознанія, болѣе и болѣе совершенствуясь духовно и постепенно достигая уподобленія Божеству. Вступая въ тѣснѣйшее общеніе съ Богомъ, сообразуя себя съ Нимъ, какъ съ высшимъ благомъ, душа дѣйствительно дѣлается подобною естеству того, него пріобщается. Движенія совершеннѣйшей божественной воли дѣлаются внутренне-необходимыми, неотъемлемыми законами ея жизни и дѣятельности. «Богъ есть любовь» (1 Іоан. IV, 9); любовь – основной мотивъ совершеннѣйшей Божественной воли. Отсюда, и для души любовь является существенною основою жизни, закономъ любви растворяется и въ любви выражается вся жизнь и дѣятельность души. Души праведныхъ и за гробомъ горятъ любовью къ Богу и ближнимъ, особенно къ тѣмъ, съ которыми соединены особыми, частными, родственными союзами любви. Даже грѣшный богачъ любилъ своихъ близкихъ; любовь же праведныхъ должна быть неизмѣримо полнѣе и совершеннѣе. Отсюда, – ходатайство за насъ святыхъ предъ Богомъ, какъ существеннѣйшее проявленіе ихъ любви къ намъ. Фактъ ходатайства святыхъ за насъ установленъ Церковью съ несомнѣнною ясностью. Еще въ ветхомъ завѣтѣ Іудѣ Маккавею было видѣніе Оніи, умершаго первосвященника, который и самъ «молился за вся люди іудейскія» и, указывая на другого, бывшаго съ нимъ, мужа, сказалъ Іудѣ: «сей есть братолюбецъ, иже много молится о людѣхъ и о святѣмъ градѣ, Іеремія Божій пророкъ» (2 Мак. XV, 12. 14). Въ новомъ завѣтѣ апостолъ Петръ обѣщаетъ ученикамъ своимъ не прекращать своего попеченія о нихъ предъ Богомъ и послѣ своей смерти (2 Петр. I, 15). А св. Іоаннъ Богословъ удостоился видѣть въ откровеніи на небеси, какъ «двадесять. и четыре старца падоша предъ агнцемъ, имуще кійждо гусли и фіалы златы, полны фиміама, иже суть молитвы святыхъ» (Апок. V, 8), и потомъ, какъ «дани быша (ангелу) фиміами мнози, да дастъ молитвамъ святыхъ всѣхъ на алтарь златый, сущій предъ престоломъ», и какъ «изыде дымъ кадильный молитвами святыхъ отъ руки ангела предъ Бога» (Апок. VIII, 3. 4). Состояніе покоя святыхъ за гробомъ является, такимъ образомъ, въ высшей степени любвеобильно-дѣятельнымъ состояніемъ, которое, при общемъ совершенствованіи чувствъ за гробомъ, должно развиваться безконечно.
Загробная участь души до времени всеобщаго суда выяснена, такимъ образомъ, въ ученіи Православной Церкви съ достаточною ясностью и опредѣленностью. Переходя въ загробный міръ съ опредѣлившимся уже въ теченіи земной жизни нравственнымъ состояніемъ, душа подвергается частному суду при содѣйствіи духовъ свѣта и тьмы, которые принимали дѣятельное участіе въ ея судьбѣ еще во время земнаго ея существованія. Опредѣленіе участи частнымъ судомъ не окончательно; оно имѣетъ значеніе только до суда всеобщаго, при чемъ въ этотъ промежутокъ времени не исключается возможность облегченія, по молитвамъ Церкви, участи для душъ, покаявшихся еще во время земной жизни, но не успѣвшихъ принести плодовъ, достойныхъ покаянія. Воздаяніе въ силу частнаго суда – не полное и состоитъ лишь въ предначатіи извѣстнаго состоянія. Въ періодъ времени отъ физической смерти до всеобщаго суда душа живетъ личною, самосознательною жизнью, безъ возможности ея прекращенія, но съ возможностью безконечнаго развитія. Въ частности, для душъ, соотвѣтственно ихъ нравственному достоинству, возможны два состоянія: или состояніе блаженства въ раю, или – мученія въ аду, при безконечномъ разнообразіи степеней того и другого состоянія. Блаженное состояніе праведныхъ, какъ прямой результатъ ихъ земной жизни, состоитъ въ удаленіи отъ суетныхъ земныхъ привязанностей, въ приближеніи къ Богу, Источнику всякой радости и блаженства, въ блаженномъ, любвеобильномъ успокоеніи. Въ противоположность этому, состояніе грѣшныхъ душъ выражается господствомъ въ нихъ земныхъ страстей и привязанностей, при полной невозможности удовлетворить имъ, въ удаленіи отъ Бога, въ мучительномъ безпокойствѣ предъ грядущимъ – полнымъ и совершеннымъ воздаяніемъ на всеобщемъ судѣ.
А. Лотоцкій.
«Странникъ». 1900. Т. 1. № 2-3 (Февраль-Мартъ). С. 177-187; № 4 (Апрѣль). С. 353-371.
{1} Бесѣда на Пс. IX, 4.
{2} Нравств. прав. св. Василія В. 1, гл. 1 и 5, въ «Твор. св. Отцевъ», VII.
{3} Блаж. Ѳеофилакта Болгарскаго, Толкованіе на Матѳ. 22.
{4} Св. Григорія В., Слово ХV, въ «Твор. св. Отцевъ», II.
{5} Правосл. Исповѣданіе, ч. 1, отв. на вопр. 64, 65; Посланіе вост. патр. о правосл. вѣрѣ, чл. 18.
{6} «Розыскъ» св. Димитрія Ростовскаго.
{7} Ibid.
{8} Собр. сочин. св. Димитрія Ростов., т. V.
{9} «О воскресеніи» св. Іустина Муч.
{10} «Отвореніи человѣка» св. Григорія Нисскаго.
{11} «О младенцахъ, преждевременно похищенныхъ смертію». Его же.
{12} «О церковной іерархіи», гл. 7, св. Діонисія Ареопатита.
{13} «Точное изложеніе прав. вѣры», кн. 4, гл. 27, св. Іоанна Дамаскина.
{14} «Православ. исповѣданіе», ч. 1, отв. на вопр. 61.
{15} «Послан. восточ. патр. о прав. вѣрѣ», гл. 18.
{16} «Пространный христіанскій катихизисъ».
{17} Св. Григорія Назіанзина, сл. 23.
{18} «О упокоеніи усопшихъ и о духовномъ здравіи живыхъ». А. Бухарева.
{19} «Бесѣда о двоякомъ сост. отход. отъ жизни сей» св. Макарія Египетскаго.
{20} «Бесѣда о Лазарѣ».
{21} «L. de anima»
{22} «Coll. cum Maximo».
{23} Толков. на 1 гл. Ис., въ «Твор. св. отцевъ», т. VI.
{24} «Православно-догмат. Богосл». Макарія, м. Моск., т. II.
{25} «Слово о исходѣ душъ».
{26} «Опытъ правосл. догм. Богословія». Еп. Сильвестра, т. V.
{27} «Опытъ правосл. догм. Богословія». Еп. Сильвестра, т. V.
{28} Schneider. «Die Unsterblichkeitsidee im Glauben und in der Philosophie der Völker».
{29} «Объ устроеніи человѣка».
{30} «О жизни будущей».
{31} «О жизни будущей».
{32} Толков. на Пс. II.
{33} «Собесѣдованія св. Григорія В. о загробной жизни». А. Пономарева
{34} «О младенцахъ, преждевремен. похищ. смертію» Григорія Нисскаго.
{35} «О сердечномъ сокрушеніи» Ефрема Сирина.
{36} Свв. Григорій Богословъ и Григорій Нисскій въ похвальн. слов. святымъ.
{37} «О душѣ и воскресеніи» свят. Григорія Нисскаго.
{38} Огласительное слово, гл. 8.
{39} Св. Ефремъ Сиринъ на сл. Екклезіаста душѣ I, 14.
{40} «О душѣ и воскресеніи» Григорія Нисскаго.
{41} «Бесѣда на Евангеліе 40-я» Григорія Великаго.
{42} Schneider, s. 638.
{43} Іоаннъ Дамаскинъ, «Слово о усопшихъ въ вѣрѣ».
