Сергѣй Васильевичъ Кохомскій – Значеніе непосредственной вѣры.
(Вѣстн. Европы, 1898 г. Мартъ, стр. 334-356).
Безъ мѣры увлекаясь благами образованности, либеральные писатели стараются какъ можно больше унизить вѣру людей простыхъ, называемую непосредственной. «Вѣра, когда она есть только фактъ, принятый чрезъ преданіе, есть дѣло чрезвычайно непрочное, неустойчивое, всегда и всѣмъ застигаемое въ расплохъ. – Исключительно фактическая, слѣпая вѣра несообразна достоинству человѣка. Она болѣе свойственна или бѣсамъ, которые вѣруютъ и трепещутъ, или животнымъ безсловеснымъ, которыя, конечно, принимаютъ законъ своей жизни на вѣру, безъ размышленій, безъ тоски, безъ думы роковой, – безъ напрасныхъ, безъ пустыхъ (?) сомнѣній». Плоды такой вѣры, какъ не имѣющей «лучшихъ основъ», представляются въ видѣ или «дьявольской кровожадности», или «скотскаго безстыдства». – «Слѣпая и безотчетная религія обидна», говорятъ, «прежде всего для своего предмета, для самого божества, которое не этого требуетъ отъ человѣка. Какъ безграничное Благо, чуждое всякой зависти, оно хотя даетъ мѣсто въ мірѣ и бѣсамъ, и животнымъ, но радость его не въ нихъ, а въ сынахъ человѣческихъ; и чтобы эта радость была совершенною, оно сообщило человѣку особый даръ, которому завидуютъ бѣсы, и о которомъ ничего не знаютъ животныя». Этотъ даръ состоитъ въ философіи, въ «критическомъ и діалектическомъ изслѣдованіи»; назначеніе этого дара указывается въ томъ, чтобы не даромъ и не въ готовомъ видѣ получалъ человѣкъ вѣчную истину и блаженство, чтобы онъ достигалъ ихъ «трудовымъ путемъ» – «предварительнаго испытанія».
Все это высказано г. Влад. Соловьевымъ по поводу стародавней исторіи отношеній между Сократомъ и его современниками, но раздраженный тонъ показываетъ, что дѣло это ближе къ сердцу автора, чѣмъ исторія греческаго философа, – что авторъ – можетъ быть – самого себя мнитъ россійскимъ Сократомъ, а противникамъ своимъ, дѣйствительнымъ и воображаемымъ, представляетъ отвѣтствовать по любому изъ двухъ обвиненій: въ «суевѣрномъ демонскомъ трепетѣ» или – въ «тупой животной безотчетности».
Въ защиту той вѣры, которую такъ озлобленно хулитъ г. Влад. Соловьевъ и которую мы считаемъ основаніемъ истиннаго философскаго знанія, которая должна быть, по нашему убѣжденію, только укрѣпляема, а не пересозидаема философскимъ изслѣдованіемъ, мы скажемъ слѣдующее. Истина есть благо сама по себѣ, по своей природѣ, а не потому, какъ она достигается. Если бы истина была для человѣка благотворна только тогда, когда онъ самъ достигнетъ ея, и была бы лишена благотворнаго значенія для его жизни въ томъ случаѣ, если онъ получитъ ее въ готовомъ видѣ или усвоитъ ее себѣ по довѣрію къ свидѣтельству другихъ, то это значило бы, что важность и благотворное значеніе свойственны не самой истинѣ, а тому способу, которымъ она получается и добывается; это значило бы, что она есть благо относительное, δέσει σὺ φύσει, по приводимому г. Соловьевымъ выраженію софистовъ.
Скажутъ, что истина, когда достигается путемъ философскаго изслѣдованія, глубже усвояется и сильнѣе овладѣваетъ человѣкомъ, а потому и проявляетъ свое благодѣтельное дѣйствіе только при условіи достиженія ея этимъ именно путемъ. Но едва ли это такъ, едва ли даже не напротивъ: путь сомнѣній, колебаній и тоскливыхъ размышленій едва ли самъ по себѣ можетъ приводить къ убѣжденію непоколебимому, стоящему превыше сомнѣній; это значило бы, что причина производитъ то, чего въ ней совершенно нѣтъ, что даже совершенно ей противоположно, какъ противоположны отрицаніе и утвержденіе, сомнѣніе и вѣра. Правда, бываютъ случаи, что человѣкъ отъ сомнѣнія и отрицанія переходитъ къ полной вѣрѣ, но этотъ переходъ нельзя считать непосредственнымъ, сомнѣніе не само по себѣ производитъ вѣру, оно только порождаетъ въ человѣкѣ чувство мертвящей пустоты, а воспріятіе вѣры бываетъ послѣдствіемъ сильнѣйшаго желанія избавиться отъ этого чувства. Можетъ ли усвоеніе истины быть глубже и полнѣе отъ того, что человѣкъ ее критиковалъ и въ ней сомнѣвался?... Скажутъ, что изслѣдованіе предметовъ вѣры сообщитъ намъ новыя непререкаемыя данныя для убѣжденія въ ихъ несомнѣнности. Но это можно сказать только объ истинахъ такъ называемаго положительнаго знанія; знаніе же метафизическое по самому существу своему не можетъ быть основано на данныхъ непререкаемыхъ; иначе сказать, оно черпаетъ свою силу не въ фактахъ, не въ наблюденіяхъ и опытахъ, а въ нѣкоторомъ предуготовленіи къ нему всего внутренняго существа человѣка, въ благопріятной для него настроенности, въ предварительномъ сближеніи сердца и ума съ его истинами, кратко говоря – въ вѣрѣ. Говоря о метафизическомъ знаніи, мы разумѣемъ здѣсь всю область истинъ религіозныхъ, философскихъ, нравственныхъ. Если бы въ этой области существовали непререкаемыя разсудочныя основанія, неоспоримыя данныя, то люди давно могли бы придти къ какому-нибудь единству въ относящихся сюда воззрѣніяхъ. А между тѣмъ.... извѣстны взаимныя противорѣчія между философами.... Влад. Соловьевъ находитъ возможность прививать читателямъ Вѣстника Европы вкусъ къ такому идеалисту изъ идеалистовъ, какъ греческій философъ Платонъ. Но развѣ изслѣдованіемъ природы и жизни приведенъ былъ Платонъ къ тому, что уничижилъ видимый міръ предъ міромъ идеальнымъ, предъ первообразами видимыхъ и временныхъ созданій, сокрытыми въ предвѣчной Премудрости Божіей? Отчего же разсматриваніе природы привело къ противоположнымъ результатамъ другихъ, отчего бисеры Премудрости, разсыпанные въ изобиліи предъ очами людей, однихъ вынуждаютъ преклоняться предъ вѣчнымъ Разумомъ, а другимъ (какъ, напр., дарвинистамъ) не мѣшаютъ считать величественную систему міра дѣломъ слѣпыхъ случайностей?
Въ области религіозныхъ, нравственныхъ и философскихъ идей вѣра, основанная на преданіи (а въ христіанствѣ, кромѣ того, на таинственномъ воздѣйствіи благодати), есть свѣточъ, которымъ человѣкъ освѣщаетъ себѣ различные пути изслѣдованія. Если этотъ свѣточъ возженъ отъ первобытнаго религіознаго преданія или отъ содержащагося въ Св. Писаніи Божественнаго Откровенія, то тѣмъ вѣрнѣе будеть путь человѣка и тѣмъ яснѣе будетъ взглядъ его на міръ. Твердо держа свѣтильникъ вѣры, онъ постоянно будетъ убѣждаться въ его благотворности и необходимости для разрѣшенія присущихъ душѣ вопросовъ о Богѣ, о мірѣ и человѣкѣ, но если тотъ свѣтильникъ померкнетъ, то никакое изслѣдованіе этихъ вопросовъ снова возжечь его не можетъ. Богъ не можетъ быть созданіемъ человѣческаго ума, не можетъ бытъ научной гипотезой, потому что отъ конечнаго, въ сферѣ котораго дѣйствуетъ человѣческій умъ, нельзя дѣлать никакихъ заключеній къ Безконечному; хотя, съ другой стороны, всѣ силы и средства познающаго духа могутъ быть посвящаемы на уясненіе и всестороннее освѣщеніе идеи Бога, данной человѣку въ готовомъ видѣ. Если бы мы сказали, что религіозная истина есть и была произведеніемъ человѣческаго ума, то мы прославили бы чрезъ это умъ, но унизили бы самую истину, которая, оставаясь дѣломъ нашей мысли, не могла бы въ точности называться и религіозной. Посему Господь сказалъ ап. Петру, исповѣдавшему Его Сыномъ Божіимъ: «блаженъ ты, Симонъ, – потому что не плоть и кровь» (не человѣческія средства познанія) «открыли тебѣ это, но Отецъ Мой, сущій на небесахъ» (Матѳ. 16, 17). Посему вѣра непосредственная, какъ обладаніе души истиною, данною въ преданіи и воспринятою при таинственномъ воздѣйствіи присносущаго Разума (Логоса, Іоан. 1, 9), есть нѣчто первоначальное, предшествующее изслѣдованію, – основное, опредѣляющее, а не опредѣляемое – для направленія всякихъ изслѣдованій и для построенія полнаго міровоззрѣнія, – безконечно-цѣнное, не зависящее въ своемъ достоинствѣ отъ критическаго и діалектическаго изслѣдованія, какъ и вообще истина не зависитъ въ своемъ достоинствѣ отъ способа ея воспріятія, конечно ужъ – и отъ нашего сомнѣнія въ ней.
Скажутъ, что критическое изслѣдованіе безусловно необходимо для непосредственной вѣры потому, что къ ней могутъ примѣшиваться миѳы, суевѣрныя сказанія, пределавляющія искаженіе основныхъ религіозныхъ истинъ. Но въ такомъ случаѣ до чего суживается задача изслѣдованія, до чего она становится пустой! Стоило ли «діалектическому изслѣдованію» задаваться критикой шутливыхъ разсказовъ о шалостяхъ олимпійцевъ, объ ихъ личномъ участіи не только въ хорошихъ, но и въ дурныхъ человѣческихъ дѣлахъ? Вѣдь и тогда, конечно, было всѣмъ понятно, что подобныя некрасивыя пристройки къ главному зданію религіи суть дѣло дурно направленной и совсѣмъ неблагочестивой фантазіи. Можетъ быть и теперь въ чьихъ-нибудь глазахъ «непосредственная вѣра» заслуживаетъ порицанія потому, что съ ней соединяется иногда довѣріе къ сказаніямъ о «Снѣ Богородицы», или «о двѣнадцати лихорадкахъ». Но не вездѣ религія, гдѣ только религіозныя имена. Въ греческой религіи существеннымъ было представленіе о божественной силѣ, если не единой по множеству божественныхъ лицъ (политеизмъ), то однородной по единству ихъ происхожденія, – сотворившей міръ, промышляющей о немъ, полагающей людямъ законы, судящей и мздовоздающей. Кромѣ политеизма, все это заимствовано изъ первобытнаго преданія, которое лежитъ въ основаніи всѣхъ религій. Созерцая созданія Божіи, естественно изумляться Премудрости Создателя, прославляя ее какъ сокровищницу Божіихъ предначертаній о мірѣ. «Славлю Тебя (Господи), потому что я дивно устроенъ», говоритъ псалмопѣвецъ израильскій: «въ Твоей книгѣ записаны всѣ дни, для меня назначенные. Какъ возвышенны для меня помышленія Твои, Боже, и какъ велико число ихъ! Стану ли исчислять ихъ, но они многочисленнѣе песка» (138, 14-18). Эти божественныя помышленія или предначертанія, называемыя также идеями, прославилъ и греческій философъ Платонъ, почитая ихъ областію истинно-сущаго. Критиковалъ ли онъ истины непосредственной «фактической» вѣры? нѣтъ; но онъ воспользовался ими, какъ свѣтильникомъ, чтобы уяснить вопросъ объ отношеніи видимаго міра къ невидимому, временнаго къ вѣчному.
Всякій человѣкъ, не лишенный вѣры, можетъ усилить и утвердить ее въ себѣ не тѣмъ, что позоветъ ее на судъ, къ отчету и отвѣту предъ разсудкомъ, вооруживъ этотъ послѣдній «ножемъ критическаго анализа», но тѣмъ, что будетъ воздвигать на истинахъ вѣры все свое міросозерцаніе и доставлять себѣ радость о нихъ, какъ такихъ, которыя всего лучше уясняютъ намъ зрѣлище міра и жизни. Нашему знанію внѣ насъ соотвѣтствуетъ міръ; нашей религіозной вѣрѣ соотвѣтствуетъ Премудрость Божія; посему – какъ Богъ радовался о Своей Премудрости, созерцая дѣла Свои, видя, что творенія Его вышли вполнѣ сообразными съ нею (азъ бѣхъ, говоритъ Премудрость, о ней же радовашеся Богъ, – вселенную совершивъ, Притч. 8, 30-31), такъ и человѣкъ радуется о своей вѣрѣ, наслаждается ею, соорудивъ на ней зданіе своего знанія и видя, какую получаетъ оно стройность и твердость отъ такого основанія. – Но не всѣ люди служатъ знанію, не всѣмъ быть учеными и философами; огромное большинство людей преданы практической дѣятельности, труду обезпеченія жизни. Если они имѣютъ вѣру, то она такъ и остается у нихъ, какъ воспринята, остается непосредственной, «фактической», внѣ вліяній умственнаго труда. Однако и у нихъ тѣмъ не менѣе истины вѣры являются животворнымъ и зиждительнымъ началомъ, только въ области не научной мысли, но практической жизни. Истины вѣры являются предначертаніемъ ихъ дѣлъ и отношеній съ другими людьми. На вѣрѣ строится прекрасное, во всѣ времена привлекающее восторженные взоры людей зданіе жизни благочестивой, служащее лучшимъ доказательствомъ, неоспоримымъ свидѣтельствомъ чистоты и красоты лежащихъ въ основаніи его вѣрованій. Чѣмъ болѣе жизнь проникается истинами вѣры, тѣмъ болѣе крѣпнутъ онѣ въ убѣжденіи человѣка, потому что въ нихъ заключается главнымъ образомъ предначертаніе жизни, а всякое предначертаніе или планъ признается въ своемъ достоинствѣ по той мѣрѣ, въ какой выполняется. Истины вѣры, если человѣкъ не располагаетъ по нимъ своей жизни, чувствуются имъ въ душѣ, какъ ненужное бремя; это – все равно, что прекрасный планъ дома, о постройкѣ котораго навсегда забыли. Христосъ учитъ: всякъ слышай словеса моя сія, и не творя ихъ, уподобится мужу юродиву, иже созда храмину свою на песцѣ: и сниде дождь, и пріидоша рѣки, и возвѣяша вѣтры, и опрошася храминѣ той и падеся: и бѣ разрушеніе ея веліе (Матѳ. 7, 26). Итакъ, не критическимъ изслѣдованіемъ утверждаются люди въ истинахъ вѣры, но соблюденіемъ и осуществленіемъ ихъ въ своей дѣятельности.
Величайшая животворность истинъ религіозной вѣры открывается особенно въ томъ, что вездѣ и всегда люди старались сообразовать съ ними не только частную жизнь, но и общественную, и государственную, что на нихъ они строили не только обычаи личной и семейной жизни, но и установленія общества и государства. Въ основѣ государства лежитъ всегда религія, какъ его предначертаніе. Божество считается первообразомъ и первоисточникомъ власти, божественное избраніе пребываетъ на царяхъ и правителяхъ народа, божественная воля обнаруживается въ установленіяхъ и законахъ. Такимъ образомъ, Богъ является Богомъ извѣстнаго народа, и народъ (въ его государственномъ объединеніи) является народомъ Божіимъ. Въ этомъ нѣтъ ничего противнаго здравымъ понятіямъ. Если Богъ одѣваетъ полевыя лиліи, то откажетъ ли Онъ въ Своемъ покровѣ такому огромному собранію почитающихъ Его людей, какъ государство? Если Онъ питаетъ птицъ небесныхъ, то оставитъ ли безъ Своего промышленія и попеченія судьбы великаго царства? Онъ произвелъ раздѣленіе людей на народы, Онъ назначилъ каждому изъ народовъ предѣлы обитанія, сплотилъ его узами взаимной привязанности, Онъ же и содѣйствуетъ ему во всемъ, что служитъ къ дальнѣйшему осуществленію этихъ предначертаній. Богъ близокъ ко всему, что совершаютъ люди, и что совершается съ людьми. Убѣжденіе это достигаетъ въ непосредственно-вѣрующихъ русскихъ людяхъ по разительной силы. Крестьянинъ, разсказавши о безвременной утратѣ имъ дѣтей, опоры приближающейся старости, прибавляетъ: «и слава Богу». – «Какъ? развѣ ты не любилъ ихъ?» спросите вы. «Колй не любилъ? какъ свою душу-любилъ; но Господь устроилъ, какъ лучше, потому что Онъ знаетъ, что кому нужно; потому и говорю я, что слава Ему». Такимъ образомъ, Безконечное и Абсолютное Существо представляется человѣку съ непосредственной вѣрой ближайшимъ хранителемъ и попечителемъ его семьи. Какъ же не быть Господу покровителемъ великой семьи государственной? Богъ приближаяйся азъ есмь – а не Богъ издалеча, говоритъ Господь о Себѣ у пророка (Іерем. 23, 23).
Но стороннику философскаго, діалектическаго изслѣдованія религіи такія представленія «непосредственной вѣры» кажутся очень непріятными. Его выраженія таковы: «отнять у божества полицейскую функцію, а у полиціи божественную санкцію»... «слитность – религіи – съ полиціей»... «религіозно-полицейскій строй жизни»... «главные отеческіе боги по существу – городскіе стражи, – человѣческіе стражи» (правители) «по существу божественны»... Какъ все это г. Соловьеву противно! Очевидно, философія, занимаясь отвлеченными свойствами Божества, можетъ затмить разумѣніе Его, какъ вѣчно бодрствующаго надъ всѣми нами Промыслителя. Очевидно, будучи философомъ и діалектически изслѣдуя истины вѣры, можно уподобиться жителямъ гадаринской земли, которые молиша Сына Божія, дабы прешелъ отъ предѣлъ ихъ (Матѳ. 8, 34), – можно, признавая Бога существующимъ, желать, чтобы Онъ былъ подальше отъ насъ и отъ нашихъ дѣлъ. Такъ малодушные подчиненные просятъ начальника осчастливить ихъ посѣщеніемъ, раздѣлить съ ними трапезу, но потомъ только тогда и чувствуютъ облегченіе, когда онъ оставляетъ ихъ общество и отъ нихъ удаляется.
С. К-й.
«Руководство для сельскихъ пастырей». 1898. Т. 2. № 28. С. 249-257.
