Хитонъ Спасителя.
«И объ одеждахъ Его метали жребій»...
Какъ и въ старые годы палило и сверкало южное солнце; какъ и раньше дивная лазурь тропическаго ночного неба любовно окаймляла таинственныя вершины лѣсистыхъ горъ; какъ и десятки, сотни лѣтъ привѣтливо шептались чинары, кедры и черешни въ долинахъ благословеннаго знойнаго Кавказа, – а между тѣмъ и въ природѣ, и въ сознаніи людей чуялось что-то новое, необъяснимо-загадочное, зловѣще-тревожное...
Связанные и съ разлагавшимся Римомъ, и съ далекой Галліей, и съ знойной Палестиной невѣдомыми грузинамъ нитями, странно-обособленные, какъ и вездѣ на свѣтѣ, – подозрительно-ласковые и непонятно-тоскующіе въ пѣсняхъ, молитвахъ и жалобахъ карталинскіе евреи переживали странное, небывало тревожное время.
Мудрѣйшіе раввины теряли голову, силясь разгадать странную, мертвую точку въ исторіи и жизни народа еврейскаго...
Шедшая плавно и ясно жизнь вдругъ точно остановилась... Непрерывная цѣпь пророчествъ и предуказаній закона какъ будто оборвалась и жизнь народа оказалась передъ какою-то странною, жуткой завѣсой густого тумана, за которымъ разсмотрѣть ничего было нельзя...
Въ зловѣщемъ туманѣ грядущаго было странное, изумительное молчаніе, и души старѣйшинъ еврейскаго народа нѣмѣли, таяли и замирали... Такъ нѣмѣетъ и томится слухъ человѣка, очутившагося среди горъ въ знойный полдень, когда кругомъ ни звука, ни шороха, ни движенія...
Въ Мцхетѣ поздно вечеромъ было получено страшное извѣстіе. Іерусалимъ, какъ было сказано въ письмѣ, – плѣненъ персами. «Вслѣдствіе этого», – по словамъ историка, – «были плачь и скорбь среди карталинскихъ евреевъ, живущихъ въ Мцхетѣ».
Сердца этихъ чуждыхъ Грузіи людей задрожали страстнымъ желаніемъ бѣжать на родину, въ Палестину, спасать святой городъ отъ враговъ, – лечь костьми на землѣ Обѣтованной, освященной храмомъ Соломона...
Одиако, черезъ нѣсколько дней новая вѣсть поразила умы раввиновъ.
Оказалось, что принятые евреями за владыкъ мудрецы востока явились не покорять Іерусалимъ оружіемъ, а съ не обыкновенной, удивительной цѣлью. Они принесли... царское золото, благовонный ладанъ и цѣлительную смирну...
Они искали «отрока мужескаго пола, рожденнаго отъ дѣвы», и называли его... Царемъ Іудейскимъ!!...
Среди мцхетскихъ старѣйшинъ въ домѣ почтенной еврейской семьи изъ рода первосвященника Илія читалось это второе письмо, и недоумѣніе раввиновъ не имѣло предѣловъ когда они прочли конецъ письма:
«Цари съ Востока нашли того, кого искали, – въ Виѳлеемѣ, въ убогой хижинѣ. Они принесли ему дары свои. Принесши, они мирно отбыли изъ Палестины».
Такъ доходили въ Грузію вѣсти изъ далекой Палестины. Послѣднее письмо принесло евреямъ радость. Іерусалиму не грозила опасность иноземнаго плѣна. Но смутно было въ душахъ старѣйшинъ...
– «Царь Іудейскій!»... Подобно молніи туманъ грядущаго пронизала на мгновеніе страшная, великая мысль...
И тотчасъ же въ горделивыхъ душахъ законниковъ туманъ сталъ еще гуще, еще непроницаемѣе...
«Царь Іудейскій?!»... въ это время? Среди евреевъ Палестины? Но – смотрите – солнце свѣтитъ также какъ и всегда... Та же жизнь – жалкая, простая, обыкновеннная – копошится кругомъ.
«Царь Іудейскій!» – «Въ убогой хижинѣ!»...
Прошло тридцать лѣтъ...
Также свѣтило солнце, также чаровали дивныя ночи души грузинскихъ евреевъ... Вѣсти изъ Палестины тревожили сердца, затемняли мозгъ, путали сознаніе старцевъ, привычно и удобно покоившееся въ руслѣ примѣненнаго къ жизни Моисеева закона. Но также темно, непонятно и загадочно было грядущее.
Снова поздно вечеромъ въ Мцхетѣ явился вѣстникъ... Запыленный, измученный долгимъ путемъ по горнымъ тропинкамъ, еврей остановилъ ослика у дома ребби-Эліоза.
Ребби почуялъ сердцемъ всю важность этого пріѣзда. Ввелъ вѣстника въ свое жилище и, оставшись одинъ, благоговѣйно, съ тревогою въ душѣ развернулъ письмо...
Тридцать лѣтъ назадъ Эліозъ, тридцатилѣтнимъ мужемъ, въ этомъ же домѣ, что и сейчасъ, въ домѣ почтенной семьи изъ рода Илія первосвященника, слышалъ о приходѣ мудрецовъ Востока, искавшихъ и нашедшихъ въ Виѳлеемѣ Царя Іудейскаго. Шестидесятилѣтнимъ старцемъ онъ задрожалъ, взглянувъ на имя писавшаго, проставленное въ заголовкѣ письма.
Письмо было отъ Іерусалимскаго первосвященника Анны.
Вотъ что тамъ было написано:
«Тотъ, для Котораго восточные владыки пришли съ дарами, выросъ, достигъ въ мѣру возраста и именуетъ Себя Сыномъ Божіимъ. Посему ты и мудрѣйшіе твоего города приходите теперь видѣть смерть Его, которую Онъ заслужилъ по закону Моисееву».
Занавѣсъ, отдѣлявшая женскую половину, заколебалась, и въ горницу медленно вошла восьмидесятилѣтняя Эсѳирь. Молча, сурово сдвинувъ брови, она долго смотрѣла на сына.
Точно отвѣчая на ея нѣмой вопросъ, Эліозъ сказалъ тревожно и скорбно:
– Онъ умретъ... Первосвященникъ зоветъ увидѣть смерть Его.
Старуха пошатнулась; какъ эхо, простонали послѣднія слова ея:
– Увидѣть смерть Его!... – Хватаясь рукой за стѣну, она вышла.
Лишь рано утромъ, на другой день, когда ребби, собравшись въ путь во главѣ группы карталинскихъ старѣйшинъ, стоялъ у входа въ домъ, Эсѳирь, поддерживаемая Сидоніей, сестрою Эліоза, вышла, изнемогая отъ скорби, и сказала сыну:
– Иди... Пусть ты исполнишь волю зовущаго. Но... – голосъ ея зазвучалъ отчаяніемъ и мольбою:
– Но... заклинаю тебя – не будь участникомъ замысла враговъ Того, Котораго они вознамѣрились убить. Сынъ мой, Онъ – слово пророковъ. Онъ – притча премудрыхъ, Онъ – таинство, сокрытое отъ начало вѣковъ, Онъ – свѣтъ языковъ и жизнь вѣчная!...
Онѣ остались вдвоемъ – мать и дочь, долгіе годы втайнѣ ловившія каждый слухъ изъ Палестины, гдѣ «вступалъ въ возрастъ» гонимый Спаситель міра. Тамъ, гдѣ изсохшія въ книжной премудрости души старѣйшинъ заблудились, ведомыя гордостью и самомнѣніемъ, – мать и дочь нашли дорогу къ истинѣ сердцемъ. Для нихъ, подобно другимъ, ожидавшимъ Мессію, грядущая казнь Его возвѣщала окончательную безвозвратную гибель всѣхъ надеждъ избраннаго народа, гибель царства, знаменіе вѣковѣчнаго проклятія богоубійцамъ- законникамъ, ослѣпленнымъ гордостью, не признавшимъ Пророка въ отечествѣ Его.
Мать и сестра Эліоза, ѣхавшаго присутствовать при казни Сына Божія, поняли и признали Христа также, какъ поняли и признали Его рыбаки Геннисаретскаго озера, – чистые сердцемъ, не испепелившіе въ своемъ сердцѣ Бога Живаго книжною премудростью не изсушившіе въ себѣ душу живу мудреными учеными толкованіями того, что «открыто младенцамъ»...
Дни, впослѣдствіи показавшіеся мгновеніемъ, тянулись страшно долго. Эліозъ уже приближался къ Іерусалиму, гдѣ Іуда готовился къ разсчету съ книжниками, а Эсѳирь и Сидонія еще жили надеждой... Мысли ихъ были тамъ, гдѣ намѣстникъ Іудеи изъ дипломатическихъ соображеній опасался «раздражать» евреевъ, внутренно убѣжденный въ невиновности Обреченнаго на крестъ... Души измученныхъ неизвѣстностью женщинъ не мирились съ неизбѣжностью историческаго, мірового преступленія въ то время, какъ издѣвательски пытаемый Агнецъ міра изнемогалъ подъ жестокими ударами воловьихъ жилъ, обагренный собственной кровью... Мать и сестра ребби-Эліоза, съ ужасомъ присутствовавшаго при страданіяхъ Христа, не могли знать, что въ то время какъ онѣ еще надѣялись, Сынъ Божій, съ каплями крови, сползавшими по Божественному челу изъ-подъ шиповъ терноваго вѣнца, медленно подвигаясь къ Голгоѳѣ, несъ на истерзанныхъ пыткою плечахъ орудіе неизбѣжной мучительной казни...
О, женщины знали это ужасающее орудіе казни, на которомъ цѣлыми часами въ страшныхъ мукахъ умирали жертвы іудейскаго правосудія! Тѣло висящаго на крестѣ своею тяжестью медленно разрывало кисти рукъ и ступни ногъ, пробитыя гвоздями, – и счастливъ былъ тотъ, къ кому смерть не медлила приходомъ...
Это былъ ужасный день, когда престарѣлая мать Эліоза, ослабѣвъ отъ двадцатидневной тревоги и смутнаго сознанія неотвратимости грядущаго, лежала, закрывъ глаза, въ полузабытьи... Скорбная сидѣла Сидонія, слѣдя за дыханіемъ матери...
Странное чувство испытывали обѣ: чувство тревоги, томившее ихъ, смѣнилось съ самаго утра безпричиннымъ безпокойствомъ...
Несмотря на ясный свѣтлый день, обѣимъ женщинамъ казалось, что имъ угрожаетъ опасность, – невѣдомая, неизбѣжная. Обѣ настолько сроднились душою въ эти скорбные дни, что знали безъ словъ по одному взгляду мысли другъ друга...
Чувство опасности смѣнилось необъяснимымъ страхомъ; этотъ страхъ дѣлался сильнѣе съ минуты на минуту...
Сидонія, прижавшись къ матери, дрожала всѣмъ тѣломъ, расширенными отъ страха глазами, оглядывая знакомыя стѣны и не находя въ себѣ силъ успокоиться...
И вотъ, оледенѣвъ отъ ужаса, мать и дочь увидѣли, что воздухъ горницы затрепеталъ, заструился... Стѣнъ не стало видно... Въ мертвую тишину горницы сталъ, все усиливаясь, вливаться странный, зловѣщій гулъ, какъ отъ толпы, – притихшей, но волнующейся, подобно лѣсу передъ бурей...
Сквозь этотъ жуткій гулъ звенящимъ стономъ прорывался женскій скорбный плачъ нѣсколькихъ голосовъ...
Этотъ плачъ дѣлался все слышнѣе и слышнѣе, а гулъ многотысячной толпы все тише, тише... Вотъ раздался звонкій, надорванный крикъ, и...
Эсѳирь, задыхаясь, поднялась на ложѣ, стиснувъ до боли руку сестры Эліоза... И въ струившемся млечномъ воздухѣ передъ глазами женщинъ, оледенѣвшихъ отъ ужаса, медленно выплылъ... крестъ... Чьи-то грубыя, сильныя руки держали на его перекладинѣ, притиснувъ къ ней, исхудавшее жалкое тѣло... блѣдныя, избитыя плечи... Тѣ же грубыя руки быстро, жестоко дернули руку Страдальца, прижали кистью къ древу креста... Взмахъ молотка... гулкій, страшный ударъ, съ лязгомъ пробившій гвоздемъ живое тѣло, слился съ дикимъ воплемъ Эсѳири...
⸭ ⸭ ⸭
Многіе ли изъ православныхъ знаютъ то, что разсказано здѣсь?..
А между тѣмъ, со словъ Сидоніи и современникомъ царя Грузіи Адеркія, царствовавшаго въ тѣ дни, когда въ Іерусалимѣ свершалась казнь Спасителя, – записано то, что случилось въ грузинскомъ городѣ Мцхетѣ...
Многіе ли изъ православныхъ знаютъ, что хитонъ Спасителя, о коемъ метали жребій, достался мцхетскимъ евреямъ и былъ привезенъ затѣмъ Эліозомъ въ г. Мцхетъ?..
Вотъ что гласитъ исторія.
Благочестивая Сидонія, сестра Эліоза, встрѣтила его съ рыданіями и сказала о смерти матери, скончавшейся въ часъ страшнаго видѣнія, когда она за тысячи верстъ, услыхала стукъ молотка, прибивавшаго Господа ко кресту.
Когда Эліозъ, плача, передалъ сестрѣ хитонъ Іисуса, Сидонія, принявъ его въ объятія, тутъ же скончалась съ Господнимъ одѣяніемъ въ рукахъ. О случаѣ этомъ было доложено царю и онъ съ вельможами былъ свидѣтелемъ того, что никакими человѣческими силами нельзя было взять хитонъ отъ умершей, погребенной вмѣстѣ съ хитономъ.
⸭ ⸭ ⸭
Въ 88 году царь Грузіи Амзаэль приложилъ много усилій къ розысванію хитона Спасителя, но безполезно. Лишь послѣ просвѣщенія Грузіи св. равноапостольною Ниною (IV в.) св. хитонъ былъ вынутъ изъ могилы, вложенъ въ драгоцѣнный ковчегъ и хринился въ Мцхетѣ въ храмѣ первосвятителей Иверскихъ.
Въ 1619 году благословенную Грузію постигло великое горе: персидскій шахъ Аббасъ, опустошивъ страну, похитилъ изъ Мцхетскаго собора эту великую святыню...
И вотъ, по великой милости Господней, спустя шесть лѣтъ, язычникъ Аббасъ прислалъ похищенную имъ святыню въ даръ царю Михаилу Ѳеодоровичу.
Знаютъ ли православные это?..
Знаютъ ли, какъ мудро отнесся къ этому дару отецъ царя Михаила – патріархъ Филаретъ?
Такъ какъ о ризѣ Господней письменныхъ свидѣтельствъ не было, а положиться на слова пословъ шаха, привезшихъ святыню, было нельзя, то патріархъ прибѣгъ къ старому испытанному средству: молить Бога объ открытіи истины.
Назначенъ былъ семидневный постъ съ непрерывной молитвой. По окончаніи поста первосвятитель повелѣлъ возлагать принесенную святыню на больныхъ – и всѣ тотчасъ же получали исцѣленіе!..
И вотъ въ Православной Руси, въ сердцѣ ея – Москвѣ – до сихъ поръ хранится Хитонъ Спасителя, – хранится подъ шатромъ въ драгоцѣннѣйшемъ ковчегѣ въ юго-западномъ углу Московскаго Успенскаго собора («Почаев. Листокъ»).
«Руководство для сельскихъ пастырей». 1913. Т. 1. № 2. С. 75-82.
