Іерей – О подражаніи жизни святыхъ.

«Удивляться трудамъ святыхъ добро есть, ревновати спасительно; но желать вдругъ содѣлаться подражателемъ житія ихъ есть дѣло безразсудное и невозможное» (Лѣств., ст. 4, ст. 42).

Христіанская духовно-нравственная жизнь есть необозримо-безконечное поле, которое невозможно пройти до конца не только одному человѣку, но и всему человѣчеству. Она есть безпредѣльное море, исчерпать которое невозможно человѣчеству. Она состоитъ въ усвоеніи человѣкомъ всѣхъ совершенствъ Божіихъ такъ и въ такомъ видѣ, какъ и въ какомъ они существуютъ въ Богѣ; сказано: «будьте совершенны, какъ совершенъ Отецъ вашъ небесный» (Матѳ. 5, 48). Усвоить же себѣ безусловно всѣ совершенства Божіи равносильно тому, чтобы быть равнымъ Богу. Но кто, кромѣ падшаго духа, дерзнетъ подумать о семъ? Человѣкъ, даже совершеннѣйшій въ мірѣ, почерпая изъ моря совершенствъ Божіихъ по одной ничтожнѣйшей каплѣ, можетъ достигнуть только того, чтобы быть образомъ и подобіемъ Божіимъ; но никто никогда не доходилъ до того, чтобы быть первообразомъ. Носителемъ и воплотителемъ въ Своемъ лицѣ всѣхъ совершенствъ Божіихъ во всей ихъ полнотѣ былъ на землѣ одинъ только Богочеловѣкъ Христосъ Іисусъ, какъ имѣющій по Божескому естеству единство съ Богомъ Отцемъ. Онъ одинъ только представлялъ въ Своемъ лицѣ вѣчный Божественный, безусловно-совершеннѣйшій первообразъ и не имѣлъ нужды въ дальнѣйшемъ усовершенствованіи. Чѣловѣкъ же, чѣмъ больше и усиленнѣе будетъ стремиться къ усвоенію себѣ совершенствъ Божіихъ, тѣмъ разительнѣе, яснѣе, очевиднѣе будетъ видѣть, что онъ очень мало достигаетъ въ своемъ стремленіи. Какъ онъ ни усовершайся въ духовно-нравственной жизни, сознаніе всегда будетъ говорить ему, что онъ слишкомъ далекъ отъ Высочайшаго Блага; по мѣрѣ приближенія къ этому Благу ему будутъ открываться въ Немъ большія и большія совершенства, тогда какъ въ себѣ самомъ онъ будетъ находить большія и большія несовершенства. Потому-то св. апостолъ Павелъ, восхищенный до третьяго неба и слышавшій неизреченныя слова, которыхъ человѣку нельзя пересказать, говоритъ о себѣ: «я не почитаю себя достигшимъ (полнаго совершенства), а только, забывая заднее и простираясь впередъ, стремлюсь къ цѣли, къ почести вышняго званія Божія во Христѣ Іисусѣ» (Филип. 3, 13-14). Притомъ и относительное совершенство дѣлается возможнымъ для человѣка лишь при небесной помощи и усвоеніи благодати Божіей. Думать усвоить себѣ христіанскія совершенства однѣми человѣческими силами – безразсудная мечта. Господь сказалъ: «безъ Меня не можете дѣлать ничего» (Іоан. 15, 5).

При невозможности достигнуть въ своей жизни полнаго христіанскаго совершенства и воплотить въ себѣ совершенства, присущія Богу, мы останавливаемъ свой взоръ на святыхъ Божіихъ, подобострастныхъ намъ людяхъ, подвизавшихся въ трудахъ христіанской жизни на землѣ, и хотимъ стяжать себѣ по крайней мѣрѣ ихъ добродѣтели и совершенства въ той мѣрѣ, въ какой онѣ воплотились въ ихъ жизни. Въ этомъ, казалось бы, ничего невозможнаго нѣтъ. Но на самомъ дѣлѣ и здѣсь наше хотѣніе по большей части не переходитъ въ дѣло улучшенія нашей жизни настолько, чтобы приблизить ее къ жизни святыхъ подвижниковъ, что зависитъ, быть можетъ, отъ нашей лѣности и нерадѣнія къ дѣятельному усовершенствованію, отъ непривычки къ духовно-нравственному труду, а быть можетъ и отъ того, что жизнь святыхъ подвижниковъ для насъ тоже слишкомъ высока. Такъ большинство изъ насъ и остается съ одними желаніями и благими намѣреніями, ни мало неприносящими дѣлу нашего духовно-нравственнаго усовершенствованія пользы; и многіе почитаютъ себя несчастнѣйшими въ мірѣ людьми, и едва не доходятъ въ дѣлѣ спасенія своего до состоянія отчаянія. Но должно ли быть такъ? Сознавать свое слабосиліе и немощность въ подражаніи святымъ, видѣть недостоинство своей жизни въ сравненіи съ ихъ жизнію, благоразумно печаловаться о томъ, возверзая печать свою на вседѣйствующую благодать Божію, смиренно сознавать свою грѣховность и виновность предъ Богомъ, почитать себя достойнымъ наказанія за худую жизнь – добро и пріятно предъ Спасителемъ нашимъ Богомъ, хотящимъ всѣмъ человѣкамъ спастись и въ познаніе истины прійти чрезъ смиренномудріе; отчаяваться же во спасеніи – худо, въ какомъ бы состояніи жизнь человѣка ни находилась; худо уже по тому одному, что это отчаяніе, внушаемое намъ врагомъ спасенія – діаволомъ, желающимъ и ищущимъ для всѣхъ погибели, поставляетъ человѣка въ дѣлѣ усовершенствованія своей жизни на точку безразличія, неподвижности, духовно-нравственной смерти. Вотъ такое-то состояніе дѣйствительно приводитъ человѣка къ вѣчной погибели, если только Господь Спаситель, по Своему милосердію, имиже вѣдаетъ судьбами, не воздвигнетъ его отъ смерти къ жизни, и если самъ человѣкъ, внявъ гласу благодати, окажется еще способнымъ ожить духовно-нравственно и хоть по-младенчески двигаться по длинному пути христіанской жизни. «Зѣло безразсуденъ тотъ, говоритъ преподобный Іоаннъ Лѣствичникъ, кто, слыша о вышеестественныхъ добродѣтеляхъ святыхъ отцевъ, себе отчаяваетъ: напротивъ онѣ преподаютъ тебѣ одно изъ сихъ двухъ полезнѣйшихъ наставленій: или къ ревности и подражанію возбуждаютъ преподобнымъ мужествомъ, или приводятъ тебя ко многому самоукоренію (къ глубокому зазиранію себя) и познанію сущей въ тебѣ немощи преблаженнымъ своимъ смиреніемъ»{1}. Итакъ, когда мы замѣчаемъ несоотвѣтствіе своей жизни съ высокою жизнію на землѣ святыхъ Божіихъ, съ которыми мы, при всемъ своемъ желаніи, быть можетъ никогда и не сравнимся въ добродѣланіи, не отчаяваться въ спасеніи должно намъ, а примѣромъ ихъ святой жизни возбуждать себя къ посильному подражанію ей, съ цѣлію, при помощи Божіей въ смиренномъ сознаніи своихъ немощей и слабостей, хоть что-нибудь сдѣлать добраго и угоднаго Богу.

Уныніе, упадокъ духа и отчаяніе происходятъ въ насъ отъ отсутствія терпѣнія. Мы не хотимъ мало-по малу, шагъ за шагомъ восходить отъ силы въ силу, этотъ путь намъ кажется слишкомъ продолжительнымъ, кропотливымъ, упорнымъ, требующимъ отъ насъ труда и усилій, а потому тяжелымъ. Намъ хотѣлось бы взойти на ту или иную ступень совершенства полегче вдругъ, сразу. Мы не хотимъ строить зданіе съ основанія, для утвержденія котораго нужно много копаться въ землѣ; намъ представляется вся эта работа излишнею: намъ нужно не основаніе, на которомъ можетъ прочно утвердиться зданіе, а само зданіе во всей его красотѣ. Не будемъ доказывать невозможности устроить зданіе безъ основанія, это само собою очевидно; очевидно также и то, что зданіе, построенное на непрочномъ и шаткомъ основаніи, иногда во время самой постройки падаетъ и приноситъ строителямъ не отраду и утѣшеніе, а крайнее огорченіе. Подобно этому, и желаніе наше стать на высоту духовно-нравственной жизни, часто не осуществляется потому, что у насъ нѣтъ для этого надлежащаго основанія, что мы не подготовились къ подвигамъ христіанской жизни; и Христосъ Спаситель, по Своему милосердію къ грѣшникамъ, не даетъ намъ помощи для постройки шаткаго зданія: Его помощь въ этомъ случаѣ скорѣе послужила бы къ нашему вреду, чѣмъ къ пользѣ. Все несвоевременное и преждевременное въ нашей жизни, производя скачки, выводитъ жизнь изъ ея естественнаго русла и поставляетъ ее въ положеніе неестественное; тѣмъ болѣе это нужно сказать о жизни духовно-нравственной. Человѣкъ, если заботится о своемъ спасеніи, долженъ подчиняться здѣсь строгому закону постепенности. «Временемъ, говоритъ Лѣствичникъ, оскудѣваетъ море, временемъ и терпѣніемъ по малу снискиваются нами и въ совершенство приходятъ добродѣтели»{2}. Нетерпѣніемъ, именно, пользуется врагъ нашъ – діаволъ, чтобы сбить насъ съ надлежащаго пути, по которому мы вѣрно и неуклонно можемъ идти ко спасенію. При нашей легкомысленности, неустойчивости и самомнѣніи, «бѣсы часто возбраняютъ намъ дѣлать то, что для насъ полезнѣе, а болѣе побуждаютъ предпринимать труднѣйшее»{3}. Даже находящимся въ иночествѣ, проходящимъ жизнь подъ руководствомъ опытныхъ руководителей, діаволъ часто влагаетъ желаніе всевозможныхъ добродѣтелей, превышающихъ ихъ силы, и совѣтуетъ приниматься не по разуму за дѣянія, для нихъ несвойственныя и неудобовыполнимыя. «Загляни, говоритъ Лѣствичникъ, въ умъ неискусныхъ послушниковъ, и обращеши тамо мысль заблужденную (прельщенный разумъ): обрящеши въ нихъ желаніе безмолвія, великаго пощенія, неразвлекаемыя отъ помысловъ молитвы, совершеннаго освобожденія отъ тщеславія, незабвеннаго памятованія смерти, умиленія всегдашняго, безгнѣвія совершеннаго, молчанія глубокаго, цѣломудрія (чистоты душевной и тѣлесной) превосходнѣйшаго. Сихъ добродѣтелей, по особенному Божію промыслу, въ началѣ не имѣя, они безразсудно прескакиваютъ чрезъ предлежащія имъ степени, будучи обольщены врагомъ, который внушаетъ имъ искати сихъ совершенствъ прежде времени съ тѣмъ, чтобы, не пребывше (не претерпѣвше) въ приличномъ ихъ мѣрѣ подвигѣ, и въ свое время оныхъ не получили»{4}.

Такимъ образомъ человѣкъ, желающій быть по жизни христіанской выше того, что онъ есть на самомъ дѣлѣ, губитъ самого себя. Преждевременно принимаясь за труды подвижничества, свойственные людямъ болѣе или менѣе совершеннымъ, испытаннымъ въ борьбѣ съ искушеніями, опытнымъ въ духовно-нравственной жизни, человѣкъ можетъ дойти только до того, что чрезъ болѣе или менѣе продолжительное время, убѣдившись въ своей слабости и немощности на этомъ пути, признаетъ себя неспособнымъ вообще къ трудамъ христіанской жизни, упадетъ духомъ и откажется отъ всякой мысли о христіанскомъ усовершенствованіи. «Не думайте о себѣ болѣе, говоритъ апостолъ, нежели должно думать; но думайте скромно, по мѣрѣ вѣры, какую каждому Богъ удѣлилъ» (Римл. 12, 3). Пусть каждый старается быть тѣмъ, кто онъ есть на самомъ дѣлѣ, не преувеличивая безразсудно по увлеченію своихъ силъ и не умаляя ихъ. Кто хочетъ служить Господу Богу, тотъ, при постоянной молитвѣ о помощи свыше, въ смиреніи сердца пусть трудится надъ своимъ усовершенствованіемъ и пусть будетъ терпѣливымъ даже въ томъ случаѣ, когда не только не достигаетъ скоро желаемаго, но и идетъ къ нему медленно, съ препятствіями, съ остановками, съ уклоненіями отъ надлежащаго пути, даже съ паденіями. Можетъ быть это непріятно и обидно для человѣческаго самолюбія и самомнѣнія? Такъ и быть должно; и то, и другое – не пособники истинно-христіанской жизни и нашего спасенія, а злѣйшіе враги той и другаго.

Строгости внѣшняго подвижничества должно соотвѣтствовать состояніе силъ человѣческаго духа. Когда мысль устремилась къ подвижничеству, сердце возлюбило его и воля возжелала, твердо рѣшившись на всѣ подвиги, сопряженные съ нимъ, тогда только можно приниматься за начало дѣла, подъ условіемъ постоянной борьбы съ грѣховными склонностями, привычками, желаніями, страстями, пристрастіями, – словомъ, со всѣмъ тѣмъ, что составляетъ принадлежность ветхаго человѣка. Въ началѣ непремѣнно нужно самоограниченіе, а большее впереди. «Прежде возгрѣй (въ себѣ) духъ ревности, говоритъ одинъ изъ современныхъ отшельниковъ-подвижниковъ, а потомъ налагай на себя строгости: ибо въ такомъ случаѣ есть въ тебѣ внутренняя новая сила, способная съ пользою выдержать ихъ. Если же, не имѣя этой ревности, возьмешься за строгости, увлекаясь или примѣромъ другихъ, или показностью подвижничества, то не въ пользу это будетъ. Не много еще продержишься въ этой строгости, а потомъ ослабѣешь и бросишь. И будетъ тебѣ еще хуже, чѣмъ было прежде. Строгость безъ внутренняго духа – то же, что заплата изъ сырцоваго полотна на ветхой одеждѣ, или вино новое въ старыхъ мѣхахъ. Заплата отпадаетъ, и дыра дѣлается больше, и вино прорываетъ мѣха, и само пропадаетъ, и мѣхъ дѣлается негожимъ. Это, впрочемъ, не значитъ, что строгости негодны, а внушается только, что надо начинать ихъ въ порядкѣ. Надобно сдѣлать, чтобы потребность ихъ шла извнутрь, чтобы они удовлетворяли сердцу, а не тѣснили только совнѣ, какъ гнетъ»{5}.

Хуже всего то, когда человѣкъ по внутренней жизни теплохладный, равнодушный, небрежный, нерадивый, неразумно и легкомысленно принимается за строгую подвижническую жизнь, съ цѣлію стать безъ труда наравнѣ съ тѣми, которые трудились и трудятся во всю свою жизнь, а быть можетъ и превзойти ихъ. О такихъ лицахъ Лѣствичникъ говоритъ: «мужъ нерадивый да не прикасается подвиговъ (свойственныхъ лицамъ, пріуготовившимъ себя къ тому), чтобы ему и того самаго, что дѣлаетъ, отчаявшись, не расточить»{6}. Но отсюда, понятно, не слѣдуетъ, что человѣкъ нерадивый правъ предъ Богомъ въ своей косности къ добродѣланію. Нѣтъ, нерадѣніе человѣка о христіанской жизни, равно какъ и ложное сознаніе своего безсилія въ отношеніи къ добродѣтели не только не могутъ служить ему оправданіемъ въ бездѣйствіи, но, напротивъ, навлекаютъ на него тяжкое осужденіе. Вѣрно, что Господь Богъ ни отъ кого ничего не требуетъ сверхъ силъ; но вѣрно также и то, что Онъ безусловно требуетъ, чтобы человѣкъ нелѣностно дѣлалъ все, что возможно дѣлать для его силъ, вспомоществуемыхъ благодатію. Похваливъ рабовъ, получившихъ пять и два таланта за ихъ посильное пріобрѣтеніе, Господь Іисусъ Христосъ не только не одобрилъ раба, скрывшаго талантъ, за то, что онъ соблюлъ его сохранно, не сдѣлавъ изъ него никакого употребленія, но даже строго осудилъ и изрекъ наказаніе за лѣность и нерадѣніе. Посему пусть никто не ограничивается въ дѣлѣ христіанской жизни одними благими желаніями и намѣреніями, хотя бы и искренними, а всякій пусть дѣлаетъ то, что возможно для него. «Правда, говоритъ Лѣствичникъ, что Богъ во всемъ на предложеніе (намѣреніе благое) взираетъ: однако въ томъ человѣколюбно ищетъ отъ насъ и дѣланія, что соразмѣрно силамъ нашимъ. Великъ есть тотъ, кто никакого добраго дѣла, силамъ его соотвѣтствующаго, не оставляетъ: но большій тотъ, кто со смиреніемъ и на превышающія силу его дѣла покушается»{7}.

Никто пусть не утверждаетъ, что у него нѣтъ ни одного таланта, чтобы производить духовную куплю на торжищѣ земной жизни, что у него совершенно нѣтъ силъ къ исполненію заповѣдей Божіихъ; что онъ настолько слабъ и безсиленъ, что не можетъ ступить и на одну ступень безконечной лѣстницы христіанскихъ добродѣтелей. Господь никого не обдѣлилъ соотвѣтственными силамъ каждаго дарами. У каждаго что-нибудь да есть. Если же кто говоритъ, что у него ничего нѣтъ, тотъ лжетъ предъ самимъ собою, предъ Богомъ и людьми. Лѣность, безпечность и нерадѣніе раждаютъ ложное сознаніе въ совершенномъ безсиліи. «Изъ получившихъ отъ Господа жизнь, говорилъ преосвященный Ѳеофанъ, никто не можетъ сказать, что у него нѣтъ ни одного таланта: всякій имѣетъ что-нибудь, да не одно еще: всякому, стало быть, есть чѣмъ торговать и дѣлать прибытокъ. Не озирайся по сторонамъ и не считай, что получили другіе, а къ себѣ присмотрись хорошенько и поточнѣе опредѣли, что въ тебѣ есть и что можешь пріобрѣсть на то, и потомъ дѣйствуй по этому плану безъ лѣности. На судѣ не будутъ спрашивать, почему не пріобрѣлъ ты десять талантовъ, когда имѣлъ только одинъ, и даже не спросятъ, почему на свой одинъ талантъ пріобрѣлъ только одинъ, а скажутъ: что ты пріобрѣлъ – талантъ, полталанта, или десятую часть его? И награда будетъ не по тому, что ты получилъ, а по тому, что пріобрѣлъ. Ничѣмъ нельзя будетъ оправдаться – ни незнатностью, ни бѣдностью, ни необразованностью. Когда этого не дано, и спроса о томъ не будетъ. Но у тебя были руки и ноги: скажи же, спросятъ, что ты пріобрѣлъ ими? Былъ языкъ: что имъ пріобрѣлъ»{8}.

Люди, живущіе въ мірѣ и желающіе по примѣру святыхъ Божіихъ работать Господу, съ искреннимъ или притворнымъ сожалѣніемъ часто печалуются о томъ, что міръ не только не представляетъ для нихъ удобствъ, способовъ и средствъ къ созиданію спасенія, но, напротивъ, поставляетъ имъ въ выполненіи ихъ желанія и стремленія всевозможныя препятствія и задержки. Одинъ говоритъ, что ему некогда даже подумать объ исполненіи заповѣдей Божіихъ и о спасеніи своей души, потому что въ рукахъ его находится обширное производство разныхъ предметовъ жизненнаго потребленія или обширная торговля, требующая постоянныхъ хлопотъ, заботъ, счетовъ и расчетовъ; тогда какъ другой утверждаетъ то же потому, что онъ настолько бѣденъ и неимущъ, что все время долженъ употреблять на заботы о кускѣ насущнаго хлѣба. Иной указываетъ на разныя обязанности – государственныя, общественныя, какъ на причину, отвлекающую его мысль и чувство отъ богоугожденія; другой видитъ препятствіе къ тому въ семейныхъ обязанностяхъ. Иные жалуются на разнаго рода соблазны, находящіеся въ мірѣ и противъ воли человѣка заставляющіе его уклоняться отъ христіанской жизни. «Пропали и погибли мы, бѣдные, восклицаютъ многіе въ мірскихъ заботахъ и суетѣ». Но развѣ не Господня земля? Развѣ не Господь воздвигаетъ на ней и богатаго, и бѣднаго, и сильнаго, и слабаго? Развѣ не Господь устрояетъ разныя служенія для людей и даетъ потребные всѣмъ дары? Зачѣмъ пропадать и погибать живущимъ въ мірѣ, когда Христосъ Спаситель, пришедшій на землю грѣшниковъ спасти, не хочетъ, чтобы кто-либо погибъ, но чтобы всѣ пришли въ познаніе истины, покаялись во грѣхахъ и получили жизнь вѣчную? Не мѣсто, не среда, не званіе спасаютъ человѣка, а благодать Божія, дарованная заслугами Христовыми.

Въ сонмѣ святыхъ, память которыхъ чтится Православною Церковію, находятся лица всѣхъ званій и состояній. Здѣсь есть люди, и отрекшіеся отъ міра, жившіе въ монастыряхъ и пустыняхъ, и проводившіе жизнь въ мірѣ; есть богатые, есть и бѣдные; есть знатные и незнатные, начиная съ царей и оканчивая послѣднимъ рабомъ; есть иноки, желавшіе по смиренію жить въ полной неизвѣстности; есть и епископы, стоявшіе на свѣщницѣ, да свѣтятъ всѣмъ. Но земной Церкви Христовой извѣстны имена не всѣхъ членовъ Церкви, торжествующей на небѣ. Сколько есть святыхъ, имена которыхъ Господу Богу благоугодно было сокрыть въ неизвѣстности. Сколько есть праведниковъ, въ тиши и неизвѣстности проводившихъ богоугодную жизнь и содѣвавшихъ свое спасеніе среди мірской и семейной жизни. Ихъ скромная жизнь не обращала на себя посторонняго вниманія, никому не бросалась въ глаза, хотя и была высока. Преподобному Макарію Египетскому, великому между подвижниками, получившему отъ Бога такой даръ, что на гласъ его отвѣчали мертвые, когда того требовала польза вѣры или благо ближнихъ, Господь открылъ разъ, что въ одномъ городѣ есть двѣ женщины, которымъ онъ еще не уподобился въ добродѣтеляхъ. Что же это были за женщины? И чѣмъ онѣ были столь высоки, что Господь указалъ на нихъ, какъ на примѣръ истинно-христіанской жизни, такому великому подвижнику, какимъ былъ Макарій? «Мы двѣ снохи, – скромно и смиренно отвѣчали эти двѣ замѣчательныя женщины на вопросъ Макарія о ихъ жизни, – супруги родныхъ братьевъ; пятнадцать лѣтъ живемъ вмѣстѣ, и въ это время ни одного досаднаго слова другъ отъ друга не слыхали; не имѣемъ дѣтей; а если Господь дастъ ихъ, то первое наше попеченіе будетъ молить Его, чтобы помогъ воспитать ихъ въ вѣрѣ и благочестіи; съ рабами поступаемъ ласково. Неоднократно совѣтовались между собою вступить въ ликъ святыхъ дѣвъ (въ иночество): но не могли испросить на то позволенія супруговъ. Чувствуя ихъ къ намъ любовь, мы рѣшили остаться съ ними и служить имъ утѣшеніемъ. Мы положили на сердцѣ своемъ убѣгать шумныхъ бесѣдъ, чаще бывать дома и заниматься хозяйствомъ»{9}. Кто же препятствуетъ всякому жить въ мірѣ такъ, какъ жили эти женщины? Что кому препятствуетъ, подобно этимъ женщинамъ, исполнять безукоризненно свои обязанности во славу Божію и имѣть со всѣми миръ и любовь? Кто препятствуетъ человѣку стяжать себѣ смиреніе, покорность Промыслу Божію, незлобіе, сознаніе предъ Богомъ своего недостоинства и духъ молитвенный? А все это и составляетъ основу, на которой, при вѣрѣ во Христа, должно созидаться наше спасеніе.

Непониманіе сущности христіанской жизни иногда заставляетъ людей жаловаться на міръ, какъ на поставляющій ихъ въ невозможность жить по-христіански и содѣлать свое спасеніе. Но можно и въ мірѣ жить, не любя міра и того, что въ немъ, т. е., грѣха и своей злой воли, при которыхъ и иночество, и монастырь, и даже отшельничество не будетъ лучше міра. «Слышалъ я отъ нѣкіихъ, – говоритъ Лѣствичникъ, – въ мірѣ нерадиво живущихъ, вопросившихъ меня сице: како мы, имуще женъ, и будучи обязаны житейскими (мірскими) попеченіями, можемъ подражать монашескому житію? Симъ изрекъ я въ отвѣтъ слѣдующее: вся, елика можете творити благая, сотворите. Удержите языкъ свой отъ злословія и лжи, руки отъ хищенія и татьбы, умъ отъ превозношенія и презорства: изжените изъ сердецъ своихъ всякую ненависть, не устраняйтесь отъ церковнаго сонма (христіанскаго общенія); къ нуждающимся будьте сострадательны и милосерды, никого не соблазняйте, къ чужой части не прикасайтесь... Аще тако сотворите, недалече будете отстоять отъ царствія небеснаго»{10}. Примѣтьте: все это говоритъ великій изъ подвижниковъ, прошедшій всевозможныя поприща и опытной, и созердательной подвижнической жизни. И эта жизнь къ концѣ концовъ привела его къ такому заключенію: «хотя безстрастными не всѣ быти могутъ: однако спастися и съ Богомъ примириться всѣмъ не невозможно»{11}.

Первоисточникъ христіанской, спасающей человѣка, жизни – одинъ, какъ – одинъ Богъ и Отецъ всѣхъ. Это есть Христосъ Іисусъ, даровавшій намъ упованіе жизни вѣчной. Все отъ Него исходитъ, и все къ Нему возвращается, какъ въ средоточіе жизни. Отъ Него исходитъ жизнь, Имъ управляется, указаннымъ Имъ путемъ идетъ и совершается. Безъ Него не было бы жизни, какъ безъ солнца не было бы свѣта и теплоты. «Азъ есмь путь и истина и животъ, говоритъ о Себѣ Господь Іисусъ: никто же пріидетъ ко Отцу, токмо мною» (Іоан. 14, 6). Но хотя Первоисточникъ жизни одинъ, однако жизнь христіанская развѣтвляется на множество путей добродѣтели: и солнце одно, однако же посылаетъ отъ себя безчисленное множество лучей, которые объединяются въ немъ, какъ въ своемъ средоточіи. «Многія суть и благочестія, и погибели пути, говоритъ Лѣствичникъ: почему нерѣдко бываетъ, что для одного неудобный и противный путь другому благопоспѣшенъ и полезенъ, и при всемъ томъ обоихъ идущихъ намѣреніе Богу угодно»{12}, потому что оба, хотя и разными путями, стремятся къ одной и той же цѣли. «Всѣ добродѣтели, – говоритъ авва Нисѳерой, другъ св. Антонія Великаго, между собою равны. Свящ. Писаніе объявляетъ, что Авраамъ былъ страннолюбецъ, и Господь возлюбилъ его. Илія провождалъ житіе пустынное, и Господь возлюбилъ его. Нееманъ былъ праведный вельможа, и Господь возлюбилъ его. Іуда Маккавей проливалъ кровь свою за отечество, и Господь возлюбилъ его. Мардохей былъ вѣрный рабъ царя персидскаго, и Господь возлюбилъ его»{13}. «Всякій родъ тварей, по словамъ Лѣствичника, имѣетъ многія различія. Равнымъ образомъ и святые подвижники имѣютъ различія преуспѣяній и произволеній»{14}. «Не всѣ и не все стяживаютъ въ равной мѣрѣ. Въ иныхъ большую силу имѣетъ слово, нежели дѣло, а въ другихъ напротивъ дѣло превосходнѣе слова»{15}. И «между безстрастными одинъ другаго бываетъ безстрастнѣе»{16}. «Всѣ сотворенныя существа отъ Создателя получили и порядокъ, и начало, а инымъ и конецъ предназначенъ; но добродѣтели конецъ безконеченъ»{17}.

Не всѣ получаютъ одинаковыя природныя дарованія: одинъ получаетъ пять талантовъ, другой два, третій одинъ. Не всѣмъ даются одинаковые и въ одинаковой мѣрѣ и дары Святаго Духа. Дары Духа различны, хотя Духъ одинъ и тотъ же. Кому больше дано, тотъ способенъ и дѣлать больше. Эти различія дарованій – дѣло не случайное; они опредѣлены Богомъ для осуществленія должнаго порядка и благоустройства міра и жизни. Въ соотвѣтствіи съ полученными дарованіями каждый изъ насъ долженъ избирать тотъ или иной путь христіанской жизни. «Къ какой добродѣтели болѣе наклонна душа твоя, говоритъ авва Нисѳерой, – въ оной и упражняйся во славу Божію, и спасенъ будешь»{18}. Но прикасайся къ сей добродѣтели не легкомысленно, не по минутному увлеченію, не по примѣру только другихъ, а по тщательномъ разслѣдованіи своихъ силъ, свойствъ добродѣтели и того труда, съ какимъ сопряжено упражненіе въ ней, и по твердому и неуклонному рѣшенію воли служить Господу. «Хотящій Христу поработати истинно, говоритъ Лѣствичникъ, прежде всего да испытуютъ какъ пособіемъ отцовъ духовныхъ, такъ и собственнымъ разсужденіемъ, какія приличнѣе избрать мѣста и образы жизни, способы и обученія. Кійждо да разсмотритъ, какое жительство для него полезнѣе, по свойствамъ и качествамъ»{19}. Пусть каждый, желающій поработать Господу, избираетъ себѣ для подражанія жизнь того именно святаго, добродѣтели котораго болѣе всего любезны его сердцу, и опытами и указаніями сей жизни пусть руководится.

Начало, продолженіе и конецъ каждаго добраго дѣла, вѣнчающій успѣхомъ наши труды, зависятъ отъ благословенія Божія, а Божіе благословеніе привлекается на наши дѣла молитвою. Это особенно нужно имѣть въ виду при избраніи рода жизни и дѣятельности начинающимъ или хотящимъ начать служить Богу. Прежде чѣмъ вступать на поприще той или иной добродѣтели, человѣкъ долженъ съ искреннимъ усердіемъ молиться Господу Богу, чтобы Онъ указалъ ему путь, которымъ идти, утвердилъ и укрѣпилъ на немъ, помогъ бороться со всѣми трудностями п искушеніями, могущими встрѣтиться на этомъ пути, даровалъ силу побѣждать ихъ, и, наконецъ, вѣдомыми Ему одному судьбами, привелъ къ спасенію. Иначе начинаніе будетъ вотще. По при этомъ пусть никто не обольщаетъ себя увѣренностью сразу получить все то, чего проситъ, не потому, чтобы Богъ не внималъ молитвѣ, а потому, что Онъ, по сокрытымъ отъ насъ цѣлямъ, иногда медлитъ исполненіемъ нашихъ прошеній. «Да не скорбимъ, говоритъ Лѣствичникъ, когда въ прошеніяхъ нашихъ ко Господу до времени услышаны не бываемъ. Всѣ, чего-либо у Господа просящіе и непріемлющіе, конечно по которой-нибудь изъ сихъ причинъ того не получаютъ: или что прежде времени просятъ, или не по достоинству и съ тщеславіемъ; или потому, что, получивше, возгордились бы, или потому, что по исполненіи ихъ желанія впали бы въ нерадѣніе»{20}.

Но какимъ бы путемъ ни шелъ человѣкъ въ христіанской жизни, въ какихъ бы добродѣтеляхъ ни упражнялся, онъ долженъ бояться самомнѣнія, гордости, тщеславія, какъ самыхъ хитрыхъ, тонкихъ, коварныхъ и потому опаснѣйшихъ враговъ своихъ, губящихъ все доброе даже въ такихъ христіанскихъ дѣятеляхъ, которые сподоблялись и сподобляются отъ Бога великихъ благодатныхъ дарованій. Эти враги являются въ душѣ человѣка часто внезапно, вслѣдствіе того, что онъ, смотря на свои труды и придавая имъ слишкомъ большую цѣну, или не хочетъ видѣть въ себѣ недостатковъ и грѣховъ, или не придаетъ имъ большаго значенія, и потому не сокрушается о нихъ. Между тѣмъ сознаніе своихъ грѣховъ и сокрушеніе о нихъ, служа началомъ христіанской жизни, должны сопутствовать и всей дальнѣйшей дѣятельности человѣка до конца его земной жизни: они только предохранятъ человѣка отъ страшныхъ грѣховъ самомнѣнія, гордости и тщеславія и дадутъ ему возможность не лишиться за свое дѣланіе награды отъ Бога, такъ какъ безъ смиренномудрія никакіе подвиги человѣческіе не имѣютъ предъ Богомъ цѣны. «Какія бы великія жительства мы ни проходили, говоритъ Лѣствичникъ, но если болѣзненнаго сердца не стяжали, то всѣ оные роды жизни притворны суть и суетны»{21}. Итакъ, постоянно видѣть въ себѣ грѣхи и не примѣчать добродѣтелей – вотъ правило для всѣхъ, желающихъ проводить христіанскую жизнь. «Кто, будучи добродѣтеленъ, говоритъ св. Исидоръ Пелусіотъ, думаетъ, что сдѣлалъ весьма мало, тотъ за смиренномудрое о себѣ мнѣніе пріиметъ вѣнецъ свѣтлѣйшій. Хощете ли быть истинно добродѣтельными? то не вѣрьте, что вы добродѣтельны, и чрезъ то добродѣтель будетъ возростать болѣе и болѣе»{22}. Смиренномудріе, основанное на сознаніи человѣкомъ своей грѣховности предъ Богомъ, выше подвиговъ. «Видѣлъ я, говоритъ Лѣствичникъ, немощныхъ душею и тѣломъ, кои по причинѣ множества согрѣшеній принимались за подвиги, силу ихъ превышающіе, но понести оныхъ не могли, каковымъ я сказалъ, что покаяніе отъ Бога пріемлется не по количеству трудовъ, но по мѣрѣ смиренія»{23}. «Господь во всѣхъ нашихъ дѣлахъ взираетъ всегда на намѣреніе наше. И потому все то, что чуждо есть пристрастія и всякія нечистоты и дѣлается собственно Господа ради, хотя бы и не совсѣмъ было благо, однако въ добро намъ вмѣняется»{24}. Для отвлеченія самомнѣнія, гордости и тщеславія и укрѣпленія въ смиренномудріи Господь, по Своему смотрѣнію, и въ духовныхъ людяхъ оставляетъ нѣкоторыя мельчайшія страсти, «да они, за сіи легкія и почти безгрѣшныя немощи много себя укоряюще, стяжутъ чрезъ то некрадомое богатство смиренномудрія»{25}.

Но вѣнецъ всѣхъ христіанскихъ добродѣтелей есть христіанская любовь отъ чистаго сердца. Будучи самостоятельною добродѣтелью, она, какъ душа тѣло, должна проникать и всю духовно-нравственную жизнь человѣка, одушевлять всю его дѣятельность. Движимый не инымъ чѣмъ, какъ только любовію, человѣкъ можетъ восходить отъ силы въ силу во всѣхъ своихъ подвигахъ и имѣть плоды въ своемъ добродѣланіи. Безъ любви всѣ человѣческія дѣла, хотя бы съ виду они и были безукоризненно хороши, суть ни что иное, какъ искусственные цвѣты, привѣшенные къ вѣтвямъ сухаго дерева и имѣющіе малую цѣну. «Если я говорю языками человѣческими и ангельскими, говоритъ апостолъ, а любви не имѣю, то я мѣдь звенящая, или кимвалъ звучащій... Если я раздамъ все имѣніе мое, и отдамъ тѣло мое на сожженіе, а любви не имѣю, нѣтъ мнѣ въ томъ никакой пользы» (1 Евр. 13, 1-3), потому что и «Богъ (Которому служимъ) любовь есть» (1 Іоан. 4, 8). Отсюда все то, что будетъ дѣлать человѣкъ во имя любви въ Богу и ближнему, будетъ богоугодно и спасительно; напротивъ, что будетъ онъ дѣлать во имя иныхъ побужденій, то будетъ богопротивно и душевредно. Посему любовь, какъ благодатный свѣтильникъ, имѣющій начало свое въ Первосвѣтѣ, должна освящать всѣ стороны внутренняго міра человѣка-христіанина: просвѣщать его разумъ, согрѣвать и оплодотворять его сердце, воодушевлять его волю, содѣйствовать стройному и согласному развитію всѣхъ силъ его духа, сообщая послѣднему ту полноту и совершенство, къ достиженію которыхъ призванъ человѣкъ. Любовь, по слову апостола, «есть исполненіе закона» (Рим. 13, 10).

Но если ни одна изъ христіанскихъ добродѣтелей не можетъ быть усвоена человѣкомъ во всей полнотѣ и цѣлости сразу, если къ этому усвоенію нужно идти постепенно, продолжительнымъ путемъ, сопряженнымъ съ великими трудами, то само собою понятно, что не можетъ быть сразу пріобрѣтенъ и вѣнецъ всѣхъ добродѣтелей – любовь. «Достигайте любви» (1 Кор. 14, 1), говоритъ апостолъ; и этими словами даетъ онъ понять, что любовь усвояется постепенно и съ трудомъ; что дается легко и сразу, того нѣтъ нужды достигать. Восхваляя любовь, Лѣствичникъ изображаетъ такой путь восхожденія къ ея полнотѣ и всесовершенству: «уразумѣти тщуся, како видѣлъ тя (любовь) Іаковъ на лѣствицѣ утверждену. Скажи мнѣ, что значитъ видъ онаго восхожденія? Что значитъ самый образъ лѣствицы и расположеніе степеней? Жажду еще знать, коликое число есть оныхъ восхожденій (степеней), колико требуется времени для сего теченія или восхожденія? Тотъ, который тебя видѣлъ и боролся съ тобою, возвѣстилъ намъ объ однихъ токмо по оной лѣствицѣ руководителяхъ (ангелахъ), а болѣе открыли намъ ничего не благоволилъ, истиннѣе же рещи не возмогъ. Тогда она, любовь глаголю, сія царица, какъ бы съ небесе явльшися мнѣ, рекла сице: дондеже ты, о рачителю! отъ дебельства (плоти) сего не разрѣшишися, красоты моей, какова она въ себѣ есть, познати не можеши. Лѣствица же Іаковля да научитъ тебя составленію духовной лѣствицы добродѣтелей, на версѣ коей азъ есмь утверждена»{26}.

 

Іерей.

 

«Руководство для сельскихъ пастырей». 1895. Т. 2. № 25. С. 153-161; № 26. С. 181-186; № 27. С. 206-211.

 

{1} Лѣств., ст. 26, стихъ 125.

{2} Лѣств., ст. 7, ст. 20.

{3} Тамъ же, ст. 26, ст. 164.

{4} Тамъ же, ст. 4, ст. 118.

{5} Мысли еп. Ѳеофана, стр. 180-181. Барсова Сбор. по истолк. чт. Четвероеванг., т. 1, стр. 382.

{6} Лѣств., ст. 5, ст. 27.

{7} Лѣств., ст. 26, ст. 163.

{8} Мысли на кажд. день 318. Барс. Сбор. по истолков. чт. Четвероеванг, т. 2, стр. 344.

{9} Учил, благоч., ч. 1, стр. 217-219.

{10} Лѣств., ст. 1, стих. 21.

{11} Лѣств., ст. 26, стих. 82.

{12} Тамъ же, ст. 26, стих. 105.

{13} Учил. благоч., т. 2, стр. 87.

{14} Лѣств., ст. 4, стих. 23.

{15} Тамъ же, ст. 26, стих. 154.

{16} Тамъ же, ст. 29, стих. 6.

{17} Тамъ же, ст. 26, стих. 152.

{18} Учил, благоч., т. 2, стр. 87.

{19} Лѣств., ст. 1, стих. 25.

{20} Лѣств., ст. 26, стих. 59-60.

{21} Лѣств., ст. 7, стих. 64.

{22} Учил. благоч., т. 1, стр. 208.

{23} Лѣств., ст. 26, стих. 122.

{24} Тамъ же, ст. 26, стих. 118.

{25} Тамъ же, ст. 26, стих. 71.

{26} Лѣств., ст. 30, стих. 37.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: