Проф.-протоіерей Николай Гроссу – Совѣсть и нравственная жизнь христіанина.

Совѣсть, этотъ величайшій знакъ неизреченнаго промышленія о насъ Бога, есть «нѣкій, подобный искрѣ, помыслъ, имѣющій въ себѣ и свѣтъ и теплоту, – помыслъ, просвѣщающій умъ и показующій ему, что добро и что зло» (авва Дороѳей, Добротолюбіе т. 2, стр. 649). Слѣдуя закону совѣсти, многіе святые прежде писаннаго закона угодили Богу. И объ язычникахъ св. ап. Павелъ свидѣтельствуетъ, что они, не имуще закона, естествомъ законная творятъ. Но «когда люди чрезъ грѣхопаденіе закрыли и попрали совѣсть, тогда сдѣлался нуженъ законъ писанный, стали нужны св. пророки, нужно было самое пришествіе Владыки нашего Іисуса Христа, чтобы покрыть и воздвигнуть ее, чтобы засыпанную оную искру снова возжечь храненіемъ святыхъ Его заповѣдей» (тамъ же). Такъ какъ, далѣе, и просвѣщенные свѣтомъ евангельской истины часто своею нечестивою жизнью заглушаютъ въ себѣ совѣсть и остаются вслѣдствіе этого безъ надежнаго руководителя въ дѣлѣ богоугожденія, то св. Церковь Христова предлагаетъ своимъ чадамъ для ихъ нравственнаго очищенія свои спасительныя таинства и – въ частности – таинство покаянія и исповѣди, и такимъ образомъ постоянно поддерживаетъ внутри насъ горѣніе божественнаго свѣтильника нашей души. «Грѣхъ низлагаетъ совѣсть, а покаяніе служитъ ей жезломъ въ возстанію» (св. Ефремъ Сир., Доброт. 2, 374). Но есть, къ сожалѣнію, непокоривіи люди, которые хотѣли бы возвести совѣсть даже падшаго человѣка на степень чего-то безусловно непогрѣшимаго, а потому и единственно обязательнаго въ дѣлахъ благочестія, и вслѣдствіе этого отрицательно относятся въ церковно-религіознымъ, а иногда и вообще ко всякаго рода узаконеніямъ, устанавливающимъ проявленія нашей воли, такъ сказать, совнѣ признавая эти узаконенія бременемъ тяжкимъ и неудобоносимымъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ якобы и неестественнымъ стѣсненіемъ свободы совѣсти. Такое печальное недоразумѣніе въ вопросѣ объ истинномъ значеніи совѣсти, какъ руководительницы въ нашей религіозно-нравственной жизни, зависитъ отъ неправильнаго взгляда на самую совѣсть.

Что же такое совѣсть?

«Совѣсть есть голосъ Божій въ человѣкѣ». «Совѣсть есть внутренній судья нашихъ помысловъ и дѣйствій». «Совѣсть есть естественный нравственный законъ, написанный Творцомъ на скрижаляхъ нашего сердца и данный намъ въ руководство къ благочестивой жизни». Всѣ эти и подобныя опредѣленія, хотя и заключаютъ въ себѣ несомнѣнную истину, тѣмъ не менѣе выражаютъ ее не всесторонне и притомъ настолько обще, что не даютъ вполнѣ отчетливаго представленія о предметѣ. Правда, здѣсь и невозможно достигнуть точнаго опредѣленія понятія: въ жизни нашего духа совѣсть, подобно сознанію въ области ума, есть явленіе простое, ни на какія составныя части не разложимое, возникающее непосредственно изъ самаго существа нашей человѣческой природы и стоящее внѣ всякой зависимости отъ многообразныхъ явленій нашего внутренняго міра, а ко всему этому и неопредѣлимое, въ своемъ существѣ. Но совѣсть можетъ и должна быть разъяснена со стороны своихъ внѣшнихъ проявленій въ душѣ человѣческой. Итакъ, въ какихъ явленіяхъ обыкновенно обнаруживается совѣсть человѣка?

Когда первые люди согрѣшили, преступивъ заповѣдь Божію о невкушеніи отъ плодовъ древа познанія добра и зла, то они, по свидѣтельству бытописателя, разумѣша, яко нази бѣша, и сотвориша себѣ препоясанія... и скрыстася отъ лица Господа Бога. На вопросъ Господа: Адаме, гдѣ ecи, Адамъ отвѣтилъ: гласъ слышахъ Тебе ходяща въ рай, и убояхся, яко нагъ есмъ, и скрыхся (Быт. 3, 7-10). Это – первое проявленіе совѣсти въ человѣкѣ, и оно довольно опредѣленно указываетъ въ дѣятельности послѣдней три существенныя стороны, имѣющія отношеніе къ тремъ главнымъ силамъ человѣческой души – уму, чувству и волѣ. Прародители наши, во-1-хъ, разумѣша, яко нази бѣша, т. е., безпорядочныя движенія своей плоти признали грѣховными, ясно постигнувъ умомъ, что добро и что зло; во-2-хъ, сотвориша себѣ препоясанія, т. е., почувствовали безпокойство и стыдъ и увидѣли необходимость закрыть свое тѣло; наконецъ, въ-3-хъ, они убоялись и скрылись, т. е., у нихъ появилось тяжелое сознаніе безусловной зависимости ихъ воли отъ высочайшей воли Творца, выразившееся въ томъ, что страхъ наказанія сталъ угнетать ихъ душу, и они попытались скрыться отъ лица Господа. Эти три стороны въ обнаруженіи совѣсти слѣдуетъ считать существенными.

Познавательная сторона совѣсти, какъ мы видимъ на примѣрѣ первыхъ людей, проявляется въ нравственной жизни, какъ разумѣніе того, что добро и что зло. Разумѣніе это имѣетъ ту замѣчательную особенность, отличающую его отъ обыкновеннаго человѣческаго познанія, что оно дается намъ непосредственно и для своего возникновенія не нуждается ни въ какихъ предварительныхъ размышленіяхъ или соображеніяхъ ума. Нравственное сужденіе есть непосредственно открывающееся человѣку опознаніе извѣстнаго явленія съ нравственной стороны, – опознаніе, имѣющее своимъ единственнымъ основаніемъ присущее человѣческой природѣ тяготѣніе къ нравственно-доброму, или нравственное чутье. Чтобы опредѣленнѣе понять характеръ такъ называемыхъ нравственныхъ сужденій, обратимся снова къ примѣру прародителей. Прародители получили отъ Бога положительную заповѣдь о невкушеніи отъ плодовъ древа познанія добра и зла, на постоянномъ исполненіи которой они должны были развивать свои нравственныя силы. Но эта заповѣдь не была чѣмъ-либо стороннимъ по отношенію къ нравственнымъ потребностямъ человѣческой природы; она вполнѣ согласовалась съ ними и служила только внѣшнимъ выраженіемъ того, къ чему человѣкъ, по свойству своей еще неиспорченной души, естественно долженъ былъ стремиться. Отсюда и нарушеніе заповѣди должно было сознаваться первыми людьми, съ одной стороны, какъ преслушаніе воли Божіей, а съ другой – какъ измѣна самой природѣ своей, какъ уклоненіе отъ того, чего требовало самое существо ихъ духа. Поэтому и бытописатель говоритъ, что они разумѣша, яко нази бѣша, т. е., воочію убѣдились, что грѣхъ не соотвѣтствуетъ ихъ богоданной природѣ, такъ какъ вноситъ въ нее мучительный разладъ. Такимъ образомъ познавательная сторона совѣсти проявляется, какъ ясное различеніе между добромъ и зломъ, основанное на непосредственномъ пониманіи природы того и другаго. По этой сторонѣ совѣсть и называется въ Евангеліи окомъ и свѣтильникомъ души. Свѣтильникъ тѣлу, говоритъ Господь, есть око; аще убо будетъ око твое просто, все тѣло твое свѣтло будетъ: аще ли око твое лукаво будетъ, все тѣло твое темно будетъ (Матѳ. 6, 22. 23). Какъ свѣтъ все освѣщаетъ и око все видитъ, такъ и совѣсть, всѣ помышленія и дѣла человѣка пересматривая и обсуждая, выясняетъ и опредѣляетъ, что должно дѣлать и отъ чего слѣдуетъ удержаться. У древнихъ же христіанскихъ подвижниковъ совѣсть прямо называется естественною разсудительностью (φυσικὴ διάκρισις) или умомъ (νοῦς). «Есть вѣдѣніе естественное и есть вѣдѣніе духовное, говоритъ св. Исаакъ Сиріанинъ. Вѣдѣніе естественное различаетъ добро отъ зла, и оно именуется естественною разсудительностью, которою естественно, безъ науки распознаемъ добро отъ зла. Сію разсудительность Богъ вложилъ въ разумную природу; при помощи же науки она получаетъ приращеніе и пополненіе. Нѣтъ человѣка, который бы не имѣлъ ея. Это есть сила естественнаго вѣдѣнія въ разумной душѣ, которая (сила) приводится въ ней (душѣ) непрестанно въ дѣйствіе» (Доброт. 2, 794). А св. Антоній Великій поучаетъ своихъ учениковъ: «когда у кого нѣтъ разсудительности, тогда дѣла его и помышленія, не будучи строго обсуждаемы, текутъ, какъ течется, и тутъ врагъ успѣваетъ подставить ему кажущееся добро вмѣсто истиннаго, и, прикрывая имъ ровъ или сѣть, ввергаетъ въ нихъ и погубляетъ его» (Доброт. 2, 149).

Проявляясь въ умѣ, какъ естественное вѣдѣніе или естественная разсудительность, совѣсть одновременно съ этимъ обнаруживаетъ себя такъ или иначе въ области воли и чувства. Въ отношеніи къ дѣятельности человѣческой воли совѣсть есть прямое, непосредственное сознаніе зависимости отъ того внутренняго голоса, который говоритъ уму, что добро и что зло. Показанія этого голоса выступаютъ предъ волею, какъ божественный законъ, предъявляющій безусловныя требованія къ исполненію. И сколько бы воля наша ни боролась съ этими требованіями, сколько бы она ни силилась вырваться изъ стѣсняющихъ ее нравственныхъ оковъ, она никогда этого сдѣлать не можетъ: совѣсть предписываетъ ей законы съ велѣніемъ божественнымъ. «Совѣсть имѣетъ естественное къ Богу стремленіе (стоитъ за Бога и все Божіе), и отвергаетъ вкравшуюся прелесть», говоритъ св. Ефремъ Сиріанинъ (Доброт. 2, 375). А св. авва Дороѳей пишетъ: «совѣсть всегда сопротивляется злой волѣ нашей и напоминаетъ намъ, что мы должны дѣлать, но не дѣлаемъ, и если, что не должны дѣлать, дѣлаемъ, осуждаетъ насъ. Посему Господь и назвалъ ее соперникомъ, и заповѣдуетъ намъ: буди увѣщаваяся съ соперникомъ твоимъ, дондеже еси на пути съ нимъ (Матѳ. 5, 25), т. е., въ мірѣ семъ» (тамъ же, 650).

Въ грѣшномъ, неоправданномъ еще благодатію Христовою, человѣкѣ сознаніе зависимости своей воли отъ нравственныхъ велѣній совѣсти, по свидѣтельству св. ап. Павла, выражается сколько въ чувствѣ долга или заповѣди: ты долженъ, столько же и въ чувствѣ своей немощи, безсилія исполнить эту заповѣдь и происходящаго отсюда внутренняго разлада съ самимъ собою или съ тѣмъ, что апостолъ называетъ «внутреннимъ человѣкомъ». «Я нахожу законъ, что, когда хочу дѣлать доброе, прилежитъ мнѣ злое. Ибо по внутреннему человѣку нахожу удовольствіе въ законѣ Божіемъ: но въ членахъ моихъ вижу иной законъ, противоборствующій закону ума моего и дѣлающій меня плѣнникомъ закона грѣховнаго, находящагося въ членахъ моихъ. Бѣдный я человѣкъ! Кто избавитъ меня отъ сего тѣла смерти» (Римл. 7, 21-24)? Такимъ образомъ, въ грѣшникѣ живутъ какъ бы два человѣка – одинъ небесный, духовный, соуслаждающійся закону совѣсти, а другой – грѣшный, земной, плотской, противодѣй ствующій этому закону. Между ними происходитъ борьба, отображающаяся въ совѣсти, какъ сознаніе безсилія воли привести жизнь одного въ строгое соотвѣтствіе съ требованіями другаго.

Что касается, наконецъ, чувствователъной стороны нашей внутренней жизни, то здѣсь совѣсть проявляется, какъ непрестанно бодрствующій и нелицепріятный судья, награждающій добрыя дѣйствія чувствомъ внутренняго мира, довольства, радости, а дѣйствія злыя наказывающій – чувствомъ стыда, безпокойства, унынія. О чувствованіяхъ второго рода, весьма разнообразныхъ по частнымъ оттѣнкамъ, преп. Исаакъ Сиріанинъ говоритъ слѣдующее: «за естественнымъ вѣдѣніемъ въ человѣкѣ послѣдуетъ – всегдашнее уязвленіе совѣсти, – непрестанное памятованіе смерти и нѣкая мучительная забота, продолжающаяся до самаго его исхода, а послѣ сего печаль, унылость, страхъ Божій, естественная стыдливость, печаль о прежнихъ грѣхахъ своихъ» (Доброт. 2, 795). Значеніе этого «уязвленія совѣсти» для нравственнаго усовершенствованія человѣка настолько велико, что св. Іоаннъ Златоустъ о немъ выражается такъ: «оно есть какъ бы нѣкоторый якорь, не допускающій насъ совершенно погрузиться въ бездну грѣха» (Творен., т. 1, ч. 2, стр. 828). Проявляетъ оно свое дѣйствіе въ насъ какъ при совершеніи извѣстнаго поступка, такъ и до совершенія, и по совершеніи, – особенно же по совершеніи. Тотъ же св. отецъ по этому поводу говоритъ: «при самомъ совершеніи грѣха мы, упоенные удовольствіемъ, бываемъ не такъ чувствительны (къ упрекамъ совѣсти); но когда преступленіе сдѣлано и окончено, тогда особенно, за исчезнувшимъ удовольствіемъ, наступаетъ язвительное чувство раскаянія» (тамъ же). Особенно же мучительно бываетъ «уязвленіе совѣсти, когда грѣшника постигаютъ какія-нибудь внѣшнія бѣдствія, въ которыхъ онъ склоненъ видѣть наказаніе за содѣянные грѣхи». Св. Ефремъ Сиріанинъ говоритъ: «приходитъ ли кто въ страхъ, находясь въ темнотѣ, совѣсть обличаетъ, что это по причинѣ грѣха, ибо Писаніе говоритъ: бѣгаетъ нечестивый ни единомуже гонящу (Притч. 28, 1). Или на кораблѣ будетъ кто приведенъ въ смятеніе бурнымъ волненіемъ моря, совѣсть напоминаетъ ему нечестіе его. Или при землетрясеніи приводитъ она на мысль беззаконія» (Доброт. 2, 375). «Уязвленіе совѣсти» имѣетъ мѣсто въ нашей душѣ не только тогда, когда мы сами грѣшимъ, но и когда другіе грѣшатъ подобно намъ. Преступникъ чувствуетъ какъ бы на себѣ удары, когда слышитъ, что другихъ обвиняютъ въ преступленіяхъ, которыя и онъ совершилъ. Въ данномъ случаѣ совѣсть напоминаетъ ему объ его собственныхъ грѣхахъ. То же бываетъ и относительно добрыхъ дѣлъ: когда другіе прославляются и увѣнчиваются, – и всѣ праведники радуются и восхищаются. Нравственныя чувствованія всегда сопровождаются предвосхищеніемъ будущаго: внутренній миръ соединяется съ сладостною надеждою на будущее блаженство, а душевное терзаніе съ мучительнымъ страхомъ наказаній. Если не осудитъ насъ сердце наше, дерзновеніе имамы къ Богу (1 Іоан. 3, 21).

Соображая все сказанное нами относительно троякаго проявленія совѣсти въ нравственной жизни человѣка, мы можемъ теперь опредѣлить понятіе о совѣсти такимъ образомъ: это есть нѣкая, вложенная Творцемъ въ духовную природу человѣка, сила, которая говоритъ нашему уму о томъ, что само по себѣ хорошо или дурно въ нравственномъ отношеніи, обязываетъ нашу волю своимъ безусловнымъ вліяніемъ дѣлать хорошее и избѣгать дурнаго и за добрыя дѣла награждаетъ наше сердце чувствомъ нравственной удовлетворенности, а за дѣла злыя наказываетъ чувствомъ мучительной тревоги.

Совѣсть равно присуща всѣмъ людямъ. Нѣтъ человѣка, у котораго бы ея не было. И однакоже опытъ показываетъ, что нравственныя сужденія людей, основанныя на показаніяхъ совѣсти, часто бываютъ разнорѣчивы до противоположности. Вѣдь совѣсть нѣкогда не только оправдывала, но и освящала религіознымъ служеніемъ человѣческія жертвоприношенія, служеніе Венерѣ, Адонису, дикія оргіи въ честь Бахуса и многое другое подобное. Даже среди людей, просвѣщенныхъ свѣтомъ христіанской вѣры, нерѣдко высказываются самые противорѣчивые взгляды на нравственное достоинство тѣхъ или другихъ явленій, и часто даже одинъ и тотъ же человѣкъ въ различное время оправдываетъ или осуждаетъ на основаніи совѣсти совершенно противоположныя вещи. Если совѣсть есть «естественная книга велѣній Божіихъ и дѣятельно читающій оную получаетъ опыты божественнаго заступленія» (св. Маркъ подвижникъ, Доброт. 1, 557. § 186), то чѣмъ объяснить такое несовершенство въ ея проявленіяхъ?

Хотя совѣсть, какъ мы видѣли выше, и слагается изъ элементовъ познавательнаго, желательнаго (волеваго) и чувствовательнаго, однако и наше самонаблюденіе, и непогрѣшимый опытъ христіанскихъ подвижниковъ согласно свидѣтельствуютъ, что она не сразу проявляется въ нашей душѣ со стороны всѣхъ этихъ трехъ элементовъ, но вынаруживается съ соблюденіемъ нѣкоторой постепенности, въ зависимости отъ общаго развитія душевной жизни. Пробужденіе совѣсти связано съ чувствованіями нашего сердца, и сознается нами прежде всего, какъ чувство нравственной удовлетворенности или подавленности, – сознается даже тогда, когда умъ бываетъ еще слишкомъ слабо развитъ для составленія нравственныхъ сужденій, а воля не чувствуетъ потребности къ самоопредѣленію, къ самостоятельному, по собственному почину дѣйствованію. Нравственныя чувствованія поэтому слѣдуетъ считать основнымъ показателемъ въ проявленіяхъ совѣсти. Съ дальнѣйшимъ раскрытіемъ содержанія нашей духовной жизни въ насъ раздается потребность сознательнаго, разумнаго отношенія къ голосу совѣсти, слышимому нами въ сердцѣ, и мы вынуждаемся давать этому голосу такое или иное объясненіе, по сказанному: мы кланяемся, егоже вѣмы (Іоан. 4, 22). «Кто хочетъ христіанскую жизнь съ великою точностію вести въ совершенствѣ, говоритъ св. Макарій Великій, тотъ обязанъ всѣми силами позаботиться прежде всего о смыслѣ и о разсудкѣ души, чтобы, – пріобрѣтши способность въ точности различать доброе и худое, и во всякомъ случаѣ распознавая, что въ чистую природу привзошло несвойственнаго ей, – жить намъ правильно и непреткновенно» (Доброт. 1, 215, § 147. Ср. тамъ же 245, § 216). Такимъ образомъ являются нравственныя сужденія, дающія начало нравственному закону, въ которомъ развившаяся воля чувствуетъ настоятельную нужду для упорядоченія своихъ проявленій вовнѣ. Но именно здѣсь, вслѣдствіе несовершенства нашего ума, и происходятъ постоянныя ошибки: подъ вліяніемъ различныхъ обстоятельствъ, отвлекающихъ умъ отъ размышленія о божественныхъ предметахъ, составляются неправильныя сужденія о нравственномъ достоинствѣ извѣстнаго явленія или цѣлаго ряда явленій, – сужденія, которыя оказываютъ могущественное вліяніе на сердце, убивая въ немъ чувствительность въ отношеніи къ голосу совѣсти.

Если наши прародители, непосредственно послѣ грѣхопаденія, и были еще настолько заняты вещами божественными, что свою наготу и чувство гнетущаго стыда поняли, какъ слѣдствіе грѣха, состоящаго въ преступленіи воли Божіей и связанныхъ съ нею естественныхъ требованій богоподобной души человѣческой, т. е., были въ состояніи уразумѣть своимъ потускнѣвшимъ, но еще не окончательно омрачившимся умомъ истинное значеніе заговорившаго въ ихъ сердцѣ голоса совѣсти, то послѣдующіе ихъ потомки оказались въ положеніи болѣе печальномъ. «Какъ преступившій заповѣдь Адамъ принялъ на себя закваску зловредныхъ страстей, такъ и родившіеся отъ него, и весь родъ Адамовъ, по преемству, стали причастниками оной закваски» (св. Макарій В., Доброт. 1, 166, § 29), а вслѣдствіе этого грѣхи умножились и страсти овладѣли всею природою человѣка. Люди въ языческомъ мірѣ осуетишася помышленіи своими (Римл. 1, 21), т. е., предали себя вполнѣ заботамъ о благахъ земныхъ, о томъ, какъ устроить свое земное счастіе. Отсюда омрачися неразумное ихъ сердце (тамъ же). Хотя разумъ и прислушивался къ голосу совѣсти, говорившей въ сердцѣ человѣка, однакоже, приникая къ вещамъ земнымъ, суетнымъ, онъ не понималъ этого голоса и устанавливалъ правила жизни, несогласныя съ совѣстію, пока такимъ образомъ и сама совѣсть не была совершенно заглушена. Правда, не всѣ впадали въ полную иесмысленность, и апостолъ говоритъ объ язычникахъ, что они являютъ дѣло законное написано въ сердцахъ своихъ, спослушествующей имъ совѣсти, и между собою помысломъ осуждающимъ или отвѣщающимъ (Римл. 2, 15); но все же наклонность ко грѣху и потемнѣніе ума въ языческомъ мірѣ служили настолько непреодолимымъ препятствіемъ въ правильному пониманію голоса совѣсти, что одинъ древній христіанскій учитель Церкви назвалъ добродѣтели язычниковъ только блестящими пороками, понимая конечно это въ томъ смыслѣ, что у язычниковъ не было и не могло быть должнаго разумѣнія того, чтб добро и что зло по существу.

Не въ лучшихъ условіяхъ относительно закона совѣсти находились и іудеи до избранія ихъ Богомъ на особое служеніе. «Когда люди чрезъ грѣхопаденіе закрыли и попрали совѣсть, говоритъ св. авва Дороѳей, тогда сдѣлался нуженъ законъ писанный, стали нужны св. пророки..., чтобы открыть и воздвигнуть ее» (Доброт. 2, 650, § 17). И не только во времена ветхозавѣтныя, когда человѣчество изнывало подъ тяжестью беззаконій, но и во времена новозавѣтныя, когда прародительскій грѣхъ пригвожденъ ко кресту, способность ясно понимать голосъ совѣсти и безошибочно распознавать добро и зло не сразу дается человѣку и пріобрѣтается имъ съ великимъ трудомъ. Во святомъ крещеніи мы получаемъ прощеніе грѣховъ и возрождаемся къ новой благодатной жизни во Христѣ; но пребывать неуклонно въ этой жизни и восходить отъ силы въ силу есть дѣло нашего самовластнаго произволенія и зависитъ отъ исполненія заповѣдей Божіихъ. «Святое крещеніе совершенно и подаетъ намъ совершенство, но не дѣлаетъ совершеннымъ неисполняющаго заповѣдей» (св. Маркъ подвижникъ, Доброт. 1, 504, § 1). И такъ какъ только совершенный христіанинъ удостоивается принять въ себя умъ Христовъ (1 Кор. 2, 16), «своимъ качествомъ освѣщающій силу нашего ума и къ одному съ собою уносящій его дѣйствію» (св. Максимъ исповѣдникъ, Доброт. 3, 263, § 66), то, пока кто не достигъ въ мѣру возраста исполненія Христова (Ефес. 4, 13), не можетъ считать себя свободнымъ отъ погрѣшностей въ дѣлѣ разумѣнія голоса совѣсти. «Только умъ, очищенный отъ всякой нечистоты, по блестящимъ и свѣтлымъ разумѣніямъ бываетъ для души звѣзднымъ небомъ, имѣя въ себѣ Солнце правды сіяющимъ, и свѣтлые лучи богословія испускающимъ въ уясненіе, что есть глубина и высота и широта вѣдѣнія Бога» (преп. Никита Стиѳатъ, Доброт. 5, 141, § 67).

Послѣ этого понятно, насколько несовершенства въ проявленіяхъ совѣсти зависятъ отъ обстоятельствъ воспитанія и основнаго направленія нашей нравственной жизни. Иной съ малыхъ лѣтъ живетъ въ благочестивой семьѣ, питается душеспасительными бесѣдами и размышленіями богобоязненныхъ людей, и со страхомъ Божіимъ свое спасеніе содѣваетъ. Здѣсь нѣтъ мѣста для сомнѣній относительно того, что добро и что зло; душа не колеблется въ избраніи богоугоднаго и въ отвращеніи отъ всего худаго. Совѣсть является самымъ бдительнымъ стражемъ внутренняго мира, спокойствія; она внимательно слѣдитъ за всѣми движеніями духа, чтобы, подвергнувъ ихъ своему строгому суду, сообщить сознанію свѣтъ истиннаго вѣдѣнія и сдѣлать его неослабнымъ блюстителемъ нравственнаго преспѣянія. Такимъ образомъ раждается совѣсть благая, чистая, добрая (Дѣян. 23, 1; 1 Петр. 3, 16. 21; 1 Тим. 1, 5. 19; 2 Тим. 1, 3; Евр. 13, 18). Но въ такихъ обстоятельствахъ живутъ и воспитываются не многіе. Гораздо чаще въ обыкновенной жизни встрѣчаются обратные примѣры. Уже на самыхъ первыхъ порахъ пробуженія духовно-нравственной жизни воспитаніе подпадаетъ зловреднымъ вліяніямъ міра, которыя извращаютъ естество человѣческаго духа, убивая въ немъ благія стремленія и порождая взамѣнъ этого грѣховныя наклонности. Поэтому и въ жизни весьма часто встрѣчаются люди, которые съ молодости привыкли жить безпечно въ отношеніи нравственныхъ требованій Закона Божія и закона совѣсти и которые никогда не задумываются надъ нравственнымъ качествомъ своихъ дѣйствій, потому что никогда они и не слыхали о возможности иной оцѣнки человѣческихъ поступковъ, кромѣ оцѣнки съ точки зрѣнія разсудка и житейской пользы. Въ такихъ людяхъ если и пробуждается совѣсть, то совѣсть злая, лукавая (Евр. 10, 22). Вслѣдствіе пренебреженія къ ея обличительному голосу, совѣсть эта постепенно умираетъ, такъ что наступаетъ время, когда о ней уже и не вспоминаютъ. Ап. Павелъ говоритъ, что въ послѣднія времена появятся лжесловесники, сожженные въ совѣсти своей (1 Тим. 4, 2), и предостерегаетъ Тимоѳея отъ увлеченія ихъ лжеученіемъ бѣсовскимъ. Но бываютъ, наконецъ, и такія обстоятельства въ воспитаніи, которыя не подходятъ по своему характеру ни къ первымъ, ни ко вторымъ, составляя нѣчто среднее. Есть обстоятельства, которыя не подавляютъ въ человѣкѣ совѣсти, не заглушаютъ ея голоса, а только даютъ ей не совсѣмъ правильное направленіе. Для уясненія нашей мысли обратимся къ жизни апостольской Церкви. Предостерегая коринѳскихъ христіанъ отъ безразличнаго отношенія къ идоложертвенному, св. ап. Павелъ пишетъ въ первомъ посланіи къ нимъ, что, хотя идолъ – ничто, а слѣдовательно и идоложертвенное само по себѣ не есть нѣчто грѣховное, однако не у всѣхъ такой разумъ, такое пониманіе. Иные, воспитавши свой умъ на почвѣ языческихъ религіозныхъ воззрѣній, считаютъ идоловъ чѣмъ-то существующимъ въ дѣйствительности, и отъ идоложертвеннаго удаляются, чтобы не осквернить своей совѣсти. Такое отношеніе къ идоламъ и идоложертвенному апостолъ называетъ совѣстію идольскою (1 Кор. 8, 7), которая въ отношеніи къ нравственной дѣятельности человѣка есть въ сущности совѣсть христіанская, такъ какъ изъ любви къ Богу хранитъ чистоту сердца и запрещаетъ касаться идоложертвеннаго, какъ нечистаго. Съ точки же зрѣнія высшаго христіанскаго вѣдѣнія, по которому – «пища не приближаетъ насъ къ Богу: ибо ѣдимъ ли мы, ничего не пріобрѣтаемъ, не ѣдимъ ли, ничего не теряемъ» (1 Кор. 8, 8), такая совѣсть есть немощная совѣсть (тамъ же, ст. 7. 10. 12), и ей необходимо пріобрѣсти совершенство совѣсти чистой, непорочной. Въ объясненіе немощной совѣсти коринѳскихъ христіанъ св. Іоаннъ Златоустъ пишетъ: «не указывай мнѣ на настоящее состояніе, въ которомъ ты находишься, принявъ благочестіе отъ предковъ, но обратись мыслію къ тѣмъ временамъ, когда лишь только началась проповѣдь, когда еще господствовало нечестіе, курились жертвенники, совершались жертвоприношенія и возліянія, когда было еще весьма много язычниковъ, – и представь, что должны чувствовать тѣ, которые наслѣдовали нечестіе отъ предковъ, и лишь только обратились въ христіанство, какъ должны были страшиться и трепетать» (еп. Ѳеофанъ, Толк. на 1-е поcл. къ Кор., стр. 274).

Несовершенства въ проявленіяхъ совѣсти, зависящія вообще отъ грѣховныхъ наклонностей человѣческой природы, въ частности же, отъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ воспитанія, обусловливаютъ необходимость, съ одной стороны, писаннаго нравственнаго Закона Божія, какъ внѣшняго надежнаго руководителя нашей воли въ дѣлѣ богоугожденія, а съ другой – такого нравственнаго воспитанія, которое, не давая претыканія нашей совѣсти, способствовало бы всестороннему ея раскрытію и дѣлало бы ее вѣрною блюстительницею нашей жизни во Христѣ.

Необходимость писаннаго закона нравственности, наряду съ закономъ совѣсти, сознавали всѣ люди и во всѣ времена; объ этомъ ясно свидѣтельствуетъ существующій во всѣхъ извѣстныхъ религіяхъ нравственный элементъ. Но, конечно, только Божественный Законъ можетъ быть въ данномъ отношеніи цѣлесообразенъ. «Сколько бы ни былъ нашъ земледѣлецъ трезвенъ и ревностенъ, – говоритъ св. Ефремъ Сиринъ о нашей волѣ, образно называя ее земледѣльцемъ, – однако же безъ ученія Божественныхъ Писаній онъ и не силенъ, и не свѣдущъ. Законоположеніе Божественныхъ Писаній даетъ ему разумѣніе и силу, а вмѣстѣ отъ собственныхъ вѣтвей своихъ и благія добродѣтели, чтобы привить ихъ къ древу природы, – именно: вѣру, надежду, любовь, вѣдѣніе и под. А если земледѣлецъ нашъ, по высокоумію своему, вздумаетъ когда оставить учителя и совѣтника своего, т. е., Божественныя Писанія, то начинаетъ дѣйствовать погрѣшительно» (Доброт. 2, 459, § 16).

Взаимное отношеніе между закономъ совѣсти и закономъ писаннымъ нельзя представлять себѣ въ смыслѣ полнаго соподчиненія перваго второму. Самое существо закона писаннаго, который не можетъ опредѣлить точнымъ образомъ всѣхъ случаевъ нравственной дѣятельности человѣка, требуетъ, чтобы его болѣе или менѣе общія положенія исполнялись въ приложеніи къ частнымъ обстоятельствамъ жизни подъ руководствомъ совѣсти. Стало быть, между двумя законами нравственности должно быть установлено отношеніе взаимопомощи. «Писанный законъ, – говоритъ св. Максимъ Исповѣдникъ, – страхомъ удерживая отъ неправды, пріучаетъ къ правдѣ; со временемъ же навыкъ въ семъ порождаетъ правдолюбивое расположеніе, отъ коего пребываетъ твердое къ добру настроеніе, наводящее забвеніе предшествовавшей непорочности» (Доброт. 3, 305, § 226). Это доброе настроеніе, свидѣтельствующее о доброй совѣсти, даетъ христіанину возможность исполнять законъ писанный не въ той или другой части его, но въ существѣ. Посему св. ап. Павелъ и видитъ въ пріобрѣтеніи доброй совѣсти одну изъ послѣднихъ цѣлей нравственныхъ стремленій для пасомыхъ и конецъ завѣщанія для пастыря. Конецъ же завѣщанія есть любы отъ чиста сердца, и совѣсти благія, и вѣры нелицемѣрныя (1 Тим. 1, 5).

Если такимъ образомъ добрая совѣсть въ жизни христіанина имѣетъ значеніе блюстительницы его нравственнаго преспѣянія и руководительницы его воли въ дѣлѣ исполненія Закона Божія, то каждый изъ насъ, по примѣру апостола, долженъ подвизаться непорочну совѣсть имѣти (Дѣян. 24, 16). Какія же средства ведутъ къ тому? Древніе христіанскіе подвижники для пріобрѣтенія чистой совѣсти предлагаютъ прежде всего такъ называемое трезвеніе, т. е., внимательное отношеніе ума къ движеніямъ сердца, предусмотрительность и божественную ревность о спасеніи, по которой все злое и нечистое изгоняется изъ сердца, а всякому добру дается соотвѣтствующее направленіе. «Трезвеніе подобно лѣствицѣ Іакова, на верху которой возсѣдитъ Богъ и по которой ходятъ ангелы. Оно исторгаетъ изъ насъ всякое зло» (Преп. Исихій, Доброт. 2, 178, § 51), и не допускаетъ, чтобы совѣсть обличала насъ въ какомъ-либо дѣлѣ. Для трезвеннаго ума нѣтъ вещей безразличныхъ въ нравственномъ отношеніи; онъ знаетъ, что, «если кто начнетъ говорить: «что за важность, если я съѣмъ эту бездѣлицу? что за важность, если я посмотрю на ту или эту вещь?», то отъ этого впадетъ онъ въ злой навыкъ и начнетъ пренебрегать великимъ и важнымъ и попирать свою совѣсть» (св. авва Дороѳей, Доброт. 2, 650, § 20). Сосредоточеніе ума на нравственныхъ движеніяхъ сердца, или трезвеніе, по словамъ преп. Филоѳея Синайскаго, «до блистанія очищаетъ совѣсть. Совѣсть же, будучи такъ очищена, изгоняетъ изъ внутрь всякую тьму, подобно свѣту вдругъ возсіявающему по снятіи лежащаго на немъ покрова» (Доброт. 3, 455, § 24). Конечно, приведенныя изреченія подвижниковъ имѣютъ въ виду преимущественно монашествующихъ, но они относятся и ко всѣмъ христіанамъ, – и апостолъ говоритъ: «смотрите, поступайте осторожно, не какъ неразумные, но какъ мудрые» (Ефес. 5, 15); и въ другомъ мѣстѣ: «Духа не угашайте,., удерживайтесь отъ всякаго рода зла» (1 Ѳес. 5, 19. 22).

Съ трезвеніемъ необходимо соединять молитву, – «и будетъ трезвеніе усиливать молитву, а молитва трезвеніе» (преп. Филоѳей С., Доброт. 3, 455, § 25). Св. ап. Павелъ заповѣдуетъ намъ непрестанно молиться (1 Ѳессал. 5, 17), пребывать (Римл. 12, 12) и терпѣть въ молитвѣ, бодрствующе въ ней (Кол. 4, 2). Тому же научаетъ насъ и Самъ Спаситель притчею о вдовицѣ, умолившей неправеднаго судью неотступностію прошенія (Лук. 18, 1 и дал.). Эта непрестанная молитва есть постоянное пребываніе въ Богѣ вниманіемъ и чувствомъ, неизмѣнное и всегдашнее устремленіе ума и сердца къ Богу, требующее всегдашняго хожденія предъ Богомъ, исполненія Его святыхъ заповѣдей. Всегда соединяемая съ спасительнымъ страхомъ Божіимъ, такая молитва служитъ къ просвѣщенію ума и очищенію совѣсти. «Когда я, – говоритъ преп. Нилъ Синайскій, – просилъ одного пустынножителя старца сказать мнѣ слово въ назиданіе, онъ отвѣтилъ: «трудолюбно взыщи прежде всего вкорененія страха Божія въ сердцѣ, – и тогда внутри себя будешь всегда находить потребное слово, учащее человѣка разуму» (Доброт. 2, 307, § 31. Ср. тамъ же 530, § 19).

Трезвеніе и непрестанная молитва способствуютъ правильному раскрытію совѣсти въ христіанинѣ, но сами по себѣ еще не дѣлаютъ ее чистой, непорочной. Всякій грѣхъ нравственною тяжестію ложится на совѣсть и въ извѣстной мѣрѣ заглушаетъ ее, притупляя воспріимчивость души въ ея требованіямъ. И такъ какъ, аще речемъ, яко грѣха не имамы, себе прелщаемъ, и истины нѣсть въ насъ (1 Іоан. 1, 8), много бо согрѣшаемъ вси (Іак. 3, 2), то совѣсть каждаго изъ насъ нуждается въ средствахъ къ благодатному очищенію, освященію и просвѣщенію, чтобы непреткновенно стоять на стражѣ нравственнаго закона. Такія средства св. Церковь предлагаетъ намъ въ таинствѣ покаянія и устной исповѣди, а также въ таинствѣ Тѣла и Крови Христовой. «Грѣхъ низлагаетъ совѣсть, а покаяніе служитъ ей жезломъ къ возстанію», – говоритъ св. Ефремъ Сиринъ (Доброт. 2, 374). И подлинно. Каждый грѣховный поступокъ сопровождается въ нашемъ сердцѣ чувствомъ нравственной подавленности, и чѣмъ больше у кого грѣховъ на совѣсти, тѣмъ безотраднѣе у того на душѣ. Безпокойство, страхъ наказаній, стыдъ предъ Богомъ и людьми поселяются въ душѣ грѣшника, пока на смѣну имъ не придетъ духъ унынія. Послѣдній отнимаетъ естественную разсудительность, подавляетъ душу и дѣлаетъ ее неспособной ни въ чему доброму. Злая совѣсть терзаетъ грѣшника и можетъ довести его до смерти тѣлесной и духовной. Но Господь не хощетъ смерти грѣшника, но еже обратитися нечестивому отъ пути своего, и живу быгпи ему (Іезек. 33, 11). Поэтому еще чрезъ прор. Исаію Онъ сказалъ: егда возвратився воздохнеши, тогда спасешися (30, 15). Въ новозавѣтной Церкви Спаситель установилъ таинство покаянія, въ которомъ грѣшникъ получаетъ прощеніе грѣховъ и благодатію милосерднаго Бога очищаетъ свою совѣсть, облегчаетъ ее, успокаиваетъ. «Если согрѣшившій воздохнетъ, – говоритъ св. Ефремъ Сиринъ о покаяніи, – то съ воздыханіемъ спадетъ съ него бремя грѣха. Тогда и съ ума свѣется мгла невѣдѣнія, – око душевное сдѣлается яснымъ, – и покаяніе начнетъ руководить душу ко спасенію» (Доброт. 2, 374, § 37).

Но не одно воздыханіе или сердечное сокрушеніе о содѣянныхъ грѣхахъ необходимо въ таинствѣ покаянія для благодатнаго облегченія совѣсти. Существенный моментъ покаянія, какъ таинства, составляетъ устное исповѣданіе грѣшникомъ своихъ грѣховъ предъ духовнымъ отцомъ и молитвенное разрѣшеніе ихъ послѣднимъ. Устная исповѣдь для полученія прощенія отъ Бога настолько необходима, что уже пророкъ Исаія говорилъ: глаголи ты беззаконія твоя прежде, да оправдишися (43, 26). А св. Іоаннъ Богословъ писалъ христіанамъ: аще исповѣдаемъ грѣхи наша, вѣренъ есть и праведенъ, да оставитъ намъ грѣхи наша, и очиститъ насъ отъ всякія неправды (1 Іоан. 1, 9). И это совершенно естественно и существенно необходимо даже съ человѣческой точки зрѣнія. На исповѣди мы показываемъ свои душевныя раны не человѣку, но Человѣколюбцу Богу, Врачу душъ и тѣлесъ; мы открываемъ свою истомленную душу Тому, Кто можетъ облегчить ее словомъ прощенія: дерзай, чадо, отпущаются ти грѣси твои (Матѳ. 9, 2). Прекрасно изъясняетъ этотъ предметъ св. Іоаннъ Златоустъ. «Богъ требуетъ отъ тебя признанія не для того, чтобы наказать, но чтобы простить; не для того, чтобы Ему узнать грѣхъ твой, – развѣ Онъ и безъ этого не знаетъ? – но для того, чтобы ты узналъ, какой долгъ Онъ прощаетъ тебѣ. Онъ хочетъ показать тебѣ величіе Своей благости для того, чтобы ты непрестанно благодарилъ Его, чтобы ты былъ медлительнѣе на грѣхъ и ревностнѣе къ добродѣтели. Если же ты не скажешь, какъ великъ долгъ твой, то не узнаешь и превосходства благодати. Я не заставляю тебя, говоритъ Онъ, выйти на середину зрѣлища и окружить себя множествомъ свидѣтелей; Мнѣ одному, наединѣ, скажи грѣхъ, чтобы Я уврачевалъ рану и избавилъ тебя отъ болѣзни» (Творенія, т. 1, ч. 2-я, стр. 823).

Если въ таинствѣ покаянія милосердный Господь подаетъ намъ благодать къ очищенію совѣсти отъ грѣховъ, то въ таинствѣ причащенія Тѣла и Крови Христовой въ нашу душу нисходитъ благодатный миръ Христовъ, просвѣщающій насъ относительно того, что необходимо для богоугодной жизни. Чрезъ пріобщеніе мы принимаемъ въ себя Царя, и въ сердцѣ нашемъ водворяется великая тишина, великое спокойствіе, глубокій миръ помысловъ. Чрезъ пріобщеніе мы принимаемъ Самого Христа, осіявающаго душу неизреченнымъ свѣтомъ истины и наставляющаго на путь праведной жизни. «Какъ солнце, восходя и освѣщая міръ, являетъ и себя, и освѣщаемые имъ предметы: такъ Солнце правды, возсіявая въ чистомъ умѣ, являетъ и Себя, и разумѣніе всего отъ Него бывшаго и быть имѣющаго» (св. Максимъ Испов. Доброт. 3, 191, § 95).

Таковы естественныя и благодатныя средства воспитанія доброй, непорочной совѣсти. Заканчивая на этомъ свои размышленія о совѣсти, мы считаемъ не лишнимъ указать въ заключеніе на слѣдующіе выводы, необходимо вытекающіе изъ предыдущаго. Совѣсть есть величайшій даръ Божій, данный намъ свыше для руководства къ благочестивой жизни. Но прародительскій грѣхъ и проистекающія отсюда грѣховныя наклонности человѣческой природы покрываютъ этотъ внутренній свѣточъ нашей нравственной жизни неудобопроницаемою мглою, а иногда могутъ и совсѣмъ затмить его. Поэтому милосердіе Божіе даетъ человѣку въ пособіе къ естественному закону нравственности законъ сверхъестественный, писанный. Послѣдній не устраняетъ закона совѣсти, но только дополняетъ и уясняетъ его, и для своего примѣненія въ частнымъ обстоятельствамъ жизни самъ нуждается въ показаніяхъ совѣсти, – но только совѣсти чистой, безукоризненной. Посему истинный христіанинъ обязанъ заботиться объ исполненіи писаннаго Закона Божія и о воспитаніи доброй совѣсти.

 

Н. Г.

 

«Руководство для сельскихъ пастырей». 1896. Т. 2. № 24. С. 161-168; № 28. С. 265-271; № 29. С. 290-296.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: