Михаилъ Николаевичъ Грифцовъ – О страданіяхъ Сына человѣческаго.
Считаемъ нужнымъ оговориться во избѣжаніе недоумѣній. Говоря о страданіяхъ Іисуса Христа, мы разумѣемъ Его чисто человѣческую природу какъ-бы въ отрѣшеніи отъ Его Божества. Авт.
Геѳсиманскій подвигъ – одинъ изъ величайшихъ моментовъ въ земной жизни Іисуса Христа какъ по своей обстановкѣ, такъ и по своему значенію и содержанію. Уединенная мѣстность, мрачное небо, глубокая ночь, горячія слезы и кровавый потъ, – все это такія явленія, которыя, вевольно приковывая къ себѣ вниманіе, вызываютъ каждаго здравомыслящаго на глубокія и долгія размышленія. Въ самомъ дѣлѣ, какъ объяснить и понять то обстоятельство, что Iисусъ Христосъ, – этотъ всевластный Царь сердца человѣческаго, этотъ Повелитель бездушной природы, Раздаятель всѣхъ высшихъ благъ прооящимъ у Него, Властитель жизни и смерти, не знающій никакихъ препятствій въ достиженіи Своихъ высшихъ цѣлей, неуязвимый никакими тонкими кознями человѣческими, вполнѣ свободный отъ всѣхъ недостатковъ, присущихъ людямъ, совершеннѣйшая святость, единородный и, возлюбленный Сынъ Божій, – вдругъ по непонятнымъ причинамъ не только для слушателей Его задушевныхъ, святыхъ бесѣдъ, но даже для Его избранныхъ учениковъ, которыхъ Онъ нерѣдко посвящалъ въ тайны царства Божія, – идетъ въ уединенное мѣсто, вдали отъ всѣхъ и всего, три раза повергается лицомъ на землю, проливаетъ слезы, мучится, изнываетъ, кровавый потъ струями изливаетъ съ Своего лица на землю, и, по-видимому, до того ослабѣваетъ подъ какимъ-то гнетомъ, что проситъ, умоляетъ Своего Отца избавить Его отъ тяжелаго бремени, – избавить отъ чаши: «Отче Мой, аще возможно, да мимо идетъ отъ Мене чаша сія»!.. Подобная просьба понятна въ устахъ слабаго, ограниченнаго, грѣшнаго человѣка, который, дѣйствительно, находясь каждую минуту подъ игомъ грѣха и жостокихъ житейскихъ оковъ, можетъ ослабѣвать, изнывать въ борьбѣ съ собою и со всѣмъ его окружающимъ; но, по-видимому, непонятна въ устахъ Того, Кто говоритъ о себѣ во всеуслышаніе – «князь міра сего ничего не имѣетъ во Мнѣ.., кто обличитъ меня въ неправдѣ»?.. Казалось бы даже, что Iисусу Христу естественнѣе всего обратиться къ Богу съ величайшею признательностію и благодарностію за Свой быстрый успѣхъ на землѣ. Имя Его было на устахъ у всѣхъ усердныхъ слушателей, оно извѣстно было и въ мірѣ языческомъ, – дѣло Его проповѣди распространялось не по днямъ, а по часамъ, на Него смотрѣли, какъ на величайшую личность, для которой все возможно – и исцѣлить неизлѣчимую болѣзнь и воскресить мертваго однимъ словомъ; Ему оказывали необыкновенную любовь, царскія почести, даже въ одно время евреи, подъ обаяніемъ Его чудныхъ словъ и дѣлъ, хотѣли провозгласить Его своимъ царемъ. Это ли незавидный жребій человѣка здѣсь на землѣ? Не должна ли была и душа исполниться восторга и сердечной радости и глубокой благодарности къ Богу? Наконецъ, Iисусъ Христосъ зналъ, что Онъ на то родился и на то пришелъ, чтобы пострадать и умереть за людей, – какимъ же образомъ, зная все это прежде, теперь Онъ проситъ, умоляетъ Отца объ избавленіи Его отъ принятія чаши? Какъ понять это моленіе о чашѣ? Въ чемъ заключалась тяжесть ея? Какъ и чѣмъ объяснить эти горячія слезы и кровавый потъ Iисуса Христа? Для насъ этотъ вопросъ – первой важности, – къ удовлетворительному рѣшенію котораго побуждаетъ нравственная потребность каждаго христіанина, хоть сколько-нибудь понимающаго свое названіе и немного размышляющаго о своемъ назначеніи. Вѣдь интересуетъ же насъ жизнь великихъ людей и мы, часто встрѣчая въ ней нѣкоторыя противорѣчія, усиливаемся объяснитъ и понятъ ихъ своимъ умомъ; но всѣ величайшіе геніи ничто въ сравненіи съ Основателемъ христіанства, – даже при изслѣдованіи Его чисто человѣческой природы.
По существу своему, геѳсиманскій подвигъ представляетъ собою зрѣлище изумительное, чрезвычайно трогательное, величественное и поучительное, кто взираетъ на него не очами соглядатая іудейскаго, – такъ сказать, изъ-за дерева Геѳсиманскаго виноградника, – а очами вѣры и истины; онъ есть логическій выводъ и необходимое послѣдствіе всей земной жизни Сына Божія. Одинъ учитель новѣйшаго времени, будучи на смертномъ одрѣ, окружонный своими поклонниками и учениками, съ грустью сказалъ имъ: «я уношу съ собою въ могилу сожалѣніе, что только одинъ человѣкъ въ мірѣ понималъ меня, да и тотъ понялъ меня только на половину». Если это вѣрно, – то объ Iисусѣ Христѣ нужно сказать, что Его весь міръ не понялъ. Что это значитъ? Мы знаемъ, что Онъ задумалъ великое и необычайное дѣло. Онъ видѣлъ, что весь міръ уклонился во зло, и задумалъ возстановить его; видѣлъ, что человѣчество страдаетъ, и рѣшился исцѣлить его, видѣлъ, что источникъ всѣхъ страданій – грѣхъ и рѣшился исторгнуть его изъ міра; словомъ, Iисусъ Христосъ рѣшился обновить, возродить міръ, дать ему новыя начала, новыя и высшія цѣли. Слѣдовательно, ему предстояло передѣлать міръ совсѣмъ по новому, – истребить предразсудки, укоренившіеся съ незапамятныхъ временъ, съ которыми въ убѣжденіи народовъ тѣсно связывалось все ихъ благоденствіе, которые они берегли, какъ наслѣдіе отцовъ, за которые сражались съ большимъ жаромъ, нежели за собственную жизнь, – которые лежали у нихъ въ основѣ государствъ и республикъ. Надо было Ему заставить ихъ отречься отъ заблужденій, освященныхъ обычаемъ почти всѣхъ вѣковъ, оправдывавшихъ всѣ ихъ естественныя побужденія и которыхъ нельзя было поколебать, не поколебавъ при этомъ всего общественнаго строя. Для достиженія этого и требовалось установить безусловную вѣру, новую религію, противную всѣмъ плотскимъ стремленіямъ и все это совершить Одному безъ всякой посторонней помощи. Предпріятіе громадное, единственное, безпримѣрное въ исторіи человѣчества, по соображеніямъ человѣческимъ, требовало для осуществленія своего весьма многихъ постороннихъ средствъ – и горячаго сочувствія и разумнаго пониманія пользы отъ такого переворота и твердой рѣшимости и готовности всего міра оказывать помощь своему Преобразователю и Благодѣтелю. Но... «геній не познается своими современниками»... «Изъ Назарета ничего не можетъ быть добраго». Эта печальная и грустная истина повторилась самымъ разительнымъ образомъ и въ жизни Iисуса Христа, въ отношеніяхъ къ Нему всего міра. Съ самыхъ первыхъ минутъ Его сознательной жизни до смерти никто не понималъ Его цѣли и относился къ Нему въ началѣ съ недовѣріемъ, а потомъ и со враждою. Какъ это должно было отзываться въ душѣ Iисуса Христа? Не наполнялось ли Его сердце страшною горечью? Мучительное противорѣчіе между Его высокими, чистыми, благотворными для людей стремленіями и грубостію, непониманіемъ всѣхъ окружающихъ Его не вонзало ли въ Его пречистую душу остраго меча? Въ первый разъ, когда Онъ говорилъ Маріи и Іосифу о заботѣ о дѣлахъ Своего Отца, заботѣ, начинавшей наполнять Его душу, Евангелистъ замѣчаетъ, – что они не поняли Его. Сколько разъ и подъ сколькими видами приходилось Ему сознавать то необходимое одиночество, на которое обрекла Его, даже въ кругу родныхъ и близкихъ, Его мысль, Его назначеніе! Великая и продолжительная работа совершалась въ Его душѣ по вопросу о всей своей жизни, и никто не могъ понять Его! Къ тому же Его тридцатилѣтняя жизнь назаретская связала съ Его именемъ постыдное прозвище, отзывавшееся въ то время насмѣшкой, позоромъ, по мѣсту происхожденія, не пользовавшемуея доброй славой между іудеями. Горе приходящему изъ дурнаго мѣста! Можетъ ли выйти изъ Назарета что-нибудь порядочное! Не Онъ ли сынъ, плотника и самъ плотникъ?.. Это чувство одинокости, это полное непониманіе и недовѣріе людей наполняло Его душу во всю земную жизнь, лишивъ Iисуса Христа чрезъ то тѣхъ сердечныхъ и высшихъ радостей и удовольствій, въ которыхъ заключается величайшее счастіе добродѣтельнаго человѣка на землѣ, счастіе, растворяющее печаль и ослабляющее земныя страданія. Посмотрите на Сына человѣческаго, поищите около Него такого мѣста, которое не было бы раззорено. Поищите въ Его семейномъ быту самаго необходимаго довольства, которое все-таки можно найти, хоть сколько-нибудь, у самихъ даже обездоленныхъ существъ, того очага, у котораго бѣднѣйшіе изъ бѣдныхъ находятъ себѣ пріютъ и убѣжище противъ внѣшнихъ невзгодъ. Въ такихъ сердечныхъ радостяхъ, кажется, никому изъ смертныхъ не отказано. Работникъ, добывающій себѣ кусокъ хлѣба въ потѣ лица, по окончаніи дневнаго труда, сходится вечеромъ у своего очага съ семьей, – морщины сглаживаются на его лбу, сердце веселѣетъ, все существо отдыхаетъ, – у него есть свой стаканъ студеной воды. Человѣкъ, посвятившій себя благороднымъ, умственнымъ занятіямъ, забываетъ горечь разочарованія, углубляясь въ свои размышленія; на дворѣ тужить буря, поля его опустошены, надежды разрушены; онъ входитъ въ свой кабинетъ, какъ въ святилище, и, погрузившись въ свои занятія, позабываетъ всѣхъ и вся, – ему есть куда преклонить свою голову. Нѣтъ человѣка, у котораго не было своей завѣтной приманки, своего гнѣздышка, чего-нибудь такого, на чемъ бы онъ могъ остановить свой взоръ и найти себѣ точку опоры въ настоящемъ, но никакого завѣтнаго гнѣздышка не было для Христа на землѣ. Правда, Онъ иногда садился за столъ богачей, входилъ во многія гостепріимныя жилища, города и села растворяли предъ Нимъ свои врата, даже сама природа располагалась роскошнымъ дворцемъ для Его жилья и столомъ для Его наслажденія; но все-таки нигдѣ и ни въ чемъ Онъ не находилъ Себѣ пріюта для Своей души. Это то душевное состояніе Iисуса Христосъ и выразилъ въ знаменательныхъ словахъ: «лисицы имѣютъ норы и птицы небесныя гнѣзда, а Сынъ человѣческій не имѣетъ гдѣ преклонить голову» (Лук. IX, 58). Скажутъ: сердце друзей развѣ не мо.гло служить гнѣздышкомъ для сердца Его? Развѣ Онъ не могъ, находить искренняго утѣшенія въ преданности Своихъ учениковъ? Везъ сомнѣнія, лучшій пріютъ для человѣка на землѣ – это сердце подобныхъ ему. Быть понятымъ, чувствовать, что другой несетъ тягость гнетущей васъ мысли, какое облегченіе! Такое сочувствіе и пониманіе вливаетъ душу въ само предпріятіе, увеличиваетъ силу и энергію каждаго въ достиженіи намѣченной имъ цѣли. При такомъ сочувствіи и самое трудное дѣло кажется легкимъ и удобоисполнимымъ. Но и этого лишенъ былъ Сынъ человѣческій. Ученики не понимали Его, не двинули даже перстомъ Его бремя (Mѳ. XXIII, 4). Въ то время, когда Iисусъ Христосъ намекалъ имъ на это бремя, одни изъ нихъ печалился и говорили: «да не будетъ съ Тобою этого, Господи», а другіе, благодаря своимъ плотскимъ надеждамъ и наивнымъ мечтамъ, оспаривали другъ у друга первое мѣсто въ ожидаемомъ ихъ земномъ царствѣ. И во всю Свою жизнь Онъ не зналъ, что значитъ отдохнуть и опереться на нихъ. Разъ только Онъ попросилъ Своихъ друзей вмѣстѣ съ Собою побдѣть и помолиться. Его человѣческое сердце, подъ тяжестію великаго дѣла, жаждало человѣческаго сочувствія, хотя бы самаго слабаго, неполнаго. Но увы! Трижды, положившись на нихъ, на ихъ сердце, Онъ заставалъ ихъ спящими, что служитъ разительнымъ доказательствомъ полнаго одиночества, въ какомъ пребывалъ всегда Iисусъ Христосъ, когда находился даже въ средѣ Своихъ учениковъ. Нѣтъ, не только у Него – не было мѣста, гдѣ преклонить голову, но не было сердца, на которомъ бы Его сердце въ тяжелыя минуты могло отлохнуть. Но если для Него сердца посторонихъ людей были закрыты, то, можетъ быть, Онъ могъ найти пріютъ и покой въ Своемъ сердцѣ. Развѣ въ Немъ не было надежды, – этого пріюта безпріютныхъ? Развѣ противъ всѣхъ огорченій, гнетущихъ Его, не могъ Онъ найти утѣшенія въ предвѣдѣніи тѣхъ услажденій, къ которымъ стремился? Можно думать, и этого не было. Вся Его прозорливость не могла Ему показывать въ ближайшемъ будущемъ ничего, кромѣ мрачныхъ картинъ, лишеній и скорбей. Развѣ Онъ не зналъ, что Его предпріятіе по-человѣчески безнадежно, что Ему предстоятъ непреодолимыя препятствія? Развѣ Онъ не зналъ, что всѣ и все возстанутъ противъ Него: – и непостоянный народъ охладѣетъ, и ученики покинутъ Его, а враги возьмутъ верхъ, угнетутъ Его двойною тяжестію ненависти и презрѣнія и умертвятъ Его съ возоромъ? «Пастырь добрый полагаетъ жизнь свою за овецъ. Если пшеничное зерно, падшее на землю, не умретъ, то останется одно, а если умретъ, принесетъ много плода. Сыну человѣческому надлежитъ быть предану въ руки людей грѣшниковъ и быть распяту». Гдѣ же здѣсь сердечный покой и можно ли говорить о душевномъ пріютѣ Того, Кто ни въ комъ и ни въ чемъ не находилъ сочувствія и сердечнаго отклика! Горе смертному, обиженному судьбой; не вдвойнѣ горе человѣку, имѣвшему въ себѣ много и стремившемуся къ великому, и не встрѣчающему ни въ комъ сочувствія! Одинокій человѣкъ – потерянный, жалкій и несчастный человѣкъ. Ему несъ кѣмъ подѣлиться своими мыслями, не кому излить свою душу, повѣрить всѣ свои тайны и завѣтныя думы; а также чувство полной одинокости можетъ довести человѣка до самыхъ горькихъ послѣдствій, – до полнаго разочарованія и страшнаго отчаянія. Что же испытывалъ Iисусъ Христосъ? – Мы молчимъ; потому что великость Личности Его и громадность задачи, предпринятой Имъ для выполненія, сами собою безъ всякихъ дополненій, очень ясно говорятъ о Его состояніи... Вотъ съ-какого времена уже Онъ началъ вкушать содержимое въ чашѣ!
Но это только начало болѣзней, только призракъ будущихъ страданій, только небольшія колючки въ вѣнцѣ, но не самый терновый вѣнецъ. Сыну человѣческому, какъ святѣйшему праведнику, предстояла страшная чаша на подобіе бездонной пропасти, отъ одного созерцанія которой у человѣка кружится голова, помрачается умъ и леденѣетъ сердце. Но Ему предстояло не созерцать только эту чашу, а испить все омерзительное содержаніе ея Своими пречистыми устами, не оставляя тамъ ни одной капли. Страненъ и непонятенъ міръ въ своемъ настоящемъ состояніи, въ своихъ стремленіяхъ и поступкахъ. Всѣ люди, а тѣмъ болѣе образованные, жаждутъ истины и стремятся къ прогресу; но какъ только появится проповѣдникъ истины, весь міръ съ жестокостію накидывается на него. Сократъ изъ-за правды принялъ чашу съ ядомъ. Галилея за проповѣданіе истины круговращенія земли вокругъ солнца представители науки и религіи подвергли, осмѣянію, а страшная инквизиція – пыткамъ и лученіямъ. Является воплощенная истина и говоритъ всѣмъ: «Я истина, путь и жизнь»; «Я на то родился и на то пришелъ, чтобы свидѣтельствовать объ истинѣ». По-видимому, весь міръ долженъ бы ожить, пробудиться отъ вѣковаго сна, привѣтствовать Его радостными восклицаніями, слѣдовать за Нимъ... Естественно было ожидать со стороны іудейскаго народа постепеннаго возрастанія сочувствія, восторга, настоящаго тріумфа и полнаго слѣдованія правиламъ Его ученія... Но не то случилось. Мракъ бѣжитъ отъ свѣта, ночь изгоняетъ день, ночныя птицы и насѣкомыя, привыкши къ темнотѣ, только и живутъ во мракѣ. Люди, живущіе въ мракѣ невѣжества, не терпятъ свѣта истины. Міръ въ настоящемъ своемъ состояніи никогда не любилъ истины, потому что истина всегда обличала его; отсюда страданія праведниковъ истины и торжество защитниковъ мрака. И чѣмъ ярче свѣтъ первыхъ, тѣмъ нетерпимѣе онъ для послѣднихъ. Но никогда міръ не доказалъ такого сильнаго и такого явнаго сопротивленія своего противъ истины, какъ въ осужденіи Iисуса Христа на позорную смерть. Здѣсь вышли на сцену всѣ исчадія мрака, всѣ низости и пороки людскіе для того, чтобы съ жестокостію, достойною хищнаго звѣря, уничтожить, погасить, если не навсегда, то на время, яркій и благотворный свѣтъ и представителей этого свѣта. Посмотрите на Сына человѣческаго. Онъ щедрыми руками расточаетъ дѣла милости и благотворенія людямъ, полными горстями засѣваетъ свою ниву состраданіями, исцѣленіемъ и утѣшеніемъ, – а позади Его восходятъ – подозрѣніе, клевета, предательство, жестокость, зависть и злоба. Онъ творитъ необыкновенныя чудеса однимъ Своимъ словомъ, а представители мрака видятъ въ этомъ дѣйствіе вельзевула; Онъ исцѣляетъ неизлѣчимо больныхъ въ субботу, а фарисеи называютъ Его нарушителемъ субботы; Онъ бесѣдуетъ съ мытарями и принимаетъ участіе въ ихъ трапезѣ, а законники считаютъ это оскверненіемъ, униженіемъ для праведника; Онъ приказываетъ воздавать кесарево кесарю, а Божіе – Богу, – враги же объявляютъ Его измѣнникомъ отечеству, бунтовщикомъ; Онъ называетъ Себя царемъ царства не міра сего, а они выставляютъ Его, какъ возмутителя обществевнаго строя, какъ самозванца; Онъ доказываетъ Свое полное равенство съ Богомъ Отцемъ, а враги называютъ Его богохульникомъ; Онъ проповѣдуетъ людямъ о спасеніи, а они за это готовятъ Ему позорную казнь. Такъ нетерпимъ свѣтъ для мрака! Благодѣянія и слова истины Іисуса Христа мало по малу образовали цѣлое полчище противниковъ, заговорщиковъ, которыхъ зависть, ненависть, злоба ослѣпили до полчаго помраченія и ожесточили сердца до окаменѣлости. Во главѣ ихъ стояли фарисеи, вожаки общественнаго мнѣнія. Для нихъ этотъ пришлецъ былъ слишкомъ опасенъ. Эти воплощенные типы лицемѣрія и гордости, чувствуя, что ихъ лицемѣріе осуждается съ безпощадною правдивостію Кроткаго Учителя предъ народомъ, мнѣніемъ котораго они дорожили болѣе, чѣмъ своею жизнію, сговариваются свести Его съ лица земли со всей затаенной злобой. Сюда присоединяются саддукеи, матеріалисты того времени, уживчивую философію и развратную жизнь которыхъ Іисусъ Христосъ строго порицалъ, говоря имъ о судѣ и правдѣ. Далѣе, богачи, вліятельные люди, старѣйшины народа, поставленные Іисусомъ Христомъ между двумя крайностями, – отказаться отъ самихъ себя или отъ царства небеснаго, сперва удаляются съ унылою грустью, но затѣмъ возвращаются раздраженные, послѣ того, какъ Онъ разсказалъ имъ притчу о Лазарѣ и зломъ богачѣ и предпочелъ лепту вдовицы всѣмъ ихъ горделивымъ милостынямъ. Даже самый народъ, столь любимый Іисусомъ Христомъ, и постоянно Ему преданный, въ средѣ котораго Онъ постоянно жилъ, котораго Онъ осыпалъ самыми щедрыми благодѣяніями, вмѣсто благодарности, съ яростію возсталъ на Своего благодѣтеля, требуя Его смерти. Даже ученики Его, которыхъ Онъ подготовлялъ къ Своему позору, которымъ Онъ открывалъ Свою душу, которымъ Онъ обѣщалъ нетлѣнную славу вмѣстѣ съ Собою, въ страшныя минуты оставили Его, разсѣялись, какъ овцы безъ пастыря. – О, велика сила страсти! Развившись, пустивши глубокіе корни, страсть всецѣло овладѣваетъ человѣкомь, распоряжаясь имъ, какъ своею вещію, какъ автоматомъ. Она подобна страшному урагану, разбивающему въ прахъ все, встрѣчающееся на его пути. У этого страшнаго явленія нѣтъ никому пощады, ураганъ идетъ все впередъ и впередъ, ломая, разрушая, уничтожая все на своемъ пути до тѣхъ поръ, пока самъ не ослабѣетъ. Такой же, если еще не большій, ураганъ злобы, ненависти и зависти разразился надъ головою Іисуса Христа. Все, сказаннее нами прежде объ отношеніяхъ къ Нему міра, составило необходимыя стихіи, элементы страшной грозы и урагана. Но вотъ забушевала буря, небосклонъ покрывается мрачными тучами, воздухъ насыщается электричествомъ, облака грозныя несутся куда-то быстро, быстро, предчувствуется что-то страшное, – вдругъ блеснула зловѣщая молнія, грянулъ громъ, затряслась земля, затрепетало все живущее на ней... Кто-то этимь ударомъ изуродованъ, искалѣченъ, а можетъ быть, даже и убитъ: – невольно является у каждаго подобная мысль. Кто же это? Преступникъ, злодѣй, невѣрующій въ Бога? Ты мой Спаситель, мой Благодѣтель! Твои благодѣянія и Твои сокровища обрушились надъ Твоею головою въ видѣ страшной грозы и урагава крови и мести. Да, злоба людская въ осужденіи Іисуса Христа достигла крайнихъ предѣловъ, такъ сказать, своего зенита, дальше ей нельзя было идти. Весь міръ со всѣмъ, что есть въ немъ самаго гнуснаго, подобно страшному урагану, обрушился на Тебя, Спаситель мой, какъ на злолѣя, не заслуживающаго даже имени человѣка. Зависть первосвященниковъ заставила посягнуть ихъ на святѣйшую жизнь – «что сотворимъ, говорили они, яко человѣкъ сей многа знаменія творитъ; аще оставимъ Его тако, вси увѣруютъ въ Него» (Іоан. 11, 47). Сребролюбіе Іуды заставило предать въ руки враговъ своего Учителя, съ которымъ онъ предъ этимъ принималъ участіе въ таинственной трапезѣ, – «что ми хощете дати и азъ вамъ предамъ Его» (Мѳ. XXVI, 15)? Малодушіе Петра предъ женщинами, этого камня вѣры, который со смѣлостію вызвался идти на смерть съ Учителемъ своимъ, заставило трижды съ клятвою сказать: «не знаю этого человѣка». Злоба фариссевъ на Іисуса Христа пожертвовала своими особенными правами, своею вѣрою, происхожденіемъ отъ Авраама и пользами отечества. Тѣ, которые прежде гнушались игомъ необрѣзанныхъ, которые имѣли преимущество предъ всѣми народами называться народомъ Божіимъ и не называть никого, кромѣ Господа небесъ, своимъ царемъ и отцомъ, которые думали, что нѣкогда всѣ цари и народы будутъ рабами и данниками Іерусалима, теперь приносятъ въ жертву своей злобѣ эту славу и кричатъ съ неистовстомъ: «не имамы царя, токло кесаря». Легкомысліе народа, облагодѣтельствованнаго Спасителемъ, подъ наущеніемъ своихъ вожаковъ, вызываетъ изъ его устъ грозныя слова «распни, распни Его». Ненависть Каіафы позабыла всѣ правила справедлигости. «Онъ произноситъ хулу на Бога», восклицаетъ онъ въ собраніи, «зачѣмъ намъ нужны еще другія доказательства и свидѣтельства»? и, не ожидая согласія большинства голосовъ, объявляетъ Iисуса Христа «повиннымъ смерти». И на одинъ изъ этого беззаконнаго сборища не осмѣлился объявить себя защитникомъ невинности; всѣ согласились со страстію своего начальника. Не нашлось тамъ ни одного Гамаліила, – который, хотя бы по совѣтамъ умѣренности, старался отложить этотъ несправедливѣйшій приговоръ. Самыя священнѣйшія и чистѣйшія чувства обратились въ знакъ безчестнѣйшаго и тягчайшаго преступленія, – лобзаніе Іуды, какъ пріятнѣйшій знакъ дружбы, превращается въ гнусное предательство. О, какое жгучее чувство должно было наполнить душу Спасители! Какія страданія Онъ долженъ былъ переносить при видѣ такого вѣроломства и вопіющей несправедливости! Его гнетущее чувство можно понять только равному Ему, а не намъ – грѣшнымъ.
Теперь все готово, жертва обречена, она одна предъ лицомъ цѣлаго міра, воставшаго поразить ее; пороки восторжествовали надъ святостію, мракъ затмилъ свѣтъ. Ураганъ началъ свое разрушительное дѣйствіе. Глухой его ревъ смѣнился свистомъ, оглушительнымъ громомъ, шумомъ, неистовствомъ. Iисусъ Христосъ въ рукахъ воиновъ, Его берутъ, связываютъ, влекутъ и приводятъ въ домъ первосвященика, какъ злодѣя. Здѣсь во всю ночь онъ дѣлается предметомъ наглости и звѣрства служителей, перенося здѣсь насмѣшки, укоризны и безчестія. Затѣмъ поношаемый и оскорбляемый мятежнымъ скопищемъ Онъ идетъ по улицамъ неблагодарнаго и непостояннаго города въ преторію для новыхъ поруганій и болѣе сильныхъ истязаній. Какая перемѣна! Недавно мы видѣли Его входящаго въ Іерусалимъ при шумѣ восклицаній, теперь же Онъ покрытъ стыдомъ и проклятіемъ того же самаго народа. Мало того: дошедши въ своемъ ослѣпленіи до крайнихъ предѣловъ, евреи совершаютъ нѣчто чудовишное, неестественное. Имъ предлагаютъ освободить Iисуса Христа или отмѣннаго преступника, извѣстныя злодѣянія котораго сдѣлали его вполнѣ достойнымъ смерти. Какое сравненіе! Спаситель рода человѣческаго и убійца, Благодѣтель и разбойникъ! Нужно лишиться всѣхъ чувствъ, сдѣлаться дикимъ животнымъ, чтобы дѣлать только одно сравненіе между солнцемъ и тьмою. Но для мрака нуженъ мракъ. Варавва, разбойникъ, предпочтенъ всеобщимъ голосомъ первосвященниковъ, старцевъ и всего многолюднаго сборища. Но вотъ Пилатъ, желая удовлетворить ненависти іудеевъ, а также по своей трусости и низости, предписываетъ для Iисуса Христа постыдное наказаніе бичами, наказаніе, опредѣленное для однихъ только рабовъ и невольниковъ. Воины, какъ дикіе звѣри, ринулись на божественное тѣло и обнажили Его. На Страдальца, привязаннаго за руки въ наклоненномъ положеніи къ столбу, по туго натянутымъ спиннымъ нервамъ посыпались удары кожанымъ хвостомъ кнута, снабженнаго зазубренными наконечниками изъ кости или изъ кожи. Удары эти падали какъ попало, умышленно наносились съ варварскою жестокостно по лицу и по глазамъ. Невыносимыя терзанія и нервное раздраженіе были исходомъ подобной казни. Къ этому присоединилось горчайшее посмѣяніе надъ Iисусомъ Христомъ, какъ надъ царемъ. Отвратительные солдаты изъ преторіи повели Iисуса Христа въ караульню для насмѣтливаго коронованія, облаченія и принесенія поздравленій царю. На главу Его, на подобіе императорскихъ лавровъ, возложили вѣнокъ изъ колючихъ терновъ; въ связанныя и ослабѣешія руки, вмѣсто скипетра, вложили камышевую трость; съ Его истерзанныхъ и окровавленныхъ плечъ сорвали одежду, надѣтую на Него, какъ на слабоумнаго, въ насмѣшку Иродомъ и теперь пропитанную кровію, и одѣли въ багряницу, – нѣчто въ родѣ стараго полеваго солдатскаго плаща съ пурпуровою каймою. Съ притворною торжественностію, пристегнули они этотъ плащъ къ лѣвому плечу блестящей застежкой, и затѣмъ каждый, ради насмѣшки, кланялся Ему, стоя на колѣнахъ, каждый плевалъ на Него своимъ нечистымъ ртомъ; каждый наносилъ ударъ по головѣ тростниковымъ скипетромъ, находившимся къ Его священныхъ рукахъ; каждый проходилъ предъ Нимъ съ насмѣшливымъ привѣтствіемъ: «радуйся, царь Іудейскій»! О, лучше скрыть отъ оскорбленнаго сердца нашего всѣ поношенія и поруганія, лучше отвратить взоры свои отъ святотатственнаго біенія Его по ланитамѣ, отъ сквернаго заплеванія, какимъ покрывалось то лицо, на которое ангелы взираютъ съ трепетомъ! Между тѣмъ ужасный знакъ царскаго достоинства, терновый вѣнецъ, пронзаетъ священную главу Его, кровь по божественному лицу со всѣхъ сторонъ льется струями; небесныя черты, которыя показывали Его краснѣйшимъ всѣхъ сыновъ человѣческихъ, теперь омрачились; могущественные взоры, которые недавно могли привесть въ раскаяніе вѣроломнаго ученика и повергнуть на землю святотатцевъ воиновъ въ Геѳсиманіи, теперь померкли. То лицо, которое будетъ составлять радость праведниковъ на небѣ, такъ теперь обезображено и окровавлено, что и сами распинатели съ ужасомъ отвращаются отъ Него. И вотъ съ мученическимъ видомъ, съ кровавыми пятнами на зеленомъ вѣнкѣ, съ знаками ударовъ на всемъ тѣлѣ, съ истомою предсмертныхъ мученій на закрывающихся глазахъ, въ плащѣ изъ поношенной багряницы, терявшей свой цвѣтъ при видѣ окровавлевной спины, весь поруганный, оплеванный, истерзанный Сынъ человѣческій выводится изъ преторіи предъ лицо народа. Картина жестокихъ страданій всегда трогаетъ даже грубаго человѣка: по тѣлу пробѣгаетъ дрожь, ложится на сердце камень, слезы состраданія и глубокаго сожалѣнія невольно льются изъ глазъ: словомъ, душа наша плачетъ вмѣстѣ съ Страдальцемъ за правду. Но иступленное озлобленіе не знаетъ этихъ чувствъ; оно требуетъ и жаждетъ продолженія, развитія, усиленія, умноженія страданій; для него ощущеніе остраго запаха крови, изнеможеніе, предсмертное хрипѣніе, страшная агонія – настоящая пища, услада, уловольствіе. Даже невѣрующій Пилатъ ужаснулся, пораженный страшнымъ видомъ Страдальца; но евреи, долго приготовлявшіеся привѣствогать своего Мессію, при видѣ Его, какъ разъяренныя огнемъ и желѣзомъ животныя, ринулись на свою жертву съ дикимъ крикомъ «распни, распни Его; кровь Его на насъ и на чадѣхъ нашихъ». Разсвирѣпѣвшихъ виновниковъ осужденія Невиннаго не трогаетъ даже отчаянное признаніе Іуды предателя: «согрѣшихъ, предавъ кровь неповивную». А это ли не свидѣтельство самое очевидное, когда и врагъ Іисуса Христа обнаруживаетъ себя въ пользу Неповиннаго? Не успѣвъ еще насладиться плодомъ своей измѣны, онъ возвращаетъ свою гибельную награду назадъ и, не ожидая ничего отъ своего Учителя, при видѣ Его, поруганнаго, униженнаго и осужлаемаго на смерть, онъ съ отчаянія предъ всѣми признается въ своемъ преступленіи. «Это твое дѣло», говорятъ они. Это не ихъ дѣло, что осуждаютъ Невиннаго! Это не ихъ дѣло, что проливаютъ кровь Праведника! – Злоба людская вполнѣ достигла своей низкой цѣли. Святѣйшій изъ святыхъ приговоренъ къ самой позорной казни, какой подвергались только рабы, невольники, – животныя, по тогдашнимъ воззрѣніямъ. Зависть радуется, злоба потираетъ себѣ руки отъ восторга. Іисусъ Христосъ, изнеможденный, окровавленный, обезображенный, приводится на позорное мѣсто казни съ двумя преступниками, – злодѣями. Начинается священное таинство, совершается величайшее, безпримѣрное преступленіе въ мірѣ. Воины сорвали съ Него одежду, покрытую кровавыми пятнами. Всѣ три креста положены были на землю. Возложивъ Сына человѣческаго на орудіе казни, они распростерли Его руки по перекладинѣ, установили сначала на правой, а потомъ на лѣвой ладони два огромныхъ гвоздя и ударами деревяннаго молотка загнали ихъ въ дерево, обрывая съ нестерпимою болью всѣ тонкія ручныя нервы и мускулы, чрезъ которые проходили гвозди. Затѣмъ, выпрямивъ голени, въ каждую ногу отдѣльно вбили по такому же гвоздю. Тогда это дерего, съ живой человѣческой ношей, висѣвшей на немъ въ страшныхъ мученіяхъ и испытывавшей при каждомъ малѣйшемъ движеніи съ разрывомъ ранъ на рукахъ и ногахъ новыя мученія, было тихо приподнято руками воиновъ и установлено нижнимъ концемъ въ вытругую яму такъ, что ноги Распятаго едва только не касались земли, – чтобы каждая рука, которая хотѣла ударить, могла достать до него свободно, чтобы ни одинъ жестъ оскорбленія и ненависти не могъ скрыться отъ Его взора. Смерть на крестѣ заключила въ себѣ все, что только есть ужаснаго и возмутительнаго въ пыткахъ и смерти: головокруженіе, судороги, упадокъ силъ, лихорадочное состояніе, столбнякъ, публичность позора, продолжительность страданій, антоновъ огонь въ открытыхъ ранахъ. Неестественное положеніе дѣлало невозможнымъ всякое движеніе, воспаленныя и безпрестанно подновляемыя раны близъ гвоздей разъѣдала гангрена, артеpіи въ головѣ и животѣ распухали и напрягались отъ прилива крови. Ко всѣмъ этимъ разнороднымъ и постоянно возраставшимъ мученіямъ присоединялись невыносимый жаръ и мучительная жажда. Но будучи уже на крестѣ, весь въ мукахъ, осыпаемый со всѣхъ сторонъ насмѣшками, издѣвательствомъ, упреками, Iисусъ Христосъ не призываетъ на Своихъ враговъ гнѣва и проклятія Своего Отца; напротивъ, обращается къ Нему съ горячею мольбой: «Отче, отпусти имъ, не вѣдятъ бо, что творятъ»! О! какъ чиста и возвышенна душа, просящая милости у Бога для своихъ враговъ въ то время, когда эти враги, издѣгаясь надъ Нимъ, упиваются Его кровію!
Все, сказанное деселѣ, есть тѣнь въ сравненіи съ предстоящимъ зрѣлищемъ. Это оставленіе всѣми, это гоненіе столь ожесточенное, этотъ жестокій натискъ общей ненависти, эти ужасы крестной казни, – все это только рама, подходящая къ картинѣ, а не самая картина. Страданія тѣла, правда, ужасны, но они только внѣшняя оболочка; въ страданіяхъ души нужно искать душу страданій и мученій. Всего сильнѣе мы страдаемъ внутренно; страданію физическому есть предѣлъ; но его, по-видимому, не существуетъ для души. Тѣло умираетъ, когда мѣра переполнится. Въ насъ есть что-то неумирающее, что страдаетъ, не предвидя конца страданію. Одинъ мученикъ, угрожаемый ужаснѣйшими пытками, спокойно отвѣчалъ: «угрожайте мнѣ чѣмъ-нибудь болѣе страшнымъ; что же до пытокъ, то они могутъ привести меня только къ смерти; а смерть, – я жду ея, какъ благодѣянія». Самъ Iисусъ Христосъ говорилъ: – «не бойтесь убивающихъ тѣло»... Человѣкъ такъ созданъ, что и на кострахъ можетъ пѣть отъ радости и проливать слезы въ роскопныхъ палатахъ. Спрашивается, въ чемъ же состояли внутренія страданія Iисуса Христа? Что наполняло и возмущало Его душу предъ добровольнымъ Его преданіемъ въ руки враговъ? – Кажется, нѣтъ человѣка, которому незнакома была бы симпатія, любовь. Великое и святое чувство – любовь! Она наполняетъ нашу душу какимъ-то неземнымъ блаженствомъ, какимъ-то священнымъ восторгомъ; она пламя, согрѣвающее насъ; она солнне, разливающее своими благотворными лучами усладу во всемъ нашемъ существѣ и защищающее насъ отъ всѣхъ невзгодъ житейскихъ. Любовь раздѣляетъ тяготы душевныя и облегчаетъ отъ непосильной ноши изнелюгающихъ; она неизсякаемый источникъ искренняго состраданія и сочувствія. И чѣмъ возвышеннѣе, свѣтлѣе и чище это чувство въ извѣстномъ человѣкѣ, тѣмъ онъ больше и самоотверженнѣе можетъ сочувствовать, сострадать, жертвуя тогда всѣмъ дорогимъ для любимаго предмета. Но Iисусъ Христось есть воплощенная любовь, явившаяся къ людямъ изъ любви къ нимъ. Надо же представить, каково въ ней состраданіе въ минуты подвига безъ всякой примѣси эгоизма, состраданіе къ людямъ, обремененнымъ тяжелою ношею всевозможныхъ страданій, несчастій, скорбей и возмутительныхъ пороковъ. Не думается ли вамъ, что эта любвеобильная душа сдѣлается какъ бы средоточіемъ, куда стекутся всѣ страданія дѣйствительныя, сталкиваясь въ ней, накопляясь и нагромождаясь до невыразимыхъ размѣровъ. Безчувственный человѣкъ содрагается при видѣ страданій; но какъ должна страдать, терзаться душа воплощенной любви, какъ должно изнывать и мучиться сердце Сына человѣческаго при созерцаніи страшныхъ несчастій и пороковъ всѣхъ людей – всѣхъ друзей, братьевъ! О, это ты, мой братъ, ты въ этой грязи, въ этомъ мракѣ, истерзанный страстями и отчаянной тоской, терзающій самаго себя, погибшій, проклинающій, проклятый и распинающій свой божественный образъ! О, какъ печальна твоя повѣсть, въ прошедшемъ стыдъ, въ будущемъ мракъ, горькое воспоминаніе объ утраченной невинности и страшныя преступленія въ настоящемъ! Это ты, многоцѣнная жемчужина, валяющаяся въ грязи, – это ты, – разнузданность всѣхъ страстей, чрезъ край переполненная чаша мученій, угрызеній совѣсти страха и проклятія. О! какъ мнѣ жаль тебя и какъ я страдаю вмѣстѣ съ тобою! «Душа моя скорбитъ смертельно» (Мрк. XVI, 36). Но любовь истинная идетъ дальше, она требуетъ жертвъ. И Іисусъ Христосъ, во имя любви къ Богу и людямъ, жертвуетъ всѣмъ – и Своею славою, и своимъ лицезрѣніемъ Бога, и своею жизнію для спасенія людей при самыхъ неблагопріятныхъ для Него обстоятельствахъ. Какая великая тайна! Нечестивый грѣшитъ, а праведный несетъ за него наказаніе, виновный совершаетъ преступленіе, а невинный приноситъ раскаяніе въ нихъ; царь расплачивается за проступки раба; Сынъ человѣческій беретъ на себя то, въ чемъ виновенъ человѣкъ. Какъ скоро Спаситель принялъ на себя кровавое служеніе для примиренія людей съ Богомъ, правосудіе Отца воззрѣло на Него, какъ на человѣка грѣшнаго. Съ этой минуты Отецъ не видитъ въ Немъ своего возлюбленнаго Сына, въ которомъ заключалось Его благоволеніе, а жертву Своего удовлетворенія, Своего гнѣва и проклятія, обремененную всѣми неправдами міра, жертву, которую Онъ долженъ принести безконечному правосудію. Съ этого времени все иго гнѣва и проклятія Божія пало тяжелымъ гнетомъ на Его святую, непорочную душу, страшные удары грознаго прагосудія разразились надъ Его неповинною головою. А между тѣмъ душа Спасителя ничего не ищетъ, кромѣ славы своего Отца, потому что любитъ Его безмѣрною любовію, несравненно болѣе пламенѣющею, чѣмъ любовь всѣхъ херувимовъ. Она чувствуетъ сильно всѣ оскорбленія, наносимыя всесовершенству Бога, она ясно видитъ, какъ грѣхъ оскорбляетъ вѣчную истину, какъ онъ вооружаетъ правосудіе Бога и помрачаетъ славу Его. О, скорбъ Давида объ умаленіи истины на землѣ, горесть и ревность Иліи о соблазнахъ и идолопоклонствѣ Израиля, печаль и слезы Іереміи о вѣроломствѣ Іерусалима были только слабыми подобіями скорби души Іисуса Христа при видѣ беззаконій всѣхъ людей, омрачавшихъ и омрачающихъ славу Отца! О, безмѣрны были Его страданія, какъ и безмѣрна была Его любовь къ Богу. Но на Его любовь нѣтъ сочувствія, на Его горячую молитву «Отче мой, аще возможно, да мимо идетъ чаша сія» нѣтъ отвѣта, а между тѣмъ гнѣвъ Божій все болѣе и болѣе давитъ и гнететъ Его пречистую душу... Помимо этого, правосудіе Бога показываетъ душѣ Сына человѣческаго всю гнусностъ грѣха во всей наготѣ и омерзеніи. Конечно, и люди чувствуютъ отвращеніе ко грѣху, но привыкшіи къ мраку и постоянно окруженные грѣхами, они смотрятъ на нихъ не прямо, а какъ бы чрезъ тусклое, туманное стекло. Не такими казались всѣ наши неправды душѣ, которая есть чистый свѣтъ и совершеннѣйшая истина и святость. Она созерцаетъ грѣхъ во всемъ его отвратительномъ видѣ, видить ясно безпорядокъ, неправду, вѣчное посрамленіе, видить ясно плачевныя послѣдствія его: смерть, проклятіе, невѣжество, гордость и всѣ страсти, разлившіяся по лицу всей земли. Въ эту мучительную минуту теченіе вѣковъ представляется Ему въ ужасномъ видѣ. Онъ видитъ непрерывное преемство беззаконій на землѣ, Онъ пересматриваетъ всю исторію вселенной и ничто не укрывается отъ ужасной Его скорби. Онъ видитъ тамъ чудовищныя суевѣрія, познаніе Отца небеснаго истреблено, самыя низкіе пороки обоготворены; прелюбодѣяніе, кровосмѣшеніе и другія мерзости имѣютъ свои храмы и алтари, безбожіе, нечестіе, нарушенные обѣты, обольщенная невинность, обманутая дружба сдѣлались обычнымъ явленіемъ. Когда обращаетъ Онъ взоръ свой на времена христіанства, то открываются предъ Нимъ будущія страшныя бѣдствія Церкви, – ереси, расколы, заблужденія, раздѣленія, оскверненіе алтарей, недостойное употребленіе таинъ, повсемѣстное умаленіе и ослабленіе вѣры, упалокъ нравственности. Не было во всей вселенной ни одного мщенія со времени пролитія крови Авеля, ни одного чудовищнаго безчестія, ни одного богохульства, ни одного тяжкаго преступленія противъ отцовскаго благословенія, ни одного изверга въ продолженіи всѣхъ вѣковъ – прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ, который бы не представился Его святой душѣ. И вотъ всѣ эти беззаконія всѣхъ людей, всѣхъ вѣковъ дѣлаются какъ бы Его собственными преступленіями. Онъ несетъ на себѣ цѣлый міръ неправдъ. О, съ какимъ ужасомъ Онъ тогда взиралъ на Себя! И какое щемящее душу чувство онъ долженъ былъ испытывать! Видѣть Себя очами божественной чистоты покрытымъ нечистотами всѣхъ неправдъ нашихъ, очами милосердія созерцать Себя очерненнымъ злобною ненавистію и безконечными страстями людей, очами высочайшаго благочестія взирать на Себя помраченнаго безбожіемъ и богохульствомъ, словомъ, созерцать Себя очами всѣхъ добродѣтелей оскверненнымъ всѣми пороками, – о! это хуже самой страшной пытки, несноснѣе самой лютой смерти! Въ минуту созерцанія Спасителемъ всей вселенной всѣ пороки и мерзости, всѣ силы ада во главѣ съ княземъ міра сего слетѣвшись въ одинъ центръ, въ одно мѣсто, соединились, сплотились и образовали одно страшное чудовище, отъ одного вида котораго сердце обливается кровію. Это чудовище, возникнувъ какъ бы изъ бездны и постепенно поднимаясь, во весь ростъ вдругъ предстало предъ чистою совѣстію воплощеннаго Праведника и, обхвативъ Его своими скверными руками, стало Его давить, душить, напрягая всѣ усилія совсѣмъ уничтожить Его. Кровь застываетъ въ жилахъ, сердце разрывается на части, дыханіе спирается; но вотъ изъ подавленнаго тяжестію горла, изъ сердца изнеможденнаго, истерзаннаго вырывается какъ бы вопль отчаянія, летитъ горячая, искренная молитва Праведника къ единственному Помощнику въ скорбяхъ – Богу: «Отче мой, аще возможно, да мимо идетъ отъ мене чаша сія». Страшная и рѣшительная минута, – но любвеобильная молитва Праведника не услышана, отвѣта, искренняго сочувствія съ неба не послѣдовало. Всѣми всѣмъ оставленный, неужели Онъ, Благодѣтель и Спаситель нашъ, нигдѣ и ни въ чемъ не найдетъ сочувствія въ Себѣ, къ Своему подвигу? Нѣтъ, въ тотъ моментъ, когда Онъ, уже вися на крестѣ, произнесъ совершилось», вся природа громко выразила Ему сочувствіе – небо помрачилось, земля задрожала, скалы и камни распались...; многіе святые вышли изъ своихъ гробовъ, чтобы засвидѣтельствовать ослѣпленному и озлобленному народу о великости, громадности совершившагося событія. Вотъ, намъ кажется, та страшная чаша, горечь и гнусность содержанія которой довели Iисуса Христа до необходимости умолить Бога Отца избавить Его отъ нея.
Михаилъ Грифцовъ.
«Кишиневскія Епархіальныя Вѣдомости». 1882. № 7. Отд. Неофф. С. 384-407.
Объ авторѣ. Михаилъ Николаевичъ Грифцовъ, сынъ дьячка Разанской губерніи, родился въ 1851 г. Обучался въ Рязанской семинаріи и Кіевской академіи съ 31 августа 1874 г. по 31 мая 1878 г. По окончаніи академіи со ст. кандидата богословія, 27 іюля 1878 г. назначенъ преподавателемъ въ Кишиневскую семинарію по каѳедрѣ основнаго, догматическаго и нравственаго богословія. 20 іюля 1883 г. назначенъ инспекторомъ народныхъ училищъ Ставропольской губерніи. 19 іюля 1889 г. назначенъ директоромъ народныхъ училищъ Самарской губернии (упомин. 1913 г.). Статскій совѣтникъ.
