Грѣхъ противъ Духа Святаго.
Вопросомъ о томъ, что такое грѣхъ противъ Духа Святаго христіанскіе ученые уже много нанимались и блаж. Августинъ совершенно справедливо относитъ его къ вопросамъ труднѣйшимъ изо всего свящ. Писанія. Съ одной стороны то вѣрно, что Церковь власть имѣетъ прощать грѣхи (Іоан. XX, 23), съ другой стороны свящ. Писаніе съ полной опредѣленностью говоритъ о грѣхѣ, который во вѣки не отпустится ни здѣсь, ни по ту сторону гроба.
Господь говорилъ Іудеямъ:
«Всякій грѣхъ и хула простятся человѣкамъ, а хула на Духа не простится человѣкамъ. Если кто скажетъ слово противъ Сына человѣческаго, простится ему если же кто скажетъ на Духа Святаго, не простится ему ни въ семъ вѣкѣ, ни въ будущемъ» (Мѳ. XII, 83. 32; ср. Мк. III, 28. 29; Лк. XII, 10).
Съ этимъ изреченіемъ Господа можетъ быть сопоставлено говоримое писателемъ посланія къ Евреямъ и св. Іоанномъ о грѣхѣ, который никогда не простится. Въ посланіи къ Евреямъ говорится:
«Невозможно однажды просвѣщенныхъ и вкусившихъ дара небеснаго и содѣлавшихся причастииками Духа Святаго и вкусившихъ благаго глагола Божія и силъ будущаго вѣка и отпадшихъ опятъ обновлять покаяніемъ» (Евр. VI, 4-6).
И: «Если мы произвольно грѣшимъ, получивъ познаніе истины, то не остается болѣе жертвы за грѣхи» (X, 26).
Іоаннъ же говоритъ о грѣшникѣ, за котораго безполезно молиться, потому что его грѣхъ есть грѣхъ къ смерти (1 Іоан. V, 16).
Крайнія изъясненія этихъ мѣстъ таковы. Одно утверждаетъ, что «христіанину грѣхи, какіе бы они ни были, не простятся». Другое настаиваетъ на положеніи, что «никакой грѣхъ», какъ бы великъ онъ ни былъ, «не можетъ христіанина вывесть изъ состоянія благодати», будетъ ли этимъ грѣхомъ «даже грѣхъ невѣрія». Между двумя этими крайними толкованіями есть много другихъ занимающихъ средину. Но пониманіе, что грѣхъ противъ Духа Святаго есть всякій грѣхъ, которымъ Духъ Святый поносится или каждый грѣхъ, изъ злобы возникающій, т. е. разумѣніе подъ грѣхомъ противъ Духа Святаго такъ называемыхъ смертныхъ грѣховъ, по самой широтѣ своей неудобопріемлемо. Съ другой стороны слишкомъ узко и мелочно грѣхъ противъ Духа Святаго понимать и о непризнаніи Божественной природы во Христѣ или же о другомъ какомъ нибудь опредѣленномъ грѣхѣ, напр. о нераскаянности.
Относительно сущности сего грѣха, который никогда не простится, который есть грѣхъ смертный въ собственномъ и строжайшемъ смыслѣ сего слова, прежде всего нужно замѣтить, что онъ не есть какое-либо отдѣльное грѣховное дѣяніе. Это открывается уже изъ того, что всякое отдѣльное грѣховное дѣяніе можетъ быть прощено разрѣшительною властію Церкви. Хотя этого и нельзя утверждать о рѣшительной нераскаянности, потому что въ этомъ случаѣ недостаетъ главнаго условія, соблюденіемъ коего обусловливается прощеніе; но не о семѣ грѣхѣ идетъ и рѣчь ближайшимъ и главнымъ образомъ въ словахъ Господа, а потомъ и въ мѣстахъ изъ посланія къ Евреямъ. Нераскаянность есть только слѣдствіе, дополненіе къ грѣху противъ Духа Святаго, но не самый этотъ грѣхъ.
Нужно здѣсь на то обращать вниманіе, что дѣло идетъ о Духѣ Святомъ и духѣ человѣческомъ. Дѣло Духа Святаго въ домостроительствѣ нашего спасенія состоитъ въ приведеніи въ исполненіе плана нашего спасенія какъ по отношенію ко всѣмъ искупленнымъ, такъ въ частности и къ каждой отдѣльной душѣ. Но это доведеніе Духомъ домостроительства нашего спасенія до конца, приведеніе плана онаго въ исполненіе, соотвѣтственно природѣ человѣческаго духа, есть постепенное. Ничего не приводится въ этомъ отношеніи въ исполненіе однимъ разомъ, ничего не совершается – даже и при чудесахъ – вдругъ. Какъ въ природѣ видимой, такъ и въ сверхъестественной, нравственной и религіозной, постепенный ростъ есть законъ духа. Духъ Святый въ своихъ дѣйствіяхъ не нарушаетъ сего хода вещей. Онъ дѣйствуетъ не съ внезапной, разрушительной силою, но такъ, что этотъ существенный законъ человѣческаго духа не нарушается. Принимаемый въ царство Божіе, человѣкъ не сразу порываетъ связи съ міромъ, къ нему отношенія и съ его воздѣйствіями; часто еще онъ сдается на приманки его, и тѣмъ процессъ своего освященія замедляетъ. Это освященіе проходитъ различныя ступени, смѣняется разнаго рода паденіями, колебаніями. Говорить посему, что первое же противленіе воздѣйствію Духа Святаго, первая же невѣрность по отношенію къ Его любви есть тотъ самый грѣхъ, который разумѣется въ Писаніи подъ именемъ грѣха противъ Духа Святаго, это значило бы не обращать вниманія на природу какъ духа человѣческаго, а равнымъ образомъ на природу и Божественныхъ воздѣйствій и стать въ противорѣчіе съ идеей Бога, Отца людей, Отца неизмѣримой любви. Но здѣсь-то именно и находится пунктъ, съ котораго открывается, что такое грѣхъ противъ Духа Святаго.
Въ качествѣ существа конечнаго душа человѣческая имѣетъ опредѣленныя границы своего развитія, предуказанныя ей въ силахъ и способностяхъ, какія отъ Творца получаетъ она. Этой мѣрѣ естественныхъ силъ соотвѣтствуетъ мѣра и сверхъестественныхъ даровъ, которыми первыя должны быть доведены до высшей свойственной имъ цѣли; потому что ни одному человѣку Духъ Святый не сообщается во всей Его полнотѣ; всею своей полнотой Онъ почилъ лишь на Богочеловѣкѣ; только Ему Отецъ далъ Духа не въ мѣру (Іоан. III, 34). Но какъ изъ естественныхъ даровъ и силъ свободная воля человѣческая властна дѣлать дурное хозяйственное употребленіе и со стороны Творца природы взамѣнъ расточенныхъ силъ и даровъ уже не дается ей новыхъ, подобно этому, какъ неопровержимо то доказывается догматомъ объ адѣ, отъ власти той же свободной воли зависитъ расточать, отвергать, ногами затаптывать и извѣстную, ей предназначенную и отношеніямъ, въ какія она поставлена, соотвѣтственную мѣру сверхъестественной благодати. Не должны мы забывать, что благодать не есть какая нибудь физическая сила и не сила какая нибудь духовная это, не неопредѣленное духовное нѣчто, что бурно или же тихо привлекаетъ къ себѣ волю и ее опредѣляетъ, это есть самъ Духъ Святый, излившійся въ наша сердца, и такимъ образомъ поддерживающій съ нами личное общеніе любви. Такимъ образомъ, дѣйствіе благодати не есть нѣчто въ родѣ воскресенія мертвыхъ, по крайней мѣрѣ на дѣлѣ не такъ оно заявляетъ себя; формы и образы дѣйствій благодати не суть нѣчто произвольное; но и со стороны человѣческой воли благодать не есть нѣчно произвольное. Любовь не есть ни принужденіе, ни произволъ; она есть отношеніе взаимной активности и пассивности; это суть брачныя отношенія двухъ личныхъ существъ, Духа Божественнаго и духа человѣческаго, и притомъ такого сорта, что конечный человѣческій духъ только постепенно можетъ въ оныя входить своею жизнію все шире и полнѣе; посему и разрывъ сихъ отношеніи можетъ быть понимаемъ только какъ отпаденіе. Если теперь вся мѣра благодати къ человѣку примѣнена, т. е. если благодать все въ немъ и для него сдѣлала, что ея существу и его природѣ свойственно: тогда можетъ ли человѣкъ быть надѣленъ новою, ширшею мѣрою благодати?
Невѣроятно, подобно тому какъ не можетъ человѣкъ получить новой физической жизни, если разъ полученную сгубилъ. Сумма всѣхъ этихъ невѣрностей по отношенію къ Божественному Духу, преграждающихъ для человѣка возможность къ спасенію, становится слѣдовательно тѣмъ, что откровеніе называетъ грѣхомъ противъ Духа Святаго, который не отпустится ни здѣсь, ни тамъ. Глубокомысленно ученіе христіанскаго Богословія объ опредѣленной каждому человѣку мѣрѣ благодати, соотвѣтствующей мѣрѣ его грѣховъ. Но должно это ученіе возводить къ метафизически-психологическому его основанію, если кто не хочетъ составить себѣ мнѣнія о семъ неразумнаго и идеѣ Бога противорѣчущаго. Ученіе, что Богъ каждому даетъ и предуготовляетъ опредѣленную мѣру благодати въ существѣ своемъ есть не о другомъ чемъ ученіе, какъ о томъ, что Имъ созданы опредѣленныя конечныя, другъ отъ друга отличныя индивидуальности, кои въ качествѣ такихъ способны и пріемлемы не къ безконечной благодати (что было бы само себѣ противорѣчіемъ], но именно только къ ограниченной и опредѣленной ея мѣрѣ. Многоразличіе сверхъестественной благодати потому есть коррелатъ къ многоразличію естественныхъ даровъ, естественныхъ склонностей и жизненныхъ отношеній, поелику все земное чревато небеснымъ, смотря по природѣ земнаго и воспріемлющей его силѣ. И то и другое оттого не могутъ быть мыслимы какъ нѣчто одно отъ другаго отличное, но въ одномъ дается и другое. Признаніе, что есть конечныя индивидуальности съ ограниченными извѣстною мѣрою дарами (естественными равно какъ и сверхъественными) требуетъ собой съ необходимостью признанія и другаго, что и невѣрность можетъ имѣть опредѣленную, ограниченную, индивидуально-различную мѣру, подобно тому какъ нравственное совершенство можетъ быть лишь индивидуально-различнымъ, какъ оно обусловливается мѣрою полученныхъ силъ и даровъ. Подобно тому какъ здѣсь, на землѣ, возникаетъ совершенное единеніе духа человѣческаго съ Духомъ Божественнымъ, проникновеніе однимъ другаго, подобно этому и по ту сторону возможно и мыслимо полное между ними раздѣленіе. Совокупность же содержанія всѣхъ актовъ, которые приводятъ къ этому раздѣленію, которые дѣлаютъ напрасною всю работу Божественной любвеобильной воли надъ человѣческой душой, эта совокупность образуетъ собою грѣхъ противъ Духа Святаго, въ собственномъ смыслѣ грѣхъ смертный, κατ' εξοχήν грѣхъ человѣка, равносильный грѣху падшихъ духовъ. У этихъ выразился онъ въ одномъ актѣ; у человѣка же онъ бываетъ результатомъ болѣе или менѣе долгаго или короткаго процесса, потому что человѣческій духъ поставленъ въ иныя отношенія и условія чѣмъ Ангелы.
Основаніе, почему грѣхъ противъ Духа Святаго никогда не простится, очень простое; это потому, что никогда онъ и не можетъ быть прощенъ. Не отъ произвола Божія зависитъ это, якобы извѣстное число грѣховъ установившаго, выступленія за предѣлы которыхъ Богъ никогда не прощаетъ, а отъ ограниченной, конечной, грѣхами вполнѣ опустошенной и разрушенной души, къ дальнѣйшей благодати не способной. Это само собою понятно. Доколѣ въ грѣшникѣ еще есть нѣчто, что можетъ быть возбуждаемо; доколѣ еще есть въ немъ какая нибудь подавленная сила къ добродѣтели, которая можетъ быть освобождаема; – какая нибудь сила, еще не совершенно умершая, которая можетъ быть оживляема; доколѣ въ человѣческой волѣ еще есть хотя нѣчто, что можетъ представлять собою нѣкоторый матеріалъ для цѣлей пробужденія, для Бога и Божественной воли; гдѣ человѣческое сердце хотя еще одну какую-либо сторону имѣетъ, съ коей оно можетъ быть спасительно уязвлено: дотолѣ и тамъ тотъ грѣхъ, который человѣка въ конецъ осуждаетъ, еще не совершенъ; того человѣка премилосердый Богъ Духомъ своимъ Святымъ еще будитъ изъ усыпленія. Спаситель говоритъ, что Онъ «и тлѣющей свѣтильни не погашаешь» (Мѳ. XII, 20). Тамъ же, гдѣ ничего подобнаго не существуетъ; гдѣ изо всѣхъ отношеній, какія возможны между Богомъ и людьми, не остается ни одного пункта для взаимнаго ихъ соприкосновенія, тамъ чего и ожидать? Что оставалось дѣлать со смоковничнымъ деревомъ, въ теченіе трехъ лѣтъ плода не приносившимъ (Лк. XIII, 7)? Господинъ сада ждалъ отъ него плодовъ столько времени, сколько можно было ждать этого, сообразуясь съ его природой; теперь оно должно было быть срублено и брошено въ огонь. Подобнымъ образомъ Господь Богъ ожидаетъ плода и отъ каждаго человѣка: Онъ ждетъ сего плода, доколѣ можно бываетъ ждать. Если же въ человѣческой душѣ все благородное, все способное къ небу потухаетъ и вымираетъ, что и остается для него кромѣ адскаго огня?
Кажись, можно бы здѣсь думать, что если и ничего въ человѣкѣ не остается, что благодатію можетъ быть къ жизни пробуждаемо, для всемогущества Божія все-таки возможно такой пунктъ соприкосновенія съ Его благодатію возстановить, возсоздать новымъ актомъ творенія.
Но согласно ли это съ святыми, Богомъ установленными разъ порядками, чтобы ставшее неспособнымъ къ принятію возбужденія Онъ снова, новымъ творческимъ актомъ дѣлалъ удобовозбуждаемымъ? Согласно ли съ природой и понятіемъ свободы и обращенія тамъ волю создавать, гдѣ противупоставляется рѣшительное, упорное нежеланіе? И если бы Господь Богъ разъ захотѣлъ преобразовать такъ какого-либо грѣшника, то какъ нужно было бы думать о немъ: обновленнаго такимъ превращеніемъ можно ли было бы считать тѣмъ же существомъ, или же его нужно было бы признавать другимъ уже субъектомъ, творческою силою вновь образованнымъ? Этотъ новый индивидуумъ тогда могъ ли бы называться обращеннымъ? И за тѣмъ, когда же для Бога кончилась бы переправка на новое разъ самопроизвольно отъ первоначальной нормы уклонившагося и какая же душа при такихъ возсозданіяхъ еще могла бы быть отвергаема? Тогда каждый имѣлъ бы право сказать: «Хотя я могу, но не хочу; а когда Богъ пересоздастъ меня, тогда для меня и возможнымъ сдѣлается нынѣ невозможное и захочу я дѣлать Ему угодное. Если же и тогда мнѣ не захочется отвѣчать Его волѣ, то опятъ Господь Богъ вновь можетъ повторить; и такъ далѣе, доколѣ мнѣ посчастливится».
Грѣхомъ противъ Духа Святаго откровеніе называетъ слѣдовательно совокупность всѣхъ актовъ, которыми противленіе Богу человѣческаго сердца укрѣпляется до неизмѣнности.
Путей, которыми человѣкъ доходитъ до этой окаменѣлости, непріемлемости благодати покаянія и даже благодати молитвы, много. Богословскія преданія говорятъ подъ именемъ семи смертныхъ грѣховъ о семи главныхъ путяхъ къ этой пропасти. Самыхъ же общихъ видовъ того сердечнаго направленія, которые могутъ образовывать собой форму каждаго спеціальнаго грѣха и съ естественной необходимостью препятствуютъ дѣйствію на человѣческое сердце Божественной благодати, есть два, это: дерзкое упованіе, что все простится, и потомъ отчаяніе. Вслѣдствіе перваго грѣшникъ безостановочно и неудержимо идетъ по пути грѣха; вслѣдствіе послѣдняго ждетъ его ужасный конецъ, когда дойдетъ онъ до цѣли. Погруженіе духа въ земное и сотворенное, будутъ ли этимъ чувственныя пожеланія или гордая настойчивость на собственномъ я, производитъ собою упорное отклоненіе отъ познанной (или же вслѣдствіе тяжкихъ грѣховъ и не познанной) истины въ области духовной и закоснѣлое въ нравственной области слѣдованіе путемъ грѣха, ставшаго любезнымъ. Каждому должно быть понятно, что здѣсь идетъ дѣло уже не о частныхъ дѣйствіяхъ въ качествѣ грѣховъ духа, а о состояніи твердо упрочившемся вслѣдствіе непрестаннаго противленія дѣйствію благодати. Самою природою названнаго направленія сердца исключаются расположенность къ раскаянію и чувство покаянное. Окончательная нераскаянность потому есть естественное слѣдствіе жизни, проводимой въ упорной борьбѣ со внушеніями Духа Божія. Ничего подъ конецъ въ такомъ человѣкѣ не остается, что еще могло бы въ немъ пробуждено быть, не остается ничего высокаго и священнаго, что чрезъ его духъ и чрезъ его сердце не прошло бы и не было бы имъ оттолкнуто, отвергнуто. Эта конечная нераскаянность есть слѣдствіе грѣха противъ Духа Святаго; потому что мѣра благодати Его исчерпывается, не остается грѣшнику на будущее время возможности участія въ ней. Такое отверженіе грѣшникомъ благодати Божіей будучи грѣхомъ, вмѣстѣ съ тѣмъ влечетъ за собой и его самого исключеніе отъ участія въ благодати Божіей, и въ этомъ ниспосылается судъ на него за грѣхи его. Кромѣ такъ называемыхъ смертныхъ грѣховъ всего вѣрнѣе и быстрѣе доводитъ человѣка до этого ужаснаго исхода обратившаяся въ духовный характеръ ненависть противъ ближняго изъ за даровъ ему Божіихъ. Грѣхъ, усилившійся въ человѣческомъ сердцѣ и всѣ благородные органы духа собою какъ бы сожегшій, на доброе и благородное въ другихъ людяхъ смотритъ непріязненно и съ отвращеніемъ; грѣхъ сбиваетъ съ толку человѣка, топитъ его въ крайностяхъ заблужденій; будучи въ существѣ своемъ не инымъ чѣмъ какъ ненавистью противъ всесвятѣйшаго Бога, онъ ненавидитъ и все подобящееся Богу и отъ Него происходящее. Онъ не допускаетъ Бога до души и не даетъ ей возможности познать своего Бога, и такимъ образомъ обнаруживаетъ ужасную свою сатанинскую природу. «Чрезъ зависть сатаны и смерть въ міръ вошла» (Прем. Сол. II, 24). Эго духъ раздѣленій; и болѣе или менѣе сознательно всѣ они изъ него возникаютъ. Ужаснѣйшій изъ опытовъ, какіе душа каждаго сама надъ собою можетъ сдѣлать, это опытъ, когда она возможность получаетъ сказать: «Теперь знаю я, что и я могу нѣчто ненавидѣть». Эта возможность ненависти есть дно адово, потому что небо есть любовь. И отъ одного рода ненависти къ другому переходъ хотя и не непосредственный, все-же довольно быстрый. Перваго братоубійцу образовала ненависть; вторымъ шагомъ его было отчаяніе; концомъ же его было что?
Настаиваніе, что грѣхъ противъ Духа Святаго закрываетъ предъ грѣшникомъ двери покаянія и спасенія и что этотъ грѣхъ есть результатъ болѣе или менѣе короткаго или длиннаго процесса, не исключаетъ собой и какого нибудь отдѣльнаго акта, собой заканчивающаго паденіе. Кто прозирать можетъ въ глубины человѣческой души? Кто въ состояніи измѣрить всю ея энергію, когда страсть всѣ силы возбуждаетъ и оныя къ борьбѣ противъ воли Божіей устремляетъ? И единственный тяжкій грѣхъ можетъ столь всецѣло душу опустошить, что въ ней не останется и единаго пункта, къ которому еще могла бы прицѣпиться спасающая благодать Божія. Потому каждому слѣдуетъ помнить серьезное апостольское напоминаніе «о содѣваніи со страхомъ и трепетомъ своею спасенія» (Флп. 2, 12), ибо не съ тварію вѣдь какою нибудь, а съ самимъ Богомъ мы имѣемъ здѣсь дѣло. Но и то конечно вѣрно, что если уже и первый тяжкій грѣхъ въ состояніи исчерпать всю мѣру дарованной человѣку благодати, то не непосредственно онъ возникаетъ, а предшествуетъ ему состояніе по меньшей мѣрѣ холодности и равнодушія.
Что же касается грѣховъ, о коихъ Апостолъ говоритъ (1 Кор. VI, 9-11), что «преданные имъ въ царствіе Божіе не войдутъ» и кои богословіемъ отчисляются въ особый разрядъ грѣховъ смертныхъ, то отношеніе ихъ къ грѣху противъ Духа Святаго всего правильнѣе можетъ быть опредѣлено конечно такъ, что по своей природѣ они всего болѣе располагаютъ къ грѣху противъ Духа Святаго или даже заключаютъ уже оный въ себѣ какъ въ зернѣ.
«Ярославскія Епархіальныя Вѣдомости». 1886. Ч. Неофф. № 30. С. 465-470; № 31. С. 481-486.