Епископъ Анастасій (Опоцкій) – Размышленія въ день памяти обрѣтенія честной главы Св. Іоанна Предтечи (24 февраля ст. ст.).
24 февраля Св. Православная Церковь вспоминаетъ первое и второе обрѣтеніе честной главы Св. Іоанна Предтечи... Когда былъ умерщвленъ этотъ величайшій изъ пророковъ усѣкновеніемъ главы, убійцы не позволили похоронить ее вмѣстѣ съ тѣломъ: оно, обезглавленное, передано было его ученикамъ, которые похоронили его въ Самарійскомъ городѣ Севастіи, а отсѣченная глава Предтечи была оставлена Иродіадою въ Иродовомъ дворцѣ и скрыта «въ мѣстѣ безчестнѣмъ». Объ этомъ узнала Іоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и тайно ночью взяла честную главу, положила ее въ сосудъ и съ благоговѣніемъ погребла въ помѣстьѣ Ирода, на горѣ Елеонской. Впослѣдствіи, спустя много лѣтъ послѣ того, помѣстье это купилъ благочестивый подвижникъ Иннокентій и тамъ началъ строитъ церковь. Когда для основанія храма копали ровъ, найденъ былъ глиняный сосудъ и въ немъ усѣченная глава. Такая находка возбуждала удивленіе и вопросъ: чья глава такъ необычайно погребена? Отвѣтъ на это данъ былъ благочестивому Иннокентію благодатными знаменіями, давшими ясныя указанія на то, что найденная въ сосудѣ глава – есть глава величайшаго изъ пророковъ Св. Іоанна Предтечи. Такъ совершилось первое обрѣтеніе этой святыни. Подвижникъ Иннокентій похоронилъ обрѣтенную имъ главу Предтечи тамъ же, гдѣ она была найдена, и она долго покоилась подъ выстроеннымъ надъ нею храмомъ. По смерти Иннокентія, съ теченіемъ долгаго времени, храмъ этотъ запустѣлъ, развалился, преданіе о погребеніи подъ нимъ честной главы Предтечевой потерялось и она опять стала никому неизвѣстною. Второе обрѣтеніе этой святыни совершилось въ царствованіе Константина Великаго при такихъ обстоятельствахъ: два инока, проходившіе въ Іерусалимъ для поклоненія святымъ мѣстамъ, получили откровеніе о мѣстѣ, гдѣ покоилась глава Предтечи; иноки, вынувъ изъ земли эту святыню, понесли ее къ мѣсту своего жительства. Тяготясь несеніемъ главы, иноки на пути искали человѣка, который согласился бы принять на себя этотъ трудъ. Такой человѣкъ нашелся. Это былъ бѣдный скудельникъ (горшечникъ), уроженецъ Сирійскаго города Емессы. Скудельнику въ чудномъ видѣніи явился Св. Предтеча и повелѣлъ удалиться отъ спутниковъ своихъ, не захотѣвшихъ нести его главу. Скудельникъ такъ и поступилъ: устранившись отъ спутниковъ, онъ съ усердіемъ перенесъ переданную ему честную главу въ свой родной городъ Емессу и благоговѣйно хранилъ ее въ своемъ домѣ; Господь благословилъ бѣднаго скудельника обиліемъ благъ. Предъ смертію своею онъ передалъ своей сестрѣ честную главу Предтечи. Съ той поры долгое время эта святыня преемственно передавалась среди благочестивыхъ христіанъ, а впослѣдствіи ею какъ-то завладѣлъ аріанинъ Евстаѳій. Опасаясь преслѣдованій за ересь, онъ сталъ скрываться, а находившуюся у него святыню спряталъ въ пещерѣ, съ намѣреніемъ взять ее оттолѣ, когда минуетъ угрожавшая ему опасность; но онъ былъ выгнанъ изъ своего жилища и не могъ туда возвратиться и завладѣть снова скрытою имъ въ пещерѣ честною главою Св. Предтечи. Въ той пощерѣ впослѣдствіи поселились иноки и долго жили тамъ, не зная, что въ ихъ пещерной обители хранится великая святыня. Промыслу Божію угодно было снова открыть ее христіанскому міру: благочестивый настоятель этой обители Маркеллъ сподобился видѣть чудное явленіе Крестителя Господня и получить отъ него откровеніе о честной главѣ его, скрытой въ пещерѣ монастырской и она, такимъ образомъ, еще разъ была открыта. Это было въ половинѣ 5 вѣка. По повелѣнію императора византійскаго Маркіана честная глава Крестителя Іоанна перенесена изъ Емессы въ Халкидонъ, а потомъ – въ Константинополь.
При воспоминаніи обрѣтенія честной главы Св. Іоанна Крестителя, живо вспоминается евангельское сказаніе о насильственной смерти этого величайшаго изъ пророковъ. – Это сказаніе и будетъ предметомъ нашихъ размышленій и бесѣды.
Обстоятельства, при которыхъ совершилось это печальное событіе, яркими чертами характеризуетъ нравы тогдашнихъ людей – съ двумя совершенно противоположными направленіями. Здѣсь мы видимъ, съ одной сстороны, постыдную легкость нравовъ, которая проглядываетъ въ устройствѣ семейнаго быта, въ воспитаніи дѣтей, – въ увлеченіи, съ какимъ люди предаются удовольствіямъ, – въ слабости, какую обнаруживаетъ человѣкъ въ борьбѣ съ искушеніемъ, – въ сильномъ порывѣ закоренѣлой страсти, которая дѣлаетъ цѣлое семейство участникомъ въ страшномъ преступленіи; съ другой стороны, – видимъ строгую личность великаго подвижника, который борется со зломъ и стоитъ за правду, не щадя своей жизни.
Въ виду этой картины нравовъ того времени, когда еще занималась заря христіанства, и въ виду самодовольства, съ какимъ въ наше время говорятъ, о преуспѣяніи человѣчества на пути правды и добра, весьма естественно возбуждается рядъ вопросовъ: далеко ли ушло наше время въ тѣхъ сторонахъ жизни, какія характеризуетъ читанное нынѣ Евангеліе? Строже ли нынѣ стали нравы, т. е. ближе ли къ христіанскому идеалу, чѣмъ это было на зарѣ христіанства? Умѣреннѣе ли сталъ человѣкъ въ наслажденіяхъ въ настоящее время? Сдержаннѣе ли въ порывахъ страстей? Крѣпче ли въ борьбѣ съ искушеніями? Тверже ли и искуснѣе въ борьбѣ за правду? Съ этими мыслями всмотримся въ читанный нынѣ евангельскій разсказъ.
Изъ этого разсказа прежде всего видимъ, что въ нравы іудейскаго общества, современнаго Предтечи Іоанну, вторглись обычаи языческіе: распущенность дошла до того, что представитель общества, царь одной изъ іудейскихъ областей, по имени Иродъ Антипа, исповѣдывавшій іудейскую вѣру, вопреки законамъ ея, женился на Иродіадѣ, женѣ своего двоюроднаго брата Филиппа, отъ котораго она ушла потому, что онъ лишенъ былъ царскаго престола. Честолюбивая и развращенная Иродіада, привыкшая къ роскоши придворной жизни, не могла снести такого униженія, и, воспользовавшись тѣмъ, что понравилась царствовавшему Ироду, перешла къ нему, и открыто жила съ нимъ, позоря царскій тронъ. Вотъ древній образчикъ того беззаконія, которое современники наши, слывущіе передовыми людьми, пожалуй, назвали бы гражданскимъ бракомъ. Какъ смотрѣли тогда на такой бракъ? Предтеча Іоаннъ прямо говоритъ Ироду: не должно тебѣ имѣть жену брата своего! И это, конечно, сознавали всѣ, самъ Иродъ ничего не могъ сказать противъ слова святой правды, и даже боялся Іоанна, признавая его голосъ за голосъ Божій; даже Иродіада чувствовала справедливость этого слова и, опасаясь, что оно изгонитъ ее изъ царскаго дворца, питала къ Іоанну непримиримую злобу, и въ смерти этого праведника видѣла лучшее средство къ спокойному продолженію преступной связи. Въ наше время Иродіада нашла бы другое средство для этой цѣли; ей не нужно было бы обагрять свои руки кровію пророка; она нашла бы защиту своей страсти въ тѣхъ современныхъ ученіяхъ, которыми силятся оправдать не только принятый въ нѣкоторыхъ странахъ гражданскій бракъ, но – и не гражданскій, не дозволенный никакимъ закономъ – ни Божіимъ, ни человѣческимъ. И если бы Иродъ, по требованію Церкви, вздумалъ удалить отъ себя Иродіаду, то она могла бы сказать: прочитай что пишутъ передовые люди о бракѣ; посмотри, какъ нынче въ свѣтѣ живутъ «умные люди». Не стыдно ли тебѣ слушать какихъ-нибудь отсталыхъ клерикаловъ? Кто нынче ихъ слушаетъ?.. Иродъ, конечно, и послушалъ бы ее: люди съ такимъ направленіемъ легко убѣждаются такими доводами. Тогда Иродіадѣ не стоило бы и безпокоиться по поводу обличеній Іоанна. Но не въ такое время жила она: тогда еще не дошли до такой мудрости, какую проповѣдуетъ наше время, – тогда не умѣли съ такимъ искусствомъ оправдывать беззаконіе, и вотъ Иродіадѣ пришлось отстаивать свое беззаконіе вооруженной силой; она рѣшилась убить Іоанна. Здѣсь замѣтимъ разницу въ нравахъ тогдашняго и нашего времени; беззаконіе тогда отстаивало себя грубой физической силой, сознавая себя все-таки беззаконіемъ; а наше время гнушается такой грубой защитой, но не хочетъ сознаться и въ беззаконіи: напротивъ, стремится возвести беззаконіе въ законъ. Если насиліе въ области мысли можно предпочесть физическому насилію, то наше время ушло впередъ... Иродіада, замѣтили мы, рѣшилась убить Іоанна, но какъ это сдѣлать? Она придумала устроить это дѣло во вкусѣ древняго азіатскаго востока: она нашла для этого, по выраженію Евангелія, удобный случай, – удобный для древняго восточнаго человѣка, а для нашего времени – крайне неудобный: у насъ подобныя дѣла, какъ извѣстно, совершаются гдѣ-нибудь въ лѣсу, въ потаенномъ мѣстѣ, а Иродіада выбрала для этого и время и мѣсто самое торжественное: она рѣшилась погубить Іоанна во время пира, который давалъ своимъ вельможамъ царь Иродъ, по случаю празднованія дня своего рожденія. И здѣсь, какъ видите, разница между тогдашнимъ и нашимъ временемъ: зло тогда не боялось являться во всей наготѣ своей самымъ торжественнымъ образомъ, а нынѣ оно, боясь закона и стыдясь цинизма въ преступленіи, или прячется, или старается маскироваться самымъ благовиднымъ образомъ; и потому-то, что прежде было наружною болѣзнію, то самое въ настоящее время принимаетъ характеръ болѣзни внутренней. Что здѣсь хуже и что лучше – нагло открытое, или глубоко скрытое зло? Зло, скрывающееся отъ страха и стыда, конечно, лучше зла нагло открытаго – небоящагося и нестыдящагося, хотя въ тоже время нужно замѣтить, что болѣзнь внутренною труднѣе лечить, чѣмъ наружную; а наше время еще не можетъ похвалиться искусствомъ лечить эти внутреннія нравственыя болѣзни, съ трудомъ даже узнаетъ ихъ, при всей своей охотѣ «раскрывать язвы», – сбивается въ распознаваніи признаковъ болѣзней, принимая иногда здоровое за больное, а больное – за здоровое. Такія ошибки стали повторяться тѣмъ чаще, чѣмъ больше наше время стало расходиться съ христіанствомъ; а у него-то только и можно научиться вѣрно узнавать болѣзни человѣчества и радикально лечить ихъ; лекарства же, заимствованныя внѣ этой врачебницы, большею частію, загоняютъ болѣзни внутрь и обманываютъ искусственно наведеннымъ румянцемъ. Такой обманъ, такой призракъ есть одна изъ характеристическихъ чертъ нашего времени, очарованнаго внѣшнимъ прогрессомъ и не замѣчающаго внутренняго застоя, въ которомъ тлѣетъ потаенный сердца человѣкъ, являющійся жалко слабымъ въ борьбѣ съ искушеніями; но объ этомъ рѣчь впереди, а теперь заглянемъ на пиръ Иродовъ и посмотримъ сперва, чѣмъ и какъ увеселялся человѣкъ, жившій наканунѣ христіанства.
Евангеліе не описываетъ подробностей Иродова пира и бывшихъ на немъ увеселеній, какъ недостойныхъ святаго благовѣствованія; но не умолчало объ одномъ изъ нихъ – о пляскѣ; въ божественномъ Писаніи ни одного слова не говорится даромъ безъ цѣли: елика написано, въ наше наказаніе написашеся, и если здѣсь упомянуто о пляскѣ, то конечно, съ намѣреніемъ вразумить людей, что танцы далеко не такое невинное удовольствіе, какимъ они обыкновенно признаются; и какъ не согласиться съ этимъ? Посмотрите, какое опьяняющее дѣйствіе произвели они на Ирода, насмотрѣвшагося на плящущую дочь Иродіады. Она, сказано въ Евангеліи, вошла къ пирующимъ, плясала и угодила Ироду и возлежащимъ съ нимъ (Марк. 6, 22), и какъ угодила! Иродъ забылся до того, что позволилъ себѣ въ присутствіи своихъ подданныхъ сказать плясавицѣ такое слово: проси у меня, чего хочешь, и дамъ тебѣ. И клялся ей: чего не попросишь у меня, дамъ тебѣ, даже до половины моего царства (Марк. 6, 22. 23). Такъ могъ сказать на торжественномъ придворномъ пиру только чувственный деспотъ древняго востока. Въ настоящее время подобной глупости съ такою преступною клятвою, не скажетъ не только какой-нибудь царь въ своемъ дворцѣ, при почетныхъ гостяхъ, но и самый простой человѣкъ, имѣющій хоть какое-нибудь понятіе о приличіяхъ. Да, знаніемъ приличій, умѣньемъ держать себя въ обществѣ, современный человѣкъ можетъ похвалиться передъ древними: онъ далеко превзошелъ ихъ въ изяществѣ обращенія и въ той сдержанности, съ какою онъ наслаждается удовольствіями въ хорошемъ обществѣ. Но такъ ли держитъ себя тотъ же самый человѣкъ, когда онъ бываетъ въ такомъ положеніи, при которомъ можетъ не стѣсняться правилами приличія? Какъ тогда онъ предается удовольствіямъ? Въ такомъ случаѣ онъ не уступитъ Ироду – и въ глупомъ восторгѣ отъ прыжковъ какой-нибудь танцовщицы, которая умѣетъ угодить, и въ щедрости на подарки жрицамъ этого искусства!.. Когда нѣсколько вдумаешься въ слова Ирода: проси у меня, и дамъ тебѣ даже до половины царства моего, да вспомнишь нѣкоторыя черты русскихъ нравовъ, то такъ и кажется, что это слово говоритъ русскій разгулявшійся человѣкъ, который безпутно тратитъ деньги, тогда какъ у него имѣніе давно заложено и перезаложено; поправить же свои дѣла не умѣетъ; жить не на что, а старая привычка жить на широкую ногу – въ прежней силѣ, а тутъ – жена, дѣти, долги неоплатные!.. Русская «широкая натура», какъ видите, еще безпутнѣе иродовской натуры, которая не все отдавала танцовщицѣ, а оставляла себѣ половину царства. А мало-ли появлялось и появляется у насъ такихъ широкихъ натуръ на всѣхъ ступеняхъ общественной лѣстницы? Не говоримъ уже о тѣхъ людяхъ русскаго общества, которые издавна славились по всей Европѣ умѣньемъ безпутно проживать громадныя имущества и наживать долги; у насъ и бѣдняки идутъ за ними. Въ виду такихъ явленій, имѣемъ ли мы право гордиться предъ древними сдержанностію и умѣренностію въ наслажденіяхъ? Имѣемъ ли мы право осуждать Ирода, сказавшаго съ клятвой плясуньѣ: проси у меня и дамъ тебѣ даже половину царства моего?..
Обратимъ теперь вниманіе на тотъ моментъ, когда это слово только что вышло изъ устъ Ирода и раздалось среди пирующихъ гостей его. Глупое слово онъ сказалъ, но тѣмъ не менѣе минута, когда прозвучало это слово, была въ своемъ родѣ торжественная минута, – не шутка вѣдь: царское слово утвержденное клятвою, поставило цѣлую половину царства въ зависимость отъ воли юной дѣвицы: что захочетъ – такъ и будетъ! Чего же захочетъ она? Вопросъ этотъ конечно заставалъ сильнѣе биться сердце самого Ирода и еще болѣе гостей его, которые могли сдѣлаться подаркомъ для юной дѣвицы... Что же скажетъ она? Но дѣвица ничего не говоритъ, и идетъ къ матери на совѣтъ. О, какъ много добра могли бы придумать по такому случаю двѣ добрыя женщины – мать и дочь, такъ близкія къ царю! Есѳирь, будучи въ подобномъ положеніи, спасла свой народъ, обреченный на погибель. Не сдѣлаютъ ли чего-нибудь подобнаго и эти двѣ женщины?.. А въ царствѣ Ирода много было людей, которыхъ нужно было спасать отъ погибели. И вотъ тамъ же – не далеко – подъ сводами махерунтскаго дворца, въ которомъ такъ весело пировалъ Иродъ, томился въ темницѣ великій пророкъ Божій, Іоаннъ Предтеча. Вотъ о комъ слѣдовало бы просить Ирода! Просить его, чтобы онъ отпустилъ Іоанна на свободу и слушался его во всемъ! Вотъ самая лучшая просьба, какую слѣдовало придумать Иродіадѣ съ дочерью! Этою просьбою были бы поправлены всѣ ошибки, всѣ преступленія Ирода, Иродіады и ея дочери. Эта просьба была бы для нихъ дверью къ покаянію, проповѣданному Іоанномъ, и оно привело бы ихъ ко Христу, который уже ходилъ тогда по той странѣ, какъ Агнецъ Божій, вземляй грѣхи міра, и звалъ всѣхъ въ свое царство. И какъ счастливъ былъ бы Иродъ и его семейство и все царство его, если бы ему была предложена такая просьба объ Іоаннѣ, и эта просьба была исполнена! Мать и дочь ведутъ между собою рѣчь, не о комъ другомъ, – онѣ вспоминаютъ именно Іоанна; но слышите ли, что говоритъ мать дочери?... Боже, на что способна падшая женщина!... Мать говоритъ дочери: проси головы Іоанна Крестителя! Изъ этихъ словъ на васъ какъ бы глядитъ мрачное лицо демона, который самъ въ аду и другихъ влечетъ туда же.... Душу обнимаетъ отвращеніе; она хотѣла бы отдохнуть на человѣческомъ лицѣ, и ждетъ и требуетъ, чтобы юная дочь Иродіады попыталась сказать слово, хоть одно слово для вразумленія этой ужасной женшины: вѣдь юности такъ свойственны добрые порывы сердца и горячее противодѣйствіе злу... Но напрасно это ожиданіе: дочь – вся въ мать, и даже превзошла ее: она идетъ къ пирующему царю, и слово въ слово, при всѣхъ гостяхъ, повторяетъ совѣтъ матери, да еще съ прибавкей, въ которой указано, какъ поступить съ отсѣченною головою пророка: хочу, сказала дѣвица Ироду, чтобы ты далъ мнѣ теперь же на блюдѣ голову Іоанна Крестителя! Голову... на блюдѣ... теперь же – т. е. во время пира!.. Такую церемонію убійства могла придумать только женщина древняго азіатскаго востока. И неудивительно, поэтому, что древніе мудрецы въ священные книги записали горькія жалобы на злую женщину. Злая жена, говоритъ одинъ изъ нихъ, гибель мужу, костоѣда въ костяхъ его. Лучше жить въ пустынѣ и даже на углу кровли, лучше жить со львомъ и зміемъ, чѣмъ въ общемъ домѣ съ злою женой (Притч. 21, 19. 25). И всякая злоба мала противъ злобы женской (Сирах. 25, 18). Вотъ что говорятъ древніе мудрецы о злой женщинѣ. Древняя женщина, особенно женщина древняго азіатскаго востока, стоила такого отзыва хотя, нужно замѣтить, есть обстоятельства, нѣсколько извиняющія ея необыкновенную злобу. Женщина древняго востока была до крайности унижена: это была замкнутая и забитая раба, и потому, естественно, она должна была выдаваться болѣе съ дурной, чѣмъ съ доброй стороны, и – выдаваться рѣзко: если у женщины, напр., была злоба, то она проявлялась въ страшныхъ взрывахъ, незнающихъ никакихъ границъ и приличій. Новое положеніе женщины, данное ей христіанствомъ, въ семействѣ и обществѣ, уваженіе къ ней, какъ къ равноправному съ мужемъ члену въ царствѣ Христовомъ, – все это чрезвычайно перемѣнило ее и, разумѣется, къ лучшему. Первые же вѣка христіанства образовали такіе типы женщинъ, какихъ до-христіанская древность не знала. Здѣсь мы встрѣчаемъ такихъ женщинъ, которыя и безъ нынѣшняго такъ называемаго «женскаго вопроса», сами находили себѣ дѣло и пріобрѣтали себѣ права и почетное положеніе силой нравственнаго вліянія на мужчину. И всему этому научило ихъ христіанство. Мы встрѣчаемъ этихъ великихъ христіанокъ не только у очага, съ иглой, за прялкою или ткацкимъ станкомъ, – это дѣло шло своимъ чередомъ; мы встрѣчаемъ женщинъ отлично образованныхъ, знающихъ все, до чего тогда додумывались умные люди, – женщинъ съ широкою общественною дѣятельностію, и – особенно отличавшихся въ дѣлѣ воспитанія и благотворительности. Если бы современныя женщины читали не однѣ повѣсти, рисующія идеалы новой женщины, и получше изучали исторію женщины–христіанки: то онѣ поняли бы, что слѣдуетъ дѣлать женщинѣ, какъ пріобрѣтать себѣ права и почетнее положеніе въ семействѣ и обществѣ. Да, лучшіе типы женщинъ – это типы чисто христіанскіе. Но увы! подулъ другой вѣтеръ новыхъ ученій, и запылился святой ликъ женщины–христіанки. И, кажется, никогда на женщинѣ такъ сильно не отражались больныя и здоровыя стороны своего вѣка, какъ въ нынѣшнее время. И это понятно: женщина, жившая прежде въ тишинѣ, уединеніи, теперь стала входить въ общій потокъ жизни и раздѣлять всѣ ея стремленія, мечты, надежды, желанія. Что же сказала бы нынѣшняя женщина, если бы ей предложили, какъ дочери Иродады: проси чего хочешь, и дамъ тебѣ даже до половины царства? Нынѣшняя женщина нашлась бы что спросить и безъ сторонняго совѣта; развѣ только множество желаній поставило бы ее на нѣсколько минутъ въ недоумѣніе – какому изъ желаній отдать предпочтеніе. Нашлись бы, конечно, и такія женщины, которыя не знали бы, чего просить, за непуѣніемъ никакого другаго желанія, кромѣ желанія нравиться; впрочемъ изъ этого желанія, какъ изъ корня, возникаетъ много другихъ желаній, которымъ и счету нѣтъ; а для исполненія ихъ нужны деньги: онѣ нужны для нарядовъ, для приданаго, для выгодной партіи. Затѣмъ является новый корень желаній дѣти, для которыхъ опять хочется денегъ; а за всѣмъ этимъ нынѣшняя женщина страстно любитъ комфортъ и развлеченіе, ужасно дорого стоющіе: опять деньги, большія деньги. Наконецъ, нынѣшняя женщина выучилась играть въ карты, и играетъ съ неменьшимъ увлеченіемъ, чѣмъ мужчина, съ которымъ она раздѣляетъ, и стремленіе ко всякимъ корыстнымъ предпріятіямъ, ради чего иногда входитъ въ тонкія и обширныя экономическія соображенія, одушевляемыя страстью къ легкой наживѣ. Все деньги и деньги! Да, современная женщина нисколько не уступаетъ мужчинѣ въ усердномъ поклоненіи золотому тельцу, и даже хочетъ сравняться съ нимъ въ искусствѣ выливать сего тельца, не желая однакоже жертвовать для него своими серьгами, какъ поступали древнія израильскія жены въ пустынѣ... Не здѣсь ли и весь корень того, такъ называемаго, реализма, которымъ хочетъ замѣнить нынѣшняя женщина свои прежніе идеалы, одушевлявшіе ее въ жизни?.. Но не одна похоть плоти и похоть очесъ обуреваетъ душу современной женщины: ее волнуетъ, какъ никогда прежде не волновала ее, и гордоль житейская; поэтому нашлись бы и такія женщины, которыя на вопросъ Ирода: проси чего хочешь, и дамъ тебѣ даже до полцарства, – нисколько не задумываясь, сказали бы: дай намъ полцарства, мы хотимъ управлять имъ. И за это трудное дѣло многія изъ женщинъ взялись бы именно для того, чтобы раздѣлить съ мужчиною власть во всемъ и доказать «этому тирану», что и женщина можетъ «дѣлать исторію» не только не хуже, но даже лучше мужчины, и что «будущее въ исторіи ей принадлежитъ». Нѣкоторые и изъ мужчинъ поддерживаютъ эти заносчивыя мечты женщины; но напрасно она слушаетъ эту лесть, внимала бы лучше слову Божію, которое ясно говоритъ женщинѣ: къ мужу обращеніе твое, и той тобою обладати будетъ (Быт. 3, 16). Самое лучшее изъ желаній, какія заявляетъ современная женщина, это, безспорно, есть ея желаніе учиться; но и въ этомъ желаніи, къ сожалѣнію, часто не достаетъ искренности и твердости, и яснаго сознанія цѣли ученія; а нерѣдко и въ самомъ ученьи женщины не видимъ толку и проку. Такъ, напр.. однѣ изъ нихъ заявляютъ желаніе учиться только потому, что нынче въ модѣ объ этомъ говорить; другія учатся потому, что скучно сидѣть безъ дѣла, и ученье для нихъ служитъ только развлеченіемъ; болѣе серьезно учатся тѣ, которыя въ образованіи надѣются найти средства къ существованію; но много ли такихъ, которыя при ученіи имѣютъ высшую цѣль его – образовать въ себѣ человѣка, съ живымъ сознаніемъ нашего вѣчнаго назначенія, – человѣка, готоваго для борьбы съ невзгодами жизни, страстями и похотями? А хорошо ли умѣетъ приготовлятъ человѣка къ такой борьбѣ современное воспитаніе? Крѣпче ли онъ сталъ въ борьбѣ съ искушеніями, чѣмъ древній человѣкъ, жившій наканунѣ христіанства, какъ напр., Иродъ? Посмотримъ на него, и затѣмъ оцѣнимъ тѣ задатки, какіе имѣетъ человѣкъ со временнаго закала для крѣпости въ подобной борьбѣ.
Объ Иродѣ, у котораго дочь Иродіады просила головы Іоанна Крестителя, нужно замѣтить, что этотъ Иродъ – не тотъ злодѣй, который избилъ младенцевъ во время рожденія Іисуса Христа, – то другой Иродъ; а этотъ Иродъ, по имени Антипа, не былъ такимъ закоренѣлымъ злодѣемъ. Это былъ слабый человѣкъ, какихъ на свѣтѣ можно считать сотнями; у него было много пороковъ, но были и добрыя черты: Иродъ, говорится въ Евангеліи, боялся Іоанна, зная что онъ мужъ праведный и святый и берегъ его; многое дѣлалъ, слушаясь его, и даже съ удовольствіемъ слушалъ его (Марк. 6, 20). Но какъ же онъ могъ позволить убить этого праведника, котораго такъ уважалъ и слушалъ съ удовольствіемъ? Какъ это могло случиться? Основаніе къ объясненію этого явленія, съ психологической стороны, мы находимъ въ словахъ ап. Павла, указавшаго на одну изъ самыхъ характеристическихъ свойствъ падшаго человѣка, которое ставитъ его въ положеніе безсильной борьбы съ самимъ собою, борьбы, въ которой заключается все самое печальное въ исторіи человѣчества, самая трогательная и грустная нота во всемірномъ плачѣ. Описывая это свойство природы падшаго человѣка, апостолъ говоритъ: по внутреннему человѣку я нахожу удовольствіе въ законѣ Божіемъ; желеніе добра есть во мнѣ, но чтобы сдѣлать добро, того не нахожу. Въ членахъ моихъ вижу иной законъ; противоборствующій закону ума моего и дѣлающій меня плѣчникомъ закона грѣховнаго, находящагося въ членахъ моихъ. Я не понимаю, что дѣлаю: потому что не то дѣлаю, что хочу; добра, котораго хочу, не дѣлаю, а зло, котораго не хочу, дѣлаю, и что ненавижу, то дѣлаю. Бѣдный я человѣкъ! заключаетъ ап. Павелъ. Кто избавитъ меня отъ сего тѣла смерти (Рим. 7, 15. 18. 19. 23. 24)? Вотъ такого-то бѣднаго человѣка мы видимъ въ Иродѣ, смотря на него въ ту минуту, когда ему нужно было рѣшить вопросъ: послушать ли угодившую дѣвицу и убить Іоанна, или послушать голоса своей совѣсти, которая услаждалась святыми бесѣдами пророка, и требуетъ, чтобы онъ былъ живъ? Въ Евангеліи сказано, что Иродъ опечалился, когда дѣвица просила у него головы Іоанна. Эта печаль была выраженіемъ борьбы, происходившей тогда въ душѣ Ирода; онъ слышалъ въ себѣ два голоса: голосъ совѣсти и голосъ страсти; двѣ любви и двѣ ненависти боролись въ душѣ его: любовь совѣсти къ Іоанну боролась съ любовью страстнаго сердца, льнувшаго къ Иродіадѣ и ея дочери; ненависть совѣсти къ грѣху – съ ненавистью растлѣннаго сердца къ строгимъ обличеніямъ Іоанна, но борьба была непродолжительна въ слабомъ человѣкѣ Иродъ не устоялъ въ борьбѣ и палъ послѣ перваго же волля страстнаго сердца, возставшаго противъ совѣсти. Лукавое сердце поколебало совѣсть и заставило ее утверлить смертный приговоръ Іоанну, на основаніи легкомысленной клятвы, данной при гостяхъ: Иродъ, сказано въ Евангеліи, ради клятвы и возлежащихъ съ нимъ, не захотѣлъ отказать дѣвицѣ, и, тотчасъ, пославъ оруженосца, царь повелѣлъ принести голову Іоанна (Марк. 6, 26. 27). Въ этомъ преступленіи, совершенномъ Иродомъ, видимъ живой примѣръ, какъ дѣйствуетъ въ падшемъ человѣкѣ законъ грѣховный, который алостоломъ выраженъ въ словахъ: человѣкъ дѣлаетъ не то, чего желаетъ, но, что ненавидитъ, то дѣлаетъ! Бѣдный жалкій человѣкъ! Такой-то бѣдности и безсилію человѣка въ борьбѣ съ самимъ собою и пришелъ помочь Сынъ Божій; струями Своей крови Онъ обновилъ и укрѣпилъ природу падшаго человѣка, и онъ сталъ далеко не таковъ въ христіанствѣ, какимъ былъ наканунѣ его. Исторія христіанской Церкви представляетъ безчисленное множество опытовъ, показывающихъ, какимъ крѣпкимъ онъ можетъ быть въ борьбѣ съ искушеніями, до какой чистоты, до какого совершенства онъ можетъ достигать. Но, къ несчастію, и живущіе среди христіанства весьма часто не пользуются его силами и средствами и даже отвергаютъ ихъ а настоящій вѣкъ отверженіе сего поставилъ себѣ какъ бы главною задачею, признавая въ этомъ свою мудрость и силу. И что же? Крѣпче сталъ человѣкъ современнаго закала съ своею мудростію и силою во внутренней борьбѣ съ самимъ собою? Легче сталъ онъ побѣждать свои страсти и похоти?... Онъ не только не знаетъ побѣдъ этого рода, но даже и не пробовалъ этой борьбы; да ему не изъ-чего и начать эту внутреннюю борьбу: онъ или не знаетъ, или старается не знать того внутренняго раздвоенія, какое существуетъ въ падшемъ человѣкѣ; тотъ законъ, по которому человѣкъ дѣлаетъ не то, что хочетъ, а что ненавидитъ, человѣку современнаго закала кажется выдумкой, и онъ дивится, какъ это можно дѣлать то, что ненавидишь; онъ скажетъ противъ этого: я дѣлаю только то, что мнѣ нравится. И онъ про себя правду говоритъ. Какимъ же образомъ совершилось у него это внутреннее примиреніе? А вотъ какимъ: человѣкъ современнаго закала увѣренъ, или старается увѣрить себя въ томъ, что вздоръ всѣ эти высшія требованія, всѣ эти притязанія на вѣчное блаженство въ небесахъ – что этого блаженства нужно искать не на небесахъ, а на землѣ, и въ томъ именно искать, что нравится, и, вотъ его совѣсть молчитъ, не заявляетъ никакихъ высшихъ требованій, и потому въ душѣ его слышится одинъ голосъ, голосъ своихъ земныхъ стремленій и желаній. Изъ чего же тутъ возникаетъ борьба? все идетъ въ одномъ направленіи, все поетъ въ одинъ голосъ. Правда, у него есть совѣсть, но совѣсть, принаровленная къ обыкновенному житейскому быту, къ гражданской законности и приличіямъ, – совѣсть съ требованіями небольшими: самое высшее у ней – это внѣшняя законность, или, какъ говорятъ нынѣ, легальность; но и эта легкая совѣстъ у многихъ не живетъ дома, а какъ бы переселилась въ общественное мнѣніе и кочуетъ съ нимъ, прислушиваясь, о чемъ и какъ судятъ люди, и по этимъ толкамъ и сужденіямъ иногда такъ ложно настроивается, что стыдится того, въ чемъ благопросвѣщенная совѣсть не видитъ ничего постыднаго, и, напротивъ, не стыдится того, что служитъ позоромъ и униженіемъ человѣческаго достоинства. Мало-ль есть, наприм., такихъ людей, которые считаютъ для себя за величайшій стыдъ – одѣться не къ лицу и не по модѣ, и, въ тоже время, не стыдясь, допускаютъ въ себѣ гнусные пороки? Поэтому, когда дѣлается какое-либо преступленіе, то человѣкъ съ такою внѣшнею и извращенною совѣстію безпокоится не о томъ, что онъ дурно сдѣлалъ, а о томъ – «что скажутъ въ свѣтѣ, что скажетъ такой-то», если же эта внѣшняя совѣсть подсмотритъ дурной поступокъ человѣка, у котораго нѣтъ внутри совѣсти: то какъ вы думаете, слушатели, что съ нимъ совершается? Тутъ встрѣчаемся съ характеристическимъ явленіемъ, которое возможно только между невѣрующими: человѣкъ, живущій съ одною внѣшнею совѣстію – общественнымъ мнѣніемъ, глубоко падаетъ и падаетъ своеобразно, какъ своеобразно стоитъ. Пока онъ держится на почетныхъ ступеняхъ общественной лѣстницы, пока свѣтъ смотритъ на него хорошо, – онъ поступаетъ благочинно и старается быть порядочнымъ человѣкомъ; а когда онъ хоть разъ упалъ, и если это паденіе замѣтили люди: тогда онъ падаетъ окончательно, безвозвратно, и тогда все себѣ позволяетъ: «все равно, говоритъ онъ, пропадать, такъ пропадать»! И это естественно: такой человѣкъ жилъ общественнымъ мнѣніемъ, своей совѣсти онъ какъ бы не имѣлъ, высшихъ подкрѣпленій забытой имъ религіи у него нѣтъ; а свѣтъ нынче не вѣритъ въ покаяніе разбойниковъ и блудницъ. Что-же остается дѣлать этому падающему и не имѣющему ни внѣшней, ни внутренней поддержки? Ему остается только падать глубже и глубже, приговаривая голосомъ отчаянія: пропадать, такъ пропадать!... Въ настоящее маловѣрующее время такой голосъ отчаянія часто раздается, и нерѣдко завершается выстрѣломъ, оканчивающимъ жизнь несчастнаго, потеряннаго человѣка! А въ нѣдрахъ христіанства, когда совѣсть человѣка руководится внушеніями вѣры, такихъ безвозвратныхъ паденій не бываетъ: извѣстно, что въ христіанствѣ величайшіе грѣшники дѣлались величайшими правелниками. Вотъ какова совѣсть у человѣка съ современнымъ полуязыческимъ закаломъ и вотъ каковъ онъ въ борьбѣ съ искушеніями!
Взглянемъ, наконецъ, на великаго поборника правды, Св. Предтечу и Крестителя Іоанна. Въ Евангеліи сказано: оруженосецъ пошелъ, отсѣкъ Іоанну голову въ темницѣ, и принесъ голову его на блюдѣ и отдалъ ее дѣвицѣ, а дѣвица отдала ее матери своей (Марк. 6, 28). Вотъ какой позорной смерти преданъ величайшій изъ пророковъ за слово правды!... Способны ли современные борцы правды говорить ее такъ просто, съ такимъ дерзновеніемъ и самоотверженіемъ, какъ говорилъ Предтеча Іоаннъ?! Едва ли. Современные борцы правды большею частію такъ разсуждаютъ; для чего я буду подвергать себя опасностямъ и непріятностямъ? Для того ли, чтобы спасать другихъ? Друrie пусть сами о себѣ заботятся; а съ меня будетъ довольно спасти себя самого. Иное дѣло, если найдется возможность сказать правду въ глаза безъ всякой опасности: тогда, пожалуй, можно сказать, да и то съ крайней осторожностью, чтобы не вышло какой-нибудь непріятности. Такъ разсуждаетъ, очевидно, эгоизмъ, отъ котораго откровеннаго, искренняго слова нельзя и ожидать. Чтобы имѣть способность говорить людямъ правду въ глаза, нужно имѣть много любви къ человѣку, много святой ревности къ правдѣ, ревности, готовой на самопожертвованіе; а при этомъ еще нужно быть самому чистымъ и непричастнымъ тому грѣху, въ которомъ приходится обличать. Безъ этихъ условій не можетъ быть побужденія, достаточно сильнаго къ тому, чтобы сказать правду человѣку въ глаза, да и самое слово, если бы оно сказано было, не будетъ имѣть силы и доступа къ сердцу и можетъ быть принято за дерзость. Но много ли въ свѣтѣ людей, исполненныхъ любви къ ближнему, ревности къ правдѣ и правотѣ? Много ли такихъ людей, которые бы сказали наединѣ братски и съ любовію сбившемуся съ пути человѣку: «не хорошо ты дѣлаешь»; подобное слово остерегающей любви въ настоящее время рѣдко, особенно рѣдко оно говорится людямъ высокопоставленнымъ, всѣ имъ льстятъ, никто имъ правды не скажетъ въ глаза; но за то при удобномъ случаѣ, пронесетъ имя ихъ, яко зло, на что настоящее время, злоупотребляя гласностью, изобрѣло много такихъ средствъ, какихъ древность не знала. Скажите гдѣ больше любви и нравственной пользы: въ такомъ ли прямомъ словѣ, какое сказалъ Іоаннъ Предтеча Ироду въ глаза, или въ этихъ трубахъ гласности, съ насмѣшками, сатирами и каррикатурными рисунками, которыми нынѣ такъ любятъ исправлять нравственность людей?.. На это могутъ сказать много различныхъ отвѣтовъ; а мы скажемъ одно: Евангеліе не знаетъ такого способа вразумленія ближнихъ!
Итакъ, имѣетъ ли право нашъ вѣкъ такъ много хвалиться преуспѣяніемъ на пути правды и добра? Много ли онъ помогъ намъ своими новыми ученіями и изобрѣтеніями очищать, въ духѣ христіанскомъ, совѣсть и всего внутренняго человѣка и вести его къ Богу? Онъ за это и не брался: онъ занимался гражданскими дѣлами, изучалъ природу, добывалъ изъ нея богатства, сокращалъ пространство и выигрывалъ время чрезъ телеграфы и желѣзныя дороги, по которымъ такъ быстро ѣздимъ; но привезутъ насъ когда-нибудь и къ могилѣ, а тамъ вѣчность дастъ намъ почувствовать всю силу словъ Спасителя: какая польза человѣку, если онъ пріобрѣтетъ весь міръ а душѣ своей повредитъ?.. – Что-то сказалъ-бы намъ Св. Предтеча, которому было поручено нѣкогда исправлять путь для Господа въ душахъ людей? Предтеча сказалъ бы намъ, какъ нѣкогда говорилъ на Іорданѣ: покайтеся и вѣруйте въ Евангеліе! Вотъ сѣкира при корнѣ древа лежитъ, и всякое древо, не приносящее плода, будетъ сожжено огнемъ неугасающимъ.
Епископъ Анастасій.
«Олонецкія Впархальныя Вѣдомости». 1902. № 7. Отд. Неофф. С. 261-274.
⸭ ⸭ ⸭
Тропарь, гласъ 4-й:
Отъ земли́ возсія́вши, Предте́чева глава́/ лучи́ испуща́етъ нетлѣ́нія вѣ́рнымъ исцѣле́ній,/ свы́ше собира́етъ мно́жество а́нгелъ,/ до́лѣ же созыва́етъ человѣ́ческій ро́дъ,// единогла́сную возсыла́ти сла́ву Христу́ Бо́гу.
Кондакъ, гласъ 2-й:
Проро́че Бо́жій и Предте́че благода́ти,/ главу́ твою́, я́ко шипо́къ свяще́ннѣйшій, отъ земли́ обрѣ́тше,/ исцѣле́нія всегда́ пріе́млемъ,/ и́бо па́ки, я́коже пре́жде,// въ мíрѣ проповѣ́дуеши покая́ніе.
Величаніе:
Величаемъ тя,/ Крестителю Спасовъ Іоанне,/ и почитаемъ вси/ честны́я твоея́ главы́// обрѣ́теніе.