ЗАДАЧИ И ИДЕАЛЪ МОНАШЕСТВА ПО ПРАВОСЛАВНО-КАНОНИЧЕСКОМУ ПРАВУ.
Русские монахи в день своего пострига. Фотография начала XX в.
Редакция миссионерского центра предлагает читателям познакомится с нижепомещенной статьей, в которой изложен подлинный смысл этого ангелоподобного жития-подвига - ред.
«Иночестно доброе — спасительно не только для людей,
ему себя посвящающихъ, но и для прочихъ...»
(Житіе преп. Саввы Сторожевскаго. Леонида Еп. Дмитровскаго).
I.
Съ самыхъ древнихъ временъ, при самыхъ разнообразныхъ культурахъ, не взирая на то или иное положеніе въ мірѣ, были люди, стремившіеся уйти отъ людей, въ глубокомъ одиночествѣ предаваться размышленіямъ, вдумываться въ самихъ себя, въ жизнь, въ окружающія явленія.
Еще Царь и Пророкъ Давидъ, при всемъ своемъ могуществѣ и величіи, ничего другаго не желалъ, какъ удалиться отъ міра и блеска и въ пустынѣ отдохнуть отъ треволненій и бурь житейскихъ. И въ подобномъ стремленіи къ уединенію, къ самоуглубленію, въ такомъ презрѣніи міра и всѣхъ его благъ ничего нѣтъ удивительнаго или ненормальнаго. Мало того, что исторія указываетъ намъ цѣлый длинный рядъ личностей бѣжавшихъ изъ міра, — и психологія, занимающаяся всецѣло изученіемъ души человѣка, подвергающая изслѣдованію малѣйшія ея движенія, говоритъ, что бываютъ въ психической жизни человѣка моменты, когда все существо его стремится отвлечься отъ всего внѣшняго, окружающаго его, и углубиться въ себя, обновить свой духъ путемъ сосредоточенныхъ и спокойныхъ размышленій.
И въ древнемъ языческомъ мірѣ величайшій знатокъ человѣческой души и искуснѣйшій аналитикъ самыхъ сокровенныхъ ея проявленій — Сократъ, какъ на путь къ достиженію внутренняго мира и блаженства, указывалъ исключительно на познаніе самого себя, т. е. на самосозерцаніе, возможное лишь тогда, когда человѣкъ отрѣшится всецѣло отъ окружающаго его внѣшняго міра и останется наединѣ съ самимъ собою.
Если нужно для примѣра указать на лицъ древности, бѣжавшихъ отъ людей, то таковъ былъ пророкъ Илія Ѳесвитянинъ, таковы были многіе другіе пророки и праведники, таковъ былъ позднѣе величайшій изъ пророковъ, Предтеча Господень Іоаннъ, таковы были, наконецъ, и всѣ тѣ великіе мужи, которыхъ слѣдующими трогательными чертами рисуетъ намъ св. Апостолъ Павелъ: «проидоша въ милотехъ и козіихъ кожахъ, лишени, скорбяще, озлоблени... въ пустыняхъ скитающеся и въ горахъ и въ вертепахъ и пропастяхъ земныхъ» (Евр. XI, 37. 38). Правда, подобныхъ людей никогда не жаловалъ міръ, правда, что какъ говоритъ св. Апостолъ, они были «яко отреби міру, всѣмъ попраніе...». Но быть можетъ это потому, что, по слову того же блаженнаго Павла «ихъ не бѣ достоинъ весь міръ», потому, что міръ, среди шума и суеты своей, не могъ разсмотрѣть и не съумѣлъ понять того высокаго внутренняго достоинства, какое скрывали въ себѣ эти добровольные изгнанники міра?
Какъ бы то ни было, но факты подобнаго бѣгства изъ міра, какъ мы видимъ, съ самыхъ древнихъ временъ были нерѣдки, и, помимо глубокихъ побужденій къ самосовершенствованію, имѣли за собою психологическую черту человѣка — потребность въ одиночествѣ и самоуглубленіи.
Сошедшій на землю и воплотившійся Сынъ Божій освятилъ эту черту и эту потребность человѣка: мы видимъ какъ Онъ Самъ часто удаляется отъ людей, пребываетъ въ уединеніи и безмолвіи, и въ этой святой тиши бесѣдуетъ съ Небеснымъ Отцомъ Своимъ, почерпая въ сей сладостной, ни для кого незримой и неслышимой бесѣдѣ, силы для несенія поднятаго Имъ ради спасенія человѣческаго рода —Креста страданій и смерти.
И послѣ Христа Спасителя, послѣ того, какъ Имъ ясно и опредѣленно проповѣдано было міру ученіе о спасеніи души, послѣ того, какъ Имъ указанъ былъ путь ко спасенію, не только не прекратились, но усилились, участились подобныя бѣгства изъ міра въ пустыни: свв. Павелъ Ѳивейскій, Антоній Великій, Пахомій, Иларіонъ, ученикъ Антоніевъ, Макарій Египетскій, Ефремъ Сиринъ и великое можество другихъ въ пустыни бѣжали искать уединенія и мира, и затѣмъ изъ мрака этихъ пустынь, не выходя оттуда, «какъ звѣзды просіяли свѣтомъ духовнымъ и озарили вселенную» [1]. Не долго, впрочемъ, каждый изъ этихъ св. отшельниковъ и подвижниковъ наслаждался одиночествомъ; къ нимъ скоро присоединялись и другіе любители пустыни, и, такимъ образомъ создавались общежитія, все же вдали отъ міра, вдали отъ его суеты и соблазновъ, общежитія основанныя на любви къ Богу, крѣпкія взаимною братскою любовію и привязанностью къ св. мѣсту пустыннаго уединенія, ограждающаго ихъ отъ бури и суеты града.
Такъ «создались, по слову св. Пророка Исаіи, пустыни вѣчныя, содѣлались основанія вѣчныя... родамъ родовъ» (Ис. LVIII, 12) [2].
Святость жизни, подвиги ангелоподобныхъ отшельниковъ не только людей привлекали къ нимъ, въ пустыни, но и самихъ небожителей низводили на землю къ ободренію пустынниковъ, къ укрѣпленію ихъ въ ихъ подвигахъ. Мы видимъ изъ житій св. подвижниковъ, и не разъ, что Сама Царица Небесъ, ближними Царя Царствующихъ сопровождаемая, нисходила въ св. уединеніе «отцовъ пустынножителей», чтобы утвердить въ ихъ пустыняхъ «благословеніе неба...» [3].
Когда въ пустыню бѣжалъ отъ міра одинокій подвижникъ, то онъ, естественно, въ новой пустыннической жизни своей, въ своихъ подвигахъ, руководился исключительно своею совѣстію, закономъ Христовымъ. Онъ боролся съ своею плотію, побѣждалъ страсти, подвигалъ себя на непрестанную молитву, и, имѣя предъ собою единственную и опредѣленную цѣль, — воплощеніе въ себѣ совершенства Христова, твердо и не озираясь вспять, шелъ къ этой св. цѣли.
Когда окрестъ подобнаго подвижника образовывалась община стремившихся къ этой же цѣли и обладавшихъ тою же ревностью людей, также бѣжавшихъ отъ соблазновъ міра, то основной чертой общежитія являлось послушаніе волѣ старца, т. е. того именно подвижника, подъ руководство котораго бѣжали новые любители пустыни. Сначала, конечно, не могло быть и рѣчи о какихъ либо писанныхъ уставахъ для этихъ пустынныхъ общинъ, тѣмъ болѣе, что всѣ онѣ твердо опирались на единый вѣчный уставъ для всякаго общежитія на землѣ, — уставъ, данный всему человѣчеству въ св. Евангеліи Спасителемъ міра, Сыномъ Божіимъ.
Однако, съ теченіемъ времени, когда все чаще и чаще стали повторяться удаленія людей отъ міра въ пустыни, когда отдѣльныя общины стали все болѣе и болѣе расширяться, и увеличивалось постепенно самое число этихъ общинъ, когда аввы или начальники отдѣльныхъ общежитій стали посѣщать другъ друга и знакомиться съ тѣми порядками и правилами, которыми каждый руководился, — стала ощущаться нужда въ общихъ нормахъ, въ извѣстномъ единообразіи руководственныхъ правилъ, такъ какъ все болѣе и болѣе развивавшаяся жизнь отдѣльныхъ общинъ предъявляла и свои требованія: жизнь вслѣдствіе многолюдства становилась сложнѣе, явилась потребность въ опредѣленномъ писанномъ уставѣ общежитій. И вотъ мы видимъ, такіе уставы появляются: появляется уставъ преп. Пахомія Великаго, св. Василія Великаго, преп. Іоанна Кассіана и др. Св. Церковь не могла не принять подъ свое материнское попеченіе этихъ, можетъ быть, наилучшихъ сыновъ своихъ, этихъ подвижниковъ, этихъ новыхъ, такъ сказать, добровольныхъ мучениковъ и послѣдователей Христовыхъ. Она, дѣйствительно, и беретъ ихъ подъ свою охрану. Она на своихъ соборахъ вселенскихъ утверждаетъ тѣ правила, кои выработала сама жизнь для древнихъ подвижниковъ, и дѣлаетъ эти правила общею нормою для всѣхъ желающихъ идти по стопамъ древнихъ и новыхъ «міроотречниковъ» (выраженіе еп. Ѳеофана). Она, такимъ образомъ, благословляетъ и узакониваетъ для тѣхъ, кои могутъ «вмѣстить», тѣ земные подвиги и труды, которыми трудились первые насадители уединеннаго, монашескаго житія, великіе подвижники пустыни, эти «нуждницы» царствія Божія, и которыми они открыли для себя путь къ небесному блаженству и успокоенію отъ трудовъ. Такъ насадилось монашество, какъ опредѣленный Церковный институтъ, такъ устроились монастыри, эти отдѣльные пункты, куда приходили подвигомъ добрымъ подвизаться тѣ, для кого міръ съ его суетой былъ пустыннѣе всякой пустыни, такъ какъ въ немъ нельзя было найти мѣста для удовлетворенія потребностей духа.
Мы не будемъ входить въ принципіальное разсмотрѣніе того, насколько соотвѣтствуетъ идеалу, начертанному Христомъ Спасителемъ, подобное удаленіе людей въ пустыни, согласно ли оно съ требованіями человѣколюбія, насколько оно способствуетъ нравственному совершенствованію человѣка, и т. д. Рѣшеніе этихъ вопросовъ, до сихъ поръ еще, какъ извѣстно, дающихъ пищу многочисленнымъ спорамъ, не входитъ въ задачу нашу. Скажемъ лишь, мимоходомъ, что врядъ-ли, когда эти вопросы и будутъ рѣшены людьми. Вѣдь міръ остался тѣмъ же, чѣмъ онъ былъ и во времена св. Апостоловъ: если тогда міръ гналъ этихъ подвижниковъ добродѣтелей, если тогда онъ не постигалъ, какъ можно предпочесть всѣмъ сладостямъ мірской жизни скитаніе въ пустыняхъ, горахъ и ущеліяхъ, и осуждалъ ихъ, говоря, что они неправильно понимаютъ заповѣди спасенія; то что удивительнаго, что и теперь для міра странно и непонятно, когда люди убѣгаютъ отъ него, если не въ пустыни, въ буквальномъ смыслѣ, то въ ограды обителей, гдѣ тоскующая по пустынѣ душа легче можетъ обрѣсти сладость пустынножительства, нежели въ безумномъ вихрѣ градской суеты? Что удивительнаго, что и теперь, и можетъ быть теперь болѣе, чѣмъ когда либо, міръ не можетъ понять, что путемъ видимаго удаленія отъ людей, подобные отшельники изъ міра иногда связаны съ людьми гораздо болѣе тѣсными узами человѣколюбія, нежели тѣ, кто живетъ среди самаго міра? Что удивительнаго, наконецъ, что міръ не можетъ постигать «тайны духовныхъ благословеній»? [4]. Что міръ не можетъ постигать того, что именно уходя отъ міра, многіе подвижнини «подвигами благочестія и чистыми молитвами отводятъ отъ него громы раздраженнаго неба и низводятъ на него могущественныя и дѣйственныя благословенія»? [5].
Мы не будемъ, далѣе, касаться и того вопроса, насколько современные монастыри уклонились отъ идеала начертаннаго древними отцами, основателями иноческой жизни, что было причиною подобнаго уклоненія, какія мѣры могутъ способствовать возвращенію къ идеалу и т. д.
Ни для кого не тайна и не новость, что эти вопросы всегда волновали умы, можно сказать, всѣхъ классовъ общества; одни говорили и говорятъ теперь, что монашество само по себѣ, въ самомъ своемъ корнѣ, есть искаженіе христіанства. Зачѣмъ, говорятъ эти мнимые ревнители ученія Христова, уклоняться отъ жизни семейной, общественной, для которой де изначала предназначенъ человѣкъ? Зачѣмъ удаляться отъ людей, когда и среди нихъ можно работать Богу? Куда, наконецъ, дѣнемъ мы заповѣдь Христову о любви къ ближнему, если будемъ убѣгать отъ этого ближняго и въ уединеніи заботиться лишь о собственномъ спасеніи?
Другіе, болѣе внимательные и болѣе, быть можетъ, чуткіе къ пониманію духа христіанства, отвѣчаютъ на это, что монашество, наоборотъ, не только не противорѣчитъ христіанству, но является наилучшимъ и самымъ чистымъ его выраженіемъ.
Жизнь семейная, гражданственная, не есть единственный, естественный путь угожденія Богу, изрекшему Пречистыми устами Сына Своего во услышаніе всѣхъ людей всѣхъ вѣковъ: «Аще кто грядетъ ко Мнѣ и не возненавидитъ отца своего, и матерь, и жену, и чадъ, и братію, и сестръ, еще же и душу свою, не можетъ Мой быти ученикъ» (Лк. 14, 26). Если, такимъ образомъ, жизнь монашеская, въ буквальномъ смыслѣ «міроотречная» (ей. Ѳеофанъ), и уединенное служеніе Богу не противны Его заповѣдямъ, то, значитъ, они не (противорѣчатъ и главной заповѣди Евангельской о любви къ ближнему; но сего не можетъ и не хочетъ понять міръ, любящій и понимающій лишь то, что «отъ міра есть». Всѣмъ извѣстно, далѣе, и то, что міръ любитъ указывать на несовершенства жизни, на тѣ или другія паденія иныхъ монаховъ, на то, что монастыри, замыкаясь въ себѣ, рѣшительно игнорируютъ окружающихъ ихъ людей, и, живя особняками, не приносятъ никакой пользы, или по крайней мѣрѣ, не столько, сколько могли бы, бѣдствующимъ братіямъ, въ мірѣ живущимъ. — Было бы крайне несправедливо рѣшительно отвергать всякую истину въ этихъ горькихъ упрекахъ монахамъ со стороны міра; было бы весьма самонадѣянно и дерзостно утверждать, что подлинно всѣ, званные отъ Бога къ иноческой жизни, «достойно ходятъ званія своего». Было бы, наконецъ, признакомъ дѣйствительнаго отсутствія евангельской любви отрицать необходимость дѣятельной и широкой благотворительности со стороны обителей.
Однако, къ сожалѣнію, нѣкоторые защитники монашества, желая и думая лучше его защитить и обосновать, ссылаются на безусловное, будто бы, запрещеніе со стороны Церкви и свв. Отцовъ — монахамъ вмѣшиваться въ какія би то ни было дѣла лежащаго внѣ ихъ монастырскаго міра. Они, думая, что твердо стоятъ на точкѣ зрѣнія древнихъ основателей иночества, говорятъ, что абсолютное уединеніе, непрестанная молитва, полный затворъ — суть самодовлѣющія средства къ Богоугожденію, суть тѣ единственныя, узкія рамки, въ которыхъ заключается идеалъ и задача истиннаго монаха.
Правда, св. Церковь, какъ это мы увидимъ дальше, въ своихъ канонахъ весьма точно регламентируетъ отношенія монаховъ и монастырей къ міру, но вѣдь въ данномъ случаѣ, какъ и всегда, въ своихъ опредѣленіяхъ, она дѣйствуетъ подобно любящей матери. Съ любовію пріемля изъ міра тѣхъ, кто, отказавшись отъ всѣхъ мірскихъ благополучій, желаетъ единственно работать Господу, св. Церковь и обставляетъ жизнь этого бѣглеца изъ міра такъ, чтобы ему легче было нести свой подвигъ борьбы со страстами, и для сего, наружно ограждая обители стѣнами, ограждаетъ вмѣстѣ съ тѣмъ насельниковъ обителей отъ всякихъ соблазновъ міра, и въ своихъ постановленіяхъ относительно монашествующихъ, предписываетъ послѣднимъ осторожность и бдительность въ отношеніяхъ съ людьми мірскими.
Но поступая такъ, принимая, такъ сказать, во вниманіе немощи легко поддающагося соблазнамъ человѣка и поползновенность его природы ко грѣху, можетъ ли св. Церковь, могли ли св. отцы, древніе подвижники, отвергать и отрицать основную заповѣдь Христову о любви другъ къ другу — да любите другъ друга?
Достаточно справиться съ исторіей и мы увидимъ, какимъ спложнымъ, непрерывнымъ потокомъ изливались изъ обителей иноческихъ благодѣянія и матеріальныя и духовныя, не говоря уже о высшихъ «благословеніяхъ» [6], свидѣтельствовавшія объ ихъ любви о Христѣ къ бѣдствующимъ и скорбящимъ братіямъ.
Повторяемъ, что въ нашу задачу не входитъ апологія монашества во всѣхъ этихъ отношеніяхъ; — разборъ указанныхъ вопросовъ можетъ составить не одинъ томъ обширнѣйшаго сочиненія. Но, пользуясь случаемъ, мы хотимъ привести лишь два мѣста, можетъ быть незначительнѣйшихъ изъ всего богатѣйшаго матеріала, имѣющагося въ твореніяхъ митрополита Московскаго Филарета, по этому предмету, два мѣста, которыя весьма мѣтко и ясно могутъ освѣтить вопросъ съ точки зрѣнія, несомнѣнно строго православной и въ церковно-правовомъ отношеніи глубоко вѣрной, именно вопросъ о благотворительной дѣятельности монастырей съ одной стороны, и вопросъ объ уединеніи безъ его основного, благодатнаго, одухотворяющаго его зерна, — съ другой.
Въ одномъ изъ писемъ къ архимандриту Антонію, намѣстнику Лавры, митрополитъ Филаретъ, говоря о женскихъ обителяхъ между прочимъ, выражаетъ слѣдующую мысль: «Если удостоены утвержденія женскія общежитія, имѣющія цѣлію только собственную тихую и благочестивую жизнь сестеръ; то можно полагать, что не менѣе, или даже болѣе достойно утвержденія общежитіе, которое къ вышеозначенной присоединяетъ другую цѣль, — оказывать человѣколюбіе бѣдствующимъ ближнимъ» [7]. Далѣе, въ одной изъ проповѣдей своихъ на день Благовѣщенія Божіей Матери, говоря о «смиренномъ Богомысліи, какъ о зернѣ уединенія, митрополитъ Филаретъ указываетъ случай, когда и самое уединеніе можетъ быть вредоносно и грѣховно: «безъ сего (т. е. безъ смиреннаго Богомыслія) уединеніе часто есть пустое упрямство, или жестокое человѣконенавидѣніе, гнѣздо лукавыхъ помысловъ и виталище духа безумія» [8].
Вотъ глубокій и ясный взглядъ великаго святителя, извѣстнаго своей строго аскетической жизнію и любовію къ доброму иночеству, взглядъ, который во всякомъ случаѣ долженъ имѣть для насъ самый высокій авторитетъ и значеніе.
II.
Мы уже видѣли выше, какимъ образомъ постепенно и совершенно естественно создавались нормы монашескаго общежитія, что являлось главною причиною ихъ возникновенія — именно все болѣе и болѣе распространявшіяся монастыри, — и какъ, наконецъ эти нормы были закрѣплены на соборахъ вселенскихъ и помѣстныхъ.
Соборныя постановленія вносятъ, во первыхъ, извѣстный порядокъ въ самое дѣло созиданія монастырей, дѣло, по выраженію 1-го правила Двукратнаго Собора, «толико важное и достохвальное, древле блаженными и преподобными отцами нашими благоразсудно изобрѣтенное». «Да не будетъ», читаемъ мы въ этомъ правилѣ, «позволено никому созидати монастырь безъ вѣдѣнія и соизволенія епископа» [9].
Соборы не ставятъ препятствій никому, желающему вступить въ монастырь: «позволительно», говоритъ 43 правило VІ вселенскаго собора, «христіанину избрати подвижническое житіе, и, по оставленіи многомятежной бури житейскихъ дѣлъ, вступити въ монастырь и пострищися по образу монашескому, аще бы и обличенъ былъ въ какомъ-либо грѣхопаденіи. Ибо Спаситель нашѣ Богъ рекъ: грядущаго ко Мнѣ не изжену вонъ. Понеже убо монашеское житіе изображаетъ намъ жизнь покаянія: то искренно прилѣпляющагося къ оному одобряемъ, и никакое прежній образъ жизни не воспрепятствуетъ ему исполним свое намѣреніе».
Однако, какъ это видно изъ 40 прав. того же VI-го собора, слѣдуетъ «не безъ испытанія безвременно пріимати избирающихъ житіе монашеское». «Обѣтъ Жизни по Бозѣ» можно принимать лишь «послѣ полнаго раскрытія разума». Возрастъ для намѣревающагося вступить, какъ выражается соборъ, «подъ иго монашества», — опредѣленъ 10 лѣтній. Вотъ какъ объясняетъ это мѣсто древній толкователь Вальсамонъ: «Настоящее правило не отсылаетъ и десятилѣтняго избравшаго монашескую жизнь, однакоже опредѣляетъ принимать его въ монашество не иначе, какъ по испытаніи епископа, и присовокупляетъ, что такъ узаконаетъ потому, что благодатію Божіею Церковь достигаетъ преспѣянія...» [10].
Но, давая въ этомъ отношеніи полную свободу рѣшенію епископу, соборъ и кромѣ этого повелѣваетъ входить въ разсмотрѣніе относительно такихъ юныхъ искателей монашества — не за полезнѣйшее ли можно признать для нйхъ «продолжити время предъ введеніемъ въ жизнь монашекскую и утвержденіемъ въ оной».
Аналогичное этому и болѣе опредѣленное мы видимъ въ 5 правилѣ Друкратнаго Собора. По этому правилу не прежде можно постригать кого-либо, чѣмъ «трехлѣтнее время, предоставленное имъ для испытанія, явитъ ихъ способными и достойными таковаго житія...». Исключеніе изъ этого правила можетъ быть лишь въ томъ случаѣ, когда «приключившаяся нѣкая тяжкая болѣань понудитъ сократить время испытанія», или «развѣ кто будетъ мужъ благоговѣйный, и въ мірскомъ одѣяніи провождающій жизнь монашескую». Для такого мужа «къ совершенному испытанію довлѣетъ и шестимѣсячный срокъ» [11].
Къ подобной осторожности въ дѣлѣ принятія въ число монашествующихъ отцовъ соборовъ побуждаетъ то обстоятельство, что, какъ гласитъ это же правило, «отреченія отъ міра безъ разсужденія и испытанія, много вредятъ монашескому благочинію, ибо нѣкоторые повергаютъ себя опрометчиво въ монашеское житіе и пренебрегши строгость и труды подвижничества, снова бѣдственно обращаются къ плотоугодной и сластолюбивой жизни».
Поэтому, обставляя дѣло такъ, что всякій, стремящійся къ монашеству, имѣетъ возможность предварительно хорошо ознакомиться съ сущностью иноческой жизни, взвѣсить, въ силахъ ли онъ понести строгость и труды подвижничества, отцы собора опредѣлили строго взыскивать съ монаховъ, которые «исполняютъ обители многимъ неблагообразіемъ», и которые «разстраиваютъ и разрушаютъ благолѣпіе послушанія» [12].
Вотъ что постановилъ Друкратный Соборъ въ своемъ 4-мъ правилѣ о подобныхъ непокоривыхъ монахахъ. «Аще который монахъ, отбѣжавъ изъ своея обители, прескочитъ въ другой монастырь, или вселится въ мірское жилище; таковый, равно и пріявый его, да будетъ отлученъ отъ общенія церковнаго». Подобное же строгое отношеніе предписываетъ и VI вселенскій соборъ къ тѣмъ, кто желаетъ удаляться въ затворъ и «себѣ въ уединеніи внимати». Таковые должны «первѣе входити во монастырь, пріобучачатися къ житію отшельническому, повиноватися въ теченіе трехъ лѣтъ начальнику обители въ страхѣ Божіемъ, и во всемъ, якоже подобаетъ, послушаніе исполняти... Потомъ и еще въ продолженіи года должны терпѣливо пребыти внѣ затвора, дабы паче намѣреніе ихъ открылось. Ибо тогда они подадутъ совершенное удостовѣреніе въ томъ, что не ради тщетныя славы, но ради самаго истиннаго блага, стремятся къ сему безмолвія». Но разъ уже вступятъ въ затворъ искавшіе его, они уже не могутъ изъ него выходить по, своему произволенію, «развѣ его когда потребуетъ общественное служеніе или польза, или иная нужда... и то съ благословенія епископа». Въ противномъ случаѣ, именно въ случаѣ самовластія, правило 41 постановляетъ строгія мѣры исправленія для такихъ обратившихся вспять затворниковъ.
Строго относясь къ монахамъ, «разрушающимъ благолѣпіе послушанія» въ монастыряхъ, соборы неодобрительно относятся и къ такимъ личностямъ, которыя, именуя себя пустынниками, «обходятъ грады въ черныхъ одеждахъ и съ отращенными власами, обращаясь среди мужей и женъ, и безславятъ обѣтъ свой». Такихъ, можно сказать, «амбулаторныхъ» монаховъ соборъ не признаетъ и повелѣваетъ ихъ 42-мъ прав. VІ Конст. соб. «опредѣлять въ монастыри и причислять къ братіямъ, аще же не пожелаютъ сего, то совсѣмъ изгоняти ихъ изъ градовъ и, какъ весьма мѣтко и типично выражается соборъ, «ясити имъ въ пустыняхъ, отъ коихъ и именованіе себѣ составили».
Двукратный соборъ, кромѣ того, имѣетъ въ виду и тѣ случаи, когда нѣкоторые «воспріемлютъ на себя лишь образъ житія монашескаго, не ради того, да въ чистотѣ послужатъ Богу, но ради того, да отъ чтимаго одѣянія воспримутъ славу благочестія»...
Такіе неискрениіе монахи по большей части остаются въ домахъ и не исполняютъ такого монашескаго послушанія. Въ предупрежденіе подобныхъ случаевъ Двукратный соборъ (прав. 2) опредѣлилъ: «отнюдь никого не сподобляти монашескаго образа, безъ присутствовали при семъ лица, долженствующаго пріяти его къ себѣ въ послушаніе, и имѣть надъ нимъ начальство и воспріяти попеченіе о душевномъ его спасеніи».
Мы видимъ изъ вышеуказанныхъ соборныхъ опредѣленій, какъ строго должны быть обставляемы случаи пріема въ монашество людей изъ міра. Для чего, скажутъ, быть можетъ, подобныя строгости и препятствія въ дѣлѣ, требующемъ прежде всего свободной воли и расположеній? — Очевидно, что съ одной стороны, при выработкѣ этихъ правилъ, отцы соборовъ имѣли въ виду тѣ печальные случаи, когда «неразсудительныя и погрѣшительныя постриженія и монашескій образъ подвергали неуваженію, и подавали поводъ къ хуленію имени Христова» [13], и желали на будущее время предупредить подобныя явленія. Но съ другой стороны, безъ сомнѣнія, важно было твердо установить тѣ нравственныя требованія, какія предъявлялъ иноческій образъ, «ангельскій образъ», какъ его называютъ св. отцы, къ тѣмъ, кто желалъ его сподобиться; и если никакой прежній образъ жизни не можетъ препятствовать лицу принять постриженіе, то малѣйшее уклоненіе инока отъ нравственнаго идеала, неизбѣжно влечетъ за собою пониженіе всего «досточтимаго монашескаго образа», и является во всякомъ случаѣ прискорбнымъ и нежелательнымъ въ общемъ строѣ иноческой жизни.
Благодаря такой категоричности соборныхъ постановленій, всякій шедшій въ монастырь зналъ хорошо, на что онъ идетъ и монастырь могъ уже въ свою очередь требовать отъ него такого выполненія его обязанностей.
Прослѣдимъ далѣе, тѣ требованія, какія выставляютъ соборы по отношенію къ инокамъ.
Монахъ, вступающій въ монастырь, долженъ оставить позади себя, въ міру, все свое имущество, или же все принадлежащее ему утверждается за монастыремъ. Объ этомъ говоритъ 6-е прав. Двукр. собора. Этимъ мудрымъ правиломъ отцы собора хотѣли показать, что отъ вступающаго въ монастырь требуется прежде всего полное отрѣшеніе отъ міра и отъ всего, что составляетъ, можно сказать, основный двигатель мірской жизни; по объясненію древняго толкователя — Зонары, «вступающій въ монастырь считается какъ бы мертвымъ для (мірской) жизни. И какъ умершіе не имѣютъ ничего, такъ и отъ монашествующихъ правило требуетъ, чтобы ничѣмъ не владѣли»... Подобное, свободное отъ всякихъ узъ и пристрастій, положеніе монаха дѣлаетъ его сразу какъ бы отрѣзаннымъ отъ міра и для него нетруднымъ является уже подчиненіе и другому правилу, именно 4-му Халкидонскаго собора, которое повелѣваетъ монахамъ «безотлучно пребывать въ тѣхъ мѣстахъ, въ которыхъ отреклись отъ міра, да не вмѣшиваются ни въ церковныя, ни въ житейскія дѣла и да не пріемлютъ въ нихъ участія, оставляя свои монастыри».
Главнымъ нравственнымъ долгомъ каждаго инока является соблюденіе дѣвства, которое онъ торжественно даетъ обѣтъ хранить — при вступленіи въ иноческій образъ. Св. Аѳанасій Великій называетъ путь дѣвства — «путемъ ангельскимъ, коего нѣтъ превосходнѣе». Думается, нѣтъ нужды говорить о высокихъ внутреннихъ достоинствахъ дѣвства, которому твердое основаніе положила Преблагословенная Дѣва Марія и которое Она вознесла до безпримѣрной высоты.
Вселенскіе соборы ревниво охраняютъ и, такъ сказать, помогаютъ монаху охранять дѣвство: 20-е правило VII всел. собора запрещаетъ устраивать т. наз. двойные монастыри, т. е. такіе, въ которыхъ, по толкованію Зонары, монахи и монахини «жили весьма близко другъ отъ друга, такъ что обѣ стороны другъ друга слышали». Подобное сосѣдство, «соводвореніе», по выраженію собора, «даетъ посредство къ прелюбодѣяюнію» [14]. Далѣе, «да не имѣетъ дерзновеніе монахъ съ монахиней или монахиня съ монахомъ бесѣдовати наединѣ», да не спитъ въ женскомъ монастырѣ монахъ, и да не ястъ монахиня вмѣстѣ съ монахомъ наединѣ». «И когда вещи потребныя для жизни, со стороны мужеской, приносятся къ монахинямъ, за вратами оныя да пріемлетъ женскаго монастыря игуменія съ нѣкоею старою монахиней». То-же говорится и о свиданіяхъ монаховъ съ родственницами [15].
Только въ случаяхъ крайней необходимости, «поелику нужда требуетъ», — разрѣшается монаху ночевать (препочити) въ гостинницѣ или въ чьемъ домѣ [16]. А вообще «обнощевати внѣ монастыря совсѣмъ не позволяется» монахамъ [17]. Такъ охраняютъ св. соборы соблюденіе иноками дѣвства, безъ коего немыслимо въ мирѣ проходить «чистый и цремірный путь» иночества, путь, готовящій пріявшимъ его «чудныя дарованія» (Посл. св. Аѳанасія Александрійскаго къ Аммуну монаху).
Однако, отреченіе отъ мірскихъ благъ, отъ богатства, полное удаленіе отъ житейскихъ дѣлъ, дѣвство, — не исчерпываютъ еще тѣхъ обязанностей, какія, по каноническимъ правиламъ, должны лежать на томъ, кто «воспріялъ чистый и примірный путь иночества». Еще не монахъ тотъ, кто удалился отъ міра, блюдетъ дѣвство и живетъ въ монастырѣ: въ немъ нѣтъ еще полноты добродѣтелей иноческихъ. Третьей чертою добраго иночества, третьимъ обѣтомъ, — является обѣтъ послушанія. «Обѣты монашества содержатъ въ себѣ долгъ повиновенія и ученичества, а не учительства или начальствованія» [18]. Кромѣ этого мѣста, имѣющаго главнымъ образомъ отношеніе къ вопросу о томъ, можетъ ли иночество въ строгомъ смыслѣ (въ смыслѣ полнаго и безусловнаго отрѣшенія отъ міра, отъ «житейскихъ и церковныхъ дѣлъ», и безотлучнаго пребыванія въ монастырѣ), — соединяться съ епископствомъ, о послушаніи говорятъ всѣ соборныя правила, касающіяся, вообще вопроса о монашествѣ: вездѣ мы встрѣчаемъ выраженія, что то-то и то-то разрѣшается иноку съ благословенія епископа или игумена, что безъ благословенія власти монахъ не можетъ совершать никакого дѣла и т. д. [19].
Итакъ, какъ мы видѣли, каноны церковные опредѣляютъ и, такъ сказать, нормируютъ три основныхъ монашескихъ добродѣтели: нестяжательность при полномъ отреченіи отъ міра, дѣвство и послушаніе. Подъ послушаніе всецѣло подводится и важная обзанность инока пребывать безысходно въ своемъ монастырѣ.
Вотъ, въ общихъ чертахъ, сущность соборныхъ каноновъ о монашествѣ. Какъ мы могли замѣтить, каноны эти касаются одной лишь внѣшней стороны иноческой жизни, ставятъ для этой жизни лишь внѣшнія ранки и то только въ общихъ самыхъ основныхъ чертахъ. Дѣло въ томъ, что соборы имѣли дѣло съ монашествомъ, какъ съ институтомъ вполнѣ опредѣлившимся, и уже стройно организованнымъ; такъ что оставалось только закрѣпить тѣ нормы, которыя уже имѣли силу и прочно вкоренились въ строй иноческой жизни.
Нормы эти были даны главнымъ образомъ монастырскимъ уставомъ св. Василія Великаго, уставомъ, принятымъ церковью. Объ этомъ уставѣ, какъ имѣющемъ весьма важное каноническое значеніе, мы скажемъ далѣе, а теперь нѣсколько еще остановимся на выясненіи сущности соборныхъ опредѣленій. Во первыхъ является вопросъ: Ставя, повидимому, дѣятельность монаха въ столь узкія рамки, какъ-то: соблюденіе безмолвія, прилежаніе токмо посту и молитвѣ, безотлучное пребываніе въ монастырѣ, безусловное невмѣшательство въ дѣла мірскія и т. д. (Халк. соб. пр. 4), не исключаютъ ли этимъ самымъ соборныя правила возможность для монаха проявлять по отношенію къ ближнему дѣятельную евангельскую любовь? — Отвѣтствуемъ: отнюдь нѣтъ, такъ какъ и въ самыхъ правилахъ можно указать мѣста, которыми одобряется и далее предписывается подобная дѣятельная любовь.
Такъ, 22 прав. VII Никейскаго соб. повелѣваетъ монастырямъ оказывать страннопріимство: «необходимо, читаемъ мы здѣсь, явити страннопріимство» тѣмъ, кто явится изъ одного монастыря въ другой. Далѣе, изъ 21-го прав. Гангрскаго соб. мы усматриваемъ, что отцы собора всецѣло стоятъ на сторонѣ широкой благотворительности: «избыточествующія благотворенія братій, по преданіямъ, по средствомъ церкви нищимъ бывающія, ублажаемъ». Словомъ, нѣть никакого сомнѣнія въ томъ, что, по выраженію того же правила, соборы вообще единственно желали: «да бываютъ въ церкви вся принятая отъ божественныхъ писаній и апостольскихъ преданій» [20]. И было бы весьма страннымъ предполагать, что св. соборы, эти выразители и толкователи ученія евангельскаго, оправдывая иночество и покровительствуя ему, въ чемъ бы то ни было дали ему уклониться отъ истинно-понимаемаго христіанскаго идеала. Такъ, въ частности, и въ вопросѣ о христианской любви. Но будучи строго послѣдовательными въ своихъ опредѣленіяхъ, соборы были таковыми и въ данномъ вопросѣ: они и любовь проявлять предписали иноку на почвѣ строгаго послушанія, безпристрастія и, такъ сказать, «премірности».
Во вторыхъ, можно подумать, что церковь, выдѣляя монашество въ особый «ангельскій», «чистый» и «премірный» путь, тѣмъ самымъ какъ бы раздѣляетъ, разсѣкаетъ единый путь ко спасенію, путь Христовъ. Призывая къ подвижничеству, къ удаленію отъ міра, къ безбрачію, благословляя эти добрыя, стремленія человѣка къ Богоугожденію, церковь не отнимаетъ ли чести, и достоинства у живущихъ въ мірѣ, у брака?...
И на этотъ вопросъ сомнѣнія можно рѣшительно отвѣтить: нѣтъ. Посмотрите каноны Гангрскаго собора. Всѣ они клонятся къ тому, чтобы установить должное равновѣсіе между обоими путями спасенія: путемъ мірскимъ и иноческимъ. Вы увидите, что отцы и «дѣвство, со смиререніемъ соединенное», и «брачное честное сожительство» почитаютъ; и «смиренное отшельничество отъ мірскихъ дѣлъ «одобряютъ, — и «богатство съ правдою и благотвореніемъ» не уничижаютъ. И наоборотъ, отметаютъ и отвращаются отъ тѣхъ, «которые подвижничество пріемлютъ въ поводъ гордости, возносятся надъ живущими просто, и вопреки писаніямъ и церковнымъ правиламъ вводятъ новости» [21].
Дѣло все въ томъ, что жизнь христіанская весьма скоро стала отступать отъ высоты и чистоты жизни первыхъ христіанъ; настала нужда создать типъ жизни идеальный, свободный отъ всякихъ несовершенствъ, неизбѣжныхъ въ строѣ жизни «во злѣ лежащаго» міра. Такой строй — типъ естественно создался. Народилось монашество. Потребовались, нормы закрѣпляющія новый типъ жизни. Нормы эти по самому существу своему должны были быть строги и опредѣленны, — и вотъ проведена неизбѣжно рѣзкая грань между двумя типами жизни. Но это не значитъ, что новый типъ долженъ былъ зачеркнуть прежній: это не значитъ, что христіанскіе идеалы осуществимы только въ иночествѣ, какъ не означаетъ и того, что именно въ иночествѣ эти идеалы не могутъ быть осуществляемы...
Наконецъ, третій вопросъ, который можетъ возникнуть при изученіи каноновъ церковныхъ о монашествѣ, состоитъ въ томъ, имѣютъ ли эти соборныя опредѣленія характеръ неизмѣнный и безусловный, или же они могутъ быть примѣняемы согласно съ требованіями времени, тѣхъ или новыхъ обстоятельствъ? Частнѣе говоря: неужели безусловно, напр., то правило, что монахъ долженъ оставаться безотлучно въ своемъ монастырѣ? Скажемъ и на это недоумѣніе опредѣленно. Конечно, правила имѣютъ характеръ безусловный и неизмѣнный. Опять стоитъ внимательно присмотрѣться къ нимъ, чтобы убѣдиться, насколько мудро они составлены и какъ не трудно, взирая на нихъ окомъ простымъ, оставивъ собственныя умствованія, имъ подчиняться.
Вездѣ, во всѣхъ правилахъ, касающихся въ данномъ случаѣ монашества, дается полная свобода дѣйствованія въ частныхъ, внутреннихъ дѣлахъ игуменамъ монастырей, а вообще, всегда, — епископамъ, которымъ вмѣняется въ обязаннось «имѣтн о монастыряхъ должное попеченіе» [22]. Какъ созиданіе монастырей всецѣло лежитъ въ вѣдѣніи епископа и зависитъ отъ его соизволенія, такъ и вся жизнь монастырей и отдѣльныхъ монаховъ рѣшительно ему подчинена; а потому ничто не можетъ связывать епископа въ направленіи дѣятельности иноковъ въ ту или иную сторону, сообразно съ нуждами времени и обстоятельствъ.
Такимъ образомъ, думается, ясно теперь, что соборныя постановленія, при всей своей несложности и краткости, имѣютъ громадное значеніе въ вопросѣ о цѣляхъ и задачахъ иночества, такъ какъ они единственно могутъ являться тѣмъ твердымъ и незыблемымъ основаніемъ безъ котораго немыслима прочность ни одного церковнаго института.
Монастырскимъ уставомъ св. Василія Великаго, какъ объ этомъ мимоходомъ, сказали мы уже выше, выясняется главнымъ образомъ внутренняя сторона разныхъ проявленій монашеской жизни.
Чтобы въ совершенствѣ жить по закону евангельскому, говоритъ св. Василій, необходимо отречься отъ міра. Сущность же этого отреченія заключается въ «отверженіи всѣхъ обычаевъ мірскихъ, раздражающихъ и питающихъ страсти, въ видимомъ удаленіи отъ общенія съ людьми, живущими по духу міра, въ отреченіи отъ всякой собственности чрезъ раздаяніе всего, что имѣлось, бѣднымъ за одинъ разъ и оставаясь ни съ чѣмъ, съ одною надеждой на промышленіе Божіе, въ погашеніи самыхъ естественныхъ чувствъ родства и пресѣченіи всякихъ знакомствъ и пріятствъ житейскихъ, со вступленіемъ въ другой міръ, гдѣ другіе отцы, другіе братья и други» [23]. Лучшимъ видомъ міроотречной жизни, по св. Василію, является общежитіе, но удаленное отъ всякихъ соблазновъ міра и отъ суеты. «Удалившіеся отъ жизни обыкновенной и подвизающіеся для жизни божественной пусть подвизаются не сами по себѣ и не по одиночкѣ. Ибо для такой жизни нужно засвидѣтельствованіе, чтобы избыть ей лукаваго подозрѣнія» [24].
Во главѣ монашескаго общежитія стоитъ старецъ — настоятель, который въ жизни своей долженъ представлять «ясный примѣръ всякой заповѣди Господней такъ, чтобы поучаемымъ не оставлялъ никакого повода почитать заповѣдь Господню невозможною для исполненія или удобно пренебрегаемою» [25].
Василій Великій полагаетъ необходимостью для каждаго инока быть подъ руководствомъ опытнаго старца, который долженъ научать его и руководить его первыми шагами въ иноческой жизни.
Въ Своемъ уставѣ св. Василій подробно говоритъ о настоятелѣ и его помощникахъ, — объ ихъ обязанностяхъ; о молитвѣ, объ изученіи божественныхъ писавій; о пищѣ иноковъ и объ ихъ рукодѣліяхъ; о послушаніяхъ всякаго рода; о братской любви и добрыхъ отношеніяхъ братіи другъ къ другу; объ отношеніяхъ къ роднымъ и постороннимъ лицамъ; о попеченіи о больныхъ братіяхъ, о страннопріимствѣ; онъ даетъ, далѣе, указанія и для внутренней духовной жизни, говоритъ о покаяніи, о ревности въ богоугожденіи и пр.
Однимъ словомъ святый Василій Великій хочетъ видѣть въ инокѣ полноту добродѣтелей: совершенное отрѣшеніе отъ міра и всего мірскаго, такъ что міра будто и нѣтъ для него, ни мірянъ, ни обычаевъ мірскихъ, ни родства мірского, — совершенную нестяжательность, совершенное отреченіе отъ своей воли, строгое обученіе тѣла всякому доброму дѣланію, неутомимое трудолюбіе и непрестанное богомысліе [26].
Св. Василій Великій, какъ мы можемъ замѣтить, видитъ лишь въ этомъ уединеніи человѣка и отрѣшеніи отъ всего земного образъ истиннаго иночества, возможность стяжать то совершенство Христово, которое намъ заповѣдано евангеліемъ, такъ какъ «умъ человѣческій, если развлеченъ тысячами мірскихъ заботъ, не можетъ ясно усматривать истину» [27]. Но безмолвіе и удаленіе отъ соблазновъ міра, при всемъ ихъ важномъ значеніи для инока, — это одна сторона совершенной жизни, такъ какъ и «строгость житія, не просвѣщенная вѣрою въ Бога, неполезна сама по себѣ, и правая вѣра безъ добрыхъ дѣлъ не въ состояніи поставить насъ передъ Господомъ, но должно быть то и другое вмѣстѣ, да совершенъ будетъ Божій человѣкъ» [28]...
Вотъ, въ краткихъ словахъ тѣ требованія, какія предъявляетъ св. Василій Великій къ монашествующимъ; мы видимъ, что въ сущности эти требованія не отличаются ничѣмъ отъ тѣхъ рамокъ, какія ставятъ для монаховъ каноны церковные: то-же полное отреченіе отъ міра, дѣвство, нестяжательность и послушаніе.
Итакъ, разсмотрѣвши постановленія церковныхъ соборовъ о монашествѣ, — регулирующія жизнь иноческую отвнѣ, и уставы Св. Василія Великаго, давшіе этой жизни стройную внутреннюю организацію, мы имѣемъ подъ собою твердую почву и можемъ, наконецъ, точно опредѣлить тѣ задачи, какія ставитъ православное каноническое право монашеству, и каковымъ должно быть его идеальное состояніе.
Монашество, прежде всего, требуетъ отъ человѣка глубокаго сознанія того, что всѣ мы здѣсь, на этой землѣ, только «странніи и пришельцы», что наше отечество на небесахъ, и что эта земная жизнь дана намъ для достойнаго приготовленія себя къ жизни небесной.
Монашество далѣе имѣетъ задачею своею развивать въ человѣкѣ духъ и силы его природы, природы духовной; оно стремится сократить и уменьшить земныя нужды и заботы человѣка.
Цѣлью монашества, наконецъ, является обрѣсти блаженство въ единомъ и единственномъ источникѣ небесныхъ утѣшеній — Богѣ. Словомъ, идеальный строй монашеской жизни есть всецѣло жизнь о Господѣ, жизнь высшая, совершенная, святая, жизнь подлинно «премірная», жизнь, указуемая Евангельскими завѣтами о произвольномъ дѣвствѣ, нестяжательности и послушаніи Господа ради.
Дѣвственникъ, будучи свободенъ отъ узъ брачныхъ, естественно, легче и безпрепятственнѣе служитъ Богу; полное отрѣшеніе отъ благъ міра дѣлаетъ монаха свободнымъ отъ заботъ мірскихъ; наконецъ, всецѣлое послушаніе освобождаетъ его отъ опасностей собственнаго произвола и вручаетъ его водительству Божію.
Вотъ, единственный, строго логическій выводъ, какой можно сдѣлать изъ разбора постановленій о монашествѣ св. соборовъ и отеческихъ правилъ.
Правда, давая, какъ мы видѣли, во всѣхъ случаяхъ полную свободу дѣйствованія епископу, какъ Архипастырю непосредственно отвѣтственному предъ Богомъ за свою паству, Соборы тѣмъ самымъ не сочли возможнымъ и ненебходимымъ отлить въ извѣстную неизмѣнную форму институтъ монашества и предоставили ему до нѣкоторой степени развиваться по мѣрѣ измѣненія потребностей временя, — но тѣмъ не менѣе корень и зерно монашества долг ясны всегда оставаться тѣ-же, такъ какъ идеалъ добраго множества, будучи неизмѣннымъ, ставитъ предъ нимъ во всѣ времена однѣ и тѣ-же высокія задачи. Конечно, въ наше время трудно понести тѣ великія и сверхъестественные подвиги, какими подвизались древніе отцы, ибо теперь умножились соблазны и искушенія: иноки много терпятъ скорбей, неизвѣстныхъ прежде, отъ поношенія, злословія и притѣсненій всякаго рода; но и теперь, безъ сомнѣнія въ глубинѣ пустыней и скитовъ можно найти не мало истинныхъ подвижниковъ.
Вообще, что касается нашего родного, русскаго монашества, то намъ нѣть необходимости говорить о томъ глубочайшемъ значеніи, какое оно имѣло для всей русской церковной и государственной жизни. Мнѣ кажется — достаточно произнести одно великое и славное имя: преподобный Сергій, чтобы сразу возстали въ памяти тѣ славныя дѣянія, какими ознаменовало себя русское иночество.
Однако, чѣмъ дальше идетъ время, къ сожалѣнію, все меньше и меньше общество склонно понимать духъ и заслуги монашества. А потому теперь болѣе, чѣмъ когда либо, по словамъ глубокаго цѣнителя иночества, незабвеннаго о. протоіерея Александра Васильевича Горскаго, «надлежитъ не питать только въ душѣ, но и громко возвѣщать прекрасныя чувства уваженія къ монастырямъ, чтобы общество знало, какъ бяагопотребны для церкви и для него самого сіи священныи учрежденіи [29].
Оканчивая вашу краткую и несовременную работу, посвященую вопросу о монашествѣ, мы повторимъ и продолжимъ тѣ чудныя и глубоко вѣчныя слова святителя Леонида, которым доставлены нами во главѣ изслѣдованія, и которыя, хотѣлось бы думать, никогда не потеряють своего смысла и значенія для монахолюбиваго и набожнаго по природѣ русскаго народа: «Иночество доброе — спасительно не только для людей ему себя посвящающихъ, но и для прочихъ»; а потому обители иноческія въ русской землѣ должны горѣть какъ, свѣточи, при которыхъ только и возможно православному народу со всею ясностію видѣть и сознавать себя народомъ Православнымъ, сильнымъ не столько внѣшнею силою знанія и искусства, сколько всепобѣждающею, всепокоряющею, всеспасающею вѣрою [30].
«Вера и Церковь». 1907. Т. 2 Отд. 1. Кн. 6-8. С. 107-129.
[1] Митр. Московскій Филаретъ. Слово въ день обрѣтенія мощей преп. Сергія 1822 г.
[2] Текстѣ цитируется по выше указ. слову Митр. Филарета.
[3] Ibid.
[4] Изъ вышеуказаннаго слова М. Филарета.
[5] Ibid.
[6] См. здѣcь стр. 10, знакъ **.
[7] Сборн. мыслей и изреч. М. Моск. Филарета, стр. 87.
[8] Слово въ день Благовѣщенія Пресвятыя Богородицы, 1825 г.
[9] См. также 4-е прав. Халкидонскаго собора.
[10] Ср. 2-е каноническое посланіе св. Василія Великаго къ Анфиохію, еп. Иконійскому, правило 18.
[11 См. 5-е правило Двукратнаго собора.
[12] См. 4 правило Двукратнаго собора.
[13] 2-е правило Двукратнаго собора.
[14] 2-е прав. VII Вселенскаго Собора.
[15] VII Вселенскаго Собора правило 2.
[16] VII Вселенскаго Собора правило 22.
[17] VII Вселенскаго Собора правило 46.
[18] 2-е правило собора во храмѣ Прем. Слова Божія.
[19] См. 3 и 4 правила VII Вселенскаго Собора; 46-е правило VI Вселенскаго Собора; 23-е правила IV Вселенскаго Собора и др.
[20] 21-е правило Гангрскаго Собора.
[21] 21-е правило Гангрскаго Собора.
[22] 4-е прав. Халкидонскаго собора.
[23] Древніе иноческіе уставы, собр. еп. Ѳеофаном, стр. 257.
[24] Древніе иноческіе уставы, стр. 268.
[25] Ibid., стр. 277.
[26] См. Древніе иноческіе уставы, стр. 468.
[27] Ibid., стр. 222.
[28] Древніе иноческіе уставы, стр. 233.
[29] «Духъ и заслуги монашества для Церкви и общества» (СПб., 1874). См. предисловіе Н.В. Елагина.
[30] Житіе и чудеса преподобнаго Саввы Сторожевскаго, звенигородскаго чудотворца – Леонида (Краснопевкова), епископа Дмитровскаго.
