Исторія распятія Господа нашего Іисуса Христа, объясненная св. отцами и учителями церкви.
I. Во время земной жизни Господа, за стѣною Іерусалима, къ сѣверо западу, въ близкомъ разстояніи отъ города, находился небольшой кругообразный холмъ, называвшійся «Голгоѳою» или, по изъясненіи св. евангелистовъ, «лобнымъ мѣстомъ» (Матѳ. 27, 33. Іоан. 19, 17). Такое названіе онъ получилъ или потому, что тамъ были разбросаны черепа и кости казненныхъ, или потому, что, лишенный растительности, представлялъ нѣкоторое сходство съ черепомъ (ср. 4 Цар. 9, 35). По древнему преданію, сохраненному св. отцами, на этомъ холмѣ, предназначенномъ Вожіимь опредѣленіемъ быть мѣстомъ удовлетворенія за грѣхъ перваго Адама смертію второго Адама (1 Кор. 15, 45), былъ погребенъ нашъ падшій прародитель. Такъ Господь, по выраженію св. толковниковъ, «водрузилъ знаменіе побѣды на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ царствовала смерть», «дабы тамъ же послѣдовало и разрушеніе смерти, гдѣ было начало ея».
II. Жертвоприношеніе Голгоѳское совершено на крестѣ, по толкованію св. отцевъ, для того, чтобы явить міру широту и долготу, и глубину, и высоту любви Христовой, превосходящей всякое разумѣніе (Ефес. 3, 18). Все, что совершилось на древѣ крестномъ, было «врачеваніемъ нашей немощи, возвращающимъ ветхаго Адама туда, откуда онъ ниспалъ, и приводящимъ къ древу жизни, оть котораго удалилъ насъ плодъ древа познанія, безвременно и неблагоразумно вкушенный. Для сего древо за древо и руки за руку, руки мужественно распростертыя за руку невоздержно простертую, руки пригвожденныя за руку своевольную, руки совокупляющія во-едино концы міра за руку извергшую Адама; для сего вознесеніе на крестъ за паденіе, желчь за вкушеніе, терновый вѣнецъ за худое владычество, смерть за смерть, тьма для свѣта, погребеніе за возвращеніе въ землю». Такимъ образомъ, «какъ грѣхъ вошелъ въ міръ посредствомъ плода древеснаго, такъ и спасеніе – посредствомъ древа крестнаго». Чтобы искупить насъ отъ клятвы законныя (Гал. 3, 13) и снять тяготѣвшій на человѣчествѣ грѣхъ прародительскій, надлежало Искупителю нашему вознести грѣхи наши на тѣлѣ Своемъ на древо (1 Петр. 2, 24), сдѣлаться за насъ клятвою (Гал. 3, 13) п пригвоздить ее Собою ко кресту. Видъ креста четверочастенъ, по разумѣнію св. Симеона Солунскаго, «ради пригвожденнаго на немъ Христа, Сына Божія, горнее и дольнее и все существующее сотворшаго и содержащаго, горнее соединившаго съ тѣмъ, что на землѣ, свыше нисшедшаго долу, изъ долу же возвысившаго насъ горѣ, изъ ада воздвигшаго и изъ земныхъ содѣлавшаго насъ небесными, въ Себѣ Самомъ все соединившаго и концы міра созвавшаго къ поклоненію истинному и живому Богу, высотою Божества и смиреніемъ воплощенія все усвоившаго Себѣ, высокостію славы и глубиною нищеты и смиренія, и широтою милости и любви возсоздавшаго насъ». Возвысясь на крестѣ, на воздухѣ, по объясненію св. Аѳанасія александрійскаго, Христосъ показалъ побѣду надъ княземъ власти воздушныя (Еф. 2, 2) и, простирая руки Свои къ народу непокорному (Ис. 65, 2), «одною рукою привлекалъ къ Себѣ ветхій народъ, а другою – »званныхъ изъ язычниковъ, и тѣхъ и другихъ соединялъ въ Себѣ». Св. Григорій Нисскій, толкуя слова апостола (Еф. 3, 18). говоритъ, что «онъ созерцалъ образъ креста, который являетъ всепроницающую силу и промышленіе Явившагося на немъ, и потому каждый рогъ назвалъ приличными именами: нижній глубиною, верхній высотою, а тѣ, которые простираются поперегъ съ той и другой стороны, долготою и широтою, чѣмъ ясно означается то, что нѣтъ ничего изъ существующаго, что не было бы объято Божественнымъ естествомъ, пренебесное ли то, преисподнее ли или горизонтально простирающееся во всѣ стороны до предѣловъ существующаго. Ибо, присовокупляетъ св. отецъ, высотою апостолъ означаетъ пренебесное, глубиною преисподнее, а долготою и широтою – предѣлы того, что находится среди оныхъ, содержимое вседержащею силою». Св. Василій Великій видитъ въ четверочастномъ составѣ креста указаніе на четыре страны свѣта и говоритъ, что предпочтена крестная смерть для того, чтобы «всѣ части міра приведены были ко спасенію частями креста».
III. Смиривъ Себя даже до смерти (Фил. 2, 8), Господь избралъ родъ смерти поноснѣйшей и мучительнѣйшей, чтобы еще яснѣе показать, какое неисчерпаемое богатство славы сокрыто въ тайнѣ домостроительства нашего спасенія (Кол. 1, 27). Распятіе почиталось самою ужасною, жестокою и позорною казнію, къ которой, обыкновенно, приговаривали разбойниковъ, убійцъ, мятежниковъ и преступныхъ рабовъ, и мученія распятыхъ были такъ велики, что можно сравнить ихъ съ муками адовыми, о которыхъ упоминаетъ псалмопѣвецъ (Пс. 114, 3)[1]. Когда крестное шествіе достигло Голгоѳы, исполнители казни занялись постановкой и укрѣпленіемъ креста Господня въ срединѣ, а по сторонамъ – двухъ крестовъ для приведенныхъ съ Господомъ разбойниковъ. По обычаю, принятому у римлянъ, прежде утверждали въ землѣ кресты, а потомъ уже поднимали осужденныхъ и иногда привязывали, а чаще пригвождали къ нимъ (Іоан. 3, 14. 8, 28. 12, 32. 33). Во время этихъ приготовленіи было выполнено наставленіе Соломона, которое, по крайней мѣрѣ, для іудеевъ имѣло обязательную силу и особенно въ случаѣ подобномъ настоящему: «дадите сикера сущимъ въ печалехъ и вино пити сущимъ въ болѣзнехъ, да забудутъ убожества и болѣзней не воспомянутъ ктому» (Притч. 31, 6. 7). Слѣдуя этому правилу въ отношеніи къ больнымъ и несчастныхъ, сострадательные люди еще ревностнѣе и охотнѣе исполняли его въ отношеніи къ осужденнымъ на смерть. Они приносили на мѣсто казни вино, смѣшанное съ смирною и другими ароматическими веществами, и давали пить его осужденному на смерть. Отъ примѣси благовоній вино пріобрѣтало остроту и горькій вяжущій вкусъ, и могло служить не только къ утоленію жажды и укрѣпленію силъ, но и къ омраченію сознаніи и притупленію чувствительности къ предстоящимъ ужасамъ смерти. Быль принесенъ на Голгоѳу и полный сосудъ уксуса (Іоан. 19. 29), быть можетъ, для потребностей самихъ распинателей, потому что римскіе воины обыкновенно утоляли свою жажду уксусомъ. И вотъ, какъ «бываетъ въ безпорядочной толпѣ, гдѣ всякій дѣлаетъ свое», и какъ могло случиться на Голгоѳѣ, куда собралось множество народа, одни предлагали Божественному Страдальцу заготовленное вино съ мирною, но Онъ, желая претерпѣть жестокія мученія и смерть съ полнымъ и яснымъ сознаніемъ, не принялъ этого питія; другіе же, какъ-бы спѣша исполнить пророческое слово псалмопѣвца: «даша въ снѣдь Мою желчь и въ жажду Мою напоиша Мя оцта» (Пс. 68, 22), поднесли Господу сосудъ съ уксусомъ, смѣшаннымъ съ желчію, но «Мужъ скорбей», взявшій на себя немощи и болѣзни всего человѣчества (Ис. 53, 3. 4), хотѣлъ претерпѣть ихъ, не уменьшая силы страданій, а посему, отвѣданъ питіе, не пожелалъ пить.
Когда кресты были поставлены и утверждены въ землѣ, исполнители приговора сняли съ Господа Іисуса Христа одежды, приподняли Его на крестъ, распростерли руки Его и прибили гвоздями къ дереву, также какъ и ноги. Былъ, по счисленію еврейскому, третій часъ дня. Съ Нимъ распяли двухъ злодѣевъ разбойниковъ, одного по правую, а другого по лѣвую сторону. Это было сдѣлано, по замѣчанію св. Іоанна Златоуста, къ большему «поношенію» Его, но на самому дѣлѣ послужило къ большему «подтвержденію истины». Злобные враги, непримѣтно для себя, исполнили древнее пророчество Исаіи: «и со беззаконными вмѣнися» (53, 12).
IV. Судебный порядокъ римлянъ требовалъ, чтобы вина распинаемыхъ была объявляема народу иногда чрезъ особаго глашатая, который, предшествуя осужденному до мѣста казни, возвѣщалъ ее вслухъ всѣхъ, или, что случалось чаще, – посредствомъ надписи на дощечкѣ, съ обозначеніемъ имени, мѣста происхожденія и преступленія казнимаго. Такую дощечку, обыкновенно, несли предъ осужденнымъ на мѣсто казни или иногда вѣшали на него, и по распятіи прикрѣпляли ко кресту надъ головою его, чтобы всякій могъ видѣть и читать сдѣланную на ней надпись. Пилатъ воспользовался этимъ обстоятельствомъ, чтобы снова, и еще жесточе, уязвить первосвященниковъ и членовъ синедріона: вина, за которую осужденъ Господь, выражена имъ въ такихъ словахъ: «сей есть Іисусъ Назорей, Царь іудейскій». Эта надпись была изображена на дощечкѣ, укрѣпленной надъ голоѳою Распятаго, на трехъ языкахъ: еврейскомъ, греческомъ и римскомъ, съ тою цѣлію, чтобы не только палестинскіе евреи, но и чужестранцы, пришедшіе на праздникъ пасхи изъ дальнихъ мѣстъ, могли читать и понимать ее. Первосвященники, прочитавъ надпись, сообразили, какой великій позоръ для нихъ скрытъ въ краткихъ, но знаменательныхъ словахъ. Они должны были ожидать, что іудеи прочтутъ надпись съ негодованіемъ на своихъ начальниковъ, предавшихъ имя царя іудейскаго такому поруганію, а язычники – съ злою насмѣшкою надъ ненавистнымъ имъ народомъ. Въ крайнемъ смущеніи хитрые враги Христовы стали просить Пилата о перемѣнъ надписи: «не пиши: царь іудейскій, но яко самь рече: царь есмь іудейскій». Въ такомъ случаѣ вина падала бы на Самого Господа: Онъ объявлялся самозваннымъ обманщикомъ, а зто неминуемо увеличило бы озлобленіе противъ Него во всѣхъ зрителяхъ голгоѳскаго событія. Повидимому, рязсчетъ былъ вѣрный. Но Пилатъ, сдѣлавшій имъ столько уступокъ, на этотъ разъ остался непреклоннымъ и отвѣчалъ: «еже висахъ, писахъ».
V. Но въ то время, когда на крестѣ совершалась тайна спасенія падшаго человѣчества, вокругъ креста, у самыхъ стопъ Господа, врагъ нашего спасенія напрягалъ всѣ усилія къ возбужденію самыхъ лютыхъ страстей въ исчадіяхъ тьмы и «къ уязвленію, такъ сказать, пяты побѣднаго Сѣмени жены» (Быт. 3, 15). Вслѣдъ за тѣмъ, какъ былъ утвержденъ крестъ и прикрѣплена къ нему надпись, надлежало исполниться во всей точности древнему пророчеству царя Давида, который, въ пламенныхъ выраженіяхъ описывая страданія Мессіи-Христа на крестѣ, говоритъ о раздѣлѣ ризъ Его: «раздѣлиша ризы Моя себѣ и о одежди Моей меташа жребій» (Пс. 21, 19). Воины, окончивъ распитіе, какъ-бы въ возмездіе за свое дѣло, поспѣшили воспользоваться одеждами Господа. Кинувъ жребій, кому что взять, они раздѣлили одежды между собою на четыре части. Оставалась нижняя одежда – хитонъ; особенность его состояла въ томъ, что онъ былъ несшитый, но весь сверху до низу сотканный пречистыми руками Богоматери. Распинатели тотчасъ сообразили, что «раздраииый, онъ ни на что не былъ бы годенъ», а поэтому пожалѣли раздирать его на части и сказали другъ другу: «не предеремъ его, но метнемъ жребія о немъ, кому будетъ». Такъ и поступили[2], – и затѣмъ, выполняя принятый въ подобныхъ случаяхъ порядокъ, сѣли на Голгоѳѣ на стражѣ изъ предосторожности, чтобы распятые не были преждевременно сняты со крестовъ.
VI. Все, что видѣлъ и слышалъ Божественный Искупитель нашъ съ высоты креста Своего, увеличивало страданія Его новыми тяжкими муками нравственными. На Голгоѳѣ, среди многолюдной толпы, присутствовали первосвященники съ прочими членами синедріона: не смотря на прнблнженіе великаго праздника, они хотѣли лично наблюсти за исполненіемъ приговора, удовлетворить чувству мщенія видомъ мученій умирающаго Іисуса, наконецъ – отравить послѣднія минуты Его злословіемъ и насмѣшками. Народъ стоялъ и безмолвно смотрѣлъ, но проходившіе мимо останавливались и съ видомъ крайняго пренебреженія кивали головами своими и говорили: «уа, разоряли церковь и треми денми созндаяй! Спасися самъ: аще Сынъ еси Божій, сниди съ креста». Примѣру іудейскихъ начальниковъ подражали и бывшіе на стражѣ римскіе воины. Эти грубые и простые люди, слыша вокругъ однѣ только насмѣшки и не понимая смысла ихъ, также подходили къ Господу, подносили Ему уксусъ, какъ-бы въ знакъ состраданія къ положеніи Его, и повторяли то, что слышали: «аще Ты еси Царь іудейскъ, спасися самъ».
Такъ, на Голгоѳѣ отовсюду слышались просьбы Распятому сойти со креста, спасти и избавить Себя отъ позорной смерти, но всѣ эти просьбы были злою насмѣшкою, ясно высказанною врагами Христовыми и съ ихъ словъ повторенною прочими. Лукавый родъ книжниковъ и фарисеевъ и прежде нѣсколько разъ искалъ знаменія съ неба для удостовѣренія въ Божественномъ достоинствѣ Христа-Снасителя, но каждый разъ получалъ отвѣтъ, что «знаменіе не дастся ему, токмо знаменіе Іоны пророка» (Матѳ, 12, 39. 40. Марк. 8, 11. Лук. 11, 29. 30). Это новое исканіе знаменія со креста не было ли усиліемъ того же искусителя, который приступалъ къ Господу въ самомъ началѣ Его служенія (Матѳ. 4, 1-11. Лук. 4, 13)? Врагъ нашего спасеніи – діаводъ, видѣлъ, что Христовъ крестомъ разрушитъ владычество его (Іоан. 14, 30. 16, 11), и домогался чрезъ своихъ погибельныхъ сыновъ упразднить крестъ Христовъ (I Кор. 1, 17). Но всѣ вызовы тщетнаго безумія остались неудовлетворенными. Творить знаменіе для тѣхъ, которые, видѣвъ множество чудесъ Господа, не вѣровали въ Него (Іоан. 12, 37) и отвергли волю Божію о себѣ (Лук. 7, 30), было излишне и вполнѣ безполезно, потому что въ нихъ не было искренняго желанія познать истину Христову. Вопреки суетнымъ желаніямъ, Божественный Искупитель зналъ, что Онъ долженъ испить чашу страданій до дна (Матѳ. 20, 22), – ту чашу, которую подавалъ Ему Отецъ и Онъ Самъ принялъ добровольно (Матѳ. 26, 42. Іоан. 10, 17. 18). «Никакія порицанія не уклонили отъ избраннаго пути милосердіе Господа, возстановляющее падшихъ, потому что Богу приносилась тогда особенная жертва, и убіеніе Христа, истиннаго Агнца, предсказанное за столько вѣковъ, переносило чадъ обѣтованія въ свободу вѣры: утверждался новый завѣтъ и кровію Христовою вписывались наслѣдники вѣчнаго царствія: великій Архіерей входилъ во Святая святыхъ и безпорочный іерей чрезъ завѣсу Своей плоти проникалъ для умилостивленія Бога; совершался переходъ отъ закона къ Евангелію, отъ синагоги къ Церкви, отъ множества жертвъ къ одной – Божественной».
VII. Что чувствовала и думала чистѣйшая и святѣйшая душа Богочеловѣка, вознесеннаго на крестъ, среди жесточайшихъ страданій, при видѣ глумленія нечестиваго сборища? Искупитель человѣчества, священнодѣйствуя Себя на крестѣ въ жертву за грѣхи всего міра, ни о чемъ иномъ не помышляетъ, какъ объ исполненіи предвѣчнаго совѣта Божія. Онъ рекъ, по слову пророческому: «се пріиду, – въ главизнѣ книжнѣ писано есть о Мнѣ» (Ис. 39, 8), – и никакіе ужасы, никакія язвы и страданія, никакая глубина уничиженія, не могли удержать Его отъ совершенія принятаго на Себя дѣла Божія (Іоан. 4, 34). На крестѣ, среди молвы и шума страстей человѣческихъ, Онъ являетъ послушаніе «даже до смерти, смерти же крестныя» (Фил. 2, 8). Не вопли и стоны на устахъ Страдальца, а умилительныя слова молитвы всепрощенія, въ которой выразилась безпредѣльная любовь Его къ самимъ распинателямъ, ко всему грѣшному человѣчеству. Онъ не только прощаетъ враговъ Своихъ и распипателей въ торжественную минуту смерти, не только покрываетъ забвеніемъ все, что они сдѣлали Ему, но еще ходатайствуетъ за нихъ предъ милосердіемъ Отца Своего, проситъ о помилованіи ихъ, старается оправдать ихъ. Онъ не намѣчаетъ, что терпитъ отъ нихъ, а только помнитъ и видитъ, что страждетъ за грѣхи ихъ и всего человѣчества. Всѣ, и прежде всѣхъ враги Христовы, должны были познать и уразумѣть, что, по выраженію св. Игнатія Богоносца, «любовь распялась». «Не человѣки на Голгоѳѣ ругаются Божію величеству: Божіи Промыслъ воспѣвается буйству человѣческому, безъ нарушенія свободы заставляя его служить высочайшей Своей премудрости; не лукавые рабы перехитряютъ Господа: всеблагій Отецъ не щадитъ Сына, дабы не погубить рабовъ лукавыхъ; не вражда земная уязвляетъ любовь небесную: небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертію любви убить вражду и распространить свѣтъ и жизнь любви сквозь тьму и сѣнь смертную. Такимъ образомъ то, чего не хотѣли, не могли, не знали, предъ цѣлымъ свѣтомъ совершилось тѣми самыми, которые не хотѣли, не могли, не знали». «Отче! – молился Распятый Отцу небесному, отпусти имъ, не вѣдятъ бо, что творятъ». – «Аще бо быша разумѣли, говоритъ св. апостолъ, не быша Господа славы распяли» (1 Кор. 2, 8); если бы вѣровали проповѣди евангелія, «не отверглись бы отъ Святаго и Праведнаго и не убили бы Начальника жизни» (Дѣян. 3, 14. 15). Но это было невѣдѣніе произвольное и преступное, проистекавшее отъ крайняго ослѣпленія ума и ожесточенія сердца (Матѳ. 13, 13-15). Господь молитъ о прощеніи грѣха невѣдѣнія. Такъ какъ въ грѣхѣ невѣдѣнія повинны не только распинатели Христа-Снасителя, но и всѣ іудеи, отвергшіе своего Мессію и принимавшіе большее или меньшее участіе въ смерти Его, а также и всѣ невѣрующіе евангельскому слову, то и молитва всепрощенія распространяется, по замѣчанію св. Іоанна Дамаскина, «на всѣхъ безъ изъятія – еллиновъ, іудеевъ, чужеземцевъ, варваровъ». Изъ нея не исключаются и тѣ, которые, будучи просвѣщены христіанствомъ, вкусивъ дара небеснаго и сдѣлавшись причастниками Духа Святаго, второе и притомъ вполнѣ сознательно распинаютъ Сына Божія себѣ (Евр. 6. 4-6), попираютъ Его, не почитаютъ за святыню кровь завѣта и оскорбляютъ Духа благодати (10, 20). По выраженію того же св. отца, Господь нашъ «изрекъ: отпусти, однажды, но слова Его на самомъ дѣлѣ исполняются всегда»; Онъ взывалъ сіе не объ однихъ врагахъ, по «о всякомъ народѣ, взываетъ всегда, и желающій пріемлетъ отпущеніе». Такъ, небесный Учитель, давшій заповѣдь о любви къ врагамъ въ послѣднія минуты жизни исполнилъ ее на дѣлѣ самымъ совершеннымъ образомъ.
VIII. Скоро къ глумленію нечестивой толпы надъ Божественнымъ Страдальцемъ присоединился одинъ изъ распятыхъ съ Нимъ разбойниковъ. Многіе изъ смотрѣвшихъ на Голгоѳское позорище насмѣхались надъ Господомъ, одни по злобѣ и ожесточенію сердца, другіе по легкомыслію или изъ угодливости начальникамъ и старѣйшинамъ, но хула разбойника, томившагося въ смертныхъ мукахъ, показываетъ, что сердце его совершенно окаменѣло въ злѣ и не умягчилось даже подлѣ самаго Солнца правды (Мал. 4, 2), въ виду открывающейся вѣчности. Безъ надежды на милосердіе Божіе, съ отчаяніемъ въ душѣ, этотъ несчастный желалъ свободы для того, чтобы продолжать тѣ же злыя дѣла, за которыя осужденъ, и, слыша вокругъ распятаго Господа насмѣшки, съ яростнымъ озлобленіемъ повторялъ ихъ и нагло требовалъ отъ Него чуда, преимущественно для своей же собственной пользы: «аще Ты еси Христосъ, спаси Себе и наю». Это чудо, напрасно призываемое, не могло и не должно было совершиться по плану Божественнаго домостроительства, но въ наученіе ожесточеннаго разбойника и въ примѣръ глумящимся врагамъ Господа совершилось дивное чудо милосердія Божія надъ другимъ распятымъ съ Нимъ разбойникомъ. Благодать Божія быстро, подобно молніи, озарила душу его, не потерявшую еще остатковъ добра, и мгновенно изъ врага сдѣлала его другомъ Божіимъ. Предъ потухающими очами его висѣлъ на крестѣ и страдалъ ни въ чемъ неповинный Праведникъ, Который не только долготерпѣливо переносилъ язвительныя насмѣшки враговъ Своихъ, но даже молился Отцу небесному о прощеніи ихъ грѣха невѣдѣнія. При этомъ трогательномъ зрѣлищѣ, разбойникъ, котораго св. церковь называетъ въ своихъ пѣснопѣніяхъ «благоразумнымъ», умилился душею и, сознавъ всю тяжесть своихъ грѣховъ, обратился къ своему злополучному товарищу со словами вразумленія: «ни ли ты боишься Бога, яко въ томже осужденъ еси? И мы убо въ правду, достойная бо по дѣломъ наю воспріемлева, Сей же ни единаго зла сотвори». Благоразумный разбойникъ, обрѣтенный милосердіемъ Божіимъ на краю погибели, внезапно прозрѣлъ, исповѣдалъ въ распятомъ Христѣ-Господѣ своего Спасителя и на всѣ времена сдѣлался примѣромъ самаго искренняго, глубокаго раскаянія, примиряющаго съ Богомъ. Оставивъ своего товарища собственной участи его, онъ устремилъ взоръ къ Божественному Страдальцу и произнесъ навсегда памятныя слова трогательной молитвы: «помяни ми, Господи, егда пріидеши во царствіи Си». Разставаясь съ землею и переходя въ иной міръ, онъ думалъ не о земномъ и мірскомъ Царствѣ, искалъ не здѣшнихъ выгодъ и преимуществъ, но, видя приближающуюся смерть, ужасался быть отверженнымъ отъ общенія со Христомъ въ нескончаемой вѣчности. Онъ каялся и смиренно просилъ принять покаяніе его, просилъ и вѣровалъ милосердію Спасителя, вѣровалъ и съ любовію надѣялся получить просимое. «Мое слово къ Тебѣ – какъ-бы такъ онъ говорилъ Господу – оставь сего хульника: помрачены очи ума его; помяни же меня. Не говорю: помяни дѣла мои, этого страшусь. Всякій человѣкъ бываетъ благорасположенъ къ сопутпнку, а я иду съ Тобою на смерть. Помяни меня сопутника Твоего. Не говорю же: помяни меня теперь, но когда пріидешь въ царствіе Твое». Сладостно было слышать человѣколюбивому Господу покаянное слово благоразумнаго разбойника, вдругъ «дивнымъ превращеніемъ» измѣнившагося и сдѣлавшагося первомъ «исповѣдникомъ Христовымъ». Искупитель, кровію Своею очищающій всякій грѣхъ (1 Іоан. 1, 7), обѣщалъ Своему исповѣднику нѣчто большее и высшее того, чего онъ просилъ: «аминь глаголю тебѣ: днесь со Мною будеши въ рай». «Такое обѣщаніе, по замѣчанію св. Отца, превышаетъ человѣческія условія: оно дается не столько съ древа крестнаго, сколько съ престола могущества». Отверзая крестомъ двери рая, заключенныя прародительскимъ грѣхомъ, Господь изрекъ покаявшемуся разбойнику властное слово, увѣряющее его въ томъ, что Владыка рая и ада, Которому принадлежитъ «всяка власть на небесп и на земли» (Матѳ. 28, 18), несомнѣнно совершитъ обѣщанное, и притомъ весьма скоро, сегодня же. Такъ, по выраженію церковной пѣсни, «разбойникъ, издавъ на крестѣ малый гласъ, обрѣлъ великую вѣру, въ одно мгновеніе спасенъ и первый вошелъ въ райскія врата». По дивному строенію Божію, онъ сдѣлался первымъ плодомъ и начаткомъ искупленія, совершеннаго Господомъ на крестѣ.
IX. Божественный Страдалецъ, склоняя взоръ Свой отъ благоразумнаго разбойника къ подножію креста, среди шумной толпы Своихъ враговъ, продолжавшихъ глумленія и насмѣшки, «видѣлъ здѣсь тѣхъ, которыхъ, не смотря на опасности, привлекла къ Нему крѣпкая, яко смерть, любовь» (Пѣсн. 8, 6). При крестѣ стояли Матерь Его, сестра Матери Марія Клеопова и Марія Магдалина; здѣсь же былъ и возлюбленный ученикъ Господа Іоаннъ. Это святое общество приблизилось къ Распятому, чтобы принять послѣдній взоръ Его, услышать и навсегда запечатлѣть въ сердцѣ послѣднее, предсмертное слово Его. И среди немногихъ избранныхъ, предстоявшихъ у креста Христова и сострадавшихъ Страждущему, Пресвятая Дѣва-Богоматерь являлась въ неизмѣримой глубинѣ скорби и, вмѣстѣ съ тѣмъ, во всей славѣ и величіи Своихъ добродѣтелей. Не видно было Ея ни при славномъ преображеніи Сына Ея на Ѳаворѣ, ни при торжественномъ входѣ Его въ Іерусалимъ, ни при другихъ чудныхъ событіяхъ земной жизни Его, когда дивились ученію (Іоан. 7, 46) и дѣламъ Его (6, 14), но теперь Она стала какъ бы на стражѣ у креста Его, стала «въ духѣ, выше всеобщаго страха, выше своей личной опасности, выше апостольскаго мужества». Во всей поразительной силѣ Она чувствовала теперь въ душѣ Своей оружіе, предсказанное праведнымъ старцемъ Симеономъ (Лук. 2, 35), страдала такъ, какъ никто никогда не страдалъ на землѣ, кромѣ самого Распятаго, но не слышно было ни рыданій, ни жалобъ, ни стоновъ и терзаній Той, Которая полагала всю свою радость въ Утѣхѣ Израилевой, хранила въ сердцѣ всѣ слова Сына Своего, какъ святыню (ст. 51), и теперь оставалась среди враговъ Его въ одиночествѣ и сиротствѣ. Предъ очами Ея висѣлъ Сынъ Ея въ мукахъ смертныхъ, презрѣнный и умаленный паче всѣхъ сыновъ человѣческихъ, извѣдавшій всѣ болѣзни и страданія (Ис. 53, 3). Еще нѣсколько минутъ – и Она увидитъ бездыханное тѣло Его. Такое необычайное мужество, такая крѣпость духа Пресвятой Дѣвы могуть быть изъяснены, по замѣчанію учителя церкви, «не инымъ чѣмъ, какъ Ея глубокою преданностію судьбамъ Божіимъ, Ея вѣрою въ Божественную силу Своего Сына, извѣстную Ей болѣе всѣхъ изъ явныхъ и тайныхъ чудесъ всей земной жизни Его, Ея познаніемъ Христовыхъ таинъ, которыя всѣхъ ранѣе Она постигла и всѣхъ совершеннѣе соблюдала въ сердцѣ Своемъ. Вѣра, упованіе паче упованія, любовь не естественная только, но вѣрою возвышенная въ духовную и Божественную, питали въ Ней внутренній животворный свѣтъ, котораго не объяли тьма, и смерть, и ужасы голгоѳскіе. Бездна Ея страданій не обуревала и не потопляла Ея, непрестанно упадая въ столь же неизмѣримую бездну Ея терпѣнія, смиренія, вѣры, надежды, безусловной преданности судьбамъ Божіимъ». Господь зрѣлъ скорбь Своей Матери, но зналъ также и то, что еще не время взять Ее въ небесныя обители, а посему, желая преподать Ей послѣднее утѣшеніе и указать нѣкоторую замѣну наступающей утраты, съ обычною любовію склонилъ взоръ къ Матери и, съ Нея перенося на Іоанна, стоявшаго здѣсь же, сказалъ: «Жено, се сынъ Твой», – потомъ, обративъ взоръ опять къ Матери, произнесъ: «се мати твоя»! Имя Матери Своей Онъ заключилъ въ общемъ наименованіи жены, кромѣ таинственнаго соотношенія съ древнимъ обѣтованіемъ, безъ сомнѣнія, и по той причинѣ, чтобы не дать повода Своимъ врагамъ причинить какое-либо зло оставляемой Имъ Матери. Послѣднее предсмертное завѣщаніе Божественнаго Страдальца состояло въ томъ, чтобы Матерь и возлюбленный ученикъ Его не разлучались и по смерти Его, выказывая другъ другу родственныя расположенія, – Іоаннъ сыновнее почтеніе и Пресвятая Дѣва матернюю любовь. Но своему имущественному положенію (Матѳ. 27, 56. Марк. 1, 20. 15, 41. Лук. 8, 3. Іоан. 18, 15), ученикъ могъ исполнить и въ точности исполнилъ послѣднюю волю своего Учителя и Господа, и, какъ самъ свидѣтельствуетъ, «отъ того часа поятъ Богоматерь во свояси» – въ свой домъ, и до самой блаженной кончины Ея доставляль Ей все необходимое для жизни.
X. Единственный въ бытописаніи человѣческомъ день, предвозвѣщенный древними пророками, приближался къ полудню: было, по еврейскому счисленію, около шестого часа. Враги Христовы, истощивъ весь запасъ клеветь и насмѣшекъ, замолчали, но въ то время, какъ они безмолвствовали, заговорила неодушевленная природа: она исповѣдала, по изъясненію св. отца, что «Страждущій въ тѣлѣ не просто есть человѣкъ, но Божій Сынъ и Спаситель всѣхъ». «Будетъ въ той день, предсказывали пророки, зайдетъ солнце въ полудне и померкнетъ на земли въ день свѣтъ; будетъ день единъ, и день той знаемь будетъ Господеви, и не день, и не нощь, и при вечерѣ будетъ свѣтъ» (Амос. 8, 9. Зах. 14, 7). Вся тварь, по выраженію церковныхъ пѣснопѣній, «видя Господа висящимъ на лобномъ мѣстѣ, содрогалась въ великомъ ужасѣ». И прежде другихъ созданій солнце померкло, «скрывъ и потаивъ лучи свои». Наступила среди яснаго дня необыкновенная тьма, которая распространялась далеко за предѣлы Палестины и продолжалась отъ шести часовъ до девяти, т. е. по нашему счисленію отъ двѣнадцати до трехъ пополудни. Помраченіе солнца у древнихъ народовъ, обыкновенно, считалось страшнымъ предзнаменованіемъ какого-либо великаго несчастія, а іудеямъ зто явленіе казалось тѣмъ поразительнѣе, что въ предсказаніяхъ пророковъ очень часто оно представляется образомъ грознаго посѣщенія Божія (Ис. 13, 10. 24, 23. 50, 3. Іез. 32, 7. Іоил. 3, 15. Ам. 8, 9. Мих. 3, 6). Чудесное совпаденіе его съ распятіемъ Господа, неожиданность и продолжительность, и еще болѣе окончаніе въ минуту смерти Распятаго, свидѣтельствовали, и притомъ достаточно внятно для людей, менѣе предубѣжденныхъ, что на Голгоѳѣ происходило событіе необычайное, безпримѣрное. Здѣсь, въ таинственномъ мракѣ оканчивалась земная жизнь Богочеловѣка, начавшаяся среди глубокой ночи въ вертепѣ виѳлеемскомъ, здѣсь «область темная» (Лук. 22, 53) собрала у креста Господня мрачныхъ служителей и неправда людей совершала богоубійственное дѣло; здѣсь, подъ покровомъ тайны, приносилась искупительная жертва правдѣ Божіей за грѣхи человѣчества и самая неодушевленная природа, ожидавшая совозстановленія съ падшимъ человѣкомъ (Римл. 8, 19-22), «соболѣзновала страданію Творца». Глаза присутствовавшихъ невольно обращались къ Распятому и, по замѣчанію св. евангелистовъ (Матѳ. 27, 54. Лук. 23, 47. 48), чудныя событія при распятіи Господа сильно дѣйствовали и на стражей, и на собравшійся на Голгоѳу народъ.
XI. Необычайный мракъ, какъ видимый знакъ гнѣва Божія на преступное человѣчество, покрывалъ землю. «Среди этого мрака протекли еще три часа лютѣйшихъ страданій Искупителя – тѣлесныхъ и душевныхъ. Единъ ходатай Бога и человѣковъ, давый Себе избавленіе за всѣхъ» (1 Тим. 2, 5. 6), сдѣлался за насъ клятвою (Гал. 3, 13) и въ глубочайшемъ уничиженіи «принялъ на Себя наказаніе, которое мы должны были понести отъ Отца». Онъ восхотѣлъ «истребить страстъ страстію, упразднить смерть смертію, сокрушить оружіе тѣмъ же оружіемъ, и для сего человѣческое чувство страданія сдѣлалъ собственнымъ, не перемѣняя естества Своего, но присвояя наши немощи и болѣзни (кромѣ грѣха)». «Ходатай новаго завѣта» (Евр. 9, 15), изливая на алтарѣ крестномъ кровь Свою во оетавленіе нашихъ грѣховъ и принося Себя самого въ жертву (ст. 28), страдалъ такъ, какъ никто не могъ страдать, перенесъ то, чего не могли перенести ни все человѣчество совокупно, ни каждый человѣкъ порознь: крестомъ Своимъ, въ неизмѣримой и недомыслимой тяжести его, нашъ Искупитель безъ всякой помощи и утѣшенія – земного и небеснаго, совершалъ величайшую тайну нашего искупленія, сокровенную отъ вѣкъ и родовъ (Кол. 1, 26), и совершалъ ее единъ, да явится лицу Божію о насъ – не съ кровію преобразовательныхъ жертвъ, но Своею кровію, вѣчное искупленіе обрѣтый (Евр. 9, 12. 24). Среди смертнаго томленія и ужаснѣйшихъ мукъ, «изображая въ Себѣ наше» и «болѣзнуя не о Себѣ, но о насъ», Богочеловѣкъ возопилъ громкимъ голосомъ, повторяя слова пророчественнаго псалма (21, 2), въ которомъ изображены, задолго до событія, главнѣйшія обстоятельства крестной смерти Его: «Или, Или! лима савахѳани», т. е. «Боже мой, Боже мой! вскую еси Мя оставилъ». Мы были оставлены Богомъ, какъ чада гнѣва (Еф. 2, 3), согрѣшившія въ своемъ прародителѣ (Римл. 5, 12), и за насъ нашъ Ходатай былъ оставленъ Отцемъ Своимъ, оставленъ, «дабы намъ не быть оставленными Вогомъ, оставленъ для искупленія насъ отъ грѣховъ и вѣчной смерти, оставленъ для показанія величавшей любви къ роду человѣческому, оставленъ для доказательства правосудія и милосердія Божія. Эти таинственныя слова Господа, заключавшія вь себѣ глубочайшій смыслъ, нѣкоторымъ стоявшимъ у креста дали поводъ къ насмѣшкамъ. Они или не поняли восклицанія Распятаго, или притворялись непонявшими, и такъ какъ между іудеями времени Іисуса Христа, на основаніи буквальнаго толкованія пророчества Малахіи (3, 1. 4, 5), было распространено вѣрованіе, что пришествію Мессіи будетъ предшествовать явленіе пророка Иліи (Матѳ. 16, 14. 17. 17, 10. 11. Марк. 8, 28. 9, 11. 12), то пользуясь созвучіемъ имени Божія съ именемъ пророка, враги Христовы говорили: «Илію глашаетъ Сей, – смотрите, даже и на крестѣ, въ виду смерти. Онъ не отрекается отъ достоинства Мессіи и призываетъ Своего предтечу».
XII. Божественный Страделецъ, вися между небомъ и землею на позоръ ангеловъ и человѣковь, былъ погруженъ въ бездну истощанія и съ каждою минутою приближался къ смерти. Не было въ Немъ цѣлости отъ ногъ до главы: весь въ ранахъ и язвахъ, измученъ, окровавленъ, осмѣянъ, поруганъ и, по пророческому слову, ни во что вмѣненъ (Ис. 53, 2. 3). Къ ужаснымъ страданіямъ присоединилось новое, нестерпимое мученіе – жажда. Богочеловѣкъ дошелъ до крайней степени изнеможенія: «крѣпость Его, какъ предсказывалъ царственный пророкъ, изсше, яко скудель, и языкъ прильпе гортани» (Ис. 21. 16); жгучая боль разливалась по всѣмъ членамъ и появилась томительная жажда, какъ предвѣстница близкой смерти. Доселѣ долготерпеливый Господь съ незлобіемъ и кротостію Агнца, ведомаго на закланіе, все допускалъ и переносилъ, что ни дѣлали съ Нимъ. Онъ не отверзалъ устъ Своихъ для мольбы о пощадѣ и снисхожденіи къ Себѣ (Ис. 53, 7); среди жестокихъ истязаній никому не угрожалъ (1 Петр. 2, 23) и не напоминалъ о долгѣ человѣколюбія. Всецѣло преданный дѣлу искупленія, Онъ какъ-бы забывалъ человѣческія потребности. И вотъ, теперь, готовясь положить жизнь Свою за падшаго человѣка (Іоан. 10, 15), Онъ въ первый и послѣдній разъ, съ креста Своего, проситъ у этого человѣка малаго возмездія – глотокъ кислаго питья: «жажду»! Болѣзненный вопль тронулъ окружавшихъ Распятаго, и они поспѣшили исполнить то, что надолго до событія было предвозвѣщено Давидомъ: «даша въ снѣдь Мою желчь и въ жажду Мою напоиша Мя оцта» (Ис. 68, 22). Вблизи стоялъ сосудъ, полный уксуса. Одинъ изъ воиновъ побѣжалъ, напоилъ губку уксусомъ и, наложивъ ее на трость ѵссопа, поднесъ къ устамъ Ею и давалъ Ему пить. И въ то время, какъ воинъ совершалъ великое дѣло милосердія къ Умирающему, злобные враги Господа удерживали его и говорили: «остави, да видимъ, аще пріидетъ Илія спасти Его – и сняти Его». Они не только не хотѣли доставить Страждущему хотя малую отраду, хотя немного облегчить послѣднія минуты Его, а напротивъ желали скорѣйшей смерти Его. «Яко левъ, восхищаяй и рыкаяй, по изображенію пророка псалмопѣвца, враги раскрыли на Него уста своя» (Пс. 21, 14), и съ нетерпѣніемъ ждали, «когда умретъ и погибнетъ имя Его» (40, 6).
Но въ предсмертной жаждѣ Искупителя нашего, подъ внѣшнимъ покровомъ, сокрытъ былъ таинственный смыслъ. Это – не просто тѣлесная потребность, но нѣкое высшее, духовное жажданіе. Богочеловѣкъ жаждалъ нашего спасенія, жаждалъ исполнить волю Отца небеснаго и совершить дѣло Его (Іоан. 4, 34); жаждалъ до дна испить ту чашу скорбей и страданій за грѣшный родъ человѣческій, которой устрашалось человѣчество Его въ саду Геѳсиманскомъ; жаждалъ удовлетворить за насъ Божественному правосудію, искупить насъ отъ грѣха и проклятія, разрѣшить державу смерти и ада; наконецъ Онъ жаждалъ, чтобы ни одна черта изъ того, что было предсказано о Немъ въ св. Писаніи, не осталась неисполненною (Іоан. 19, 28).
XIII. «Наступила великая минута дня Христова» (Іоан. 8, 56), которой жаждалъ нашъ Искупитель, жаждало все человѣчество. Крестное жертвоприношеніе окончено. Предвѣчное опредѣленіе тріѵпостаснаго Божества о спасеніи рода человѣческаго исполнено; правда Божія удовлетворена: гнѣвъ и осужденіе, тяготѣвшіе надъ падшимъ человѣкомъ, отмѣнены. Пророчества сбылись, преобразованія осуществились, обѣты, данные патріархамъ, выполнены, кровь пролита до послѣдней капли, синагога упразднена, церковь основана. Спаситель видя, что дѣло, которое Отецъ небесный далъ Ему исполнить на землѣ, (Іоан. 17, 4), совершено и что Ему подобаетъ внити въ славу, которую Онъ имѣлъ у Отца прежде бытія міра (Лук. 24, 26. Іоан. 17, 5), сказалъ: «совершишася»! и потомъ возвысивъ голосъ, воскликнулъ: «Отче, въ руцѣ Твои предаю духъ Мой»! Это были послѣднія слова на крестѣ Того, Кто «Себе умаливъ и смиривъ, послушливъ былъ даже до смерти, смерти же крестныя» (Фил. 2, 7. 8). «За симъ Онъ преклонилъ главу и испустилъ духъ, предавъ его Богу Отцу». «Такъ умерло тѣло и произошло его разрѣшеніе, а Богъ-Слово непреложно былъ и въ тѣлѣ, и въ душѣ, и въ Себѣ самомъ, сый въ лонѣ Отчемъ, въ показаніе Своей неизмѣняемости».
XIV. Помраченіе солнца, продолжавшееся до самой смерти Господа, показывало всему міру, что на землѣ совершалось событіе необычайное. «Другія знаменія, послѣдовавшія за смертію Его, свидѣтельствовали Іерусалиму и народу іудейскому, что Страдавшій на крестѣ былъ Мессія, отвергнутый и пренебреженный ими». Когда Христосъ, «Ходатай новаго завѣта» (Евр. 9, 15), «единѣмъ приношеніемъ совершилъ есть во вѣки освящаемыхъ» (10, 14) и Своею кровію утвердилъ новый завѣтъ (9, 12) для замѣны ветхаго (10, 9), внутренняя завѣса іерусалимскаго храма раздралаеь надвое, по срединѣ, сверху до низу. Эта завѣса отдѣляла святилище отъ Святаго святыхъ (Исх. 26, 31-33), куда могъ входить для кропленія жертвенною кровію одинъ первосвященпнкъ. и при томъ однажды въ годъ въ день очищенія (Лев. 16, 1-17). По принесеніи на крестѣ истинной жертвы Агнца Божія, принявшаго на себя грѣхи міра (Іоан. 1, 29), ветхозавѣтныя жертвы, такъ же какъ и весь преобразовательный законъ, сѣнь имый грядущихъ благъ, а не самый образъ вещей (Евр. 10, 1), теряли свое значеніе и уступали мѣсто закону благодати. Раздраніо завѣсы, сдѣлавшее неудобозримое зримымъ для всѣхъ, неприкосновенное и недоступное доступнымъ, самымъ дѣломъ показало, что «таинственное мѣсто, въ которое повелѣно было входить одному первосвященнику, теперь открылось для всѣхъ, чтобы не было уже никакой разницы въ лицахъ тамъ, гдѣ не осталось ни тѣни святости». Это былъ послѣдній образъ ветхаго завѣта, наглядно свидѣтельствовавшій о томъ, что наступаетъ новое служеніе Богу духомъ и истиною, и не въ Іерусалимѣ только, а на всякомъ мѣстѣ (Іоан. 4, 21, 23), и что для новозавѣтныхъ чадъ отверзается не Святое святыхъ, а самое небо, куда предтечею вниде Іисусъ (Евр. 6, 20), чтобы предстать предъ лице Божіе съ Своею кровію (9, 12. 24).
Къ этимъ чуднымъ «знаменіямъ власти, сь которыми умиралъ Божественный Искупитель, присоединились другія, не менѣе поразительныя дѣйствія всемогущества Божія. Земля, обремененная неправдою людей, пріявъ въ нѣдра свои спасительный крестъ Христовъ, потряслась, и это землетрясеніе было такъ не обыкновенно и отлично отъ подобныхъ явленій природы, что по замѣчанію св. евангелиста Матѳея (27. 54), весьма сильно подѣйствовало, вмѣстѣ съ другими чудесами, даже на ожестѣвшія сердца римскихъ воиновъ, стерегшихъ Іисуса. Отъ страшнаго сотрасенія земли разсѣлись скалы горъ; треснулъ и самый утесъ Голгоѳы, и донынѣ, во свидѣтельство всѣмъ вѣкамъ и народамъ сохраняеть на себѣ эту трещину, на которую еще св. Кириллъ іерусалимскій, въ IV вѣкѣ, указывалъ, какъ на видный для всѣхъ памятникъ страданій Господа. Отверзлись погребальныя пещеры, которыя, по обычаю іудеевъ (Исх 22. 16), были высѣкаемы въ нѣдрахъ скалистыхъ горъ: тяжелые камни, заграждавшіе входы ихъ, отъ сотрясенія отпали, а также и разсѣлины, образовавшіяся вслѣдствіе колебанія горъ въ стѣнахъ и сводахъ этихъ пещеръ, оставляли ихъ открытыми. Это отверстіе гробницъ служило приготовленіемъ къ новому, еще большему, чуду, показавшему, что «Пригвожденный есть Владыка земныхъ и преисподнихъ», и что сила искупительной смерти Его простирается на загробный міръ: воскресли многія тѣла усопшихъ святыхъ – людей праведныхъ, съ вѣрою ожидавшихъ спасенія и избавленія во Христѣ (Лук. 2, 30, 38), и эти вѣстники иного міра, послѣ того, какъ Христосъ-Первенецъ изъ умершихъ воскресъ изъ мертвыхъ (1 Кор. 15, 20), вышли изъ гробовъ, вошли въ святой градъ Іерусалимъ и явились многимъ, дабы, какъ замѣчаетъ св. Іоаннъ Златоустъ, «сія дѣйствительность не сочтена была за мечтаніе». Явленіе воскрешихъ живымъ свидѣтелямъ страданій и смерти Богочеловѣка, кромѣ обличенія невѣріи саддукеевъ, говорившихъ, что нѣтъ воскресенія (Дѣян. 23, 8), должно было служить съ одной стороны, утѣшеніемъ и ободреніемъ для малаго стада вѣрующихъ (Лук. 12, 32), остающихся среди міра, враждебнаго Евангелію (Іоан. 16, 19), а съ другой – загробною, самою убѣдительною проповѣдію о покаяніи – городу, не уразумѣвшему времени посѣщенія своего (Лук. 19, 44), и народу, отвергшему своего Мессію.
XV. Теперь, когда даже неодушевленная природа какъ-бы сострадала Страдавшему на крестѣ, омрачалась и сотрясалась при видѣ умершаго Искупителя, самыя жестокія сердца умягчились и безумные крики злословія и клеветы смолкли. Римскій сотникъ, стоявшій напротивъ Распятаго, слыша предсмертный вопль Его и видя помраченіе солнца, землетрясеніе и все происходившее, прославилъ Бога и сказалъ: «воистину человѣкъ сей праведный Сынъ бѣ Божій». Вмѣстѣ съ нимъ и тѣ воины, которые стерегли Господа, приведение въ великій страхъ знаменіями, сопровождавшими кончину Его, говорили: «воистину Божій Сынъ бѣ Сей». Это исповѣданіе, безъ сомнѣнія, еще не было полнымъ и сознательнымъ признаніемъ Божества Христова въ томъ смыслѣ, какъ оно возвѣщено самимъ Господомъ; тѣмъ не менѣе, устами язычниковъ говорило искреннее, глубокое чувство, которое впослѣдствіи привело сотника и двухъ воиновъ къ истинной и совершенной вѣрѣ во Христа. Народная толпа, стекшаяся на Голгоѳское зрѣлище, также сильно поражена была тѣмъ, что происходило предъ глазами ея. Во время нечестиваго суда Пилата народъ, возбужденный первосвященниками и старѣйшинами (Матѳ. 27, 20), требовалъ смерти Господа; когда же Божественный Страдалецъ былъ распятъ, то одна часть толпы, увлеченная примѣромъ начальниковъ, вмѣстѣ съ ними насмѣхалась надъ Распятымъ, а другая стояла и смотрѣла (Лук. 23, 35). Но великія знаменія и чудеса, окружавшія голгоѳское событіе, сильно подѣйствовали на людей, еще не утратившихъ послѣднихъ остатковъ добра и не ожесточившихся въ злѣ. Они почувствовали своимъ простымъ сердцемъ, что совершилось страшное дѣло: всѣ – и увлеченные, и равнодушные – прониклись жалостію и раскаяніемъ, такъ что, по замѣчанію св. евангелиста, «вси пришедшій народи на позоръ сей, видяще бывающая, біюще перси своя возращахуся».
«Новгородскія Епархіальныя Вѣдомости». 1898. № 7. Ч. Неофф. С. 457-474.
[1] Распятый, пригвожденный ко кресту по рукамъ и ногамъ, находился къ неестественномъ положеніи, лишенный всякой возможности облегчить своя страданія перемѣною положенія частей тѣла. При малѣйшей попыткѣ сдѣлать какое-либо движеніе онъ долженъ былъ испытывать жгучую болъ въ язвахъ рукъ и ногъ, и эта язвы, раздираемыя гвоздями и расположенныя въ мѣстахъ, одаренныхъ особою чувствительностію, дѣлались невыносимо болѣзненными. Если распятый желалъ прислониться спиною ко кресту, то язвы, полученныя при бичеваніи, производили новыя мученія, а если онъ отклонялся отъ крестнаго дерева, то, кромѣ боли въ язвахъ гвоздивныхъ, долженъ былъ чувствовать растяженіе сочлененій и онѣмѣніе мышцъ. Несчастному оставалось лишь висѣть, страдать и терпѣть, призывая смерть, какъ послѣднюю, ходя и жестокую, отраду. Къ наружнымь страданіямъ распятаго присоединялись не менѣе ужасныя внутреннія: кровь, при нарушенномъ обращеніи въ тѣлѣ, устремлялась въ внутреннимъ органамъ, бросалась въ голову, производила давленіе на мозгъ, переполняла сосуды сердца и затрудняла дыханіе. Отъ неестественнаго прилива крови вся внутренность распятаго была пожираема медленнымъ огнемъ; при страшной головной боля чувствовалось смертельная тоска; языкь и гортань дѣлались сухими, воспаленными: появлялась неутолимая жажда, которая, по мѣрѣ потери крови и упадка жизненныхъ силъ, болѣе и болѣе усиливалась; оцѣпенѣніе, начинаясь отъ внѣшнихъ частей тѣла, шло къ внутреннимъ, пока распятый мало-по-малу терялъ послѣдніе остатки жизни. Самые исполнители казни, – обыкновенно, люди жестокіе, – не могли хладнокровно смотрѣть на страданія распятыхъ и приготовляли питіе, которымъ старались или утолить невыносимую жажду ихъ, или же примѣсыо разныхъ веществъ, помрачающихъ сознаніе, облегчитъ муки. Смерть не спѣшила къ страждущимъ; иные томились на крестахъ по нѣсколько дней, испытывая не только жажду, но и мучительныя терзанія голода, и умирали отъ крайняго истощенія.
[2] Въ грузинской церкви есть преданіе, что одинъ юноша, по происхожденію еврей, по имени Эліозъ, бывъ при распитіи Господа, купилъ хитонъ Его у того воина, которому онъ достался, и принесъ въ городъ Мцхетъ, гдѣ онъ хранился въ теченіе многихъ столѣтій (Іосселіана, Истор. груз. церкви, Спб. 1843 г.). Въ 1625 году, въ царствованіе Михаила Ѳеодоровича, персидскій шахъ Аббасъ прислалъ въ Москву, между прочими дарами, ризу Господню при письмѣ, въ которомъ извѣщалъ, что она взята имъ взъ Грузіи во время набѣга. Эта риза положена была тогда въ Успенскомъ соборѣ и въ честь положенія ея установленъ праздникъ 10-го іюля (прот. Дебольскаго. Дня Богослуж. прав. Церкви, изд. 2. Спб. 1840 г. ч. 1, стр. 95-100). Двѣ части ея находятся въ С.-Петербургѣ, одна въ соборѣ Зимняго Дворца и другая въ Петропавловскомъ (прот. Вершинскаго, Мѣсяцесловъ прав. каѳ. вост. Церкви. Спб. 1856 г., стр. 107).