Новосвмуч. Тихонъ (Беллавинъ) Патріархъ Московскій – О лицѣ Господа Іисуса Христа.
Сіе написано, дабы вы увѣровали, что Іисусъ есть Христосъ,
Сынъ Божій, и, вѣруя, имѣли жизнь во имя Его
(Іоан. 20, 31).
Принято прежде, чѣмъ изслѣдовать какой-нибудь предметъ, показывать важность этого изслѣдованія. Предметъ нашего изслѣдованія самъ говоритъ за свою высокую важность. Христіанство не мыслимо безъ Христа (вопреки Бауру, хотѣвшему объяснить происхожденіе и сущность христіанства безъ Христа). Въ другихъ религіяхъ хотя жизнь и характеръ основателей ихъ и имѣютъ важное значеніе, однако личность ихъ не связана такъ тѣсно и неразрывно съ самою идеею ихъ религіи, какъ личность Христа связана съ христіанствомъ. Основатели разныхъ религій были выразителями религіозныхъ идей, нуждъ своего времени, потребностей своего народа, были религіозными реформаторами, а не творцами въ строгомъ смыслѣ слова. Христосъ-же не только основатель христіанства, но вмѣстѣ и главный предметъ, сущность и центръ его. Христіанство всецѣло построено на Немъ, есть въ собственномь смыслѣ Его твореніе, вышедшее изъ глубины Его Божественнаго Духа, и вполнѣ запечатлѣно характеромъ Его Личности. Личность Христа нераздѣльно связана съ самою сущностью христіанства, ибо оно есть не что иное, какъ ученіе о томъ, чему училъ и что сдѣлалъ Господь Іисусъ Христосъ.
Отсюда, для правильнаго пониманія христіанства, необходимо изученіе Личности Христа Спасителя. Изученіе это проливаетъ обильный свѣтъ и на пониманіе христіанскихъ истинъ, ибо, напримѣръ, христіанское нравственное ученіе есть не простая, отвлеченная мораль, а живое изображеніе Самого Іисуса Христа, какъ божественнаго образца и нравственнаго идеала, — и на пониманіе дѣлъ Христовыхъ. Дѣла Христовы нужно разсматривать въ связи съ Его Личностью. Если даже и о дѣлахъ человѣка нельзя правильно судить, не обращая вниманія на его личность, то тѣмъ болѣе это слѣдуетъ сказать о дѣлахъ Христа. Дѣла человѣка опредѣляются не одною только его личностью, но и условіями времени и мѣста, въ которыхъ находится эта личность, — среды, въ которой она вращается; дѣло-же Христа — Его дѣло, всѣ существенные элементы котораго берутся изъ Его Личности.
Такимъ образомъ, Лицо Христа Спасителя имѣетъ весьма важное значеніе. Вотъ почему и всѣ нападенія новѣйшаго невѣрія и отрицанія направлены на этотъ центральный пунктъ христіанства.
Но, обычно, важные предметы оказываются, вмѣстѣ съ тѣмъ и трудными предметами для изслѣдованія. Не мало было предпринимаемо попытокъ возвысяться до истиннаго изображенія неземного величія Личности Христа Спасителя, воспроизвести живой Божественный Образъ Его. Но всѣ эти попытки одному нашему, отечественному богослову кажутся, — не безъ основанія, — малоудачными и напоминающими столь же мало удачныя попытки живописца, посланнаго Авгаремъ снять изображеніе Христа[1]. А одинъ иностранный богословь, написавшій жизнь Іисуса Христа, самъ сознается въ своемъ безсиліи и слабости воспроизвести Божественный образъ Христа: «Я, говоритъ онъ, обращаясь ко Христу, хотѣлъ сказать о Тебѣ нѣчто великое; при свѣтѣ мимолетнаго озаренія, въ благословенныя минуты иногда казалось мнѣ, что я вижу себя въ Твоемъ Божествевномъ величіи, съ осѣненнымъ скорбію и любовью челомъ, препоясаннымъ совершеннѣйшею чистотою и высочайшею любовію... Но какъ только я хотѣлъ изобразить Твой святой ликъ, кисть дрожала въ моихъ неискусныхъ рукахъ, и я могъ представить только блѣдный очеркъ того, чтó повергало меня въ прахъ для поклоненія Тебѣ. Кто я такой, чтобы быть въ состояніи изобразить Твою святость?»[2]. Причина такого безсилія понятна. Чтобы въ совершенствѣ начертать ликъ Христа, для этого нужно имѣть внутреннее духовное сродство съ Нимъ (отсутствіемъ этого сродства и объясняется неудача попытокъ Штрауса, Ренана); мало того: нужно самому стоять нравственно на безконечной высотѣ, нужно составить единъ духъ съ Нимъ, нужно, чтобы Христосъ всецѣло изобразился въ насъ: въ нашемъ умѣ, чувствѣ, во всей нашей жизни. А кто-же, — будь то самый святой человѣкъ, — составляетъ со Христомъ едино въ нравственномъ отношеніи? Христіанская Церковь въ правѣ гордиться весьма многими своими членами (мучениками, великими учителями и друг.); но всѣ они ко Христу относятся только какъ слабыя копіи къ неподражаемому оригиналу. Человѣку, поэтому, не подъ силу нарисовать полный, цѣлостный и совершенный ликъ Христа Спасителя. Посему и мы ограничимся указаніемъ лишь нѣкоторыхъ чертъ Его, ясно показывающихъ, что это былъ не простой человѣкъ, а Богочеловѣкъ.
Прежде, чѣмъ приступить къ разсмотрѣнію этихъ чертъ, считаемъ не лишнимь разрѣшить одно недоумѣніе: если Христосъ — Сынъ Божій, Богъ, явившійся во плоти (1 Тим. 3, 16), то почему же большинство современниковъ Его не признало Его за Бога?
Современники Христа имѣли свои ложныя, но излюбленныя понятія о Мессіи, какъ Царѣ земномъ, съ ними они сжились, свыклись; отстать отъ нихъ стоило большихъ трудовъ даже и ученикамъ Христовымъ. Но ученики имѣли сердца правыя, благочестивыя, доступныя вліянію просвѣщающей благодати Божіей, по внушенію которой они и высказывали свое исповѣданіе вѣры во Христа, какъ Сына Божія (Матѳ. 16, 17). У большинства-же евреевъ сердце давно уже одебелѣло и противилось дѣйствію просвѣщающей благодати Святаго Духа, они давно уже не видѣли и уши не слышали (Іоан. 12, 40; Дѣян. 7, 51). Такіе іудеи съ плотскимъ, чувственнымъ пониманіемъ судили о Христѣ исключительно по внѣшнимъ обстоятельствамъ Его жизни, мало отвѣчающимъ ихъ излюбленнымъ представленіямъ о славномъ земномъ царѣ-Мессіи. Христосъ рождается отъ бѣдной, малоизвѣстной женщины и всю свою жизнь какъ человѣкъ изъ низшаго класса, часто не имѣетъ гдѣ и главу преклонить. Бóльшую часть своей жизни Онъ проводить въ бѣдномь галилейскомъ городкѣ, изъ котораго, по мнѣнію многихъ, не могло выдти ничего добраго, «путнаго». Онъ — сынъ плотника и Самъ помогаетъ ему въ въ трудахъ; Онъ не учился ни въ какой извѣстной школѣ, ни у какого знаменитаго учителя. Онъ ростетъ и проходитъ всѣ періоды человѣческаго развитія, подчиняется условіямъ человѣческаго положенія, нуждается въ пищѣ, питіи, отдыхѣ, несетъ тягость жизни, страдаетъ, скорбитъ, какъ и всѣ другіе люди. Что-же здѣсь божественнаго, неземнаго?! Правда, ученіе Его дивно, чудеса Его необыкновенны, — этого не могли не замѣтить даже и люди съ плотскимъ пониманіемъ; но не означало-ли это въ ихъ глазахъ, что Христосъ не больше, какъ великій пророкъ, въ родѣ Иліи, или Іереміи? А если Онъ — Сынъ Божій, то развѣ Онъ окончилъ-бы такъ позорно Свою жизнь на крестѣ?
Но если-бы эта люди захотѣли поглубже заглянуть въ тó, чтó скрывалось подъ смиренною оболочкою жизни Христа, пожелали прилежно, безпристрастно, отрѣшась отъ своихъ ложныхъ воззрѣній на Мессію и не противясь дѣйствію провѣщающей благодати Божіей, — изучить Личность Христа, то и они не могли бы не замѣтить, что Христосъ воистину былъ Сынъ Божій (Матѳ. 2f7, 54).
Явившись на землю, Господь Іисусъ Христосъ обнаружиль въ Своей жизни и въ своемъ Лицѣ достаточно такихъ чертъ, которыя ясно и несомнѣнно говорятъ о Божественномъ его достоинствѣ. Начнемъ разсмотрѣніе этихъ чертъ съ событій внѣшней Его жизни.
Если Христосъ не Богъ, а только человѣкъ, то какъ Архангелъ Гавріилъ въ благовѣстіи Пресвятой Дѣвѣ Маріи именуетъ его Господомъ, Сыномъ Божіимъ? (Лук. 1, 35). Если не Богъ, то кого славятъ ангелы? кому поклоняются пастыри и волхвы? о комъ возвѣщаетъ звѣзда? Если не Богъ, то какъ Онъ, будучи 12 лѣтъ, Своею мудростью приводитъ въ смущеніе опытныхъ и посѣдѣвшихъ въ мудрости учителей израилевыхъ? Если не Богъ, то о Комъ говоритъ Богъ Отецъ при крещеніи Іисуса: «Сей есть Сынъ Мой возлюбленный» (Матѳ. 3, 17) и на кого сходитъ Духъ Божій? кому служатъ ангелы въ пустынѣ? кто превращаетъ воду въ вино? кто насыщаетъ пятью хлѣбами и двумя рыбами цѣлыя тысячи людей? кто повелѣваетъ вѣтрамъ и морю? кто исцѣляетъ больныхъ, очищаетъ прокаженныхъ, воскрешаетъ умершихъ? кто прощаетъ грѣхи, даетъ воду живую, исцѣляетъ сокрушенныхъ сердцемъ, проповѣдуетъ плѣннымъ отпущеніе? Если не Богъ, то почему при крестѣ солнце затмевается, земля колеблется, завѣса раздирается, гробы отверзаются? Если Христосъ не Богъ, то какъ Онъ сокрушаетъ узы собственной смерти, является по воскресеніи ученикамъ Своимъ и чрезъ 40 дней возносится на небо? Воистину Онъ былъ Сынъ Божій (Матѳ. 27, 54).
Въ истинности такого заключенія мы еще больше убѣдимся, если отъ внѣшней жизни обратимся къ внутренней, къ разсмотрѣнію собственно Его Личности.
Прежде всего при взглядѣ на Личность Христа Спасителя насъ поражаетъ Его безгрѣшность. Онъ вполнѣ свободенъ отъ грѣха. Высоко, — несоизмѣримо высоко, — стои́тъ Онъ надъ грѣхами и страстями людскими. На Немъ не лежитъ ни одного пятна, ни малѣйшей тѣни. Никогда никому не сдѣлалъ онъ неправды, ни одному человѣку не причинилъ вреда, не сказалъ ни одного дурного слова, не совершилъ ни одного худого поступка. Одинъ Онъ сохранилъ ничѣмъ незапятнанную чистоту мыслей, чувствъ и дѣйствій.
Правда, бываетъ иногда, что и на извѣстныхъ людей мы съ восторгомъ взираемъ, какъ на образцы нравственнаго совершенства; но чѣмъ внимательнѣе и ближе мы ихъ изучаемъ, чѣмъ болѣе строгія нравственныя требованія къ нимъ предъявляемъ тѣмъ скорѣе замѣчаемъ, что эти великіе и благородные образцы, которые сначала насъ такъ очаровывали и увлекали, оказываются и сами не безъ недостатковъ и грѣховъ. Только одинъ Христосъ святъ, только Онъ одинъ безъ всякаго грѣха. Объ этомъ во всеуслышаніе заявляютъ свидѣтели жизни Христа, Его друзья — ученики, лучше и больше другихъ знавшіе Его, видѣвшіе его близко и подробно, не просто въ отдѣльныхъ важныхъ моментахъ, но ежедневно слѣдовавшіе за Нимъ и находившіеся съ Нимъ въ самыхъ различныхъ обстоятельствахъ жизни. Они единогласно признаютъ Христа святымъ и праведнымъ, непорочнымъ и чистымъ, не сдѣлавшимъ никакого грѣха (Дѣян. 3, 14; 1 Петр. 1, 19; 2, 22; 3, 18; 1 Іоан. 3, 5. 7 и др.). А Іоаннъ Креститель, — самый строгій, святой и великій пророкъ, предъ которымъ благоговѣлъ весь народъ еврейскій, признавалъ Христа столь святымъ и нравственно высокимъ, что не считалъ себя достойнымъ даже развязать ремень Его обуви, т. е. оказать Ему самую низкую рабскую услугу. Даже враги Христа, болѣе трехъ лѣтъ слѣдившіе за каждымъ Его шагомъ, зорко наблюдавшіе за Нимъ, ревниво подстерегавшіе каждое Его слово и дѣло, чтобы было въ чемъ обвинить Его, — и тѣ не могли открыть ни одного пятна, которое-бы омрачало чистоту Его жизни. Пилатъ, внимательно изслѣдовавшій обвиненія, взводимыя на Іисуса, и даже самъ жалкій предатель его — Іуда признаютъ Его неповиннымъ.
Противъ этого раціоналисты говорятъ, что свидѣтели безгрѣшности Христовой не могли проникнуть въ сокровенныя Его мысли и въ тайники его души; быть можеть, въ глубинѣ Его сердца и было что нибудь грѣховное, а между тѣмъ здѣсь только и можно искать мѣры для оцѣнки поступковъ и словъ. Но на это нужно сказать, что Самъ Христосъ свидѣтельствуетъ о Своей безгрѣшности, и это свидѣтельство имѣетъ весьма важное значеніе. Обыкновенно наиболѣе въ нравственномъ отношеніи развитыя личности прежде и глубже всего сознаютъ свои собственные недостатки и считають себя первыми изъ грѣшниковъ, такъ какъ для ихъ чистаго взора и малѣйшее нравственное пятно кажется величайшимъ безобразіемъ. Христосъ, — и Онъ одинъ только, — не дѣлаетъ этого, ибо въ Немъ не находилось никакого основанія для сознанія собственной грѣховности. Ревностно и горячо призывая всѣхъ другихъ къ покаянію, Самъ Онъ никогда не чувствовалъ нужды въ какомъ бы то ни было исправленіи; давъ заповѣдь Своимъ послѣдователямъ молить Бога о прощеніи грѣховъ, Самъ Онъ не проситъ у Бога прощенія Себѣ. Вмѣсто сознанія грѣха, напротивъ, Христосъ со всею рѣшительностію высказываетъ сознаніе своей безгрѣшности, — высказываеть, какъ во власти прощать грѣхи другихъ, исключительно изъ всѣхъ сыновъ человѣческихъ Ему одному принадлежащей, такъ и въ торжественномъ, публично предложенномъ Имъ вопросѣ Своимъ врагамъ: кто изъ васъ обличитъ Мя о грѣсѣ (Іоан. 8, 46)? Эти слова не были со стороны Христа словами мечтательности и самообольщенія, ибо то и другое немыслимо въ Томъ, отъ проницательнаго взора Котораго ничто не ускользало, и Который преслѣдовалъ грѣхъ въ самыхъ тайныхъ его изгибахъ; не были они и словами обмана и сознательной лжи (одна мысль объ этомъ кажется величайшимъ богохульствомъ!), съ цѣлью порисоваться передъ другими, такъ какъ это еще болѣе недопустимо въ Томъ, Кто былъ воплощенная истина и образъ кротости и смиренія. Слова эти были торжествующею самозащитою Лица, стоящаго выше всякой возможности какого бы то ни было обвиненія или подозрѣнія въ грѣхѣ.
Безгрѣшность Христа Спасителя не есть безгрѣшность человѣка еще неискушеннаго, въ которомъ тайныя силы зла могутъ спать по недостатку случая къ тому, чтобы выказаться; безгрѣшность такого человѣка не представляетъ еще твердаго ручательства въ непоколебимости. Безгрѣшность Христа пріобрѣтаетъ тѣмъ бóльшую цѣну и имѣеть тѣмъ бóльшее нравственное значеніе, что Онъ неоднократно подвергался искушеніямъ дѣйствительнымъ, а не призрачнымъ. Апостолъ Павелъ говоритъ о Немъ, что Онъ претерпѣлъ искушенія, былъ искушаемъ и во дни плоти Своея съ сильнымъ воплемъ и со слезами принесъ моленія Богу (Евр. 2, 18; 4, 15; 5, 7). Какихъ, дѣйствителыю, испытаній, напастей, страданій, сѣтей не встрѣтилъ Христосъ въ Своей жизни со стороны людей и діавола! Ему пришлось переносить и слабость, и непостоянство Своихъ учениковъ, измѣну друзей, неблагодарность и жестокосердіе народа, злобу враговъ; — пришлось проходить сквозь испытаніе крайняго энтузіазма, желавшаго провозгласить Его царемъ, и крайняго поношенія, когда его вскорѣ послѣ торжественной встрѣчи предали позорной казни; — приходилось имѣть дѣло и съ соблазнительными предложеніями діавола. Но всѣ многочисленные искусители ничего не нашли въ Немъ себѣ подходящаго, не успѣли поднять ни одного, даже малѣйшаго похотѣнія въ Его святой душѣ. Христосъ въ Себѣ Самомъ всегда находилъ достаточно мудрости, великодушія, терпѣнія, твердости и силы, чтобы отразить всѣ эти искушенія. Онъ вполнѣ чуждъ грѣха, совершенно святъ, и, слѣдовательно, Онъ не простой человѣкъ, а Богочеловѣкъ, такъ какъ одинъ Богъ безъ грѣха.
Святость человѣка заключаетея въ подражаніи, уподобленіи Богу: святи будите, яко Азъ святъ есмь (Лев. 19, 2). Но если для людей Святой Богъ навсегда останется недосягаемымъ идеаломъ, къ которому человѣкъ можетъ лишь приближаться, то Христосъ Спаситель такъ-же совершененъ, какъ совершененъ Отецъ небесный; въ Немъ мы видимъ тѣ-же совершенства, тѣ-же свойства, какія находятся и въ Богѣ.
Въ чемъ состоитъ сущность Божества, — это для ограниченнаго человѣческаго разума не доступно. Однако, намъ открыто въ Богѣ такое свойство, въ которомъ существо и жизнь Его выражаются особенно широко, полно и разносторонне: «любовь Божія, больше прочихъ свойствъ, отображаетъ въ себѣ самое существо Божіе, — больше, нежели какое иное свойство исчерпываетъ безпредѣльное море бытія и жизни Божества»[3], почему и Апостолъ Павелъ называетъ Бога любовію (1 Іоан. 4, 8). Совершеннѣйшее обнаруженіе любви находимъ мы и во Христѣ: чтó такое любовь и чтó она можетъ сдѣлать, — объ этомъ во всей полнотѣ и глубинѣ мы узнаёмъ изъ жизни Христа, которая была однимъ великимъ дѣломъ любви.
Въ ветхомъ завѣтѣ Богъ изъ всѣхъ привязанностой человѣческихъ выбралъ для выраженія Своей любви къ Израилю любовь матери: Можетъ-ли женщина забыть грудное дитя свое? не пожалѣетъ-ли она сына чрева своего? если даже и она забудетъ, то Я не забуду тебя (Ис. 49, 15). Это потому, что материнская любовь представляетъ высшую форму любви на землѣ, и болѣе, чѣмъ что-либо, напоминаетъ любовь Божію. Никакая другая любовь земная не можетъ быть такъ сильна, такъ всецѣла, такъ неусыпна, такъ преданна и такъ способна на жертвы, какъ любовь материнская: любовь матери, потрудившись день, прободрствовавъ ночь, считаетъ для себя достаточнымъ вознагражденіемъ одну улыбку, ласку дитяти; она охотно прощаетъ и любитъ даже и тогда, когда дѣти постыдно забываютъ о ней; словомъ, матъ узнаётся по любви къ своимъ дѣтямъ, какъ узналъ истинную мать и Соломонъ.
И Христосъ Спаситель также указываетъ на материнскую любовь, какъ на изображеніе Своей любви къ людямъ (Матѳ. 23, 37). И Его любовь — любовь чистая, нѣжная, сильная, всеобъемлющая, готовая на всякія жертвы (Матѳ. 20, 28; Іоан. 10, 15; 13, 1. 23; 19, 26-27 и друг.), — любовь, которая широкимъ потокомъ струится изъ Его Божественнаго сердца и изливается на всѣхъ, милуя, спасая и благотворя. Вся жизнь и дѣятельность Христа проникнута безграничною любовію. Какую бы сторону жизни Его мы ни взяли, въ каждой изъ нихъ любовь Его свѣтитъ такимъ яркимъ, поистинѣ, небеснымъ свѣтомъ, проявляется съ такою всеобъемлющею полнотою, съ такою святою и чистою пламенностію, что и безъ особыхъ разъясненій она очевидна даже и для темнаго по уму читателя Новаго Завѣта, ощутима и для немягкаго сердца.
Любовь низводитъ Христа на землю. Она же побуждаетъ Его оставить мирное и спокойное жилище въ Назаретѣ, гдѣ Онъ, быть можетъ, имѣлъ бы возможность пользоваться хотя нѣкоторыми радостями жизни, — и взамѣнъ этого выступить на полный трудовъ, страданій и скорбей путь общественной дѣятельности. Въ самомъ дѣлѣ, какая масса труда проходила въ теченіи даже одного дня въ жизни Спасителя! Когда Евангелисты разсказыватотъ (Матѳ. 8, 16; Марк. 1, 32), что вечеромъ, при закатѣ солнца, народъ приносилъ ко Христу многихъ, одержимыхъ бѣсами, и Онъ изгонялъ духовъ Своимъ словомъ и исцѣлялъ больныхъ, то этотъ вечерній часъ былъ концемъ дня, который проведенъ былъ въ непрерывной дѣятельности, въ ученіи народа и въ исцѣленіяхъ. За этимъ днемъ слѣдовалъ другой, о началѣ котораго намъ повѣствуется, что, когда было еще темно, Іисусъ всталъ и пошелъ въ пустынное мѣсто помолиться. Его ученики отыскиваютъ Его и говорятъ Ему: народъ ищетъ Тебя; и Онъ посвящаетъ любви къ людямъ не только часы Своего отдыха, но даже для этого сокращаетъ и часъ Своей молитвы: пойдемъ, говоритъ Онъ ученикамъ, въ ближнія селенія и городá, чтобы Мнѣ и тамъ проповѣдывать, ибо для этого Я и пришелъ (Марк. 1, 35-38). И снова начинается трудовой день, но Христосъ не слабѣетъ и не изнемогаетъ; Онъ не щадитъ Себя для великаго и труднаго дѣла любви, не знаетъ утомленія, забываетъ голодъ и жажду, жертвуетъ и естественными Своими привязанностями, и тѣлесными потребностями. Свою любовь къ людямъ Онъ проявляетъ во всевозможныхъ видахъ благожелательности: въ сорадованіи и состраданіи ближнему, въ милосердіи, помощи и самоотверженномъ служеніи его благу. Любовь влечетъ Христа въ домъ радости на бракъ; она же ведетъ Его и въ домъ печали и смерти; она ласкаетъ и благословляетъ дѣтей; она же исцѣляетъ больныхъ и воскрешаетъ мертвыхъ. Но по преимуществу она обращается на страждущихъ и обремененныхъ, на мытарей, прелюбодѣевъ, на жалкій народъ, блуждающій подобно стаду безъ пастыря и коснѣющій въ заблужденіяхъ и грѣхахъ, — на нихъ она по преимуществу изливается, ибо во врачѣ нуждаются больные, а не здоровые. Христосъ милостиво входитъ въ домъ мытарей, этихъ народныхъ истязателей, которыхъ всѣ презирали и избѣгали. Бросившейся къ ногамъ Его грѣшницѣ, которая столь была хорошо извѣстна всѣмъ, что особенно ревнивые защитники общественной нравственности боялись оскверниться отъ одного ея присутствія, — Онъ обѣщаетъ прощеніе грѣховъ за то, что она много возлюбила (Лук. 7, 47). Для уличенной въ прелюбодѣяніи женщины, надъ которою собираются совершить узаконенную казнь, у Него находится слово всепрощающей любви: иди и впредь не грѣши (Іоан. 8, 11). Вотъ почему около Христа мы видимъ сходбище разныхъ бѣдствій, слабостей, недостатковъ.
Но относясь съ любовію прежде всего къ несчастнымъ, Христосъ не пренебрегаетъ и тѣми, кто считалъ себя за праведниковъ, готовъ бесѣдовать и съ фарисеями и даже раздѣлять ихъ трапезу, въ надеждѣ, не поймутъ ли они часъ спасенія своего. Свою любовь Онъ распространяетъ и на враговъ Своихъ. Если никто такъ много не любилъ, какъ Христосъ, то никто не былъ такъ и ненавидимъ, какъ Онъ: едва ли можно найти человѣка, котораго бы такъ сильно и столь многіе осуждали, ненавидѣли и гнали, какъ Христа. Провидѣніе поставило Его въ среду такихъ людей, которая, повидимому, скорѣе могла вселить въ Него отвращеніе и вражду къ людямъ, чѣмъ воспитать жалость и любовь къ нимъ. Но именно въ этой-то средѣ, неблагопріятной для развитія любви, въ этой-то непроглядной тьмѣ злобы, коварства, вражды и ненависти и возсіялъ свѣтозарнымъ блескомъ свѣточъ любви Божіей. Вражда и злоба не могли ожесточить Христа, не могли ни на минуту ослабить Его пламенной любви къ людямъ: тьма не объяла Его (Іоан. 1, 5). При торжественномъ входѣ въ Іерусалимъ Онъ плачетъ объ окаменѣніи сердецъ Своихъ враговъ. Онъ ждетъ для Себя отъ враговъ только смерти и, не смотря на то, любитъ ихъ и умираетъ, прощая своихъ распинателей. Человѣческая злоба, какъ будто, для того и проявилась во всей наготѣ, со всей ужасающей силой, хитростію и кровожадностію, чтобы тѣмъ ярче засіяла, тѣмъ сильнѣе проявиласъ, тѣмъ несокрушимѣе оказалась любовь Христа.
Но Христосъ, возлюбивъ Своихъ сущихъ въ мірѣ, возлюбилъ ихъ до конца (Іоан. 13, 1): любовь приводитъ Его, наконецъ, на Голгоѳу. Но и тогда, идя на страданія за родъ человѣческій и забывая Самого Себя, Онъ утѣшаетъ плачущихъ о Немъ женщинъ іерусалимскихъ; вися на крестѣ, Онъ спасаетъ душу распятаго съ Нимъ разбойника и въ предсмертныхъ мученіяхъ, при насмѣшкахъ неразумной толпы, молитъ Отца о прощеніи Своихъ враговъ; почти уже испуская послѣдній вздохъ, Онъ, однакоже, заботится о Своей матери. Такъ, поистинѣ, вся жизнь Христа есть не что иное, какъ непрерывное дѣло любви.
Мы разсмотрѣли «дѣятельную» любовь Христову. Но любовь еще и не превозносится, не гордится, не раздражается, все терпитъ (1 Кор. 13, 4. 5. 7) и охотно повинуется (1 Іоан. 5, 3). Поэтому непремѣнное свойство любви составляютъ смиреніе, кротостъ, терпѣніе и послушаніе.
И во Христѣ мы видимъ глубокое смиреніе, величайшую кротость, изумительное терпѣніе и полное повиновеніе Богу Отцу. Они проникаютъ всю Его жизнь отъ рожденія до смерти, всѣ Его слова и дѣла, рѣчи и поступки.
Будучи образомъ Божіимъ, равнымъ Богу, Христосъ уничижилъ Себя, принявъ образъ раба, сдѣлавшись подобнымъ намъ-человѣкамъ (Флп. 2, 6-8). Соединеніе Божескаго естества съ естествомъ человѣческимъ, безконечнаго и несозданнаго съ конечнымъ и тварнымъ было уничиженіемъ для Сына Божія, такъ какъ чрезъ это соединеніе Онъ добровольно ограничилъ на время проявленія Своей Божественной природы и подчинился условіямъ тварнаго, ограниченнаго бытія. Богатый Божественною славою и могуществомъ, Христосъ обнищалъ насъ ради; при всей возможности быть владычествующимъ, славнымъ, Онъ больше, чѣмъ кто-либо другой, испыталъ лишеній, бѣдности, страданій, поношеній. Христосъ рождается на свѣтъ обыкновеннымъ младенцемъ, причемъ при рожденіи у Него не оказывается ни дома, ни колыбели. Онъ возрастаетъ и развивается почти такъ же, какъ и всѣ люди. Тридцать лѣтъ Онъ, — Владыка твари и Господь славы, — сокрывается на землѣ въ глубокой неизвѣстности и пребываетъ въ повиновеніи двумъ смертнымъ, которыхъ удостоилъ нарещи Своими родителями. Но вотъ Онъ выступаетъ на общественную дѣятельность, — и что же? Святый Божій, грядущій освятить человѣковъ, хотя Самъ и не нуждается въ очищеніи, однако вмѣстѣ съ грѣшниками преклоняетъ Свою выю подъ руку человѣка — Іоанна. Мы справедливо удивляемся смиренію этого самого Іоанна-Крестителя, который не принималъ почестей со стороны современниковъ, а всю славу относилъ ко Христу. Но его смиреніе слабо въ сравненіи со смиреніемъ Христовымъ. Будучи единороднымъ Сыномъ Божіимъ, въ Которомъ обитала вся полнота Божества (Кол. 2, 9), Христось не Себѣ приписываетъ славу Своего ученія и дѣлъ, а Богу Отцу; учитъ ли Онъ, — Онъ заявляетъ, что Его ученіе не Его, а пославшаго Его Отца (Іоан. 7, 16); совершаетъ ли чудо, — опятъ говоритъ, что Отецъ далъ Ему совершить сіи самыя дѣла (Іоан. 5, 36). Онъ, — единый Господь и Учитель, — на колѣняхъ, подобно рабу, прислуживаетъ Своимъ ученикамъ, умывая имъ ноги, чего, быть можеть, не хотѣлъ сдѣлатъ никто даже и изъ этихъ бѣдныхъ и не знатныхъ рыбарей.
А какъ безмѣрно кротокь и терпѣливъ былъ Христосъ Спаситель въ обхожденіи со всѣми, — и съ учениками и съ невѣрующими, и съ друзьями и съ врагами!
Какъ пророку Иліѣ близость Бога открылась не въ бóльшемъ и сильномъ вѣтрѣ, раздирающемъ горы и сокрушающемъ скалы, не въ землетрясеніи и не въ пожирающемъ огнѣ, а въ вѣяніи тихаго вѣтра, такъ предстаетъ она и во Христѣ. Онъ проникнутъ пламенною сердечностію, но чуждъ бурнаго порыва, страстной стремительности, тѣмъ болѣе — безпощадной строгости; отъ словъ и дѣлъ Его вѣетъ дыханіемъ мира. Онъ льна курящагося не загаситъ и трости надломленной не сокрушитъ (Матѳ. 12, 20; ср. Ис. 42, 3). Кроткій и ласковый, Онъ съ неустающимъ терпѣніемъ переноситъ и неправду, и слабость людскую. Кто, кромѣ Христа, подвергался такимъ настойчивымъ, несправедливымъ и жестокимъ преслѣдованіямъ со стороны враговъ? Кому, какъ не Ему, приходилось терпѣть клевету, злобу, поношеніе, насмѣшки нерѣдко даже со стороны тѣхъ, которымъ Онъ такъ щедро благодѣтельствовалъ? Кого, какъ не Христа, называли льстецомъ, другомъ грѣшниковъ, ученіе считали богохульнымъ, дѣла беззаконными, чудеса — бѣсовскими? Даже изъ близкихь Ему людей, изъ учениковъ Его, одинъ продалъ Его врагамъ на смерть, другой отрекся отъ Него въ самыя тяжкія минуты Его жизни, а прочіе мало понимали Его, и во время несчастія оставили Его одного, въ страхѣ разбѣжавшись. И однако, кто, кромѣ Христа, при всемъ этомъ, — при невѣрности и неблагодарности народа, предательствѣ Іуды, отреченіи Петра, разсѣяніи прочихъ учениковъ, злобѣ и издѣвательствѣ враговъ, грубости солдатъ, кто обнаружилъ такое царственное спокойствіе и безграничное терпѣніе? Его незаслуженно подвергаютъ невыразимымъ мученіямъ, причисляютъ къ преступникамъ, ставять на ряду съ разбойниками, ругаются надъ Нимъ, плюютъ въ Него, бьютъ, — а Онъ переноситъ все это молча и даже не отверзаетъ устъ Своихъ. На возмутительную грубость слуги, ударившаго Его по щекѣ, у Него находится только одинъ кроткій отвѣтъ: если Я сказалъ худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня (Іоан. 18, 22). Ученику, который три раза постыдно отрекся отъ Него, хотя заранѣе и увѣрялъ Его въ своей полной преданности, Онъ не высказываетъ даже ни одного строгаго упрека, а только бросаетъ на него скорбный взглядъ. Самого Своего предателя Онъ не осуждаетъ, а только говоритъ ему: цѣлованіемъ ли предаешь Сына человѣческаго? (Лук. 22, 48). Даже въ тѣхъ случаяхъ, когда Его рѣчи со всею тяжестію Божественнаго прещенія обличаютъ и уничтожаютъ лицемѣровъ, когда сердце Его при видѣ ужаснаго оскверненія всего святого переполнено скорбію, даже и тогда къ Немъ нѣтъ и тѣни личнаго озлобленія и раздражительности, и обличенія Его вытекаютъ не изъ вражды, а изъ любви и святой ревности.
Но да не подумаетъ кто-либо, что такое незлобіе Христа, всегда готовое простить, происходило отъ недестатка въ Немъ нравственной строгости! Вспомнимъ, какъ Онъ каралъ Своимъ могучимъ словомъ фарисеевъ, какъ изгонялъ торжниковъ изъ храма. Нельзя также объяснять терпѣнія Его тѣмъ, что въ Немъ, подобно стоикамъ, была притуплена воспріимчивость къ страданіямъ, что до Его сердца не доходила никакая скорбь. Нѣтъ, Онъ чувствуетъ все горе такъ сильно, какъ могла чувствовать только Его чистѣйшая душа. Онъ вкушаетъ всю чашу страданій, каплю за каплей до самаго дна и страдаетъ такъ, какъ не страдалъ ни одинъ человѣкъ. Имъ овладѣваетъ тоска и страхъ; тѣло Его страдаетъ, душа скорбитъ и содрогается при мысли о смерти, ибо мученія и смерть противны здравой природѣ. Онъ переживаетъ тягчайшій часъ внутренней жизни въ то время, когда виситъ на крестѣ, оставленный всѣми, даже Богомъ, и лишенный всякаго утѣшенія, когда ни одинъ лучъ свѣта не доходилъ до Его души, и когда Онъ вполнѣ могъ сказать: есть-ли страданіе, подобное Моему страданію? (Плач. 1, 12).
Подлинно, нужна превышечеловѣческая сила духа для такого кроткаго, незлобиваго отношенія къ людямъ и для такого неслыханнаго терпѣнія, предъ которыми съ благоговѣйнымъ изумленіемъ останавливается всякій, безпристрастно изучающій жизнь Христа!
Любовь Христа, выразившаяся по отношенію къ людямъ какъ въ благодѣяніяхъ имъ, такъ и въ незлобивомъ перенесеніи отъ нихъ тяжкихъ страданій, по отношенію къ Богу Отцу проявилась въ полномъ повиновеніи Его волѣ. Все дѣло искупленія было дѣйствіемъ послушанія со стороны Христа Богу Отцу. Еще отъ вѣчности было опредѣлено Богомъ, что Сынъ Божій воплотится для искупленія людей, и вотъ Христосъ, входя въ міръ, говоритъ: Я иду исполнить волю Твою, Боже (Евр. 10, 7, ср. Псал. 39, 9). Воплотившись, Онъ, какъ истинный человѣкъ, во всемъ, кромѣ грѣха, подобный намъ, имѣлъ Свою человѣческую волю, отличную отъ Божественной. Но человѣческая Его воля никогда не дѣйствуетъ вопреки волѣ Божественной: Онъ слушался ей только въ той мѣрѣ, въ какой она не противна этой послѣдней. Онъ прямо говоритъ: Я сошелъ съ небесъ не для того, чтобы творить волю Свою, но волю пославшаго Меня Отца (Іоан. 6, 38; 5, 30); въ этомъ Онъ полагаетъ Свою пищу (Іоан. 4, 34), т. е. Свою насущную потребность. И дѣйствительно, во всю Свою жизнь Христосъ выполнялъ волю Отца во всей точности и съ полною покорностію. Первое слово Христа, приведенное Евангелистомъ, выражаетъ мысль о повиновеніи Отцу. Еще въ пору нѣжнаго отрочества, 12-ти лѣтній Іисусъ говоритъ Своей матери: Мнѣ должно быть въ томъ, чтó принадлежитъ Отцу Моему (Лук. 2, 49). И послѣ, когда онъ открыто выступаетъ на общественную дѣятельность, ничто не можетъ отвлечь Его отъ этого повиновенія. Каждое предпріятіе Его, всякое слово и дѣяніе, — все вращается около него, все имѣетъ непосредственное къ тому отношеніе. Отправляется ли Іисусъ въ какой-нибудь городъ, или селеніе, — Онъ дѣлаетъ это, исполняя волю Пославшаго Его. Духъ Божій побуждаетъ Его идти въ пустыню, — Онъ и идетъ туда. Духъ поставляетъ Его вь отдаленномъ отъ враговъ мѣстѣ, — Онъ и остается тамъ. Духъ ведетъ Его въ Іерусалимъ въ минуты самой большой опасности, когда ненависть и злоба враговъ готова употребить грубѣйшее насиліе надъ Нимъ — Онъ и не колеблется. Тотъ, Кто вчера скрывался потому, что Отецъ желалъ этого, исполняя волю Того-же Отца, съ полнымъ спокойствіемъ неожиданно является предъ Своими врагами, дрожащими отъ злобы на Него. Не старается Христосъ приблизить Своего часа; но лишь только прозвучалъ этотъ часъ, — часъ скорби и страданій, — Онъ восклицаетъ: на сей часъ Я и пришелъ (Іоан. 12, 27). Онъ вполнѣ знаетъ, чтó ожидаетъ Его впереди; человѣческое чувство самосохраненія подсказываетъ Ему молитву къ Отцу о томъ, чтобы чаша страданій прошла мимо Его (Лук. 22, 42); какъ Богъ, Онъ могъ сдѣлать одинъ знакъ, и Геѳсиманскій садъ превратился бы для Него въ мѣсто славы. И, однако, этого знака Онъ не подалъ, а остался покоренъ волѣ Отца:Отче, мой! да будетъ воля Твоя (Матѳ. 26, 42), а воля Отца вела Его къ Голгоѳѣ. Такъ Христосъ остался послушнымъ даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2, 8). Крестная смерть была тяжка и мучительна для Него; но Его любовь къ Отцу столь безгранична, что она вполнѣ господствуетъ надъ Его человѣческою волею, побѣждаетъ въ Немъ чувство самосохраненія, уничтожаетъ страхъ смерти, даетъ Ему силу принести самую тяжкую жертву, лишь-бы исполнить желаніе любимаго Отца. Послѣднимъ Его словомъ на крестѣ было обращеніе къ Отцу: Отче! въ руки Твои предаю духъ Мой (Лук. 23, 46).
Такимъ образомъ, Христосъ Спаситель явился всецѣло преданнымъ Сыномъ, и «любовь къ Отцу, составлявшая основную черту Его духа, проявилась въ Немъ такъ, какъ ни въ какомъ изъ людей»[4].
Разсмотрѣніе нѣкоторыхъ чертъ нравственнаго совершенства Христа убѣждаеть насъ въ томъ, что это былъ не простой человѣкъ, а Богочеловѣкъ. Но для удовлетворительнаго изображенія характера Его личности было-бы недостаточно составить одинъ перечень Его добродѣтелей: во Христѣ мы видимъ не только полноту добродѣтелей, но и совершеннѣйшую гармонію ихъ и прекрасную соразмѣрность всѣхъ душевныхъ силъ, чѣмъ Онъ безмѣрно возвышается надъ всѣми людьми.
Никто изъ великихъ людей не чуждъ односторонностей, которыя, составляя ихъ силу въ одномъ отношеніи, дѣлаютъ ихъ слабыми во всемъ другомъ. Такъ, мы знаемъ людей, очень чуткихъ и воспріимчивыхъ ко всему высокому, прекрасному и доброму, но за то отличающихся безхарактерностью, нерѣшительностію, уступчивостью. Другіе изумляютъ насъ желѣзной силой воли, твердымъ характеромъ, но за то отъ такихъ людей вѣетъ холодомъ, рѣдко отъ нихъ можно ожидать сердечной нѣжности, мягкости чувства. Иные поражаютъ насъ своимъ умственнымъ развитіемъ, богатствомъ знаній, высокимъ и смѣлымъ полетомъ мыслей, но на ряду съ этимъ имъ присуща разсѣянность, непрактичность. Есть натуры, которыя всю свою жизнь проводятъ въ спокойномъ созерцаніи, живутъ по преимуществу внутреннею религіозною жизнью, не вмѣшиваясь въ общественную жизнь и наличную дѣйствительностъ; другіе, напротивъ, исключительно преданы дѣятельности, не имѣютъ времени для созерцанія, потому что дѣйствительность составляетъ для нихъ все. Словомъ, — у всѣхъ людей неизбѣжна и неустранима въ бóльшей или меньшей степени односторонность, дисгармонія въ ихъ жизни; самыя лучшія натуры въ мірѣ человѣческомъ всегда развиваются въ какомъ-нибудь одномъ преобладающемъ направленіи, а это ведетъ къ стѣсненію другихъ силъ. Оттого, — «голова и сердце, знаніе и чувство, умъ и воля, — у кого находятся въ постоянномъ, безусловномъ согласіи»[5]?
Іисусъ Христосъ чуждъ всякой дисгармоніи, крайности, односторонности. Его силы такъ были расположены и соразмѣрны, что ни одна изъ нихъ не выступаетъ впередъ болѣе, чѣмъ нужно, ни одна не ослабляетъ другую. У насъ зачастую величіе переходитъ въ гордость, твердость въ суровость, ревность въ страстность, благосклонность въ потворство; кто изъ людей, ревнуя о добрѣ и преслѣдуя преступленія, хотя отчасти не переноситъ своего гнѣва и нелюбви и на самаго преступника и кто, наоборотъ, отличаясь снисходительностію къ грѣшнику, какъ человѣку, въ тоже время не смотритъ съ нѣкоторымъ послабленіемъ и на самый грѣхъ? Не то находимъ мы во Христѣ: въ Немъ безграничная любовь къ грѣшникамъ соединялась съ неподкупною строгостію ко грѣху, твердость съ мягкостію, достоинство съ смиреніемъ, мужество съ осторожностію, высокая мудрость съ глубокою простотою сердца, душевное спокойствіе съ живостію чувства. Точно также въ Немъ ничто не преобладаетъ, — ни умъ, ни воля, ни чувство, а все находится въ стройномъ согласіи: въ Немъ — и величайшій умъ, и твердая сила характера, и нѣжное сердце. Онъ и мыслитель и дѣятель: въ Немъ — чудное единеніе созерцательнаго и практическаго направленія, глубокой серьезности и напряженности внутренней жизни съ самою энергичною внѣшнею дѣятельностію.
Поэтому, во Христѣ находятъ себѣ образецъ для подражанія и аскеты, и филантропы, — словомъ, всѣ, въ комъ незаглохли истинныя потребности нравственной человѣческой природы. Въ то же время, Онъ является образцомъ для людей всѣхъ мѣстъ и народовъ. Почти у каждаго народа есть свои національные герои, которые, привлекая къ себѣ всецѣло симпатіи своихъ соплеменниковъ, далеко уже не въ такой мѣрѣ симпатичны для другихъ народовъ, такъ какъ существуетъ различіе между народами по ихъ понятіямъ, воззрѣніямъ, вкусамъ. Христосъ же является предметомъ любви и подражанія для всѣхъ народовъ. Предъ Нимъ уничтожается всякое различіе наружнаго вида, образованія и обычаевъ народа. Еврей, еллинъ, варваръ, — всѣ равно влекутся къ Нему. Онъ находитъ Себѣ учениковъ и между евреями, хотя и не принадлежалъ ни къ одной ихъ партіи, — и между греками, хотя и не проповѣдовалъ никакой новой философіи, — и между римлянами, хотя и не участвовалъ ни въ одномъ ихъ сраженіи, — и между черными дикарями, хотя и принадлежалъ Самъ къ ненавистнымъ для нихъ бѣлокожимъ людямъ. Во Христѣ не обнаруживается никакихъ племенныхъ недостатковъ, а, напротивъ, ярко выступаетъ равномѣрное отношеніе между національнымъ и общечеловѣческимъ, чего не достаетъ передовымъ дѣятелямъ каждаго народа.
О чемъ-же свидѣтельствуетъ такая чудная гармонія въ характерѣ Христа-Спасителя? О величіи Его? Несомнѣнно, но только это — не величіе человѣка, ибо, какъ сказано, самый великій человѣкъ не чуждъ недостатковъ и односторонностей; и въ этомъ отношеніи Христосъ несравнимъ, не имѣетъ ни достойнаго Себѣ образца, ни сколько-нибудь близкаго сходства. Это — то величіе, о которомъ Архангелъ Гавріилъ сказалъ Пресвятой Дѣвѣ Маріи: Онъ будетъ великъ и наречется Сыномъ Всевышняго (Лук. 1, 32). Гармонія эта указываетъ на вышечеловѣческое, Божественное достоинство Христа-Спасителя.
О Божественномъ достоинствѣ Іисуса Христа можно заключать по цѣли и плану, которыми Онъ задается, по средствамъ, которыя Онъ употребляетъ для достиженія Своей цѣли и для осуществленія Своего плана.
Цѣль, которую поставилъ для Себя Христосъ, поистинѣ велика и достойна Самого Бога! Много необычайныхъ плановъ начертывалось и проводилось въ мірѣ великими людьми, изъ которыхъ одни задачею своей жизни поставляли преобразованіе той или другой отрасли знанія, другіе — очищеніе и возвышеніе извѣстной религіи, иные — улучшеніе политическаго и гражданскаго быта какого-нибудь народа, облегченіе тягостей его жизни и т. п. Христосъ мало походитъ на этихъ великихъ людей: Онъ не завоевалъ никакой земли, не управлялъ никакимъ государствомъ, не сдѣлалъ никакого удивительнаго открытія или изобрѣтенія, не оставилъ никакого ученаго изслѣдованія, не создалъ никакого поэтическаго произведенія. Но за то Онъ предпринялъ и совершилъ по истинѣ великое, неслыханное дѣло, о которомъ едва-ли кто либо и думалъ изъ великихъ людей, не говоря уже о томъ, чтобы когда-нибудь и гдѣ-либо были серьезныя попытки къ его осуществленію. Цѣль и дѣло Его — принести радостную вѣсть спасенія, — принести не однимъ Его соплеменникамъ, но всѣмъ людямъ, преобразовать весь родъ человѣческій, освободить все человѣчество отъ мрака заблужденій и искупить отъ рабства грѣху, обновить весь міръ, образовать на землѣ царство Божіе, — царство истины, любви и нравственной свободы. Кто вложилъ въ сердце Христа эту мысль? кто создалъ въ Немъ этотъ благородный планъ? Быть можетъ они были ходячими среди Его соплеменниковъ, носились тогда, какъ-бы, въ воздухѣ? Но вспомнимъ, что сыны Израиля, непонимавшіе истиннаго смысла писаній, ожидали въ лицѣ Мессіи земнаго царя завоевателя, только себѣ присвояли право на благословеніе и съ презрѣніемъ смотрѣли на прочіе народы. Поэтому, Христосъ начинаетъ Свое дѣло безъ друзей, безъ поддержки сильныхъ, со всѣхъ сторонъ окруженный предразсудками, совершаетъ его въ борьбѣ съ завистью, злобою, терпитъ за него клевету и преслѣдованія, но, не смотря на всѣ препятствія, остается вѣрнымъ своему дѣлу до конца и принимаетъ за него смерть. Ясно, значитъ, что это было Его дѣло и Его планъ.
Между тѣмъ, никто изъ людей, какъ сказано, не составлялъ такого высокаго плана и никто не трудился надъ исполненіемъ его съ такимъ безкорыстіемъ и самоотверженіемъ, какъ Христосъ: Онъ первый и послѣдній предпринялъ такое дѣло и твердо его исполнилъ. Что же изъ этого слѣдуетъ? «Что Онъ былъ самый совершеннѣйшій изъ смертныхъ? Конечно, слѣдуетъ и это, — но не одно это, а еще болѣе того. Кто знаетъ людей, тотъ скажетъ: здѣсь болѣе, нежели человѣкъ»[6].
Въ этомъ мы еще болѣе убѣдимся, если обратимъ вниманіе на средства, употребленныя Христомъ Спасителемъ для достиженія своей цѣли. Правда, средства эти такъ же высоки и святы, какъ и самая цѣль, но они, повидимому такъ малы и недостаточны для достиженія ея, что само собою напрашивается сомнѣніе въ успѣхѣ дѣла.
Христосъ могъ-бы привлечь къ Себѣ многихъ обѣщаніемъ богатства, счастливой жизни и власти; но Онъ Самъ жилъ въ бѣдности и Своимъ ученикамъ предсказывалъ скорби въ жизни, не обѣщалъ Онъ Своимъ послѣдователямъ и мірской власти, которая такъ привлекаетъ къ себѣ сердцá людскія. Равнымъ образомъ, Онъ могъ-бы расположить многихъ въ Свою пользу, если-бы поблажалъ чувственности и «потакалъ» страстямъ человѣческимъ; но первымъ Его требованіемъ было требованіе самоотверженія и строгой благочестивой жизни. Бѣдный, не извѣстный, неимѣвшій даже опытности пожилаго возраста, Назаретскій Плотникъ выступаетъ безъ власти, безъ внѣшней силы, безъ учености, безъ всякихъ, вообще, вспомогательныхъ средствъ и вліяній, какія обыкновенно признаются необходимыми каждому человѣку для достиженія какой нибудь высшей цѣли. Своей чрезвычайной цѣли Онъ достигаетъ Своимъ ученіемъ, Своими страданіями и смертію, на которыхъ созидаетъ новую благодатную жизнь. Если-бы человѣку дать одни эти средства, то мы имѣли бы полное право усумниться въ успѣхѣ задуманнаго имъ предпріятія. И однако же исторія подтверждаетъ, что Христосъ достигъ Своей высочайшей цѣли этими именно средствами, что ими одними Онъ произвелъ тихій и медленный, но за то радикальный переворотъ въ жизни человѣческой и далъ ей новое направленіе. Значитъ, Христосъ пользовался этими средствами не какъ простой человѣкъ, а какъ Богъ, какъ Божія Сила и Божія Премудрость (1 Кор. 1, 24).
То правда, что Христосъ страдалъ и умеръ по человѣчеству, но если-бы Личность Его была человѣческая, — личность простого смертнаго, то и страданія и смерть Его не имѣли бы искупительнаго значенія, не въ состояніи были бы возродить человѣчества и основать царства Божія на землѣ, ибо человѣкъ никакъ не искупитъ брата своего и не дастъ Богу выкупа за него; дорогá цѣна искупленія души ихъ (Ис. 48, 8-9). А что касается ученія Христа, то уже современники Его замѣтили: Никогда человѣкъ не говорилъ тáкъ, какъ сей человѣкъ (Іоан. 7, 46); мы же въ правѣ прибавить, что и не можетъ человѣкъ, хотя бы онъ былъ и величайшій изъ пророковъ, говорить тáкъ, кáкъ говорилъ Христосъ — Богъ. Посмотримъ ли мы на предметъ Его ученія, или же на форму, — и тамъ и здѣсь мы увидимъ нѣчто необыкновенное, далеко собою превосходящее какое бы то нибыло человѣческое слово.
Ученіе Христа-Спасителя отличается отъ всякаго другого ученія тѣмъ, что Онъ Самъ былъ главнымъ предметомъ Своего ученія. Всѣ другіе учители, какъ бы ни были они велики по своимъ достоинствамъ, какую-бы высокую истину ни возвѣщали они, — суть только простые проповвдники истины, возвѣщающіе и раскрывающіе ее, указывающіе путь къ ней; истина и ихъ «я» не тождественны между собою. Вотъ почему о всѣхъ ихъ можно сказать то, что сказано о величайшемъ изъ рожденныхъ женами, — объ Іоаннѣ Крестителѣ: онъ не былъ свѣтъ, но былъ посланъ, чтобы свидѣтельствовать о свѣтѣ (Іоан. 1, 8). Христосъ-же былъ истинный свѣтъ (Іоан. 1, 9), сама воплощенная истина (Іоан. 14, 6). Не временнымъ органомъ слова Божія, подобно древнимъ пророкамъ, объявляеть Онъ Себя міру, а непосредственнымъ источникомъ, вѣчнымъ вмѣстилищемъ, живымъ воплощеніемъ истины.
Отсюда, всякая (религіозно-нравственная) истина тѣсно связана съ Лицемъ Христа, заключается въ Немъ, какъ въ своемъ источникѣ[7]. Что мы можемъ знать о Богѣ, то Христосъ показалъ намъ въ Своемъ Лицѣ, ибо Онъ и Отецъ — одно (Іоан. 10, 30) и видѣвшій Его видѣлъ и Отца (Іоан. 14, 9). Что нужно знать о человѣкѣ, его истинной природѣ и высокомъ назначеніи, то опять явилъ намъ въ Своемъ Лицѣ Христосъ, второй Адамъ, совершеннѣйшій Сынъ человѣческій. Человѣкъ палъ и нуждается въ примиреніи съ Богомъ: Христосъ для этого и пришелъ на землю, Онъ и есть обѣтованный Примиритель. Человѣкъ нуждается въ освященіи и возрожденіи: Христосъ, благодаря Своимъ заслугамъ, пріобрѣлъ право посылать для этого къ вѣрующимъ Духа Святаго. По концѣ міра будетъ воскресеніе, судъ и вѣчная жизнь: Христосъ — воскрешеніе и животъ, Онъ будетъ и судъ творить. Такъ, все ученіе сосредоточивается въ Лицѣ Христа. Онъ алфа и омега, начатокъ и конецъ (Апок. 1, 18) Христіанства. Поэтому и отъ своихъ послѣдователей Христосъ требовалъ не союза только съ Собою, но и вѣры въ Него, какъ Искупителя, Сына Божія, чего не требовали и не могли требовать религіозные реформаторы.
И по формѣ своей ученіе Христа столь же необычно и столь же совершенно, такъ что и съ этой стороны, по истинѣ, никакой человѣкъ не говорилъ, тáкъ, кáкъ говорилъ Онъ.
Въ рѣчахъ Христа нѣтъ ни «красивыхъ словъ», ни благозвучія, ни блеска ораторскаго, ни громкихъ фразъ, ни всей мишуры, которою украшается иногда человѣческое слово, чтобы прикрыть свою слабость. И однако, не смотря на отсутствіе внѣшняго изящества, рѣчи Его производятъ на слушателей гораздо болѣе могущественное дѣйствіе, чѣмъ всякое, бьющее на эффектъ и заботящееся о блескѣ, краснорѣчіе. Слово Христа — живо и дѣйственно, ибо оно доступно и просто. Онъ умѣлъ быть понятенъ не только ученымъ законникамъ, но и простѣйшимъ людямъ; не смотря на все неисчерпаемое богатство и безконечную высоту, предъ которыми съ благоговѣніемъ преклонялись самые величайшіе и святѣйшіе умы, слово Его могли понимать и смиреннѣйшіе изъ смертныхъ, «малые» изъ людей. Это оттого, что Христосъ приноравливался къ ихъ пониманію, чуждался отвлеченностей, и переносилъ ихъ мысль къ обычнымъ явленіямъ: къ сѣятелю, выходящему сѣять, къ полямъ съ желтѣющими колосьями, къ пастуху, пасущему стада, къ работникамъ, занимающимся на виноградникѣ и т. п. Но эту общедоступность Своего ученія Христосъ не покупалъ на счетъ истины. Нерѣдко случается, что извѣстный учитель, желая приспособить истину къ пониманію большинства, искажаетъ ее, подлаживаясь ко взглядамъ народа, дѣлая уступки ходячимъ заблужденіямъ, льстя предразсудкамъ толпы и тѣмъ пріобрѣтая ея благосклонность. Христосъ, напротивъ того, никогда не переставалъ поражать любимыя идеи Своихъ современниковъ, ихъ національные предразсудки. Какъ воплощенная Истина, Онъ, съ одной стороны, не могъ измѣнить истинѣ, а съ другой — умѣлъ сообщить ее понятно, просто и безъ прикрасъ.
Истина Божія сама по себѣ прекрасна и не имѣетъ нужды во внѣшнихъ прикрасахъ. Правда, иногда восторженность рѣчи является естественнымъ слѣдствіемъ или того, что человѣкъ впервые для себя открылъ какую-нибудь истину, или того, что предметъ рѣчи уже слишкомъ высокъ самъ по себѣ, и потому человѣкъ, говоря о немъ, легко впадаетъ въ высокій тонъ (примѣръ этого можно видѣть на ветхозавѣтныхъ пророкахъ). Всѣ рѣчи Христа, напротивъ, дышатъ святымъ, величавымъ спокойствіемъ: въ нихъ нѣтъ ни возбужденія, ни торопливости; Христосъ не поражается собственными мыслями, не приходить отъ нихъ въ душевное волненіе, подобно прочимъ смертнымъ, которымъ возвышенныя мысли даются не часто; о самыхъ высокихъ предметахъ Онъ говоритъ такъ спокойно и просто, что, какъ будто-бы, Онъ о нихъ вовсе и не размышлялъ, и въ то-же время такъ ясно и опредѣленно, что всякій чувствуетъ, какъ хорошо Онъ знаетъ о нихъ. Отсутствіе этой, повидимому, вполнѣ естественной и необходимой восторженности въ словѣ Христа указываетъ на Его безмѣрное превосходство надъ всѣми величайшими пророками и учителями. Слова Христа не были вдохновеніемъ свыше, какъ это было у пророковъ (почему они и говорили: тако глаголетъ Господь), — а были дѣйствіемъ Его Божества, единосущія съ Отцомъ, плодомъ Его Божественной мысли. Для него не было надобности восторгаться: какъ царскій сынъ, рожденный и воспитанный среди величія и блеска, говоритъ о нихъ безъ всякаго увлеченія, такъ и Христосъ говоритъ о высокихъ истинахъ съ неподражаемымъ спокойствіемъ, хорошо показывающимъ, что Онъ родился среди нихъ, сжился съ ними. Жизнь въ Богѣ не была для Него исключительнымъ состояніемъ, «восхищеніемъ» ума, рѣдко достижимою высотою, до которой Онъ поднимался-бы только въ счастливую минуту необыкновеннаго воодушевленія; нѣтъ, — это было обычное Его состояніе, и Христу нужно было только оставаться Самимъ Собою, чтобы всегда говорить о самыхъ высокихъ истинахъ просто, спокойно, безъ всякихъ волненій, колебаній.
Итакъ, ученіе Христа Спасителя и по содержанію и по формѣ стоитъ неизмѣримо выше всякаго человѣческаго ученія: никогда человѣкъ не говорилъ такъ, какъ говорилъ Христосъ. Это потому, что Онъ — Божественный Учитель, или, какъ называеть Его блаж. Августинъ, — «Учитель учителей, Коего школа на землѣ, а каѳедра на небѣ».
Мы разсмотрѣли нѣкоторыя черты Личности Христа въ тѣхъ видахъ, чтобы показать Божественное достоинство Его и чрезъ то возбудить вѣру въ Него, какъ Сына Божія, ибо вѣра во Христа распространяется не столько внѣшними доказательствами, логическими доводами, историческими изслѣдованіями, сколько живымъ представленіемъ Божественной Личности Христа. Мы почитали бы себя въ высшей степени счастливыми, если-бы намъ удалось сообщить хотя сколько-нибудь ясный образъ Божественнаго величія Христа.
В. Беллавинъ
«Странникъ». 1890. Том II. С. 177–201.
[1] Прот. Сидонскій — Генетическ. введеніе въ богосл., 40.
[2] Прессансэ — жизнь І. Христа, 313.
[3] Бѣляевъ — «Любовь Божественная», 2-е изд., 44.
[4] Прот. Каменскій — Правосл. Нравственвое Богословіе, 89.
[5] Лютардтъ, см. у свящ. Петропавловскаго — Богочеловѣческій Образъ І. Христа, 28.
[6] Геттингеръ — Апологія Христіанства, ч. I, отд. 2-й, 306.
[7] По временамъ люди думаютъ, что они открыли ту или другую истину независимо отъ Христа, но потомъ, вглядываясь внимательнѣе въ слово Его, замѣчаютъ, что истина эта не ихъ изобрѣтеніе, а давно уже высказана Христомъ. Въ самомъ дѣлѣ, какими идеями можетъ похвалиться XIX вѣкъ которыхъ бы не было въ Евангеліи?! Даже невѣрующіе нерѣдко украшаются словомъ Христа и зажигаютъ у Его свѣта свой жалкій свѣточъ.
