Ученіе святителя Григорія Богослова о богопознаніи.

Добрые плоды учения свт. Григория Богослова. Фрагм. композиции «Реки Премудрости». Фреска сев.-зап. паруса купола притвора кафоликона мон-ря Лесново, Македония. 1349 г.

Наше прямое назначеніе, по ученію св. Григорія Богослова, заключается въ томъ, чтобы познавать Бога. «Поелику, говоритъ св. Григорій Богословъ, какъ гадаю самъ и какъ слышу отъ мудрыхъ, душа есть Божественная нѣкая струя, и приходитъ къ намъ свыше или вся, или властитель и правитель ея – умъ, то у ней одно дѣло, единственно естественное ей – парить горѣ, вступать въ общеніе съ Богомъ, непрестанно устремлять взоръ къ Сродному»{1}. Въ другомъ мѣстѣ святитель Григорій Богословъ еще яснѣе выражаетъ эту мысль: «чтобы узрѣть Самого Царя... Чтобы чистыми очами ума созерцать самую Истину и устами воспѣвать празднственную пѣснь – такова цѣль человѣческой жизни» – говоритъ онъ{2}.

Для осуществленія этой цѣли Богъ даровалъ людямъ разумъ съ тѣмъ, чтобы они чрезъ видимое познавали то, что выше видимаго и что даетъ видимому бытіе{3}. Эта задача человѣка легко осуществима, потому что природа, какъ на общемъ пиршествѣ, предложила ему все, что необходимо для познанія Бога{4}. Видимый міръ – это велегласный проповѣдникъ того искусства, которое гармонически связало вселенную{5}. Видимый міръ – это великолѣпная и преславная книга, въ которой открывается самымъ безмолвіемъ проповѣдуемый Богъ{6}. Созерцая эту книгу, мы созерцаемъ какъ бы и Самого Творца.

«Кто видитъ великолѣпный домъ, говоритъ святитель Григорій Богословъ, тотъ представляетъ себѣ и соорудившаго домъ; и корабль есть не говорящій проповѣдникъ о строителѣ коробля»{7}. Кто видитъ также красивыя гусли, слышитъ ихъ превосходную игру, тотъ невольно переносится мысленно и къ сдѣлавшему эти гусли. «Такъ и для насъ явственна сила творческая, движущая и сохраняющая сотворенное. И тотъ, говоритъ св. Богословъ, крайне несмысленъ, кто, слѣдуя естественнымъ указаніямъ, не восходитъ до сего познанія самъ собою»{8}. Но что же это за познаніе? Къ какимъ понятіямъ о Богѣ приводитъ оно насъ? Довольно ли ихъ однихъ для полнаго созерцанія Божества? Короче говоря, довольно ли одного естественнаго пути къ богопознанію для осуществленія конечной дѣли человѣческаго бытія, – «чтобы узрѣть Самого Царя, чтобы чистыми очами ума созерцать самую Истину»? Всѣ эти вопросы и рѣшаетъ св. Григорій Богословъ. По его мнѣнію созерцаніе видимаго міра приводитъ насъ къ представленіямъ о Богѣ, какъ о Творцѣ и Промыслителѣ міра, какъ о Существѣ вѣчномъ, неизмѣняемомъ, безтѣлесномъ и безпредѣльномъ{*}.

Что Богъ – Творецъ и Промыслитель міра – въ этомъ убѣждаетъ насъ сама вселенная. Какъ могла бы она существовать, если-бы кто не осуществилъ ее и не привелъ въ стройный составъ?{9} «Не само-случайно, говоритъ св. Богословъ, естество сего обширнаго и прекраснаго міра, которому нельзя и вообразить чего-либо подобнаго... Видалъ ли кто домъ, или корабль, или быструю колесницу, или щитъ и шлемъ, которые бы не были сдѣланы руками?.. И ликъ пѣвцовъ разстроится, если никто имъ не правитъ. Вселенной же несвойственно имѣть иного Правителя, кромѣ Того, кто устроилъ ее»{10}. Подобно сему, если-бы не было промысла, то міръ, носимый случаемъ, какъ вихремъ корабль, долженъ бы былъ мгновенно разрушиться, разсыпаться и возвратиться въ первоначальный хаосъ и неустройство{11}. Очевидно есть Промыслъ и есть Промыслитель. Напрасно древніе мудрецы для объясненія происхожденія міра ссылаются на случай. «Положимъ, говоритъ св. Григорій Богословъ, что бытіе отъ случая; отъ кого же порядокъ? Если угодно и то уступлю случаю; кто же блюдетъ и сохраняетъ тѣ законы, по которымъ произошло все первоначально? Другой ли кто или случай? Конечно другой, а не случай. Кто же сей другой кромѣ Бога? Такъ отъ видимаго возвелъ насъ къ Богу богодарованный и всѣмъ врожденный разумъ, сей первоначальный въ насъ и всѣмъ дарованный законъ»!{12} Что Богъ есть безтѣлесное, вѣчное, неизмѣняемое и безпредѣльное Существо – въ этомъ опять, по св. Григорію Богослову, убѣждаетъ насъ сама вселенная. Наблюдая ее, нашъ разумъ заключаетъ, что Творецъ ея долженъ быть, непремѣнно, безконечнымъ, неограниченнымъ Существомъ, не имѣющимъ ни очертаній, ни сложности, ни другихъ качествъ, свойственныхъ существамъ конечнымъ{13}. Изъ такого заключенія, необходимо требуемаго нашимъ разумомъ, вытекаетъ, что Божество должно быть безтѣлеснымъ, иначе Оно будетъ ограниченнымъ. «Всякое тѣло, говоритъ св. Григорій Богословъ, сложно; но сложность есть начало борьбы; борьба – раздѣленія; раздѣленіе – разрушенія; а разрушеніе совершенно несвойственно Богу и первому естеству. Итакъ въ Немъ нѣтъ раздѣленія, иначе было бы разрушеніе; нѣтъ борьбы, иначе было бы раздѣленіе; нѣтъ сложности, иначе была бы борьба. Посему Божество не тѣло, иначе бы въ Немъ была сложность»{14}.

Изъ того же заключенія, необходимо требуемаго нашимъ разумомъ, съ несомнѣнностію вытекаетъ, что Богъ есть Существо вѣчное и неизмѣняемое, ибо временность и измѣнчивость свойственны только конечнымъ и ограниченнымъ существамъ. Отсюда, по св. Григорію Богослову, Богъ всегда былъ, есть и будетъ, или, лучше сказать, всегда есть, ибо слова: былъ и будетъ, означаютъ дѣленія нашего времени и свойственны естеству преходящему: а Сущій – всегда{15}. Отсюда же, по его ученію, въ Божественномъ все неизмѣняемо и безсмертно: ибо въ постоянномъ все постоянно{16}. Наконецъ, исходя изъ этого же заключенія, святитель Григорій Богословъ приходитъ къ мысли о безпредѣльности Божества. Если Богъ есть Существо безконечное и всесовершенное, то ясно, что Онъ долженъ находиться вездѣ и всюду, все собою наполнять и надъ всѣмъ возвышаться, а не присутствовать только гдѣ-нибудь въ опредѣленномъ мѣстѣ. «Если Богъ гдѣ-нибудь, то потому уже, что существуетъ, безъ сомнѣнія Онъ или въ мірѣ, или выше міра. Но если въ мірѣ, то или въ чемъ-нибудь, или повсюду. И если въ чемъ-нибудь; то будетъ отраничиваться малымъ чѣмъ-нибудь. Если же повсюду; то болѣе, нежели чѣмъ-нибудь, а и инымъ многимъ, то – есть какъ содержимое содержащимъ, такъ что весь Богъ всѣмъ міромъ будетъ ограничиваться... Если Богъ выше міра; то ужели нѣтъ ничего, что отдѣляло бы Его отъ міра? Необходимо должна быть среда»{17}. А это, по мыслямъ святителя Григорія, и есть ни что иное, какъ то мѣсто, котораго мы избѣгали, ибо раздѣляющей средой ограничивается и міръ и то, что выше міра{18}. Итакъ, богодарованный разумъ привелъ насъ къ нѣкоторымъ представленіямъ о Богѣ. Однако эти представленія далеко не объемлютъ всей полноты Божества и прежде всего: они нисколько не говорятъ намъ о томъ, что такое Богъ по своему существу. Вѣдь изъ того, что Богъ вѣченъ, неизмѣняемъ, безтѣлесенъ и безпредѣленъ нисколько еще не слѣдуетъ, что Онъ такое! «А кто, сказавъ чѣмъ не есть, умалчиваетъ о томъ, что есть, тотъ поступаетъ почти также, какъ если-бы на вопросъ: сколько составитъ дважды пять? Отвѣчать: не составитъ ни двухъ, ни трехъ, ни четырехъ, ни пяти, ни двадцати, ни тридцати, короче же сказать, ни одного изъ чиселъ заключающихся въ десяткѣ или въ десяткахъ, а между тѣмъ не сказать: это составляетъ десять, то-есть не остановить мысли спрашивающаго на самомъ искомомъ»{19}. И вотъ почему, нужно думать, св. Григорій Богословъ отрицательно относится къ сремленіямъ человѣка естественнымъ путемъ познать Бога. Вотъ почему онъ, хотя и совѣтуетъ въ видимомъ познавать невидимое, однако рѣшительно утверждаетъ, что составить опредѣленное, ясное понятіе о Богѣ такимъ путемъ мы не можемъ. «Напротивъ, къ изображенію Бога заимствуя нѣкоторыя черты изъ того, что окрестъ Бога, составляемъ мы какое то неясное и слабое, по частямъ собранное изъ того и другого представленіе и лучшій у насъ Богословъ не тотъ, кто все нашелъ, но тотъ, чье представленіе обширнѣе, и кто образовалъ въ себѣ болѣе полное подобіе или оттѣнокъ истины»{20}. И самъ св. Григорій Богословъ, по его же собственнымъ словамъ, пользуется такимъ путемъ только въ угожденіе намъ, чтобы и отсюда извлечь нѣчто въ пользу слова, хотя и сознаетъ, что крайне стыдно, и не только стыдно, но большею частію безполезно, подобіе горняго брать въ дольнемъ, неподвижнаго – въ естествѣ текучемъ{21}.

Въ частности, пытающемуся опредѣлить разумомъ Божество св. Григорій Богословъ преподаетъ такой совѣтъ «прежде всего познай самъ себя, разсмотри, что въ рукахъ. Кто ты? Какъ ты сотворенъ и составленъ? Что привело тебя въ движеніе? и т. д. Но и тогда не скажу: будь смѣлъ: напротивь того страшись касаться предметовъ высшихъ, превосходящихъ твои силы»{22}. А въ другомъ мѣстѣ о своемъ собственномъ желаніи опредѣлить разумомъ Божество такъ сознается великій учитель: «знаю, что на непрочной ладьѣ пускаюсь въ дальнее плаваніе, или на малыхъ крыльяхъ уношусь къ звѣздному небу – я, въ которомъ родилась мысль открыть Божество»{23}.

Если созерцаніе видимаго міра приводитъ насъ къ нѣкоторымъ, да и то неяснымъ представленіямъ о Богѣ, то, съ точки зрѣнія св. Григорія Богослова, всей полноты Божества мы не можемъ узнать даже и изъ Божественнаго Откровенія. Отсюда, по ученію св. Григорія Богослова, мы узнаемъ, главнымъ образомъ о томъ, что Богъ есть любовь, что по любви творитъ онъ человѣка{24}, что по той же любви Онъ сообщаетъ первому человѣку истинное знаніе о Себѣ. «И Адамъ до грѣхопаденія былъ свѣтлымъ таинникомъ Бога»{25}. Когда послѣ грѣхопаденія сознаніе людей помрачилось и потомство Адама уже перестало быть свѣтлымъ таинникомъ Бога, тогда Всевышній опять по любви къ намъ посылаетъ Своего Сына въ міръ, чтобы Онъ сообщилъ людямъ истинное знаніе о Богѣ, и чтобы спасся Имъ міръ. И вотъ Самъ Богъ ради насъ истощается и нисходитъ и дѣлается чрезъ сіе постижимымъ{26}. «Человѣку, какъ тлѣнному естеству, невозможно было сносить чистаго Божества. И вотъ Сынъ Божій благоволитъ стать и Сыномъ человѣческимъ, не измѣняя того, чѣмъ былъ, но принявъ то, чѣмъ не былъ, чтобы Невмѣстимому сдѣлаться вмѣстимымъ, вступая въ общеніе съ нами»...{27} Съ пришествіемъ Сына Божія въ міръ мы, какъ неоднократно выражается святитель Григорій, стали свѣдущи въ Божественномъ, просвѣщены Самимъ Богомъ и восходимъ выше и выше{28}. Однако и теперь наше знаніе далеко неполное. И теперь мы не можемъ опредѣлить Существо Божіе. Это сознаетъ и св. Григорій, когда говоритъ: «большее вѣдѣніе предоставлено намъ впослѣдствіи»{29}, хотя мы уже и просвѣщены Самимъ Богомъ. Если и теперь, когда благость Божія сдѣлала все, чтобы привести насъ къ истинному знанію о Богѣ, наше знаніе о Немъ далеко еще неполное, то невольно возникаетъ вопросъ, чѣмъ же объяснить такое явленіе? Какъ скоро мы предлагаемъ себѣ этотъ вопросъ, такъ тотчасъ вмѣстѣ съ св. Григоріемъ Богословомъ мы переходимъ изъ области богословія умозрительнаго въ область богословія дѣятельнаго, сущность котораго заключается въ слѣдующемъ: человѣкъ самъ обязанъ дѣятельно участвовать въ томъ, что совершаетъ для него Богъ и только въ такомъ случаѣ онъ можетъ удостоиться созерцанія Божества.

«Все любомудріе, говоритъ св. Григорій Богословъ, въ одномъ изъ своихъ лучшихъ словъ, раздѣляется на двѣ части – на умозрительную и дѣятельную, изъ коихъ первая выше, но труднѣе къ уразумѣнію, а другая ниже, но полезнѣе. У насъ обѣ онѣ способствуютъ другъ другу. Умозрѣніе служитъ у насъ спутникомъ къ горнему, а дѣятельность – восхожденіемъ къ умозрѣнію: ибо не возможно достигнутъ мудрости, не живя мудро»{30}. Въ другомъ мѣстѣ, рѣшая вопросъ, какъ достигнуть истиннаго знанія о явленіяхъ міра сверхчувственнаго, такъ говоритъ богословствующій учитель: «восходи отъ дѣлъ къ дѣламъ, чтобы чрезъ очищеніе пріобрѣсть чистое. Хочешь ли со временемъ стать богословомъ и достойнымъ Божества? Соблюдай заповѣди и не выступай изъ повелѣній, ибо дѣла, какъ ступени, ведутъ къ созерцанію»{31}. Изъ этихъ словъ мы видимъ, что, по св. Григорію Богослову, для достиженія истинной мудрости, для познанія высочайшихъ, богословскихъ истинъ отъ насъ самихъ требуются нѣкоторыя условія. Что это за условія – мы и укажемъ теперь.

«Любомудрствовать о Богѣ можно не всякому. Это пріобрѣтается не дешево и не пресмыкающимися по землѣ... Любомудрствовать о Богѣ можно не всѣмъ, потому что способны къ сему люди, испытавшіе себя, которые провели жизнь въ созерцаніи, а прежде всего очистили, по крайней мѣрѣ очищаютъ, и душу и тѣло... Любомудрствовать о Богѣ можно только тогда, когда бываемъ свободны отъ внѣшней тины, когда владычественное въ насъ не смѣшивается съ негодными и блуждающими образами, какъ красота племенъ, перемѣшанныхъ съ племенами худыми, или какъ благоговоніе мира, смѣшанное съ грязью» – эти и подобныя выраженія можно найти чуть ли ни на каждой страницѣ въ твореніяхъ св. Григорія Богослова{32}. Богъ, по мыслямъ св. Григорія Богослова, есть свѣтъ и свѣтъ высочайшій, такъ что всякій другій свѣтъ, сколько бы ни казался осіявающимъ, есть только малая Его струя или разсѣивающійся отблескъ: и только свѣтъ можетъ входить въ общеніе съ этимъ высочайшимъ свѣтомъ. Богъ, по мыслямъ святителя Григорія, есть чистѣйшій умъ и только очищенный умъ приближается къ этому чистѣйшему уму{33}. Омраченная же природа не увидитъ этого свѣта, этого чистѣйшаго ума, потому что въ злохудожну душу не внидетъ премудрость{34}, въ смрадный сосудъ никто не положитъ на сбереженіе зловонной масти{35}.

Итакъ, по св. Григорію Богослову, первымъ условіемъ со стороны человѣка, необходимымъ для достиженія богопознанія является внутренняя чистота. Съ грязнымъ сердцемъ, по мыслямъ святаго Григорія, опасно даже приступать къ размышленіямъ о Богѣ, равно какъ и слабое око устремлять на огнистое солнце{36}. «Отъ самого Моисея слышу, свидѣтельствуетъ святый отецъ, что когда бесѣдовалъ съ нимъ Богъ, хотя и многіе взошли на гору, а въ числѣ ихъ Ааронъ съ двумя сынами священниками, однако же повѣлено было, чтобы прочіе покланялись издалеча, а къ Богу приступилъ одинъ Моисей, народу же не дозволено и восходить на гору... Знаю также, что было съ священникомъ Имемъ и нѣсколько послѣ Него съ Озіею. Первый понесъ наказаніе за беззаконіе дѣтей, хотя не только не одобрилъ ихъ нечестія, но многократно дѣлалъ имъ строгіе выговоры. Другой дерзнулъ только прикоснуться къ Кивоту, увлекаемому тельцомъ, и хотя поддержалъ Кивотъ, но самъ погибъ: такъ Богъ охранилъ неприкосновенность Кивота! Знаю еще, что простому народу не безопасно было прикасаться къ стѣнамъ храма: почему и нужны стали другія внѣшнія стѣны... Посему надо очистить сперва самихъ себя, потомъ уже бесѣдовать съ чистымъи{37}. Въ другомъ мѣстѣ святитель Григорій Богословъ приводитъ еще нѣсколько примѣровъ, ясно свидѣтельствующихъ о небезопасности съ нечистымъ сердцемъ приступать къ Чистому Богу. «Должно, говоритъ онъ, сперва самому себя очистить, и потомъ уже бесѣдовать съ Чистымъ, если не хотимъ потерпѣть одного съ Израилемъ, который не вынесъ славы лица Моисеева, и потому требовалъ покрывала; не хотимъ испытать и сказать съ Маноемъ, удостоеннымъ видѣнія Божія: «погибли мы жена, яко Бога видѣхомъ» (Суд. 13 гл. 22 ст.)... не хотимъ потерять зрѣніе подобно Павлу, до очищенія отъ гоненій, вступившему въ сообщеніе съ гонимымъ»{38}.

Кромѣ чистоты сердечной другимъ условіемъ со стороны человѣка потребнымъ для достиженія истиннаго знанія о Богѣ, является любовь къ Богу. «Всякій любящій рожденъ отъ Бога, и знаетъ Бога», свидѣтельствуетъ св. апостолъ и евангелистъ Іоаннъ Богословъ (1 посл. Іоан. 4, 4) И святитель Григорій Богословъ рѣшительно утверждаетъ эту мысль. «Весьма важно, говоритъ онъ, держаться сказаннаго: «кто возлюбитъ, тотъ будетъ возлюбленъ, а кто возлюбленъ въ томъ обитаетъ Богъ» (Іоан. 14, 21-23 ст.). А въ комъ Богъ – тому невозможно не сподобиться свѣта: первое же преимущество свѣта – познавать самый свѣтъ»{39}. Такъ, по мыслямъ святаго, любовь доставляетъ намъ вѣдѣніе истины, въ то время какъ умозаключенія разума не ведутъ къ такому вѣдѣнію.

Самымъ лучшимъ средствомъ для очищенія сердца и для пріобрѣтенія любви къ Богу, а слѣдовательно, и для достиженія болѣе полнаго богопознанія, безспорно, является удаленіе отъ плоти и міра, или одинокая, дѣвственная жизнь. Какъ глазъ, когда находится въ непрестанномъ движеніи, когда вертится во всѣ стороны, не можетъ ясно видѣть предметы и, если хочешь сдѣлать зрѣніе его болѣе яснымъ, надобно устремить его на одинъ видимый предметъ: такъ и умъ человѣческій, когда развлеченъ тысячами мірскихъ заботъ, не можетъ ясно усматривать Истину. Напротивъ, если онъ не развлекается по внѣшнимъ предметамъ и не разсѣивается міромъ, тогда онъ глубже входитъ въ самого себя, а отъ себя восходитъ къ мысли о Богѣ. И эту мысль рѣшительно утверждаетъ святитель Григорій Богословъ. Одинокая жизнь, это, по его ученію, всеозаряющій свѣтъ{40}. Одинокая жизнь, это приведеніе къ Богу{41}.

«И для меня, говоритъ св. отецъ, всего кажется лучше, замкнувъ какъ бы чувства, отрѣшившись отъ плоти міра, безъ крайней нужды не касаясь ни до чего человѣческаго, бесѣдуя съ Самимъ Богомъ, жить превыше видимаго, всегда носить въ себѣ божественные образы, чистые, несмѣшанные съ дольними и обманчивыми напечатлѣніями, быть и непрестанно дѣлаться какъ бы неомраченнымъ зерцаломъ Бога и божественнаго, пріобрѣтать ко свѣту свѣтъ, къ менѣе ясному лучезарнѣйшій»{42}. Въ другомъ мѣстѣ, разсуждая о глубинѣ ума св. Василія Великаго, святитель Григорій вопрошаетъ: «кто больше его просвѣтился свѣтомъ вѣдѣнія, прозрѣлъ въ глубины Духа и съ Богомъ изслѣдовалъ все, что вѣдомо о Богѣ?»{43}. Но какимъ образомъ достигъ всего этого св. Василій? А главнымъ его занятіемъ, читаемъ у св. Григорія, было любомудріе, «по мѣрѣ того, какъ чрезъ дольнее восходилъ онъ къ горнему, и посредствомъ непостояннаго и скоропреходящаго пріобрѣталъ постоянное и вѣчно пребывающее»{44}. Такъ, одинокая, дѣвственная жизнь приближаетъ человѣка къ Богу. Такъ, сбываются слова, сказанныя святителемъ Григоріемъ о дѣвственникахъ: «это христоносцы, служители креста, презрители міра, ясныя зерцала свѣта. Они видятъ Бога, Богъ – ихъ и они Божіи»{45}.

Всѣ, указанныя нами, условія, необходимыя для достиженія богопознанія, могутъ быть осуществимы нами не иначе, какъ при Божіемъ пособіи. Наши силы весьма слабы и недостаточны для исполненія такого труднаго подвига.

«Невозможно, говоритъ св. Григорій Богословъ, чтобы дебелость перстнаго тѣла и ума узника постигала Бога иначе, какъ при Божіемъ пособіи»{46}. И для того, чтобы достаточно и соотвѣтственно достоинству уразумѣть Бога, для того, какъ нынѣ, такъ и всегда, потребенъ Духъ, при одномъ содѣйствіи Котораго и можно только о Богѣ и мыслить и говорить. Ибо къ чистому должно прикасаться одно чистое и ему подобное{47}. Только при помощи Духа Святаго намъ можно достигнуть сердечной чистоты; только при Его помощи, слѣдовательно, возможно намъ и постигнуть Бога. «Имъ и только чрезъ Него и я, говоритъ святитель Григорій, позналъ Бога. Онъ Самъ есть Богъ, и меня въ той жизни творитъ Богомъи»{48}. Подобныя мысли святый Богословъ приводитъ неоднократно{49}.

Когда человѣкъ при помощи благодати Божіей достигаетъ перечисленныхъ нами условій, тогда, по словамъ святаго Григорія, происходитъ нѣчто страшное и непонятное. Самъ Богъ приходитъ къ человѣку и въ особыхъ озареніяхъ открывается ему: «гдѣ очищеніе – тамъ озареніе, говоритъ св. Григорій Богословъ; озареніе же есть исполненіе желанія для стремящихся къ предметамъ высочайшимъ или къ предмету Высочайшему или къ тому, что выше высокаго»{50}. Озареніе – это самый высшій источникъ вѣдѣнія о Богѣ, до котораго доходятъ очень немногіе на землѣ{51}. Однако и этотъ источникъ, съ точки зрѣнія св. Григорія Богослова, не открываетъ всей полноты Божества. Существо Божіе, или, выражаясь словами св. Григорія Богослова, тонкость и безтѣлесность Божію, никто изъ людей не постигалъ{52}. И даже дѣвственники, которые, безусловно, видятъ Бога, хотя, быть можетъ, и незримыми очами, все таки не могутъ наименовать существа Божія. Это послѣднее обстоятельство объясняется, по ученію св. Григорія Богослова, кратковременностью и мимолетностью самыхъ озареній. «Божество, говоритъ великій учитель Церкви, столько же осіяваетъ владычественное въ насъ, если оно очищено, сколько быстрота летящей молніи осіяваетъ взоръ{53}. По причинѣ этой быстроты человѣкъ не можетъ уловить даже обликъ Божества. Послѣдній убѣгаетъ отъ него, прежде нежели будетъ уловленъ и ускользаетъ прежде, нежели будетъ умопредставленъ{54}. «Матерь моя, жалуется въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, святитель Григорій, для чего ты родила меня, когда не могу ни мыслію постигнуть, ни изречь Бога, сколько желаю? Осіяло, правда, очи ума моего какое-то сіяніе, но большая часть ускользнула отъ меня, пролетѣлъ быстро, какъ молнія, прежде нежели насытился я свѣтомъ»{55}. «О если бы мнѣ когда-нибудь увидѣтъ Его чистымъ, неприкровеннымъ умомъ», восклицаетъ въ другомъ изъ своихъ стихотвореній великій учитель Церкви!{56}

Въ предыдущемъ мы разсмотрѣли всѣ тѣ пути, какими, по ученію св. Григорія Богослова, можно доходить до познанія Бога. Ни одинъ изъ нихъ, какъ мы уже видѣли, не приводитъ насъ къ полному познанію Божества, ни одинъ изъ нихъ не разрѣшаетъ намъ вопроса – что же составляетъ тонкость и безтѣлесность Божію?

Это обстоятельство вызываетъ у насъ нѣкоторыя недоумѣнія: возможно ли намъ вообще постигнуть тонкость и безтѣлесность Божію и если невозможно, то почему это невозможно? Какъ примирить эту невозможность съ конечною цѣлію человѣческаго бытія, – «чтобы чистыми очами ума созерцать самую истину»? Не напраснымъ ли становится наше существованіе на землѣ, не безцѣльно ли достиженіе всѣхъ тѣхъ условій, о которыхъ такъ много говоритъ святый Григорій Богословъ? Всѣ эти недоумѣнія мы и постараемся разрѣшить.

«Богъ есть великое, даже величайшее таинство»{57}, говоритъ св. Григорій Богословъ. Мы можемъ только удивляться этому таинству{58}. «Представлять же себя зпающимъ его, – это то же, что, увидѣвъ въ водѣ солнечную тѣнь, думать будто-бы видишь самое солнце, или, поразившись красотою предверія, воображать, будто видѣлъ Самого Владыку внутреннихъ чертоговъ. Хотя одинъ и премудрѣе нѣсколько другаго, поколику привлекъ болѣе лучей свѣта, потому что больше всматривался»{59}. Мы знаемъ только то, что какъ никто и никогда не вдыхалъ въ себя воздуха; такъ ни умъ не обнималъ совершенно, ни голосъ не изображалъ Божіей сущности{60}. Даже самые славные люди Ветхаго и Новаго Бавѣта не достигали на землѣ до познанія Божіей сущности

Такъ, Іаковъ, ветхозавѣтный праотецъ, какъ извѣстно, видѣлъ во снѣ высокую таинственную лѣствицу и восхожденіе ангеловъ. Онъ бесѣдовалъ съ Богомъ, какъ съ человѣкомъ, въ награду за благочестіе получилъ измѣненіе въ жизни, изъ Іакова переименованъ Израилемъ; но ни онъ, ни другой кто изъ двѣнадцати колѣнъ, которымъ онъ былъ отцемъ доселѣ не похвалился, что всецѣло объялъ Естество Божіе. И пророки – Исаія, Илія и Іезекіиль – эти зрители высочайшихъ тайнъ – не видѣли и не повѣдали Естества Божія{61}.

«Если бы, говоритъ святый Богословъ, Павелъ могъ выразить, что заключаетъ въ себѣ третіе небо и шествіе къ оному; то, можетъ быть, узнали мы о Богѣ нѣсколько болѣе. Но поелику сіе было неизреченно; то и мы почтимъ молчаніемъ»...{62} И Соломонъ, который до преизбытка былъ умудренъ паче всѣхъ, и до него жившихъ и ему современныхъ, получилъ въ даръ отъ Бога широту сердца и полноту созерцанія, – (3 Цар. 4, 24 ст.) чѣмъ болѣе погружается въ глубины, тѣмъ болѣе чувствуетъ крушенія, и почти концомъ мудрости поставляетъ найдти, сколько она удалилась отъ него{63}. Такъ, безспорно то положеніе, неоднократно приводимое святителемъ Григоріемъ, что пока мы на землѣ, до тѣхъ поръ намъ невозможно достигнуть познанія Божіей сущности...{64} Причины такого явленія съ точки зрѣнія св. Григорія Богослова кроются отчасти въ Божествѣ, отчасти въ самомъ человѣкѣ.

Богъ есть Существо безконечное, но безконечное перестало бы быть безконечнымъ, если бы конечное могло обнять и постигнуть Его. Уже одна постижимость была бы для Него ограниченіемъ{65}.

Что касается самого человѣка, то въ немъ препятствіями, мѣшающими всецѣло познать Бога, по св. Григорію Богослову, являются: субъективизмъ, неизбѣжно присущій каждому изъ насъ, ограниченность нашего разума и грѣховная плоть.

Субъективизмъ, неизбѣжно присущій каждому изъ насъ, по св. Григорію Богослову, заключается въ томъ, что мы не можемъ иначе мыслить о Богѣ, какъ по человѣчески. Въ каждой нашей мысли, какъ мгла, примѣшивается нѣчто мое и видимое{66}. «Намъ, покрытымъ грубого плотію, говоритъ св. Григорій Богословъ, извѣстно только то, что какъ невозможно обогнать свою тѣнь, сколько бы кто не спѣшилъ, потому что она настолько же подается вверхъ, насколько бываетъ захвачена, или какъ зрѣніе не можетъ сблизиться съ зримыми предметами безъ посредства свѣта и воздуха, или какъ породы плавающихъ въ водѣ не могутъ жить внѣ воды, такъ и находящемуся въ тѣлѣ нѣтъ никакой возможности быть въ общеніи съ умосозерцаемымъ безъ посредства чего-либо тѣлеснаго. Ибо всегда привзойдетъ что-нибудь наше, сколько бы ни усиливался нашъ умъ прилѣпиться къ сроднему и невидимому, какъ можно болѣе отрѣшаясь отъ видимаго и уединяясь самъ въ себя»{67}.

Ограниченность нашего разума заключается въ томъ, что мы не можемъ познавать даже явленій міра чувственнаго, что выше нашего ума даже естество вторичныхъ существъ{68}. Мы не можемъ, напримѣръ, объяснить, почему одни животныя травоядны, другія плотоядны, – одни коварны, другія кротки, – одни пресмыкаются по землѣ, другія ходятъ въ прямомъ положеніи?... Почему рыбы дышатъ своимъ воздухомъ, а въ нашемъ воздухѣ подвергаются той же опасности, какой мы въ водѣ?... Почему у пчелъ и пауковъ много трудолюбія и искусства?.. Отчего стоитъ земля твердо и неподвижно?... Что поддерживаетъ ее?.. Какая у ней опора?... Отчего солнце поставлено въ знаменіе всей вселенной? Откуда у него такая сила, что отъ края до края земли все объемлетъ своей полнотою?... Какъ оно производитъ и раздѣляетъ времена года?{69} и т. д. Тѣмъ болѣе, слѣдовательно, невозможно намъ познать Естество Первичнаго Существа. Наконецъ, грѣховная плоть препятствуетъ намъ достигнуть нознанія Божіей сущности тѣмъ, что отвлекаетъ насъ отъ предметовь высочайшихъ и заставляетъ устремлять взоры на землю. «Часто заносилъ я ногу, говоритъ св. Григорій Богословъ, чтобы шествовать къ небу, но тяжкія и снѣдающія сердце заботы низлагали меня на землю. Нерѣдко также озарялъ меня пречистый свѣтъ Божества; но вдругъ становилось предо мною облако, закрывало великое сіяніе и сокрушало духъ мой тѣмъ, что свѣтъ убѣгалъ отъ приближающагося къ нему»{70}. По причинѣ такого противодѣйствія плоти никто, по мыслямъ св. Григорія, не можетъ ясно созерцать всецѣлый Умъ и, находясь среди непостояннаго и видимаго, вступать въ общеніе съ Невидимымъ{71}. И даже Моисей, этотъ самый славный мужъ Ветхаго Завѣта, расторгшій облако, не могъ все таки видѣть тонкость и безтѣлесность Божію, потому что былъ еще тѣлесенъ и смотрѣлъ чувственными очами{72}.

Если на землѣ невозможно намъ познать Божію Сущность, то это еще не значитъ, что и никогда не постигнемъ мы Ее, то отсюда еще далеко не слѣдуетъ, будто безцѣльны всѣ тѣ условія, какія необходимо выполнить человѣку на землѣ, чтобы быть достойнымъ Божества. Напротивъ, по ученію св. Григорія Богослова, выполненіе этихъ условій имѣетъ высокую цѣль. Оно приводитъ насъ въ будущей жизни къ ясному вѣдѣнію Бога, къ непосредственному созерцанію Его{73}. «Для меня убѣдительны слова мудрыхъ, говоритъ св. Григорій Богословъ, что всякая боголюбивая душа, какъ скоро по разрѣшеніи отъ сопряженнаго съ нею тѣла освободится отселѣ, приходитъ въ состояніе чувствовать и созерцать ожидающее ее благо, а по очищеніи или по отложеніи того, что ее ожидало, услаждается чуднымъ какимъ-то услажденіемъ, веселится и радостно шествуетъ къ своему Владыкѣ{74}. Что это за созерцаніе, обнимаетъ ли оно собою необъемлемаго Бога, – этого мы съ увѣренностью сказать не можемъ; но, судя по немногимъ словамъ св. Григорія, сказаннымъ имъ объ ангелахъ: «не знаю, возможно ли сіе природамъ высшимъ и духовнымъ, которыя, будучи ближе къ Богу и озаряясь всецѣлымъ свѣтомъ, можетъ быть, видятъ Его, если не вполнѣ, то совершеннѣе и опредѣленнѣе насъ»{75}, – мы можемъ заключать, что это созерцаніе не будетъ все таки обнимать всей полноты Божества, хотя Его будетъ вполнѣ достаточно для того; чтобы видѣть ясными очами Высочайшую Истину. Загробное блаженство, по св. Григорію Богослову, и будетъ состоять въ этомъ ясномъ созерцаніи Отца, Сына и Святаго Духа{76}. «Тогда нашъ умъ, говоритъ святитель Григорій, какъ бы проткнувшись чрезъ облако, въ состояніи будетъ воззрѣть къ Богу и чисто размыслить о томъ, что полезно»{77}. Тогда самъ Богъ будетъ бесѣдовать съ нами, преподавая совершеннѣйшія и чистѣйшія вѣдѣнія{78}. Тогда, наконецъ, найдемъ мы, что такое Богъ по естеству и сущности{79}.

«И сіе воздаяніе для очищенныхъ сердцемъ будетъ свѣтъ, то – есть Богъ видимый и познаваемый по мѣрѣ чистоты, что называемъ и царствіемъ небеснымъ, – а для слѣпотствующихъ умомъ, то есть для отчужденныхъ отъ Бога по мѣрѣ здѣшней близорукости, будетъ тма»{80}.

Таково въ общемъ ученіе св Григорія Богослова о Богопознаніи. Та несомнѣнная истина, ярко проглядывающая во всѣхъ пунктахъ этого ученія, что только свѣтъ можетъ входить въ общеніе со свѣтомъ, что только чистые сердцемъ правильно представляютъ Бога, дѣлаетъ его особенно цѣннымъ. Каждому изъ насъ по опыту извѣстно, какъ часто люди, получившіе прекрасное богословское образованіе, спеціально даже изучившіе природу, за вторыми причинами нисколько не замѣчаютъ и не знаютъ Причины Первой, о которой все такъ ясно говоритъ въ природѣ непредубѣжденному уму и сердцу. Всѣ эти факты ясно свидѣтельствуютъ о томъ, что для достиженія познанія Божества недостаточно однихъ наукъ. Нужно еще сердцемъ воспринять искомую истину. Внѣшнее, разсудочное признаніе бытія Божія присуще и бѣсамъ (Іак. 2 гл. 19 ст.); но чистоту божественной жизни постигаетъ, чувствуетъ только тотъ, кто ее переживаетъ. И въ этомъ отношеніи справедливы слова святого Григорія Богослова: «Блаженна жизнь счастливыхъ дѣвственниковъ, которые, отрясши плоть, близки къ чистому Божеству»...{81} «Это христоносцы, служители креста, презрители міра, умершіе земному, ясныя зерцала свѣта. Они видятъ Бога, Богъ ихъ и они Божіи»{82}.

 

«Таврическій церковно-общественный Вѣстникъ». 1913. № 3. С. 65-70; № 4. С. 94-99; № 5. С.135-139; № 6. С. 177-183.

 

{1} Источники: твор. св. Григорія Богосл. т. I, изд. 1843 г., т. II-IV изд. 1844 г., т. V-VI изд. 1889 г., т. 5 о смир., цѣломудріи и воздерж., стр. 105.

{2} Т. IV, плачъ о страд. своей души, стр. 304.

{3} Т. III, сл. 28, стр. 25.

{4} ibidem, стр. 43.

{5} Т. V, стихотвор. къ Немесію, стр. 217.

{6} Т. I, сл. 6, стр. 231.

{7} Т. V стихотв. къ Немесію, стр. 217.

{8} Т. III, сл. 28, стр. 20.

{*} Что касается другихъ свойствъ Божіихъ, благости и премудрости, то св. Григорій Богословъ не занимался раскрытіемъ ихъ, очевидно, считая ихъ извѣстными всякому, – въ этомъ отношеніи онъ представляетъ прямую противоположность св. Василію Великому, подъ вліяніемъ котораго онъ находился и бесѣды на Шестодневъ коего предстивляютъ изъ себя спеціальное раскрытіе этихъ свойствъ Божества. Подтвержденіе нашей мысли можно находить у свящ. И. Виноградова, въ его сочиненіи: («Догматическая система св. Григорія Богослова» глава о Богѣ вообще}.

{9} Т. II, сл. 14, стр. 39.

{10} Т. IV, сл. 5 о Пром., стр. 231.

{11} Т. II, сл. 14, стр. 39.

{12} Т. III, сл. 28, стр. 32 и 33.

{13} Т. III, сл. 28, стр. 22.

{14} ibidem.

{15} Т. III, сл. 38, стр. 238.

{16} Т. II, сл. 19, стр. 153.

{17} Т. III, сл. 28, стр. 25 и 26.

{18} ibidem, стр. 26.

{19} Т. III, сл. 28, стр. 25.

{20} Т. III, сл. 30, стр. 96.

{21} Т. III, сл. 31, стр. 111.

{22} т. II, сл. 32, стр. 157-159.

{23} т. IV, пѣсн. тайн. о нач., сл. 1, стр 215.

{24} т. III, сл. 38, стр. 240.

{25} т. 5, Похвала Дѣвству, стр. 49.

{26} т. III, сл. 37 стр. 215.

{27} т. III, сл. 39, стр. 263.

{28} т. II, сл. 14 о л. къ бѣдн., стр. 25; т. V, въ Немесію, стр. 218.

{29} ibidem, стр. 219.

{30} т. 1 сл. 4, стр. 167.

{31} т. II сл. 20, стр. 174.

{32} см. т. III, сл. 27, стр. 7 и 8; ibidem, сл. 28, стр. 16 и 17; ibidem, сл. 32, стр. 147; ibidem, сл. 38, стр. 238 и 239; т. IV, пѣсн. тайн. о нач. сл. 1-е, стр. 215; т. IV плачъ о страд. св. души, стр. 310; т. IV двустишія, стр. 361 и такъ далѣе.

{33} т. III, сл. 32, стр. 146.

{34} т. IV, мысли, писан. двустиш., стр. 169.

{35} т. III, сл. 32, стр. 145.

{36} т. 4 стих. о самъ. себѣ, стр. 290.

{37} т. II сл. 20, стр. 165. Эти примѣры св. Григорій Богословъ приводитъ неоднократно. См. т. IV, на безмолвіе во вр. поста, стр. 352; т. VI. стихотв. къ Еписк. стр. 70 и 71 и т. д.

{38} т. ІІІ, сл. 39, стр. 258 и 259.

{39} т. V, о смир., цѣль и воздерж., стр. 130.

{40} т. IV, мысли писан. двустми, стр. 362.

{41} т. VI, письмо къ Омофронъ, стр. 262.

{42} т. II, сл. 20, стр. 163.

{43} т. IV, сл. 43, стр. 123.

{44} т. IV, сл. 43, стр. 67.

{45} т. V, къ сам. себѣ, стр. 20. То же можно найти въ т. IV, въ словѣ 12 о блаж., на стр. 273.

{46} т. IV, сл. 45, стр. 163.

{47} т. I, сл. 3, стр. 39.

{48} т. IV, сл. 36, о Св. Духѣ, стр. 221.

{49} Сл. 41, т. 4, стр. 16; т. III, сл. 40, стр. 273; т. II, сл. 19, стр. 153.

{50} т. III, сл. 39, стр. 259.

{51} т. IV, сл. 44, стр. 143.

{52} т. III, сл. 37 на сл. «егда скончаше Іис. и пр.», стр. 215.

{53} т. III, сл. 38, стр. 237.

{54} ibidem.

{55} т. V, плачъ и моленіе ко Христу, стр. 13.

{56} т. V, къ самому себѣ, стр. 20.

{57} т. II, сл. 17, стр. 76.

{58} ibidem., сл. 14, стр. 36.

{59} т. V о смир., цѣл. и воздерж., стр. 129 и 130.

{60} т. III, сл. 30, стр. 96.

{61} т. ІII, сл. 28 съ стр. 34-36.

{62} т. III, сл. 28, стр. 36.

{63} ibidem., стр. 37.

{64} т. II, сл. 18 стр. 116; ibidem., сл. 20, стр. 173; т. III, сл. 32, стр. 157; ibidem., сл. 28, стр. 27; ibidem., стр. 22; т. IV, пѣсн. тайн. о нач. сл. 1, стр. 215; т. V, пох. дѣвству, стр. 49.

{65} т. III, сл. 28, стр. 22.

{66} т. V, о смир., цѣль и возд., стр. 129.

{67} т. III, сл. 28, стр. 28 и 29.

{68} т. III, сл. 28, стр. 51.

{69} т. ІІІ, сл. 28, съ стр. 40-49.

{70} т. IV, сл. 9 о чел. доброд., стр. 252.

{71} т. I, сл. 3, стр. 62.

{72} т. III, сл. 37 «на егда сконча Іис. и проч.», стр. 215.

{73} т. II, сл. 26, стр. 312.

{74} т. I, сл. 7, стр. 263.

{75} т. III, сл. 28. стр. 20.

{76} т. III, сл. 33, стр. 182; т. V, къ душѣ своей, стр. 169.

{77} т. VI, 190 письмо къ Адельфію, стр. 247.

{78} т. III, сл. 40, стр. 322.

{79} ibidem., сл. 28, стр. 33

{80} ibidem., сл. 40, стр. 321.

{81} т. IV, сл. 12, стр. 273.

{82} т. V, къ самому себѣ, стр. 20.




«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Рубрики:

Популярное: