Матвѣй Петровичъ Соколовъ – Соотвѣтствуетъ ли обильный пасхальный столъ характеру христіанскаго праздника.
Праздникъ Пасхи у насъ отличается, между прочимъ, тою особенностью, что къ этому празднику приготовляется очень значительное количество съѣстного въ самыхъ разнообразныхъ видахъ. Вслѣдствіе такого обычая, женщины-хозяйки въ теченіе всей Страстной седмицы предаются усиленной стряпнѣ по кухнѣ и, за непрерывными хлопотами, поглощающими у нихъ не только цѣлые дни, а иногда и цѣлыя ночи, лишаются возможности посѣщать храмъ Божій для участія въ богослуженіи. Сообразенъ ли этотъ обычай съ христіанскимъ взглядомъ на праздники и на Пасху, въ частности, а также на дни Страстной седмицы?
Христіанство есть воодушевленный, энергическій и настойчивый призывъ къ исканію царствія Божія прежде всего и вообще къ царству духовнаго надъ плотскимъ, небеснаго надъ земнымъ и чувственнымъ. Поставляя исканіе царствія Божія главнѣйшею цѣлію и задачею человѣка, Іисусъ Христосъ постоянно и настойчиво призываетъ Своихъ послѣдователей къ самоотверженію, къ борьбѣ духа съ плотію, къ крестному и тѣсному пути добродѣтели, къ перевѣсу духа надъ плотію и даже къ нѣкоторому одухотворенію. Этотъ общій характеръ христіанства и его отношенія къ земной жизни ясно открывается изъ слѣдующихъ словъ Христа Спасителя, сказанныхъ въ различное время и по различному поводу: аще кто хощетъ по Мнѣ ити, да отвержется себе и возметъ крестъ свой и по Мнѣ грядетъ (Мѳ. XVI, 24). Внидите узкими враты, яко пространная врата и широкій путь вводяй въ пагубу, и мнози суть входящій имъ (Мѳ. VII, 13-14). Дѣлайте не брашно гиблющее, но брашно пребывающее въ животъ вѣчный, еже Сынъ человѣческій вамъ дастъ (Іоан. VI, 27). Не пецытеся душею вашею, что ясте или что піете (Мѳ. VI, 25).
Это предостереженіе Христа Спасителя отъ излишняго попеченія о пищѣ и плоти находится въ непосредственной и самой живой связи съ главнѣйшею цѣлію и задачею, поставленною Имъ для Своихъ послѣдователей, – исканіемъ царствія Божія прежде всего. Ибо гдѣ попеченіе объ этихъ предметахъ переходитъ за черту необходимости и умѣренности, оно всегда удаляетъ сердце и помыслы отъ обязанностей христіанскихъ къ суетѣ мірской, къ жизни языческой. Это – не человѣческое мнѣніе, но судъ Самого Господа: не пецытеся убо, глаголюще: что ямы или что піемъ; всихъ бо сихъ языцы ищутъ (Мѳ. VI, 31). Итакъ, излишнее попеченіе даже о необходимой пищѣ и питіи, по приговору Господа, недостойно христіанъ и прилично собственно язычникамъ, которые разсматриваютъ эту землю съ ея благами, какъ подлинное свое отечество. Сіи взираютъ къ богомъ чуждимъ и любятъ варенія съ коринками, говоритъ пророкъ Осія о нечестивыхъ сынахъ Израилевыхъ (III гл. 1 ст.). Но какъ наше жилище на небесѣхъ есть (Филин. III, 20) и мы здѣсь лишь странники и иришельцы, то и намъ, подобно евреямъ, исходившимъ изъ Египта въ землю обѣтованную, должно какъ во всемъ прочемъ, такъ и въ потребностяхъ пищи и питія полагаться на водительство Божіе, на промыслъ Божій. Вѣдь и намъ Господъ повелѣваетъ, какъ евреямъ въ то время, имѣть и чресла препоясанными, и ноги обутыми, и свѣтильники горящими, по образу слугъ, ожидающихъ господина своего. И какъ тѣ изъ евреевъ, которые на пути въ землю обѣтованную возжелали жирныхъ и вкусныхъ мясъ египетскихъ, наказаны были отъ Бога за эту прихоть страшною смертію, такъ и тѣ изъ христіанъ, кои пространно питаются, не войдутъ въ царствіе Божіе (ср. 1 Кор. ХV, 50), ибо, по слову Апостола Павла, они заживо умираютъ (1 Тим. V, 6). Вотъ почему Самъ Христосъ Спаситель завѣщаетъ всѣмъ Своимъ послѣдователямъ: внемлите себѣ, да не когда отягчаютъ сердца ваша объяденіемъ и піянствомъ и печальми житейскими, и найдетъ на вы внезапу день той. Яко сѣть бо пріидетъ на вся живущія на лицы всея земли (Лук. XXI, 34. 35).
Итакъ, изъ всего этого выходитъ, что въ жизни христіанина нѣтъ времени, когда бы не нужно было святое воздержаніе и когда бы позволительно было предаваться невоздержанію. Ибо что такое вся земная жизнь наша, какъ не одна непрестанная Четыредесятница – время трудовъ и подвиговъ, поприще покаянія и исправленія себя, время приготовленія себя къ вѣчной Пасхѣ на небѣ, которую будетъ торжествовать вся вселенная во второе славное пришествіе Христа?
Съ другой стороны, изъ жизни св. подвижниковъ и другихъ святыхъ Божіихъ, наиболѣе воплотившихъ въ себѣ общій духъ христіанства и наиболѣе преданныхъ исканію царствія Божія и идеѣ вѣчной жизни, мы можемъ ясно видѣть, что живое воодушевленіе идеями и требованіями христіанства, живая преданность Іисусу Христу и царствію Божію само собою и психически-необходимо приводитъ къ болѣе или менѣе полному охлажденію ко всѣмъ удовольствіямъ чрева или вкуса, къ великому и строгому ограниченію чувственности. Этотъ психологическій фактъ можетъ каждый провѣрить на себѣ самомъ. Когда въ человѣкѣ развивается какой-нибудь духовный интересъ, напр. любовь къ мышленію, то онъ уже чувствуетъ въ себѣ охлажденіе къ интересамъ и привязанностямъ чувственнымъ и въ той или другой мѣрѣ одухотворяется, возвышается и самъ собою, безъ всякаго принужденія или усилія воли, покидаетъ нѣкоторыя чувственныя удовольствія. Во всякомъ случаѣ не было еще человѣка въ мірѣ, который безъ воздержанія и поста достигъ бы блаженнаго безстрастія, той чистоты плоти и духа, которой требуетъ Евангеліе, побѣдилъ бы въ себѣ страсти плотскія, покорилъ бы плоть свою духу. А безъ этой побѣды надъ плотію, безъ этого господства надъ плотскими страстями какъ войти въ обители блаженства, въ царствіе Божіе, которое нѣсть пища и питіе и куда не входитъ ничтоже скверно?
Впрочемъ, цѣлію борьбы съ плотію, по христіанскому ученію, должно служить, конечно, не ослабленіе жизненности и живости тѣла, но, такъ сказать, нѣкоторое одухотвореніе его, приведеніе его въ такое состояніе, въ которомъ оно по крайней мѣрѣ не могло бы мѣшать паренію духа къ Богу въ умной или духовной молитвѣ. Прекрасно объясняли эту истину св. отцы самыми простыми сравненіями. Они говорили, что наша душа уподобляется легкому перышку, которое и небольшимъ вѣтеркомъ можетъ быть поднято отъ земли, если оно не прилипло къ чему-нибудь грязному или нечистому; но какъ скоро прилипло, то уже никогда не въ состояніи будетъ возлетѣть наверхъ; такъ и душа чистая, отрѣшающаяся отъ всего плотскаго, и легкимъ дуновеніемъ Св. Духа возносится къ Богу, между тѣмъ какъ душа, привязанная къ чувственнымъ удовольствіямъ, всегда пребудетъ долу. Чтобы провѣрить эту истину на себѣ самомъ, пусть каждый сравнитъ свою обыкновенную, ежедневную утреннюю молитву съ вечернею: которая совершается легче, съ большею охотою и усердіемъ? Думаемъ, что преимущество будетъ на сторонѣ молитвы утренней. А отчего это? Оттого, что тѣло утромъ легко, не обременено яствами и питіями и не успѣло еще послѣ сна занять души своими потребностями.
Но если такимъ образомъ излишняя заботливость о пищѣ и питіи находится въ нѣкоторомъ противорѣчіи съ общимъ духомъ христіанства, то не мирится ли она съ христіанскими праздниками, или, по крайней мѣрѣ, съ Пасхой, этимъ праздникомъ праздниковъ и торжествомъ изъ торжествъ?
Что такое христіанскій праздникъ? Торжество любви Божіей къ намъ, нашей – къ Богу и взаимной христіанъ – между собою. Вотъ отличительное свойство истинно-христіанскаго праздника! Но общее свойство всякой любви состоитъ въ томъ, что представленіе ея предмета становится центральнымъ и господствующимъ въ сознаніи. Будучи таковымъ, оно или находится непосредственно въ сознаніи, служа прямымъ его объектомъ и падая, такъ сказать, въ самый фокусъ его, или же находится на порогѣ сознанія и сейчасъ же готово выступить по первому поводу и случаю. Оно возбуждается каждымъ впечатлѣніемъ и вмѣшивается во всѣ другія представленія и мысли человѣка. Мало того, эти другія представленія и мысли стоятъ въ зависимости отъ него, подбираются и вызываются его содержаніемъ, какъ центральнымъ и господствующимъ въ сознаніи. Съ другой же стороны, любящее сердце не можетъ быть удовлетворено однимъ представленіемъ предмета любви, не смотря даже на постоянную ассоціацію этого представленія съ нѣкоторымъ чувствомъ удовольствія. Вслѣдствіе этого съ представленіемъ предмета любви всегда связывается не только чувство удовольствія отъ представленія его, но и стремленіе къ соединенію съ нимъ, доходящее до самозабвенія. Любящій Бога это удовлетвореніе своей любви къ Нему находитъ въ состояніи молитвеннаго услажденія, молитвеннаго созерцанія и чистаго духовнаго созерцанія, – въ этихъ трехъ послѣдовательныхъ ступеняхъ мысленнаго или духовнаго единенія и общенія человѣка съ Богомъ. Если же можно принять за общее правило, что расположенія и наклонности человѣка, болѣе или менѣе неоднородныя и спорящія между собою, не уживаются вмѣстѣ и вытѣсняютъ другъ друга, то становится вполнѣ естественнымъ и даже необходимымъ, что чувство любви къ Богу, когда бываетъ въ напряженномъ и пламенномъ состояніи, не оставляетъ въ человѣкѣ уже мѣста въ такіе моменты для помышленій и заботъ житейскихъ, для стремленій и чувствованій мірскихъ. Не можете Богу работами и мамонѣ, говоритъ Самъ Господь (Мѳ. VІ, 24) какъ бы въ подтвержденіе вышеизложенной психологической истины. Но когда всего естественнѣе возгораться въ насъ любви къ Богу, проявляться въ большей полнотѣ и силѣ, какъ не въ тѣ особые нарочитые дни, въ которые мы «чтимъ любовь Божію къ намъ» (Твор. св. отц., т. III, стр. 231), т. е. въ праздники? Когда христіанину особенно легко и свободно возвышаться къ благоговѣйному и благодарному воспоминанію своего Господа и Спасителя, какъ не во дни, посвященные прославленію наиболѣе достопамятныхъ событій въ жизни Его и святой Церкви Его на землѣ? Когда, если не въ эти дни, онъ особенно живо ощущаетъ въ себѣ радость о Дусѣ Святѣ, вѣяніе благодати Духа Святаго, внушающей ему взывать къ небесному Отцу въ избыткѣ сыновней любви: Авва, Отче (Рим. XIII, 13)? Такъ и одинъ изъ тайновидцевъ христіанскихъ бысть въ дусѣ въ день недѣльный (Апок. I, 10). Нужны ли на это доказательства? Если мы бросимъ взглядъ на общее содержаніе нашихъ пѣснопѣній и чтеній церковныхъ въ дни праздничные, то увидимъ, что его составляетъ изліяніе нашей пламенной любви къ Спасителю Богу и для Бога къ святымъ Его, – изліяніе нашего сердца, проникнутаго самою живою радостію о спасеніи людей и самою глубокою преданностію къ Божественному Виновнику и святымъ ходатаямъ нашего спасенія. Но кто не знаетъ, что человѣку, проникнутому пламенною любовію и объятому живѣйшей духовною радостью, свойственно въ равной степени, если только не въ большей, какъ и человѣку пораженному великой душевной скорбію, быть невнимательнымъ къ внѣшней жизненной обстановкѣ, оставлять безъ удовлетворенія иногда самыя насущныя потребности своей тѣлесной природы и даже совершенно забывать о нихъ, какъ это мы и видимъ на примѣрѣ святыхъ подвижниковъ и другихъ святыхъ Бозкіихъ? Только радость чувственная, какъ и скорбь плотская, свойственныя язычникамъ и отчасти ветхозавѣтному Израилю, соединяются у человѣка съ стремленіемъ доставить своей тѣлесной природѣ полное довольство съ тѣмъ, чтобы оно, въ случаѣ радости, возвышало чувство удовольствія, а въ случаѣ скорби заглушало чувство лишенія. Но христіанамъ, души которыхъ не должны быть связаны непререкаемымъ возкделѣніемъ ни съ чѣмъ земнымъ, неприлична ни радость такая, ни печаль, какъ порожденіе плоти и крови, какъ достояніе міра сего. Христіанамъ достойны собственно какъ печаль только по Бозѣ, такъ и радость лишь о Господѣ, которая заключается въ радости и блаженствѣ предвкушенія и предощущенія въ себѣ царствія Божія, когда именно царствіе Божіе не есть только объективный предметъ отвлеченнаго представленія, но нѣкоторый субъективный фактъ, нѣкоторое явленіе собственной религіозно-нравственной жизни. Съ радостію же о Господѣ, какъ и съ печалію по Бозѣ, естественно соединяется забота и помышленіе, согласно ученію Христа Спасителя, не о пшцѣ тлѣнной, но о пищѣ, пребывающей въ жизнь вѣчную (Іоан. VI, 27), не о «брашнахъ египетскихъ», а о «хлѣбѣ небесномъ и о чашѣ жизни». Еще св. Псалмопѣвецъ, въ благодарномъ чувствѣ благодѣяній Божіихъ къ избранному народу, спрашивалъ себя: что воздамъ Господеви о всѣхъ, яже воздаде ми? И отвѣчаетъ: чашу спасенія пріиму (Пс. 113, 3. 4). Такъ еще ветхозавѣтный пророкъ считалъ самымъ лучшимъ свидѣтельствомъ любви къ Богу-благодателю участіе въ чашѣ спасенія. И въ самомъ дѣлѣ: какое высокое и святое торжество любви христіанина къ своему Спасителю и Богу открывается въ таинствѣ Евхаристіи! Здѣсь особенно тѣсно мы соединяемся съ своимъ Господомъ, какъ члены тѣла съ главою, такъ что составляемъ съ Нимъ одинъ духъ (1 Кор. VI, 17). Здѣсь особенно мы являемся чадами любви Божіей, возлюбленными Богу и взаимно крѣпко-любящими Бога. Здѣсь особенно христіанинъ восклицаетъ вмѣстѣ съ св. Псалмопѣвцемъ: исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во вѣкъ (Пс. 72, 26). Принявъ Тѣло и Кровь Христовы, онъ забываетъ все и не сознаетъ никакого другого впечатлѣнія или ощущенія; онъ чувствуетъ одно лишь какое-то возвышеніе духа и необычайное умиленіе отъ этого возвышенія. Недаромъ постоянную и непремѣнную принадлежность всякаго христіанскаго праздника составляетъ возношеніе безкровной жертвы, въ пріобщеніи которой первенствующіе христіане находили не только въ праздники, но и въ воскресные дни истинное свое брашно и истинное свое пиво.
Но благоговѣйно и торжественно воспоминая и дѣлаясь причастникомъ тайны своего искупленія и освященія, какъ величайшаго знаменія неизреченной любви Божіей къ роду человѣческому, истинный христіанинъ, достойный первыхъ вѣковъ христіанства, сознаетъ и чувствуетъ, что аще сице возлюбилъ есть насъ Богъ, и мы должны есмы другъ друга любити (1 Іоан. VI, 11). Поэтому, исполняясь духовною радостію въ дни праздниковъ, онъ искренно желаетъ, чтобы и всѣ братія его по вѣрѣ раздѣляли съ нимъ эту радость о Господѣ. Съ этою цѣлію онъ однихъ привѣтствуетъ словомъ мира и благожеланій, другимъ посылаетъ слово утѣшенія, инымъ даетъ средство забыть хотя на одинъ день свои насущныя нужды и печали. Лучшимъ выраженіемъ и украшеніемъ праздничной радости въ первые вѣка Церкви Христовой почитались такъ называемыя агапы, т. е. вечери любви, на которыхъ первенствующіе христіане и богатые и бѣдные, вкушали только то, что было приносимо и могло быть приносимо къ алтарю. Въ прямомъ отношеніи съ этими агапами должна быть устрояема и въ настоящее время праздничная трапеза, съ исключеніемъ изъ нея всего, что можетъ ослаблять пульсъ психической жизни и мѣшать паренію духа къ общенію съ Богомъ въ молитвѣ... Св. Златоустъ говоритъ: «сіе есть праздникъ, да умножаются въ насъ духовная и да уступаютъ земная» (Бесѣд. 39 на Ев. Матѳ.). И голосъ этого великаго вселенскаго святителя былъ, съ одной стороны, отголоскомъ первыхъ вѣковъ жизни христіанской (1 Кор. XVI, 1-3), а съ другой – громко отозвался во всѣхъ послѣдующихъ временахъ и донынѣ раздается въ ученіи и дѣйствуетъ въ жизни истинныхъ сыновъ Православной Церкви, которые, если и допускаютъ нѣкоторое обиліе въ своей праздничной трапезѣ, то лишь для удѣленія части отъ нея неимущимъ.
Но если обиліе, разнообразіе и изысканность яствъ нельзя оправдать прямымъ и положительнымъ путемъ въ отношеніи вообще христіанскаго праздника, то тѣмъ болѣе это невозможно въ отношеніи праздника Пасхи, радостнѣйшаго и духовнѣйшаго изъ всѣхъ праздниковъ христіанскихъ. Всѣ христіанскіе праздники исполняютъ сердце небесною радостію, но болѣе всего радуетъ насъ благовѣстіе и воскресеніи Христовомъ, ибо аще Христосъ не воста, тща вѣра (1 Кор. XV, 14) наша. Радость наша бываетъ тѣмъ живѣе и полнѣе, чѣмъ она неожиданнѣе, невообразимѣе, неисчерпаемѣе, но такая именно радость и соединяется съ праздникомъ Воскресенія Христова, такъ какъ она проистекаетъ изъ такого источника, который, казалось, навѣки для всѣхъ былъ запечатлѣнъ безнадежностью и тлѣніемъ. Въ этотъ величайшій изъ дней домостроительства Божія и спасенія людей, по словамъ св. Церкви, изъ гроба красное правды намъ возсія солнце, исполняя сердца наши сладостію жизни вѣчной, когда всѣ, желающіе наслаждаться свѣтомъ Солнца правды, Христа Бога нашего, взирающіе на Него очами ума и сердца, идущіе къ Нему, и сами яко солнце просвѣтятся въ царствіи Отца ихъ (Мѳ. XIII, 43). Но при такой чрезвычайной радости, и притомъ чисто духовной, небесной, кому изъ сыновъ вѣры на умъ взойдетъ сластолюбіе и пресыщеніе, мысль объ обильныхъ, разнообразныхъ и изысканныхъ яствахъ и питіяхъ, которыя овеществляютъ и дѣлаютъ грубымъ сердце человѣка, лишая его всѣхъ возвышенныхъ порывовъ и стремленій къ духовнымъ предметамъ? Въ состояніи ли кто-либо будетъ созерцать воскресшаго Христа духомъ, когда духовныя очи его заплываютъ тукомъ плотскихъ помышленій, въ виду обильнаго, разнообразнаго и изысканнаго стола, льстящаго сластолюбію и пресыщенію?
Но всего болѣе страннымъ представляется обильный пасхальный столъ въ виду того, что на приготовленіе его уходитъ у женщинъ-хозяекъ вся Страстная седмица, обращаясь для нихъ изъ дней страданія со Христомъ въ дни страданія изъ-за мамоны.
Если и всегда св. Церковь приглашаетъ насъ идти путемъ Христовымъ, то въ дни Страстной седмицы она нарочито призываетъ насъ сшествовать Господу (стих. въ понед. и др. дни Страст. седм.). А какъ сшествовать, – это указываетъ намъ тотъ, кто носилъ на тѣлѣ своемъ язвы Господа (Гал. VI, 17), кто не только всегда жилъ со Христомъ, но въ комъ самомъ жилъ Христосъ (Гал. II, 20). Онъ говоритъ: сіе да мудрствуется въ васъ, еже и во Христѣ Іисусѣ (Филип. II, 5). Когда же удобнѣе и мудрствовать намъ еже во Христѣ Іисусѣ, если не въ дни Страстной седмицы, когда предъ нами въ службахъ церковныхъ проходятъ послѣдніе дни земной жизни Христовой? Когда приличнѣе вникнуть въ цѣль дѣйствій Господа, если не въ эти спасительные дни, когда жизнь наша сокрывается съ Нимъ въ живоносномъ гробѣ? Добрыя дѣти, замѣчая приближеніе кончины своего родителя, стремятся неопустительно быть подлѣ него, насладиться его предсмертною бесѣдою, наглядѣться на дорогія черты дражайшаго лица. Такъ и добрые христіане во время всей Страстной седмицы должны постоянно пребывать со Христомъ, каждый день спѣшить навстрѣчу Господу, грядущему на вольныя страданія, оставивъ всякія житейскія заботы. Да молчитъ всякая плоть человѣча и да стоитъ со страхомъ и трепетомъ и ничтоже земное въ себѣ да помышляетъ. Царь до царствующихъ и Господь господствующихъ приходитъ заклатися и датися въ снѣдь вѣрнымъ.
Мѳ. С.
«Подольскія Епархіальныя Вѣдомости». 1902. № 15. Ч. Неофф. С. 354-363.
