Посланіе Іерусалимскаго монаха (болгарина) Аѳанасія о древѣ познанія добра и зла (XIV в.).
Извѣстно какъ къ концу XIV вѣка распространились у насъ въ Россіи разные апокрифы, находившіе себѣ самыя видныя мѣста въ тогдашнихъ сборникахъ (праотцы нынѣшнихъ журналовъ) на ряду съ истинными писаніями. Названія зтихъ апокрифовъ извѣстны изъ современнаго же имъ индекса «отреченныхъ» книгъ Московскаго митрополита Кипріана, которому безъ сомнѣнія былъ коротко знакомъ этотъ родъ письменности, еще во время пребываніи его въ столицѣ Болгарскаго царства Терновѣ, при своемъ сродникѣ, блаженномъ патріархѣ Терновскомъ Евфиміѣ. Ибо большинство этихъ апокрифовъ ведетъ свое начало именно изъ Болгаріи и происхожденіемъ своимъ обязано Богомильской ереси; извѣстенъ по имени и одинъ изъ главныхъ распространителей этихъ апокрифовъ въ болгарскомъ народѣ, – Іеремія, почему они и называются «баснями болгарскаго попа Еремѣня»; занесены къ намъ въ Россію первоначально въ сборникахъ Болгарской редакціи, по паденіи Болгарскаго царства (въ концѣ XIV столѣтія) и, по причинѣ тогдашняго упадка у насъ духовнаго просвѣщенія, быстро распространились въ народѣ черезъ переписку этихъ сборниковъ. Первый изъ архипастырей, обратившій вниманіе на проистекавшій отъ сего вредъ, былъ, по вышесказанному, митрополитъ Кипріанъ, написавшій для противудѣйствія ихъ распространенію индексъ или перечень книгъ истинныхъ и ложныхъ. Такихъ индексовъ кромѣ Кипріанова (конца XIV нѣва) въ началѣ XV вѣка встрѣчается у насъ еще два: одивъ въ Паисіевкомъ сборникѣ, а другой въ сборникѣ преп. Кирилла Бѣлозерскаго.
При пересмотрѣ этихъ апокрифовъ меня занялъ вопросъ: неужели на самой ихъ родинѣ, въ Болгаріи, – гдѣ еще въ 1360 годахъ, такъ сказать, наканунѣ самаго паденія царства, въ царствованіе, не мѣшавшаго ничему хорошему[1] Царя Александра духовное просвѣщеніе еще приносило добрые плоды, а Терновскія церковныя школы, до самаго разгрома этого города (въ 1389 году) славились основательностію своего преподаванія подъ просвѣщеннымъ руководствомъ послѣдняго Терновскаго патріарха блаженнаго Евфимія (съ 1360-1389 года); замѣтимъ мимоходомъ, что въ этихъ школахъ получили свое образованіе два Русскихъ митрополита Московскіе Кипріанъ и его племянникъ митрополитъ Кіевскій Григорій Цамблакъ, достоинство словъ котораго впервые оцѣнено по надлежащему въ Исторіи русской церкви архіепископа Макарія (т. V, стр. 212); но два надгробныя слова его: митр. Кипріану и блаженному патріарху Евфимію, къ сожалѣнію остаются доселѣ неизданными; неужели, говорю, не сохранилось нн одного современнаго опроверженія басенъ «Болгарскаго попа Іереміи»? Вопросъ этотъ по неимѣнію данныхъ такъ и оставался для меня вопросомъ, пока недавно, разсматривая Кормчую, писанную въ Суздалѣ игуменомъ одного изъ Суздальскихъ монастырей Даніиломъ (въ послѣдствіи митрополитомъ всероссійскимъ (съ 1522 по 1539); въ припискахъ н къ ней (то есть прибавленіяхъ къ первоначальному списку, съ котораго она была списана), встрѣтилъ я статью, которая показываетъ, что со временники и соотечественники «Болгарскаго попа Іереміи» не были вовсе равнодушны къ появленію и распространенію въ народѣ его басенъ.
Статья эта озаглавлена такъ: «посланіе Аѳанасіи мниха Іерусалимскаго къ Панькови о древѣ разѹмнѣмъ добрѹ и злѹ». Славянское происхожденіе этой статьи очневидно; названіе же автора «Іерусалимскимъ мнпхомъ» легко объясняется, если вспомнимъ, что въ Палестинскихъ монастыряхъ, особенно же въ Лаврѣ св. Саввы Освященнаго, издревле привитали славянскіе иноки Болгарскаго и Сербскаго языковъ, изъ которыхъ послѣдніе въ XIII уже столѣтіи имѣли въ Іерусалимѣ свой особный монастырь св Архангела Михаила, основанный кралемъ Стефаномъ Милутинымъ, затемъ византійскаго императора Андроника[2]. Іерусалимскій монахъ, писавшій въ Болгарію къ нѣкоему Панькови по поводу басенъ болгарскаго попа Іереміи есть несомнѣнно одинъ изъ просвѣщенныхъ болгарскимъ иноковъ жившихъ постоянно или временно въ Іерусалимѣ, взявшійся за перо по тѣмъ же благимъ побужденіямъ, по которымъ въ X вѣкѣ пресвитеръ Козьма обличалъ родоначальника Богомиловъ «попа Богомила». Статьи этой придаетъ въ нашихъ глазахъ особой интересъ и то обстоятельство, что недавно еще появилось въ печати опроверженіе подобнаго же сему ложнаго мнѣнія относительно древа познанія добра и зла, въ письмахъ покойнаго высокопреосвященнаго митрополита Филарета къ покойному А. Н. Муравьеву, любопытное и поучительное, какъ и все, что вышло пзъ подъ пера знаменитаго писателя.
* * *
Написаніе Аѳанасіа мниха Іерусалимскаго Панкова о древѣ разѹмнѣмъ добрѹ и влѹ.
Повѣдаша ны пѣцыи, пишетъ инокъ Аѳанасій, яко многи ѹчиши о древѣ разѹмнѣмъ добрѹ и злѹ, отъ негожъ Богъ Адаму вкусити възбранилъ и глаголеши вино есть было, а слышима писаніе о Евзѣ: «видѣ жена древо красно видѣніемъ, и добро въ снѣдь», винный же гроздъ кую красоту имать? Великіи Аѳанасіи смококь именѹетъ, есте правне ключается, того ради Христосъ смоковь прокля. И паки глаголеши: не токмо ялъ Адамъ, но и пилъ; гдѣ еси челъ тако? и злѣ, развращаеши истнннѹ. Моисей рече «въ началѣ сотвори Богъ Адаме и жену, и введе я въ раи пища, и все има наслаженіе обильно подалъ есть ясти, отъ древа же разѹмѣти добрѹ и злѹ, (рече) въ онже день снѣста смертію умрета». Увѣждь отъ святыхъ писаніи, что древо вкѹшенпе Адамле, того ради наречено бысть древо вѣденію добрѹ и злѹ не древо то бѣ зло, но преступленію зло, имже Адаму отъ вкушенія, искусъ бѣ пріяти, яко добро послушати Бога, зложъ ослушатися заповѣди Его; взирая (да) вѣсть, яко подъ закономъ есть, и помнитъ законодавца. Почто си (сія) заповѣдь дана бысть? имъ же ина не бяше тогда, что рещи Богови: не укради, ничьего же дому, ни имѣнія ни ѹбіи; прелюбы не сотвори, не оклеветай кого, всемѹ бо томѹ не сѹщу еще, но дасть заповѣдь отъ прележащаго насластеніа, икѹсивъ не повелѣного емѹ, и разгнѣва Бога, того ради повиненъ мѹцѣ. Законъ бо тѣлесный велить бракѹ краснѹ быти, аще каа дѣвица предваривши годинѹ вдасться на блѹдъ, неослабнѹ мѹкѹ пріиметъ отъ закона, не яко что странно есть, лишше прочихъ дѣлъ пріимши, но кромѣ закона и власти отча давшися грѣхѹ, за преступленіе мучима. Нынѣ разумѣй образъ древа силу крестнѹю: древомъ побѣди діаволъ Адама и въ адъ сведе; крестомъ побѣди діавола Христосъ и поведе вонъ, дѣва Евга прельщена бысть, отъ дѣвы Маріи родися Христосъ, и въ смерти мѣсто Адамовы, смерть Христова бысть. И глаголеши: виномъ бысть преступленіе Адамѹ, и того ради благословилъ есть Христосъ вино; ни, не Адамова ради преступленія благословилъ вино, но Пречистѣй крови Своей образъ дая, юже изліа за наше спасеніе, Пречистое бо Тѣло Свое хлѣбомъ рекъ: пріимите и идите, сіе есть тѣло Мое, и чашѹ на вечерѣ рекъ: пійте отъ нея вси, се есть кровь Моя, ци не вѣси яко онъ (Адамъ) ядъ отъ древа сладость прелестную, каплющій плодъ въ тлѣніе, въ смерть сведе, мы же отъ древа крестнаго, ядше и пивше тѣло и кровь Хрпстовѹ. нетлѣніе и жизнь царствіе Христово обрѣтохомъ. А преступленія ради Адамля, писаніе глаголетъ: напися Адамъ яда смертнаго, рекше, скорби и печали и слезъ возмущенія мѹтна, аки піанствѹ сподобися, обычаи бо писанію, та ко имя нарицать вещемъ; отъ сего разумѣй: патріархъ искана кладезь, Ѳилицымижъ осъбиша и (т. е. закопали его), и сваришася о немъ, и нарече Исакъ кладезю имя вражда: не существо кладезние вражда бѣ, въ вина о немже вражда сътворись. – И какъ глаголеши ты: на томъ древѣ Христосъ распятся, что Моисей во Меррѣ воды услади. Ни, убо, не на томъ, ни кія же пророкъ или писаніе глаголетъ, яко на томъ распятись хощетъ, но то древо образъ креста бяше: онъ горькія воды услади, се же невѣріе въ вѣрѹ преложи и глубокую лесть діаволю ракдруши; древо же крестное не Моисеомъ освятися, ни инѣмъ кимъ, ни само прежъ свято бѣаше, но кровію Христовою распятого на немъ; аще бы честь Христовѹ творили, домъ или церковь или престолъ, яко Богу и Царю, все быше доброе и славное и красное избрали, но яко злодѣю хулу и руганіе, то на распятіе ли его славнаго древа взыщутъ, имже чудо Моисей сотвори». Исаіа рече: «Слава Ливанова къ тебѣ пріидетъ кипарисомъ и певгомъ и кедромъ», се скажетъ гору въ старомъ Ѳиникійстѣй дуброве яже ѹчащена есть тацѣми древеси добровонными, сею горою пророкъ церковь нарече, исполнену духомъ и ученіемъ. Аще ли на томъ, аще ли на иномъ древѣ пригвоздися Сынъ Божій, обаче кровію Его освятися, а не родомъ то свято, никтожъ имъ (древамъ) поклоняется, но дѣлаютъ изъ нихъ потребы, и въ огнь влагаютъ ихъ, и згараютъ яко и прочая древа. Глаголеши бо, яко тому есть древу крестному явитись съ небесъ во второе пришествіе, не древо явится съ небесѣ, яко же ты мниши, но таковымъ знаменіемъ явлейса, устрашитъ въ онь невѣрующія жиды, крестъ бо Христовъ не Ангеломъ данъ бысть, но намъ вѣрующимъ вонь, на прогнаніе бѣсомъ. Слышишь Господа рекша: первое явится знаменіе Сына человѣка, на немъ же и распяша, наречь, (то есть) крестное знаменіе, якоже и въ рождество явися звѣзда, не бяше то звѣзда, но сила Божія во образѣ звѣзды, претворьшеся, волхвомъ показа Владыку.
И се слышахомъ: твориши Христа поставлена попомъ, плугомъ двѣма волома оравша; и тѣмъ послушествуеши латынѣ, ихже и самъ хѹлиши. Слыши Павла, глаголетъ бо: «Христосъ пришедъ архіереи будущихъ благъ, храма истиннаго, иже постави Господь, а не человѣкъ; не кровіею козлію, не тельчею, жертву принесе Богу Отцу, но Своею кровію вѣчно избавленіе обрѣтъ, и насъ кь Отцу приведе, и къ своему хотѣнію». Должны бо семи брате Панько пытати истиннаго писанія, въ немъ же обрещеши сокровище разума сокровенное. А ижъ почелъ еси слова Еремѣя пресвитера, еже о древѣ честнѣмъ, и о извѣщеніи святыя Троицы, Отца и Сына и святаго Духа, отъ него жъ навыкъ звяжеши[3], то басни лживы челъ ecи; аще тако въ правдѹ вѣровати начнеши, то по правому писанію осудишись, прелагаа свѣтъ во тмѹ, но обаче имаши слово Божіе острѣе меча, до раздѣленія духа и души (проходящее).
Сообщилъ А. Л-ъ. [= Архим. Леонидъ (Кавелинъ)]
Новый Іерусалимъ. 1870 года.
«Московскія Епархіальныя Вѣдомости». 1871. № 3. С. 28-29.
[1] Болгарскій переводчикъ греческой Монассійной лѣтописи въ 1330 году, въ томъ мѣстѣ, гдѣ въ подлинникѣ повѣствуется о взятія Рима Вандалами (Гензерикомъ) прибавилъ отъ себя «и сіа убо приключишься ствромѹ Римѹ, нашъ же новыи Царяградъ (разумѣется Терновъ – столица Болгарскаго царства) стоить и растить, крѣпитьсе и омлаждаетсе, бѹди же ему и до конца расти, сицеваго пріемшѹ свѣтла, свѣтоносна Цари великаго Владыку и изреднаго побѣдоносца. Прѣизящнаго Цире Блъгаромъ Александра, глаголю, прекроткаго и милостиваго мнихолюбяваго, и нищыимъ кормителя, его же дрьжанѹ солнца бесчисльнаа да сочтуть». Грустно становится когда вспомнишь, что эта похвала. въ справедлакостн которой нѣтъ причины сомнѣваться, относится къ царствованію, черезъ 40 лѣтъ послѣ котораго послѣдовало окончательное паденіе царства и совершенный разгромъ его столицы.
[2] См. о семъ мою статью въ «Чтеніяхъ Общества исторіи и древностей россійскихъ»: «Сербская иноческая община въ Палестинѣ» (1867. кн. 3-я).
[3] На которое ссылаешься.