ОНЪ ВОСКРЕСЪ!
Въ этотъ день Пилатъ всталъ позже обыкновеннаго: онъ чувствовалъ себя утомленнымъ и взволнованнымъ событіями послѣднихъ дней. Правитель пробовалъ заняться дѣлами, но его отвлекъ неясный, глухой шумъ толпы, подобный отдаленному прибою волнъ. Городъ волновался, гулъ доносился въ комнату Пилату, и это еще болѣе раздражило правителя. Пренебрежительная, усталая усмѣшка мелькнула на суровомъ лицѣ Пилата. «Опять эти жалкіе іудеи!» подумалъ онъ. «Жадный, трусливый, какъ шакалы, ничтожный народъ! Они никогда не шли прямою дорогою воина, они не могли быть смѣлыми борцами, а окольными путями, изворотливые и скользкіе, какъ змѣи, пробирались къ своей цѣли, губили сильныхъ доносами, подпольными интригами!».
Іудеи давно надоѣли правителю, онъ презиралъ и не любилъ ихъ за скрытую враждебность къ Риму и вѣчную готовность встать на сторону враговъ всемірнаго государства. Правитель былъ недоволенъ и тѣмъ, что тамъ, въ Римѣ, конечно, узнаютъ о волненіяхъ іудеевъ и могутъ отнестись къ нимъ слишкомъ внимательно и затребовать подробнаго разъясненія.
Вдали отъ Рима, въ этой пустынной, дикой, знойной странѣ Пилатъ чувствовалъ себя одинокимъ, забытымъ, отрѣзаннымъ отъ культурнаго міра, и онъ порою не находилъ удовольствія отъ сознанія своей огромной, почти неограниченной власти; правда, были іудейскіе цари, но это были цари только по имепи.
Временами правителю бывало скучно среди чужого, мало понятнаго народа, столь далекаго отъ культуры римлянъ; Пилатъ не понималъ такой цѣпкой привязанности іудеевъ къ своей религіи, не хотѣвшей признавать римскихъ боговъ.
Пилата часто манило въ Римъ, гдѣ всегда кипѣла бурная интересная жизнь, манилъ красивый городъ съ его форумами, храмами, дворцами, галлереями, гдѣ собраны были творенія божественнаго эллинскаго генія, манило пожить въ богатыхъ виллахъ, отдѣланныхъ съ утонченной роскошью, въ кругу римскихъ знакомыхъ, отдохнуть въ дачной обстановкѣ, не лишая себя удобствъ городской жизни. Здѣсь-же все такъ странно и чуждо, народъ всегда волнуется, руководители его – фанатичные, напыщенные фарисеи – враги Рима, въ тайнѣ считающіе себя первыми въ мірѣ, выше владыкъ міра – римлянъ.
Пилатъ вспомнилъ, какъ іудеи грозили ему пожаловаться и донести въ Римъ, если правитель не будетъ уступать имъ.
Пилатъ подошелъ къ окну, чтобы лучше слышать все разростающійся шумъ, и невольно вздрогнулъ: передъ нимъ на горѣ, весь освѣщенный лучами солнца, высился крестъ, и правителю показалось, что не солнце озаряетъ крестъ, а отъ самого креста, какъ-бы повитаго дивнымъ сіяніемъ, исходитъ яркій, слѣпящій глаза чудный свѣтъ.
Все, что произошло въ теченіе этихъ дней, какъ живое встало передъ правителемъ; онъ давно уже не разъ слышалъ объ Іисусѣ, котораго одни считали великимъ пророкомъ, большимъ, чѣмъ всѣ бывшіе ранѣе, творящимъ неслыханныя, чудеса, другіе-же, напротивъ, видѣли въ Немъ опаснаго народнаго вождя, разрушителя іудейскаго закона, проповѣдника, не признающаго установленій предковъ и открыто именующаго Себя не только царемъ, но даже Сыномъ Божіимъ.
И вотъ Пилату пришлось близко увидать Іисуса. Совершенно неожиданно правитель долженъ былъ судить этого человѣка. Крикливая толпа возбужденныхъ іудеевъ привела связаннаго Іисуса къ Пилату и, яростно жестикулируя, требовала, чтобы правитель осудилъ Его, ибо Онъ выдаетъ Себя за Царя Іудейскаго и хулитъ Бога. Правитель не зналъ, вѣрить-ли такому обвиненію, онъ смотрѣлъ на Стоящаго передъ нимъ въ бѣдной одеждѣ приведеннаго, какъ тяжкій преступникъ, но Онъ былъ спокоенъ, величіе чувствовалось въ этомъ странномъ спокойствіи и сила свѣтилась въ Его глазахъ; Онъ говорилъ, что Онъ на то родился и на то пришелъ въ міръ, чтобы свидѣтельствовать объ истинѣ, что всякій кто отъ истины слушаетъ Его голоса.
Пилатъ изумленно взглянулъ на Іисуса. «Что есть истина»? спросилъ Пилатъ. Этого римлянинъ не понималъ, истины не нашелъ онъ ни въ сухой религіи римлянъ, ни въ таинственныхъ культахъ Востока, ни въ мистеріяхъ, ни въ греческой философіи. Истины не существовало, были только противорѣчивые, одинъ другого исключающіе взгляды, а Іисусъ вдругъ говоритъ о ней, Онъ знаетъ ее и Пилатъ ждалъ, что вотъ-вотъ онъ услышитъ, что-же есть истина, но не дождавшись отвѣта, рѣзко повернулся и вышелъ изъ преторіи къ іудеямъ. Обвиненіе казалось ему натянутымъ и онъ сказалъ іудеямъ, что не находитъ въ Іисусѣ никакой вины, тѣмъ болѣе, что онъ не хотѣлъ угодить ненавистнымъ фарисеямъ.
Толна-же, все больше и больше подстрекаемая фанатичными вожаками, кричала все грознѣе: «Расни Его, распни Его, Онъ долженъ умереть, потому что сдѣлалъ Себя Сыномъ Божіимъ!». Но Пилатъ медлилъ и, услыхавъ послѣднее слово, больше убоялся и старался приложить всѣ усилія, чтобы отпустить Іисуса; правителя сильно смущала и просьба жены, умолявшей, чтобы онъ ничего не дѣлалъ этому праведнику, за котораго она много пострадала этою ночью во снѣ. Правитель былъ суевѣренъ, жизнь на Востокѣ сдѣлала его таковымъ, и давно не вѣря въ сноихъ и чужеземныхъ боговъ, Пилатъ страшился всякихъ примѣтъ, вѣщихъ сновъ, таинственныхъ знаменій. Онъ предложилъ вмѣсто Іисуса распять разбойника Варавву, но іудеи закричали: «Если отпустишь Его, ты не другъ кесарю. Всякій, дѣлающій себя царемъ, противникъ кесарю!». Явная угроза слышалась въ этихъ словахъ, дѣло принимало опасный для Пилата оборотъ: іудеи имѣли большое вліяніе въ Римѣ и даже доступъ къ самому кесарю былъ имъ возможенъ, ибо въ такихъ случаяхъ іудеи не жалѣли золота. Но Пилатъ все еще колебался. Крики росли и заглушали правителя. Наконецъ, видя, что ничто не поможетъ, а смятеніе увеличивается, онъ велѣлъ принести воды, умылъ руки передъ народомъ и, обращаясь къ нему, сказалъ: «Не виновенъ я въ крови Праведника Сего; смотрите вы!». И отвѣтъ обезумѣвшей, разъяренной толпы, забывшей въ этотъ мигъ все человѣческое и требующей крови, ужаснулъ Пилата: «Кровь Его на насъ и на дѣтяхъ нашихъ!». Отпущенъ былъ на свободу Варавва, а Іисуса Пилатъ долженъ былъ отдать іудеямъ.
Потомъ приходилъ къ Пилату одинъ іудей, назвавшій себя Іосифомъ изъ Аримаѳеи, просить тѣла Іисусова; правитель отнесся недовѣрчиво, сомнѣваясь, чтобы Распятый могъ такъ скоро умереть, но центуріонъ, бывшій при крестѣ и видѣвшій, что Іисусъ дѣйствительно умеръ, подтвердилъ слова Іосифа. Пилатъ повелѣлъ выдать тѣло, такъ какъ законъ не запрещалъ предавать погребенію и преступниковъ.
Далѣе Пилатъ вспомнилъ, какъ въ субботу возбужденныя толпы іудеевъ съ толстыми фарисеями во главѣ прибѣжали къ нему, изступленно крича, размахивая руками, и опять угрожали Пилату, требуя, чтобы онъ поставилъ стражу у гробницы Распятаго. Пилатъ прогналъ іудеевъ, надоѣвшихъ ему своими безконечными просьбами, но они опять вернулись, и угроза слышалась въ словахъ толпы. Пилатъ могъ только разобрать, что рѣчь идетъ объ Іисусѣ, что Онъ обѣщалъ послѣ трехъ дней воскреснуть что ученики Его могутъ похитить ночью тѣло и сказать народу, – Онъ Воскресъ. «Помни, господинъ», кричали Пилату, «что этотъ обманъ будетъ хуже перваго».
И правитель вспомнилъ, что и на этотъ разъ онъ побоялся доноса, но, не желая придавать особеннаго значенія угрозамъ, отвѣтилъ, что у первосвященниковъ есть своя стража и пусть они ее ставятъ у гробницы.
И вотъ теперь опять шумъ города доносился до правителя, на этотъ разъ волненіе говорило о чемъ-то неожиданномъ и тревожномъ; не ликованіе, не радость, но и не угрозы и требованія чувствовались въ шумѣ толпы, а растерянность, робость, сознаніе безсилія. Пилатъ послалъ центуріона узнать, что взволновало городъ; вернувшійся воинъ доложилъ Пилату, что въ городѣ носятся слухи одинъ другого противорѣчивѣе, что будто Распятый воскресъ, но что старѣйшины іудейскіе стараются внушить народу, что это ложь, что Распятый не могъ воскреснуть, а Его тѣло ночью было похищено учениками. Центуріонъ передалъ и такой слухъ, что воины, охранявшіе гробницу, въ ужасѣ рано утромъ прибѣжали къ старѣйшинамъ и заявили, что Іисусъ воскресъ, что они сами видѣли это, но старѣйшины успѣли подкупить ихъ и заставили говорить всѣмъ, что тѣло похищено. Странное чувство овладѣло Пилатомъ: онъ скорѣе былъ склоненъ вѣрить, что здѣсь дѣйствительно великое чудо.
Правителя тянуло къ окну, изъ котораго былъ виденъ крестъ на Голгоѳѣ; Пилатъ перевелъ глаза на божницу, гдѣ стояли изображенія боговъ, и суевѣрный трепетъ объялъ римлянина: ему показалось, что тамъ онъ видитъ крестъ и около него въ бѣлоснѣжныхъ одеждахъ Іисуса и что всѣ кумиры пали ницъ, словно преклоняясь передъ крестомъ. «А если Онъ дѣйствительно воскресъ?» подумалъ правитель. Какъ бы раскаяніе проникло въ душу Пилата, онъ чувствовалъ, что свершилъ что-то непоправимое, величайшее беззаконіе; съ тѣхъ поръ образъ невинно Осужденнаго не отходилъ отъ Пилата, и въ далекой ссылкѣ правитель не узналъ покоя отъ угрызеній совѣсти, всегда видя передъ собою глаза, полные укоризны и состраданія.
Въ этотъ-же день первосвященникъ, войдя въ храмъ, въ ужасѣ отпрянулъ назадъ: передъ нимъ стоялъ Воскресшій Іисусъ и также укоризненно смотрѣлъ на того, кто такъ безумно жаждалъ Его смерти, кто вмѣстѣ съ другими, забывъ Бога и вѣчную Его правду, яростно требовалъ: «Распни Его! Кровь Его на насъ и на дѣтяхъ нашихъ!». Изъ ранъ Іисуса капала кровь, и зналъ первосвященникъ, что эту кровь, спасшую другихъ, не смыть и не искупить во-вѣки, и безсознательно съ устъ іудейскаго священнослужителя сорвалось восклицаніе: «Онъ Воскресъ! Онъ воистину Воскресъ!».
В. и Н. Щербаковы.
Москва.
Мартъ 1915 г.
«Симбирскія Епархіальныя Вѣдомости». 1915. № 7. Отд. Неофф. С. 291-296.
