Митрополитъ Виталій (Устиновъ) – НЕ БО ВРАГОМ ТВОИМ ТАЙНУ ПОВЕМ…
Слово, произнесенное Преосвященным Виталием, Архиепископом Монреальским и Канадским, на съезде православных, говорящих на английском языке, в г. Инсвиче (США) летом 1982 г.
Церковь Христова – это Тайна Божия, потому что она земная и небесная; потому что она одновременно и на небе и на земле. Видят ее люди, казалось бы, вот-вот и схватили бы ее умом и чуть не определили, но устремившись к ее видимости, встречаются с невидимым, незримым, непостижимым, небесным – и приходят в недоумение. Одни от этого бывают в святом ужасе, другие плачут от умиления, а есть и такие, которые не хотят смирить своего гордого ума, не способного объять необъятное, и эти суть ее враги и гонители. Сказать, что ее вообще нет, они не могут, ибо хотя Церковь и Тайна, но все ведь стоят перед ней как перед тайной реальностью двадцативековой давности, считая только ее новозаветное бытие. Церковь по существу и по природе Богочеловечна, а потому начало ее земное надо считать от воплощения Сына Божия. Сам Создатель и Основатель ее не оставил нам определения Церкви. Как Христос не ответил Пилату на вопрос: «Что есть истина?», так и нам Христос не ответил на многовековой вопрос, что есть Церковь, потому что Он Сам есть и Истина, и Церковь. Только в притчах Господь раскрыл нам жизнь и свойства Церкви или Царствия Небесного. По стопам своего Учителя пошли и все Апостолы и Свв. Отцы Церкви, раскрывая и расширяя все больше и больше ее святость, соборность, апостольство, единственность, исключительность, непобедимость. Но для богословской школьной мысли вопрос остался неразрешенным, только потому, что богословская мысль всегда искала и ищет формулы для Церкви, точного дефиницио, богословски научного определения, одновременно чувствуя, что все безчисленные найденные ею формулы недостойны величия и святости Церкви, неудовлетворительны и никогда не обозначат контуров Церкви.
Как художник Анания, посланный Эдесским царем Авгарем в Палестину, в тщетных своих попытках запечатлеть на полотне пречистый лик Бога-Слова, пришел как бы в полное безсилие, так и богословы во всю историю Церкви пришли к полному изнеможению, покушаясь определить Церковь. Остается единственное определение, дающее покой сердцу – Сам Христос и есть Церковь, а Царствие Небесное – это тот же Христос, царствующий в сердцах человеческих, что Ап. Павел выразил в своем послании к коринфянам: «Доколе все приидем в единство веры и познания сына Божия, в мужа совершенного в меру полного возраста Христова» (Еф. 4, 13). В одном из своих предсмертных писаний праведный архимандрит Иустин (Попович) так просто и писал: «Церковь – это Христос». Такое определение, безусловно, дает покой мысли мятежной, но Тайны Церкви не упраздняет. Сочетание во Христе, в совершенстве, Божиего и человеческого, видимого и невидимого, Сына Божия, Единосущного Отцу, Превечного Бога и тварного человеческого естества – непостижимо человеческому уму. Даже великий Халкидонский Собор, вершина православного богословия, в своем оросе определил непостижимое сочетание Божиего с человеческим четырьмя наречиями грамматической отрицательной формы: «неслитно, непревращенно, нераздельно, неразлучно». Таким образом, Халкидон исцелил заболевшую горячкой еллинскую богословскую школу и четырьмя наречиями упразднил четыре ереси. А. В. Карташев, один из глубочайших исследователей Халкидонского Собора, справедливо назвал это чудом Премудрости Божией, но и этот Собор Вселенский не только не упразднил Тайны Церкви, но своим оросом как бы утвердил эту Тайну.
Церковь осталась Тайной даже до сего дня. Церковь Христова – Тайна, не потому, что она что-то от кого-то скрывает, что она что-то знает, что никто не знает, как этого хотели и постоянно хотят приписать и навязать Церкви гностики всех веков. Потому что если бы это было так, то когда-то кто-то все-таки раскрыл бы этот секрет, ибо «нет тайного, что не будет явным». Только непостижимое сочетание в Церкви и во всех верных чадах ее Божиего и человеческого делает Церковь Тайной для всего неправославного мiра. В нравственном приложении эта Тайна выражается в особой, сверхъестественной жизни Церкви и ее чад, обладающих благодатным ведением сущности вещей, особым от мiра сего мiровоззрением и мiроощущением. Норма же этой благодатной жизни в Церкви состоит из непрерывного волевого усилия ее чад в кротком и смиренном несении ига Христова. «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его».
Можно быть в Тайне Церкви, и это суть все верные чада ее; можно не быть в ней – и это весь остальной мiр, как бы кто не величал себя церковью и не называл себя христианином, потому что Церковь Одна, Православная, единственная, которую Христос создал. Можно и перестать быть в ней, выйти из нее – и это суть все отступники, самые лютые ее враги – от Юлиана Отступника, до Ленина и Сталина и всех их идейных многочисленных последователей.
Во время Божественной Литургии, этом таинстве всех таинств, таинстве Богочеловечности и искупления, священник читает перед Причастием молитву свят. Иоанна Златоуста, в которой говорит: «не бо врагом Твоим Тайну повем». Этим Церковь нас учит, что Святое Причастие является последним завершительным актом присоединения души ко Христу, к Его Церкви. Это венец всего ее подвига, всей ее православной веры и посильной жизни в этой вере. Большего дара Церковь никому не может дать, потому что большего дара у нее нет и не может быть. И вот Церковь не хочет преподать свой высший Дар душе человеческой, в которой скрывается неправомыслие, инаковерие. Священник молится этими словами, «не бо врагом Твоим Тайну повем», боясь и за себя, и за причащающихся: как бы даже невольно не преподать святое Причастие душе, принадлежащей хоть в какой-то степени врагу Божию, диаволу, виновнику всякой ереси, всякого неправомыслия. Под словом “враг Божий”, конечно, надо понимать не просто грешного человека, немощного, сгибающегося и стонущего под тяжестью своих грехов и страстей. Грешный человек никогда не может считаться врагом Божиим, если грешит он по немощи своей по неведению. Церковь пользуется сильным словом, когда говорит “враг Божий”, в котором нет и тени слабости, неведения или немощи человеческой. Враг Божий – это оппонент, противящийся Богу, Его Церкви, хулящий Бога и Христа Его тем, что учит, распространяет лживые учения, искажает все вероучение, все догматы. Далее Церковь, продолжая молитву, говорит: «ни лобзания Ти дам, яко Иуда», – и этим нас предупреждает, что сразу после неправомыслия, искаженного христианского учения, человек, предавая Христа как Иуда, переходит уже в стан врагов Божиих.
Пятнадцать веков уже за каждой литургией читается эта молитва, потому что всегда существовала какая-то ересь, какой-то соблазн для верующих, но в каждом случае это была все-таки одна какая-то особая ересь, претендующая встать вместо самой Церкви. С появлением экуменизма теперь все ереси и неправды всех почти веков создали один огромный фронт и идут приступом против Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Нас не очень волнует тот факт, что в экуменизме объединяются католики, протестанты, англикане и множество протестантских сект. Им даже в каком-то смысле и полезно объединиться, ибо они уже имеют некоторые общие органические элементы и черты: рационализм и аристотелизм, абстрактную догматику, аккуратное и чопорное нравственное богословие, эмоциональность в области ощущения их мистики, минимальную обрядность и общий дух схоластической школы. В экуменизме, может быть, все эти религии придут логически к выводу, что им нечего делить, что по природе они суть уже давно одно явление в религиозной мiровой мысли. Придя же наконец к такому единству, они будут продолжать искать по свойству человеческой души, жаждущей безконечности и не признающей никакого духовного тупика: и тогда они, может, направят свой ищущий взор ко святой Православной Церкви. Но православным архиереям и иереям в экуменизме просто нечего делать, им там не место. Органическая сущность их православной души никогда не сможет слиться ни с кем и ни с чем. Их православное мiровоззрение и мiроощущение, не от мiра сего, поставит их в экуменизме в духовную изоляцию с душой, полной смущения, неловкости и совестного жжения. Если в начале всего экуменического движения некоторые иерархи православные оправдывали свою причастность к экуменизму желанием познакомить весь инаковерующий христианский мiр с Истиной Православной Церкви, то теперь и для этих иерархов должно быть совершенно ясным, что такое оправдание их пребывания в экуменизме лишено всякой почвы. Теперь главная руководящая мысль экуменизмом, как некий экуменический догмат, принятый всем этим интерконфессиональным организмом, заключается в следующих трех аксиомах: первая – историческая Церковь, сиречь Православная, себя не оправдала; вторая – каждая из существующих церквей содержит в себе искру истины; и, наконец, на основании сих двух принятых понятий, третья аксиома выходит как следствие – необходимо теперь из всех этих церквей с их искрами истины создать единую настоящую вселенскую церковь, что и есть экуменизм. Православные иерархи, члены экуменического движения, должны, как и все, согласиться с тем, что Православная Церковь не только себя не оправдала, но и она имеет только искру истины. Могут ли православные иерархи в таком случае быть членами экуменизма, не изменяя Церкви Христовой и не предавая Истину, продолжать с чистой совестью за каждой литургией читать эти слова молитвы: «не бо врагом Твоим Тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда». Ответим мы за них: категорически нет, потому что, оставаясь в экуменизме, они грешат против догмата о Церкви. Как прямое следствие пребывания в экуменизме они должны понять, что им неминуемо грозит. Все иерархи и иереи, участники экуменического движения, потеряют многих верных чад Церкви и останутся с массой, для которой важна только внешняя обрядовая часть службы. Они лишатся драгоценнейших даров Святого Духа: умиления, сокрушения и кротости. В их храмах будет духовный холод, и святые иконы будут молчать. Они выйдут как бы из Тайны Церкви. Они будут продолжать украшать себя омофорами и митрами, но слова их останутся со звуком и смыслом без таинственной силы духа и в устах их превратятся в богословствование по памяти без участия сердца.
Лучшей иллюстрацией сего является недавнее выступление некоторых представителей этого проэкуменического православного духовенства против нашей Церкви по поводу прославления нами Новомучеников и Исповедников Российских. Их первое обвинение нас было в том, что мы изолируем самих себя и отходим от всех. На это можно сказать, что в Православной Церкви, когда говорится об отходе кого бы то ни было, то это неизменно значит всегда – отход от Церкви, от Истины, от канонов, от Святого Предания и больше ни от кого и ни от чего. Церковь не знает ни большинства, ни меньшинства, потому что Церковь – не демократия. Критерий ее всегда – только Истина, которая может быть и в большинстве, и в меньшинстве; и в том, и другом случае Истина Церкви будет во всей ее полноте. Кстати можно напомнить, что большинство распяло Христа. Мы все эти 62 года заграницей только и старались быть верными Церкви, ее Преданию, ее канонам, и когда нас обвиняют в каком-то отходе, то это похоже на положение, по которому обвинили бы пристань в том, что она отошла от корабля. Все хорошо знают, что отходят от пристани всякие корабли, ладьи и даже огромные трансатлантики, идущие в «страну далече», но никак нельзя обвинить пристань в том, что она куда-то отошла от кораблей. Обвиняют нас и в том, что мы не имеем права прославлять Новомучеников. Но кто же имеет на это право? Советская патриархия это сделать не может, да и не хочет, ибо мученики и посадили ее на скамью подсудимых. Может быть, Американская Митрополия? Но она отказалась даже именовать себя русской Церковью. Греческий экзархат Парижа? Но их глава, Вселенский Константинопольский патриарх, просто не имеет права вмешиваться в жизнь Русской Церкви. Остаемся только мы, свободная Русская Зарубежная Церковь, прославившая Новомучеников Российских с полным согласием всей Катакомбной Церкви в России и с молчаливого согласия миллионов верующих, посещающих храмы Московской патриархии. Тут уж большинство! Повернулась величественная страница истории воинствующей Церкви Христовой, и мы вступили в апокалипсис, последнюю книгу истории Церкви, в эпоху начала конца. Для того, чтобы возвести на престол Римской Империи первого христианского императора, равноапостольного Константина, понадобились сотни тысяч мучеников и исповедников, потопивших как бы в своей крови древнее язычество, а для того, чтобы упразднить и уничтожить Российскую православную державу, и в ней – удерживающего все мiровое зло, понадобились миллионы мучеников, священномучеников и просто людей, хоть в какой-то степени мешающих злой силе встать у кормила великой страны. Очень дорого обошлось это диаволу, ибо по видению последнего старца Оптины праведного Нектария: видел он дивное видение, от которого пришел в святой восторг и руки воздел к небу от умиления, радости и благодарности. Видел он, как неисчетные массы душ убитых, до смерти замученных, растерзанных людей всех возрастов и сословий, безпрепятственно устремлялись в Царствие Небесное, а великан диавол, стоящий в воздушном пространстве, не мог ни одной ни задержать, ни остановить, а только безсильно скрежетал зубами. Вот это другая славная сторона медали великой русской революции.
А теперь хочется закончить свое слово молитвой: Господи Иисусе Христе, Боже наш, молитвами Пречистыя Твоея Матери, Святого архистратига Божия Михаила, и прочих небесных Сил безплотных, святых славных Пророков и Твоих Апостолов, святых венценосных Новомучеников, Священномучеников и Исповедников Российских и всех, от всякого рода и возраста пострадавших Тебе ради, помоги нам, грешным и недостойным рабам Твоим, течение живота нашего завершить в благочестии и чистоте, и достигнуть тихого пристанища – Царствия Твоего Небесного, и до последнего дня живота нашего нелицемерно и неложно проповедовать и внимать святым словесам сим: «не бо врагом Твоим Тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем». Аминь.
«Православное обозрение». Издание Канадской Епархии Русской Зарубежной Церкви. 1982. № 56 (декабрь). С. 2-8.
