Митрополитъ Анастасій (Грибановскій) – Святѣйшій Патриархъ Тихонъ, характеръ Его личности и дѣятельности (По личнымъ воспоминаніямъ).
Однимъ изъ первыхъ законодательныхъ актовъ Совѣтской власти было изданіе декрета объ отдѣленіи Церкви отъ государства съ лишеніемъ Ее правъ на владѣніе имуществомъ. При ярко выраженномъ антирелигіозномъ настроеніи новаго правительства первая основная реформа скорѣе была выгодна для Церкви. Если послѣдняя лишилась отнынѣ всякой защиты и поддержки со стороны государства, зато пріобрѣтала полную свободу въ устроеніи своей внутренней жизни. Новое независимое положеніе только возвышало ея авторитетъ въ глазахъ народа, возненавидѣвшаго безбожное правительство съ перваго дня его появленія у власти. Всякое сближеніе и сотрудничество съ нимъ только унижало бы достоинство Церкви, какъ показалъ впослѣдствіи примѣръ живоцерковниковъ и обновленцевъ, связавшихъ свою судьбу съ новымъ революціоннымъ порядкомъ, которому они пытались дать религіозное оправданіе.
Исходя изъ того, что совѣтская власть не признавала за Церковью значенія публично-правового учрежденія и практически игнорировала ее, Соборъ не счелъ себя обязаннымъ представлять вновь избраннаго Главу Русской Церкви на утвержденіе Совѣта Народныхъ Комиссаровъ, ограничившись только простымъ увѣдомленіемъ его о фактѣ избранія и поставленія Патріарха. Послѣдній тотчасъ же вступилъ въ отправленіе своихъ обязанностей и Соборная работа продолжалась безъ перерыва подъ его руководствомъ, какъ полномочнаго Предсѣдателя Собора.
Въ первую очередь Соборомъ разработано было положеніе о Высшемъ Церковномъ управленіи въ Россіи, получившемъ довольно сложную организацію въ соотвѣтствіи съ возстановленіемъ каноническаго порядка въ ея управленіи съ одной стороны и съ практическими потребностями момента съ другой.
Права, присвоенныя Патріарху, какъ возглавителю Русской Церкви, сравнительно были невелики, но онъ былъ Предсѣдателемъ всѣхъ трехъ главныхъ органовъ Высшаго Церковнаго Управленія – Собора, Священнаго Синода и Высшаго Церковнаго Совѣта, что открывало для него возможность широкаго вліянія на всѣ отрасли церковной жизни вообще.
Переходъ отъ старыхъ формъ церковнаго устройства къ новымъ, хотя бы и болѣе совершеннымъ, рѣдко происходитъ безболѣзненно. Глубокія потрясенія, вызванныя революціей въ это время, утрата Церковью не только покровительства Государства, но и всего имущества создавали для нея новыя осложненія и трудности.
И если однако нашъ церковный корабль сохранилъ свою устойчивость въ столь бурное время и благополучно переплылъ всѣ подводные рифы, встрѣчавшіеся на его пути, то этимъ въ значительной степени обязанъ личному характеру своего новаго Кормчаго указаннаго ему свыше.
Патріархъ Тихонъ до его избранія на свой высокій престолъ не принадлежалъ къ тѣмъ яркимъ церковнымъ свѣтиламъ, имена которыхъ невольно обращали на себя общее вниманіе и были извѣстны всей Россіи.
Какъ и почившій Митрополитъ Владиміръ – первый священномученикъ Русской Церкви – онъ не блисталъ внѣшними дарованіями, какія могли бы выдѣлять его изъ ряда другихъ іерарховъ; «вся слава его была внутрь», по слову Псалмопѣвца.
Людей подобнаго типа можно уподобить тѣмъ цѣломудреннымъ цвѣтамъ, которые днемъ при свѣтѣ солнца стыдливо свертываютъ свои лепестки и раскрываются только ночью, какъ бы боясь быть замѣченными чьимъ-либо нескромнымъ взоромъ.
Главною отличительною особенностью духовнаго облика Святѣйшаго Тихона было именно цѣломудріе въ древнемъ употребленіи этого слова, т. е. гармоническая цѣльность духа.
Всѣ основныя душевныя способности – умъ, сердце и воля – находились въ немъ въ строгомъ органическомъ согласіи и единеніи между собою: благодаря этому весь ритмъ его внутренней и внѣшней жизни былъ всегда ясенъ, ровенъ и спокоенъ, что облегчало сотрудничество и всякія другія отношенія съ нимъ и выгодно отражалось на всей его дѣятельности, придавая ей послѣдовательность, систематичность и устойчивость. Главный грѣхъ современной цивилизаціи состоитъ въ томъ, что она разорвала человѣческую душу на части, наполнивъ ее внутренней борьбой и мучительными диссонансами.
Только въ непочатыхъ народныхъ глубинахъ встрѣчаются еще залежи той духовной простоты и цѣльности, какою любовались многіе изъ нашихъ писателей, живописуя намъ народный бытъ. Но тамъ эти свойства носятъ еще непосредственный стихійный характеръ какъ у ребенка, неискушеннаго зломъ. Когда же подобное качество характера мы встрѣчаемъ у людей, достигшихъ высокихъ степеней образованія, живущихъ вполнѣ сознательною жизнью, особенно у стоящихъ на большой высотѣ, искушенныхъ властью и другими соблазнами жизни, хотя бы это было лицо, облеченное духовнымъ саномъ, – оно получаетъ особую цѣну.
Нѣтъ сомнѣнія, что Святѣйшій Патріархъ почерпнулъ эту цѣльность духа изъ родной ему псковской почвы, насыщенной издавна русскимъ народнымъ духомъ, и изъ крѣпкаго быта духовной среды, изъ которой онъ выросъ всѣмъ своимъ нравственнымъ существомъ; но удивительно то, что онъ сумѣлъ пронести ее не только чрезъ всѣ стадіи своей послѣдующей жизни, не утративъ ея даже въ Сѣверной Америкѣ (гдѣ онъ провелъ первые годы своего самостоятельнаго епископскаго служенія), такъ легко обезличивающей людей, и наконецъ вознесъ ее съ собою на высоту Патріаршаго престола, оставшись вѣрнымъ ей до конца своихъ земныхъ дней.
Изъ нея вытекало чувство мѣры, проявлявшееся у него во всемъ, свойство, которое особенно почиталось у іерарховъ въ древности. Григорій Вогословъ вмѣнялъ въ особую заслугу Св. Василію Великому, что «ни одного изъ своихъ добрыхъ качествъ онъ не портилъ неумѣренностью».
Впрочемъ, была только одна присущая Святѣйшему Тихону область духа, гдѣ онъ иногда долженъ былъ бороться съ самимъ собою, чтобы не перейти здѣсь должной границы – это необыкновенная доброта и отзывчивость его сердца. Она излучалась изъ его души помимо его воли, свѣтилась въ его кроткихъ ясныхъ глазахъ, озаряла и какъ бы преображала какимъ то теплымъ, идущимъ изнутри свѣтомъ все его лицо, сіяла въ его постоянно привѣтливой, цѣломудренной улыбкѣ. Это была «любовь, соединенная съ нѣжностью», всегда стремящаяся излиться на другихъ. Ея живительное, ласкающее дыханіе чувствовалъ каждый, кто приближался къ нему. Она не позволяла ему никогда выходить изъ душевнаго равновѣсія. Не только разсердиться, но и сдѣлать строгій видъ стоило ему большихъ усилій. И если онъ случайно огорчалъ кого-либо, то спѣшилъ сейчасъ же седмерицею исправить свою вину. Такъ какъ истинная любовь никогда не превозносится и не гордится, то она естественно питала и воспитывала въ немъ чувство смиренія, клавшее на всѣ его лучшія душевныя качества какой-то матовый отпечатокъ.
Ничто такъ не претило нравственной природѣ Святѣйшаго Тихона, какъ всякое проявленіе духа тщеславія, внѣшняго величія и блеска, столь соблазнительныхъ для людей его положенія. Его какъ бы стѣсняла самая высота его сана, какъ стѣсняетъ иногда людей высокій ростъ, невольно возносящій ихъ надъ окружающими.
Извѣстная доля юродства, которую онъ проявлялъ въ нѣкоторыхъ своихъ словахъ и поступкахъ, вызывалась его скрытымъ желаніемъ возможно умалиться въ чужихъ и собственныхъ глазахъ.
Скромность сказывалась у него вездѣ – и въ его внѣшнихъ манерахъ, и въ складѣ его безыскусственной рѣчи, и въ способѣ обращенія съ людьми, и въ простотѣ его домашняго обихода.
Всѣ эти чисто русскія народныя черты его духовнаго облика увѣнчаны были у него непоколебимой силой вѣры, глубокой преданностью Церкви и горячей любовью къ своей паствѣ, за которую онъ всегда дѣйствительно готовъ былъ положить свою душу. Неудивительно, что Русскій народъ сразу почувствовалъ въ немъ пастыря по сердцу своему, который былъ не только преемникомъ древнихъ первосвятителей, но и носителемъ и хранителемъ ихъ духа. Отъ него повѣяло въ народное сердце ароматомъ Святой Руси.
Хотя по свойственному ему смиренію Святѣйшій Тихонъ не любилъ выказывать своихъ лучшихъ чувствъ во внѣ, но его паства внутреннимъ чувствомъ ощущала всю силу и глубину его пастырской любви. Осиротѣвшіе послѣ паденія царскаго трона русскіе людии увидѣли въ новомъ Патріархѣ своего единственнаго истиннаго печальника и защитника и подлинно какъ къ отцу устремились къ нему со всею силою своей сыновней любви и преданности; волны этихъ народныхъ чувствъ притекали къ нему со всѣхъ концовъ Россіи. Всюду, гдѣ онъ ни появлялся, народъ тѣснился вокругъ него въ огромномъ количествѣ. Храмы, гдѣ онъ служилъ, были переполнены. Его первое посѣщеніе Петрограда превратилось въ настоящее тріумфальное шествіе. Оно привело въ движеніе буквально весь городъ. Экипажъ, въ которомъ онъ ѣхалъ, едва могъ двигаться среди безчисленнаго множества людей разныхъ возрастовъ и положеній, заполнившихъ улицы столицы. Тысячи взоровъ были устремлены на него въ то время, какъ онъ непрестанно на всѣ стороны благословлялъ свою паству. Всѣ заранѣе хотѣли видѣть въ немъ второго Гермогена, образъ котораго невольно возставалъ въ это время въ народной памяти изъ глубины минувшихъ вѣковъ.
Историческая судьба Патріарха Тихона дѣйствительно заставляла сближать его жизнь со страдальческимъ подвигомъ Святѣйшаго Гермогена, но по личному своему характеру онъ напоминалъ гораздо болѣе Святѣйшаго Іова – перваго Патріарха Всероссійскаго, чѣмъ его знаменитаго преемника. Лѣтописцы изображаютъ Святѣйшаго Іова какъ мужа благообразнаго, «украшеннаго благочестіемъ и благочиніемъ», кроткаго нравомъ и мягкосердечнаго, который никого не оскорблялъ и никогда не превозносился своимъ достоинствомъ. Таковъ былъ приблизительно и обликъ Святѣйшаго Тихона.
Кромѣ сходства въ самомъ душевномъ складѣ двухъ русскихъ первоіерарховъ, изъ коихъ одинъ началъ рядъ русскихъ Патріарховъ, а другой призванъ былъ возстановить послѣ двухъсотъ лѣтъ прерванное преемство патріаршей власти, есть нѣчто общее и въ ихъ восхожденіи по іерархической лѣстницѣ и послѣдующей исторической судьбѣ. Тотъ и другой возсѣдали на древней Ростово-Ярославской каѳедрѣ. Оба оказались въ санѣ митрополитовъ московскихъ (хотя, конечно, и съ неодинаковымъ объемомъ власти), что несомнѣнно способствовало избранію ихъ на Патріаршій Престолъ. Обоимъ суждено было стать исповѣдниками Православія и страдальцами за паству свою, но жребій Святѣйшаго Тихона былъ настолько тяжелѣе, насколько первая смута разнилась отъ второй, именуемой русской революціей.
Первое лихолѣтье напоминало скорѣе народный бунтъ – безсмысленный, жестокій и безпощадный, чѣмъ организованное революціонное возстаніе. Его бурное движеніе, какъ волны въ разбушевавшемся океанѣ, проносились только по поверхности русской жизни, не затронувъ глубинъ народной души. Основные религіозные устои и національные идеалы у большинства населенія, даже разложеннаго царившей тогда анархіей, остались непоколебимыми; сами самозванцы понимали это и потому должны были щадить національныя чувства и приспособляться къ нимъ. Между тѣмъ большевицкая власть, какъ только взяла въ свои руки кормило правленія, поставила своею цѣлью произвести полную революцію русскаго народнаго духа, чтобы создать на Руси новаго человѣка по образу, предначертанному Марксомъ и Ленинымъ.
Патріархъ Тихонъ уже при самомъ вступленіи на престолъ оказался предъ лицомъ враждебной ему бунтующей революціонной стихіи. Послѣдняя яростно наступала на него не только, какъ на главу Русской Церкви, стоявшей на пути ея разрушительныхъ стремленій, но и какъ на живое олицетвореніе Русскаго національнаго единства и сѵмволъ древней Святой Руси, воскресавшей въ его лицѣ.
Между тѣмъ ему предстояло еще укрѣпить свой авторитетъ среди извѣстной части духовенства и особенно іерархіи, успѣвшей отвыкнуть отъ Патріаршей власти въ теченіе двухсотлѣтняго Синодальнаго управленія въ нашей Церкви. Никакая поддержка со стороны вѣрующаго народа не была бы достаточна для него, если бы онъ не опирался прежде всего на епископовъ, тѣсно объединявшихся вокругъ него, какъ своего главы и духовнаго Вождя. Новый Патріархъ скоро покорилъ ихъ не столько силой своей власти, сколько нравственнымъ обаяніемъ своей личности, полнымъ отсутствіемъ честолюбія и властолюбія и исключительной чуткостью сердца. Въ его новомъ положеніи требовалось особенно бережное отношеніе къ старымъ заслуженнымъ епископамъ, еще недавно стоявшимъ выше его по своимъ каѳедрамъ и служебнымъ іерархическимъ отличіямъ. То, чего не легко было достигнуть на его мѣстѣ другимъ, то безъ труда удавалось ему благодаря его деликатности и такту, который не напрасно называется «умомъ сердца».
***
Чуждый всякой притязательности, исполненный духа кротости и благожелательства ко всѣмъ, онъ не только умѣлъ смиряться передъ прежними «столпами Церкви», воздавая имъ должное уваженіе и предупреждая ихъ своимъ вниманіемъ, но и вполнѣ по братски обходился съ молодыми епископами, никогда не давая имъ почувствовать своего превосходства передъ ними[1]. Слѣдствіемъ этого явилась полная гармонія отношеній между нимъ и другими епископами: внутри Русской Церкви сами собою такъ установились іерархическія отношенія, какъ это предусмотрѣно въ 34 Апостольскомъ правилѣ. Епископы искренно почитали своего Патріарха «яко Главу» и старались не дѣлать ничего, превышающаго ихъ власть безъ «его разсужденія» и совѣта, какъ и онъ самъ въ свою очередь стремился не предпринимать ничего важнаго въ церковныхъ дѣлахъ «безъ разсужденія всѣхъ». Такъ водворилось то «единомысліе», о которомъ говоритъ въ заключеніе то же правило и какое было особенно необходимо въ дни открывшихся гоненій на Церковь.
Желая стать возможно ближе и доступнѣе для всѣхъ, Патріархъ старался устранять всѣ условности оффиціальнаго этикета при пріемахъ.
Простота его домашняго быта доходила до такихъ предѣловъ, что казалась нѣкоторымъ излишней и даже неудобной въ положеніи Главы Русской Церкви. Его старались убѣдить въ томъ, что отнынѣ онъ лицо историческое – хочетъ ли, не хочетъ онъ этого, что ему необходимо поэтому создать вокругъ себя такую внѣшнюю обстановку, какая соотвѣтствовала бы его высокому сану. Для этого ему нужно было увеличить штатъ служащихъ при немъ лицъ, установить болѣе строгій и оффиціальный порядокъ при пріемахъ, завести нарочитыя записи всѣхъ его служеній, выѣздовъ, произносимыхъ имъ рѣчей и т. д., какъ это мудро дѣлалось въ древней Руси, которая увѣковѣчила для насъ даже списокъ кушаній, подававшихся за патріаршимъ столомъ въ разные дни церковнаго года; при помощи этихъ цѣнныхъ историческихъ документовъ намъ очень легко возстановить нынѣ полную картину дѣятельности и домашней жизни первыхъ Патріарховъ.
Святѣйшій Тихонъ, однако, остался вѣренъ себѣ и своимъ правиламъ блюсти простоту и скромность во всемъ. Онъ ни въ чемъ не измѣнялъ внутренняго строя своей жизни, сравнительно съ тѣмъ временемъ, когда былъ Митрополитомъ Московскимъ и рѣшительно отказался завести у себя даже тронный залъ, существующій у всѣхъ Восточныхъ Патріарховъ.
Послѣдующія обстоятельства нашей церковной жизни показали, что онъ былъ правъ въ своемъ стремленіи упростить свой бытъ: нельзя было Церковному Жениху облекаться въ пышныя одежды въ то время, когда самая Церковь шла на страданія, возвращаясь къ временамъ первохристіанскимъ. Ореолъ величественнаго Князя Церкви могъ быть опасенъ для него и въ томъ отношеніи, что большевики не замедлили бы воспользоваться этимъ для усиленія своей антицерковной пропаганды, между тѣмъ какъ до сихъ поръ они не могли бросить ему никакого укора въ отношеніи его личной жизни. Что же касается вѣрующаго народа, то онъ, видя какъ патріархъ Всероссійскій ѣдетъ для служенія въ храмъ Христа Спасителя на одной лошадкѣ, старался выказать ему сугубое почтеніе и преданность, вспоминая б. м. при этомъ Самаго Спасителя, смиренно шествующаго въ Іерусалимъ на осляти. Надъ нимъ воочію оправдались слова Евангелія: «всякъ смиряяй себѣ, вознесется».
Давно уже авторитетъ Церкви не поднимался на такую высоту, на какую вознесъ его Святѣйшій Патріархъ Тихонъ. Вокругъ него объединилась буквально вся Россія: интеллигенція впервые за много лѣтъ слилась здѣсь съ простымъ народомъ въ единствѣ общихъ національныхъ идеаловъ и чаяній. Патріархъ сталъ знаменіемъ и вождемъ не только для православныхъ русскихъ людей, но сдѣлался своего рода этнархомъ, «человѣкомъ начальнымъ» для всей національной Руси, непріявшей большевизма. Опираясь на Соборъ, въ которомъ участвовали представители всей Русской земли, Патріархъ могъ говорить въ слухъ всего народа со властью, какъ нѣкогда Святитель Гермогенъ.
Его первыя посланія насыщены духомъ и силою этого славнаго адаманта Православія и печальника Русской земли. Въ нихъ онъ не только ободрялъ и утѣшалъ свою паству, страждущую среди постигшихъ ее испытаній, но и безбоязненно обличалъ Совѣтскую власть за преслѣдованіе Церкви, оскверненіе святынь, разрушеніе государства, безсудныя казни, угнетеніе народа и другія совершенныя ею преступленія.
Особеннымъ дерзновеніемъ дышетъ посланіе 19-го января 1919 года, въ которомъ онъ отлучаетъ большевиковъ отъ Св. Причастія и всенародно предаетъ ихъ анаѳемѣ. Здѣсь снова Церковь нашла достойный ея языкъ и заговорила со властью, какъ она вѣщала въ подобныхъ случаяхъ въ древности. Грядущія поколѣнія съ душевнымъ волненіемъ будутъ читать ихъ огненныя строки. Приводимъ здѣсь это посланіе въ наиболѣе существенныхъ его частяхъ.
«Тяжелое время переживаетъ нынѣ Святая Православная Церковь Христова въ Русской землѣ: гоненіе воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся къ тому, чтобы погубить дѣло Христово и вмѣсто любви христіанской всюду сѣять сѣмена злобы, ненависти и братоубійственной брани.
Забыты и попраны заповѣди Христовы о любви къ ближнимъ: ежедневно доходятъ до насъ извѣстія объ ужасныхъ звѣрствахъ и избіеніяхъ, ни въ чемъ неповинныхъ и даже на одрѣ болѣзни лежащихъ людей, виновныхъ только развѣ въ томъ, что честно исполняли свой долгъ гражданскій, что всѣ мысли свои полагали на служеніе благу народному. И все это совершалось не только подъ покровомъ ночной темноты, но и въявь при дневномъ свѣтѣ, съ неслыханной доселѣ дерзостью и безпощадной жестокостью, безъ всякаго суда и съ попраніемъ всякаго права и законности, совершалось въ наши дни во всѣхъ почти городахъ и весяхъ нашей отчизны: и въ столицахъ и на отдаленныхъ окраинахъ (въ Петроградѣ, Москвѣ, Иркутскѣ, Севастополѣ и др.).
Все сіе переполняетъ сердце наше глубокою и болѣзненною скорбью и вынуждаетъ насъ обратиться къ таковымъ извергамъ рода человѣческаго съ грознымъ словомъ обличенія и прещенія по завѣту Св. Апостола: «согрѣшающаго предъ всѣми обличай, да и прочій страхъ имутъ» (1 Тим. V, 20).
Опомнитесь, безумцы, прекратите свои кровавыя расправы. Вѣдь то, что творите Вы не только жестокое дѣло, это поистинѣ дѣло сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому въ жизни будущей, загробной и страшному проклятію въ жизни настоящей, земной. Властью, данной намъ отъ Бога, запрещаемъ Вамъ приступать къ Тайнамъ Христовымъ, анаѳематствуемъ васъ, если вы только носите еще имена христіанскія и хотя по рожденію своему принадлежите къ Церкви Православной.
Заклинаемъ и всѣхъ васъ, вѣрныхъ чадъ Православной Церкви Христовой, не вступать съ таковыми извергами рода человѣческаго въ какое-либо общеніе: «измите злаго отъ васъ самѣхъ» (1 Кор. V, 13)».
Очень знаменательно, что, изготовляя одно изъ своихъ послѣдующихъ посланій, Патріархъ сказалъ близкимъ ему лицамъ: «надо же сказать имъ (т. е. большевикамъ) всю правду. Ужъ если придется пострадать, то по крайней мѣрѣ было бы за что». Очевидно онъ хотѣлъ дать имъ достойный урокъ, котораго бы они не забыли.
Величественные крестные ходы, организованные Святѣйшимъ Тихономъ, особенно въ связи съ чудеснымъ прославленіемъ иконы Святителя Николая надъ т. наз. Никольскими Кремлевскими воротами, ясно показали, какою мощною арміей вѣрующихъ располагаетъ Патріархъ. Почти всѣ шли на нихъ, какъ на исповѣдническій подвигъ, подготовивши себя къ нимъ предварительною исповѣдью и причастіемъ Св. Тайнъ.
Большевицкіе властители не безъ страха смотрѣли съ высоты Кремлевскихъ стѣнъ на непрерывныя волны вѣрующихъ, приливавшія со всѣхъ сторонъ на Красную площадь и не рѣшались противодѣйствовать этой народной стихіи, хотя знали, что она въ душѣ вся настроена противъ нихъ. Они были освѣдомлены о томъ, что среди рабочихъ, было много высоко чтившихъ личность Патріарха Тихона. Послѣдніе не только не скрывали своихъ православныхъ чувствъ, но иногда выражали ихъ въ демонстративной формѣ.
Это показала торжественная поѣздка Святѣйшаго Патріарха въ Богородскъ, одинъ изъ крупныхъ фабричныхъ центровъ Московскаго района, по приглашенію мѣстныхъ рабочихъ. Прибывшая оттуда рабочая делегація почти силою заставила Управленіе Нижегородской дороги дать для Патріарха, сопутствующихъ ему архіереевъ и его свиты отдѣльный вагонъ, какъ это практиковалось въ подобныхъ случаяхъ въ прежнее время.
По прибытіи въ городъ ему была устроена величественная встрѣча.
На другой день – это было воскресенье, Патріархъ совершилъ литургію въ городскомъ соборѣ, сопровождавшуюся крестнымъ ходомъ по главнымъ улицамъ города съ участіемъ всего мѣстнаго духовенства и огромнаго количества народа.
Колокольный звонъ разливался надъ городомъ, яркое солнце и праздничное ликующее настроеніе жителей придавали всему торжеству пасхальный отпечатокъ.
Учитывая силу нравственнаго вліянія Патріарха на Русскій народъ, нѣкоторые общественные дѣятели съ либеральнымъ оттѣнкомъ и даже отчасти наши тогдашніе иностранные союзники хотѣли, чтобы онъ двинулъ народныя массы на открытую вооруженную борьбу съ большевиками. Искушеніе было тѣмъ опаснѣе, что на его сторонѣ была, повидимому, и историческая традиція отъ временъ первой смуты. Но Патріархъ мудро учелъ разницу исторической обстановки[2] и не захотѣлъ взять на себя отвѣтственность за начало междоусобной войны, которую постарались зажечь потомъ сами большевики. Если бы иниціатива ея вышла отъ Церкви, Совѣтская власть не замедлила бы обвинить ее въ томъ, что она первая нарушила миръ, обагривъ свои бѣлыя ризы братскою кровію и тѣмъ б. м. надолго поколебала бы ея авторитетъ въ глазахъ народа.
Патріархъ понялъ, что мученическій вѣнецъ болѣе приличествуетъ Церкви, чѣмъ мечъ, который предлагали ей взять въ свои Руки люди, не имѣвшіе съ нею органической связи и хотѣвшіе использовать ее только, какъ средство для достиженія чисто политической цѣли. Но онъ не переставалъ настойчиво бороться съ безбожной властью духовнымъ оружіемъ, разя ее своими пламенными обличеніями.
Большевики скрежетали на него зубами, но не рѣшались наложить на него свои руки, опасаясь народнаго гнѣва.
Однажды посланъ былъ уже отрядъ т. н. милиціи, чтобы арестовать его, но съ пути отрядъ былъ возвращенъ назадъ. Члены Собора и представители приходовъ образовали изъ себя особую стражу, которая должна была охранять Патріарха въ ночное время.
Однажды рано утромъ келейникъ постучалъ въ его спальню и дрожащимъ голосомъ сообщилъ ему, что пришелъ человѣкъ, чтобы арестовать его. «Скажи ему, сказалъ въ шутливомъ тонѣ Патріархъ, не открывая двери, что я еще не успѣлъ достаточно отдохнуть».
Къ счастью тревога оказалась напрасной, будучи вызвана недоразумѣніемъ.
Революція между тѣмъ продолжала углубляться. Совѣтская власть, столь слабая и неувѣренная въ себѣ въ началѣ, стала замѣтно укрѣпляться. И такъ какъ люди обычно идутъ туда, гдѣ чувствуютъ внѣшнюю силу и успѣхъ, число сторонниковъ совѣтовъ стало увеличиваться и часто за счетъ вѣрующихъ, которые до сихъ поръ сторонились ихъ.
Пользуясь своимъ обычнымъ орудіемъ, явной и особенно скрытной пропагандой, большевики пытались внести разложеніе среди членовъ Собора, что побудило Патріарха поспѣшить съ роспускомъ послѣдняго, который однако не считался закрытымъ.
Послѣ этого положеніе Святѣйшаго Тихона стало значительно тяжелѣе. Соборъ не только оказывалъ ему нравственную поддержку, но былъ для него какъ бы щитомъ, заслонявшимъ его отъ совѣтской власти, которая не могла не считаться съ представителями народа, какъ называли себя соборяне, выступая за дѣло Церкви въ Кремлѣ.
Кромѣ того отнынѣ на него одного переносилась отвѣтственность за судьбу Церкви. Большевики зорко слѣдили за нимъ, ища повода обвинить его въ какомъ нибудь нелегальномъ поступкѣ.
Но Патріархъ былъ однако остороженъ и предусмотрителенъ и старался избѣжать всего, что могло дать поводъ назвать его нарушителемъ закона. Большая точность и аккуратность въ исполненіи всѣхъ формальностей, связанныхъ съ его отвѣтственными обязанностями, предохраняли его отъ лишнихъ столкновеній съ Совѣтской властью. Не взирая на это, послѣдняя оставалась совершенно непримиримой въ отношеніи къ нему и онъ всегда долженъ былъ жить какъ воинъ на полѣ брани, подъ постояннымъ страхомъ неожиданныхъ нападеній со стороны противника.
Единственнымъ утѣшеніемъ для него въ наступившіе страдные дни для Церкви были церковныя службы, которыя онъ совершалъ не только въ праздничные или воскресные дни, но часто и въ будніе, по случаю храмовыхъ праздниковъ или по какимъ-либо другимъ поводамъ въ многочисленныхъ храмахъ Москвы.
Литургіи, которыя онъ служилъ съ большимъ проникновеніемъ, обновляли и укрѣпляли его духовно. Онъ выходилъ изъ храма свѣтлымъ и преображеннымъ сквозь густыя массы народа, радовавшаго и поддерживавшаго его своей искренней любовью.
Для него видимо было пріятно погружаться въ церковную народную стихію, которая тѣмъ охотнѣе притекала на его богослуженія, что у русскихъ людей не оставалось другихъ способовъ и возможностей поддерживать духовное общеніе между собой.
Каждый выѣздъ Патріарха на служеніе былъ торжествомъ Церкви, напоминавшимъ картину незабвенныхъ служеній о. Іоанна Кронштадтскаго.
Было трогательно также видѣть, съ какимъ усердіемъ вѣрующіе заботились объ обезпеченіи матеріальныхъ потребностей своего любимаго Святѣйшаго Отца и прежде всего о снабженіи его пищевыми продуктами, жертвуя для этого, подобно евангельской вдовицѣ, послѣднимъ своимъ достояніемъ.
Въ эти отвѣтственные и смутные дни Патріархъ утѣшалъ, ободрялъ и объединялъ свою паству: паства защищала своего Патріарха и поддерживала его нравственно въ борьбѣ съ врагами Церкви. Пока на послѣднюю нападали только большевики въ лицѣ совѣтской власти и ея агентовъ, Святѣйшій Тихонъ, опираясь на единодушно преданныхъ ему епископовъ и духовенство, могъ безъ особаго труда отражать ихъ удары. Но эта борьба стала для него значительно тяжелѣе съ тѣхъ поръ, какъ внѣшніе враги Церкви нашли себѣ союзниковъ внутри ея самой – въ извѣстной части духовенства, сознательно пріявшей революцію и возмутившейся противъ своего Киріарха. Такова печальная логика всякой революціи.
Будучи апоѳеозомъ[3] человѣка, движимая извнутри богоборческими силами, она по природѣ своей враждебна всякой религіи. Сокрушая все на своемъ пути, она, какъ буря, вторгается и въ нѣдра Церкви и производитъ здѣсь тѣмъ болѣе сильныя и глубокія потрясенія и раздѣленія, чѣмъ болѣе церковный строй основанъ на строгомъ іерархическомъ началѣ и чѣмъ настойчивѣе Церковь зоветъ своихъ членовъ къ миру и единенію и взаимному послушанію въ любви.
Хотя революціонная доктрина заимствовала нѣкоторые изъ своихъ лозунговъ у христіанства, ея исповѣдники никогда не могутъ искренне объединиться съ вѣрующими и особенно со служителями Церкви, посколько сама Церковь есть божественное установленіе на землѣ. Сколько ни пытались иногда служители послѣдней заискивать у революціонныхъ вождей, революціонеры пользуются ихъ услугами только временно, какъ средствомъ для укрѣпленія своего вліянія въ народной средѣ, всегда такъ чуткой къ голосу Церкви, а потомъ разрываютъ этотъ противоестественный союзъ и отбрасываютъ своихъ прежнихъ слугъ, какъ ненужную болѣе вещъ, обрекая ихъ на ряду съ прочимъ духовенствомъ на гоненіе, а нерѣдко даже на смерть.
Исторія великой французской революціи особенно краснорѣчиво показываетъ, что никто не можетъ работать двумъ господамъ, столь несроднымъ между собою. Нельзя одновременно служить Богу и революціи, какъ богоборческому началу.
Римская церковь издавна привыкла приспособляться къ духу времени, связывая съ нимъ свою дѣятельность и вмѣстѣ свою историческую судьбу. Въ этомъ былъ источникъ ея внѣшнихъ успѣховъ и внутренней слабости въ одно и то же время. Когда во Франціи начало опредѣленно выявляться революціонное броженіе, католическое духовенство тотчасъ же поспѣшило примкнуть къ нему въ лицѣ своихъ представителей, призванныхъ къ участію въ собраніи т. н. «Генеральныхъ Штатовъ». Демократически настроенные священники одни изъ первыхъ оказались на сторонѣ новаго движенія, на гребнѣ котораго они надѣялись подняться сами изъ своего прежняго, какъ имъ казалось, униженнаго положенія. Они были не столько захвачены стихійнымъ потокомъ революціи, сколько сами ускоряли ходъ послѣдней, сдѣлавшись ея активными участниками.
Первые, кто присоединился къ третьему сословію изъ двухъ другихъ – духовенства и дворянъ, были три священника изъ Пуату. Ихъ встрѣтили въ залѣ бурею восторговъ. На слѣдующій день сюда явились еще 9, что дало поводъ одному историку съ горечью замѣтить: «это было первымъ шагомъ революціи и, такимъ образомъ, она выходила изъ храмовъ, которые она уничтожитъ» (Мадлэнъ. Французская революція, перев. Штерна, т. I, стр. 79).
Вслѣдъ за священниками пошли по тому же пути епископы и другіе прелаты.
На другой день послѣ взятія Бастиліи архіепископъ Парижскій служитъ торжественный Те Deum въ Notre Dame въ присутствіи 2,000 человѣкъ, украшенныхъ синими и красными «кокардами», и тѣмъ какъ бы благословляетъ побѣду революціи.
Дѣлая послѣдней одну уступку за другой, отказавшись ради уравненія сословій отъ десятины и церковныхъ имуществъ, духовенство напрасно надѣялось умилостивить такимъ путемъ этого Молоха, требовавшаго не только матеріальныхъ, но и человѣческихъ жертвъ: своею уступчивостью оно само подготовляло почву новаго «гражданскаго устройства духовенства», черезъ которое Конвентъ захотѣлъ подчинить себѣ Церковь, ограничивъ надъ нею власть Папы.
Отъ епископовъ и священниковъ потребовали присяги новой власти и когда большинство изъ нихъ, раскаявшись въ своихъ опасныхъ увлеченіяхъ, отказалось отъ нея, ихъ поспѣшили замѣнить другими. Непокорныхъ правительство безжалостно брасало въ тюрьмы, отправляло въ ссылку или осуждало на казнь.
Во время террора множество духовенства, монаховъ и монахинь было послано на гильотину во имя «свободы» для укрѣпленія революціи.
Но рядомъ съ этими невинными жертвами послѣдней мы видимъ значительное число духовныхъ лицъ, которые не задумались отречься ради нея отъ своего сана и посвятить всѣ свои силы на служеніе новому кумиру, съ которымъ они тѣсно связали себя. Ихъ имена неотдѣлимы отъ бурнаго теченія исторіи французской революціи, которую, однако, не всѣмъ изъ нихъ удалось благополучно переплыть. На первомъ мѣстѣ среди церковныхъ отщепенцевъ стоитъ извѣстный Талейранъ, бывшій епископъ Отэнскій, а потомъ выдающійся государственный дѣятель временъ революціи и реставраціи. На его примѣрѣ легко видѣть, какъ глубоко революція развращаетъ людей, особенно тѣхъ, кто связанъ былъ прежде церковной дисциплиной и, порвавши съ ней, не останавливается потомъ на серединѣ.
Человѣкъ, въ одинаковой степени способный, какъ и безнравственный, онъ весь исчерпывается характеристикой, данной ему Мадлэномъ: «это была грязь въ шелковомъ чулкѣ», онъ нащупывалъ почву и еще наканунѣ октябрскихъ дней не выбралъ окончательно своего пути. Послѣ нихъ его выборъ сдѣланъ: такъ какъ революція побѣдила, онъ будетъ засѣдать на лѣвой, предастъ свое сословіе, свою Церковь, своего короля, свою душу, сложитъ свое священническое одѣяніе и всегда съ улыбкой, умѣя не вызывать злобы у тѣхъ, кого предаетъ, будетъ предавать всѣхъ, всегда обаятельный, умѣющій убѣждать, порочный, безчестный и доводящій предательство до геніальности» (ibid. т. I, стр. 140).
Очень много услугъ революціи оказалъ бывшій аббатъ Сіэсъ, сдѣлавшійся ея приверженцемъ и своего рода пророкомъ съ первыхъ дней ея появленія, близко примыкавшій потомъ къ якобинцамъ, сумѣвшій сохранить свое положеніе среди всѣхъ кризисовъ и переворотовъ этой эпохи, пока не сдѣлался однимъ изъ трехъ консуловъ вмѣстѣ съ Наполеономъ.
Во время террора выдвинулся особенно своею жестокостью Ле Бонъ, бывшій священникъ, «заставившій истекать кровью два департамента Камбрэ и Аррасъ» и обагренный этой кровью съ головы до ногъ.
Можно назвать и рядъ другихъ епископовъ и клириковъ, пошедшихъ за колесницею революціи и запятнавшихъ себя множествомъ постыдныхъ и преступныхъ дѣяній, которыя невольно отбрасывали тѣнь на всю Церковь.
Иначе сложились отношенія Церкви и духовенства и революціи въ Россіи.
Русская Церковь всегда помнила, что Царство Христово не отъ міра сего, и потому никогда не искушалась похотью мірской власти. Она принимала живое, дѣятельное участіе въ государственномъ строительствѣ, когда Русская земля собиралась во-едино; поддерживала верховную власть тогда, когда она не твердо еще стояла на собственныхъ ногахъ; отчасти замѣняла ее черезъ своихъ первосвятителей, когда она прерывалась, но затѣмъ спѣшила отрясти прахъ земли отъ ногъ своихъ и снова уходила внутрь себя, въ сферу чисто своего религіознаго служенія Богу и вѣчному спасенію людей.
Патріархъ Тихонъ, какъ мы видѣли, самымъ ходомъ историческихъ событій вознесенъ былъ на высоту народнаго вождя.
Идея верховной власти, не находя себѣ послѣ паденія Царскаго трона законнаго воплощенія, могла обрѣсти въ немъ своего временнаго блюстителя, но то, что было такъ естественно въ древней Святой Руси, было опасно въ эпоху революціоннаго распада Русскаго народа и открытаго гоненія на Церковь.
Его личное смиреніе, выразившееся въ полномъ отсутствіи властолюбія и честолюбія, также не располагало его къ политическимъ выступленіямъ. Онъ хотѣлъ остаться только Первосвященникомъ и Пророкомъ своего народа, но не стремился стать подобнымъ Судьямъ Израильскимъ въ то время, когда на Руси не стало Царя и каждый дѣлалъ, что хотѣлъ.
Онъ зналъ, что малѣйшее покушеніе съ его стороны хотя бы временно перейти грань между Божіимъ и кесаревымъ не замедлитъ поставить его въ кровавое столкновеніе съ Совѣтами, столь ревнивыми къ своей власти, и повредитъ ему въ осуществленіи своихъ чисто церковныхъ правъ и обязанностей. Его главной задачей было сохранить въ эту смутную пору всеобщаго шатанія и нравственнаго разложенія чистоту вѣры, единство и авторитетъ Церкви, что было такъ важно для духовнаго укрѣпленія Русскаго народа и для сохраненія его національнаго облика.
Отдѣленіе Церкви отъ государства давало ему тѣ преимущества, какихъ не имѣла Католическая Церковь во Франціи въ періодъ революціи. Продолжая быть связанной съ государствомъ уже безрелигіознымъ, Римская Церковь въ этой странѣ, не взирая на всѣ принесенныя ею жертвы въ пользу революціи, сдѣлалась сама жертвой послѣдней, навязавшей ей свою волю въ ея внутреннемъ управленіи и обратившей ее въ орудіе для достиженія собственныхъ цѣлей.
Въ противоположность ей Русская Церковь жила обособленною отъ безбожной власти жизнью и представляла собою особый міръ, управляющійся внутри по своимъ собственнымъ законамъ.
Чѣмъ независимѣе была она, чѣмъ меньше она ожидала покровительства или какихъ-либо вообще земныхъ благъ отъ государства, тѣмъ свободнѣе она могла судить послѣднее за всѣ злодѣянія Совѣтской власти. Проявленіемъ такого суда была уже торжественно отслуженная Святѣйшимъ Тихономъ панихида по убіенномъ Государѣ Императорѣ Николаѣ II и всей Царской Семьѣ 8-го іюля 1918 г. въ Казанскомъ соборѣ въ Москвѣ послѣ крестнаго хода, когда онъ открыто назвалъ большевиковъ цареубійцами.
Въ своемъ историческомъ посланіи отъ 28 октября 1918 г., пріуроченномъ къ первой годовщинѣ революціи, Святѣйшій Патріархъ обратился съ грознымъ обличеніемъ прямо къ Совѣту Народныхъ Комиссаровъ, исходя изъ словъ Евангелія: «всѣ, взявшіе мечъ, мечомъ погибнутъ».
Перечисливъ всѣ содѣянныя ими преступленія за годъ пребыванія у власти – убійства, грабежи народнаго достоянія, попранія свободы и особенно свободы въ дѣлахъ вѣры, онъ призываетъ ихъ къ покаянію и прекращенію вражды и междоусобной брани, чтобы дать народу «желанный и заслуженный имъ отдыхъ». А иначе, говоритъ онъ въ заключеніе, «взыщется отъ васъ всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лук. XI, 51) и отъ меча погибнете сами вы, взявшіе мечъ» (Матѳ. XXVI, 52).
Не забудемъ, что это посланіе распространялось въ Москвѣ открыто въ печатномъ видѣ. Въ нашей исторіи немного можно указать примѣровъ, когда Церковь устами своего Первоіерарха такъ дерзновенно и всенародно износила бы рядъ суровыхъ обвиненій носителямъ государственной власти.
«Мы знаемъ», говоритъ Патріархъ, – и здѣсь мы слышимъ какъ бы языкъ св. Филиппа, – «что наши обличенія вызовутъ въ васъ только злобу и негодованіе и что вы будете искать въ нихъ лишь повода для обвиненія насъ въ противленіи власти. Но чѣмъ выше будетъ подниматься «столпъ злобы» вашей, тѣмъ вѣрнѣйшимъ будетъ то свидѣтельствомъ справедливости нашихъ обвиненій».
Не будучи въ состояніи побороть Церковь внѣшнею силою, большевики стали стремиться разложить ее изнутри, дѣйствуя по древнему правилу: divide et impera[4]. Въ рядахъ духовенства нашлись лица, воспріявшія духъ революціи, которыя сами поспѣшили пойти имъ навстрѣчу.
Это были т. наз. живоцерковники и обновленцы, считавшіе революцію всеобъемлющимъ началомъ жизни и стремившіеся къ полному «обновленію» Церкви и особенно къ переустройству ея управленія на демократическихъ началахъ.
Кто входилъ въ составъ этихъ реформаторовъ, присвоившихъ себѣ общее наименованіе «обновленцевъ»?
Тутъ были нѣкоторые либеральные епископы и священники, еще въ 1905 г. заявлявшіе себя сторонниками радикальныхъ преобразованій въ Церкви; священно и церковно-служители, понесшіе на себѣ справедливую кару закона и амнистированные революціей, т. наз. «соціалъ-діакона» и «соціалъ-псаломщики», домогавшіеся уравненія со священниками не только въ доходахъ, но и административныхъ правахъ; тщеславные честолюбцы, искавшіе себѣ легкаго возвышенія на служебной лѣстницѣ; безудержные анархисты, ненавидѣвшіе всякую власть и всякую дисциплину, или просто искатели приключеній, безпринципные и легкомысленные люди, которыхъ всякая общественная смута, подобно взбаломученному морю, выбрасываетъ со своего дна на поверхность. Ниспадая со ступени на ступень, многіе изъ нихъ дошли до крайне глубокаго духовнаго растлѣнія. Церковь въ лицѣ Патріарха сейчасъ же поспѣшила отдѣлить ихъ отъ себя путемъ законнаго каноническаго отлученія и тѣмъ спасла свой организмъ отъ дальнѣйшаго зараженія революціоннымъ ядомъ.
Послѣ этого они превратились въ особую секту, ненавидимую народомъ, открыто называвшимъ ихъ Іудами-предателями.
Знала должную цѣну этимъ отщепенцамъ и совѣтская власть, глубоко презиравшая ихъ, не взирая на ихъ ласкательство передъ нею, и пользовавшаяся ими только какъ орудіемъ для поднятія смуты внутри самой Церкви.
Главными организаторами и вождями этого движенія были епископъ Антонинъ (б. викарій Петроградской епархіи), архіепископъ Евдокимъ (С.-Американскій и потомъ Нижегородскій) – оба показавшіе свое лицо еще въ 1905 г., и епископъ Леонидъ, протоіереи А. Введенскій и В. Красницкій. Ими была создана т. наз. «Живая церковь» и «Союзъ общинъ древне-апостольской церкви», слившейся вмѣстѣ съ Союзомъ Возрожденія на т. наз. ІІ-мъ «Всероссійскомъ Соборѣ» (?) въ апрѣлѣ 1923 г. въ одну церковную организацію, возглавленную сначала «Высшимъ Совѣтомъ Россійской Церкви», а потомъ «Священнымъ Синодомъ Россійской Православной Церкви».
Влившіяся въ нее разныя обновленческія группы не вполнѣ совпадали между собою по своимъ реформаціоннымъ программамъ, но ихъ объединяло «искреннее признаніе соціальной революціи», которой они придавали міровое мессіанское значеніе, какъ осуществлявшей якобы Христовы завѣты на землѣ государственными средствами, и вражда противъ Патріарха, котораго на этомъ мнимомъ «Соборѣ» обновленцы рѣшили объявить лишеннымъ сана и званія Патріарха и даже монашества за то, что онъ «направилъ всю силу своего моральнаго и церковнаго авторитета на ниспроверженіе существующаго гражданскаго и общественнаго строя жизни». Замѣчательно, что для обоснованія своего рѣшенія «Соборъ» не привелъ ни одного церковнаго правила, считая, очевидно, это излишнимъ.
Въ это время Патріархъ уже находился въ тюрьмѣ и числился состоящимъ подъ судомъ за противодѣйствіе распоряженію совѣтскаго правительства объ изъятіи церковныхъ цѣнностей на помощь голодающимъ, хотя онъ самъ приглашалъ духовенство и вѣрующихъ къ пожертвованіямъ на борьбу съ этимъ народнымъ бѣдствіемъ и высказался только противъ выдачи большевикамъ освященныхъ предметовъ, бывшихъ въ богослужебномъ употребленіи.
Вынося свой столь жестокій, какъ и совершенно незаконный антиканоническій приговоръ надъ Патріархомъ, обновленческій соборъ здѣсь несомнѣнно угождалъ желаніямъ большевиковъ, пытавшихся найти въ немъ точку опоры для своего суда надъ главою Русской Церкви. Онъ едва-ли могъ избѣжать смертной казни, если бы въ защиту его не выступилъ тогда не только русскій народъ, но и почти весь христіанскій міръ. Большевицкая власть была вынуждена уступить этому двойному давленію: Святѣйшій Тихонъ былъ освобожденъ отъ суда и выпущенъ на свободу къ большому огорченію обновленцевъ, стремившихся узурпировать его власть.
Не признавъ никакой канонической силы за осудившимъ его «соборомъ», Патріархъ снова принялъ бразды правленія и быстро собралъ вокругъ себя свою паству, которая въ значительной степени была расхищена во время его заключенія этими хищными волками. За нимъ, какъ за своимъ испытаннымъ пастыремъ, снова устремился православный народъ, этотъ исконный «хранитель благочестія». Но враги его не хотѣли сложить своего оружія и попытались обратиться за поддержкой къ другимъ православнымъ восточнымъ церквамъ. Обновленцы домогались получить отъ нихъ подтвержденіе своего осужденія, произнесеннаго надъ Патріархомъ Тихономъ, и признанія созданнаго ими Священнаго Синода, какъ единственнаго законнаго органа высшей церковной власти въ Россіи.
Вселенскій Престолъ, сначала защищавшій Святѣйшаго Тихона, отказавшись отъ участія въ судѣ надъ нимъ и даже объявивъ его устами Патріарха Мелетія «исповѣдникомъ», потомъ, какъ извѣстно, настолько измѣнилъ свою политику въ отношеніи Русской Церкви, что Патріархъ Григорій VII вмѣстѣ со Священнымъ Синодомъ рѣшилъ послать нарочитую комиссію «для изученія теченій Русской церковности и происходящихъ разногласій и раздѣленій». Въ инструкціи, данной этой комиссіи, выражено пожеланіе Константинопольскаго Патріарха, чтобы Патріархъ Всероссійскій Тихонъ «ради единенія расколовшихся и ради паствы пожертвовалъ собою, немедленно удалившись отъ управленія Церковью, какъ подобаетъ истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасеніи многихъ, и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, патріаршество, какъ родившееся во всецѣло ненормальныхъ обстоятельствахъ въ началѣ гражданской войны и какъ считающееся значительнымъ препятствіемъ къ возстановленію мира и единенія».
Святѣйшій Тихонъ достойно отвѣтилъ на этотъ незаконный актъ главы Константинопольской Церкви. Въ грамотѣ, посланной имъ Патріарху Григорію VII, онъ разъясняетъ ему всю неканоничность и небратолюбіе его образа дѣйствій, основаннаго на одностороннемъ и пристрастномъ освѣщеніи дѣла со стороны церковныхъ раскольниковъ-обновленцевъ. Его удаленіе отъ власти «не только не умиротворило бы св. Церковь, но породило бы новую смуту, принесло бы новыя скорби и безъ того многострадальнымъ вѣрнымъ ему архипастырямъ и пастырямъ».
«Не честолюбіе или властолюбіе, – пишетъ онъ, – заставило насъ снова взять крестъ патріаршаго служенія, а сознаніе своего долга, подчиненіе волѣ Божіей и голосъ вѣрнаго Православію и Церкви епископата». Эти послѣднія слова были столь же искренни, какъ и справедливы по существу.
Если патріаршее служеніе всегда было крестомъ, то никогда на протяженіи всей нашей исторіи этотъ крестъ не былъ для главы Русской Церкви столь тяжелымъ, какъ въ революціонные годы, когда глубоко былъ потрясенъ весь внутренній порядокъ въ Россіи и вмѣстѣ съ тѣмъ поколеблено и международное положеніе ея, съ которымъ было тѣсно связано и положеніе Русской Церкви въ ряду другихъ восточныхъ Церквей.
Замѣчательно, что трудности для русскихъ первоіерарховъ усилились именно съ тѣхъ поръ, какъ они вознесены были на высоту патріаршаго достоинства. Промыслу Божію угодно было, чтобы уже первый Всероссійскій Патріархъ Іовъ подвергся гоненію отъ Лжедимитрія и примкнувшихъ къ нему русскихъ измѣнниковъ. Еще болѣе тяжелымъ былъ исповѣдническій путь Святителя Гермогена, вынесшаго лютую брань съ послѣдующими самозванцами, съ русскими «ворами» и предателями Отечества и особенно съ фанатическими поляками-католиками, опиравшимися на послѣднихъ.
Что же касается положенія Святѣйшаго Тихона, то оно было гораздо сложнѣе и часто несомнѣнно мучительнѣе судьбы двухъ его славныхъ предшественниковъ. Онъ долженъ былъ терпѣть бѣды подлинно со всѣхъ сторонъ: и отъ безпощадной богоборческой власти, готовой ежеминутно растерзать его, и отъ коварныхъ «лжебратій» – обновленцевъ и украинцевъ, безжалостно раздиравшихъ хитонъ Русской Церкви, и отъ нѣкоторыхъ восточныхъ церквей, – напримѣръ, Румынской, отторгшей отъ него Бессарабію, и особенно отъ Вселенскаго Престола, воспользовавшагося ослабленіемъ Русской Церкви, чтобы расширить за ея счетъ предѣлы своей юрисдикціи и даже подчинить ее самую своему суду и верховному надзору.
Онъ остался почти одинокъ, когда большинство вѣрныхъ ему епископовъ отправлено было въ тюрьмы или ссылку. Всецѣло преданные ему зарубежные епископы во главѣ съ Блаженнѣйшимъ Митрополитомъ Антоніемъ, неоднократно выступавшіе съ ходатайствами объ оказаніи ему защиты предъ представителями другихъ Восточныхъ Церквей и инославныхъ исповѣданій, а иногда и главами иностранныхъ государствъ, не могли оказать ему никакой существенной помощи. Глубоко сочувствовали ему и страждущей Русской Церкви искренніе друзья послѣдней Патріархъ Антіохійскій Григорій VI и Патріархъ Сербскій Димитрій, но также не въ состояніи были оказать ему никакой поддержки, кромѣ чисто нравственной.
Неудивительно, что Патріархъ Тихонъ иногда, – ибо онъ тоже былъ человѣкъ, – какъ бы изнемогалъ подъ тяжестью лежавшей на немъ отвѣтственности.
Каждая смута имѣетъ то свойство, что колеблетъ почву подъ нашими ногами, сдвигая всю жизнь съ ея основъ. Она способна замутить нравственное сознаніе и самый здравый смыслъ человѣческаго общества.
Мысль, кажущаяся очевидной въ обычное время, теряетъ въ революціонномъ чаду ясность своихъ очертаній. Добро и зло, истина и ложь смѣшиваются вмѣстѣ, какъ это бываетъ съ предметами, окутанными туманомъ. Между тѣмъ, кипящая, полная неожиданностей жизнь не оставляетъ времени для размышленій, требуя быстрыхъ рѣшеній отъ тѣхъ, кто держитъ въ своихъ рукахъ общественное кормило. Отъ постоянной бдительности, крайняго физическаго и духовнаго напряженія они, естественно, могутъ почувствовать утомленіе, выражающееся въ неувѣренности или неустойчивости ихъ дѣйствій. Можно ли строго винить ихъ за это зло? Такъ кормчій, ведущій корабль сквозь подводныя скалы и борющійся съ противнымъ вѣтромъ, можетъ сдѣлать невольно невѣрное движеніе рулемъ. Кто рѣшится вмѣнить ему это въ преступленіе?
Въ свое время много писалось о т. наз. покаянномъ посланіи Святѣйшаго Тихона, въ коемъ онъ заявилъ себя «не врагомъ» совѣтской власти. Происхожденіе этого документа, предшествовавшаго освобожденію его изъ тюрьмы, до сихъ поръ покрыто тайной[5]. Трудно допустить, чтобы Патріархъ-Исповѣдникъ подписалъ его вполнѣ свободнымъ рѣшеніемъ своей воли. Вся его предшествующая и послѣдующая дѣятельность говоритъ за то, что такой актъ могъ быть вырванъ у него подъ вліяніемъ террора, тяготѣвшаго надъ нимъ въ то время.
Отдѣленный отъ всего міра, не имѣя точныхъ свѣдѣній относительно истиннаго состоянія Церкви, онъ, естественно, могъ искать путей для спасенія не себя лично, а своей паствы, боясь, что она будетъ совершенно расхищена и поглощена обновленцами; этимъ легко могли воспользоваться въ своихъ видахъ совѣтскія власти, предложивъ ему подписать заранѣе составленное для него заявленіе. Съ другой стороны, какъ опредѣленно говорили объ этомъ въ то время, онъ хотѣлъ такимъ образомъ избавить отъ казни многихъ священниковъ, осужденныхъ на смерть въ связи съ декретомъ объ изъятіи церковныхъ цѣнностей.
Мысль объ угрожавшей имъ участи тѣмъ болѣе угнетала его, что онъ считалъ себя лично отвѣтственнымъ за осужденное духовенство, которое исполняло его распоряженіе, отказываясь выдать большевикамъ освященные предметы.
Вынудивъ у Патріарха хотя бы формальное признаніе совѣтской власти, большевики хотѣли одновременно поднять значеніе послѣдней во мнѣніи населенія и унизить самаго Патріарха въ глазахъ вѣрующихъ, привыкшихъ видѣть въ немъ мужественнаго, стойкаго и неподкупнаго блюстителя Православія. Но они ошиблись въ своихъ расчетахъ. Народъ вѣрилъ своему Патріарху и своему внутреннему чувству больше, чѣмъ людямъ съ сожженной совѣстью. Онъ былъ убѣжденъ, что Святѣйшій Тихонъ внутренне въ своей архипастырской совѣсти никогда не могъ имѣть ничего общаго со слугами сатаны и если онъ по тѣмъ или другимъ обстоятельствамъ и подписалъ вышеуказанное заявленіе, то «чернила не замарали его души» (какъ сказалъ Григорій Богословъ нѣкогда о своемъ отцѣ, епископѣ Григоріи, по простотѣ подписавшемъ полуаріанскій сѵмволъ). Преобладающее большинство епископовъ и прочаго духовенства осталось вѣрнымъ своему Первоіерарху, отшедшіе возвратились вновь и только немногіе (въ томъ числѣ епископъ Волоколамскій Ѳеодоръ[6]) соблазнились его заявленіемъ и временно отдалились отъ него.
По существу отношеніе Патріарха къ совѣтской власти не измѣнилось и послѣ опубликованія этого акта большевики не могли не почувствовать, что онъ по-прежнему не съ ними, и потому продолжали зорко и подозрительно слѣдить за нимъ; не рѣшаясь снова налагать своихъ рукъ на него самаго, они отнимали у него лучшихъ сотрудниковъ, лишая ихъ свободы или отправляя въ отдаленныя ссылки.
Въ то же время они всячески поддерживали противъ него дѣятельность обновленцевъ, что, однако, не помогало, а скорѣе вредило послѣднимъ.
Въ этой напряженной борьбѣ и угасъ великій свѣтильникъ. Кончина его, послѣдовавшая неожиданно для всѣхъ въ лѣчебницѣ Бакунина, обвѣяна до сихъ поръ неразгаданной тайной. Если она не была насильственной, то во всякомъ случаѣ была страдальческой[7]. О немъ можно сказать словами апостола, что «онъ умиралъ по вся дни» въ послѣдніе годы своей жизни. Народъ, оставшійся вѣрнымъ ему до конца, увидѣлъ въ немъ истиннаго Исповѣдника Православія и выразилъ это особенно въ день его погребенія, явившійся новымъ торжествомъ его надъ его врагами.
Зрѣлище величественной народной скорби, собравшей къ его гробу неисчислимое количество вѣрующихъ, воочію показало, какъ высоко они чтили своего любимаго Первосвятителя и Печальника. Его могила стала потомъ всенародной святыней, его имя – священнымъ завѣтомъ для его паствы и для пастырей. Только тѣ іерархи, которые были близки по духу почившему Патріарху и являлись его ближайшими сподвижниками при жизни, привлекали къ себѣ русскихъ православныхъ людей и послѣ его ухода. «Тихоновская Церковь» стала навсегда для нихъ истинно спасающею, мѣриломъ чистой, неповрежденной вѣры и знаменемъ канонической правды.
Исторія еще не успѣла произнести надъ Патріархомъ Тихономъ и его дѣятельностью своей окончательной оцѣнки, но судъ православной народной совѣсти предрѣшилъ ее заранѣе.
Тѣмъ, кто дерзнулъ бы зазирать его въ недостаткѣ послѣдовательности въ отношеніи большевицкой власти, мы напомнимъ томъ, что это вопросъ скорѣе практической цѣлесообразности или икономіи, чѣмъ дѣло вѣры или нравственной правды. Принципіально Патріархъ всегда осуждалъ большевизмъ, какъ явленіе безбожное и безнравственное, но практически былъ вынужденъ ослабить открытую борьбу съ совѣтской властью, чтобы не подвергать большей опасности Церковь. Такъ и св. Тарасій, Патріархъ Цареградскій, считалъ за лучшее до времени не обличать иконоборцевъ, дабы еще болѣе не раздражать ихъ противъ Церкви. И святитель Филиппъ вынужденъ былъ временно мириться съ опричиной, надѣясь тѣмъ умягчить сердце Грознаго царя. И Церковь не осудила ихъ за это. Она снисходила иногда даже къ догматическимъ неточностямъ нѣкоторыхъ своихъ отцовъ и учителей, если они возникали подъ вліяніемъ какихъ-либо особыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ и не переходили въ сознательное и упорное сопротивленіе истинѣ. Здѣсь умѣстно вспомнить слова знаменитаго Патріарха Фотія, обращенныя къ Аквилейскому архіепископу, которыми мы и закончимъ свой краткій очеркъ, похищенный Святѣйшему Тихону:
«Мало ли затруднительныхъ положеній, которыя вынуждали многихъ отцовъ частью неточно выражаться, частью говорить въ примѣненіи къ обстоятельствамъ [при нападеніи враговъ]; а иное по человѣческому невѣденію, которому подлежали и они... Если же иные и говорили неточно или по неизвѣстной для нас причинѣ [даже уклонялись отъ пути] но исслѣдованій не было и никто не вызывалъ ихъ къ дознанію истины: [мы оставляемъ ихъ въ числѣ Отцовъ такъ же, как бы и не говорили они того]; оставляемъ частью [за знаменитость ихъ жизни и славу добродѣтелей], частью за [непорочность ихъ въ прочихъ отношеніяхъ], но не слѣдуемъ тѣмъ словамъ ихъ, гдѣ погрѣшили они» (Филаретъ, архіеп. Историческое ученіе объ отцахъ Церкви. Т. 1. СПб., 1859. С 18).
Это мудрое отеческое правило должно быть приложено въ качествѣ нравственнаго мѣрила и въ отношеніи къ Святѣйшему Патріарху Тихону.
За «знаменитость его жизни», за «славу его добродѣтелей», за апостольское дерзновеніе, съ какимъ онъ обличалъ безуміе и жестокость большевиковъ, находясь всегда въ рукахъ своихъ враговъ, за исповѣдническую ревность о Православной Церкви, которую онъ сохранилъ, какъ непорочную Невѣсту Христову среди яростныхъ волнъ богопротивной злобы, обуревавшей ее со всѣхъ сторонъ, за то, что он не устрашился взять крестъ патріаршаго служенія въ столь бурное и опасное время и мужественно и терпѣливо донесъ его до конца, принося себя ежечасно въ жертву за врученный ему народъ Божій, за все это онъ долженъ быть увѣнчанъ похвалами, независимо отъ того, что написано или подписано имъ въ минуту искушенія; хотя бы эти слова и соблазнили нѣкоторыхъ изъ малыхъ сихъ, они не могутъ быть вмѣнены ему въ тяжкую вину, потому что вышли изъ подъ его пера, но не изъ его сердца, – въ состояніи душевной борьбы и тревоги и съ избыткомъ были искуплены свидѣтельствомъ его остальной жизни.
Пробывъ 7½ лѣтъ въ непрерывныхъ трудахъ и страданіяхъ на престолѣ Святителя Петра и Патріарха Гермогена и идя въ своемъ служеніи по ихъ стопамъ, онъ подлинно исполнилъ лѣта долга.
Его славное имя является лучшимъ оправданіемъ и украшеніемъ для нашей Церкви въ эту смутную эпоху и, торжествуя надъ временемъ, оно будетъ сіять въ вѣкахъ наряду съ именами великихъ подвижниковъ и борцовъ за Православіе и безсмертныхъ строителей и печальниковъ Русской земли, которыхъ Господь воздвигалъ на свѣщницѣ Русской Церкви въ наиболѣе мрачныя и тяжкія времена нашей исторіи.
☦Митрополитъ Анастасій.
«Православная Жизнь». 1950. № 4. С. 12-35.
[1] Вотъ мелкая, но краснорѣчивая картина, характеризующая его отношеніе къ своимъ собратьямъ. На Троицкомъ Митрополичьемъ Подворьи еще до его ибранія на Патріаршій Престолъ жили, какъ его гости, первенствующій среди Русскихъ іерарховъ Митрополитъ Кіевскій Владиміръ [Богоявленский – ред.], Архіепископъ Агаѳангелъ [Преображенский – ред.], Архіепископъ Арсеній [Стадницкий – ред.] и я [автор статьи – ред.]. Митрополиту Владиміру предоставлена была лучшая комната Митрополичьихъ покоевъ, которую занималъ нѣкогда онъ самъ, будучи на Московской каѳедрѣ. За столомъ онъ занималъ по настоянію самого хозяина первое мѣсто. Сдѣлавшись Патріархомъ, Святѣйшій Тихонъ ни за что не холетъ измѣнить установленнаго порядка въ его домѣ, сохранивъ за Митрополитомъ Владиміромъ всѣ прежнія преимущества до предсѣдательства на трапезѣ включительно.
[2] Патріархъ Гермогенъ призывалъ русскихъ людей покаяться и объединиться, чтобы освободить Москву отъ внѣшнихъ враговъ, поляковъ, захватившихъ ее и угрожавшихъ поработить и окатоличить Русскій народ.
[3] Апофеоз (др.-греч. ἀποθεόσις) – обожествление, прославление, возвеличение какого-либо лица, события, явления. – ред.
[4] Разделяй и властвуй (лат. divide et impera) – принцип государственной власти, к которому часто прибегают правительства государств, состоящих из разнородных частей, и, согласно которому, лучший метод управления таким государством – разжигание и использование вражды между его частями. – ред.
[5] Что касается его «завѣщанія», то обстановка, въ которой оно возникло, и самая неожиданность его появленія возбуждаетъ еще болѣе сомнѣній въ его подлинности.
[6] Новосященномученик Феодор (Поздеевский), apxиеп. Волоколамский (†1937 г.). – ред.
[7] С открытием советских архивов в начале 90 годов XX в. стало известно о мученической кончине митрополитов Петра Крутицкого и Кирилла Казанского. Также стали известны свидетельства о том что Патриарх Тихон был отравлен агентами ГПУ, а не скончался естественной смертью. Исходя из этого определением Архиерейского Собора РПЦЗ от 28 июня/11 июля 1994 г. (Протокол № 7), было решено именовать Святителей Тихона, Петра Крутицкого и Кирилла Казанского не Исповедниками, а Священномучениками. – ред.