Священникъ Петръ Колосовскій – О кротости (Поученіе въ недѣлю Ваій).
«Радуйся зѣло дщи Сіоня, проповѣдуй дщи Іерусалимля: се, царь твой грядетъ тебѣ праведенъ, спасаяй, той кротокъ и всѣдъ на подъяремника и жребца юна» (Зах 9, 9).
Этими словами пророкъ Захарія предсказалъ торжественный входъ въ Іерусалимъ Господа нашего Іисуса Христа, представляя его во образѣ кроткаго Царя, возсѣдящаго на жребяти осли. По истинѣ Спаситель нашъ былъ «кротокъ и смиренъ сердцемъ» (Мѳ. 11, 29). Вся земная жизнь Его была непрерывнымъ свидѣтельствомъ Его кротости, смиренія, послушанія волѣ Божіей. Изъ послушанія волѣ Божіей Единородный Сынъ Божій смирилъ Себя, нисшедши на землю во образѣ человѣка. Родившись отъ Пресвятыя Дѣвы Маріи въ величайшей бѣдности, Спаситель міра окружилъ Себя учениками изъ простого класса народа, преподалъ Свое спасительное ученіе, явилъ силъ чудесъ, словомъ, сдѣлалъ все необходимое для того, чтобы люди узнали въ Немъ своего обѣтованнаго Мессію.
Но, не смотря на всѣ Свои благодѣянія, Онъ встрѣтилъ неблагодарность, которую съ поразительною кротостію претерпѣлъ до конца. Слѣпые вожди народа іудейскаго, привыкшіе представлять Своего Мессію царемъ грознымъ, имѣющимъ покорить Своей власти всѣ народы земли, никакъ не могли согласить съ понятіями своими жизнь и поступки Іисуса, сына простого плотника изъ Назарета и не хотѣли признать Мессіею Того, Кто жилъ и дѣйствовалъ, хотя и необыкновеннымъ образомъ, но въ то-же время нисколько несогласно съ достоинствомъ царя, какимъ они себя представляли Мессію. Когда-же простой народъ, пораженный ученіемъ, а въ особенности чудесами Великаго Пророка, готовъ былъ провозгласить Его своимъ Мессіей, то ослѣпленные вожди рѣшились убить Івсуса Наворея. Спаситель зналъ объ этомъ рѣшеніи и употребилъ послѣднее средство для вразумленія ослѣпленныхъ. Снисходя къ чувственнымъ представленіямъ ихъ, Онъ являетъ Себя царемъ собранному въ Іерусалимѣ народу; но въ то-же время, возводя ихъ понятія отъ чувственнаго къ духовному, является не царемъ-завоевателемъ, но царемъ міра и кротости, возсѣдая для этого на жребяти осли[1]. Избѣгая пышности въѣздовъ восточныхъ царей, Спаситель при Своемъ торжественномъ входѣ въ Іерусалимъ употребляетъ кроткое, мирное домашнее животное и тѣмъ показываетъ, что истинное величіе Его царства заключается не во внѣшней силѣ и могуществѣ, а въ силѣ внутренней, выражающейся, главнымъ образомъ, въ кротости. Іудеи не хотѣли понять этого; да послужитъ по крайней мѣрѣ для насъ воспоминаемое событіе урокомъ той истины, что величіе всякаго члена царства Христова заключается въ кротости.
Съ перваго взгляда представляется, будто кротость не можетъ быть совмѣстима съ силою и величіемъ духа; кажется, будто вѣра христіанская, призывая къ кротости, подавляетъ въ насъ сознаніе собственнаго достоинства и величія, унижаетъ разумъ, превозноситъ посредственность и ограниченность. Да будутъ далеки отъ васъ подобныя мысли! Развѣ мы мало видимъ примѣровъ, что посредственность и ограниченностъ не производятъ кротости? Напротивъ очень часто онѣ порождаютъ гордость. Кротость христіанскую никакъ нельзя сравнивать съ вынужденною безотвѣтностью и безропотностью и считать ее безсиліемъ души, вялостью характера. Кротость христіанская это – высокая добродѣтель, подвигъ самоограниченія, сдержанности, слѣдовательно, проявленіе силы духа, стремящагося къ совершенству. Кротость проявляется у человѣка, когда онъ, сознавая полноту душевныхъ силъ, не раздражается, не увлекается ни гордостью, ни гнѣвомъ, ни ропотомъ, но старается обуздывать себя и смирять во имя любви къ Богу и ближнимъ. Достаточно поближе присмотрѣться къ нашимъ житейскимъ отношеніямъ, чтобы убѣдиться въ великомъ значеніи кротости. Кто отказываетъ въ любви человѣку истинно кроткому? Кого любитъ даже гордый. Гордый не любитъ гордаго, но даже и самъ гордый болѣе располагается въ пользу кроткаго, невольно питая къ нему уваженіе. Кто-же изъ этихъ двоихъ выше? Не тотъ-ли, который, смиряясь, кротостью пріобрѣтаетъ всеобщую любовь и уваженіе? Не ища славы и похвалъ, онъ пріобрѣтаетъ ихъ безъ усилія, какъ должную дань удивленія нравственному характеру даже со стороны тѣхъ, которые живутъ и дѣйствуютъ совершенно по другимъ правиламъ. Такое значеніе имѣетъ кротость въ обыденной жизни во всякой дѣятельности человѣка, къ какому-бы званію и состоянію онъ ни принадлежалъ. Если кто ищетъ успѣха въ стремленіи къ знанію, къ истинѣ, тотъ долженъ помнить, что самое лучшее и дѣйствительнѣйшее средство къ пріобрѣтенію истинной мудрости есть мирное и спокойное настроеніе духа, отсутствіе возмутительныхъ порывовъ зависти и тщеславнаго усилія сдѣлать то, что превышаетъ силы человѣка, отсутствіе рвенія, которое, по словамъ ап. Іакова (3, 16), производитъ только нестроеніе, безпорядокъ во всѣхъ силахъ души и лишаетъ возможности спокойнаго уразумѣнія истины. «А яже свыше премудрость», продолжаетъ тотъ-же Апостолъ, «мирна, кротка, благопокорлива» (3, 17). И дѣйствительно, умственныя силы человѣка болѣе укрѣпляются и правильнѣе развиваются подъ вліяніемъ характера кроткаго, подобно тому, какъ тихое и безмятежное состояніе природы болѣе способствуетъ правильному развитію царства растительнаго. Опытъ показываетъ, что люди кроткіе, непритязательные отличаются особенною мѣткостію взгляда на вещи, напротивъ, заносчивые, тщеславные умы, побуждаемые безпокойною раздражительностію, оказываются недальновидными въ наблюденіяхъ и легкомысленными въ сужденіяхъ. Ясно, что «Господь научаетъ кроткихъ путямъ своимъ» (Пс. 24, 9) и что «гордымъ Богъ противится» (Іак. 4, 6).
Какъ необходима кротость въ умственной дѣятельности, такъ необходима она и въ дѣятельности практической: кротость ума должна соединяться съ кротостію сердца и проявляться въ жизни во взаимныхъ отношеніяхъ людей. Если начальникъ, руководитель какого-бы то ни было общества людей, желаетъ пользоваться доброю славою у своихъ подчиненныхъ, то онъ свою законную требовательность къ подчиненнымъ растворяетъ христіанскою кротостью, она пріобрѣтаетъ ему общую любовь, вызываетъ искреннее благожелательство и благословеніе, упрочиваетъ его вліяніе, даетъ возможность безпрепятственно приводить въ исполненіе свои добрыя намѣренія, уничтожать заблужденія и пороки, вводить порядокъ и спокойствіе въ обществѣ, вообще быть отцемъ-благодѣтелемъ душъ, ввѣреннымъ его попеченію. Пророкъ Моисей законодатель и вождь израильскаго народа, «былъ человѣкъ кротчайшій изъ всѣхъ людей на землѣ» (Числ. 12. 3), но онъ ревностно требовалъ исполненія заиовѣдей Господнихъ и благодаря своей кротости пользовался у израильтянъ безграничною любовію. Такою-же любовію израильтянъ пользовался царь Давидъ за свою кротость. Если кротость нужна начальствующимъ, то тѣмъ болѣе она необходима для взаимныхъ отношеній между подчиненными, если они желаютъ «проводить жизнь тихую и безмятежную во всякомъ благочестіи и чистотѣ» (1 Тим. 2, 2). Господь обѣщаетъ кроткимъ Свое особенное вниманіе и покровительство, когда говоритъ: «На кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго» (Ис. 66, 2). Очевидно, что такое особенное Божіе благоволеніе обѣщается кроткимъ не въ настоящей только жизни, но и въ будущей, гдѣ кроткихъ ожидаетъ такая слава, съ которой не могутъ идти въ сравненіе всѣ земныя почести и мірское величіе. Такое значеніе кротости постигали всѣ христіанскіе подвижники и, пріобрѣтая съ помощію Божіею нравственныя доблести, не превозносились ими, но кротко и смиренно отклоняли отъ себя всѣ похвалы міра сего, чтобы заслужить похвалу у Бога. Стоя на высшихъ ступеняхъ нравственнаго совершенства, они считали себя «рабами неключимыми», т. е. ничего не стоющими (Лук. 17. 10), и добродѣтели свои не себѣ лично приписывали, а Богу, Который даровалъ силы къ подвигу и Который, какъ Праведный Судія, воздастъ за подвигъ вѣнецъ правды.
«Блаженны кроткіе, ибо они наслѣдуютъ землю» (Мѳ. 5, 5), прежде всего – землю настоящую, гдѣ ничѣмъ вѣрнѣе нельзя возобладать надъ другими, какъ кротостью, а потомъ и ту землю, – которую ап. Петръ называетъ, «новою землею» (2 Петр. 3, 13), а прор. Давидъ – «землею живыхъ» (Пс. 26, 13), – т. е. будущую, обновленную землю, гдѣ откроется вѣчное царство Божіе, вѣчное блаженство.
Священникъ Петръ Колосовскій.
«Кіевскія Епархіальныя Вѣдомости». 1902. № 7. Ч. Неофф. С. 272-276.
[1] Сидѣніе на ослѣ въ Грузіи и Персіи считается самымъ тяжкимъ позоромъ, униженіемъ и посмѣяніемъ для знатныхъ и богатыхъ лицъ обоихъ царствъ. – ред.