Архимандритъ Константинъ (Зайцевъ) – Тайна спасенія.
Изъ святилища входимъ во Святая Святыхъ!
Такъ обозначаетъ митр. Макарій переходъ нашъ отъ «богословія», то есть отъ познанія Бога въ Себѣ и въ мірѣ, — къ домостроительству нашего спасенія, когда Богъ и все въ Его мірѣ, не утрачивая своего объективнаго существа, оборачивается, въ своей промыслительной цѣлеустремленности — непосредственно къ намъ, къ каждому изъ насъ, какъ къ цѣли и смыслу всего мірозданія. Вѣдь сказалъ же Господь, что весь міръ не сто́итъ одной души человѣческой!
Промыслъ Божій! Мысль падшаго человѣка стремится обезцѣнить, если не вполнѣ упразднить Его. Судьба! Случай! Законы естественные мірозданія! Мѣста не остается для Личной Воли Бога-Промыслителя. Рядомъ съ Богомъ не такъ ужъ рѣдко ставится Зло, какъ самостоятельная и равоноцѣнная сила, способная проводить свою волю. Болѣе того, есть тенденція самой волѣ человѣка дать мѣсто въ мірозданіи, какъ самостоятельной силѣ, творящей будущее! Богъ, если еще остается въ сознаніи, то какъ нѣкое безличное Начало всѣхъ началъ, которому нельзя уже и молиться...
Не такъ учитъ Церковь? «Вѣруемъ, — читаемъ мы въ Посланіи Восточныхъ Патріарховъ, — что все существующее, видимое и невидимое, управляется Божественнымъ Промысломъ; впрочемъ, зло какъ зло, Богъ только предвидитъ и попускаетъ, но не промышляетъ о немъ, такъ какъ Онъ и не сотворилъ его. А происшедшее уже зло направляетъ къ чему-то полезному верховною благодатію, которая сама не творитъ зла, а только направляетъ его къ лучшему, сколько это возможно». «Отъ малаго до великаго Богъ знаетъ все въ точности, и о всякомъ твореніи въ особенности промышляетъ», — читаемъ мы въ Православномъ Исповѣданіи. А Пространный Христіанскій Катехизисъ такъ учитъ: «Промыслъ Божій есть непрестанное дѣйствіе всемогущества, премудрости и благости Божіей, которыми Богъ сохраняетъ бытіе и силы тварей, направляетъ ихъ, къ благимъ цѣлямъ, всякому добру вспомоществуетъ, а, возникающее чрезъ удаленіе отъ добра, зло пресѣкаетъ или исправляетъ и обращаетъ къ добрымъ послѣдствіямъ».
Не только возникновеніе всего сущаго есть дійствіе воли Божіей, но таковымъ является и самое бытіе сотвореннаго, какъ оно протекаетъ въ времени. «Онъ восхотѣлъ все сотворить, и сотворено; хочетъ, чтобы міръ продолжалъ свое бытіе, и онъ продолжаетъ, и все бываетъ по Его хотѣнію» (св. Іоаннъ Дамаскинъ). Все «естественное» бытіе продолжаетъ держаться только волею Божіей. «Все оживляетъ Создатель всяческихъ, — говоритъ св. Кириллъ Александрійскій, — будучи жизнью по природѣ... иначе они (т. е. все тварное) вдругъ обратились бы въ свое естество, то есть въ ничтожество». «Отъимеши духъ ихъ и исчезнутъ и въ персть свою зозвратятся» (Псал. 103, 29).
Пусть завершено мірозданіе, и пребываетъ все сущее въ седьмомъ днѣ — днѣ покоя: это не упраздняетъ участія воли Божіей въ мірѣ. Господь сохраняетъ міръ. И это не есть одно только обереганіе отъ разрушенія и поврежденія, а длящееся участіе воли Божіей въ бытіи, въ дѣйствіи, въ жизни всего имъ сотвореннаго. То, что вызванное изъ небытія свѣтило изо дня въ день совершаетъ свой путь по небесной «тверди», получившей такое наименованіе согласно неколебимому постоянству своему, есть такое же «чудо» обнаруженія воли Божіей, какъ и остановка этого теченія по слову человѣка Божія: «Стой солнце и остановись луна».
Въ этомъ послѣднемъ дѣйствіи обнаруживается уже не сохраняющая сила Промысла Божія, а управляющая. Міръ не есть нѣчто самоцѣльное и самоцѣнное — окончательное, завершенное, вѣчное, неизмѣнное, живущее по непреложнымъ законамъ своего бытія. Нѣтъ! Міръ ведется Господомъ по путямъ Его промыслительнаго изволенія, обнимая видимое и невидимое, обращая на служеніе добра самое зло и вмѣщая всѣ миріады свободныхъ воль въ нѣкій Божественный ладъ, ведо́мый Божественной рукой. И вотъ въ центрѣ этой Божественной волеустремленности — оказываешься ты, т. е. каждый отдѣльный человѣкъ, окруженный промыслительной заботой Божіей объ его спасеніи... «Вамъ же и власи главні́и вси изочтени суть» (Матѳ. 10, 29-30), — говоритъ каждому изъ насъ Господь. Ангелъ-хранитель сопутствуетъ каждому изъ насъ, а въ перипетіяхъ нашего пути спасенія весь сонмъ небожителей взираетъ на насъ, готовый придти къ намъ на помощь. И поскольку искра жизни сохраняется въ человѣкѣ, остается для него открытымъ путь спасенія. Только бы раздался въ сердцѣ человѣка покаянный вопль — и вся сила вражія мгновенно отражена! Отмолена будетъ такая душа на радость всего Царства Божія... Ибо не сто́итъ весь міръ этой одной души человѣческой...
Въ центрѣ мірозданія — тайна спасенія человѣческой души...
Вотъ почему, если человѣкъ, устремляя свой внутренній взоръ къ Богу, какъ Онъ открываетъ Себя въ мірѣ, чувствуетъ себя какъ бы входящимъ подъ своды храма, то если сосредоточиваетъ онъ свою мысль на Тайнѣ Спасенія, ему лично открывающей двери рая, уподобляется онъ человѣку, приближающемуся къ Царскимъ Вратамъ, откуда выходитъ священнослужитель со Святой Чашей...
Это не фигуральное уподобленіе. Это — точное раскрытіе Тайны Спасенія. Развѣ не сказалъ Господь: «Аминь, аминь глаголю вамъ: аще не снѣсти плоти Сына Человѣческаго ни піете Крови Его, живота не имате въ себѣ. Ядый Мою Плоть и піяй Мою Кровь имать животъ вѣчный, и Азъ воскрешу его въ послѣдній день... Ядый Мою Плоть и піяй Мою Кровь во Мнѣ пребываетъ, и Азъ въ немъ» (Іоан. 6, 23-26)?
Горе тому человѣку, который на вѣсы своего разума, — разума падшаго человѣка! — броситъ тайну отожествленія Тайны Спасенія и Тайны Тѣла и Крови Господнихъ. Онъ тѣмъ самымъ входитъ уже подъ дѣйствіе силъ тьмы. Ибо человѣкъ, желающій постигнуть Тайну Спасенія, утверждаясь въ своемъ грѣховномъ сознаніи, тѣмъ самымъ идетъ уже вслѣдъ Денницы и соблазненной имъ первозданной четы. Это уже есть желаніе стать «какъ боги» — въ своемъ отпавшемъ отъ Бога естествѣ. Чтобы это понять, надо осознать самую природу грѣхопаденія, когда въ актѣ вкушенія запретнаго плода открывалось человѣку знаніе добра и зла.
Величіе человѣка — неизреченно, въ его обращенности къ Богу, къ Небу: какъ отмѣтилъ первымъ Лактанцій, человѣкъ — единственное живое существо, возвышенное и прямое по самому положенію своего тѣла, съ естественно обращеннымъ къ Небу взоромъ. «Я тварь, но получилъ заданіе стать Богомъ», — лапидарно выражаетъ св. Василій Великій вложенный Богомъ въ человѣка замыселъ. «Что такое человѣкъ? — восклицаетъ св. Іоаннъ Златоустъ. — Человѣкъ есть существо, но онъ можетъ содѣлаться и ангеломъ и звѣремъ... Что я говорю ангеломъ! И сыномъ Божіимъ... А еще важнѣе то, что онъ самъ имѣетъ власть дѣлаться и богомъ, и ангеломъ, и сыномъ Божіимъ. Ангеломъ дѣлаетъ добродѣтель, а добродѣтель въ нашей власти...»
Человѣкъ состоитъ изъ души и тѣла. Но душа человѣка двузначна — это не то, что душа любого животнаго. Въ душѣ человѣка заложены возможности высочайшія, и это запечатлѣно въ самомъ актѣ созданія человѣка. «И рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу Нашему и по подобію. И сотвори Богъ человѣка, по образу Божію сотвори его: мужа и жену сотвори ихъ» (Быт. 1, 26-27). Почему Господь, говоря о предстоящемъ твореніи человѣка, употребляетъ два слова: «образъ» и «подобіе», а Бытописатель, свидѣтельствуя о совершившемся твореніи, ограничивается однимъ словотъ: «образъ»? «Почему не сдѣлано того, что́ было въ намѣреніи? — спрашиваетъ св. Григорій Нисскій. — Почему не сказано: И сотвори Богъ человѣка по образу и по подобію? Обезсилилъ Творецъ? Но такъ говорить нечестиво. Перемѣнилъ намѣреніе? Нѣтъ. Ни писаніе не говоритъ этого, ни Создатель ни обезсилилъ, ни намѣреніе не осталось безъ исполненія. Какая же причина умолчанія? Сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію. Первое («катъ икона») мы имѣемъ по сотворенію, а послѣднее («катъ омойосини») мы сами совершаемъ по произволенію. Быть по образу Божію естественно намъ по первому нашему сотворенію; но сдѣлаться по подобію Божію зависитъ отъ нашей воли, и это зависящее отъ нашей воли существуетъ въ насъ только въ возможности; пріобрѣтается же нами на самомъ дѣлѣ посредствомъ нашей дѣятельности. Если бы Господь, намѣреваясь сотворить насъ, не сказалъ предварительно: сотворимъ по подобію, и если бы не даровалъ намъ возможности быть по подобію: то мы собственною силою не могли бы быть подобными Богу. Но, давъ намъ эту возможность, Богъ намъ самимъ предоставилъ быть дѣятелями такого подобія съ Богомъ, чтобы удостоить насъ пріятной награды за дѣятельность, чтобы мы не были подобны избраженіямъ бездушнымъ, дѣлаемымъ живописцами».
Итакъ, уподобленіе Богу есть всежизненная задача человѣка, означающая перерожденіе въ духѣ всего душевнаго содержанія человѣка. Это есть выполненіе завѣта Господня — «будите убо совершени, якоже Отецъ вашъ Небесный совершенъ есть». Освободиться отъ этого высочайшаго избранничества человѣкъ не можетъ — не можетъ онъ стать безсловеснымъ животнымъ. Для человѣка предопредѣленъ путь: или вверхъ къ Богу, или внизъ къ Дьяволу. Средняго — нѣтъ!
Эта задача уподобленія Богу, все большаго, предстояла человѣку и въ раю Неизреченно-велика врожденная мудрость первозданнаго человѣка. Она какъ бы испытывается Господомъ, когда Господь приводитъ къ нему всѣ созданныя Имъ живыя существа «видѣти, что наречетъ я — и всяко же нарече Адамъ душу живу, сіе имя ему» (Быт. 2, 19). Итакъ, всѣ имена утверждены свыше, какъ правильныя. Присуще Адаму и пророческое прозрѣніе — такъ толкуетъ св. Іоаннъ Златоустъ то, что́ сказано было Адамомъ, когда Господь привелъ къ нему жену, созданную Имъ во снѣ Адама: онъ открываетъ великую тайну брака, на всѣ будущія времена Богомъ установленную. Первозданный человѣкъ обладаетъ и высочайшимъ безстрастіемъ, предѣльной чистотой и невинностью. Св. Іоаннъ Златоустъ мыслитъ Бога такъ говорящимъ первозданному Адаму: «Производя тебя на свѣтъ, Я желалъ, чтобы ты провождалъ жизнь безъ болѣзней, трудовъ, немощей и печалей, въ счастіи и благоденствіи, чтобы ты не подлежалъ нуждамъ тѣлеснымъ, напротивъ, возвышаясь надъ всѣми ими, пребывалъ въ полной свободѣ». Можно ли представить себѣ, чтобы Адамъ, при такой полнотѣ духовныхъ силъ, не имѣлъ представленія о добрѣ и злѣ? «Разсуди, возлюбленный, о свободѣ воли и преизбыткѣ мудрости его, — говоритъ тотъ же учитель, — и не говори, будто онъ не зналъ, что добро и что зло». Какъ же тогда уразумѣть смыслъ заповѣди о невкушеніи плода отъ древа познанія добра и зла? Первозданный человѣкъ въ своемъ цѣломудріи знаетъ о существованіи зла: вотъ оно, говоритъ ему Господь! Но онъ его не знаетъ и не долженъ знать въ смыслѣ абсолютнаго непричастія ему. Человѣку дано заданіе: «дѣлати и хранити рай» (Быт. 2, 15), т. е. въ общеніи съ Богомъ усовершаться, все болѣе уподобляясь Ему. Отсюда, поскольку свободной волей все это дѣлалось, осталось въ силѣ наличіе исходное двухъ путей и для райскаго человѣка: «Богъ сотворилъ человѣка безгрѣшнымъ по естеству и свободнымъ по волѣ; безгрѣшнымъ, говорю, не потому, чтобы онъ былъ недоступенъ для грѣха, ибо одно Божество грѣшить не можетъ; но потому, что возможность согрѣшать имѣлъ онъ не въ своемъ естествѣ, а въ своей свободной волѣ. Именно при содѣйствіи Божіей благодати, онъ могъ пребывать и преуспѣвать въ добрѣ; а равно въ своей свободѣ, при попущеніи Божіемъ, могъ и отвратиться отъ добра и быть во злѣ» (св. Іоаннъ Дамаскинъ). Отсюда — условность безсмертія первозданнаго человѣка. «Иное дѣло, — говорилъ бл. Августинъ, — кто не можетъ умереть, какъ создалъ Богъ нѣкоторыя безсмертныя существа, и иное кто можетъ не умереть: въ такомъ смыслѣ созданъ безсмертнымъ первый человѣкъ... Если бы не согрѣшилъ, могъ бы не умереть».
Вотъ тутъ и задуматься надлежитъ надъ значеніемъ древа познанія добра и зла. Предъ первозданнымъ человѣкомъ не только мѣрило однократное вѣрности его Богу, а и нѣкое постоянное орудіе тренировки его праведной воли! И это въ двухъ смыслахъ. Объ одномъ можно получить представленіе изъ слѣдующихъ словъ св. Григорія Богослова: «Древо познанія было насаждено въ началѣ не злонамѣренно и запрещено не по зависти (да не отверзаютъ при семъ устъ богоборцы и да не подражаютъ змію!); напротивъ, оно было хорошо для употребляющихъ благовременно (потому что древо сіе, по моему умозрѣнію, было созерцаніе, къ которому могутъ безопасно приступать только опытно усовершившіеся), но нехорошо для простыхъ еще и для неумѣренныхъ въ своемъ желаніи, подобно какъ и совершенная пища не полезна для слабыхъ и требующихъ молока». Эти слова можно истолковать такъ. Зло можетъ быть познаваемо безнаказанно, то есть безъ того, чтобы стать его жертвой, лишь въ мѣру своего утвержденія въ добрѣ, т. е. при условіи НЕВКУШЕНІЯ запретныхъ плодовъ познанія добра и зла: только такъ могъ человѣкъ взирать на Зло (на Змія!) въ полной отчужденности отъ него. Второй оттѣнокъ рисуютъ слѣдующія слова бл. Августина, который отъ лица Божія такъ говоритъ Адаму: «Древо доброе, но не касайся его. Почему? Потому, что Я Господь, а ты рабъ: вотъ вся причина. Если ты ее сочтешь малою, значитъ ты не хочешь быть рабомъ. А что полезнѣе для тебя, какъ быть подъ властью Господа? Какъ же будешь ты подъ властью Господа, если не будешь подъ Его заповѣдью?» Эти слова можно истолковать такъ. Не надо первозданному человѣку задумываться надъ смысломъ запрета: самый фактъ запрета многозначителенъ. Смыслъ райскаго бытія исчерпывается свободнымъ подчиненіемъ, всецѣлымъ, Господу, и разъ возникаетъ малѣйшая въ душѣ чувствительность въ смыслѣ обиды и оскорбительности такого подчиненія, это — уже выпаденіе изъ райскаго состоянія. «Заповѣдью Божіей только запрещалось, — говоритъ тотъ же бл. Августинъ, — вкушать отъ древа, и потому грѣхъ представлялся легкимъ: но какъ великимъ его счелъ Тотъ, кто не можетъ ошибаться, довольно видно изъ величія наказанія».
Только просвѣтляя свое сознаніе вышесказаннымъ, можно съ полной ясностыо уразумѣть все потрясающее, въ своей явной губительности, содержаніе свершившагося грѣхопаденія.
Останавливаетъ Еву Змій. Нѣчто совершенно необычное! Бѣжитъ ли Ева къ мужу, ей Богомъ данному? Нѣтъ! Напротивъ, прислушивается она. Самочиніе уже налицо! Задаетъ Змій вопросъ, ложью насыщенный: будто запретъ данъ Богомъ вкушать отъ всякаго древа райскаго. Бѣжитъ ли жена отъ этого навѣта, замыкая слухъ? Вступаетъ, напротивъ въ разговоръ: отвѣчаетъ — не отъ всякаго древа, а только отъ древа познанія добра и зла: «да не умрете». Впадаетъ тутъ уже въ тонъ собесѣдника жена; чувствуется въ ней нѣкая обиженность отъ запрета. Усиленіе нарочитое сдѣлано, произвольное: «ниже прикоснетеся ему»... Расширяя такъ запретъ, жена уже сущность его затуманиваетъ, не говоритъ она о томъ, что вкушеніемъ открывается разумѣніе добраго и лукаваго: запретъ становится формальнымъ и глухимъ! И внутренняго протеста не раждается даже тогда, когда Змій возводитъ явную хулу на Бога, Который оказывается завистникомъ и лжецомъ, видящимъ въ человѣкѣ соперника! Если и тутъ не отшатывается жена — паденіе уже налицо, еще до вкушенія плода. И въ этомъ своемъ отпаденіи отъ Бога, съ полнымъ забвеніемъ и мужа, этого Богомъ даннаго ей руководителя, она что́ же видитъ? Видитъ уже не рай, а тот міръ, во злѣ лежащій, о которомъ говорилъ апостолъ Іоаннъ Богословъ, такъ опредѣляя его содержаніе: «похоть плотская, похоть очима, гордость житейская». Развѣ не это же, другими только словами, свидѣтельствуетъ Книга Бытія, говоря такъ о вкушеніи плода запретнаго: «И видѣ жена, уко добро древо въ снѣдь и яко угодно очима видѣти и красно есть яже разумѣти, и вземше отъ плода яде». Мужу передался соблазнъ уже въ утонченной и упрощенной формѣ — чрезъ жену: изъ ея рукъ принялъ онъ запретный плодъ: «и даде мужу своему, и ядоста».
Какъ отверзлись тутъ очи падшаго человѣка, охваченнаго тройственной похотью — не будемъ возстанавливать въ нашей памяти: всѣмъ извѣстно поведеніе павшихъ прародителей нашихъ. Отмѣтимъ телько одно: если въ процессѣ паденія на первомъ мѣстѣ была жена, какъ болѣе слабая въ смыслѣ сопротивленія соблазну, то въ дѣлѣ самооправданія на первомъ мѣстѣ уже оказался мужъ: проникаетъ зло чрезъ жену, но утверждается съ наибольшей силой въ немъ мужъ.
Грядетъ судъ. Изгоняются мужъ и жена изъ рая. Знаменательна основная мотивировка изгнанія: «да не когда простретъ руку свою и возметъ отъ древа жизни и снѣстъ, и живъ будетъ во вѣкъ». Изгнаніемъ изъ рая устраняется окончательная гибель человѣка чрезъ обрѣтеніе безсмертія въ грѣхѣ смертномъ. И такъ начинается новая жизнь, въ перспективѣ труда, болѣзней и смерти, которая, однако, открываетъ путь къ возврату въ блаженную жизнь... Предѣльно страшно было бы отпаденіе отъ Бога, если бы его можно было воспринимать, какъ духовную смерть. Но милостью Божіей паденіе обезсилено смертью тѣлесной, превращающей отпаденіе отъ Бога во временное состояніе поврежденности, поддающейся радикальному уврачеванію съ завершительнымъ сліяніемъ съ Богомъ въ блаженной Вѣчности! Съ полнымъ основаніемъ могъ св. Іоаннъ Златоустъ изгнаніе изъ рая, подъ этимъ угломъ зрѣнія, именовать «актомъ попечительности Божіей о человѣкѣ».
Формулируемъ кратко итогъ грѣхопаденія.
Грѣхопаденіе не есть нарушеніе нормы, которое можетъ быть исправлено наказаніемъ, съ сознаніемъ своей виновности. Грѣхопаденіе есть безвозвратное паденіе, ибо имъ причинено человѣку качественное измѣненіе его природы, принявшей въ себя зло. Въ человѣкѣ сохранена способность устремленія къ добру, но отнынѣ есть въ человѣкѣ и тяготѣніе ко злу, въ немъ возгнѣздившемуся. И не только въ самомъ человѣкѣ внѣдрилось зло. Человѣкъ не только былъ поставленъ главой всего животнаго міра. Въ немъ, какъ въ нѣкоемъ маломъ мірѣ, сосредоточена была вся жизнь міра, почему грѣхопаденіе человѣка означало поврежденіе всей жизни мірозданія. По ученію св. Амвросія, человѣкъ созданъ былъ для того, чтобы быть «провозвѣстникомъ правды между прочими животными». Своимъ паденіемъ онъ, напротивъ, внесъ во весь животный міръ зло.
Обреченъ ли на гибель безвозвратно человѣкъ своимъ паденіемъ? Изъ всего сказаннаго ясно, что человѣкъ самъ спастись не можетъ. Ясно и то, что, поскольку созданъ онъ свободнымъ, чѣмъ и обусловлено было его паденіе, не можетъ онъ быть и спасенъ волеизъявленіемъ Божіимъ, минующимъ его свободу. Всемогущество Божіе не есть. произволъ, способный нарушать Всеправедность Божію: «срѣтиться» должны милость и истина. Разъ человѣкъ долженъ самъ возвратиться къ Богу, то выходъ оставался только одинъ, предрѣшенный на предвѣчномъ совѣтѣ Пресвятыя Троицы: БОГЪ СТАНОВИТСЯ ЧЕЛОВѢКОМЪ! Такимъ образомъ, въ своей БОЖЕСТВЕННОЙ качественности, но ЧЕЛОВѢКЪ разрываетъ завѣсу, отдѣлившую отъ Бога человѣчество. Путь къ блаженной Вѣчности отнынѣ открытъ, чрезъ Искупительную жертву Богочеловѣка, для тѣхъ, кто подъ сѣнью Ветхаго Завѣта, жили упованіемъ на Его приходъ, согласно обѣтованію, данному при изгнаніи изъ рая: Воскресшій Христосъ выводитъ души ихъ изъ ада. Открытъ, въ образѣ Креста, путь примиренія съ Богомъ и для поколѣній Новозавѣтныхъ — свободно-покаянное пріобщеніе къ Искупительной Жертвѣ отнынѣ доступно всѣмъ. Въ отношеніи и тѣхъ и другихъ, это — свободное, великимъ подвигомъ обрѣтаемое, преодолѣніе пріятаго въ себя зла чрезъ самоотданіе себя Христу, пріявшаго Крестную смерть именно для того, чтобы, побѣдивъ смерть, дать и намъ, человѣкамъ, возможность чрезъ смерть, пріятую во Христѣ, открыть себѣ Вѣчную Жизнь. То, чего долженъ былъ достигнуть райскій человѣкъ на пути самоутвержденія въ Правдѣ, здѣсь получаетъ павшій человѣкъ чрезъ отверженіе всего человѣческаго во имя соединенія съ Христомъ...
Путь спасенія исчерпывается и олицетворяется Іисусомъ Христомъ. Слово «Іисусъ» означаетъ «Спаситель», а обозначеніе «Христосъ» — раскрываетъ существо дѣла спасенія: «Имя Христосъ означаетъ помазанника: ибо въ Ветхомъ Завѣтѣ помазанные назывались Христами, какъ то: священники, цари, пророки, въ каковыя три должности помазанъ былъ Христосъ, впрочемъ не общимъ, а другимъ образомъ, но преимущественно предъ всѣми другими помазанными», — говоритъ Православное Исповѣданіе. Пространный Катехизисъ четко выражаетъ существо этихъ трехъ «должностей»: «вѣдѣніе пророка, святость первосвященника, могущество царя». Господь Самъ выражалъ тройственность своего существа въ слѣдующихъ словахъ: «Азъ есмь путь, и истина, и животъ: никто же пріидетъ ко Отцу, токмо Мною» (Іоан. 14, 6). «Истина» — пророческое служеніе; «путь» — священническое; «животъ» — царское. Господь возвѣщаетъ намъ Истину, ведетъ къ ней своей Искупительной Жертвой и приводитъ такъ къ Царству Вѣчной Жизни. Этимъ отнюдь не дается «научное» опредѣленіе существа дѣла спасенія, а только облегчается усвоеніе нашимъ слабымъ познавательнымъ аппаратомъ недомыслимой Тайны Спасенія. Надо бояться схоластическихъ тонкостей, но допустимо благоговѣйно усваивать содержаніе этой тройственности.
Пророческое служеніе Христа есть нѣчто несоизмѣримо высшее, по сравненію съ ветхозавѣтными пророками, — человѣку вообще недоступное. Второзаконіе возвѣщаетъ: «Пророка возставлю имъ отъ среды братіи ихъ, якоже тебе: и вдамъ слово Мое во уста Его, и возглаголетъ имъ, якоже заповѣдаю Ему: и человѣкъ той, иже не послушаетъ Его, елика возглаголетъ пророкъ оный во имя Мое, Азъ отмщу отъ Него» (Втор. 18, 18-19). Духомъ Святымъ вѣщали объ этомъ «Пророкѣ» и Псалмопѣвецъ и пророкъ Исаія. Слова послѣдняго Господь Самъ отнесъ къ Себѣ въ Назаретѣ: «Духъ Господень на Мнѣ: Его же ради помаза Мя благовѣстити нищимъ, посла Мя исцѣлити сокрушенныя сердцемъ, проповѣдати плѣнѣннымъ отпущеніе и слѣпымъ прозрѣніе, отпустити сокрушенныя во отраду проповѣдати лѣто Господне пріятно» (Лук. 4, 18). Пилату Господь сказалъ: «Азъ на сіе родихся и на сіе пріидохъ въ міръ, да свидѣтельствую истину, и всякъ иже есть отъ истины послушаетъ гласа Моего» (Іоан. 18, 3). Оттѣнялъ Господь и Свою единственность: «Вы глашаете Мене учителя и Господа: и добрѣ глаголете: есмь бо» (Іоан. 13, 13). «Единъ учитель... единъ наставникъ» — говорилъ Онъ о себѣ (Матѳ. 23, 8-10). А когда ученики сопоставляли его съ другими пророками (напр. на пути въ Еммаусъ) — онъ раскрывалъ имъ писаніе, вразумляя ихъ.
Истина раскрывается Христомъ, какъ лично, такъ и чрезъ апостоловъ и учениковъ, въ полнотѣ предѣльной — невѣдомой Ветхому Завѣту. Евангеліе Царствія возвѣщаетъ Тайну Троичности и Тайну Искупленія чрезъ Бога-Сына. Человѣку тѣмъ открывается не только внутренній смыслъ мірозданія — такъ сказать объективный. Раскрывается путь его осуществленія примѣнительно къ каждому отдѣльному человѣка — такъ сказать субъективный. Любовь и самоотверженіе получаютъ недомыслимо-высокое воплощеніе въ крестномъ подвигѣ Богочеловѣка, чѣмъ открывается и каждому человѣку его личный путь спасенія — чрезъ крестный подвигъ любви и самоотреченія. Такъ осуществляется примиреніе человѣка съ Богомъ.
Законъ Вѣры и законъ Жизни, возвѣщаемый Христомъ — новъ. Ветхій Завѣтъ былъ лишь «пѣстуномъ во Христа» (Гал. 3, 24). То — прообразы, обѣтованія, пророчества, т. е. сѣнь грядущихъ благъ. Теперь «древняя мимоидоша, се, быша вся нова» (2 Кор. 5, 17). Господь Самъ нерѣдко называетъ свои заповѣди и завѣты новыми, а иногда подчеркнуто оттѣняетъ разительный контрастъ, въ высотѣ требовательности, между Завѣтами Новымъ и Ветхимъ. Такъ говоритъ объ этомъ св. Григорій Богословъ: «Законъ возбраняетъ совершеніе грѣховъ, а намъ обращаются въ вину причины почти какъ дѣйствія. Законъ говоритъ: «не прелюбы сотвори» (Матѳ. 5, 27). А ты не имѣй и вожделѣнія, не возжигай страсти любопытнымъ и внимательнымъ воззрѣніемъ. Въ законѣ сказано: «Не убіеши» (Матѳ. 5, 21). А ты не только не мсти за ударъ, но даже отдай себя въ волю біющему, сколько послѣднее люмудреннѣе перваго... Законъ говоритъ: «Не совокупляй домъ къ дому, и село къ селу» (Ис. 5, 8),«убога не насильствуй» (Іез. 22, 29). А ты отдай съ готовностью и пріобрѣтенное правдой, обнажи себя для нищихъ, чтобы съ легкостью взять тебѣ крестъ и обогатиться невидимымъ». Совершенно новый характеръ получаютъ самые мотивы, побужденія, вся внутренняя устремленность человѣка. «Земля, — говоритъ св. Іоаннъ Златоустъ, — обѣщаетея уже не земля текущая медомъ и млекомъ, не маститая старость, не многочадіе, не хлѣбъ и вино, не стада овецъ и воловъ; но небо и блага небесныя, усыновленіе и братство съ Единороднымъ, соучастіе въ наслѣдіи, въ славѣ и царствованіи, и другія безчисленныя награды». Духъ рабства смѣняется духомъ свободы, сыновней любви, дружества. «Не пріясте духа работы паки въ боязнь: но пріясте Духа сыноположенія, о немъ же вопіемъ: Авва Отче» (Рим. 8, 15). «Тѣмъ же уже нѣси рабъ, но сынъ: аще ли же сынъ, и наслѣдникъ Божій Іисусъ Христомъ» (Гал. 4, 7).
Законъ новый — нѣчто единственное, ни съ чѣмъ не сравнимое. «Николиже тако глаголалъ человѣкъ, яко сей человѣкъ» (Іоан. 7, 46), — говорятъ фарисеямъ люди посланные взять Его. И это Божественное сочетаніе кротости съ силой не побѣдительно возглашается новымъ закономъ, а открывается въ явленіи Христа, воплощая въ Немъ зримо Новый Завѣтъ, къ каждому человѣку обращенный. Господь говоритъ самарянынѣ: «Грядетъ часъ и нынѣ есть, егда истинніи поклонницы поклонятся Отцу духомъ и истиною: ибо Отецъ таковыхъ ищетъ поклоняющихся Ему» (Іоан. 4, 21, 23). Это обѣтованіе становится вѣчно-таинственной явью, на Тайной Вечери установленной: «Сія Чаша, Новый Завѣтъ Моею кровью, яже за вы проливается» (Лук. 22, 20).
Этотъ Законъ — окончательный, вѣчный. «Азъ есмь свѣтъ міру» (Іоан. 8, 12). «Шедше научите вся языки» (Матѳ. 28, 18-19). Такъ осуществлялось пророчество св. Симеона Богопріимца, назвавшаго Спасителя: «Свѣтомъ во откровеніе языковъ» (Лук. 2, 32). И этотъ законъ неотдѣлимъ отъ личности Христа: «И се Азъ съ вами есмь во вся дни до скончанія вѣка» (Матѳ. 28, 20). «Христосъ вчера и днесь тойже, и во вѣки», — училъ ап. Павелъ (Евр. 13, 8).
Предназначенный для всѣхъ и навсегда и всѣмъ открытый, этотъ Законъ — единственно-спасительный: къ Богу можно придти только Христомъ. «Вѣруяй въ Сына, имать животъ, а иже не вѣруетъ въ Сына, не узритъ живота, но гнѣвъ Божій пребываетъ на немъ» (Іоан. 3, 36). «Иже вѣру иметъ и крестится, спасенъ будетъ, а иже не иметъ вѣры, осужденъ будетъ» (Марк. 16, 15-16).
Законъ Христовъ есть полнота — исчерпывающая и предѣльная. Не можетъ быть и рѣчи о какомъ-то развитіи догматовъ, объ эволюціи Богопознанія, о какихъ-то новыхъ откровеніяхъ Вѣры. Наше время въ разныхъ формахъ традиціонно плѣняется нечестивой мыслью о какомъ-то совершенствованіи христіанства. Въ формѣ наиболѣе скромной, но отъ этого не менѣе противной духу христіанства подлиннаго, духу Православія, эта мысль прячется за установленныя формулы богословскія, подлежащія, оказывается, постепенному лишь и постоянному раскрытію, обновленію и даже восполненію. Тѣмъ уже опорачивается твердость догматовъ, только формально и условно признаваемыхъ догматами. Но постепенно человѣкъ освобождаетея совсѣмъ отъ догматическаго «плѣна» — мысль его начинаетъ парить въ высотѣ, ничѣмъ не чувствуя себя связанной. Такъ, философъ Н. Ѳедоровъ измыслилъ цѣлую систему «Общаго Дѣла», какъ онъ назвалъ проповѣдуемое имъ заданіе, якобы присущее людямъ: низвести Небо на землю ухищреніемъ самихъ людей — и у ногъ его сидѣли такіе разные люди, какъ Вл. Соловьевъ, Достоевскій и Толстой. Такъ Мережковскій узрѣлъ новую эру жизни, которую онъ, въ отличіе отъ Ветхаго Завѣта и Новаго Завѣта, жившихъ, первый, подъ знакомъ Бога-Отца, а второй подъ знакомъ Бога-Сына, объявилъ проникнутой преимущественно Духомъ Святымъ. Современная богословская мысль, въ планѣ «экуменическомъ» неизмѣнно упирается въ «Новую Пятидесятницу», будучи проникнута идеей творческаго обновленія самыхъ основъ Вѣры. Эта установка сознанія существенно порочна, какъ и предостерегалъ вѣрующихъ еще ап. Павелъ, говоря: «Аще Ангелъ съ Небесе возвѣститъ вамъ паче, еже благовѣстихомъ вамъ, анаѳема да будетъ» (Гал. 1, 8). А апостолъ любви завѣщалъ намъ: «Всякъ преступаяй, и не пребываяй въ ученіи Христовомъ, Бога не имать: пребываяй въ ученіи Христовѣ, сей и Отца и Сына имать. Аще кто приходитъ къ вамъ, и сего ученія не приноситъ, не пріемлите его въ домъ, и радоватися ему не глаголите» (2 Іоан. 9, 10). Можно ли сильнѣе выразить опасливое отталкиваніе отъ всякой Боговѣдческой новизны?!
Обратимся теперь къ первосвященническому служенію Христа.
Какъ пророкъ, Господь возвѣстилъ, что Онъ — Мессія, пришедшій на землю, чтобы взыскать и спасти погибшаго (Матѳ. 18, 11), и открылъ, что внѣ пріобщенія къ Нему нѣтъ спасенія. Какъ Первосвященникъ, Онъ дѣло спасенія фактически осуществилъ — спасъ насъ отъ грѣха и смерти. Живымъ прообразомъ Его явился въ Ветхомъ Завѣтѣ Мелхиседекъ, царь Салима, священникъ Бога Всевышняго, безъ отца и матери, не имѣющій ни начала дней, ни конца ихъ, принявшій десятину отъ Авраама и благословившій его, возвращавшагося послѣ пораженія имъ царей. «Ты, іерей, вовѣкъ, по чину Мелхиседекову» (Псал. 109, 4), возвѣщалъ ветхозавѣтный пророкъ. Господь Самъ назвалъ себя вѣчнымъ іереемъ по чину Мелхиседекову. Ап. Павелъ въ Посланіи къ Евреямъ подробно раскрываетъ смыслъ этого прообраза. При дѣйствіи Ветхаго Завѣта смѣняющіеся во времени первосвященники приносили дары и жертвы, и Скинія, въ которой это совершалось «не безъ крови», являлась образомъ «настоящаго времени» — постоянно смѣняющагося. Первосвященникъ будущихъ благъ, Христосъ вошелъ со Своей Кровью однажды и на вѣки въ нерукотворную Скинію, представъ за насъ предъ Лицемъ Божіимъ. Онъ однажды принесь Себя въ жертву, тѣмъ подъявъ грѣхи многихъ — и придетъ Онъ снова уже для того, чтобы избранныхъ Имъ, ожидающихъ Его, ввести во обрѣтенное ими спасеніе. Его жертвой освящены всѣ. Чрезъ Плоть и Кровь Свою Онъ всѣмъ открываетъ входъ въ Святилище. Надлежитъ держаться этого упованія неуклонно — и горе тѣмъ, кто продолжаетъ, получивъ познаніе Истины, произвольно служитъ грѣху. Ихъ ждетъ судъ и ярость огня...
Первосвященническое служеніе Христа, въ которомъ Онъ является и Приносимымъ и Приносящимъ, именуется на церковномъ языкѣ «уничиженіемъ» или «истощаніемъ» — «кеносисъ». Тѣмъ отмѣчается, прежде всего, моментъ крайнѣйшаго смиренія и самоотреченія. «Зракъ раба пріимъ, въ подобіи человѣчестѣмъ бывъ, и образомъ обрѣтеся якоже человѣкъ; смирилъ Себе, послушливъ бывъ даже до смерти, смерти же крестныя» (Флп. 2, 6-8). Отмѣчается тѣмъ и моментъ искупленія — содѣланіемъ по насъ «клятвой» (Гал. 3, 13). Не только «рабомъ» являетъ Себя Господь, но и «агнцемъ», который «не отверзаетъ устъ своихъ, яко овча на заколеніе ведеся» (Ис. 53, 5-7). «Се агнецъ Божій вземляй грѣхи міра» — прямо указалъ на Господа Креститель Господень, Великій пророкъ вкупѣ и Предтеча, въ самый моментъ выхода Господа на общественное служеніе.
Тайна Искупленія есть тайна изъ тайнъ — «Премудрость Божія, сокровенная отъ вѣкъ и отъ родовъ» (Кол. 1, 26), которую Богъ предуставилъ отъ вѣчности въ славу нашу и которую никто изъ князей міра сего не позналъ (1 Кор. 2, 7-8). Ее и принимать надо, какъ Тайну, которая не пытливостью ума преодолѣвается, а раскрывается вѣрующему сердцу въ мѣру чистоты его и приближенія къ Богу.
Богъ становится человѣкомъ и идетъ на вольную смерть, замыкающую подвигъ его «истощанія» — тѣмъ побѣждая смерть и открывая человѣку путь примиренія съ Богомъ. «Крестъ облекъ насъ въ ѵпостасную Божію мудрость и силу», — учитъ насъ св. Іоаннъ Дамаскинъ: «мы существенно освятились», «мы существенно освободились», «мы существенно сдѣлались безсмертными» чрезъ искупленіе — послѣ Воскресенія. Вдохновенно-дерзновеннымъ сравненіемъ оживляетъ Златоустъ сущность свершившагося: «Смерть приступаетъ и, проглотивъ тѣло-приманку, пронзается Божествомъ какъ бы крючкомъ уды, — вкусивъ безгрѣшнаго и животворящаго Тѣла, погибаетъ и отдаетъ назадъ всѣхъ, кого нѣкогда поглотила». Точную формулу свершившагося далъ св. Ириней: «Какъ чрезъ человѣка смерть одержала побѣду надъ нами, опять чрезъ человѣка мы получили побѣду надъ нею».
Таково объективное достиженіе Искупительной жертвы — Правда удовлетворена Искупительной Жертвой, въ силу которой «какъ въ Адамѣ всѣ умираютъ, такъ во Христѣ всѣ оживаютъ» (1 Кор. 15, 21).
Но для того, чтобы это «оживленіе» совершилось, надо, чтобы человѣкъ и самъ вложился, своей свободной волей, въ эту жертву. Предъ нами встаетъ субъективная сторона примиренія человѣка съ Богомъ — каждаго въ отдѣльности! Взойти на Крестъ долженъ человѣкъ! Господь — Лоза: хочешь быть спасеннымъ, стань рождіемъ этой Лозы! Человѣческое тѣло вознесено на Небо — это содѣлалъ Первенецъ-Христосъ. Но чтобы каждое отдѣльное тѣло человѣческое могло за нимъ послѣдовать въ Вѣчную Жизнь, долженъ каждый данный человѣкъ раздѣлить подвигъ Креста. Любовь низвела Христа на землю — только отвѣтная Любовь, влекущая насъ на Крестъ, на вольный подвигъ Креста — возведетъ насъ на Небо. Въ этой встрѣчной, взаимной всепоглащающей Любви — Тайна Искупленія. Дѣйствіе Любви Христовой такъ изображено ап. Павломъ: «Понеже убо дѣти пріобшися плоти и крови, и Той пріискреннѣ пріобщися тѣхже, да смертію упразднитъ имущаго державу смерти, сирѣчь діавола» (Евр. 2, 14). Дѣйствіе любви встрѣчной имъ же изображено такъ: «Христосъ же за всѣхъ умре, да живущіи не ктому себѣ живутъ, но умершему за нихъ и воскресшему» (2 Кор. 5, 15). Очищающій огонь Любви, нисшедшей съ Неба, свое спасительное дѣйствіе оказываетъ только на человѣка, возгорѣвшагося встрѣчной Любовію.
Существуетъ соблазнъ упростить, уточнить Тайну Искупленія, тѣмъ якобы облегчая ея пониманіе, ибо отожествляя ее съ явленіями человѣческаго быта. Это — путь католичества. Въ основѣ теоріи «сатисфакціи» — юридическаго удовлетворенія — лежитъ ученіе схоластическое Ансельма Кентерберрійскаго, само по себѣ пріемлемое. Мысль о томъ, что жертва, приносимая Богу, должна удовлетворить Его, ничего оскорбительнаго, сама по себѣ, въ себѣ не заключаетъ. Правосудіе должно восторжествовать: напротивъ, оскорбленіемъ Божіей Правды является мысль, будто можно оказать милость, нарушающую Правосудіе. «Если нечестивый будетъ помилованъ, — говорилъ еще пророкъ Исаія, — то не научится правдѣ, будетъ злодѣйствовать въ землѣ правыхъ и не будетъ взирать на величіе Бога» (Ис. 26, 10). Не надо почитать оскорбительной и рѣчь о «выкупѣ» — «Христосъ заплатилъ гораздо болѣе, нежели мы были должны, — говоритъ св. Іоаннъ Златоустъ, — Его уплата въ сравненіи съ долгомъ то же, что безмѣрное море въ сравненіи съ малой каплей». Бѣда возникаетъ лишь тогда, когда начинаютъ особое удареніе дѣлать на этихъ образахъ и выраженіяхъ, якобы схватывющихъ существо Искупительной Жертвы; этимъ, напротивъ того, вытѣсняется, уничтожается, похищается существо этой Жертвы, какъ сокровища Любви. Въ основѣ Искупительной Жертвы лежитъ не формальная нужда въ ней, а любовная забота о человѣкѣ, которая силой внутренней необходимости выливается въ форму «удовлетворенія» или «выкупа». «Отецъ принимаетъ жертву не потому, чтобы требовалъ ее или имѣлъ нужду въ ней, но по домостроительству, и потому, что человѣку нужно было освятиться человѣчествомъ Бога». Тотъ же Златоустъ съ исключительной силой излагаетъ все вообще дѣло Любви Божіей къ человѣку. «За каждый нашъ долгъ воздано особо Тѣмъ, Кто превыше насъ; и открылось новое таинство — человѣколюбивое смотрѣніе о падшемъ чрезъ непослушаніе. Для сего рожденіе и Дѣва, для сего ясли и Виѳлеемъ; рожденіе вмѣсто созданія, Дѣва вмѣсто жены, Виѳлеемъ вмѣсто Едема, ясли вмѣсто рая, малое и видимое, вмѣсто великаго и сокровеннаго... Для сего Іисусъ принимаетъ крещеніе и свидѣтельство свыше, для сего постится, бываетъ искушаемъ и побѣждаетъ побѣдившаго. Для сего изгоняются демоны, исцѣляются болѣзни, и великое дѣло проповѣди поручается малымъ, и совершается ими. Для сего древо за древо и руки за руку, невоздержно простертую; руки пригвожденныя за руку своевольную, руки, совокупляющія во едино концы міра, за руку извергшую Адама. Для сего вознесеніе на крестъ за паденіе, желчь за искушеніе, терновый вѣнецъ за худое владычество, смерть за смерть».
Есть и другой соблазнъ: ослабить и, въ конечномъ счетѣ, упразднить значеніе Искупительной Жертвы. Дѣло Христа — дѣло учительное! Нѣтъ порчи неисцѣльной, нѣтъ, слѣдовательно, нужды и въ Примирителѣ. Такъ смущалъ умы въ V вѣкѣ британскій монахъ Пелагій. Такъ въ XII вѣкѣ училъ ученый католическій монахъ Абеляръ, восприяимая смерть Христа лишь великимъ моральнымъ урокомъ. Такъ въ протестантскомъ мірѣ училъ Социнъ: зачѣмъ правосудіе, когда господствуетъ милость, зачѣмъ наказаніе Невиннаго? И какъ можетъ наказаніе, поразившее Одного, освободить отъ наказанія всѣхъ! Эти мысли, какъ извѣстно, въ широчайшей мѣрѣ имѣютъ хожденіе сейчасъ, упраздняя значеніе первороднаго грѣха. Православное ученіе прекрасно выражено св. Кирилломъ Іерусалимскимъ: «Мы были врагами Богу по причинѣ грѣха, и Богъ опредѣлилъ смерть грѣшнику. Чему же изъ двухъ надлежало быть: по правосудію ли надлежало умертвить или по человѣколюбію нарушить опредѣленіе? Примѣчай премудрость Божію, Богъ сохранилъ и истину опредѣленія и силу человѣколюбія. Вознесъ Христосъ «грѣхи наша на тѣлѣ Своемъ на древо», да смертію Его мы «отъ грѣхъ избывше, правдою поживемъ» (1 Петр. 2, 24)».
Что касается Царскаго служенія Христа, то оно выражало себя въ свидѣтельствованіи Истины, какъ Самъ Господь разъяснилъ Пилату. Онъ являлъ силу этой Истины, какъ въ Своемъ Словѣ, влагавшемъ въ души людей сѣмена Вѣчной Жизни, такъ и въ господствѣ надъ всѣмъ въ мірѣ, будь то физическія стихіи, будь то бѣсы, будь то самая смерть. Свое окончательное торжество явила эта сила, какъ нисхожденіемъ, послѣ Крестной Смерти, въ адъ, съ освобожденіемъ ветхозавѣтныхъ праведниковъ, такъ и собственнымъ Воскресеніемъ, обѣщавшимъ побѣду надъ смертью и всѣмъ Своимъ новозавѣтнымъ послѣдователямъ: «Идѣже есмь Азъ и вы будете» (Іоан. 14, 3). Царство Христово явится въ полной силѣ, когда «послѣдній врагъ испразднится смерть» (1 Кор. 15, 26). Надо различать два Царства: «Христосъ царствуетъ, — учитъ св. Іоаннъ Златоустъ, — надъ всѣми, и язычниками, и іудеями, и демонами и противниками, по праву творенія; царствуетъ надъ вѣрными и добровольно Ему повинующимся по праву усвоенія». Въ этомъ усвоеніи нами вожделѣннаго Царства митр. Макарій подчеркиваетъ три момента: 1) Спаситель побѣдилъ адъ и связалъ «крѣпкаго», почему мы съ дерзновеніемъ можемъ повторять слова ап. Павла: «вся могу о укрѣпляющемъ мя Іисусѣ Христѣ» (Флп. 4, 13); 2) Христосъ побѣдилъ смерть и разрушилъ ея державу, обѣтовавъ намъ часъ, «егда мертвіи услышатъ гласъ Сына Божія и услышавше оживутъ» (Іоан. 5, 25); 3) Своимъ вознесеніемъ отверзъ Господь намъ входъ въ Царствіе Небесное, обѣтовавъ намъ, что «идѣже Онъ и мы будемъ» (Іоан. 14, 3).
Возвѣщена Истина. Открытъ Путь. Явлена Жизнь. Это возвѣщенное, открытое, явленное — должно быть, однако, освоено. Это означаетъ освященіе человѣка, сливающее въ себѣ два элемента: оправданія и облагодатствованія. Правда и Милость объединяются въ дѣлѣ спасенія человѣка. При всей своей одухотворенности освященіе не есть нѣчто только внутреннее: «Если бы ты былъ безтѣлесенъ, — учитъ св. Іоаннъ Златоустъ, — то Богъ преподалъ бы тебѣ дары Свои въ наготѣ, но поелику душа наша соединена съ тѣломъ, то тебѣ подаются дары сіи въ чувственныхъ видахъ».
Освященіе не есть обрѣтенная святость: сознаніе себя святымъ величайшій соблазнъ, прелесть. Это — процессъ стяжанія святости неустаннымъ преодолѣніемъ присущей человѣку грѣховности.
Какъ же совершается это освященіе? Совершается освященіе Церковью.
Въ самомъ широкомъ смыслѣ, Церковь обнимаетъ и спасающееся человѣчество и міръ ангельскій: «Тя, неизреченно соединившаго съ небеснымъ, Христе, земная (поется въ службѣ ангеловъ), и едину Церковь совершивша ангеловъ и человѣкъ, непрестанно величаемъ». Обнимаетъ такъ широко понимаемая Церковь все человѣчество, какъ спасающееся упованіемъ въ грядущаго Христа («начало ея въ раи положи», поется въ Недѣлю Православія), такъ и увѣровавшихъ въ пришедшаго Спасителя. Видимая Церковь воинствуетъ за дѣло спасенія, невидимая торжествуетъ.
Въ болѣе узкомъ смыслѣ подъ Церковью понимается новозавѣтная Церковь, какъ она опредѣлена Символомъ Вѣры. Четырьмя признаками опредѣляетъ Символъ Вѣры Церковь.
Оно едина. Это единство — внутреннее. Лучше всего опредѣляется оно, и въ своемъ единствѣ и въ своей единственности, понятіемъ Тѣла Христова. Какъ Агнецъ Божій, «раздробляемый и нераздѣляемый», по слову тайной молитвы литургисующаго священника, можетъ являть себя безчисленное множество разъ и раздробляться на безчисленно множество частицъ, оставаясь Единымъ и Единственнымъ — такъ и Церковь, Тѣло Христово. Безпредметна поэтому задача соединенія церквей и кощунственна идея обрѣтенія «подлинной» Церкви въ процессѣ сближенія и сліянія множества церквей, являющихъ, каждая, якобы отдѣльные элементы Истины.
Церковь свята. Святость — природа Церкви, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, ея назначеніе. Жизнь ея есть явленіе святости. Принадлежность къ ней есть пріобщеніе къ ея святости. «Святая святымъ» — возглашаетъ священнослужитель, воздымая Агца предъ Его раздробленіемъ, тѣмъ свидѣтельствуя, что лишь въ мѣру святости будетъ во спасеніе пріобщеніе Святыхъ Тайнъ. И тутъ же хоръ свидѣтельствуетъ: «Единъ святъ, единъ Господь, Іисусъ Христосъ...», отожествляя святость съ пріобщеніемъ Господу Іисусу Христу. Возрастаніе человѣка въ святости не можетъ происходить иначе, какъ въ дѣятельномъ пребываніи въ Церкви.
Церковь, далѣе, именуется соборной, что передается также терминами вселенской или каѳолической. Церковь обращена — ко всѣмъ: «Шедши научите вся языки...» Церковь обнимаетъ пространственно всю вселенную: «Церковь соборной называется потому, — училть св. Кириллъ Іерусалимскій, — что находится по всей вселенной отъ концовъ земли до концовъ ея». Находясь вездѣ, Церковь пребываетъ всегда: возникая изъ вѣчности она уходитъ въ вѣчность — никакія «врата адовы» ее не одолѣютъ. Открытая всѣмъ, Церковь обнимаетъ, однако только тѣхъ, кто къ ней принадлежатъ. Обнимая, во всемъ свѣтѣ, всехъ къ ней принадлежащихъ, Церковь, при этомъ, не является формально-организаціоннымъ единствомъ: наличіе самостоятельныхъ помѣстныхъ церквей не упраздняетъ таинственно-благодатнаго единства Церкви. Есть въ понятіи «соборности» и другой оттѣнокъ, подчеркивающій какъ бы органическую принадлежность къ Церкви, рядомъ съ клиромъ, и народа. Это сказывается во всемъ. Такъ всѣ въ литургіи «участвуютъ», а не только присутствуютъ на ней. Всѣ призываются «едиными усты и единымъ сердцемъ» исповѣдывать Символъ Вѣры. Понятіе «церковнаго народа» неустранимо изъ Церкви. «Въ православіи хранителемъ благочестія является народъ», — читаемъ мы въ посланіи восточныхъ патріарховъ 1848 г. «Гдѣ явится епископъ, такъ народъ да будетъ, какъ и гдѣ Христосъ Іисусъ, тамъ каѳолическая Церковь», — училъ св. Игнатій Богоносецъ. Нельзя не видѣть выраженія соборности и во внутреннемъ тождествѣ всего содержанія Церкви, что удачно выразилъ Викентій Лирійскій, признавая голосомъ Церкви то, что «повсюду, всѣми, вездѣ исповѣдуется».
Церковь, наконецъ, обозначается, какъ апостольская. Это означаетъ не только то, что историческимъ основаніемъ Церкви являются 12 апостоловъ, что получило наглядное выраженіе въ тѣхъ 12, носящихъ имена апостоловъ, основаніяхх, на которыхъ стоитъ стѣна таинственнаго града. Это не только устанавливаетъ нерушимую преемственность, провозглашаемую Спасителемъ, когда Окъ, заповѣдуя апостоламъ совершать Евхаристію, открылъ имъ, что они будутъ «смерть Господню возвѣщать дондеже пріидетъ» — то есть до Втораго Пришествія. Церковь, отожествляясь съ апостолами, тѣмъ самымъ отожествляется съ Христомъ. Апостольство не начальный моментъ нѣкоего развивающагося процесса, а предѣльная полнота Церкви, какая только можетъ быть явлена, и она лишь раскрывается, не нарушая полнѣйшаго тождества съ тѣмъ, что открыто было Господомъ чрезъ апостоловъ. Очень выразительно подъ этимъ угломъ зрѣнія аттестовалъ Тертулліанъ самочинныхъ реформаторовъ, говоря, что имъ можно было бы подчиниться при одномъ только условіи: «они, новые апостолы, должны увѣрить, что Христосъ снова снизшелъ и научилъ ихъ». Упоминая потомъ о томъ, что Господь подкрѣпилъ зависимость апостоловъ отъ Него тѣмъ, что далъ имъ власть совершать знаменія, какія Самъ творилъ, Тертулліанъ свидѣтельствуетъ, что надобно ждать чудесъ и отъ новыхъ апостоловъ. «Но я знаю мощь ихъ, — заключаетъ Тертулліанъ, — они такъ чудно подражаютъ апостоламъ: тѣ мертвыхъ творили живыми, а они живыхъ дѣлаютъ мертвыми».
Итакъ, единая, святая соборная, апостольская Церковь воплощаетъ Истину. Та часть Ея состава, которая, въ своемъ представленіи, обрѣтаетъ что-то «новое» — тѣмъ уходитъ отъ Истины. Только абсолютная вѣрность исходной Истинѣ можетъ позволить Церкви продолжать относить къ себя всѣ четыре признака, установленные Символомъ Вѣры. Они тѣснѣйшимъ образомъ соединены и предполагаютъ другъ друга.
Что является основнымъ свойствомъ, основнымъ содержаніемъ, самымъ, можно сказать, существомъ Церкви? Церковь есть Царство благодати! И это въ томъ пониманіи благодати, которое присуще только одной Православной Церкви. Католицизмъ мыслитъ благодать, какъ нѣчто раздѣльно отъ свободы дѣйствующее и являющееся нѣкимъ самостоятельнымъ, какъ бы внѣшнимъ, факторомъ. Протестантизмъ придаетъ благодати характеръ Божіей милости, не вмѣняющей человѣку его грѣховности, въ немъ, однако, продолжающей пребывать. Для православнаго сознанія благодать сливается съ человѣкомъ, содѣвая, съ его добраго изволенія, въ помощь неотрывную этому изволенію, его постепенное духовное преображеніе.
Самое обращеніе на путь спасенія есть уже дѣйствіе благодати: «Никтоже можетъ пріити ко Мнѣ, аще не Отецъ пославый Мя привлечетъ его» (Іоан. 6, 44). То — благодать просвѣщающая или предваряющая. «Вѣра отъ слышанія» (Рим. 10, 17) — но надо умѣть и услышать! Такъ происходитъ нѣкій отборъ, таинственная природа котораго можетъ быть уяснена изъ словъ Господа Петру: «Блаженъ ты, Симонъ, сынъ Іонинъ, потому что не плоть и кровь открыли тебѣ это, но Отецъ Мой, сущій на небесахъ» (Матѳ. 16, 17).
Увѣровать въ Христа, какъ Бога, и тѣмъ вступить на путь спасенія — и для этого слабыя силы человѣческія должны быть облагодатствованы. Но это лишь готовность вступить въ борьбу съ нашимъ грѣховнымъ естествомъ. Чтобы дѣйственно вступить на этотъ путь, надо наново родится отъ Духа Святаго. То — благодать освящающая, оправдывающая, возраждающая. «Аще кто во Христѣ, нова тварь...» (2 Кор. 6, 17). Задача встаетъ передъ человѣкомъ: «отложити ветхаго человѣка, тлѣющаго въ похотѣхъ прелестныхъ, обновитися же духомъ ума... и облещися въ новаго человѣка, созданнаго по Богу въ правдѣ и преподобіи истины» (Ефес. 4, 22-24). Такъ человѣкъ входитъ въ новую жизнь — но то только начало! Нужна новая сила благодати, чтобы успѣшно подвизаться на этомъ пути. То — спасающая благодать, способствующая тому, чтобы сумѣли мы подлинно стяжать «плодъ духовный: любы, радость, миръ, долготерпѣніе, благость, милосердіе, вѣру, кротость, воздержаніе» (Гал. 5, 22-23). То, что міръ именуетъ добродѣтелью, не только въ язычествѣ, по слову бл. Августина, могло, въ очахъ Божіихъ, быть лишь блестящими пороками. Подлинно христіанское добродѣланіе лучше всего опредѣлено преп. Серафимомъ Саровскимъ, какъ стяжаніе Духа Святаго, что, конечно не представимо безъ участія самаго Духа. Отсюда понятенъ призывъ апостольскій: «со страхомъ и трепетомъ свое спасеніе содѣвайте» (Флп. 2, 12-13). И что тутъ Апостолъ присовокупляетъ? «Богъ бо есть дѣйствуяй въ васъ». Это сознаніе, что Самъ Господь совершаетъ въ насъ дѣло нашего спасенія, и есть корень православнаго ученія о благодати: съ ея лишь помощью человѣкъ становится камнемъ Церкви, въ которомъ живетъ Господь — самая молитва есть голосъ Духа Святаго (Рим. 8, 26).
Понятіе благодати имѣетъ охватъ широкій. Слѣды ея находимъ и въ язычествѣ, поскольку человѣку открывается возможность доброе творить по естеству (Рим. 14, 19). Явно почивала благодать на людяхъ Ветхаго Завѣта — на избранномъ народѣ. Но и она была ничто по сравненію съ тѣмъ моремъ благодати, которое излилось на человѣчество съ приходомъ на землю Христа: «благодать возблагодать» (Іоан. 1, 16)! Слово «благодать» сохраняетъ свой общій смыслъ, и въ Новомъ Завѣтѣ, когда, напримѣръ, употребляетъ его Апостолъ, кончая посланіе словами: «Благодать вамъ и миръ отъ Господа Бога Отца и Іисуса Христа». Такое, въ общемъ смыслѣ употребляемое, слово можетъ означать и исключительную силу дѣйствія, какъ напримѣръ, когда Господь говорилъ ап. Павлу: «Довлѣетъ ти благодать Моя: сила бо Моя въ немощи совершается». Тѣ же виды благодати, о которыхъ выше шла рѣчь, относятся къ болѣе уточненному ея пониманію, которое лучше всего выражено въ слѣдующихъ словахъ апостольскихъ: «благодатію бо есте спасены чрезъ вѣру; и сіе не отъ васъ — Божій даръ, не отъ дѣлъ, да никто не похвалится» (Евр. 2, 8-9). Но какъ бы мы ни опредѣляли, ни уточняли, ни нарочито квалифицировали дѣйствіе благодати, она никогда не становится внѣшней силой, опредѣляющей нашу судьбу, а является проникновеніемъ Божескаго начала въ самую нашу сущность: сливается оно съ нашимъ естествомъ. Существенно различать дѣйствіе Промысла Божія отъ дѣйствія благодати. Промыслъ Божій дѣйствуетъ внѣ насъ, создавая тѣ условія, которыя влекутъ насъ ко спасенію. Благодать же проникаетъ въ самое наше существо, сливаясь съ нимъ. Мистическая природа благодати заключается въ томъ же, о чемъ говоритъ Слово Божіе, именуя Церковь Тѣломъ Христовымъ — только примѣнительно уже къ каждому отдѣльному человѣку: «Живу же не ктому азъ, но живетъ во мнѣ Христосъ» (Гал. 2, 20).
И вся Церковь въ цѣломъ, и каждое отдѣльное Ея чадо, поскольку оно проникается природой Церкви, освящаясь въ Ней — исчерпывается этимъ однимъ, опредѣляющимъ нашу судьбу въ Вѣчности: примиреніемъ съ Богомъ чрезъ сліяніе съ Христомъ-Богомъ, ставшимъ человѣкомъ, чтобы дать человѣку возможность, слившись съ Нимъ, стать общникомъ блаженной Вѣчности. Не будемъ касаться того, въ какихъ формахъ изливается на человѣка благодать чрезъ Церковь. Утвердимся въ одномъ: въ ясномъ сознаніи того, что спасеніе содѣвается лишь во Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Въ Ней заключена Тайна нашего Спасенія. Поскольку міръ, сохраняя одну лишь видимость Церкви, упраздняетъ ея существо, создавая нѣкую подмѣну Ея, спасеніе лежитъ — для Послѣднихъ Христіанъ — въ сохраненіи себя въ истинной Церкви, которую, въ ея исходной природѣ Малаго Стада, не одолѣютъ врата адовы, по обѣтованію Христову. Тайна Спасенія для каждаго отдѣльнаго человѣка опредѣляется и исчерпывается его готовностью оставаться въ Царствѣ Благодати, являемомъ истинной Церковыо, и тѣмъ сохранять въ себѣ живущаго въ каждомъ истинномъ чадѣ истинной Церкви — Христа.
Тайна Спасенія получаетъ свое разрѣшеніе въ моментъ смерти. Тутъ обозначается тотъ свободный выборъ, который, въ итогѣ его жизни, совершенъ человѣкомъ: съ Богомъ онъ, или противъ Бога. Иногда это открывается находящимся у одра смертнаго съ полной ясностью — и въ смыслѣ спасенія и въ смыслѣ гибели: смерть можетъ быть, какъ явнымъ пріобщеніемъ къ Царству Небесному, такъ и явнымъ нисхожденіемъ въ адъ. Безконечно разнообразенъ можетъ быть обликъ смерти, отвѣчающій тому индивидуальному, неповторимому пути жизни, въ направленіи спасенія или гибели, который пройденъ даннымъ человѣкомъ. Блаженной можетъ быть смерть явнаго грѣшника, поскольку слезами покаянія омываетъ онъ оскверненную грѣхами душу свою, и устрашающей можетъ быть смерть «праведника», умертвившаго свой духъ грѣхами ума. Но при всѣхъ условіяхъ смерть есть послѣднее слово человѣка, опредѣляющее его всежизненное «изволеніе». Отвращенность отъ Бога можетъ не носить характера воинствующаго безбожія. Больше того: воинствующее бунтарство открываетъ больше возможностей конечной обращенности къ Богу, чѣмъ холодная отъ Бога отчужденность, крѣпко устоявшаяся въ любомъ поклоненіи кумиру. Обращенность же къ Богу спасительная сгущается въ одну формулу, которая не случайно способна становиться для спасающихся исчерпывающимъ содержаніемъ ихъ духовнаго бытія: «Господи, Іисусе Христе, Сыне Божій, помилуй мя грѣшнаго!» Покаянный вопль ко Христу-Богу раздался изъ глубины сердца — и спасенъ человѣкъ!
Этимъ покаяннымъ воплемъ человѣкъ свидѣтельствуетъ, что онъ принадлежитъ къ Тѣлу Христову — къ Церкви. И Церковь его отмолитъ.
Значитъ, Тайна Спасенія сводится къ чему? Къ дѣйственной принадлежности къ Церкви. Нѣтъ поэтому ничего страшнѣе, чѣмъ отрывъ отъ Церкви, который, въ предѣльномъ своемъ выраженіи, и являетъ то предѣльно страшное, что Слово Божіе опредѣляетъ, какъ грѣхъ противъ Духа Святаго, которому уже нѣтъ прощенія, ни въ семъ вѣкѣ, ни въ будущемъ.
Только отдавъ себѣ въ этомъ полный отчетъ, можно трезво оцѣнить весь ужасъ современной дѣйствительности, которая, чрезъ Вѣру въ Ложь изымая самое понятіе Церкви изъ сознанія человѣка, дѣлаетъ его служителемъ Антихриста въ составѣ того фальсификата Церкви, который сооружается нынѣ для встрѣчи Антихриста.
Архимандритъ Константинъ.
- ← Митрополитъ Иннокентій (Фигуровскій) – Открытое письмо Боголюбивѣйшей и досточтимѣйшей братій Валаамскаго монастыря и всѣмъ вѣрнымъ чадамъ Церкви Христовой, держащимся Православнаго календаря и преданій Святой Kaөолической.
- Митрополитъ Мефодий (Герасимов) – Слово к харбинской пастве по поводу предполагаемого назначения в Харбин епископа Московского (1928). →
