«Скажу, что если вы когда-либо увидите разномыслие между мной и Митрополитом Антонием, то всегда знайте, что прав он, а не я…».
Архиепископ Челябинский Гавриил (Чепура) о Блаженном Митрополите Антоние (Храповицком).
Блаженнейший митр. Антоний, прямая ветвь от Матери-Церкви Российской, плененной безбожием, и по достоинству оцененный еще папой Пием XI, заявившем в беседе с одним из бискупов в Варшаве: «Самый большой человек в Восточном исповедании - архим. Антоний (Храповицкий)». Защитниками мнений Митрополита Антония в свое время выступили Архиепископ Гавриил Челябинский, богословский авторитет которого был очень высок уже в дореволюционной России, а также несколько известных, уже канонизированных Русской и Сербской Церковью иерархов. – Ред.
Он промолчал. «Давно ли видели владыку митрополита?»
«На прошлой неделе, в Карловцах».
«О чем шла речь?»
«О многом… Да, между прочим, говорили о Достоевском, и оказалось один вопрос, по которому взгляды митрополита не совпадают с вашими». Эти мои слова были, по-видимому, владыке немножко неприятны.
«В чем дело?»
«Помните, мы говорили с вами о мнении или слухе, что Братья Карамазовы, в которых, по словам самого Достоевского, главный герой Алеша, есть только 1-ая часть задуманной им трилогии, что во второй и третьей части Алеша должен был быть описан в миру, взрослым, женатым, и потом стариком?»
«Помню».
«И вы сказали тогда, что это мнение представляется верным, что мысль описать всю жизнь человека, показать норму – вам представляется оправданной и интересной».
«Помню, и что же дальше?», сказал владыка с нетерпением.
«А владыка митрополит говорит, что эта мысль и замысел неверны, что «норма» уже дана в том, что уже написан: норма – это христианское сердце, христианское состояние души. Эта норма дана, и она одинакова для всех возрастов, у старца Зосимы и юноши Алеши – духовное устроение одинаково, и потому нет надобности описывать ее у человека в разных возрастах. Не нужно, потому что это будет повторением».
Владыка молчал. Тогда я продолжил: «Я сказал митрополиту ваше мнение по этому вопросу».
«И что же он?»
«Он сказал, что вы, вероятно, недодумали этого вопроса… А что вы скажете?»
«Скажу, что если вы когда-либо увидите разномыслие между мной и митрополитом Антонием, то всегда знайте, что прав он, а не я…».
«Но почему же», начал было я, но владыка вдруг перебил меня и с горячностью воскликнул:
«Потому, что митрополит Антоний – гениальный человек, которого вы не умеете ценить».
Но тут и я загорячился и, во всяком случае, не менее горячо воскликнул:
«Как не умею ценить? Как вы можете это говорить, когда знаете, что для меня митрополит Антоний».
Но я не кончил: меня остановил, веселый смех, и слова сквозь смех – «успокойтесь, я не о вас говорил». Владыка смеялся от всей души, весело и заразительно…
«Чему вы так смеетесь?»
Вместо ответа он стал меня представлять: делал вид, что хочет вскочить, и с страшным лицом, поднимая кулак, как бы кидался на меня со словами «как не умею ценить, и поять смеялся, также, как и я.
«Владыко, я ведь не так говорил».
«Совершенно».
«Но я ведь не вскакивал и кулака не поднимал».
«Это все равно» – и опять меня также представлял.
Успокоившись, он продолжал: «Я, конечно, не имел в виду лично вас. Мои слова относились к этим многочисленным и тупым интеллигентам, которые не понимают митрополита Антония. К этой нечуткости сердечной, к этой «косности и несмысленности» сердец нельзя привыкнуть они всегда будут ранить… Митрополит Антоний – человек исключительной, живой любви к Богу; он поистине живет Богом и в Боге; соприкасаясь с ним, нельзя не ощущать именно этого. Вот почему так бывает обрадована общением с ним душа человеческая, если только она придет к нему без предвзятости, открытая и искренняя. Митрополит Антоний знал только одно отношение к человеку – церковное, он искал единения с ним во Христе. Наши бедные интеллигенты приходят к нему не для этого: они приходят с сердцем запертым, приносят свои – на этом ударение – маленькие мысли. Они тщательно обдумывают свои мысли, оцеживают комара… и не видят митрополита Антония… Самоуверенно разбирают его слова, обращаются с ним запанибрата. Что только о нем не говорили тупые головы и сухие сердца… Но Церковь его любила и радовалась на него. Митрополит Антоний – личность настолько исключительная, что постоянно вызывает чувство изумления: он неисчерпаем, и человек всегда открывает в нем что-то новое. Представьте себе старого ученого профессора, произведения которого вы изучали. Его слова всегда будут повторением его, известных вам мыслей. Такова судьба человеческого творчества и достижений. Но не так с нашим митрополитом. Почему? Митрополит Антоний всегда писал и говорил от избытка сердца, выражая открыто то, чем жило в данный момент его сердце в своем предстоянии Богу. И теперь – маститый старец – он говорит также: он выносит пред вами жизнь своего сердца, своего духа, обращенного к Богу. Так могут поступать только подлинно духоносные люди, ибо, если бы обычные люди открыли свое сердце, то не привлекли бы к себе людей, а на оборот – они отшатнулись бы от него. А митрополит неудержимо привлекает к себе. Когда митрополита спрашивали о секрете его влияния на юношество, он удивленно отвечал, что никакого секрета нет, что он только открывает им свою жизнь пред Богом. Это ответ, волнующий своею детски чистой скромностью и смирением: он спешит сказать, - не я привлекаю, привлекает благодать Божия, но Боже мой, как надо любить благодать Божию, каким надо быть чистым и смиренным, чтобы дать ец действовать через меня, чтобы ей не помешать… Да, именно так действовали праведники, проповедники, так и их метод и «секрет» влияния на души человеческие.
Почему главным предметом его духовной деятельности была борьба со схоластикой? Вот именно потому, что для него богословствовать – значит открывать свою духовную жизнь в ее предстоянии Богу. Схоластика произносит слова, за которыми не стоит духовного опыта. Ученый схоласт произносит формулы, но душа его остается безучастной к их содержанию, и он не болеет от этой безучастности. Он не смущается тем, что его душа молчит, когда он говорит о Божественном м(и)ре, а она должна была бы ликовать. Ему это безразлично. При таком разрыве, при таком отношении к слову не может быть Богословия, не может быть слова о Живом Боге, о Божественной жизни. Могут быть только гипотезы, отвлеченные теории…
Вся личность митрополита Антония, его деятельность, его жизнь есть отрицание схоластики. Он настолько цельная личность и настолько яркая, он нанес такой сокрушительный удар схоластическому мышлению или, вернее, схоластическому духовному устроению – вот этой разделенности слова и духа, мысли и сердца – что не будет большим преувеличением сказать – до него у нас была схоластика, а с него – богословие. Вы ее найдете даже у м. Филарета, не говоря о множестве профессоров. Но нельзя научить Православию, будучи схоластом, ибо Православие есть жизнь во Христе… Знайте, что человек произносит схоластические формулы, и не ощущает их несоответствия запросу духа, это всегда свидетельствует о какой-то неправильности последнего… В конце концов, это есть болезнь маловерия: человек не научился живою верою проникать в законы и тайны Божественной жизни, насколько они могут быть ему открыты, и потому не научился взглядом и слухом веры проверят свои мысли и слова…
Есть какая-то постоянно обновляющаяся радость от общения с митрополитом Антонием… Радость и благодарность…»
Владыка на минуту остановился, как бы прикидывая – сказать или нет – и продолжал: «Да, это необычайный человек… . Когда я приезжаю в Карловцы и прихожу к нему, то, если никого нет, я всегда приветствую его… земным поклоном… Он, конечно, по своему смирению останавливает меня, но у меня всегда живая потребность именно так выразить ему свое чувство…»
Владыка замолк. Может быть, потому, что затронул такое глубокое чувство, почти невыразимое чувство своей любви к митрополиту Антонию, к их духовному, церковному, в Боге, единению, чувства радости и благодарности от счастья этого единения… Взволнованный его рассказом, я хотел себе представить встречу двух архипастырей и земной поклон одного другому…
Но владыка ласковой шуткой отвел мое внимание от этого образа их любви и духовной дружбы. Он с улыбкой посмотрел на меня, сделал страшное лицо, поднял руку, как будто кидаясь на меня «Как не умею ценить»… Но не засмеялся, а сказал тихо, спокойно и убежденно: «Благодарите Бога, что вы узнали и полюбили владыку Антония».
Лопухин, П. С. Беседы с Епископом Гавриилом (Монреаль: Типография Братства Преподобного Иова Почаевского, 1984.С. 33-37.