Епископъ Кириллъ (Наумовъ) – Возрасты человеческой жизни въ отношеніи къ нравственности.
Жизнь человѣка, раздѣляясь на извѣстные возрасты, какбы на нѣкоторые періоды, сообразно съ постепеннымъ возрастаніемъ и упадкомъ его силъ душевныхъ и тѣлесныхъ, должна быть всецѣло посвящена добродѣтели. Дитя, только что вышедшее изъ пеленъ, хотя не можетъ само понимать, что такое добродѣтель и нравственная жизнь, но уже начинаетъ ее худо или хорошо подъ руководствомъ своихъ родителей и воспитателей. Въ первыхъ улыбкахъ его, обращенныхъ къ матери, въ первыхъ словахъ, которыя оно произноситъ, въ первыхъ сознательныхъ движеніяхъ его уже просвѣчиваетъ доброе или худое направленіе, сообщенное его душѣ. – Какъ образуются первыя наклонности въ дѣтяхъ, не трудно понять. На нихъ все имѣетъ вліяніе. Нѣжный взоръ матери, ласки отца, образъ жизни и дѣйствій нянекъ и приставниковъ, лица, окружающія ихъ, тысяча предметовъ, которые попадаются имъ предъ глаза, производя на душу ихъ извѣстное впечатлѣніе, оставляютъ въ ней слѣдъ хорошій или дурной. Можно сказать, что дитя почти въ одно время начинаетъ жизнь тѣлесную и нравственную и что сѣмена добродѣтели или порока бываютъ посѣяны въ его душѣ прежде, нежели оно будетъ въ состояніи ясно различать добродѣтель отъ порока. Если такъ рано человѣкъ начинаетъ жить духовною жизнію: то какія важныя обязанности лежатъ на родителяхъ и приставникахъ малютки, которые руководствуютъ его жизнію, и сколько вреда можетъ причинить ему одна, для нихъ едва замѣтная или же безъ вниманія допущенная неосторожность!
Дитя воспріимчиво ко всему доброму: довольно одного взгляда, выражающаго упрекъ, чтобы заставить его заплакать и раскаяться въ своемъ проступкѣ; достаточно одного ласковаго слова, чтобы возбудить, ободрить и укрѣпить его къ совершенію добраго дѣла, иногда труднаго даже для возрастныхъ. Когда отецъ или мать ласковымъ словомъ, легкою похвалою или только взоромъ одобрятъ дитя за то, что оно хорошо стояло во время богослуженія: для малютки достаточно, чтобы не отстать отъ своей матери или отъ своихъ старшихъ братьевъ ни въ ранній часъ утра, ни въ поздній часъ вечера, если только въ храмѣ совершается богослуженіе. Дитя не все понимаетъ, что ему говорятъ: но оно пойметъ, когда будетъ въ состояніи понимать, – пойметъ и то, что слышало въ дѣтствѣ, но не понимало, и то, что видѣло, но равно не понимало, – пойметъ худое и хорошее, доброе и злое, и это не останется безъ вліянія на него. Кто не слыхалъ, какъ люди пожилые съ удовольствіемъ вспоминаютъ о тѣхъ счастливыхъ дняхъ, когда примѣръ отца и матери возбуждалъ ихъ къ добрымъ дѣламъ? Кто не знаетъ промѣровъ того, какъ воспоминаніе объ этихъ золотыхъ дняхъ удерживало отъ паденія людей, колебавшихся между требованіями долга и увлеченіями порока? Самый злой человѣкъ, давно отвыкшій произносить имя Божіе, въ минуту душевной туги обращая взоръ къ небу, молится тою молитвою, которой въ дѣтствѣ научила его любовь отца и матери, – и сердце его обновляется воспоминаніемъ о благочестивыхъ расположеніяхъ дѣтства! Дитя не понимаетъ многаго: но если оно не понимаетъ словъ, то понимаетъ примѣръ. Съ удовольствіемъ припоминаю совѣтъ одного уважаемаго отца семейства, данный по поводу вопроса: какъ учить дѣтей благочестію, когда они еще не понимаютъ словъ наставленія? «Молишься ли ты дома, или идешь къ обѣднѣ въ церковь, поставь и дитя съ собою на молитву; если оно не умѣетъ сдѣлать поклона, положи на немъ его же рукой крестное знаменіе и наклони его голову: такой урокъ молитвы и понятнѣе и памятнѣе всякаго словеснаго наставленія. Пусть дитя подастъ милостыню, ели у твоего порога будетъ нищій; пусть оно снесетъ подаяніе больному, который самъ не могъ къ тебѣ придти». Дитя не понимаетъ многаго: а сколько людей винятъ своихъ родителей и воспитателей за то, что они пе предостерегли ихъ отъ паденій въ первые годы дѣтства, дали развиться въ нихъ наклонностямъ, которыя отняли у нихъ душевный покой и разрушили ихъ счастіе? Сколько отцевъ винятъ самихъ себя въ несчастій своихъ дѣтей и почитаютъ дурную жизнь ихъ справедливымъ наказаніемъ для себя за то, что не смотрѣли за ними въ дѣтствѣ, были снисходительны къ ихъ вольностямъ и равнодушны къ ихъ слабостямъ? – Дитя любопытно и, какъ еще не осмотрѣвшееся въ мірѣ дѣйствительномъ, расположено вѣрить всему таинственному и чудесному: неблагоразуміе приставниковъ и воспитательницъ, питая дѣтское любопытство, населяетъ иногда дѣйствительный міръ призраками и окружаетъ дитя мечтами своего воображенія: что за пріобрѣтеніе для малютки? Но сколько радостей, сколько чистыхъ удовольствій на цѣлую жизнь пріобрѣтаютъ тѣ дѣти, которымъ въ дѣтствѣ, вмѣсто пустыхъ разсказовъ о тѣняхъ и привидѣніяхъ, внѣдряютъ въ мысль христіанское ученіе объ ангелѣ-хранителѣ, наблюдающемъ за ними на каждомъ шагу, помогающемъ намъ въ совершеніи добрыхъ дѣлъ и отвращающемъ насъ отъ зла, или скорбящемъ, когда зло допущено. Надобно сказать и то, что дитя, не зная еще темной стороны жизни, не извѣдавъ ея нуждъ, скорбей и лишеній, все представляетъ въ лучшемъ видѣ противъ дѣйствительности: и на эту сторону дѣтства можно дѣйствовать съ пользою, чтобы образовать въ дитяти открытый и довѣрчивый характеръ. Наконецъ, дитя стыдливо, – прекрасное свойство невинности, за которое нельзя достойно возблагодарить Провидѣиіе, потому что стыдливость предохраняетъ человѣка отъ множества искушеній и грѣховъ и предотвращаетъ тысячи паденій.
Много и другихъ прекрасныхъ свойствъ, принадлежащихъ, по преимуществу, дѣтскому возрасту, изъ которыхъ при благоразумномъ воспитаніи можно образовать высокій нравственный характеръ. Конечно, какъ мы всегда обязаны быть добрыми, такъ добрыми сдѣдеться никогда не поздно и никакой возрастъ не помѣшаетъ этому: но также никакой возрастъ не благопріятствуетъ столько утвержденію въ человѣкѣ истинныхъ понятій и правилъ добродѣтели, какъ возрастъ дѣтскій. Отцы и матери! На васъ лежитъ первая забота о сохраненіи невинности дѣтей, образованіи ихъ сердца и ума добрымъ примѣромъ, благими внушеніями. Съ васъ взыщетъ Господь грѣхи ихъ, если они произошли отъ вашего нерадѣнія; на васъ упадетъ стыдъ ихъ пороковъ и старость ваша не будетъ успокоена дѣтьми ненаказанными. Ласкай чадо и устрашитъ тя, играй съ нимъ и опечалить тя. Не смѣйся съ нимъ, да не поболиши о немъ и напослѣдокъ стиснеши зубы твоя. Не даждь ему власти въ юности и не презри невѣденія его (Сир. 30, 9-11). Ha непорочность дѣтей Спаситель міра указалъ, какъ на образецъ, къ которому должны всѣ приближаться, чтобы удостоиться царствія небеснаго: аще не обратитеся и не будете, яко дѣти, не внидете въ царствіе небесное (Матѳ. 18, 3). Но съ тѣмъ вмѣстѣ Онъ изрекъ угрозу тяжкимъ наказаніемъ тому, кто соблазнить дитя къ паденію или будетъ служить орудіемъ его паденія: глаголю вамъ: иже аще соблазнитъ единаго отъ малыхъ сихъ, вѣрующихъ въ Мя, уне ему есть, да обѣсится жерновъ осельскій на выи его и потонетъ въ пучинѣ морстѣй (Матѳ. 18, 6).
Переходя изъ дѣтскаго возраста въ юношескій, человѣкъ имѣетъ уже достаточный запасъ понятій о худомъ и хорошемъ, довольно склонностей худыхъ и хорошихъ. Счастливъ юноша, который перешелъ изъ дѣтскаго возраста въ юношескій съ неиспорченнымъ сердцемъ, съ душою, не растлѣнною порокомъ! Но посмотримъ въ юношескій возрастъ независимо отъ пріобрѣтенныхъ въ дѣтствѣ наклонностей, худыхъ или хорошихъ. Что представляетъ онъ въ отношенія къ нравственности?
Возрастъ юношескій есть возрастъ, полный силъ и здоровья, цвѣтущій надеждами и красотою. Въ эти лѣта раскрывается сознаніе, разсудокъ крѣпнетъ, воображеніе переходитъ изъ міра воображаемаго въ дѣйствительный; душа, какъ цвѣтокъ, раскрывается изъ своей почки. Богатая силами молодость не знаетъ имъ мѣры; спѣшитъ жить, потому что силы ея кипятъ и просятъ дѣятельности, ищутъ простору. Ничто не удерживаетъ ихъ порыва. Юная жизнь, какъ весенній потокъ, выступаетъ изъ береговъ и разливается во всѣ стороны. Какъ человѣкъ, увидѣвшій въ своей власти богатства, о которыхъ онъ прежде не зналъ, спѣшитъ воспользоваться всѣмъ вдругъ: такъ и душа, увидавши себя госпожею собственныхъ силъ, которыя были до сего времени какъ будто закрыты отъ ней, старается всѣ ихъ привесть въ движеніе. Все ли онъ можетъ сдѣлать, что хочетъ, – хорошо ли, полезно ли это для него будетъ, – юноша часто не знаетъ, потому что не знаетъ, что онъ въ состояніи сдѣлать своими силами; не знаетъ этого ранняго истощенія силъ, которыя заставили бы его быть расчетливымъ и разборчивымъ въ трудахъ. Для него все ново; ему хочется все узнать, извѣдать, осмотрѣть. Многое онъ видалъ въ дѣтствѣ: но теперь смотритъ на все за-ново, и предметы имѣютъ для него двойную занимательность – новизны и дѣтскихъ воспоминаній. Неразумный юноша! Придетъ время и, можетъ быть, очень скоро, когда это обиліе силъ, которымъ ты не зналъ мѣры, эта крѣпость здоровья, которую ты считалъ несокрушимою, истощатся незамѣтно для тебя самаго. Надежды твои разсѣются, какъ облака, гонимыя вѣтромъ, и мечты, въ которыхъ ты жилъ, исчезнутъ, какъ паръ послѣ солнечнаго восхода. Трудись, но соразмѣряй силы съ трудомъ. Кто не посѣялъ въ юности, тотъ ничего не пожнетъ въ старости. Но сберегай силы и для лѣтъ мужества и старости, чтобы не пропали даромъ сокровища твоихъ трудовъ.
Юность есть время воспитанія, обогащенія ума познаніями, воли правилами, и образованія вкуса къ прекрасному. Въ неустроенный еще міръ понятій, собранныхъ во время дѣтства, вносится мысль, порядокъ, и этимъ собственно полагается основаніе для всей послѣдующей жизни человѣка. Смотря по тому, какое направленіе получили его понятія въ юности, они даютъ такое же направленіе цѣлой его жизни. Кто слышалъ въ юности и запечатлѣлъ въ сердцѣ здравое ученіе, проникнутое благоговѣніемъ къ вѣрѣ и святынѣ, преданностію власти, уваженіемъ къ старшимъ, – кто навыкъ уважать истинныя достоинства человѣка, а не преходящія и ложныя, – кто внималъ благимъ совѣтамъ и не слушалъ льстивыхъ внушеній порока, – кто подъ надзоромъ своихъ руководителей научился находить и цѣнить подлинное достоинство вещей, а не внѣшній блескъ, искать красоты, питающей и возвышающей душу, а не льстящей тщеславію и чувственности: тотъ имѣетъ прочное основаніе для счастливой будущности. Но кто имѣлъ несчастіе слышать противныя внушенія въ духѣ равнодушія къ святынѣ, вольности въ мыслятъ и необузданной свободы въ дѣйствіяхъ, – кого учили пренебрегать стыдомъ или поставлять ложный стыдъ выше справедливости, – кто обогатилъ свой умъ познаніями, но не получилъ понятія о высшей цѣли, къ которой они должны быть направлены, – кто навыкъ измѣрять счастіе жизни мѣрою чувственнаго наслажденія, а еще болѣе – кто наученъ дурнымъ склонностямъ и примѣромъ или внушеніемъ введенъ въ тайны порока: тому трудно будетъ дать новое направленіе своимъ мыслямъ, усвоить новыя правила, преодолѣть и оставить дурныя склонности, однимъ словомъ – преобразовать свою жизнь, хотя бы въ послѣдствіи онъ и увидѣлъ, что идетъ не прямымъ путемъ.
Съ этой стороны для образованія юноши имѣютъ чрезвычайную важность выборъ для него наставниковъ и руководителей, а равно и общество его сверстниковъ.
Опытный и благонамѣренный наставникъ, особенно когда предметъ его наставленій имѣетъ ближайшее отношеніе къ нравственной жизни, – великое сокровище для юноши. Прежде, нежели человѣкъ придетъ въ состояніе самъ обсуживать свои мысли и опредѣлять ихъ значеніе, онъ навыкаетъ этому отъ другихъ, и ближайшимъ образомъ, конечно, отъ своихъ наставниковъ. Усвояя ихъ понятія, мысли, наставленія, онъ усвояетъ ихъ съ опредѣленнымъ выраженіемъ, характеромъ, взглядомъ на жизнь. Всякій, кто сколько-нибудь наблюдалъ надъ своими мыслями и дѣлалъ пріемы самостоятельной оцѣнки вещей, знаетъ, что можно судить о вещахъ не только различно, но и совершенво противоположно съ другими; знаетъ, что, видя иной предметъ постоянно, мы можемъ не понимать его или понимать превратно. Доколѣ молодый человѣкъ не достигъ до собственнаго сужденія, въ его умѣ отпечатлѣвается образъ мыслей его наставника, и чѣмъ большимъ уваженіемъ пользуется руководитель, тѣмъ вліяніе его сильнѣе на жизнь юноши.
Подобное же надобно сказать объ обществѣ сверстниковъ юноши. – И въ этомъ маломъ обществѣ, какъ въ большомъ, есть неравенство дарованій, успѣховъ, различіе склонностей и навыковъ къ хорошему и худому. Мысли ихъ обобщаются въ товарищесквхъ разговорахъ, въ выраженіяхъ удовольствія и неудовольствія однихъ къ поступкамъ другихъ и множествомъ другихъ путей, которые ускользаютъ отъ самаго тщательнаго надзора воспитателей. Этотъ обмѣнъ понятій между воспитанниками, усвоеніе одними отъ другихъ ихъ мыслей, а иногда и склонностей, начинается съ первыхъ лѣтъ ихъ товарищеской жизни и продолжается во весь періодъ воспитанія. Плоды добрыхъ внушеній, эти цвѣтки, всѣянные материнскою рукою въ душу дитяти, блекнутъ и осыпаются иногда съ первымъ дуновеніемъ тлетворныхъ внушеній худаго товарищества. Вообще справедливость требуетъ сказать, что наставническія внушенія совершаютъ половину дѣла воспитанія, а другую – товарищество. Иногда самыя добрыя внушенія наставника не ниринимаются и не приносятъ никакой пользы отъ того, что въ товарищескомъ обществѣ воспитанниковъ они найдены незанимательными, устарѣлыми или въ какомъ-либо другомъ отношеніи несогласными съ ихъ образомъ мыслей.
Въ юношескомъ возрастѣ дается направленіе способностямъ и природнымъ расположеніямъ человѣка, выясняется родъ занятій, къ которымъ онъ наиболѣе склоненъ, и полагается основаніе для того, что называется призваніемъ и характеромъ человѣка. Одинъ юноша по своей природѣ воспріимчивъ ко всему, быстръ въ понятіяхъ, движеніяхъ и дѣйствіяхъ, – способенъ увлекаться скоро и скоро охладѣвать къ предмету своихъ увлеченій; другой медлителенъ въ соображенія и дѣйствіяхъ, но за то добытое трудомъ прочно усвояетъ, надежно хранитъ и вѣрно воспроизводитъ. Великая трудность воспитанія – разпознать душевныя расположенія юноши, ограничить силу однихъ, дать просторъ другимъ и всѣмъ указать и сообщить должное направленіе. Отъ недостатка вниманія къ сему можетъ произойти то, что юноша, много обѣщавшій въ будущемъ и радовавшій своихъ родителей понятливостію, переимчивостію, нѣжностію чувства и подобными качествами, съ наступленіемъ зрѣлыхъ лѣтъ дѣлается на къ чему неспособнымъ по легкомыслію и непостоянству, обманываетъ возбужденныя надежды воспитателей и обращается для родителей въ предметъ скорби и слезъ. Но можетъ случиться несчастіе и другаго рода. Какъ успѣхи юношей радуютъ родителей, такъ тупость печалятъ ихъ. Отъ этого иногда происходитъ, что въ семейномъ кругу одинъ сынъ пользуется особенною любовію всѣхъ, а другой встрѣчаетъ только холодную ласку и даже пренебреженіе. Съ первыхъ лѣтъ юности онъ какбы отчуждается отъ роднаго круга и дѣлается склоннымъ къ уединенію, мрачнымъ, задумчивымъ. – Тоже самое бываетъ и въ мѣстахъ общественнаго образованія дѣтей. А между тѣмъ эта непонятливость, по большей части, есть слѣдствіе не слабоумія, а неискуснаго воспитанія, не умѣвшаго разгадать склонностей юноши или же его слабой воспріимчивости, которая однако при благоразумномъ воспитаніи не воспрепятствуетъ основательному развитію ума и образованію чувства и вкуса.
Но вотъ періодъ воспитанія оканчивается; юноша вступаетъ въ жизнь дѣйствительную и узнаетъ ея скорби и радости. Настаетъ время пользоваться тѣмъ запасомъ, который онъ собиралъ въ годы молодости, прилагать къ дѣлу правила жизни, въ которыхъ онъ воспитанъ. Кто измлада усвоилъ правила благочестія, тотъ пожнетъ благіе плоды добраго сѣянія; а человѣкъ, не получившій благонадежнаго воспитанія въ юности, на всю жизнь можетъ остаться неустроеннымъ въ своихъ путяхъ. Но Господь, ищущій спасенія грѣшниковъ, всѣ обстоятельства жизни направляетъ къ возбужденію человѣка отъ сна грѣховнаго и обращенію его на путь добродѣтели. И горе тому, кто упорно остается въ слѣпотѣ, не хочетъ видѣть десницы Вышняго, управляющей нашею жизнію! Радости и печали жизни, успѣхи и невзгоды, лишенія и пріобрѣтенія, удавшіяся и обманутыя надежды, исполненные и разрушенные плавы, такъ называемыя случайности въ теченіи нашихъ собственныхъ дѣлъ и общественныхъ отношеній, продолжительныя или тяжкія болѣзни и неожиданное выздоровленіе, множество явленій и событій вокругъ насъ, которыхъ мы не умѣемъ ни понять, ни изъяснить изъ естественнаго хода вещей, – все это суть гласы Божіи, которыми Сердцевѣдецъ научаетъ насъ познать путь истины и обратиться къ Нему.
Въ естественномъ порядкѣ вещей мужескій возрастъ есть предпочтительно время жизни семейной и общественной. Супружеская жизнь, связи родства, служебныя отношенія въ одно и тоже время доставляютъ человѣку множество самыхъ чистыхъ радостей, охраняютъ и укрѣпляютъ чистоту нравственности и открываютъ поприще для дѣлъ благочестія. Добрая и богобоязненная жена приноситъ съ собою въ семейство миръ, довольство и согласіе, – неоцѣненныя сокровища: жену доблю кто обрящетъ, дражайши есть каменія многоцѣннаго таковая. Дѣлаетъ бо мужу своему благая во все житіе (Притч. 31, 11. 12). Аще на языцѣ ея милость и кротость, нѣсть мужъ ея точенъ сыномъ человѣческимъ (Сир. 36, 25). Посему-то Премудрый научаетъ смотрѣть на благонравную жену, какъ на даръ Божій (17), ниспосылаемый человѣку за его добрую жизнь или благословенія его родителей. Вѣра одного изъ супруговъ укрѣпляетъ и утверждаетъ вѣру другаго. Они съ тайнымъ стыдомъ чувствуютъ свои сокровенные пороки и стараются изгладить ихъ. Самыя скорби и печаля, съ которыми неразрывно соединена супружеская жизнь, услаждаются и съ избыткомъ вознаграждаются взаимною любовію супруговъ, нѣжною предупредительностію и заботливостію ихъ другъ о другѣ: а заботы и лишенія дѣлаются упражненіемъ въ вѣрѣ и благочестіи. Но если Богъ благословилъ супружескую чету счастіемъ имѣть дѣтей: то радость о ихъ рожденіи, успѣхи ихъ воспитанія, любовь и привязанность ихъ, надежда имѣть въ нихъ опору, защиту и утѣшеніе старости, сохранить въ нихъ свое имя, память семейства, рода, предковъ – заставляютъ съ пріятностію переносить болѣзни ихъ дѣтства и труды ихъ воспитанія. Жена, егда раждаетъ, скорбь имать: но егда родить, не помнить скорби за радость: яко родися человѣкъ въ міръ (Іоан. 16, 21). При этомъ отцы и матери семейства, насаждая въ юныхъ сердцахъ страхъ Божій, соблюдаютъ и самихъ себя отъ всякой безразсудности, наблюдаютъ за каждымъ своимъ словомъ, движеніемъ, дѣйствіемъ, чтобы не заронить тли въ юное сердце. Доброе семейство есть жилище мира, согласія, счастія, есть училище благочестія не только для дѣтей, но и для самыхъ родителей.
Съ продолженіемъ времени, по мѣрѣ удаленія отъ лѣтъ юношескаго возраста, силы человѣка мало-по-малу ослабѣваютъ, воспріимчивость ко внѣшнимъ впечатлѣніямъ притупляется, бодрость и живость духа уступаютъ мѣсто спокойной разсудительности, поспѣшность и увлеченіе юныхъ лѣтъ замѣняются образомъ дѣйствій расчитаннымъ, обдуманнымъ, хладнокровнымъ. Будущее уже не рисуется для него радужными цвѣтами; мечты несбыточныя и планы невѣрные не тѣснятся въ его мысляхъ, какъ прежде. Нѣтъ юношескаго нетерпѣнія въ достиженіи предположенныхъ цѣлей. Жизнь переливается, какъ потокъ въ долинѣ, спокойной, ровной, тихой струей. Прекрасное время для преуспѣянія въ добродѣтели! Вѣра въ Промыслъ, нравственное уваженіе къ своему званію, посильный и добросовѣстный трудъ, довольство своимъ состояніемъ составляютъ въ одно и тоже время основаніе человѣческаго счастія и украшеніе по преимуществу зрѣлаго возраста жизни!
Между тѣмъ время идетъ и незамѣтно приближаетъ человѣка къ старости.
Въ старческомъ возрастѣ чувства слабѣютъ, память часто измѣняетъ, душа сосредоточивается и, такъ сказать, заключается въ себѣ самой: умъ не колеблется сомнѣніями; страсти утихаютъ, привязанности принимаютъ ровный и тихій характеръ. Упадокъ или ослабленіе тѣлесныхъ силъ сближаетъ старца съ мыслію о скоромъ разрушеніи его земной храмины и обращаетъ его взоръ къ небесному жилищу. Жизнь, благочестиво прожитая, наполняетъ его душу чувствомъ благодарности къ Богу за всѣ Его милости; жизнь небезукоризненная располагаетъ къ чувству раскаянія во грѣхахъ. Взоръ на пройденный путь жизни и всегда, а тѣмъ болѣе на концѣ сего пути глубоко поучителенъ въ нравственномъ отношеніи. «Сколько сверстниковъ моего дѣтства окончили жизнь, не вышедши изъ лѣтъ дѣтства? Сколько юношей, собиравшихся жить, составлявшихъ радость семействъ, надежду родителей, можетъ быть, опору сиротства и нищеты, поражены въ юности рукою смерти? Въ дни народныхъ бѣдствій, когда брань или язва похищали одну жертву за другою, Господь сохранилъ мою жизнь. Ангелъ смерти не одинъ разъ миновалъ ложе, на которомъ я былъ распростертъ въ болѣзни, и поражалъ тѣхъ, кои менѣе меня ожидали его грознаго пришествія. Дѣти оплакивали своихъ отцовъ, – и вотъ они плачутъ уже о потерѣ своихъ сыновъ и дочерей: а меня Господь хранитъ, поставляя свидѣтелемъ Его неисповѣдимыхъ судебъ». Такія и подобныя мысли наполняютъ, конечно, душу старца, внимательнаго къ своей жизни! А онѣ не могутъ остаться безплодными для души.
Старческій возрастъ есть возрастъ разума и совѣта. Коль есть красенъ сѣдинамъ судъ и старѣйшимъ разумѣти совѣтъ! Коль красна старымъ премудрость и славнымъ разумѣніе и совѣтъ (Сир. 25, 6. 7)! Великія дѣла совершаются не одною силою и предпріимчивостію, но всего чаще мудрымъ совѣтомъ. Благосостояніе семействъ зиждется и упрочивается преимущественно не богатствомъ, – какъ скоро оно можетъ пройти, если его владѣтели не управляются благоразуміемъ! – но совѣтомъ и разумѣніемъ старцевъ. Совѣты ихъ – совѣты опыта: въ устахъ ихъ живая исторія цѣлыхъ поколѣній, живое преданіе старины, родной для всѣхъ и поучительной. И сколько добра могутъ принести юному поколѣнію совѣты старца, утвержденнаго въ добрѣ!
Но если старецъ сохранилъ еще и тѣлесныя силы и посвящаетъ семейству или обществу остатокъ жизни своей, то труды его тѣмъ почтеннѣе. Въ народныхъ сказаніяхъ есть притча о старцѣ, который садилъ дерева и утѣшался мыслію, что тѣнь этихъ деревъ доставитъ прохладу его внукамъ и что юное поколѣніе съ благодарностію вспомнитъ любящаго дѣда. Вотъ прекрасное изображеніе старческихъ трудовъ и надежлъ! Для старцевъ ничего не остается въ жизни, кромѣ внутренняго удовольствія отъ своихъ дѣлъ, трудовъ и благодѣяній, и – надежды, что потомство помянетъ ихъ добромъ. И труды ихъ тѣмъ почтеннѣе и любезнѣе, чѣмъ они безкорыстнѣе.
«Христіанское Чтеніе». 1855. Ч. 2. С. 63-78.
