Новосвмуч. пресвитеръ Іоаннъ Восторговъ – Кротость.
Церковная пѣснь во славу Святителя Николая говоритъ намъ, что «яже вещей истина», т. е. сама сущность вещей, сама дѣйствительность явила и показала въ Святителѣ Николаѣ «правило вѣры, образъ кротости и учителя воздержанія». Хотѣлось бы намъ въ проповѣдномъ словѣ сегодня, въ день праздника церковнаго и вмѣстѣ государственнаго, освѣтить то же самое со стороны «истины вещей», но не только собственно въ жизни и дѣятельности прославляемаго сегодня угодника Божія, а, главнымъ образомъ, со стороны истины вещей въ самомъ понятіи о томъ, что такое тѣ добродѣтели, за которыя Церковь столько вѣковъ восхваляетъ Святителя Николая. Приходится съ грустью признаться, что два тысячелѣтія христіанской жизни не могли достаточно въ этомъ отношеніи привести къ единству воззрѣнія тѣхъ, кто и въ области нравственной склоненъ искать все новостей, кто думаетъ, что истины или, какъ принято выражаться, нормы нравственныя, не вѣчны, измѣнчивы и находятся въ зависимости отъ вѣчно текущихъ и преходящихъ условій времени. Поистинѣ, только въ Церкви, какъ живомъ союзѣ живыхъ людей съ Живымъ Богомъ, создается и можетъ создаться, пребывать и дѣйствовать то преданіе, та преемственность духовныхъ сокровищъ, которыя дѣлаютъ ихъ непреходящими, неизживаемыми, которыя даютъ и нравственнымъ нормамъ устойчивость и неизмѣнность.
Едва ли станутъ возражать противъ того, что изъ указываемыхъ въ жизни и личности Святителя Николая добродѣтелей самою пререкаемою относительно правильности пониманія ея суцности является кротость. Съ другой стороны, едва ли станутъ спорить и противъ того, что въ Божественномъ Откровеніи и Ветхаго и Новаго Завѣта эта добродѣтель чаще всего вспоминается и заповѣдуется. Самъ Спаситель отмѣтилъ ее въ Себѣ Самомъ, какъ Сынѣ человѣческомъ, въ примѣръ и поученіе людямъ: «Научитеся отъ Меня, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ» (Мѳ. XI, 29). Апостолы ставили кротость необыкновенно высоко въ нравственной оцѣнкѣ людей: «Мудръ ли кто и разуменъ между вами, покажи это на самомъ дѣлѣ добрымъ поведеніемъ, съ мудрою кротостью» (Іак. III, 13). Въ нагорной проповѣди, въ заповѣдяхъ блаженства одно изъ первыхъ ублаженій принадлежитъ той же добродѣтели: «блажени кроткіе, ибо наслѣдуютъ землю» (Мѳ. V, 5). И это не новостью было для Христовыхъ слушателей, воспитанныхъ въ ветхозавѣтномъ Божественномъ законѣ, который напрасно нѣкоторые, мнящіе себя мудрецами и всезнающими, – именно по незнанію и глубокой неосвѣдомленности, обвиняютъ въ жестокости и въ отсутствіи начала любви: «Кроткіе наслѣдуютъ землю и насладятся множествомъ мира» – такъ буквально читаемъ въ псалмахъ (Пс. XXXVI, 11); и у пророка слышимъ отъ имени Божія: «на кого воззрю, токмо на кроткаго и смиреннаго и трепещущаго словесъ Моихъ, – такъ говоритъ Высокій и Превознесенный, вѣчно Живущій» (Ис. LXVI, 2. LVII, 15).
Поэтому чрезвычайно важно разобраться въ понятіи о кротости, ибо непониманіе ея сущности прямо угрожаетъ правильности и цѣльности нашего христіанскаго міровоззрѣнія, мѣшаетъ и примѣненію въ жизни и нашей самого Евангелія.
Здѣсь-то мы и встрѣчаемся съ тѣмъ вѣчнымъ и грустнымъ явленіемъ, что съ горечью указалъ Спаситель въ молитвѣ къ Отцу Своему: «Ты утаилъ еси сіе отъ премудрыхъ и разумныхъ, и открылъ еси та младенцемъ»... (Лук. X, 21). Именно въ средѣ просвѣщеннаго, образованнаго общества и господствуетъ самое извращенное понятіе о кротости. Основнымъ недостаткомъ воззрѣнія современныхъ образованныхъ людей на ученіе Евангелія является представленіе христіанства не силою активною, а только пассивною, и, съ другой стороны, признаніе нравственности только отрицательной, а не положительной.
Въ чемъ существо евангельской нравственности, по мнѣнію Толстого, которое такъ широко распространено въ нашемъ образованномъ обществѣ? По этому ученію, оно – въ нагорной проповѣди, которая, по Толстому, сводится къ шести заповѣдямъ; изъ нихъ каждая характерно начинается словомъ – не: не противься злу, не судись, не клянись, не убивай, не воюй, не прелюбодѣйствуй съ другою женщиной... «Что ты дѣлаешь и чѣмъ занимаешься?» – надобно спросить послѣдователя такой нравственности. Отвѣтъ будетъ: «я не убиваю». «Прекрасно! Но что же ты собственно дѣлаешь?» – «Я еще не клянусь». – «И это хорошо, а что же собственно положительнаго ты дѣлаешь, въ чемъ твоя жизнь, чѣмъ ты занимаешься?» – «Я не сужусь, я не прелюбодѣйствую...» Слѣдовательно, содержанія положительнаго въ нравственной жизни такъ именно, по-Толстовски понимаемой, собственно и не оказывается.
Послѣ того понятны и воззрѣнія на кротость. И эта добродѣтель будетъ не дѣятельною – активной, а страдательною – пассивной, не положительной, а отрицательной.
Что такое кроткіе, добрые люди по нынѣшнему воззрѣнію и по воззрѣнію правила: не противься злу? Присмотритесь, вдумайтесь, кого называютъ чаще всего «хорошими», «добрыми» людьми. Большею частью – это, увы, – просто безличные люди, даже люди ничтожные, на все согласные, ни добру, ни злу прямо не помогающіе, косвенно же, путемъ непротивленія и попустительства, помогающіе собственно злу.
Между тѣмъ, святость, служеніе, кротость, – все христіанство развѣ подавляютъ ярко выраженную личность въ человѣкѣ? Не наоборотъ ли? Развѣ эти добродѣтели христіанскія все и всѣхъ уравниваютъ до по полнаго приниженія и стираютъ индивидуальность? Развѣ Апостолы не представляютъ каждый совершенно особаго нравственнаго типа? Развѣ активность, настойчивость, борьба противна христіанству?
Мудрецы вѣка сего, въ томъ числѣ и особенно Толстой взяли свои воззрѣнія совсѣмъ не изъ христіанства, а изъ буддизма, и не разобрали за тождествомъ буквы, которая дѣйствительно нерѣдко наблюдается и въ одномъ и другомъ ученіи, – не разобрали глубокаго различія ихъ духа и смысла, настолько глубокаго, что оба эти ученія являются совершенно различной духовной природы и раздѣляются буквально непроходимою бездной. Въ объясненіе возьмемъ примѣръ – отсутствіе аппетита и добровольное воздержаніе по внѣшнимъ проявленіямъ вѣдь дѣйствительно одинаковы, но таковы ли они по внутренней сущности? По буддизму жизнь есть страданіе, а путь избавленія отъ страданія есть подавленіе всѣхъ желаній: это есть собственно безличіе и смерть. Въ Евангеліи Христосъ, напротивъ, привѣтствуетъ жизнь, Онъ исцѣтляетъ больныхъ, Онъ воскрешаетъ мертвыхъ, Онъ Самъ воскресъ и далъ жизни жизнь и только смерти принесъ смерть. Итакъ, предъ нами два антипода, – полная противоположность ученій, а не сходство. Жизнь есть страданіе – учитъ буддизмъ. Но страданіе есть лишеніе какого-либо блага. Какого же блага лишеніе есть жизнь? Такъ можно спросить буддизмъ, спросить и нашихъ интеллигентныхъ буддистовъ. Жизнь сама есть благо, и лишеніе самаго великаго блага – такъ говоритъ христіанство. И именно христіанскіе народы наиболѣе жизненны, энергичны, трудоспособны и трудолюбивы, они, какъ послѣдователи кроткой религіи Кроткаго Бога, Сына человѣческаго, по Его обѣтованію, и наслѣдуютъ донынѣ всю землю въ буквальномъ смыслѣ этого слова.
Съ этой точки зрѣнія надобно смотрѣть и на кротость. Да, христіанская кротость вовсе не есть обезличеніе человѣка!
И съ этой именно точки зрѣнія мы и можемъ отвѣчать въ нынѣшній день государственнаго праздника на искусительные вопросы современности относительно государства, его нравственнаго смысла и цѣнности. Вотъ эти вопросы: можетъ ли власть быть совмѣстимою съ кротостью? Можетъ ли поэтому власть и можетъ ли вообще государство по существу быть христіанскими? Не есть ли это выраженіе, подобное утвержденію о холодномъ огнѣ или горячемъ снѣгѣ? И можно ли въ такомъ случаѣ христіанину служить государству, молиться за Государя и государство? Не будетъ ли здѣсь противорѣчія и раздвоенія совѣсти?
Видите, какое глубокое и жизненное значеніе имѣетъ правильное или неправильное понятіе о кротости. Ясно, что, по выраженію Апостола, надобно доказывать намъ свое христіанство мудрою кротостью, а не тою мнимою и немудрою кротостью, о которой вкривь и вкось, якоби съ евангельской точки зрѣнія, толкуютъ въ наше время современные мудрецы и учители жизни, оторвавшіеся отъ историческаго христіанства, отъ всецерковнаго преданія и церковной жизни.
Что же говоритъ Писаніе и какъ учитъ объ этомъ Церковь?
Спаситель, Евангеліе, Церковь всегда различаютъ въ нравственной области отношенія личныя и права общественныя. Никто не можетъ благотворить на чужой счетъ, никто не можетъ проявлять свою кротость, доброту или смиреніе на счетъ правъ не своихъ, – только въ своихъ правахъ ты властенъ и даже долженъ уступать, – а правъ твоего ближняго. Если одинъ человѣкъ долженъ другому ту или другую сумму денегъ, то заимодавецъ можетъ простить ближнему долгъ его, и поступитъ въ этомъ случаѣ хорошо; но если этотъ долгъ станетъ прощать не заимодавецъ, а третій, посторонній человѣкъ, то здѣсь нѣтъ съ его стороны ни заслуги, ни справедливости, ни милости. Есть трогательный историческій разсказъ. Изъ ненависти къ королю (Генриху VII) одинъ итальянскій монахъ, при причащеніи Государя, – страшно сказать, – всыпалъ въ чашу яду... Король почувствовалъ отраву и въ виду грядущей смерти къ этому личному врагу своему отнесся съ кротостью и всепрощеніемъ и сказалъ: «Въ чашу жизни ты влилъ ядъ смерти... Бѣги скорѣе, сокройся, прежде чѣмъ это стало извѣстно людямъ! Вѣдь я умираю, какъ видишь, будучи приготовленъ къ смерти причащеніемъ, а тебѣ нужно время для раскаянія».
Все это глубоко трогательно. Но что бы было, если бы король говорилъ такъ не своему отравителю, а каждому отравителю и убійцѣ вообще, если бы короли всѣ на землѣ всѣмъ убійцамъ совѣтовали бѣжать и способствовали тому, что бы они скрывались?
Въ личныхъ отношеніяхъ господствуетъ законъ христіанскій, указанный Апостоломъ въ XII главѣ посланія къ Римлянамъ: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте мѣсто гнѣву Божію. Если врагъ твой голоденъ – накорми его, если жаждетъ – напой его, не будь побѣжденъ зломъ, но побѣждай зло добромъ».
Но въ слѣдующей главѣ того же посланія къ Римлянамъ и тотъ же Апостолъ говоритъ о власти, что она – есть Божіе установленіе, что она то и есть Божій слуга, отомститель въ гнѣвъ злое творящему, и не безъ смысла, ... не безъ цѣли получила и носить мечъ»... Не могъ же Апостолъ въ одномъ и томъ же посланіи самъ себѣ противорѣчить, и даже не Апостолъ, а Сама Премудрость Божественная, Которая его слова вдохновляла.
Въ личныхъ отношеніяхъ, по слову Свящ. Писанія, всякій человѣкъ да будетъ медленъ на гнѣвъ (Іак. I, 19-20), и гнѣваясь пусть не согрѣшаетъ (Еф. IV, 26). Это уже показываетъ, что гнѣвъ бываетъ и возможнымъ и законнымъ даже въ отдѣльномъ человѣкѣ; однако, здѣсь одно надо имѣть въ виду – трудный, труднѣйшій путь отдѣлять гнѣвъ отъ грѣха, «не обратить его въ ненависть» (Преп. Іоан. Лѣств.), не обратить его на грѣшника и преступника вмѣсто того, чтобы ненавидѣть самый грѣхъ и преступленіе (Св. Тихона Задон.). ).
Такова норма. Но жизнь, къ сожалѣнію, всегда далеко отходитъ отъ нормы, и поэтому, если бы власть государственная, какъ Божіе установленіе, все прощала и всему попускала, то, потерявъ смыслъ своего существованія, она привела бы жизнь къ полной потерѣ различія добра отъ зла, дозволеннаго отъ преступнаго, привела бы ее къ тому, что изобразилъ тотъ же Апостолъ словами: «Если вы другъ друга угрызаете и съѣдаете, то берегитесь, чтобы вы не были истреблены другъ другомъ» (Галат. V, 15).
«Кротость ваша да будетъ извѣстна всѣмъ людямъ», заповѣдуетъ св. Апостолъ (Фил. IV, 5). Зналъ это и Святитель Николай, и въ личныхъ отношеніяхъ онъ бы былъ, дѣйствительно, образомъ кротости. Но смотрите, какъ грозно онъ укоряетъ царя, осудившаго невинныхъ на казнь; смотрите, какъ настойчиво онъ борется за цѣломудріе дочерей бѣднаго человѣка, преступно вздумавшаго злоупотреблять отеческимъ правомъ и торговать цѣломудріемъ; какъ неколебимо онъ остается въ христіанствѣ противъ царскаго велѣнія, которому сопротивляется до узъ и темницы и до готовности смерти; какъ возстаетъ онъ съ ревностью несказанною противъ Арія, обличаетъ, негодуетъ и даже въ священной ревности переступаетъ границу и мѣру самой ревности, и ударяетъ богохульника въ лицо!..
Неужели же составители тропаря въ честь Святителя Николая, называющіе его образомъ кротости, не знали его жизни? Неужели они не знали указанныхъ фактовъ? Это было бы не только странно, но и прямо невозможно! Нѣтъ, это означаетъ лишь то, что, по ученію и сознанію церковному, кротость не есть ни равнодушіе ко злу и добру, ни попустительство злу, ни вообще безличіе въ человѣкѣ. И это самое какъ разъ мы и читаемъ у тѣхъ святыхъ отцовъ, которые были почти современниками Святителя Николая.
Пишетъ Златоустъ, учитель и образецъ милосердія и смиренія: «Поражать и карать – еще не значитъ быть суровымъ, и щадить, все и всѣхъ прощать – еще не значитъ быть кроткимъ. Кротокъ тотъ, кто можетъ переносить наносимыя ему лично оскорбленія, но въ то же время смѣло и настойчиво защищаетъ невинно обижаемыхъ и горячо возстаетъ противъ обидчиковъ. Кто не таковъ, кто не борется со зломъ, тотъ безпеченъ, сонливъ, ничѣмъ не лучше мертваго, а вовсе не кротокъ и не смиренъ. Не обращать вниманія на обижаемыхъ, не гнѣваться на тѣхъ, кто ихъ обижаетъ, не соболѣзновать несправедливо страдающимъ, это не добродѣтель, а порокъ, не кротость, а безпечность».
Пишетъ Св. Василій Великій: «Кто любитъ о Христѣ, тотъ иногда и огорчаетъ того, кого любитъ, къ его пользѣ».
Отсюда понятна теперь и христіанская власть, имѣющая тяжкое право и вмѣстѣ и тяжкій долгъ огорчать преступника, защищая обиженнаго. Ибо есть, оказывается, неправильно называемая кротость, равная убійству, и есть ревность о Богѣ и добрѣ, ненизшая по нравственному достоинству, чѣмъ истинная кротость и съ нею совмѣстимая. Тотъ, кто съ вервіемъ изгналъ торгующихъ изъ храма и укорилъ ихъ словомъ: «вы домъ Отца своего обратили въ вертепъ разбойниковъ» развѣ былъ не Тотъ же рекшій: «научитесь сь дотъ Меня, ибо Я кротокъ и смиренъ сердцемъ?» Такъ государство и можетъ и должно быть христіанскимъ.
Власть тогда отступаетъ отъ кротости, когда она обращается во властительство. Власть тогда противорѣчитъ Евангелію, когда она служитъ себѣ, а не ближнимъ въ благое. Власть тогда перестаетъ быть христіанскою, когда она является личною, своекорыстною, себялюбивою и любочестною. Власть тогда противна христіанству, когда она забываетъ, что человѣкъ не дѣлится въ совѣсти, не раздѣляется въ душѣ, не можетъ служить закону государственному, если этотъ законъ черпаетъ свое содержаніе не изъ того источника, о коемъ говорить христіанину его совѣсть, т. е. не изъ въ Христова ученія. Поэтому власть тогда да отступаетъ отъ духа кротости и отъ закона Евангелія, если она не переноситъ, не терпитъ того, что по существу было, есть, будетъ и должно быть, именно того, что Церковь говоритъ о требованіяхъ нравственныхъ въ идеалѣ, а государство – въ приспособленіи къ наличной дѣйствительности и къ духовно-нравственной жизни современности: иначе говоря, – если власть не переноситъ того, что Церковь, напримѣръ, отвергаетъ разрѣшенную дуэль, осуждаетъ проституцію, удовольствія и забавы подъ праздники, осуждаетъ послабленіе плоти, допускаемое государствомъ, алчность въ лотерейныхъ выигрышахъ, поддерживаемую государствомъ, неправедное покровительство однимъ въ ущербъ другимъ, разрѣшаемую и даже поддерживаемую продажу табаку, алкоголя и т. д. безъ конца. Если государство стремится къ тому, чтобы заставить Церковь перестать называть черное чернымъ и зло зломъ, если оно хочетъ въ этомъ смыслѣ сдѣлать ее «кроткою», то оно само подрываетъ себя и теряетъ въ Церкви вѣчный источникъ неизсякающей духовной жизни, постояннаго исправленія, обновленія и развитія. Тогда-то и будутъ правы тѣ, кто почитаетъ христіанство и государство явленіями разной природы и совершенно несовмѣстимыми.
Къ счастью, это не такъ! Тотъ, Кто сказалъ: «воздавайте Божіе Богу, а Кесаре рево Кесарю», этими словами указалъ не только различіе неба и земли, власти мірской и церковной, но одновременно и совмѣстимость служенія Богу и царю. То правда, что царство Христово не отъ міра сего, но оно утверждается нами въ земной нашей жизни – въ мірѣ семъ, въ царствѣ человѣческомъ, въ царствѣ земномъ. И въ этомъ смыслъ церковно-государственныхъ торжествъ, смыслъ и нынѣшняго нашего собранія и этой молитвы нашей о царѣ и царствѣ. Въ царствѣ земномъ и можно и должно осуществлять евангельскіе идеалы вѣры, кротости и воздержанія, о коихъ напоминаетъ намъ нынѣ Святитель Николай.
Да будетъ же намъ царство земное, православно-русское, да будетъ путемъ, средствомъ, орудіемъ служенія нашего царству Божію, срудіемъ христіанизаціи и евангелизаціи всей нашей жизни личной, семейной, общественной и государственной; да будетъ сіять на коронѣ нашихъ царей водруженный равноапостольными, святыми и великими царями Константиномъ въ Греціи и Владиміромъ въ Россіи – да будетъ на вѣки сіять Крестъ Честный и Животворящій, символъ святой Христовой вѣры! Аминь.
Протоіерей І. Восторговъ.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1914. № 49. С. 2027-2032.
Власть тогда отступаетъ отъ кротости, когда она обращается во властительство. Власть тогда противорѣчитъ Евангелію, когда она служитъ себѣ, а не ближнимъ въ благое. Власть тогда перестаетъ быть христіанскою, когда она является личною, своекорыстною, себялюбивою и любочестною. Власть тогда противна христіанству, когда она забываетъ, что человѣкъ не дѣлится въ совѣсти, не раздѣляется въ душѣ, не можетъ служить закону государственному, если этотъ законъ черпаетъ свое содержаніе не изъ того источника, о коемъ говорить христіанину его совѣсть, т. е. не изъ въ Христова ученія. Поэтому власть тогда да отступаетъ отъ духа кротости и отъ закона Евангелія, если она не переноситъ, не терпитъ того, что по существу было, есть, будетъ и должно быть, именно того, что Церковь говоритъ о требованіяхъ нравственныхъ въ идеалѣ, а государство – въ приспособленіи къ наличной дѣйствительности и къ духовно-нравственной жизни современности: иначе говоря, – если власть не переноситъ того, что Церковь, напримѣръ, отвергаетъ разрѣшенную дуэль, осуждаетъ проституцію, удовольствія и забавы подъ праздники, осуждаетъ послабленіе плоти, допускаемое государствомъ, алчность въ лотерейныхъ выигрышахъ, поддерживаемую государствомъ, неправедное покровительство однимъ въ ущербъ другимъ, разрѣшаемую и даже поддерживаемую продажу табаку, алкоголя и т. д. безъ конца. Если государство стремится къ тому, чтобы заставить Церковь перестать называть черное чернымъ и зло зломъ, если оно хочетъ въ этомъ смыслѣ сдѣлать ее «кроткою», то оно само подрываетъ себя и теряетъ въ Церкви вѣчный источникъ неизсякающей духовной жизни, постояннаго исправленія, обновленія и развитія. Тогда-то и будутъ правы тѣ, кто почитаетъ христіанство и государство явленіями разной природы и совершенно несовмѣстимыми.
Новосвмуч. пресвитеръ Іоаннъ Восторговъ
