Преподобный Серафимъ Саровскій вразумилъ (Чудо въ Саровской пустыни).
Въ «Южномъ Краѣ» г. Алексѣй Тихоновичъ сообщаетъ о слѣдующемъ необычайномъ явленіи, происшедшемъ въ Саровской пустыни на могилѣ преподобнаго Серафима, саровскаго чудотворца, очевидцемъ котораго былъ харьковскій землевладѣлецъ Николай Елисѣевичъ Кривошеевъ. У Кривошеева былъ пріятель, въ высшей степени умный и образованный человѣкъ. Служилъ онъ въ военномъ вѣдомствѣ, отрицалъ живую личность, волю и разумѣніе; въ себя, впрочемъ, крѣпко вѣрилъ. Бога нѣтъ, – говорилъ онъ, – святости также, нѣтъ и личнаго безсмертія. Есть только силы природы, несокрушимыя, но безсознательныя, какъ воздухъ, какъ пламя. «Вотъ съ нимъ-то, да еще съ тремя благопріятелями г. Кривошееву довелось посѣтить Саровскую пустынь. Торжественное служеніе и удивительныя сказанія о чудесахъ и дѣяніяхъ старца Серафима наполняли душу такимъ благоговѣніемъ, что колѣни невольно сгибались. Жутко и легко становилось на сердцѣ. Вотъ Онъ – посредникъ между людьми и Богомъ, крѣпкое звено между временной жизнью и вѣчностью. Философъ улыбался, забавляясь всеобщимъ умиленіемъ: «Экіе, дескать, чудесники! Чуда нѣтъ и не можетъ быть. Чудо – это скала на пути силъ природы. Сила объ нее должна разбиться или измѣнить направленіе, и все пойдетъ вверхъ дномъ. Но этого пока нѣтъ, все стройно и прекрасно, и, значитъ, чуда нѣтъ».
Кривошееву надоѣло его умничаніе: Что ты съ нами разсуждаешь? Мы народъ мелкій, – сказалъ онъ ему. Поди-ка потолкуй съ наибольшимъ. Старецъ Серафимъ изъ могилы отвѣтить, изъ райской обители отзовется.
– Развѣ? – прищурился тотъ. – Это любопытно. Пойдемъ на дознаніе.
И компанія направилась къ могилѣ угодника. «Признаюсь, мнѣ было страшно, – передавалъ Кривошеевъ. – Товарищи мои казались не совсѣмъ спокойными, и только умникъ улыбался, по обыкновенію. Время было подъ вечеръ. Тихо и торжественно было въ небѣ, а около могилы еще тише и торжественнѣе. Я остановился въ нѣсколькихъ шагахъ. Сердце сильно билось. Не дерзость-ли съ нашей стороны – тревожить прахъ святого для какого-то опыта. Вѣдь, это въ сущности – опытъ. Мнѣ очень хотѣлось убѣжать. Но умникъ уже стоялъ на могилѣ и положилъ руку на крестъ. Онъ окинулъ насъ презрительнымъ взглядомъ и собирался сказать чтото очень умное... Какъ вдругъ... Что-то пронеслось въ воздухѣ, земля дрогнула, могила словно выросла, и крестъ покачнулся съ съ такою силою, что философъ отлетѣлъ шаговъ на пятнадцать и тяжело рухнулъ на землю. Я едва устоялъ на ногахъ и, должно-быть, потерялъ сознаніе, а когда опомнился, все было по прежнему, свѣтло и тихо. Умникъ стоялъ въ сторонѣ, прижавшись къ дереву. Я подошелъ къ нему. Онъ плакалъ.
– Ну, что? Наткнулся на камень, – не вытерпѣлъ я и кольнулъ пріятеля.
Онъ обернулся ко мнѣ не скрывая слезъ:
– Не камень, а камни, одни камни и мусоръ. Зданіе, которое я воздвигалъ всю жизнь, разбито, разрушено. Надо создавать новое, а хватитъ-ли силъ, не знаю. – И онъ снова припалъ къ дереву».
Героя г. Тихоновичъ не назвалъ по имени. Да и къ чему оно? Кому извѣстно кромѣ Бога, да Его угодника, гдѣ бродилъ онъ послѣ описаннаго случая и что воздвигалъ, оставя службу и скрывшись тайкомъ изъ родныхъ мѣстъ.
«Листокъ для Харьковской епархіи». 1903. № 16. Извѣстія и замѣтки. С. 503-504.
