Священникъ Василій Владимірскій – Міръ духовный (Замѣтки по церковной живописи).
Собор Небесных Сил бесплотных. Иконописец о. Илие Бобаяну (тут)
Живопись, какъ и искусство пластическое, есть искуство линій и формъ, контуровъ и цвѣтовъ; поэтому все безтѣлесное, безформенное, всѣ предметы міра невидимаго, по природѣ своей, лежатъ, ыстрого говоря, внѣ ея средствъ, за границею ея области. Слово, музыка – могутъ изображать намъ невидимое, неосязаемое; живопись, скульптура – только то, что доступно зрѣнію. На семъ основаніи церковная живопись и не должна бы, казалось, изображать существа міра духовнаго. Природа ихъ дѣйствительно неизобразима, – но они доступны изображенію въ тѣхъ видахъ, въ какихъ являлись человѣку. Кромѣ того, если нельзя изображать ихъ въ ихъ сущности, можно по крайней мѣрѣ намекать на нихъ такими изображеніями, которыя даютъ возможность судить о духовномъ по сравненію съ чувственнымъ. Да и вообще художникъ, когда хочетъ изобразить что-нибудь невидимое, неосязаемое, беретъ изъ міра видимаго тѣ предметы, формы и краски, которые, по его мнѣнію, могутъ напомнить зрителю тотъ рядъ идей, который желалъ внушить ему художникъ. Очевидно, что тутъ много условнаго, личнаго, много предоставляется смѣтливости зрителя, и потому всѣ эти отвлеченныя изображенія, аллегорическія картины, эмблематическія фигуры холодны и мало выражаютъ данную идею. Кто безъ объясненія пойметъ, что крылатый кругъ, украшающій преддверія египетскихъ храмовъ, изображаетъ быстротечность времени, а женщина съ завязанными глазами и вѣсами въ рукахъ есть изображеніе правосудія?
Но такъ или иначе, живопись вообще и церковная въ частности не отказывается изображать существа изъ міра невидимаго, духовнаго, не отказывается изображать самаго Бога. Богъ, сый неописанный, неизглагованный, Богъ живый во свѣтѣ непристутѣмъ, Егоже никтоже видѣлъ есть отъ человѣкъ, ниже видѣти можетъ (1 Тим. 6, 16), не бо узритъ человѣкъ лице Его и живъ будетъ (Исх. 33, 20) – не можетъ быть изображенъ въ существѣ своемъ. Но можно по крайней мѣрѣ изображать присутствіе Его просто свѣтомъ или треугольникомъ или надписью: Богъ, Θεός и пр. Кромѣ этого, въ христіанской Церкви, Богъ Отецъ издревле изображался въ видѣ руки{1}, простертой изъ облаковъ, какъ на нѣкоторыхъ христіанскихъ гробницахъ и равенской мозаикѣ въ церкви св. Аполлинарія. Это потому, что свящ. Писаніе нерѣдко говоритъ о десницѣ Господней надъ человѣкомъ (напр. Аввак. 2. 16). Позже, именно съ начала V вѣка, Бога Отца стали изображать, согласно съ видѣніемъ Даніила (7, 9), въ видѣ маститаго, но бодраго старца, въ сіяющей бѣлой ризѣ (одѣющагося свѣтомъ яко ризою), съ треугольнымъ (въ знакъ того, что Онъ будучи самъ первымъ лицемъ св. Троицы, есть вмѣстѣ источное начало Сына и св. Духа), или звѣздообразнымъ, осьмиконечнымъ (символъ вселенной) сіяніемъ вокругъ главы, съ распростертыми благословляющими руками, или (съ среднихъ вѣковъ) съ державою въ одной рукѣ (скипетръ встрѣчается только у живописцевъ) сѣдящаго на облакахъ.
На иконѣ Страшнаго Суда Онъ изображается иногда въ царскомъ одѣяніи, въ коронѣ, въ пурпуровомъ далматикѣ, сѣдящій на тронѣ (безъ спинки, въ видѣ скамейки), или на радугѣ (Быт. 9, 12-17).
На изображеніяхъ сотворенія міра и первыхъ людей иногда Саваоѳъ представляется юнымъ и крылатымъ и отличается отъ изображенія ангеловъ только осьмиугольнымъ нимбомъ. Это символическій намекъ на то, что лѣта Вѣчнаго не оскудѣваютъ, въ противоположность всему сотворенному.
Живописцы иногда изображаютъ Его въ зеленомъ и багряномъ облаченіи, неизвѣстно на какомъ основаніи. Иногда придаютъ Ему короткую браду и развѣвающіеся власы и тѣмъ сближаютъ Іегову съ языческимъ типомъ Зевеса громовержца{2}.
Иконописцы иногда даютъ Ему въ руку книгу; пишутъ вверху новозавѣтныхъ иконъ. Это послѣднее несовсѣмъ удобно. Изображеніе Саваоѳа прилично на иконахъ Иліи, Предтечи, Благовѣщенія, а не на иконахъ новозавѣтныхъ, напр. Ап. Петра и Павла.
Второе лице св. Троицы, Сынъ Божій, съ первыхъ временъ христіанства изображался въ образѣ чѣловѣка, какъ воплотившійся Богъ Слово (подробнѣе объ изображеніи Его сказано будетъ въ другомъ мѣстѣ), а Духъ святый въ видѣ голубя, или въ видѣ огненныхъ языковъ. – Когда нужно изобразить всѣ три лица св. Троицы вмѣстѣ, то издревле въ Православной церкви принято заимствовать образецъ для сего изъ явленія Бога Аврааму у дуба Мамврійскаго въ видѣ трехъ странниковъ (Быт. гл. 18).
Ангелы{3} первоначально изображались безъ крыльевъ и безъ сіянія вокругъ головы, но это не безъ исключеній. Сохранилось изображеніе 2 вѣка, представляющее Товію, ведомаго крылатымъ спутникомъ. Одежды на нихъ изображались бѣлыя и голубыя. Въ послѣдствіи времени въ изображеніе ангеловъ внесены многіе другіе аттрибуты и варіанты, но сохранились неизмѣнно только юность, сіяніе и крылья{4}.
Юность – символъ безсмертія, красоты. Говоря о совершенствахъ человѣка, Писаніе замѣчаетъ: умалилъ ecи его малымъ чимъ отъ Ангелъ, славою и честію вѣнчалъ ecи его (Пс. 8, 5. 7), и тѣмъ обязываетъ иконописца писать ангеловъ прекрасными, съ красотою выше-человѣческою, богоподобною. Крылья у ангела служатъ символомъ быстроты, съ какою они готовы всегда исполнять волю Божію.
Въ настоящее время способъ изображенія ангеловъ является неодинаковымъ въ византійской и итальянской живописи. Византійская представляетъ ангеловъ юными, кудрявыми, съ каштановыми короткими (какъ у арх. Михаила) или чаще съ длинными волосами, отъ которыхъ около ушей вьются спирали. Не намекъ ли это на ленты діадемы, – указаніе на ихъ царское достоинство? Одѣяніе ихъ или воинское, или царское: мантія по большой части застегнутая на плечѣ, иногда опоясанная вокругъ стана, далматикъ или хитонъ украшенный около шеи золотомъ и отъ горла до подола полосою бисера и разноцвѣтныхъ камней и каймами такого же вида кругомъ подола и рукавовъ. Это облаченіе соотвѣтствуетъ ихъ царственнымъ именамъ: престолы, господства, власти, силы... Въ рукахъ седьми главныхъ архангеловъ свойственные имъ аттрибуты, а у прочихъ дискъ со словами: святъ, или и҃х х҃с, или жезлъ, символъ царскаго достоинства – скипетръ{5}. На Моленіи о чашѣ у ангела къ рукахъ крестъ, копіе и трость, рѣдко чаша. Большія крылья золотыя, бѣлыя или сѣропепельныя какъ голубиныя, сложенныя или простертыя. Кромѣ ангеловъ иконопись придаетъ крылья только отшельникамъ на иконѣ Страшнаго Суда, какъ знаменованіе ихъ равноангельскаго житія, и Предтечѣ, напоминая этимъ слова Писанія: се Азъ посылаю Ангела Моего предъ лицемъ Твоимъ (Малах. 3, 1). Крылатыми же пишутся иногда: кони св. пр. Иліи, левъ евангелиста Марка и телецъ евангелиста Луки.
Итальянскій способъ изображенія ангеловъ, при большей красотѣ и выразительности, отличается большею свободою и неопредѣнностью. Преслѣдуя главнымъ образомъ изящество и красоту, западные художники упускали изъ виду царское служеніе сихъ богоподобныхъ духовъ. Отсюда: не имѣя свойственной изваяніямъ тяжеловатости и неподвижности византійскяхъ фигуръ, итальянскія изображенія иногда грѣшатъ излишнею свободою позы, театральною граціею, изысканностію... Желая выразить эѳирность существа ангеловъ, живописцы придаютъ имъ прекрасные бѣлокурые, развѣвающіеся волосы, голубые глаза, прозрачное, какъ бы воздушное, призрачное тѣло, одежды неопредѣленныхъ цвѣтовъ, легкія, эѳирныя, вѣющія, какъ будто сотканныя изъ свѣта и тумана. Отъ этого иногда живописныя изображенія страдаютъ, въ противоположность иконописной холодности и безстрастію, какою-то женоподобностію, слабостію, сантиментальностію, изнѣженною красотою, и напоминаютъ не библейскихъ духовъ свѣта, а языческихъ пери, сильфидъ. Особенно нейдетъ такое выраженіе, подобная физіономія архистратигу Михаилу, поражающему Люцифера. Оставаясь воздушнымъ и прекраснымъ, онъ все-таки долженъ имѣть выраженіе повелителельное и строгое: архистратигъ (т.-е. главнокомандующій), верховный воевода грозной силы небесной{6}. Одежды итальянскихъ фигуръ, не имѣя тяжелыхъ складокъ иконописнаго стиля, иногда бываютъ ужъ очень щеголеваты, изысканны, вольны. Иной разъ на благовѣствующемъ архангелѣ розовый шелковый шарфъ и хитонъ не сшитый, а состегнутый на плечахъ и колѣнахъ запонками изъ драгоцѣнныхъ камней, позволяетъ видѣть обнаженныя плечи и колѣна. Если не ошибаемся, это нарядъ тѣхъ особъ, которыя своимъ хореграфическимъ искусствомъ услаждали взоры римскихъ богачей за ихъ роскошными вечерями. На вкусъ древнихъ эта одежда можетъ быть прекрасна была по роду занятій лицъ, носившихъ ее, но она ничуть не идетъ къ благовѣстнику, предстоящему предъ непорочнѣйшей изъ дѣвъ. Къ слову замѣтимъ, что не слѣдуетъ ни Марію, ни ангела изображать стоящими на колѣнахъ{7}). Послѣ всего вышесказаннаго да не причислятъ насъ къ числу тѣхъ строгихъ пуристовъ, которые готовы закутать всякую фигуру до самыхъ глазъ. Нѣтъ! Эти замѣтки относятся до обыкновенныхъ мастеровъ, рядовыхъ живописцевъ; истинно-православный и образованный художникъ умѣетъ угадать ту незамѣтную непосвященнымъ черту, до которой можетъ доходить свобода искусства безъ оскорбленія храмовыхъ приличій и не въ ущербъ красотѣ художественнаго произведенія. Какой ригористъ осудитъ фигуры ангеловъ на картинахъ Лосенко – «Жертвоприношеніе Авраама» и Мурильо «Изведеніе апостола Петра изъ темницы»{8}? Впрочемъ о томъ, на сколько терпима нагота въ церковной живописи мы надѣемся побесѣдовать обстоятельнѣе въ одной изъ слѣдующихъ статей....
Пишущему случилось видѣть изображеніе архангела Гавріила съ крыльями изъ красныхъ и зеленыхъ перьевъ. Это сдѣлано вѣроятно въ тѣхъ видахъ, что цвѣта красный и зеленый особенно гармонируютъ между собою. Влаговѣстникъ воплощенія не долженъ имѣть ничего общаго съ говорливою, но неразумной птицей.
Ангелы съ ребяческою головкой и двумя крылушками, столь часто встрѣчаемые въ живописи, не должны быть допускаемы въ православныхъ изображеніяхъ. Это искаженные виды серафимовъ, которыхъ видѣлъ Исаія (гл. 6), и херувимовъ, видѣнныхъ Іезикіилемъ (1 и 10 гл.), и ап. Іоанномъ богословомъ (Апок. гл. 4). Въ этихъ видѣніяхъ ангелы являлись цѣльными существами, а не въ усѣченномъ видѣ головокъ.
На иконахъ Рождества Христова и коронованія Богородицы, писанныхъ съ западныхъ образовъ, случается видѣть ангеловъ, изображенныхъ въ видѣ обнаженныхъ дѣтей съ маленькими крылышками. Библейскія изображенія не должны напоминать миѳологическихъ амуровъ и античныхъ геніевъ. Какое общеніе у Христа съ идолами? (2 Кор. 6, 45-46). Изображенія ангеловъ въ видѣ младенцевъ не соотвѣтствуютъ понятію о высокомъ вѣдѣніи и мудрости, свойственныхъ безплотнымъ Силамъ.
На иконѣ вознесенія пророка Иліи иногда пишется ангелъ, летящій надъ головою праведника и правящій возжами четверку крылатыхъ коней. Занятіе ловкаго возницы какъ-то несогласно съ высокимъ служеніемъ ангела. Правда, сохранилось одно древнее изображеніе путешествія праведнаго Іосифа и Пресвятой Дѣвы въ Виѳлеемъ, на которомъ ангелъ ведетъ подъ уздцы осла, на которомъ сидитъ Пресвятая Дѣва, но тамъ ангелъ служитъ уже не человѣку, а Богу, и могъ быть изображенъ подъ вліяніемъ мысли псалмопѣвца: ангеломъ своимъ заповѣстъ сохранити Тя во всѣхъ путехъ Твоихъ, да не когда преткнеши о камень ногу Твою (Пс. 90, 41. 12){9}. Къ слову небольшая замѣтка. Внизу этой иконы пророка Иліи обыкновенно изображается ангелъ, приносящій хлѣбъ и воду пророку, спящему подъ садомъ (3 Цар. 19, 4. 8). Этотъ садъ или смерчіе пишется въ видѣ густаго довольно высокаго дерева. Это невѣрно. Смерчіе – дрокъ (см. Хр. чт. 1866 декабрь) низкій, приземистый, полутравянистый кустарникъ, въ родѣ божьяго деревца, листьями и цвѣтами похожій на акацію и желтый донникъ; растетъ у насъ по безплоднымъ пещанистымъ буграмъ и уступамъ мергелевыхъ осыпей и овраговъ. Отошелъ въ пустыню на день пути (4) и легъ и уснулъ подъ однимъ кустомъ дрока (5), – это цѣлая картина: голая, выжженая, знойная пустыня, до того раскаленная, до того безпріютная, что одинокій, тощій кустикъ, съ полынь вышиною, чахнущій среди песковъ, кажется все-таки защитой утомленному путешественнику: есть хоть гдѣ спрятать голову отъ палящихъ лучей солнца! Можетъ быть палестинскій дрокъ больше и рослѣе чѣмъ его русскій однофамилецъ, но все же онъ не дерево, а кустарникъ. Вмѣсто неизбѣжно золотой греческой гидріи (водоноса) не лучше ли въ рукахъ ангела писать просто обыкновенный длинный, узкогорлый глиняный (Мар. 14, 13. Іоан. 2, 6) кувшинъ, которымъ и понынѣ носятъ воду на востокѣ. Это характеризовало бы мѣстность, гдѣ совершилось изображаемое событіе. Но возвратимся къ главному предмету.
Фигуры, нерѣдко изображаемыя на сѣверныхъ и южныхъ дверяхъ алтаря: одна съ цвѣтущимъ жезломъ и скрижалями, иногда и съ покрываломъ на головѣ, другая съ чашею или крестомъ, напрасно надписываются: ангелъ ветхаго, ангелъ новаго завѣта. Это просто аллегорическія изображенія ветхаго и новаго завѣтовъ. По этому не надо бы придавать имъ крылья. Покрывало на головѣ фигуры ветхаго завѣта – очень выразительный и многознаменательный образъ. Оно напоминаетъ: а) покрывало, которое носилъ Моисей, чтобы скрыть божественное сіяніе лица своего, б) покрывало, которое доднесь лежитъ на очахъ народа Еврейскаго, не уразумѣвающаго ветхозавѣтныхъ пророчествъ и прообразованій о Христѣ (Рим. 2, 8; 2 Кор. 3, 13-15), с) наконецъ вообще сумрачный, таинственный характеръ ветхозаконнаго служенія сѣней, образовъ, видѣвшаго лучезарный день благодати только въ гаданіи и привѣтствовавшаго его изъ отдаленія (Евр. 2. 13, 18, 25. 10, 1. 1 Кор. 13, 9. 10. 12. Лук. 10, 24). Только надобно умѣть придать и лицу выраженіе таинственное, мистгческое.
Ангелы обнаженные (символъ ихъ непорочности, чистоты) не приняты въ практикѣ иконописанія Восточной церкви. Обычай испанской церковной живописи изображать Мадонну и ангеловъ въ длинной одеждѣ, которая своими широкими складками скрываетъ ихъ ноги – болѣе близокъ къ стремленіямъ и пріемамъ православнаго искусства.
Въ западной живописи встрѣчаются изображенія ангеловъ съ музыкальными инструментами. Восточная церковь, не принявши инструменты въ употребленіе при богослуженіи, не пишетъ ихъ и у ангеловъ. Въ нашей иконописи встрѣчаются только изображенія трубы въ рукахъ ангеловъ – вѣстниковъ Страшнаго Суда. – На Пизанскомъ городскомъ кладбищѣ (Campo Santo) есть превосходное изваяніе, трудъ Кановы; посреди кладбища на камнѣ сидитъ ангелъ съ трубою въ рукѣ и обратя взоры къ небесамъ, ожидаетъ: скоро ли повелитъ?... Трогательная высокохудожественная христіанская идея!... И послетъ Ангелы Своя съ трубнымъ звукомъ веліимъ (Мѳ. 24. 31). О дни же томъ и часѣ ничтоже вѣсть, ни Ангели небесніи, токмо Отецъ Мой единъ (ст. 36). Глаголетъ свидѣтельствуяй сія: ей, гряду скоро! Аминь, ей, гряди, Господи Іисусе! (Апок. 22, 20). Когда образъ Страшнаго Суда пишется на западной стѣнѣ, внутри храма, подобныя фигуры по сторонамъ его были бы очень умѣстны.
Замѣтно распространяются изображенія ангеловъ сѣ принадлежностями новозавѣтнаго богослуженія, напр. ангелы, крестообразно подпоясанные, по-иподьяконски, ораремъ, держащіе рипиды или св. чашу; ангелъ поспѣшно летящій съ свѣчею и кадиломъ{10}. Изображенія эти, отличаясь свѣжестію мысли, вполнѣ согласны съ идеями древней Церкви, которая любила представлять ангеловъ желающими приникнуть къ тайнамъ новозавѣтнаго служенія, сослужащими людямъ.
Иконопись изображаетъ ангеловъ обутыми, живопись напротивъ съ необувенными ногами. Въ этомъ случаѣ иконопись исходитъ изъ представленія ихъ существами царственными; отсюда: мантія, жезлъ, каменья, жемчугъ на одеждѣ; тутъ босыя ноги были бы контрастомъ. Живопись исходною точкою своего отправленія беретъ служебное положеніе ангеловъ. Они, какъ служебные духи, посылаемые отъ Бога на служеніе всѣмъ желающимъ получить спасеніе (Евр. 1, 14), непрестанно по этому обращаются къ горнему престолу благодати, выну видятъ лице Отца небеснаго (Мѳ. 18, 40); а какъ лики и воинства небесныя, они непрестанно окружаютъ тронъ вѣчнаго немолчными голосами и непрестанными славословленіями; въ томъ и другомъ случаѣ непосредственная близость къ Богу побуждаетъ изображать ихъ босыми, согласно съ древними обыкновеніями. (Моисей на Хоривѣ, Іисусъ Навинъ у Іерихона.)
Ангелъ, простирающій убрусъ съ изображеніемъ лика Спасителева, напрасно пишется такихъ размѣровъ, что распростертыя руки его едва достигаютъ до угловъ убруса. Спрашивается: если фигура ангела обыкновенныхъ человѣческихъ размѣровъ, то каковъ долженъ быть убрусъ и какой величины ликъ? Лучше писать убрусъ вовсе безъ ангела. Напрасно также ангелъ при Евангелистѣ Матѳеѣ и Евангелистѣ Іоаннѣ Богословѣ пишется въ умаленномъ видѣ въ сравненіи съ главною фигурою. У иконописцевъ въ послѣднемъ случаѣ вѣроятно предполагается само искони соприсносущное Отцу Слово (Іоан. 1, 4), и потому ангецъ нерѣдко изображается съ осьмиугольиымъ сіяніемъ вокругъ головы.
На нѣкоторыхъ литографическихъ эстампахъ можно видѣть изображеніе распятаго Господа, окруженнаго сонмами соболѣзнующихъ ангеловъ. Эта мысль занята по-видимому изъ Мессіады Клопштока{11}. На мѣдныхъ распятіяхъ повыше креста тоже виднѣются два плачущіе ангела съ платками въ рукахъ. Плакали конечно въ этотъ великій и торжественный часъ Матерь и ученики, – но ангелы едвали. Они хорошо знали, что этотъ знаменательный моментъ есть торжество Богочеловѣка надъ смертію, грѣхомъ, діаволомъ и адомъ. Конецъ царству врага, конецъ страданіямъ человѣчества! Совершишася! (Іоан. 19, 30). Слава въ вышнихъ Богу и на земли миръ (Лук. 2, 14). Ангелы готовы были всѣми легіонами двинуться на защиту Царя своего (Мѳ. 27, 53), еслибъ Онъ повелѣлъ, но въ тоже время они знали, что Онъ страждетъ волею насъ ради человѣкъ и нашего ради спасенія.
На картинѣ Корнеліуса «Семь Ангеловъ и четыре всадника» (Апок. гл. 15 и 16), находящейся въ Берлинѣ въ королевской усыпальницѣ, поразительно угрожающее, зловѣщее выраженіе ихъ лицъ и жестовъ, но какъ-то несовмѣстимо съ идеею добрыхъ духовъ. Если они и караютъ твореніе, то безстрастно, исполняя только правосудную волю Владыки, безъ увлеченія, безъ озлобленія и угрозъ.... На иконѣ воскресенія Христова, или точнѣе сошествія во адъ, нѣкоторые иконописцы изображаютъ слѣдующую сцену: два ангела, держа сатану на цѣпи, бьютъ его молотами по головѣ. Слишкомъ человѣкообразно!
Въ русскомъ переводѣ Мессіады Клопштока помѣщена гравюра, изображающая Распятіе. Въ отверстіе между облаками виднѣется солнце; нѣсколько ангеловъ несутъ простыню, чтобы занавѣсить это окошко.... Въ библейскихъ картинахъ Ю. Шнорра на изображеніи потопа виднѣются на облакахъ ангелы, льющіе съ большимъ усердіемъ воду ушатами на землю. Одинъ изъ нихъ, въ качествѣ надзирателя, распоряжается этой работой. Незавидную услугу оказываютъ они своему собрату, сидящему, неизвѣстно зачѣмъ, на крышѣ ковчега.... Въ разныхъ западныхъ изображеніяхъ святыхъ, возносящихся на небо, можно видѣть ангеловъ, поднимающихъ ихъ якобы съ усиліемъ{12}. Въ книгѣ: 54 картины изъ С. Исторіи Ветхаго Завѣта на изображеніи синайскаго законодательства, ангелы, въ видѣ амуровъ или античныхъ геніевъ, съ большимъ напряженіемъ поддерживаютъ на воздухѣ державу и скрижаль! Къ слову о тяжести. Иконописцы и живописцы иногда не принимаютъ во вниманіе натуральную тяжесть изображаемой вещи. Въ помянутой сейчасъ картинѣ скрижали, по сравненію съ фигурою пророка Моисея, должны имѣть толщину около трехъ вершковъ и длину болѣе полутора аршина. Спрашивается: какой силачъ въ состояніи поднять и унести такія двѣ плиты? Пусть каждый живописецъ, который вздумаетъ работать съ этого оригинала, сравнитъ размѣръ и вѣсъ своей плиты съ размѣрами этихъ скрижалей и выведетъ приблизительно вѣсъ ихъ. Моисеевы скрижали вѣроятно были не больше листа писчей бумаги и не толще ладони. И то порядочная тяжесть! На иконописныхъ распятіяхъ древо крестное равняется шириною туловищу человѣка. Какой человѣкъ въ состояніи унести на себѣ крестъ такого размѣра? Для чего въ малолѣсной Палестинѣ тратить такое бревно на такое дѣло, для котораго достаточно дерево въ четверть аршина діаметромъ? На иконѣ несенія креста пишутъ Страдальца падшаго подъ тяжестію древа, а дерево такой величины, что Онъ и съ самаго начала не могъ бы сдвинуть его съ мѣста.
Въ живописи случается видѣть ангеловъ, вооруженныхъ щитомъ, на которомъ вмѣсто герба изображенъ крестъ, или тріугольникъ въ сіяніи, или юпитеровъ перунъ, какъ на щитахъ римскихъ легіоновъ. Послѣднее не умѣстно. А крестъ и тріугольникъ у ангеловъ означаютъ, вѣроятно, то, что они сильны въ брани со врагами крестной силою, одинаково побѣдоносною во времена ветхозавѣтныя и новозавѣтныя, и именемъ Пресвятыя Троицы. Но щитъ есть оружіе оборонительное; онъ предполагаетъ присутствіе равносильнаго противника, который могъ бы ранить или убить щитоносца; онъ знакъ болѣзни, слабости, уязвимости, самосохраненія. Но скажутъ: въ такомъ случаѣ не надо писать и латы, вооруженіе тоже оборонительное. Конечно очень легко обойдтись и безъ этого аттрибута, но вѣдь броня есть только живописный переводъ слова: воинъ – неболѣе. Для чего же еще щитъ, а иногда и шлемъ, притомъ съ страусовыми перьями? Страусовый плюмажъ принадлежность рыцарства, средневѣковый нарядъ. Случается иногда у иконописцевъ видѣть въ одной рукѣ архангела вмѣсто меча кривую саблю, а въ другой прямыя ножны. Спрашивается: какъ вложить такой мечъ въ эти ножны? Притомъ сабля, оружіе азіатскихъ народовъ, отъ Монголовъ доставшееся намъ, нейдетъ къ античному вооруженію. И такъ ни щитъ, ни шлемъ не составляютъ необходимости при изображеніи ангеловъ. Подвигъ низверженія Денницы, который приписывается имъ, не состоялъ же въ самомъ дѣлѣ въ рядѣ гигантскихъ битвъ, побѣдъ и пораженій, какъ описываетъ Мильтонъ, битвъ, въ которыхъ требовалась бы защита существамъ неуязвимымъ, сильнымъ не столько своимъ личнымъ могуществомъ, сколько всесильнымъ cловомъ Бога. Не мечемъ и копьями изгнанъ сатана, а неотразимымъ повелѣніемъ Всемогущаго.
Древняя Церковь согласно писанію (Выт. 31, 3. 15. Апок. 20, 2. Іов. 1, 2. Апок. 9, 10, 17-19-; 12, 3-4) изображала діавола{13} неиначе, какъ подъ образомъ змія. Впрочемъ въ катакомбахъ с. Агнесы въ Римѣ сохранилась фреска, изображающая его въ видѣ человѣка съ змѣинымъ хвостомъ, – но это единственный экземпляръ. Въ средніе вѣка образовался тотъ образъ діавола, который доселѣ сохраняется въ обыкновенной иконописной практикѣ: «Старикъ същетинистой брадой, съ блестящими глазами, съ хвостомъ, съ когтьми, съ рогами»...
Новая живопись старается изображать діавола похожимъ на человѣка, отличая только темнымъ цвѣтомъ и злобнымъ выраженіемъ физіономіи. Таковъ «Искуситель» на картинѣ Ари Шефера{14}, и сатана, поражающій болѣзнію Іова, въ книгѣ Золотова: «54 картины изъ св. Исторіи В. завѣта». Впрочемъ живописцы, хотя приближаютъ къ обыкновенному человѣческому виду фигуру отверженныхъ духовъ, все-таки пишутъ ихъ съ рогами. Иные пишутъ чуть видные рога, какъ-бы въ зачаточномъ состояніи. Такіе едва замѣтные рога – подражаніе одной превосходной античной статуѣ Фавна. Другіе (Рaфаэлева картина въ Луврѣ, изображающая Архангела Михаила, поражающаго копьемъ сатану) пишутъ извитые бараньи рога, напоминающіе украшеніе Юпитера Аммона. Ужъ если надобно силу и ярость непремѣнно выразить рогами, то лучше кажется писать не рожки Фавна и не завитки Аммона, а прямые, длинные, страшные рога буйвола, смертоносное оружіе дикаго и свирѣпаго животнаго: тогда эмблемма будетъ имѣть выразительность и силу. Но вообще замѣтимъ, что время такихъ аллегорій прошло. Сатана въ видѣ зеленой рогатой лягушки не страшенъ, а скорѣе смѣшонъ. Пусть современный художникъ помнитъ, что онъ изображаетъ существо хотя падшее, но могущественное и страшное, существо ангельскаго чина, духъ, обладающій геніальнымъ умомъ и непреклонною гордынею воли; это не комическій дьяволъ средневѣковыхъ мистерій, а тотъ безпощадный человѣкоубійца, губитель (Апок. 9. 11) Аввадонъ, Аполлонъ, которому покланялся древній міръ подъ видами Сатурна, пожирающаго дѣтей своихъ, кровожаднаго Молоха, которому приносили въ жертву младенцевъ, Плутона, котораго умилостивляли человѣческими жертвами и смертельными боями гладіаторовъ. Ужъ если непремѣнно надобно изображать этого властителя бездны, пишите его чорнымъ крылатымъ исполиномъ; окружите эту темную гигантскую фигуру темно багровымъ сіяніемъ, похожимъ на зарево отдаленнаго пожара, дайте ему кровавые огненные глаза, горящіе непримиримой злобой, яростью; отъ зрачковъ пустите лучи фосфорическаго сіянія, подобные хвостамъ зловѣщихъ кометъ; пусть изъ открытаго рта пышетъ пламя, какъ изъ кузнечнаго горна; надѣньте на голову, обвитую локонами изъ змѣй, раскаленный вѣнецъ и огненную мантію на рамена. Поставьте его на колесницу съ пламенными колесами, запряженную крылатыми огнедышущими драконами.... Воображенію Мильтона онъ явился несущимся передъ своими легіонами на рѣшительную битву съ силами Предвѣчнаго:
Онъ былъ могучъ какъ вѣтеръ шумный
Блисталъ какъ молніи струя...
«»Видъ его сохранялъ еще, говоритъ Мильтонъ, многіе знаки лучезарнаго сіянія, и представлялъ побѣжденнаго архангела, потерявшаго только излишенство славы. Какъ дневное свѣтило, выходя на горизонтъ, окруженный парами, является лишеннымъ лучей своихъ; или какъ оно, совершенно затмившись отъ луны, изливаетъ томный свѣтъ на половину земнаго шара: такъ архангелъ сей, хотя помрачившійся, сіялъ между клевретами своими. Молнія изрыла лице его глубокими язвами; снѣдающая тоска изображалась на увядшихъ ланитахъ его: но гордое чело его показывало неустрашимое мужество и неукротимую дерзость, исполненную мщенія»... Легіоны отверженныхъ духовъ «стояли подобно высокимъ дубамъ и соснамъ, растущимъ на горахъ и воздымающимъ гордыя вѣтви свои, обгорѣвшія и полусозженныя небеснымъ огнемъ». (Пѣснъ 1-я.)
Въ заключеніе статьи находимъ нужнымъ указать на то, что въ церковной орнаментикѣ нерѣдко употребляются фигуры ангеловъ безъ надлежащаго размышленія объ ихъ значеніи, именно не какъ существа богоподобныя, а какъ простой орнаментъ. Живописцы первые подали тому примѣръ. Они любятъ пустыя поля своихъ картинъ безъ нужды засѣивать головками херувимовъ. Это излишняя роскошь. Когда картина потускнѣла отъ времени и дурно написана, эти головки только портятъ ее и смотрятъ, особенно издали, какими-то яблоками или пятнами. Этой неосмотрительной расточительности подвержены были и великіе художники и тѣмъ самымъ соблазняли и соблазняютъ подражателей{15}. Отъ живописцевъ эта неосмотрительность перешла и къ другимъ мастерамъ. Иногда вмѣсто налоя подъ образъ употребляется изваяніе ангела; какая-нибудь корона поставлена на иконостасѣ такъ себѣ для украшенія, а для поддержанія ея, ставятся два маленькихъ ангела; иногда подсвѣчники предъ иконами поддерживаются литыми ангелами; иногда рамка для иконы составлена изъ херувимчиковъ. Вообще употребляютъ ангеловъ и къ дѣлу и не къ дѣлу: нечего ставить на вершинѣ кіота – ставятъ херувима; нечѣмъ занять простѣнки между окнами или промежутки между картинами – рисуютъ ангеловъ; чтобы раздѣлить на равныя части арабески, ставятъ между узорами головки херувимовъ – тамъ, гдѣ у древнихъ ставились театральныя маски, медузины головы и т. п. Мы для арабесковъ, бордюровъ и пр. можемъ употреблять цвѣты, вѣнки, пальмовыя вѣтви, львиныя и тельчіи головы, митры, кидары, чаши, жезлы, курильницы, кадила, книги, чаши, виноградъ и т. д. Пусть дѣлаютъ (конечно не въ церкви) какое угодно употребленіе изъ миѳологическихъ сюжетовъ, и употребляютъ купидоновъ на бордюры пьедесталовъ, Славу съ вѣнкомъ и трубою и геніевъ для занятія пустырей на стѣнахъ; имъ мы не вѣримъ, они имѣютъ для насъ значеніе только орнамента: херувимы, ангелы – совсѣмъ другое дѣло. Завѣсы скиніи были украшены херувимами, но тамъ они не были просто орнаментами, не служили узлами цвѣточныхъ вязей, канделябрами, кронштейнами, а имѣли значеніе иконъ, напоминая своимъ присутствіемъ, что скинія есть жилище Бога сѣдящаго на херувимѣхъ{16}.
Свящ. В. Владимірскій.
«Душеполезное Чтеніе». 1867. Ч. 3. Кн. 9 (Сентябрь). Извѣстія и замѣтки. С. 1-17.
{1} О христіанской живописи въ Правосл. Собесѣдникѣ 1865 г. Февраль, а рисунки въ Сборникѣ М. Общества древнерусскаго искусства за 1866.
{2} См. кар. въ книгахъ: 54 карт, изъ Ист. Ветх. Завѣта – Золотова и Описаніе Исак. Собора С.-П.-Б. 1858.
{3} Dictionnaire des antiquités chrétiennes par m. l’abbe Martignis. Paris. 1865. Anges.
{4} Геній хранитель человѣка у язычниковъ имѣлъ тоже крылья; геній стариковъ носилъ длинную бороду.
{5} Скипетръ этотъ иконописцы дѣлаютъ столь тонкимъ, что по сравненію съ фигурою онъ выходитъ не толще гусинаго пера или телеграфной проволоки. Аттрибуты седьми начальныхъ духовъ небесныхъ слѣдующіе, по указанію Четьихъ Миней: Михаилъ – побѣдитель супостатовъ: – мечъ, хоругвь, пальмовая вѣтвь; Гавріилъ – вѣстникъ Божіихъ тайнъ: фонарь съ горящею свѣчею и яшмовое зеркало; Рафаилъ – врачъ недуговъ человѣческихъ: сосудъ (алавастръ) и Товія съ рыбою; Уріилъ – сіяніе огня божественнаго: въ десницѣ обнаженный мечъ, въ шуйцѣ ниспущенное пламя; Селафіилъ – молитель: преклоненная глава, сложенныя на груди руки; Іегудіилъ – славитель Бога: въ десницѣ вѣнецъ, въ шуйцѣ трехконечный бичъ; Варахіилъ – благословенія Божія подаятель – бѣлыя розы на персяхъ. (Ч. М. 26 ч. марта). Кромѣ сейчасъ указаннаго мѣста иконопись изображаетъ цвѣты еще только на иконахъ: «Неувядаемый Цвѣтъ» и «Всѣхъ скорбящихъ Радость». Живопись даетъ въ руки арх. Гавріилу бѣлую лилію, изображаетъ ли его одинокимъ или благовѣствующимъ. Прекраснѣйшая эмблема и благовѣстника и внемлющей Дѣвы. Самъ прекраснѣйшій паче сыновъ человѣческихъ удостоилъ этотъ прекрасный цвѣтокъ поставить прекраснѣе всего, что могла придумать земная роскошь богатѣйшаго, и человѣческая фантазія роскошнѣйшаго (Мѳ. 6, 22.). Напрасно нѣкоторые вмѣсто бѣлой лиліи рисуютъ разные пестрые цвѣты, и даже на одномъ стеблѣ красный, синій, жолтый цвѣтки. Несбыточно, неистинно.
{6} Для образчика можно указать энергическую фигуру правед. Іисуса Навина въ Святцахъ А. Солнцева (Сентябрь).
{7} Сборникъ общ. древ. русс, искусства 1866. ч. 1. стр. 95.
{8} Воскр. досугъ 1864 № 60, 64 рисунки.
{9} Любопытно, что ученый аб. Мартиньи, представляя читателю эту картину на стр. 364 своего словаря, называетъ ее бѣгствомъ въ Египетъ. Но гдѣ же младенецъ? Простой взглядъ на позу и драпировку путешественницы служитъ отвѣтомъ. Усиленное вниманіе, съ которымъ праведный Іосифъ поддерживаетъ Марію, подтверждаетъ наше мнѣніе. Ангелъ явившійся во снѣ Іосифу, въ верхней части картины, говоритъ не: – встань, возьми младенца и Матерь Его и бѣги во Египетъ (Мѳ. 2, 13) а: не убойся принять Марію жени твою; ибо родившееся въ ней есть отъ Духа святаго (Мѳ. 1, 20). Изображеніе это какъ будто живописный переводъ пѣсни церковной: «Іосифе, рцы намъ, како отъ святыхъ юже пріялъ еси Дѣву, не праздну приводиши въ Виѳлеемъ? Азъ, глаголетъ, пророки испытавъ, и отвѣтъ пріимъ отъ Ангела (верхняя часть картины) увѣрихся, яко Бога родитъ Марія несказанно....» Служба 30 Ноября.
{10} См. Описаніе Исак. собора С. П. Б. 1858 стр. 185. На карт. В. Каульбаха «Паденіе Іерусалима» прекрасная группа ангеловъ несущихъ с. чашу. Снимокъ раздавался при С. Отеч. 1861 или 1862 г.
{11} Въ Illustration 1855 года, Christ aux anges.
{12} См. Картинныя Галл. Европы 1864 № 3 картинка въ біографіи Лессюэра; Франц. Илюстрація 1850 г. картина Дролинга – Вознесеніе А. Павла (вѣроятно до третіяго небесе).
{13} О христ. живописи. Правос. Собесѣдникъ 1865 г. Февраль. Словарь А. Мартиньи: démon. Телескопъ 1832 № 8.
{14} Снимокъ см. Воскр. Досугъ 1864 № 59.
{15} Напр. Рафаелова Сикстинская Мадонна, – снимокъ въ Картин. Галлер. Европы 1861 № и Вознесеніе Богоматери – Мурильо, снимокъ въ ж. Воскр. Досугъ 1864 № 61.
{16} Любопытно видѣть, съ какою невозмутимою самоувѣренностью всевѣдущій Волтеръ увѣряетъ читателя, что херувимы имѣли видъ крылатыхъ животныхъ о двухъ головахъ: à Sichem, à Samarie, on adorait Baal en donnant à Dieu un nom sidonien, tandis qu’à Jérusalem on adorait Adonaï. On avait consacré à Sichem deux Veaux, et on avait à Jérusalem consacré deux Chérubins, qui étaient deux animaux ailés à double tête, placés dans le Sanctuaire. Вышеупомянутый барельефъ Титовой арки достаточно опровергаетъ это голословное показаніе. Далѣе онъ увѣряетъ: leurs Docteurs admettaient des Anges corporels; et dans leur séjour à Babylone ils donnèrent à ces Anges les noms que leur donnaient les Chaldéens: Michel, Gabriel, Raphaël, Uriel. Le nom de Satan est babylonien, et c’est en quelque manière l’Arimane de Zoroastre. Le nom d’Asmodée est aussi Chaldéen (Collection complète des oeures de M. de Voltaire, premiere edition. Tome cinquième. Des Juifs). Либо г. Вольтеръ былъ à double tête (о двухъ головахъ), либо Satan Babylonien диктовалъ ему всю эту путанницу.
