Святитель-подвижникъ (Бѣлгородскій епископъ Іоасафъ Горленко).
Съ нашей жизнью вѣчно смежная,
Вѣчно ищущая насъ
Смерть приходитъ неизбѣжная,
Въ каждый день и въ каждый часъ...
И однако смежная съ жизнію, смерть часто далека отъ сознанія нашего. Мы работаемъ для жизни, мы обольщаемся жизнью, какъ будто для насъ и не будетъ того загадочнаго момента, который называется смертью. И въ результатѣ много, много могилъ, тишина которыхъ ничѣмъ ненарушима – ничѣмъ: ни надмогильнымъ словомъ любви, ни словомъ благодарности потомковъ.
Но есть для насъ и дорогія имена, дорогія могилы.
Вотъ небезынтересная, въ этомъ отношеніи, страничка изъ дневника Портъ-Артурскаго героя.
«Гулъ, грохотъ и трескъ непрерывно стоятъ въ воздухѣ... Цѣлыя тучи непріятельскихъ шрапнелей перелетаютъ черезъ наши головы. Пули кругомъ цѣлыми роями свистятъ на всѣ тоны.
Отдалъ приказъ моему взводу вступить въ дѣло. «Ребята, за мной», – командую, выбѣгая изъ блиндажа. Вижу мой взводъ уже перескочилъ проволочную преграду, уже за камнями на склонѣ возлѣ противника; залегли уже и открыли частый и убійственный огонь по японцамъ. «Та, та, та, тійу, тійу, тійу». Цѣлая туча пуль изъ пулеметовъ противника свиститъ надъ головою и кругомъ меня. Я падаю на землю, склоняю голову за передній край ямы. Съ завывающимъ визгомъ начали прилетать одна за другой шрапнели. Бумъ! Страшная боль во всей головѣ и во всемъ тѣлѣ. – «Вотъ она, смерть», – мелькнуло у меня въ мозгу, и я теряю сознаніе... Прихожу въ себя. Чувствую, что я весь засыпанъ землею. Хочу поднять голову. Страшная, невозможная, рѣзкая боль во всей головѣ, не могу ни поднять, ни пошевелить ею. Кричу отъ боли. Стрѣлокъ руками откапываетъ мою голову изъ-подъ кучи земли и камней, пальцами выковыриваетъ у меня землю изъ ушей. Оказывается, снарядъ врага попалъ въ самый край ямы надъ моей головой. Ударъ настолько былъ силенъ, что я потерялъ сознаніе. «Ваше благородіе, вы живы?» – чуть-чуть слышу я обращеніе стрѣлка моего ко мнѣ. «Здѣсь нельзя лежать, надо уходить, они по насъ начали стрѣлять «снарядами». – «Бумъ!» Чувствую опять ударъ. Я кричу отъ боли въ головѣ. Голова точно раздулась у меня вся, боль адская... Лежу, не двигаясь. Третій разъ страшный ударъ оглушаетъ меня. Я кричу и хватаюсь руками за голову. Кровавые круги въ глазахъ пошли и стало совсѣмъ темно. Лежу въ какомъ-то тяжеломъ забытьѣ. – «Господи! Господи!» слышу шопотъ стрѣлка. Я открываю глаза. Стрѣлокъ надо мною. Лицо у него блѣдное, губы трясутся и слезы льются изъ глазъ. Ласково и нѣжно обнимаетъ онъ мою голову, прижимаетъ ее къ своей груди и спиною своей закрываетъ меня со стороны противника. – «Господи», взмолился и я, смотря въ голубое небо. – «Спаситель мой! Христосъ!» Вспоминаю я страдальческіе глаза Его на иконѣ у меня въ домѣ, въ столовой. «Господи, Ты все можешь! Господи, заставь ихъ прекратить стрѣльбу! Дай мнѣ невредимо дойти до блиндажа! Святитель Іоасафъ, Святитель Іоасафъ, моли Бога обо мнѣ грѣшникѣ, помоги мнѣ, будь моимъ заступникомъ! Святитель Іоасафъ! Святитель Іоасафъ»... И что же вы думаете: ни съ того ни съ сего снаряды японцевъ перестали возлѣ насъ падать. Прислушиваюсь, враги и вовсе перестали стрѣлять. – Ваше благородіе, теперь надо идти скорѣе: слышу, говоритъ мнѣ стрѣлокъ. – «Господи, что же это я?» мелькаетъ у меня въ сознаніи, «если я повѣрилъ, что по волѣ Спасителя сразу, сейчасъ прекратился артиллерійскій огонь противника, то чего же я боюсь идти на виду у него; святитель Іоасафъ сохранитъ и защититъ меня». Я при помощи стрѣлка рѣшительно поднимаюсь. Стрѣлокъ меня подхватываетъ... Мы вылѣзаемъ изъ ямы и медленно, медленно двигаемся, на глазахъ врага – и ни одного выстрѣла въ насъ. Тихо, ни одна пуля не просвистѣла мимо. Дотащилъ меня стрѣлокъ до крыши блиндажа, стоящаго внизу подъ горою. И едва посадили меня, какъ вдругъ опять начался прежній грохотъ, трескъ, вой и визгъ отъ выстрѣловъ и разрыва непріятельскихъ артиллерійскихъ снарядовъ. Свое спасеніе отъ непріятельскаго огня и неминуемой смерти приписываю исключительно милости Божіей по молитвамъ много разъ помогавшаго мнѣ въ жизни святителя Іоасафа»...
Ужасъ смерти – и радостная надежда на помощь святителя! Такъ мужъ кровавой брани съ оружіемъ въ рукахъ чувствуетъ настойчивую потребность слить свою скорбящую душу съ душою благочестиво-пожившаго святителя-подвижника, знавшаго болѣе всего скромную келлію и подвигъ молитвы...
И обаяніе этого подвига не сгладила полуторовѣковая давность!
Древняя малорусская крѣпость Прилуки, пріютившаяся на обрывистомъ берегу рѣки Удая, съ ея стройными силуэтами колоколенъ, можетъ намъ разсказать цѣлую исторію о предкахъ святителя Іоасафа Горленко, потому что эти Горленкн въ теченіе четырехъ поколѣній дали Малороссіи двухъ наказныхъ гетмановъ и трехъ полковниковъ[1]. И малороссійская народная пѣсня не забыла имени Горленковъ. Прадѣдъ святителя Іоасафа – Лазарь Горленко, «написанный при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ въ дворяне», за русское дѣло былъ сожженъ въ степи живымъ возставшими казаками. Имя сына Лазаря и дѣда святителя Димитрія Горленко неотдѣлимо отъ имени Мазепы, который послѣ бѣгства изъ Малороссіи увлекъ съ собою въ Бессарабію и полковника Димитрія, насильно удержаннаго имъ потомъ вдали отъ родины. Сынъ Димитрія и отецъ святителя – Андрей Димитріевичъ Горленко, сопровождавшій послѣ бѣгства Мазепы отца своего въ Турцію, но скоро вернувшійся въ Малороссію, пользовался еще до возвращенія отца на родину милостью императора Петра I и въ чинѣ бунчуковскаго товарища дожилъ спокойно дни свои, видѣвъ утѣшеніе въ сынѣ своемъ – святителѣ Іоасафѣ....
Здѣсь въ этой краткой справкѣ изъ исторіи прадѣда, дѣда и отца святителя Іоасафа мы читаемъ только общую страничку бранныхъ подвиговъ и житейскихъ невзгодъ, выпавшихъ на долю предковъ святителя Іоасафа. Здѣсь только намѣчается естественное направленіе жизни и дѣятельности, которая могла выпасть на долю святителя Іоасафа. Его прадѣдъ, дѣдъ и отецъ были служилыми людьми. Его братъ Андрей Андреевичъ былъ лично извѣстенъ цесаревнѣ и послѣ императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ, при которой онъ получилъ званіе полковника; другой братъ – Павелъ былъ поручикомъ въ арміи, младшій – Григорій скончался въ званіи надворнаго совѣтника. Сестры его – Параскева,:Марѳа и Ульяна были въ замужествѣ также за людьми, занимавшими видное общественное положеніе.
Ясно, что и старшему сыну Андрея Горленко – Іоакиму легко было выйти на широкое поприще свѣтской жизни.
Однако, онъ преклонился душою предъ иною жизнію – предъ незримой жизнью вѣрующаго сердца и предъ молитвами и подвигами. Онъ почти незамѣтно для окружающихъ воспринялъ то благодатное сѣмя, которое согрѣвало и духъ его нѣкоторыхъ сродниковъ-иноковъ. А таковые были у него. Въ то время какъ трое Горленковъ дѣдъ, сынъ и внукъ (Димитрій, Андрей Димитріевичъ и Андрей Андреевичъ) «громко заявили о своемъ существованіи въ лѣтописяхъ малороссійской исторіи первой половины 18 столѣтія, трое другихъ – дядя святителя – смиренный инокъ Кіево-Печерской лавры – Пахомій, братъ его архимандритъ Митрофанъ, окончившій жизнь въ Кіево-Братскомъ монастырѣ и самъ святитель Іоасафъ[2]. удалились подъ своды монастырскихъ келлій и отсюда – отъ этихъ отшельниковъ-монаховъ «шло тогда примиряющее слово съ событіями быстро текущей жизни». Они не были представителями старыхъ, мѣстныхъ показныхъ интересовъ»[3]. Они отмѣтили своею жизнію несокрушимость и незыблемость нравственнаго единенія на святой Руси. Они, а среди нихъ особенно святитель Іоасафъ, примиряютъ насъ съ суровою тѣнью дѣда; временно бѣжавшаго съ Мазепой, но тосковавшаго вдали отъ родины. Они говорятъ намъ о значеніи нравственнаго подвига благочестивой жизни и о примиряющемъ значеніи этого подвига, сглаживающаго религіозной вѣрой всѣ противорѣчія жизни...
Эту-то, такъ сказать, родовую благочестивую настроенность воспринята отъ дѣда и отца и послѣ усугубилъ смиренный святитель Іоасафъ.
И вотъ тотъ смиренный путъ, который привелъ святителя къ иночеству и потомъ къ святительству. Семилѣтнимъ ребенкомъ, Іоасафъ, въ мірѣ Іоакимъ, былъ отправленъ родителями въ Кіевъ для изученія наукъ и преимущественно словесныхъ. Вскорѣ послѣ отъѣзда мальчика въ Кіевъ, отецъ его однажды сидѣлъ на крыльцѣ своего дома. Вспоминая своего любимаго старшаго сына, онъ утѣшался мыслью, что сынъ его станетъ современемъ полковникомъ казацкаго прилуцкаго полка. И вотъ при захожденіи солнца онъ видитъ въ воздухѣ Божію Матерь съ ангеломъ и сына своего у ногъ ихъ[4]...
Въ этомъ видѣніи было таинственное указаніе свыше.
Время шло. Іоакимъ возвратился подъ отчій кровъ. Еще на одиннадцатомъ году у него созрѣло намѣреніе уйти въ монастырское уединеніе. Но только на восемнадцатомъ году оно осуществилось. Родители были противъ желанія сына. Но онъ подъ предлогомъ довершенія своего образованія отправился въ Кіевъ и здѣсь вступилъ въ Кіево-Межигорскій монастырь, гдѣ любилъ уединяться для молитвы въ пещеру одной горы. На двадцатомъ году онъ принялъ рясофоръ съ именемъ Илларіона. Не безъ слезъ и сожалѣнія, благословили родители Илларіона на подвижническую жизнь. Но, по-видимому, они уже ясно поняли, что сынъ ихъ не отъ міра сего. И юный инокъ отправился въ странствованіе «во свѣтѣ семъ» съ замѣтной симпатіей къ аскетизму. По крайней мѣрѣ, жителямъ Малороссіи почему-то особенно памятна именно эта аскетическая сторона нравственнаго характера святителя Іоасафа, еще въ юности начавшаго борьбу съ грѣховной жизнью... Они разсказываютъ о томъ, какъ юный инокъ въ домѣ своего отца, въ имѣніи Чернявщинѣ, во время многолюдныхъ собраній тихо сидѣлъ въ углу громаднаго зала и ѣлъ, во время обѣдовъ, корки чернаго хлѣба, не прикасаясь къ пищѣ, предлагавшейся гостямъ. Въ 1727 году мы видимъ Илларіона 22-хъ лѣтнимъ монахомъ въ Кіевскомъ Братскомъ монастырѣ, съ именемъ Іоасафа. Скоро, затѣмъ, онъ дѣлается іеродіакономъ и въ теченіе 3-хъ лѣтъ состоитъ учителемъ Кіевской академіи. Въ 1734 году онъ дѣлается іеромонахомъ, послѣ членомъ консисторіи и настоятелемъ Лубенскаго или Мгарскаго монастыря. Это время было временемъ сильной духовной борьбы для новоначальнаго инока. По крайней мѣрѣ, въ числѣ очень немногихъ произведеній, принадлежащихъ святителю Іоасафу, сохранился одинъ небезынтересный, въ данномъ отношеніи, литературный памятникъ, посвященный Кіевскому архіепископу, впослѣдствіи митрополиту Рафаилу Заборовскому – это діалогъ или аллегорическая «брань честнихъ седьми добродѣтелей зъ седин грѣхами смертными.., риѳмомъ описанная, 1737 года апрѣля 9 дня»[5]. Тема, положенная въ основу этого произведенія, показываетъ, что брань добродѣтелей, съ грѣхомъ была близка святителю Іоасафу... Въ продолженіе своего управленія Дубенскимъ монастыремъ онъ видѣлъ два замѣчательныхъ сновидѣнія, записанныхъ имъ самимъ. Это было въ 1740 и 1741-мъ годахъ. Въ оба раза онъ видѣлъ Константинопольскаго патріарха Аѳанасія, почивающаго въ Дубенскомъ монастырѣ, и оба раза онъ слышалъ отъ него слова одобренія.
Изъ Лубенскаго монастыря Іоасафъ ѣздилъ въ Москву и въ Петербургъ за пожертвованіями. Во время одной изъ такихъ поѣздокъ онъ произносилъ въ Москвѣ, въ присутствіи императрицы Елисаветы Петровны слово. «Какъ не далеко отъ насъ животъ вѣчный! Только лѣствица о двухъ ступеняхъ намъ предлежитъ – это любовь къ Богу и родственная ей любовь къ ближнему» – говорилъ, между прочимъ, въ этомъ словѣ Іоасафъ.
Зная лично Іоасафа, императрица въ одно изъ посѣщеній Кіева словесно повелѣла Кіевскому митрополиту произвести Іоасафа въ архимандриты. Это было въ 1744 году. Но не долго архимандритъ Іоасафъ пробылъ въ Дубенскомъ монастырѣ. Въ 1745 году мы видимъ его намѣстникомъ Троицкой лавры. Здѣсь, какъ, говоритъ Іоасафъ, онъ началъ «жить съ Богомъ на послушаніи намѣстническомъ», управляя въ то же время и Лубенскимъ монастыремъ. Въ лаврѣ онъ пробылъ до 1748 года и отсюда былъ призванъ къ высокому святительскому служенію на обширную тогда Бѣлгородскую каѳедру, гдѣ незадолго предъ тѣмъ скончался Бѣлгородскій митрополитъ Антоній Чернявскій. Изъ уцѣлѣвшихъ въ Троицкой лаврѣ, послѣ одного изъ пожаровъ 18-го столѣтія; протоколовъ засѣданій собора лавры видно, что намѣстникъ ея Іоасафъ часто болѣлъ.
Въ указанной хронологической послѣдовательности событій изъ жизни Іоасафа до его святительства почти не видно той внутренней работы духа, которая создала, въ концѣ концовъ, могучаго духовнаго богатыря... Но вѣдь высшая красота духа всегда долго, долго прикрывается смиреніемъ. Это же нужно сказать и о Бѣлгородскомъ святителѣ. До своего святительства – и въ обителяхъ Кіева, и въ Лубнахъ, и у гробницы печальника Русской земли – преподобнаго Сергія онъ только запасался нездѣшнею силою... А на чредѣ святительства онъ проявилъ ее. Несмотря на посѣщавшіе его недуги, онъ становится на постоянную стражу своей паствы. Онъ постоянно объѣзжаетъ свою обширную епархію. Мы видимъ его то въ Бѣлгородѣ, то въ Харьковѣ, то въ большомъ поселкѣ, то въ захолустной деревушкѣ. Онъ разсылаетъ наставленія пастырямъ и паствѣ, призывая всѣхъ. къ соблюденію догматовъ вѣры и правилъ Апостольскихъ. Его архипастырскій дозоръ сдерживаетъ не только пороки пастырей и клира, но и людей свѣтскихъ, занимавшихъ высокое общественное положеніе. Вотъ почему въ сознаніи его паствы напечатлѣлся неумершій доселѣ образъ святитедя-наставника, святителя-подвижника, мужа правды.
И сколько благочестивыхъ сказаній хранится объ архипастырской ревности святителя! Вотъ святитель попадаетъ въ однодворческое селеніе и останавливается на ночлегъ у приходскаго священника, котораго на этотъ разъ не оказалось дома. Онъ чувствуетъ какой-то страхъ необыкновенный. Ему не спится. Онъ какъ-то невольно беретъ одну бумагу, лежащую на полкѣ между горшками. И что же? Онъ видитъ запасные Дары! Цѣлую ночь святитель молится надъ ними. На утро явился священникъ, и святитель строго наказалъ его[6].
Однажды святитель остановился ночевать вблизи города Вольнаго. Ночью во снѣ видитъ онъ небольшую церковь и около нея старика, рубившаго зеленое дерево и сказавшаго на вопросъ святителя о причинѣ этого: «всяко дерево, не творящее плода добра, посѣкаемо бываетъ». Пробудившись, святитель спрашиваетъ, нѣтъ ли поблизости церкви, похожей на видѣнную имъ во снѣ. Церковь найдена, и святитель, войдя въ нее, видитъ пьянаго причетника, котораго и отсѣкаетъ отъ клира[7].
Часто руководимый таинственнымъ предчувствіемъ, святитель вскрывалъ самыя сокровенныя помышленія пастырей. Такъ однажды во время представленія ему духовенства епархіи онъ обратилъ вниманіе на одного стотридцатилѣтняго старца-священника.
– Сколько тебѣ лѣтъ? – спрашиваетъ святитель іерея.
– Сто тридцать. Семь десятковъ уже въ заштатѣ...
Святитель любовно-проникновенно смотритъ на іерея, на его согбенную фигуру. И чувства жалости и недоумѣнія борются въ немъ...
– Ты видишь меня какъ отца, стоящаго передъ сыномъ... Хочу я знать, не помрачена ли твоя совѣсть, чтобы данною мнѣ властью простить и разрѣшить тебя... Повѣрь всю жизнь твою...
– Не знаю, не помню, – говоритъ старецъ.
Святитель настаиваетъ на покаяніи его.
И іерей разсказываетъ, какъ онъ однажды отслужилъ раннюю литургію. Боясь побоевъ помѣщика, отслужилъ для него вторую литургію, несмотря на то, что послѣ проскомидіи слышалъ какой-то предостерегающій голосъ, говорившій: «остановись, что ты дѣлаешь?.... Не дерзай, будешь проклятъ»... – «Ты будь проклятъ», отвѣтилъ я», – добавилъ старецъ.
– Что ты сдѣлалъ? – сказалъ святитель. Ты проклялъ ангела-хранителя того мѣста... Вотъ причина долголѣтія твоего. Ничего не сказалъ болѣе тогда святитель, а, оставивъ у себя іерея, велѣлъ отыскать ему походную церковь. Было ясно, что святитель собирался на то мѣсто, гдѣ служилъ когда-то іерей и гдѣ уже не было церкви...
И дѣйствительно раннимъ утромъ архипастырь выѣхалъ съ походною церковью за Бѣлгородъ, на близъ лежащее поле, гдѣ стояла ранѣе уничтоженная деревянная церковь.
Началась проскомидія. Съ благословенія святителя ее совершалъ старецъ-іерей. Имъ же была начата и совершена литургія, въ то время какъ архипастырь стоялъ на правой сторонѣ алтаря. По окончаніи литургіи, «святитель подозвалъ священника къ правой сторонѣ алтаря и повелѣлъ читать: «Нынѣ отпущаеши», послѣ чего благословилъ іерея и сказалъ: «прощаю и разрѣшаю тебя отъ всѣхъ твоихъ грѣховъ».
Не прошло минуты, какъ примиренный съ ангеломъ старецъ въ полномъ облаченіи сталъ слабѣть и, опустившись предъ престоломъ, на которомъ только что принесъ умилостивительную жертву, предалъ духъ свой Богу, окончивъ, такимъ образомъ, уже не радовавшіе его дни жизни. Какъ трогательно это вниманіе архипастыря къ духовному благу пастыря! Какъ великъ образъ святителя, знаменательно спасшаго душу дряхлаго старца! Какъ чудодѣйственна благодать высокаго стража Церкви Христовой – архіерея Божія, чрезъ посредство котораго, по мѣткому выраженію Харьковскаго архипастыря Амвросія, совершалось «чудесное дѣйствіе промысла Божія»[8].
Не горлицею тихою былъ, слѣдовательно, святитель Іоасафъ, а «зоркимъ орломъ», который, по словамъ одной очень интересной повѣсти, принадлежащей перу Н. Кохановской, «далеко прозирадъ и высоко въ когти бралъ».
Святитель Горленко не умѣлъ держать въ себѣ слово правды, хотя бы это слово и жестоко ложилось иногда даже на сердце близкихъ ему, горячо любимыхъ имъ... Такъ, онъ не задумался однажды обличить графа Салтыкова, – командира украинской дивизіи, жившаго въ Харьковѣ, за несоблюденіе постовъ. И графъ внялъ голосу святителя. Тотъ же святитель, изъ жалости отпускавшій отъ своего стола кушанья одному арестованному генералу, послалъ сказать однажды Бѣлгородскому губернатору, за которымъ водились извѣстные архипастырю грѣшки, и который, однако, запрещалъ благотворить архіерею, что «если и онъ попадетъ подъ арестъ, то будетъ также получать кушанье отъ епископскаго стола»[9]. Не скрывалъ правдиваго негодованія Бѣлгородскій святитель даже и предъ своими родителями. Такъ, онъ выговорилъ однажды отцу родному за то, что просфоры для церкви были выпечены у нихъ изъ темной муки, тогда какъ дома ему подали бѣлый крупчатый пирогъ.
Въ ревности своей онъ дѣлалъ строгія предписанія духовенству и настоятелямъ монастырей, укоряя ихъ за нерадивое отношеніе къ своимъ обязанностямъ, а нѣкоторыхъ изъ нихъ подвергая тѣлеснымъ наказаніямъ и изверженію изъ сана[10]... Не осудитъ его, такъ ревновавшаго о славѣ Божіей, безпристрастный лѣтописецъ и за его отлученіе отъ Церкви и всенародное проклятіе помѣщика – адъютанта Бѣлгородскаго гарнизоннаго полка, Юрія Выродова, разбойнически похитившаго дочь одного священника... Это только говоритъ о нелицепріятномъ подвигѣ святительства...
Но если святитель «строгою любовью» любилъ свою паству, то въ личной жизни его было «святая святыхъ», гдѣ внѣшняя строгость его растворялась въ великой христіанской любви.
Любя ближнихъ, святитель не забывалъ и обездоленныхъ судьбою. Зная о нуждѣ своей паствы, онъ-нерѣдко посылалъ, особенно предъ большими праздниками, своего келейника въ дома бѣдняковъ съ щедрою милостынею. Иногда въ ночную пору святитель и самъ отправлялся въ городъ для дѣлъ милосердія. Для этого онъ незамѣтно отъ своего сторожа, оберегавшаго архіерейскій домъ, прокрадывался за ворота его. И однажды сторожъ, не узнавшій святителя, не получивъ отвѣта на свой окрикъ, даже побилъ его и былъ потомъ награжденъ святителемъ за свою бдительность. Одна почтенная старица[11] со словъ своей бабушки разсказывала очень недавно, что святитель благотворилъ не одними только деньгами. Онъ узнавалъ, бывало, гдѣ дрогнутъ отъ холода, и, скупая дрова на базарѣ, самъ кололъ ихъ и отправлялъ къ нуждающимся.
А вотъ характерное описаніе строгости святителя Іоасафа, растворенной любовью. Въ прекрасной повѣсти Кохановской «Рой-Ѳеодосій Саввинъ на покоѣ», вѣрно передающей многія черты изъ жизни Іоасафа Горленка, разсказывается о томъ, какъ бояринъ Пущинъ пріѣхалъ къ Іоасафу съ просьбою освятить выстроенную имъ церковь и дать для этой церкви священника.
– Хорошо, хорошо! Есть у меня четыре ставленника – выбирай себѣ по душѣ. Ѳеодосій Саввичъ остановился на одномъ... Ставленника посвятили. На прощаньи Ѳеодосій Саввичъ съ молодымъ священникомъ и его женой зашли къ святителю благословеніе получить.
– Смотри ты у меня, молодой попъ, – началъ онъ. Жезлъ мой, видишь, великъ, – достану...
– Миръ ти, – и далъ благословеніе.
– Теперь мнѣ давай свою попадью... Молоденькая попадья ни жива, ни мертва...
– Слушай меня... Первое твое дѣло у церкви просфоры печь... Ты испечешь – Церковь въ жертву приноситъ Богу... Благодать Духа Святаго творитъ изъ хлѣба Тѣло Христово... Видишь, куда твое женское дѣло пошло...
Подошелъ Ѳеодосій Саввичъ. Святитель позвалъ его за собою во внутреннія комнаты.
– Сослужилъ ты службу Богу, работящая пчела, – обратился святитель къ Пущину... А теперь гляди ты, пчела, у меня! Послужи своему попу. Уменъ ты, и по Христу умѣя, учи неумѣлаго. Ты его при народѣ, по сану его духовному, почти; а наединѣ, по твоему разуму, съ любовью научи его; вотъ и будетъ онъ тебѣ во отца духовнаго, а ты ему во отца полюбовнаго будь. Утѣшь меня! Вишь, наша нужда какова кругомъ стоитъ! – произнесъ владыка съ нѣжностью строгаго орла, вдругъ издавшаго голосъ тихой и кроткой горлицы...
– Помни мое Іоасафово слово... И коли у тебя изнегодится попъ, я съ тебя, Ѳеодосія, по духу взыщу.
А посмотрите на келейную жизнь святителя. Съ какимъ умиленіемъ произносилъ онъ слѣдующія слова молитвы, которую онъ совѣтывалъ всѣмъ произносить при часовомъ ударѣ колокола, Вотъ эта молитва: «Буди благословенъ день и часъ, въ онь же Господь мой Іисусъ Христосъ мене ради родися, распятіе претернѣ и смертію пострада. О! Господи Іисусе Христе Сыне Божій! въ часъ смерти моея пріими духъ раба Твоего, въ странствіи суща, молитвами Пресвятыя Твоя Матери и всѣхъ святыхъ Твоихъ, яко благословенъ еси во вѣки вѣковъ. Аминь». И словно частичка духа святителя, влитая въ эту молитву, дѣлала ее особенно дѣйственною. И, быть можетъ, поэтому, она нашла себѣ уже широкое распространеніе. По крайней мѣрѣ, мы встрѣчали ее во многихъ мѣстахъ, и еще недавно одинъ святитель, показывая намъ ее, съ чувствомъ благоговѣнія сказалъ: «давно я храню эту молитву у своего возглавія, надъ постелью, и въ трудныя минуты жизни читаю ее и всегда испытываю какое-то благодатное, примиряющее съ жизнью, дѣйствіе ея[12]...
Но ежечасною молитвою не исчерпывался, разумѣется, молитвенный подвигъ святителя. Одинъ изъ любимыхъ пѣвчихъ Бѣлгородскаго архипастыря, впослѣдствіи протоіерей города Изюма Іоасафъ Погорлевскій, говорилъ, что, ходя къ святителю съ докладомъ, онъ всякій разъ заставалъ его молящимся.
И пламенная молитва вѣры святителя не была тщетною. Благочестивая народная память, видно, не напрасно запечатлѣла владыку Іоасафа именемъ прозорливца. По крайней мѣрѣ, извѣстно, что онъ не разъ еще при жизни вскрывалъ тайны будущаго. Такъ, однажды предъ Троицынымъ днемъ, въ отвѣтъ на приглашеніе поселянъ хутора Угрюма помолиться съ ними по случаю страшной засухи и появленія на поляхъ червя, святитель Іоасафъ велѣлъ подать къ указанному дню сани. И дѣйствительно, въ назначенный имъ день, къ удивленію всѣхъ, выпалъ обильный снѣгъ, установился санный путь, причемъ растаявшій снѣгъ напоилъ жаждущую земло и согналъ съ поля червя. Это было въ то время, когда уже природа была въ полномъ расцвѣтѣ и когда о снѣгѣ и помышлять никто не могъ. Жители Бѣлгородскаго уѣзда и доселѣ хранятъ воспоминаніе объ этомъ необыкновенномъ событіи. Незадолго предъ смертію своею, отправляясь въ отпускъ, въ Кіевскую епархію и въ родной городъ Прилуки, онъ приказалъ въ отсутствіи его построить каменный погребъ съ правой стороны каѳедральнаго собора и, прощаясь съ жителями Бѣлгорода, сказалъ, что они уже не увидятъ его болѣе, живымъ. Часто намекалъ святитель Іоасафъ и своимъ родственникамъ, что скоро онъ разстанется съ ними. Такъ, однажды, въ отвѣтъ на просьбу сестры помолиться о ней, онъ сказалъ ей со слезами, что «самъ онъ болѣе другихъ требуетъ молитвы, такъ какъ готовится въ путь многотрудный»[13]..
Лежа на смертномъ одрѣ, святитель, прощаясь съ находившимися при немъ, каждому предсказалъ будущее.
Это проникновеніе святителя въ таинственную даль являлось какъ бы предвѣстіемъ того, что время для него уже смѣнялось вѣчностію.
Посѣтивъ во время отпуска, въ 1754 г., родное гнѣздо Горленковъ – Прилуки, Лубенскій монастырь, гдѣ святитель Іоасафъ служилъ литургію и слезно молился у святыхъ мощей патріарха Аѳанасія, неоднажды въ видѣніяхъ являвшагося Бѣлогородскому архипастырю, онъ занемогъ въ Грайворонѣ въ сентябрѣ, а 10 декабря, въ 5 часовъ пополудни, въ 1754 г., напутствованный елеосвященіемъ и таинствомъ Причастія, тихо предалъ духъ свой Богу...
Въ часъ преставленія святителя игуменъ Хотьмыжскаго монастыря Исаія видѣлъ святителя Іоасафа, стоявшаго у окна и смотрѣвшаго на солнце. «Какъ ясно это солнце, такъ я свѣтло предсталъ престолу Божію», – сказалъ, при этомъ, святитель игумену. Игуменъ замѣтилъ часъ видѣнія и скоро узналъ, что именно въ этотъ часъ святителя не стало. Чрезъ посланнаго были извѣщены о кончинѣ святителя и его родители; всѣ члены семейства благочестиваго Андрея Дмитріевича собрались къ нему, чтобы сообщить скорбную вѣсть. Но старецъ предупредилъ ихъ и сказалъ: «знаю, что собрались сообщить мнѣ о смерти сына моего Іоасафа, но я знаю это прежде васъ: онъ скончался 10 декабря вечеромъ, – въ это самое время я слышалъ голосъ: сынъ твой святитель скончался». Помолчавъ потомъ немного, прослезился старецъ и сказалъ: «умеръ, умерла съ нимъ и молитва».
Бѣлогородскаго архипастыря облекли въ голубой парчевый саккосъ, въ розовый омофоръ и въ красный подризникъ. На голову его возложили зеленую митру съ жемчугомъ.
Черезъ пять дней послѣ кончины святителя, его перенесли въ Бѣлгородъ. Скорбь паствы и слезы бѣдняковъ показали, кому былъ дорогъ онъ.
Послѣ святителя осталось всего 7 руб. денегъ да три червонныхъ, которые употреблены на устройство гроба и розданы нищимъ[14]. И это у архіерея богатой каѳедры!.. Погребеніе его было совершено на средства архіерейскаго дома.
До 23 февраля тѣло святителя оставалось непогребеннымъ, такъ какъ назначенный для погребенія Переяславскій епископъ Іоаннъ Козловичъ былъ задержанъ разливомъ рѣкъ. Еще не знали жители Бѣлгорода о назначеніи Святѣйшимъ Сѵнодомъ для погребенія ихъ святителя Переяславскаго епископа, а уже блаженно почившій архипастырь въ сонномъ видѣніи одновременно извѣстилъ настоятеля каѳедральнаго собора, секретаря консисторіи и родного брата Андрея Андреевича о томъ, что Козловичъ замедлитъ пріѣздомъ...
Чрезъ два года послѣ его кончины соборяне входили въ гробницу святителя Іоасафа и видѣли его нетлѣнные останки... При этомъ не только тѣло осталось цѣлымъ во всемъ его составѣ и лицо сходнымъ съ портретами, но и самыхъ одеждъ его не коснулось тлѣніе, хотя и чувствовалась сырость въ воздухѣ при открытіи склепа. Съ этого времени при гробѣ его стали служиться панихиды. Многіе страждущіе притекали и притекаютъ сюда съ молитвой вѣры въ заступленіе его. И эта вѣра не оставалась и не остается тщетною... Въ 1824 году Императоръ Александръ I, посѣтивъ Бѣлгородъ, спускался къ гробницѣ святителя Іоасафа и служилъ панихиду. Тогда же ему сообщено было о благодатныхъ заступленіяхъ святителя, и поднятъ былъ вопросъ о причисленіи его къ лику святыхъ, каковой вопросъ не встрѣтилъ тогда благопріятнаго рѣшенія[15].
Давно уже почилъ святитель... Сколько именъ забыто уже за это время... Но имя его не умерло въ народномъ сердцѣ. Народъ идетъ къ нему... И самъ святитель исходитъ къ людямъ вѣры... Онъ самъ находитъ страждущихъ, скорбящихъ, заблуждающихся; Онъ исцѣляетъ, онъ наставляетъ, онъ умудряетъ.
И во всѣхъ благодатныхъ явленіяхъ Бѣлгородскаго архипастыря видѣнъ все тотъ же, – то грозно вразумляющій, то кротко и любовно врачующій духовныя и тѣлесныя немощи, благодатный стражъ великой всероссійской паствы...
И вотъ, словно многоголосный, но согласный гимнъ, изъ отдаленныхъ уголковъ Руси родной несется ко гробу святителя Іоасафа молитвенная благодарность его дѣтей духовныхъ. Такъ и чувствуется, что это не украинскій только святитель, но всероссійскій, потому что и въ своей архипастырской и въ своей общегосударственной дѣятельности онъ совершенно былъ чуждъ сепаратизма... Вотъ, почему не могъ не откликнуться на общій гимнъ любви къ святителю недавно почившій Кронштадтскій пастырь о. Іоаннъ. Въ послѣднее время онъ не разъ въ бесѣдѣ съ посѣщавшими его вспоминалъ Бѣлгородскаго архіерея Божія.
И думается, въ наше тревожное время, дѣйствительно, долженъ быть особенно дорогъ намъ духовный обликъ святителя, какъ образъ человѣка, всегда представлявшаго себя предъ лицомъ высшей судящей Правды, какъ очевидное увѣреніе въ томъ, что въ христіанскомъ подвигѣ кроется вѣрный залогъ нашего личнаго безсмертія...
Димитрій Введенскій.
«Прибавленія къ Церковнымъ Вѣдомостямъ». 1909. № 6. С. 266-271; № 7. С. 330-333.
[1] Святитель Іоасафъ Горленко. Матеріалы для біографіи, собранные и изданные княземъ Н. Д. Жеваховымъ. I. Предки святителя Іоасафа. Кіевъ. 1907 г. Стр. 5. Семейное преданіе считаетъ Горленокъ выходцами изъ Венгріи, откуда было немало поборниковъ православія и русской народности.
[2] Въ родствѣ святителя была еще инокиня Анастасія – сестра Пахомія.
[3] Тамъ же, стр. 141.
[4] Путешествіе во свѣтѣ семъ грѣшника Іоасафа. Эта автобіографическая запись напечатана во II части матеріаловъ, изданныхъ княземъ Н. Д. Жеваховымъ. Кіевъ, 1907 г.
[5] Напечатана въ матеріалахъ, изданныхъ княземъ Н. Д. Жеваховымъ, во II части. Нѣкоторые біографы относятъ этотъ діалогъ къ 1732 г. См., нанрим., «Святитель Іоасафъ Горленко». Г. Кулжинскаго. Харьковъ, 1883 г., стр. 50.
[6] «Странникъ» 1869 г. Августъ.
[7] Тамъ же.
[8] См. матеріалы, изд. княземъ Н. Д. Жеваховымъ. Т. II, ч. 2, стр. 281-288.
[9] «Странникъ», 1865 г.
[10] См. объ этомъ у А. С. Лебедева въ его изслѣдованіи: «Бѣлгородскіе архіереи и среда ихъ архипастырской дѣятельности (по арх. док.)». Харьковъ, 1902 г.
[11] А. И. Маляревская. См. матеріалы, изд. княземъ Н. Д. Жеваховымъ, т. II, часть 2, стр. 331.
[12] Преосвященный Трифонъ, епископъ Дмитровскій,
[13] «Душеполезное Чтеніе» 1869 г., декабрь.
[14] А. Лебедевъ. Бѣлгородскіе архіереи, стр. 110. По свидѣтельству другихъ біографовъ у святителя осталось всего 70-80 к. «Душеполезное Чтеніе». 1869 г. декабрь. Ср. Г. Кулжинскаго, стр. 131.
[15] Въ концѣ 1910 г. Святѣйшій Синодъ, основываясь на томъ, что, не смотря на полуторасталѣтній періодъ времени, протекшій со дня блаженныя кончины Бѣлгородскаго Святителя Іоасафа, тѣло его сохранилось нетлѣннымъ и, подобно извѣстнымъ мощамъ святыхъ угодниковъ Божіихъ, изливаетъ чудесныя исцѣленія по благодатному предстательству Святителя, представилъ Его Императорскому Величеству всеподданнѣйшій докладъ: «во блаженной памяти почившаго Іоасафа, Епископа Бѣлоградскаго, признать въ ликѣ святыхъ, благодатію Божіею прославленныхъ, а нетлѣнное тѣло его – мощами святыми, и положить оныя въ особо уготованную гробницу для поклоненія и чествованія отъ притекающихъ къ нимъ съ молитвою». Въ 10 день декабря (день кончины Святителя Іоасафа) Государь Императоръ Николай II благоизволилъ собственноручно начертать: «Благодатнымъ предстательствомъ Святителя Іоасафа да укрѣпляется въ Державѣ Россійской преданность праотеческому православію ко благу всего народа Русскаго. Пріемлю предположенія Св. Синода съ искреннимъ умиленіемъ и полнымъ сочувствіемъ». Прославленіе Святителя совершилось 4 сентября 1911 г. – ред.
