Проф. Николай Ивановичъ Сагарда – Святый Апостолъ и Евангелистъ Іоаннъ Богословъ.
Нажмите на картинку для получения высокого качества.
Основанія стѣны великаго города, святаго Іерусалима, показаннаго ангеломъ божественному тайновидцу, украшены всякими драгоцѣнными камнями: «основаніе первое – яспись, второе сапфиръ, третье – халкидонъ, четвертое – смарагдъ, пятое – сардониксъ, шестое – сардоликъ, седьмое – хризолиѳъ, восьмое – вирилль, девятое – топазъ, десятое – хрисопрасъ, одиннадцатое – гіацинтъ, двѣнадцатое – аметистъ» (Апок. XXI, 19-20). Великій городъ – невѣста Агнца, святая Церковь (XXI, 9). Двѣнадцать камней представляютъ собою символы двѣнадцати Апостоловъ, которыхъ Господь положилъ въ «основаніе» Своей Церкви; въ двѣнадцати драгоцѣнныхъ камняхъ каждый изъ двѣнадцати Апостоловъ имѣетъ свою собственную эмблему: «стѣна города имѣетъ двѣнадцать основаній, и на нихъ имена двѣнадцати Апостоловъ Агнца» (XXI, 14). Всѣ камни равно прекрасны и необходимы въ общей системѣ зданія города, но каждый изъ нихъ сіяетъ своею особенною красотою: такъ и всѣ Апостолы дивны въ своихъ благовѣстническихъ трудахъ, и каждый изъ нихъ составляетъ необходимую часть великаго зданія Церкви, которая есть столпъ и утвержденіе истины (1 Тим. III, 15); но каждый изъ нихъ прекрасенъ по своему: каждый имѣетъ свои особенные духовные задатки, которые составляютъ его собственную индивидуальность, отличающую его отъ прочихъ одиннадцати.
Эти природныя духовныя особенности сообщаютъ сіянію каждаго Апостола извѣстный отпечатокъ и своеобразную красоту, и если кто хочетъ не только созерцать это сіяніе, но и понимать его, тотъ необходимо долженъ проникнуть въ основныя причины наблюдаемаго различія. Одно и тоже солнце одними и тѣми же лучами освѣщаетъ всѣ двѣнадцать камней, но отраженіе ихъ различно, и всякій согласится съ тѣмъ, что причина этого заключается въ свойствахъ самихъ камней; такъ несомнѣнно, что и всѣ Апостолы озарены одною и тою же истиною, которую Сыну Божію, сущему въ лонѣ Отца, благоугодно было открыть имъ, а чрезъ нихъ и всему міру; всѣ они находятся подъ воздѣйствіемъ одного и того же Духа, но несомнѣнно и то, что въ благодати, какъ и въ природѣ, единство не исключаетъ разнообразія, и разъ мы признаемъ въ каждомъ изъ Апостоловъ сохранившуюся индивидуальность, мы должны признать и нѣкоторое разнообразіе въ ихъ ученіи.
Каждый изъ нихъ воспринималъ божественную истину различнымъ образомъ, соотвѣтственно различію духовныхъ дарованій. Эти природныя особенности Апостоловъ являются причиною не только того, что у одного изъ нихъ получила преимущественное развитіе одна сторона христіанской истины, у другого – иная, но и того, что одна и таже сторона ученія у каждаго изъ нихъ имѣетъ свои оттѣнки. Поэтому рѣшительно можно утверждать, что характерныя особенности богословія каждаго Апостола составляютъ результатъ, прямое слѣдствіе его индивидуальности; а если такъ, то, чтобы правильно понять догматическое и нравственное ученіе того или другого Апостола, необходимо прежде всего начертать себѣ живой образъ цѣлой его личности, со всѣми ея естественными особенностями въ ихъ безспорномъ и неотразимомъ вліяніи на характеръ всего богословствованія Апостола; только тогда ясно будетъ, почему единая христіанская истина отразилась въ его умѣ такъ, а не иначе, почему въ системѣ его ученія такая, а не иная послѣдовательность мыслей.
Мы остановимся на посильномъ выясненіи особенностей природныхъ дарованій Апостола Іоанна Богослова, которыя придали своеобразный отпечатокъ всему его ученію и выдѣляютъ его писанія среди всей новозавѣтной письменности; къ этому побуждаютъ насъ и особое положеніе Апостола Іоанна между двѣнадцатью учениками Спасителя, Котораго онъ былъ возлюбленнымъ избранникомъ среди избранныхъ, и его созерцательный характеръ, простота и глубина его души, и постепенность развитія, не нарушаемаго никакими насильственными внутренними и внѣшними переворотами, и, наконець, особенно увлекательная глубина и содержательность его Евангелія и посланій, которыя вводятъ всякаго читающаго и изучающаго ихъ въ чудный міръ высочайшихъ идей христіанскаго богословія и жизни.
I.
Мы привыкли представлять Ап. Іоанна въ видѣ кроткаго и спокойнаго юноши, неземной красоты, съ чертами почти женственной нѣжности, съ длинными свѣтлыми волосами, ниспадающими на плечи, съ печатью полнаго спокойствія на челѣ и съ мечтательнымъ взоромъ; даже лучшіе художники въ большинствѣ изображаютъ его такимъ. Несомнѣнно, что такое представленіе объ Ап. Іоаннѣ имѣетъ свое видимое основаніе въ одной изъ отличительныхъ чертъ его ученія, именно въ ученіи о любви, за которое онъ получилъ наименованіе «Апостола любви». И дѣйствительно, любовью дышатъ всѣ его писанія: онъ говоритъ, что Богъ въ своемъ существѣ есть любовь (Іоан. IV, 8); онъ останавливается преимущественно на проявленіяхъ неизреченной любви своего Божественнаго Учителя, и постоянныя увѣщанія его къ ученикамъ имѣютъ, конечно, цѣлью – внушить имъ взаимную любовь (см. напр. I Іоан. IV, 7. 8. 16 и др.); любовь же золотою нитью прохотитъ чрезь всю жизнь Апостола. Возлежа на персяхъ Сына человѣческаго, онъ напитался тою любовью, откровеніемъ и воплощеніемъ которой былъ Божественный Посланникъ. Но этотъ образъ, нарисованный итальянскими художниками, однако, не есть образъ дѣйствительнаго Ап. Іоанна, потому что въ основаніи его лежитъ неправильное и поверхностное пониманіе характера великаго Апостола. Художники не постигли всей глубины его любви и приняли ее за нѣжное, сантиментальное чувство. Въ дѣйствительности въ Ап. Іоаннѣ мы видимъ удивительное гармоническое сочетаніе совершенно противоположныхъ качествъ – спокойствія и глубины созерцанія съ горячею ревностію, нѣжной и безграничной любви съ пылкостію, даже нѣкоторою суровостію темперамента. Галилеянинъ по плоти, онъ и по духу быль сыномъ этой безпокойной и суровой части населенія Палестины, и этотъ духъ онъ сохранилъ въ себѣ до конца своей жизни. Эта природная черта сына Зеведея отмѣчена и Евангелистами; особенно замѣтно проявилась она въ извѣстномъ случаѣ, когда Іоаннъ, вмѣстѣ съ братомъ своимъ Іаковомъ, просилъ у Господа позволенія низвести огонь съ неба на негостепріимныхъ самарянъ (Лук. IX, 54); она то, безъ сомнѣнія, дала Іисусу Христу поводъ наименовать обоихъ братьевъ «сынами грома» (Марк. III, 17); она отразилась въ извѣстномъ преданіи о встрѣчѣ Апостола съ врагомъ истины – еретикомъ Керинѳомъ (Iren., Adv. haer. III, 3-4.); и вообще въ обличеніи еретиковъ всюду выступаетъ предъ нами «сынъ грома»: его рѣчь дѣлается энергичною, осужденіе – самымъ строгимъ, отверженіе – безусловнымъ; во всемъ Апокалипсисѣ, въ возвѣщеніи грознаго суда Божія на нечестивыхъ, говоритъ тотъ же Воанергесъ.
Но эта пылкость и стремительность характера Ап. Іоанна не была похожа на такія же черты въ характерѣ первоверховныхъ Апостоловъ Петра и Павла. Порывистость и необычайная подвижность перваго не свойственна была Ап. Іоанну; равно онъ не былъ склоненъ и къ такой кипучей, многосторонней и полной борьбы миссіонерской дѣятельности, какую совершилъ великій Апостолъ языковъ. Во всемъ своемъ поведеніи онъ обнаруживаетъ родъ нѣкоторой деликатной скромности и застѣнчивости, рѣдко выступая впереди другихъ. Лучше всего его характеръ обрисовывается чрезъ сравненіе его съ Ап. Петромъ, съ которымъ у него была особенно тѣсная дружба. Въ Евангеліяхъ и Дѣяніяхъ Апостольскихъ они часто упоминаются вмѣстѣ; происходя изъ одного города, они, вѣроятно, знакомы были еще до вступленія въ число учениковъ Господа; ихъ могло сближать еще и общее зянятіе рыболовствомъ; немало способствовало этому и самое различіе въ характерахъ: каждый нуждался въ другомъ, какъ своемъ дополненіи. Различіе ихъ характеровъ нагляднымъ образомъ сказывается въ томъ, что Ап. Петръ всегда идетъ впереди, Іоаннъ слѣдуетъ за нимъ (Іоан. XXI, 20); Ап. Іоаннъ возбуждаетъ, Петръ дѣйствуетъ по возбужденію: Іоаннъ первый узнаетъ Господа и говорить объ этомъ Петру, – Петръ стремительно бросается въ воду, чтобы быть поближе къ Господу (XXI, 7). Оба они любятъ Господа, но выражаютъ свою любовь различнымъ образомъ: Петръ обнажаетъ мечъ для защиты своего Учителя, Іоаннъ молчаливо присутствуетъ при крестныхъ страданіяхъ и смерти Его и выслушиваетъ изъ устъ умирающаго послѣднюю Его волю, какъ Сына человѣческаго. Ап. Петръ подъ вліяніемъ впечатлѣній извнѣ быстро рѣшается на дѣйствіе и немедленно приводитъ его въ исполненіе; у Ап. Іоанна дѣло является послѣ долгаго размышленія. Выдающимися чертами характера Ап. Іоанна слѣдуетъ назвать наблюдательность и воспріимчивость къ внѣшнимъ впечатлѣніямъ, вмѣстѣ съ тихимъ, но сильнымъ и глубокимъ чувствомъ. Внѣшнія явленія воспринимаются имъ не такъ, какъ Ап. Петромъ: не порывистыя и моментальныя дѣйствія Ап. Петра слѣдуютъ за ними у Ап. Іоанна, а всесторонняя ихъ наблюдательность, точное воспріятіе ихъ и тихая, въ глубинѣ души, переработка. Ап. Іоаннъ наблюдаетъ каждое слово, каждое движеніе, подмѣчаетъ едва замѣтное, обращаетъ вниманіе на ничтожное, повидимому, и всему даетъ смыслъ и значеніе. Сдѣлавшись ученикомъ Господа, онъ ловитъ каждое слово возлюбленнаго Учителя, твердо запоминаетъ его; онъ замѣчаетъ каждое движеніе Его и въ чистѣйшей любви какъ бы весь погружается въ созерцаніе Іисуса и въ Немъ – славы Единороднаго отъ Отца, исполненнаго благодати и истины. Поэтому-то въ душѣ и воспоминаніи этого Апостола цѣлыя глубокія бесѣды Христа и съ Его врагами и съ друзьями до мельчайшихъ подробностей сохранились ясно и отчетливо, какъ показываетъ намъ его Евангеліе. Другіе Апостолы сохранили въ своихъ повѣствованіяхъ изъ дѣлъ и рѣчей Божественнаго Наставника преимущественно то, что особенно поражало зрѣніе: нагорная проповѣдь предъ громадной массой народа съ высоты Галилейской горы глубоко напечатлѣлась въ памяти синоптиковъ – Евангелистовъ; но незначительный, повидимому, разговоръ Христа съ самарянкою у колодца, во время утомительнаго пути, остался незамѣченнымъ или и прошелъ безслѣдно. Только Іоаннъ со всею внимательностію прислушивался къ подобнымъ бесѣдамъ Христа и только онъ узналъ изъ нихъ, не менѣе какъ изъ торжественныхъ рѣчей, все величіе и славу своего Учителя. Будучи въ высшей степени наблюдательнымъ и воспріимчивымъ ко всему окружающему и въ тоже время перерабатывая въ глубинѣ своего духа весь полученный извнѣ богатый запасъ наблюденія, ап. Іоаннъ владѣлъ тѣмъ, что называется полнотою и цѣлостностію характера. Люди съ такимъ характеромъ, разъ избравъ себѣ путь, уже не сворачиваютъ съ него, не колеблются въ ту и другую сторону, а идутъ прямо до самаго конца, куда бы эта дорога ни вела: тотъ или другой конецъ, – но непремѣнно конецъ, – средины нѣтъ для нихъ; вездѣ и во всемъ у нихъ полнота, безраздѣльность и всецѣлая послѣдовательность. И Ап. Іоаннъ если отдавался чему-либо, то отдавался всецѣло и беззавѣтно; по его взгляду, можно принадлежать только или Христу или діаволу, – средняго, неопредѣленнаго состоянія не можетъ быть. Поэтому его любовь къ Божественному Учителю является всецѣло безраздѣльною, наряду съ которою немыслимо ничто, что такъ или иначе противорѣчитъ ей; отсюда же и его непримиримая ненависть ко грѣху и всему, что принадлежитъ къ области князя міра сего, исконнаго врага человѣка, врага истины и родоначальника лжи: врагъ Христа и въ Ап. Іоаннѣ не можетъ возбудить иного чувства, кромѣ ненависти. Эта ненависть есть отрицательное выраженіе любви; чѣмъ сильнѣе онъ любитъ Христа, тѣмъ сильнѣе ненавидитъ антихриста; чѣмъ больше онъ любитъ истину, тѣмъ больше ненавидитъ ложь: свѣтъ исключаетъ тьму. Такимъ образомь, противорѣчащія, невидимому, другъ другу черты – внутренній огонь любви и поражающій гнѣвъ, кротость и пылкая ревность легко примиряются между собою; въ обоихъ случаяхъ проявляется одна и таже сила духа, только по противоположному направленію – одинъ разъ положительнымь образомъ, увлекаясь божественнымъ, а въ другой разъ отрицательнымъ, отвращаясь отъ безбожнаго и противохристіанскаго, подобно тому, какъ одно и тоже солнце освѣщаетъ и согрѣваетъ живое и содѣйствуетъ тлѣнію мертваго. Поэтому любовь, направленная, въ одну сторону, и ненависть, направленная въ другую, оказываются взаимновосполняющими другъ друга: Ап. Іоаннъ въ одно и тоже время есть и «Апостолъ любви» и «сынъ грома».
II.
Ап. Іоаннъ принадлежитъ къ числу тѣхъ избранныхъ людей, которыми благодать Божія овладѣваетъ отъ самаго рожденія и въ душу которыхъ сѣмя здоровой религіозной жизни внѣдряется съ самаго ранняго дѣтства. Вся обстановка его юности была какъ бы приспособлена къ тому, чтобы приготовить изъ него одного изъ первыхъ Апостоловъ Христа, Его возлюбленнаго ученика и искренняго друга и затѣмъ великаго богослова, парящаго въ недосягаемой высотѣ. Въ юности рыбакъ, какъ и отецъ, ап. Іоаннъ выросъ и воспитался на берегахъ Гениссаретскаго озера. Первымъ возбужденіемъ души къ благочестію и вообще серьезнымъ религіознымъ воспитаніемъ онъ обязанъ своей матери. Женщина благочестивая, исполненная пламенныхъ ожиданій обѣтованнаго царства Мессіи, Саломія и сыну передала свое возбужденно-религіозное настроеніе, воздѣйствовавъ на него соотвѣтственнымъ образомъ и въ отношеніи къ религіознымъ чаяніямъ. Это направленіе духа скоро побудило юношу бросить сѣти рыбака, лишь только на берегахъ Іордана выступилъ въ духѣ и силѣ древнихъ пророковъ Іоаннъ, сынъ священника Захаріи, назвавшій себя гласомъ вопіющаго въ пустыпѣ, чтобы возвѣстить Израилю о приближеніи давно ожидаемаго царства Мессіи и уготовать путь Тому, Которому онъ, величайшій изъ пророковъ, недостоинъ развязать и ремня сандалій. Здѣсь были самыя благопріятныя условія для развитія и укрѣпленія природныхъ дарованій молодого ученика: гористая мѣстность съ ея обнаженными скалами производила на воспріимчиваго юношу глубокое впечатлѣніе и заставляла его умъ, склонный къ созерцанію, отрѣшиться отъ всего мірского и погрузиться въ размышленія о томъ, что возвѣщалъ великій пророкъ; съ другой стороны, на него производилъ неотразимое впечатлѣніе и строгій образъ великаго подвижника, проницательнаго взора котораго не могъ выносить ни одинъ грѣшникъ, и грозныя рѣчи котораго, открывавшія въ немъ духъ пророка Иліи, эхомъ отдавались въ темныхъ волнахъ Іордана и въ таинственныхъ ущельяхъ горъ. Здѣсь юный Іоаннъ прошелъ великую и суровую школу; онъ возмужалъ и окрѣпъ духомъ. Здѣсь, подъ руководствомъ Крестителя, воспитывался будущій «наперсникъ» Божественнаго Учителя. Никто изъ учениковъ Предтечи не понялъ такъ ясно, въ чемъ заключается зерно его проповѣди, какъ Ап. Іоаннъ: онъ одинъ проникъ въ глубочайшее основаніе ея, которое осталось сокрытымъ отъ другихъ. Синоптики болѣе или менѣе подробно передаютъ проповѣдь Предтечи о покаяніи и присоединяютъ только краткое замѣчаніе, что онъ указывалъ на грядущаго Мессію (Мѳ. III, 1-12; Мрк. I, 2-8; Лук. III, 2-18). Но Евангелистъ Іоаннъ посмотрѣлъ на эту послѣднюю сторону, какъ на центральный пунктъ дѣятельности Крестителя и удержалъ въ памяти именно его пророческія рѣчи о Христѣ и Его искупительной дѣятельности (Іоан. I, 26-86).
Вѣщанія пророка о скоромъ явленіи Спасителя міра заставляли сердце юноши усиленно биться въ трепетномъ ожиданіи ихъ осуществленія; онъ такъ проникнутъ былъ этимъ ожиданіемъ, что достаточно было одного мановенія Крестителя, одного его указанія: «се Агнецъ Божій», чтобы ап. Іоаннъ безъ малѣйшаго колебанія послѣдовалъ за давно ожидаемымъ предметомъ пламенныхъ чаяній. Уже съ этого момента онъ всею душею принадлежалъ Божественному Посланнику и только ждалъ его окончательнаго повелѣнія – оставить отца и мать и слѣдовать за Нимъ; когда же наступило это счастливое время, онъ всецѣло отдался Тому, въ Комъ онъ призналъ воплотившееся Слово Божіе, единороднаго Сына, Спасителя міра: онъ съ жадностію ловилъ каждое Его слово и проникалъ въ самыя глубины возвѣщаемыхъ Имъ истинъ. Ни одна черта изъ Его жизни не ускользнула отъ него, ни одно событіе ея не прошло, не оставивъ глубокаго слѣда въ его памяти, такъ что если бы онъ сталъ подробно сообщать о томъ, «яже сотвори Іисусъ», то міръ не вмѣстилъ бы всѣхъ написанныхъ книгъ (Іоан. XXI, 25). На его пламенную любовь Учитель отвѣчалъ также особенною любовью, почему самъ Ап. Іоаннъ съ правомъ могъ говорить о себѣ, какъ объ ученикѣ, «его же любяше Іисусъ». Господь постоянно удерживалъ его вблизи Себя и вмѣстѣ съ Петромъ и Іаковомъ дѣлалъ его свидѣтелемъ выдающихся событій: Своей жизни и дѣятельности (Мрк. V, 35: Mѳ. ХVІІ; Мрк. IX; Лук. IX, 29; Мѳ. XXVI, 36; Мрк. XIV, 13). Самое очевидное доказательство Своей любви и довѣрія къ Ап. Іоанну Господь далъ, когда съ креста указалъ на него Своей Матери, какъ на имѣющаго отселѣ заступить мѣсто сына, и ему поручилъ Дѣву Марію какъ его мать (Іоан. XIX, 26). Любовь Ап. Іоанна къ Учителю не была чувствомъ преходящимъ, мимолетнымъ; она сдѣлалась постоянною потребностью его сердца, душою его жизни, самою жизнію; она дала истинную цѣль его стремленію къ созерцательному мышленію и окрылила его духъ къ тому своеобразному паренію, которымъ Ап. Іоаннъ отличается отъ прочихъ Апостоловъ. Эта любовь сдѣлала способнымъ глубоко смотрѣть въ сердце и существо своего Божественнаго Наставника; приникнувъ къ Его груди, онъ любящимъ сердцемъ проникалъ въ глубину Его существа, какъ единороднаго Сына Божія, предвѣчное Слово, и изъ неисчерпаемаго источника божественнаго вѣдѣнія и жизни износилъ богатства своего богословствованія. Эта дружба и любовь освятила, очистила, возвысила природу Іоанна; отселѣ сфера Его, въ которой онъ живетъ и вращается, больше небо, чѣмъ земля; и когда окончились дни земной жизни возлюбленнаго Учителя, и Онъ вознесся на небо, то съ Нимъ всѣми мыслями и чувствами вознесся и Ап. Іоаннъ: вся послѣдующая жизнь его была только жизнію со Христомъ и во Христѣ. Въ силу этого образъ Христа отпечатлѣлся въ душѣ этого Апостола болѣе глубоко и ясно, чѣмъ у кого-либо другого изъ сыновъ человѣческихъ: Онъ всегда стоитъ живой предъ его глазами (Іоан. II, 5; III, 3, 6). Подобно чистому зеркалу, Іоаннъ вѣрно отражаетъ самыя тонкія черты совершенной славы Воплотившагося. Поэтому Іоанну именно опредѣлено было выразить послѣднее слово Божественнаго Откровенія, вводящаго въ сокровеннѣйшія тайны внутренней Божественной жизни, довѣдомыя только вѣчному Славу Божію, единородному Сыну, сущему въ лонѣ Отца, и утвердить противъ еретиковъ основную истину христіанства – воплощеніе единороднаго Сына Божія для дарованія міру вѣчной жизни. «Ап. Іоаннъ, говоритъ бл. Августинъ, источалъ ту воду жизни, которою самъ былъ пропитанъ; потому что не безъ основанія въ его собственномъ Евангеліи разсказывается о немъ, что онъ во время вечери возлежалъ на груди Іисуса. Отъ этой груди онъ незамѣтно усвоялъ себѣ, и, чѣмъ онъ наслаждался втайнѣ, тѣмъ предоставилъ наслаждаться и цѣлому міру» (Tract. 36 in Iohan.). Вслѣдствіе обращенія съ самою воплощенною Премудростію, этотъ вождь христіанскихъ философовъ, этотъ богословъ въ самомъ точномъ смыслѣ сдѣлался истиннымъ представителемъ боговдохновеннаго знанія. Подъ самымъ простымъ, самымъ удобопонятнымъ покровомъ онъ сообщаетъ самыя глубочайшія истины, которыя даже самому образованному мыслителю доставляютъ неисчерпаемый матеріалъ для изслѣдованій. Церковная символика изображаетъ его съ орломъ, который отважно и съ торжествомъ паритъ въ высшихъ областяхъ, и геніальный Рафаэль поэтому представилъ его покоющимся на крыльяхъ орла и смѣло взирающимъ на высоты небесъ. Этимъ символомъ Церковь хочетъ образно представить острый взглядъ, пророческую дальновидность, смѣлый полетъ и благородную неотразимую силу духа Іоаннова.
Сущность, начало и конецъ богословія Ап. Іоанна весьма точно выражаются въ двухъ классическихъ мѣстахъ его Евангелія и перваго посланія: «Се есть животъ вѣчный, да знаютъ Тебе, единаго истиннаго Бога и Его же послалъ еси Іисусъ Христа» (Іоан. XVII, 3). И мы «вѣмы, яко Сынъ Божій пріиде и далъ есть намъ (свѣтъ и) разумъ, да познаемъ Бога истиннаго и да будемъ во истиннѣмъ Сынѣ Его Іисусѣ Христѣ. Сей есть истинный Богъ и животъ вѣчный» (1 Іоан. V, 20). Такимъ образомъ, основаніемъ богословія Ап. Іоанна является идея истиннаго Бога: въ познаніи истиннаго Бога – животъ вѣчный; и дѣйствительно, если Ап. Павелъ проникъ въ глубины антропологіи, то Ап. Іоаннъ открываетъ тайны жизни Божества. Но «Бога никто же видѣ нигдѣ же», только «единородный Сынъ, сый въ лонѣ Отчи, той исповѣда» (Іоан. I, 18), поэтому центральное и руководящее значеніе переходитъ къ ученію о Богѣ Словѣ, Которое «искони бѣ къ Богу» и есть истинный Богъ и Которое, явившись, открыло міру глубины Божественной жизни и дало намъ разумъ къ познанію Бога истиннаго (1 Іоан. V, 20). За это ученіе Александрійская церковь очень рано дала ему почетное наименованіе «Богословъ», которое и утвердилось за нимъ со времени перваго Никейскаго собора. Но, хотя никто изъ Апостоловъ съ такими подробностями не останавливается на домірномъ бытіи Логоса, какъ Ап. Іоаннъ, однако и не оно составляетъ послѣднюю цѣль его благовѣстія: ключъ его богословія лежить въ ученіи о воплощеніи Бога Слова, такъ какъ, только воплотившись, Оно могло исповѣдать Бога предъ людьми и быть Спасителемъ міра. Евангеліе начинается ученіемъ о Божествѣ Логоса въ самой тѣсной связи съ Его воплощеніемъ (Іоан. I, 1, 14): здѣсь мы имѣемъ богочеловѣческое родословіе Спасителя; тѣмъ же ученіемъ начинается и первое его посланіе (I, 1, 2). Отсюда для Ап. Іоанна на первый планъ выступаетъ доказательство той истины, что Іисусъ есть Сынъ Божій, Божественное Слово, бывшее у Отца прежде вѣковъ и единое съ Отцемъ, какъ истинный Богъ (Іоан. XX, 31; 1 Іоан. II, 22, 23; IV, 15; V, 5 и др.). И едва ли можно представить, чтобы кѣмъ-либо воспринята была въ такой полнотѣ какая-либо истина, какъ усвоена Ап. Іоанномъ истина Божества Іисуса Христа; для него она есть единая, абсолютная истина, и отрицающій ее есть врагъ всякой истины, лжецъ въ полномъ смыслѣ слова (1 Іоан. II, 22), врагъ Христа, антихристъ (1 Іоан. IV, 3; сн. 2 Іоан. 7), и отсюда его врагъ, его личный противникъ, съ которымъ онъ не хочетъ имѣть никакого общенія и предостерегаетъ отъ него и всѣхъ вѣрующихъ: «аще кто приходитъ къ вамъ и сего ученія не приноситъ, не пріемлите его въ домъ и радоватися ему не глаголите: глаголяй бо ему радоватися сообщается дѣломъ его злымъ» (2 Іоан. 10, 11).
Воплощенный Логосъ, Сынъ Божій, Іисусъ Христосъ естъ Спаситель міра, дарующій ему жизнь. Онъ не только источникъ жизни естественной, какъ Творецъ міра (Іоан. 1, 3), но и въ особенности источникъ его духовной жизни, какъ Его Искупитель, Ходатай ко Отцу и Умилостивленіе, кровь Котораго очищаетъ насъ отъ всякаго грѣха (1 Іоан, II, 1, 2; 1, 7; IV, 9, 10; Іоан. III, 16, 17). Онъ даруетъ жизнь вѣчную всякому, кто приходитъ къ Нему, неизсякаемому Источнику жизни вѣчной, самой жизни (Іоан. V, 21-26); Онъ есть хлѣбъ жизни, сшедшій съ небесъ; ядущій этотъ хлѣбъ будетъ жить во вѣкъ (Іоан. VI, 48-51); ядущій Его Плоть и піющій Его Кровь имѣетъ жизнь вѣчную, потому что Плоть Его истинно есть пища, и Кровь Его истинно есть питіе (54-55). Сообщеніе вѣчной жизни совершается посредствомъ живой вѣры въ Него, какъ Сына Божія, – вѣры въ томъ широкомъ и глубоко-жизненномъ значеніи, въ какомъ она только и мыслима у Ап. Іоанна. Вкусивши сладости блаженнаго общенія съ Искупителемъ, Ап. Іоаннъ во всемъ своемъ богословіи вращается около простого противоположенія: истинная вѣчная жизнь – въ общеніи съ Богомъ чрезъ Его Сына, и смерть – въ отчужденіи отъ Него. Ни одинъ изъ новозавѣтныхъ священныхъ писателей не настаиваетъ съ такою силою на таинственномъ единеніи между Богомъ и вѣрующими, какъ Ап. Іоаннъ. Богъ пребываетъ въ вѣрующихъ и вѣрующіе пребываютъ въ Богѣ, и это единеніе совершается чрезъ Христа, воплотившагося Сына Божія: вѣруя въ Іисуса Христа, какъ Сына Божія, и въ Немъ и чрезъ Него обладая любовію, которая составляетъ существо Божіе, вѣрующій входитъ въ живѣйшее и тѣснѣйшее общеніе съ Самимъ Богомъ и дѣлается причастникомъ Его природы: «иже аще исповѣсть, яко Іисусъ есть Сынъ Божій, Богъ въ немъ пребываетъ и той въ Бозѣ. И мы познахомъ и вѣровахомъ любовь, юже имать къ намъ Богъ. Богъ любы есть, и пребываяй въ любви, въ Бозѣ пребываетъ, и Богъ въ немъ пребываетъ» (1 Іоан. IV, 15, 16). Поэтому всякая истинная духовная жизнь проистекаетъ отъ Христа: пребывая въ единеніи со Христомъ, вѣрующій пребываетъ въ самомъ источникѣ жизни, ибо во Христѣ явилась сама вѣчная жизнь (1 Іоан. I, 2) и непосредственно сообщается вѣрующимъ въ Него: «животъ вѣчный далъ есть намъ Богъ, и сей животъ въ Сынѣ Его есть. Имѣяй Сына Божія имать животъ: а не имѣяй Сына Божія живота не имать» (1 Іоан. V, 11, 12). Такимъ образомъ, пребываніе въ Богѣ чрезъ Его Сына есть не что иное, какъ сама вѣчная жизнь (II, 24, 25), въ которую христіанинъ переходитъ уже здѣсь на землѣ. Это общеніе съ Богомъ, покой въ Богѣ представляется послѣднею цѣлью евангельскаго благовѣтствованія (1 Іоан. I, 3). Нашему пребыванію въ Богѣ соотвѣтствуетъ пребываніе Бога въ насъ (III, 24; ІV, 16); Онъ даетъ намъ отъ Духа Своего (III, 24; IV, 13) и сообщаетъ намъ сѣмя, зерно божественной жизни, изъ котораго происходить и развивается въ мѣру совершенства новый духовный человѣкъ: вѣрующіе рождены отъ Бога, суть дѣти Божіи, и сѣмя Его пребываетъ въ нихъ (III, 1, 9; сн. II, 29); это сѣмя есть начало божественной жизни, которое производитъ новое рожденіе, возрожденіе человѣка; отсюда происходитъ родство между Богомь и человѣкомъ именно по существу духовной жизни, а не потому только, что человѣкъ созданъ Богомъ: это сѣмя новой жизни по своему существу такъ же божественно, какъ жизнь, которую мы получаемъ отъ плотскихъ родителей, истинно есть плотская жизнь. Божественное начало жизни не на время только оживляетъ христіанина, не совнѣ только дѣйствуетъ на него, но пребываетъ въ немъ, какъ непрерывно дѣйствующее новое начало жизни, служа источникомъ постепеннаго и постояннаго развитія до степени совершенной зрѣлости. Естественное слѣдствіе рожденія отъ Бога въ отношеніи къ нравственной жизни и дѣятельности – несогрѣшеніе: «рожденный отъ Бога грѣха не творитъ» (III, 9), даже болѣе того: для него не остается и внутренней возможности грѣшить: «и не можетъ согрѣшати, яко отъ Бога рожденъ есть Рожденіе отъ Бога и грѣхъ взаимно исключаютъ другъ друга: какъ отъ божественной жизни можетъ исходить только божественное и ничего небожественнаго, такъ и отъ рожденнаго отъ Бога не можетъ происходить ничего грѣховнаго; иначе это было бы самопротиворѣчіемъ и разрушеніемъ дѣла Искупителя, Который явился для того, чтобы взять грѣхи наши и разрушить дѣла діавола» (III, 5, 8). Но несогрѣшеніе – идеалъ, къ которому ведетъ длинный путь самоочищенія посредствомъ признанія и исповѣданія своихъ грѣховъ, при непремѣнной помощи всеочищающаго дѣйствія Крови Сына Божія, до степени чистоты и праведности Его, нашего Искупителя (III, 5, 7; 1, 8-9) Только при этомъ условіи мы, когда Онъ явится на судъ, будемъ имѣть дерзновеніе и не постыдимся предъ Нимъ въ пришествіе Его (II, 28).
Таковы плоды искупительнаго дѣла воплотившагося Сына Божія. Но, какъ посольство Единороднаго въ міръ, такъ и всѣ соединенныя съ нимъ блага, суть исключительное слѣдствіе только неизреченной любви Отца къ роду человѣческому: въ ней основаніе домостроительства о спасеніи человѣка. Если Ап. Іоаннъ неизмѣнно видитъ въ Іисусѣ Христѣ вѣчное Слово, Сына Божія, то съ этимъ у него неразрывна мысль о любви, которою Богъ возлюбилъ насъ, посылая единороднаго Сына для спасенія міра: «тако возлюби Богъ міръ, яко и Сына Своего единороднаго далъ есть, да всякъ вѣруяй въ онь не погибнетъ, но имать животъ вѣчный» (Іоан. III, 16; сн. 1 Іоан. IV, 9), и именно въ томъ открылась любовь Божія къ намъ, что не мы возлюбили Бога, но Онъ возлюбилъ насъ и послалъ Сына Своего въ умилостивленіе за наши грѣхи (1 Іоан. IV, 10). «Богъ любы есть», и во Христѣ дано полное откровеніе этой божественной любви; и чѣмъ болѣе Ап. Іоаннъ созерцаетъ эту любовь, чѣмъ болѣе онъ проникаетъ въ ея глубины, тѣмъ болѣе онъ любитъ; и чѣмъ болѣе онъ любитъ, тѣмъ болѣе онъ открываетъ новыя глубины этой любви; онъ весь погружается въ любовь и въ ней какъ бы срастворяется съ предметомъ любви; въ ней онъ чувствуетъ дыханіе и существо божественной жизни; поэтому сущность его увѣщаній къ любви и его воззрѣніе на нее выражается въ такихъ воодушевленныхъ и глубокосодержательныхъ словахъ: «возлюбленніи», «возлюбимъ другъ друга», «яко любы отъ Бога есть», «и всякъ любяй отъ Бога рожденъ есть и знаетъ Бога», «а не любяй не позна Бога, яко Богъ любы есть», «Богъ любы есть, и пребываяй въ любви, въ Бозѣ пребываетъ, и Богъ въ немъ пребываетъ» (1 Іоан. IV, 7, 8, 16). Въ виду этого Ап. Іоанну по всей справедливости принадлежитъ наименованіе великаго «Апостола любви».
Николай Сагарда.
«Полтавскія Епархіальныя Вѣдомости». 1896. Ч. Неофф. №№ 27-28. С. 815-822; № 29. С. 859-870.
* * *
Тропарь, гл. 2: Апостоле, Христу Богу возлюбленне,/ ускори избавити люди безотвѣтны:/ пріемлетъ тя припадающа,/ Иже падша на перси Пріемый./ Егоже моли, Богослове,/ и належащую мглу языковъ разгнати,// прося намъ мира и велія милости
Кондакъ, гл. 2: Величія твоя, дѣвственниче, кто повѣсть?/ Точиши бо чудеса, и изливаеши исцѣленія,/ и молишися о душахъ нашихъ,// яко богословъ и другъ Христовъ.
