Князь Петр Сергіевичъ Лопухинъ – МИТРОПОЛИТЪ АНТОНІЙ О ГОСУДАРСТВѢ, РУСИ И РОССИИ (Изъ бесѣдъ съ Блаженнѣйшимъ Владыкою Антоніемъ).
Государь Кирилл Владимирович среди европейских монархов (без орденской ленты) на погребении Императрицы Марии Феодоровны. Дания, 19 октября 1928 г.
Посвящается памяти въ Бозѣ почившаго
Благочестивѣйшага Государя
Кирилла Владимірошича.
Прошло всего только нѣсколько лѣтъ со времени такъ называемаго «Зарубежнаго съѣзда»[1], задуманнаго и проведеннаго на чисто демократической непредрѣшенческой основѣ: – люди должны были съѣхаться, на чем-то сговориться и объединиться. Конечно, всѣ пріѣхали со своими убѣжденіями, съ различнымъ настроеніемъ, всѣ отстаивали свои точки зрѣнія, при нихъ остались и общаго пониманія положенія какъ не было, такъ и не стало. Владыка горячо и со свойствеиной ему прямотой и категоричностью отстаивалъ идею съѣзда и говорилъ, что не принимающіе участія въ выборахъ – «не русскіе люди и не патріоты».
Въ его отношеніи къ этому съѣзду было нѣкоторое идеалистическое, славянофильское настроеніе и это впослѣдствіи самъ Владыка признавалъ. Онъ носилъ въ душѣ мечту, что русскіе люди, послѣ всего пережитого собравшись впервые вмѣстѣ, вдругъ какъ-то прозрѣютъ и произойдетъ то, что было послѣ рѣчи Достоевскаго о Пушкинѣ и что живетъ въ душѣ многихъ русскихъ людей какъ дорогая мечта о взаимномъ пониманіи и примиреніи русскихъ людей, – установится взаимное пониманіе, единеніе сердечное и тогда недалеко и до единомысліи и его организаціоннаго выраженія.
И вотъ спустя нѣсколько лѣтъ послѣ такой горячей поддержки съѣзда, Владыка Митрополитъ Антоній написалъ Государю Кириллу Владимировичу, что признаетъ Его своимъ Государемъ и проситъ принять его вѣрноподданническіе чувства. Доподлинно извѣстно, что передъ этимъ своимъ письмомъ Владыка недѣли двѣ усиленно молился. Онъ становился на молитву, довольно длительную, по нѣскольку разъ въ день. Келейникъ Владыки, Архимандритъ Ѳеодосій[2], зная Митрополита Антонія, понималъ, что Владыка готовится къ какому-то значительному дѣлу, и это было упомянутое письмо.
Какъ пришелъ Владыка къ этому своему историческому рѣшенію, что онъ переживалъ, – мы этого не знаемъ, ибо при всей своей откровенности. Владыка избѣгалъ говорить о своей внутренней жизни и о томъ, какъ она протекала. Однако нѣкоторый свѣтъ на это могутъ пролить разговоры, которые я имѣлъ съ Владыкой и о которыхъ я хочу разсказать, приводя слова и выраженія Владыки, конечно, съ приблизительной точностью, какъ сохранила ихъ моя память.
Послѣ признанія имъ Государя, я, въ числѣ вѣровавшихъ, что Владыка всегда вѣрно чувствуетъ путь правды, тоже сталъ въ ряды вѣрноподданныхъ. Также поступилъ и покойный Архимандритъ Амвросій[3] и, конечно, многіе другіе. Спустя мѣсяца три послѣ этого я повѣдалъ Владыкѣ о томъ, какъ отозвалась моя душа на этотъ мой поступокъ. Я сказалъ, что раньше мнѣ думалось, что тотъ день, когда я вмѣстѣ со всѣмъ народомъ скажу, что вотъ – Государь и Царь всея Руси, будетъ днемъ, великого ликованія, великаго восторга, что раньше я лелѣялъ въ душѣ мечту объ этомъ днѣ, не меньше чѣмъ о днѣ, когда какъ знакъ побѣды правды и добра на Руси – подъ звонъ колоколовъ откроются Спасскія ворота для крестнаго хода съ Владыкою Патріархомъ... Я сказалъ, что ставъ вслѣдъ за Владыкою въ ряды вѣрноподданныхъ, обрѣтши Государя въ теперешнихъ условіяхъ нашего существованія, я какъ будто долженъ былъ разстаться съ дорогою мечтой о всеобщемъ народномъ ликованіи по поводу этого обрѣтенія. Что мнѣ это съ одной стороны жалко, но съ другой – я чувствую, что поступилъ хорошо и я закончилъ свою исповѣдь прямой просьбой къ Владыкѣ подѣлиться своимъ духовнымъ опытомъ, сказать, что чувствуетъ теперь Владыка, радъ онъ или нѣтъ своему поступку.
Владыка очень охотно и даже съ особенной теплотой отозвался на мою просьбу. Онъ сказалъ, что его чувства нѣсколько сходны изложеннымъ и главнымъ образомъ въ томъ, что его совѣсть также одобряетъ этотъ поступокъ и добавилъ, нѣсколько задумавшись, по поводу моихъ словъ объ обстановкѣ признанія, что настоящія хорошія чувства по большей части приходятъ въ обстановкѣ не праздничной, а тихой и привелъ какъ примѣръ свое поступленіе въ Казань ректоромъ Академіи.
«Помню, я не только не стремился туда, не только не имѣлъ подъема, когда ѣхалъ на это служеніе, но наоборотъ мнѣ туда ѣхать не хотѣлось, я поѣхалъ только по послушанію, и вотъ такъ все сложилосъ, что это было едва ли не лучшее время моей жизни. Нѣчто подобное и пережилъ и въ этотъ разъ: – и призналъ Государя по убѣжденію, что это надо сдѣлать и призналъ не въ обстановкѣ ликованія, а будничной, но вотъ чѣмъ дальше, тѣмъ съ большимъ удовлетвореніемъ чувствую, что поступилъ правильно. Та мечта, о которой Вы говорили, это плодъ настроенія идеалистическаго, романтическаго, но не церковнаго. Для людей нецерковныхъ такія романтическія идеальныя переживанія представляются, какъ нѣчто высшее, что доступно человѣку. Между тѣмъ для людей церковныхъ доступны переживанія болѣе высокія – ликованіе духовное, а не романтическое. У нихъ въ душѣ тоже есть мечта и завѣтная надежда услышать московскіе колокола и видѣть день радости на Руси... Но это будетъ день прославленія вѣры, прославленія многихъ подвижниковъ и мучениковъ Русской Церкви. Вотъ о чемъ мечтаетъ русскій православный человѣкъ. Романтизмъ, о которомъ мы говоримъ, достояніе людей идеалистически настроенныхъ, но нецерковныхъ. Въ связи съ этимъ романтическимъ идеализмомъ существуетъ неправильное представленіе о Царѣ: такіе романтики хотятъ видѣть Его въ нѣкоемъ необычномъ свѣтѣ, хотятъ видѣть Его духовнымъ вождемъ, какъ бы святымъ, конечно, въ соотвѣтствіи съ ихъ, тоже романтическимъ, представленіемъ о святости. Но требовать этого отъ Государя, возлагать на Него задачу быть духовнымъ вождемъ своего народа – совершенно неправильно и произвольно. Таковымъ долженъ быть совсѣмъ другой человѣкъ»...
«Патріархъ? » – спросилъ я.
«Да, – отвѣтилъ нѣсколько подумавъ Владыка, – если это Патріархъ Никонъ, ибо званіе Патріарха вовсе не обезпечиваетъ того, что носитель этого высокаго сана непремѣнно будетъ духовнымъ вождемъ народа. Таковымъ вождемъ можетъ быть Преподобный Сергій Радонежскій, Преп. Серафимъ Саровскій... Возлагать же такую задачу на Царя невѣрно и совершенно нереально: въ смыслѣ духовномъ отъ Него надо желать только вѣрности Церкви, но не больше... Въ этомъ романтизмѣ слышится глубоко неправильное пониманіе и Церкви и Царя, слышится отзвукъ тѣхъ нецерковныхъ и неправославныхъ вліяній, въ силу которыхъ люди, ничтоже сумняся, говорили, что Царь – Глава Церкви и не понималя какое это безуміе, какая дегенерація... Конечно, имѣтъ Царя съ такой духовной силой какъ Александръ Невскій было бы великимъ благомъ, но это вовсе не обязательно и требовать этого нельзя. Отъ Царя надо желать иныхъ добродѣтелей: вѣрности Церкои, храбрости и справедивости. Вce, что сверхъ этого – желательно, но не обязательно. Упомянутыя романтическія повышенныя требованія только мѣшаютъ правильно и реально отнестись къ Царю: Его положеніе опредѣляетъ Его задачи и необходимыя для разрѣшенія ихъ свойства. А положеніе Его ясное: Онъ – носитель власти, представитель государственной силы при Церкви, защитникъ ея, но Онъ не глава Церкви, не духовный вождь и не учитель. Предъ Нимъ другія и великія задачи... Справедливость... – Владыка задумался и продолжалъ растроганно. – Я помню въ Уфимской епархіи, посѣщая при объѣздахъ ея бѣднѣйшія избы зырянъ, я всегда видѣлъ царскіе портреты рядомъ съ иконами... Что помѣстило ихъ туда, въ эту бѣдную заброшенную избу? Вѣра, что Царь носитель справедливости. Въ тяжелой жизни простолюдина самое тяжелое... – Владыка остановился, подождалъ пока успокоится душа подъ наплывомъ волнующихъ воспоминаній, и продолжалъ съ глубокимъ чувствомъ, – самое тяжелое, это постоянная несправедливость, которая такъ особенно тяжело бѣдному человѣку. Въ этой несправедливости есть надругательство надъ человѣкомъ, издѣвательство надъ тѣмъ малымъ, что дано ему. Бѣдный простолюдинъ готовъ на труды и терпѣніе, примиренъ съ ними, но онъ никогда не можетъ примириться съ несправедливостью. И вотъ Царь Православный, послушный Сынъ Церкви, одинъ выше всѣхъ и поэтому равный для всѣхъ и справедливый – это живое утѣшеніе, это источникъ силъ дли такого бѣднаго простеца».
«Я призналъ Великаго Князя Государемъ вовсе не потому, что Онъ лучше всѣхъ и представляетъ Собою духовнаго вождя въ дѣлѣ народнаго возрожденія, а потому, что Онъ старшій представитель Богомъ сохраненной Династіи, вѣрной Православію и Россіи, вокругъ которой сотни лѣтъ объединятся русскій народъ, съ которой Онъ духовно и морально связанъ и эта связь продолжаетъ существовать и не можетъ прерваться изъ-за того, что враги народа и Россіи, вырвали власть у нея держать эту власть на гибель народа. Я призналъ еще и потому, что убѣдился въ томъ, что Государь вполнѣ удовлетворяетъ требованіемъ, которыя, какъ сказалъ, надо предъявлять къ русскому Царю, т.-е. прежде всего потому, что видѣлъ Его преданность Церви и былъ этимъ особенно порадованъ. Надо сказать, что ни одинъ русскій Государь, восходя на престолъ или – что то же – принимая на Себя подвигъ національнаго или государственнаго возглавленія народа, не сдѣлалъ завяленія о Своей преданности Церкви въ столь опредѣленныхъ, категорическихъ выраженіяхъ. Въ чинѣ коронаціи, конечно, есть заявленіе о своей вѣрѣ, и вѣрѣ Православной, но внѣ сего чина никто не засвидѣтельствовалъ о Своей преданности Церкви, такъ рѣшительно и полно. Это было для меня одной изъ самыхъ сильныхъ и радостныхъ причинъ для моей присяги Государю».
«Такъ что Вы думаете, сказалъ я, что отказъ отъ признанія Государя со стороны многихъ, отъ теоріи монархистовъ, объясняется ихъ романтизмомъ въ отношеніи Монарха?».
«Да, поскольку рѣчь идетъ объ интеллигенціи. Правильнѣе сказать, что корень дѣла въ нецерковности ея, въ томъ, что она воспитана въ духѣ неправославномъ, въ томъ, что она не знаетъ ни простоты ни трезвости православной; отсюда и вытекаетъ это романтическое настроеніе. Въ немъ есть элементъ нѣкотораго идеализма, но невѣрнаго. Имѣетъ еще значеніе и то, что вопросъ о признаніи ставится въ такихъ непривычныхъ условіяхъ, заграницей, что Государь, сейчасъ лишенный власти, является представителемъ и возглавителемъ не государственнаго, а національнаго единства и это положеніе нѣсколько необычное. Но, конечно, эти и такія соображенія не принципіальныя, а скорѣе провинціальныя, обывательскія. Правда, для людей непривыкшихъ работать надъ собой и подчинять свои взгляды руководящимъ указаніямъ ума и совѣсти, для тѣхъ трудно преодолѣвать свои привычные взгляды и представленія. Но кто эту работу знаетъ, для тѣхъ необычность обстановки признанія не можетъ быть препятствіемъ. Впрочемъ, вѣрное будетъ сказать, что вообще для всѣхъ, всѣ эти соображенія – территорія, отсутствіе силы и т. д., скорѣе имѣютъ значенія для оправданія своей холодности, ибо, едва ли кто въ глубинѣ души не понимаетъ, что признаніе Государя потому такъ важно именно теперь, чго этимъ разрѣшается прежде всего вопросъ объ объединеніи – сейчасъ національномъ, а потомъ, Богъ дастъ, и государственномъ – на основѣ моральной, въ чемъ и есть залогъ силы и національной и государственной для русскаго народа... Къ сожалѣнію надо признать, что дѣло признанія задерживается не столько романтизмомъ и непривычностью обстановки, но и болѣе низкми причинами – тѣмъ, что Государь бѣденъ и не имѣетъ силы и блеска»...
«А какъ же, Владыко, Вы объясняете, что многіе и церковные люди и въ частности духовенство, воздерживаются отъ признанія?».
«Во первыхъ тѣмъ, что не всякій, такъ называемый, церковный человѣкъ и не всякій священнослужитель усвоилъ себѣ правильное церковное мышленіе и настроеніе – на многихъ изъ нихъ лежитъ печать схоластическаго формальнаго мышленія и имъ потому трудно схватывать сущность вопроса; форма превалируетъ у нихъ надъ существомъ и живою жизнью, а, во-вторыхъ, тѣмъ, что здѣсь какъ разъ зачастую и дѣйствуютъ эти неидеалистическія, а чисто практическія побужденія и настроенія. Да, да, да – будь у Государя богатство и сила – многіе изъ нихъ первыми побѣжали бы заявлить о своей вѣрноподданности. Это, конечно, въ случаяхъ болѣе элементарныхъ – въ другихъ дѣйствуютъ побужденія и соображенія болѣе почтенныя – относительно тактической цѣлесообразности этого поступка. Соображенія думаю неправильныя, но отчего же не допустить и искренней ошибки?
Но вообще это дѣло задерживается тѣмъ, что такъ многіе не понимаютъ нравственнаго смысла и значенія Царя. Онъ для многихъ только аттрибутъ государственной организаціи и потому, поскольку у Государи сейчасъ нѣтъ фактической силы и власти, имъ – поклонникамъ государства – признаніе Государя въ теперешнихъ условіяхъ представляется безсмысленной профанаціей священнаго званія. При этомъ невольно вспоминается, что идейные предки такихъ поклонникомъ государства, не понимающихъ нравственно національнаго значенія Государя – древніе Римляне – казнили христіанъ не за ихъ догматы, а за то, что они нравственную правду и моральныя цѣнности почитали цѣнностью высшей, нежели государство.
Однако, кромѣ всего этого, большинство просто ждетъ авторитетнаго заключенія лѣнивой и тупой княгини Маріи Алексѣевны, т.-е., одобренія общественнаго мнѣнія или мнѣнія представителей т. наз. культурнаго общества, которое, какъ извѣстно, въ вопросахъ моральнаго значенія разбирается куда хуже и медленнѣе, чѣмъ простые искренніе русскіе люди».
«А почему Вы поддерживали Зарубежный съѣздъ? Вѣдь, это было дѣло, въ сущности, непредрѣшенческое».
«За наслѣдственную законную православную монархію я стоялъ всегда, а что съѣздъ этотъ несчастный я поддерживалъ, такъ въ этомъ ничего дурного нѣтъ: – все таки была надежда, что все пережитое приведетъ русскихъ людей къ покаянію и перелому. Возможность этого надо было провѣритъ, ибо конечно было бы отрадно такое общее дружное патріотическое дѣйствіе. Хотѣлось подождать немного, но зато всѣмъ вмѣстѣ приступить къ этому дѣлу. Однако эта возможность была пропущена тогда. Послѣ этого ждать было больше нечего и некого, а наоборотъ – дальнѣйшее замедленіе могло бы вносить смущеніе, что даже и іерархамъ не совсѣмъ ясны добрые пути Россіи... Если и былъ въ этомъ нѣкоторый практически неоправданный идеализмъ, я въ немъ нисколько не разскаиваюсь, хотя и признаю, что надежды были довольно призрачны. Объединенія тогда не произошло, но надо сказать, что всегда исповѣданіе истины сопровождается раздѣленіемъ среди людей, и потому правильнѣе, и въ концѣ концовъ смиреннѣе, всегда идти впередъ – всегда исповѣдывать истину, не слишкомъ безпокоясь вопросомъ о практическихъ послѣдствіяхъ исповѣданія – это дѣло Божіе, а наше дѣло исполнить свой долгъ исповѣданія правды; въ самомъ такомъ исповѣданіи есть доброе – въ прямотѣ и искренности проповѣди правды».
Изъ одного того, что Владыка не сразу сталъ легитимистомъ, видно, что онъ не догматизировалъ истины монархизма, Помню, на мой вопросъ – является ли дли православнаго обязательнымъ исповѣданіе наслѣдственнаго монархизма – Владыка отвѣтилъ приблизительно такъ:
«Нѣтъ – это желательно, но вовсе не такъ обязательно и, конечно, и не монархистъ можетъ быть православнымъ, особенно если онъ не вдумывался въ этотъ вопросъ»; что теоретически можно говоритъ о выборномъ Царѣ, примѣрно такъ, какъ выбираютъ себѣ главу монахи. «Но, – говорилъ Владыка, – это есть чисто теоретическій и отвлеченный разговоръ – представитъ себѣ реальную возможность такихъ выборовъ, по совѣсти сказать, просто невозможно. Для этого долженъ быть такой высокій духовный уровень народа, на который разсчитывать конечно невозможно: вѣдь даже въ тѣхъ же обителяхъ выборы игумена рѣдко могутъ пройти гладко, не вызывая страстей и взаимнаго раздѣленія. Поэтому Православнаго Государя гораздо легче имѣть въ порядкѣ наслѣдованія». «Въ частности, въ отношеніи выборовъ Царя въ Россіи, и рѣчи быть не можетъ, потому что съ этими выборами поднялись бы такія страсти и проявились такія теченія, которыя ничего общаго съ Православіемъ не имѣютъ и тѣ кто, хочетъ, минуя законнаго наслѣдника престола Богомъ сохраненной Династіи, ввести выборы – завѣдомо далеки отъ интересовъ Православія». «Нѣкоторые – въ другой разъ говорилъ Владыка – никакъ не могутъ понять, что если бы Господь не хотѣлъ, чтобы данное лицо было Государемъ, то онъ отозвалъ бы его и послѣдній умеръ бы какъ младенецъ. Интеллигентишки этого никакъ не могутъ понять – имъ представляется, что такое отозваніе было бы политическимъ убійствомъ. Между тѣмъ Господь постоянно отзываетъ къ себѣ людей и если они отзываются по соображеніямъ пользы для другихъ людей, то такіе отзываемые умираютъ легко, безъ страха, какъ младенцы».
Взгляды Владыки на монархизмъ и именно монархизмъ легитимный, наслѣдственный, надо формулировать такъ: «монархизмъ не догматъ, но лучшій образъ правленія по соображеніямъ моральнымъ и практическимъ».
Интересно отмѣтить, что ставъ легитимистомъ, Владыка вовсе не думалъ, что принятіе титула въ Возѣ почившемъ Госудяремь тотчасъ будетъ имѣть практическія послѣдствія, и въ частности Владыку не такъ интересовалъ вопросъ принятія титула, какъ нѣкоторыхъ, которые думаютъ, что вся сила и значеніе именно въ томъ, чтобы носить титулъ. Владыка всегда говорилъ и въ частномъ разговорѣ «Государь», но для него это было наименованіе не главы государства, а главы націи, національнаго единства русскаго народа, хотя конечно онъ полностью признавалъ права Государя на престолъ и спеціально изслѣдовалъ этотъ вопросъ. А о титулѣ Владыка говорилъ: «положеніе Государа особенное, ну и называться онъ долженъ особенно – Ваше Величество». Но Владыку интересовала другая сторона вопроса объединеніи вокругъ Государя – сторона моральная. Кому неизвѣстны слова Митрополита Антонія.
«Можно надолго уничтожить Россію, нельзя уничтожить Русь. И если бы приходилось выбирать одно изъ двухъ, то лучше пусть погибнетъ Россія, но будетъ сохранена Русь». «Впрочемъ зачѣмъ такой роковой выборъ: Богъ дастъ сохранится и первое и послѣднее. Только надо крѣпко помнить, что Русь – это не просто русское государство; общественность не то, что государственность, и общественная русская жизнь совсѣмъ не то, что государственная или земская администрація».
Не разъ Владыка останавливался на разницѣ этихъ понятій: Россія – была для него государствомъ, со всей той государственной организаціей, которая въ значительной своей доли повторяется во всѣхъ государствахъ. Русь была дли него живымъ національнымъ организмомъ, который живетъ идеями и чувствами церковными, православными, когорый любитъ существо благодатной жизни – святостъ; организмъ, жизнь котораго проявляется въ русскомъ душенномъ укладѣ и настроенія, идеалахъ, стремленіяхъ, образѣ мыслей и культурѣ. Вотъ эта Русь и была ему дорога. Признавая Государя и заявляя объ этомъ – Владыка признавалъ возглавителя Руси и его значительно меньше интересовалъ вопросъ о томъ будетъ ли данный Государь также и возглавнтелемъ Россіи какъ Государства. Но онъ настойчиво звалъ насъ признать Государя, потому что хотѣль, чтобы мы скорѣе нашли себя, почувствовали свою сплоченность въ Руси, чтобы мы сознали свое церковно-національное единстао и почувствовали его цѣнность. Онъ думалъ больше о Руси, чѣмъ о Россіи, говоря, что «если будетъ цѣла Русь, то уцѣлѣетъ и возстановится Россія». И наоборотъ – если не будетъ Руси, то не будетъ Россіи, и если даже возстановится ея государственность, то это будетъ какое то совсѣмъ новое государство, не имѣющее ничего общаго съ Россіей и русской исторіей. Таковъ смыслъ его призывовъ и его убѣжденной вѣрности Государю. Люди далекіе Владыкѣ упорно не понимали его. Возражая противъ призывовъ Митрополита Антонія, они упрекали его въ томъ, что онъ оставилъ интересы церковные – духа и морали – въ пользу интересовъ политики и государства и возставая противъ него, какъ бы ставили себя въ ряды защитниковъ Церкви. Между тѣмъ эти защитники своими нападками только раскрывали свое непониманіе ни идеи, ни смысла, ни цѣнности церковно-національного единства русскаго народа въ «Руси», стояли на чисто государственномъ пониманіи Россіи, возражая противъ призывовъ Митр. Антонія съ точки зрѣнія или государственно-политической или церковно-вѣдомственной и въ обоихъ случаяхъ лишенные пониманія и ощущенія жизни и цѣнности русскаго національнаго организма, созданнаго и вспоеннаго Церковью, ея дѣтища, ея великаго историческаго дѣла – Св. Руси – этой великой цѣнности церковно-націонольной. Такова ихъ преданность и пониманіе Церкви, такова иронія этого недорозумѣнія.
Но вмѣстѣ съ тѣмъ Владыка не разъ говорилъ и писалъ, что въ русской жизни то именно дорого, что у насъ понятіе Главы государства Россіи и Главы Руси объединяются въ одномъ лицѣ, что особенно ярко проявляется въ моментъ коронаціи и именно этимъ сліяніемъ можно объяснить радость во время коронаціи всего народа, радость, которая приводитъ въ изумленіе иностранныхъ наблюдателей, которые съ недоумѣніемъ вопрошаютъ другъ друга, при видѣ ликующей толпы ожидающей видѣть своего Государя: «что убо хощетъ сія быти»? И на этотъ ихъ вопросъ Владыка отвѣчаетъ, что «хощегь быти» великое ликованіе, потому что народъ видитъ перстъ Божій ведущій его по путямъ правды, когда государство въ лицѣ Государя, повергается ницъ предъ законами правды Божіей, которыми живетъ Русь – ликованіе, что Россія основана на Руси и сливается съ нею.
Въ самодержавномъ православномъ Государѣ, Владыка поэтому видѣлъ внѣшнее выраженіе нравственнаго закона, положеннаго въ основу жизни русскаго православнаго народа и потому въ Православномъ Государѣ онъ видѣлъ источникъ благородной нравственной силы.
Помню однажды въ бесѣдѣ на эту тему и сказалъ, что для того, чтобы быть такой силой нужны извѣстныя нравстенныя качества человѣка и спросилъ Владыку насколько требованіе этихъ качествъ согласуемо съ принципомъ наслѣдственности, въ силу котораго момархомъ данное лицо становится по рожденію, а не въ зависимости отъ тѣхъ или другихъ нравственныхъ качествъ. Владыка на это отвѣтилъ, что хотя обладаніе силой и славой можетъ бытъ источникомъ искушенія и соблазна, но что «люди обычно даютъ то, что у нихъ просятъ» и у наслѣдственнаго монарха могутъ весьма успѣшно развиваться качества, требуемыя отъ Государя – справедливость и храбрость.
«Такое же точно вліяніе на развитіе отдѣльныхъ качествъ Вы можете, – сказалъ Владыка, – наблюдать въ хорошо Вами извѣстной дворянской средѣ: положеніе, которое исторически занимало въ Россіи дворянство, воспитало въ немъ черты самоотверженности и извѣстной широты, хотя можно сказать, что оно почти все сплошь поражено недугомъ самолюбія. Но несмотря на послѣднее нельзя не признать его большихъ качествъ и особенно свободы отъ мелочныхъ интересовъ и настроеній, Вотъ точно также и въ данномъ вопросѣ, можно указать на вліяніе положенія. Еще будучи Наслѣдникомъ будущій Государь видитъ особенную радость Своихъ будущихъ подданныхъ, когда Онъ проявляетъ качества, которыхъ ждетъ отъ Него народъ. Такимъ образомъ Онъ постоянно какъ бы вознаграждается этой радостью и любовью народными за Свои добродѣтели и это есть для Него побудительная причина для укрѣпленія въ нихъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, стоя въ положеніи высшемъ сравнительно съ окружающими, Онъ ограждается отъ поводовъ для развитія и укрѣпленія самолюбія. Правда, для Него есть возможность соблазна гордости, но, благодаря Богу, русскіе Государи всегда были свободны отъ нея: – у Нихъ есть своя особая, какъ бы природная, Романовская, благородная традиція доступности и царственной простоты... Однако добрые русскіе люди всегда должны молилъся о своихъ Государяхъ, какъ бы прикрывая и защищая Ихъ своей молитвой отъ всякаго зла»...
«Владыко святый, – и какъ принималъ Васъ Государь?», спросилъ я.
«Онъ принималъ меня любезно», отвѣтилъ Владыка съ тонкой улыбкой.
«Представьте, я въ этомъ не сомнѣвался. Нѣтъ, серьезно – какъ?».
«Онъ говорилъ со мною такъ, какъ долженъ говорятъ Государь – Онъ проявилъ большой интересъ. Онъ задавалъ мнѣ вопросы и главное, проявилъ большую прямоту и простоту».
Продолжая разговоръ о наслѣдственномъ Государѣ, Владыка Мигрополигъ Антоніи сказалъ:
«Что если развитіе качествъ монарха – храбрость и справедливость – можетъ успѣшно развиваться у Государа и притомъ даже неправославнаго, то преданность Церкви является качествомъ болѣе зависящимъ отъ личной заслуги Государя, потому что первыхъ, и главнымъ образомъ справедливости, народъ особенно сильно хочетъ отъ монарха ибо болѣе непосредственно въ нихъ заинтересованъ. Требованіе же преданности Церкви обусловливается уже болѣе тонкими побужденіями, чѣмъ личная заинтересованность, и вообще обусловливается болѣе высокими и глубокими интересами и соображеніями и потому такое требованіе и не такъ часто предъявляется со стороны народа. Такимъ образомъ, быть преданнымъ Церкви, Государь сравнительно менѣе вынуждестся обстоятельствами своего положенія и потому эта преданность всегда есть слѣдствіе личмой доброй настроенности».
По этой причинѣ Митрополитъ Антоній такъ и цѣнилъ отношеніе къ Церкви въ Бозѣ почившаго Государя Кирилла Владиміровича.
Владыку искренно радовало и трогало то, что покойный Государь такъ, глубоко понялъ идею русскаго Царя, такъ смѣло и самоотверженно исполнилъ Свой долгъ возглавленія русскаго народа и такъ, искренно и убѣжденно поднялъ, прерванную событіями, традицію отношенія къ Православной Церкви русскихъ Государей. Владыка радовался тому, что Государь не усумнился сдѣлать это въ такихъ необычайныхъ условіяхъ, – въ изгнаніи, въ богоборческой Европѣ, презрѣвъ взгляды чуждой этой традиціи иностранной, да во многихъ случаяхъ и русской среды, – тому, что сдѣлалъ это такъ благородно-самоотверженно, такъ убѣжденно-спокойно и опредѣленно.
Духовный реалистъ, православно-трезвый и православно-чуткій и сердечный, Владыка не долюбливалъ романтическаго монархизма, какъ настроенія нерусскаго, нѣсколько искусственнаго и неспокойнаго. Онъ говорилъ, что къ монархизму надо относиться проще и къ Монарху теплѣе, сердечнѣе и человѣчнѣе. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ глубоко понималъ и чувствовалъ духовную красоту Царскаго служенія, Государя – Божіею милостію и Божіе волею поставленнаго во главу народа. Его глубоко толковала умиленная и горячая радость, когда онъ видѣлъ готовность эту волю исполнить и чуткое вниманіе къ идеямъ, идеаламъ и цѣнностямъ выношеннымъ и взлелѣяннымъ Русью, въ ея исторической жизни.
Это Русь – взлелѣяла идею Русскаго Православнаго Государя, это Русь – чувствовала свое единство въ Немъ и это она, въ нашихъ душахъ и сердцахъ, въ насъ – разсѣянныхъ по всему свѣту, вызвала жажду единства и позвала насъ къ единенію вокругъ Божіей милостью Православнаго Государя.
Какъ могъ Тотъ, кто милостью и волею Божіей, долженъ былъ возглавитъ наше единство, какъ могъ въ Бозѣ почившій Государь Кириллъ Владиміровичъ не принять эту волю, какъ могъ не отозваться на этогъ зовъ Руси?
Государь принялъ ее и отозвался. Онъ сознательно и убѣжденно исполнилъ Свой долгъ. Онъ зналъ на что идетъ. Двѣнадцать лѣтъ простоялъ Онъ на морозѣ человѣческаго непониманія и на вѣтру человѣческой хулы и клеветы...
Но Блаженнѣйшій Митрополитъ Антонія понялъ Государя, понялъ Его преданность Руси, понялъ Его благородную самоотверженность и принесъ Государю свою моральную поддержку, твердую и убѣжденную.
Въ тѣ годы – 1935-36 – когда я бесѣдовалъ, съ Владыкой на эти темы, было уже ясно, что не всѣ русскіе люди поняли Государя Кирилла Владиміровича. Выло ясно, что при Его жизни не будетъ еще того общаго душевнаго оживленія и тяготѣнія къ единству, къ Руси, котораго такъ просило и жаждало сердце Митрополита Антонія. И тѣнь грусти проходила по лицу Владыки, когда онъ говорилъ о Государѣ. Но никогда Митрополитъ Антонія не поколебался въ убѣжденіи правильности своего поступка въ отношеніи Государя.
Среди этихъ воспоминаній о Владыкѣ, я ясно вижу другое отраженіе его лица – трогательно нѣжное и оживленное – когда онъ говорилъ о Государѣ и Великомъ Князѣ Владимірѣ Кирилловичѣ. Я не рѣшусь утверждать чѣмъ вызывалось это радостное выраженіе; но знаю, что одно изъ двухъ: – или тѣми добрыми воспоминаніями о первой (и, кажется, едииственной) встрѣчѣ съ Государемъ и Великимъ Княземъ, тогда еще отрокомъ, во время которой Владыка увидѣлъ какъ искренно и непосредстоенно выразилось, особенно въ слезахъ при прощаніи, горячее и отзывчивое сердце Царственнаго отрока, – или тѣмъ чувствомъ не то вѣры, не то надежды, а вѣрнѣе какой-то убѣжденности, съ которой Владыка много разъ, настойчиво, одинъ разъ даже въ проповѣди, говорилъ: «то, что не осуществилось при отцѣ, совершится при сынѣ».
И посвятивъ свои воспоминанія памяти въ Бозѣ почившаго Государя Кирилла Владиміровича, я закончу ихъ выраженіемъ убѣжденія, что съ глубокимъ удовлетвореніемъ Владыка Антоній наблюдалъ бы, какъ оживаютъ теперь наши русскія души, какъ оживаетъ наконецъ Русь въ нашихъ сердцахъ, какъ потянулись они къ единству, какъ уже начинаютъ осуществляться его слова: «это совершится при сынѣ», – и какъ радовался бы Владыка Антоній, видя съ какой твердостью и убѣжденностью его замѣститель Первоіерархъ Русской Зарубежной Церкви Митрополитъ Анастасій, продолжаетъ его дѣло собиранія Руси – теперь вокругъ – Божіею милостію и волею – Государя и Великаго Князя Владиміра Кирилловича.
П. С. Лопухинъ.
П. С. Лопухинъ. Митрополитъ Антоній о государствѣ, Руси и России. Изъ бесѣдъ съ Блаженнѣйшимъ Владыкою Антоніемъ. Бѣлградъ: Типографія «Меркуръ», 1939. 16 с.
Послесловие Ред.: Чаяния Владыки Антония относительно линии Кирилловичей («это совершится при сынѣ») не сбылись, что как раз было видно во время т.н. "перестройки" в СССР. Великий князь Кирилл Владимирови в 1924 г. провозгласил себя императором в изгнании, и был признан таковым первоиерархом РПЦЗ митрополитом Антонием (Храповицким) и рядом других епископов-эмигрантов. РПЦЗ сохраняла добрые отношения с линией Кирилловичей вплоть до начала 1990-х, когда Владимир Кириллович «переметнулся» на сторону Московской Патриархии. Духовником Владимира Кирилловича был старец-архиепископ РПЦЗ Антоний (Синкевич). Именно Владыка Антоний вместе с первоиерархом РПЦЗ митр. Виталием (Устивновом) не благословили его на поездку к Б. Ельцину в РФ в 1991 г. Но Владимир Кириллович не послушал ни своего духовника, ни первоиерарха. В 1991 г., после первой поездки Владимира Кирилловича в распадающийся СССР (Владимир Кириллович прибыл в Санкт-Петербург к 7 ноября 1991 г. Тогда это был еще СССР.), духовник написал ему открытое письмо, где осуждал его участие в богослужениях «красной» Московской патриархии, созданной в 1943 г. Сталиным, и призывал его покаяться, вернувшись на путь верности Зарубежной церкви. Владыка Антоний объявил Владимира Кирилловича утратившим право престолонаследия Русских Императоров, о чем заявил:
«Многие интересуются, как следует смотреть на посещение Великим Князем Владимиром Кирилловичем СССР. Вопрос этот задают как живущие в России, так и заграницей.
Русские цари и князья были проникнуты и воодушевлены пониманием духовной и нравственной силы своей обязанности, ставшей законом, «исповедывать православную веру и охранять благочестие, подаваемое православной Церковью». Благочестивые цари и князья понимали это, как первостепенную задачу своего служения, исполняя ее и по своей царской присяге и на деле, даже до смерти (св. Царь-Мученик). Поэтому русский народ любил, почитал и молился за них, самоотверженно отдавая свою жизнь за Веру, Царя и Отечество. Русский гимн, составленный по указаниям Императора Николая I, выделял и подчеркивал православие Царя: «Царь Православный! Боже, (православного) Царя храни!»
Если носитель или хранитель этой священной идеи и закона русской монархии вступает в общение и дружественные переговоры с врагами веры, которых св. Патриарх Тихон назвал «извергами рода человеческого, совершающими поистине сатанинское дело»; если хранитель веры отправляется к этим врагам, обещая им свое содействие, — он предает идею православной монархии, отрекаясь от нее и одновременно от права быть ее носителем. Все это большая трагедия для Великого Князя, но несравненно большая трагедия России и истинных сынов ее, неожиданно лишенных законного наследника русского Престола.Трагедия эта тем большая, что враги веры, оказывая почетный прием Великому Князю, делали это совсем не из уважения к нему, как Главе Царственного Дома, но чтобы прикрыть им перед обманутым народом свои бесчисленные преступления, так же как они пытаются прикрыться трехцветным флагом, нисколько не раскаиваясь и по-прежнему оставаясь врагами русского народа и православной веры.
Поступок Великого Князя настолько противоречит основным требованиям русской монархии, что может оставить только самую горькую и печальную память. Во всей русской истории никогда до сих пор не было случая, чтобы Глава Царственного Дома всенародно отрекся от законных и нравственных требований к русскому монарху, вступив в переговоры с разрушившими и в конец разорившими Великую Православную Россию. И даже предлагая им свое сотрудничество и поддержку. Не было случая, чтобы Глава Династии поддерживал единомышленников уничтоживших и бесчеловечно замучивших 100 миллионов невинных русских людей, взорвавших святыню русского народа — Ипатьевский Дом (Ельцин) с выражением им благодарности за приглашение посетить Россию.
Не менее печально, что по этому же пути своего Отца последовала Дочь Великого Князя, Великая Княгиня Мария Владимировна, заявившая об этом в своем опубликованном обращении.
В довершение всего, трудно найти слова, которые вполне выразили бы печаль и горечь при виде фотографии Великого Князя, целующего крест и руку агента КГБ Патриарха Алексия. Всенародно выраженное уважение к гонителю Христа, кощунственно одетого в архиерейские ризы, есть отречение от православной веры. Великий Князь знал кому он целует крест и руку, потому что перед отъездом в СССР в Париже ему, вместе с увещанием и просьбой не ехать в СССР был вручен от Архиерейского Собора Русской Зарубежной Церкви доклад коммуниста Фурова, в котором Патриарх Алексий (Ридигер) назван самым преданным КГБ из всех архиереев Московской Патриархии.
В подтверждение оценки злосчастной поездки Великого Князя в СССР служат слова Митрополита Антония, который в свое время призвал русских людей признать царем Великого Князя Кирилла Владимировича и благословил юного Великого Князя в особом послании, как законного Наследника Престола. Однако, в то же время Митрополит Антоний сказал, что если русский царь отказывается от православия, присяга ему теряет силу. Прежде Митрополита Антония так же смотрел на это св. Патриарх Гермоген, замученный поляками, который освободил от присяги неправославному королевичу Владиславу около половины тогдашней Руси.
Таким образом, сейчас нет законного наследника Русского Престола. Из живущих заграницей членов Дома Романовых не осталось никого, кто по русским государственным законам имеет право наследовать Престол. Но возможность иметь законного наследника Престола не прервалась, подобно тому, как в 1613 году был найден ближайший по крови к угасшей династии Рюриковичей Михаил Феодорович Романов, хотя при нынешнем духовном состоянии русского народа теперь созвать Земский Собор, подобный Собору 1613 года по его духовному уровню — неизмерно труднее.
По нашим грехам Господь попустил это новое затруднение для России, истинным сынам которой необходимо каяться и исправлять свою жизнь, прося помощи у милостивого и всемогущего Бога. Господь может и готов помочь и в настоящее несравненно более трудное Смутное Время, чем первое, если будет покаяние, подобно древней Ниневии (прор. Ионы, гл. 3).
О том, что главное условие для этого есть только покаяние, огненными словами возвестил еще до революции великий праведник св. Иоанн Кронштадтский: «Если русский народ не покается, кончина мира приближается. Отнимет Господь благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых».
Архиепископ Антоний Лос-Анжелосский,
член Архиерейского Синода Русской Зарубежной Церкви
и бывший духовник Великого князя Владимира Кирилловича. (Архиепископ Антоний (Синкевич). Великий Князь Владимир Кириллович и его посещение СССР. // («Православный вестник Нью-Йоркской и Канадской епархии РПЦЗ». № 60/61 Январь/Февраль 1993. С. 3-5.).
Владимир Кириллович не принес раскаяния в своей измене, из-за чего РПЦЗ отказалась после его смерти в США в апреле 1992 г. хоронить его, это сделал Алексий (Ридигер) в Исаакиевском соборе.
Свт. митр. Филарет (Вознесенский) приветствует Великого Князя Владимира Кирилловича по царскому чину (целуясь рука в руку). Нью-Йорк, Знаменский Синодальный собор, 2 января 1968 г.
Владимир Кириллович целует руку Алексию (Ридигеру). Санкт-Петербург, Свято-Иоанновский монастырь на Карповке, 6 ноября 1991 г.
[1] Российский Зарубежный Съезд проходил с 4 по 11 апреля 1926 г. в Париже, в нем участвовали представители русских диаспор почти тридцати государств. – ред.
[2] Архимандрит Феодосий (Мельник) – келейник блаженнейших митрополитов Антония (Храповицкого) и Анастасия (Грибановского). Духовник в монашеской школе в Высоко-Дечанской Лавре (Косово). После Второй Мировой войны до своей смерти настоятель Высоко-Дечанской Лавры. Скончался в 1957 г. По его завещанию, похоронен в Белграде в гробнице Иверской часовни рядом со своим наставником – Владыкой Антонием. – ред.
[3] Схиархимандрит Амвросий (Курганов; † 17/30 мая 1933 г.) – русский религиозный деятель, настоятель Милькова монастыря. Учитель святителя Иоанна (Максимовича). – ред.
