Сказаніе о чудотворной иконѣ Пресвятыя Богородицы, именуемой Кукузелисса, находящейся въ Лаврѣ св. Аѳанасія.
При разсказѣ о Кукузелиссѣ[1], т. е. объ иконѣ Кукузелевой, необходимо сообщить хотя краткія свѣдѣнія о самомъ Кукузелѣ. Іоаннъ Кукузель[2] былъ родомъ болгаринъ, родился въ Диррахіи (въ XII вѣкѣ). Въ дѣтствѣ, оставшись сиротою, поступилъ онъ въ придворную Константинопольскую школу, гдѣ по чрезвычайно нѣжному голосу, по миловидности и отличнымъ дарованіямъ обратилъ на себя вниманіе императора (Комнина) и Двора его. Здѣсь онъ скоро опередилъ всѣхъ своихъ школьныхъ товарищей, и, наконецъ, сдѣлался первымъ придворнымъ пѣвцомъ. Юнаго Іоанна осыпали ласками, любили за его трогательное пѣніе и скромность; но при всемъ этомъ сердце его самого томилось неизъяснимымъ для него чувствомъ тайной грусти и пренебреженія ко всѣмъ удовольствіямъ жизни. Среди всѣхъ очарованій Двора, среди блестящихъ и сладкихъ надеждъ будущаго, Іоаннъ страдалъ – у него не было человѣка, которому онъ могъ бы довѣрить свои томленія, который усладилъ бы его страдальческую тоску своимъ сочувствіемъ. Его страданія особенно умножились, когда онъ узналъ, что императоръ думаетъ принудить его ко вступленію въ бракъ. Мысль, что ради временныхъ наслажденій жизни можно потерять радости царствія Божія, до того тревожила юнаго Іоанна, что онъ рѣшился непремѣнно убѣжать изъ столицы и скрыться въ какую-нибудь отдаленную пустыню. Богу угодно было намѣреніе его, и Онъ благоволилъ дать ему возможность исполнить его.
Въ то время какъ дѣвственный Іоаннъ тяготился своею придворною жизнію и придумывалъ средства избавиться отъ нея, со святой горы Аѳонской прибылъ въ Константинополь по своимъ монастырскимъ дѣламъ Лаврскій игуменъ. Іоаннъ случайно увидѣлъ старца, и его юное сердце запрыгало отъ радости. Онъ нѣжно и дѣтски полюбилъ старца, сблизился съ нимъ, открылъ ему свои мысли и намѣренія, и съ трепетомъ сердца ожидалъ, какой совѣтъ подастъ ему старецъ. Когда старецъ не только одобрилъ, но и благословилъ его благія желанія и намѣренія, Іоаннъ, почти вслѣдъ за нимъ, скрылся изъ столицы, и въ видѣ странника пришелъ на Святую Гору и явился у Лаврскихъ вратъ. На вопросъ привратника: «кто онъ, откуда, и чего ему надобно»? – Іоаннъ отвѣчалъ, что онъ простолюдинъ, пастухъ, и что хочетъ быть монахомъ. – «Молодъ еще», замѣтилъ привратникъ. «Благо въ юности и взять яремъ Господень на ся»[3]), – отвѣчалъ скромно Іоаннъ, и убѣдительно просилъ доложить о немъ игумену. Привратникъ доложилъ о незнакомомъ пришельцѣ игумену и братіи, которые рады были ему, потому что они нуждались въ пастухѣ для пустынныхъ козлищъ. Іоаннъ былъ принятъ и ему поручили пасти на горныхъ пажитяхъ монастырское стадо. Эта должность, сама по себѣ новая, чрезвычайно обрадовала набожнаго пѣвца; онъ погрузился со стадомъ своимъ въ глубь святогорскихъ пустынь, гдѣ постояннымъ его занятіемъ стали – богомысліе и молитва.
Между тѣмъ императоръ, узнавши о бѣгствѣ своего любимца, крайне огорчился этимъ, и послалъ нарочныхъ по городамъ, селеніямъ и даже пустыннымъ мѣстамъ отыскать своего пѣвца; но, покрываемый Богомъ, Іоаннъ остался неузнаннымъ, не смотря на то, что посланные императора были на Святой Горѣ, и даже въ Лаврѣ святаго Аѳанасія.
Тихо и спокойно текло время Іоанна въ строгой пустыннической жизни; онъ не могъ нарадоваться своему положенію. Однажды въ трогательномъ и глубокомъ раздумьѣ сидѣлъ онъ при своемъ пасшемся стадѣ мысль его переносилась чрезъ пространство всего минувшаго, и сердце трепетало чувствомъ живой признательности къ Богу и Его всепѣтой Матери за благій промыслъ о немъ. Думая, что никого нѣтъ въ пустынѣ и что никто не слышитъ его, Іоаннъ началъ пѣть, какъ бывало прежде, знакомые свои божественные гимны и его ангельскій голосъ далекимъ эхомъ переливался и замиралъ на пустынныхъ высотахъ Аѳона своими мелодическими звуками. Долго и въ сладость пѣлъ умилившійся Іоаннъ, не видя и не зная, что одинъ пустынникъ, подвизавшійся вблизи въ трещинѣ дикой скалы[4], слушалъ его. Звуки пѣнія юнаго пастуха потрясли сердце строгаго исихаста, растрогали его до слезъ и произвели благодатное впечатлѣніе на его впечатлительную душу. Пока Іоаннъ пѣлъ, пустынникъ не сводилъ съ него своихъ глазъ, не понимая, – откуда взялся въ пустынѣ такой ангельскій голосъ, такой безподобный пѣвецъ. Изумленіе пустынника достигло высшей степени, когда онъ замѣтилъ, что самыя козлища паслись подъ гармоническіе звуки дивныхъ пѣсенъ, – что самыя животныя, притаивъ дыханіе и окруживъ своего пастуха, неподвижно стояли предъ нимъ и не сводили неразумныхъ глазъ своихъ съ него, – какъ будто усыпленныя, какъ будто очарованныя его ангельскимъ голосомъ. Пораженный столь необыкновеннымъ зрѣлищемъ, пустынникъ тотчасъ отправился въ Лавру и извѣстилъ игумена о дивномъ пастухѣ и объ его трогательномъ пѣніи. Іоаннъ былъ вызванъ изъ сокровенной пустыни и не хотя, заклинаемый Богомъ, открылся игумену, что онъ придворный сладкопѣвецъ Іоаннъ. Игуменъ едва могъ узнать въ его потухающемъ взорѣ и въ безжизненныхъ ланитахъ царскаго любимца, котораго онъ видѣлъ въ Константинополѣ, и который тогда былъ въ полномъ развитіи жизни: съ плѣнительнымъ взоромъ и съ играющимъ на щекахъ румянцемъ. По слезной просьбѣ скромнаго Іоанна, настоятель оставилъ его при прежнемъ пастушескомъ послушаніи. Впрочемъ, опасаясь гнѣва императора, если донесется до него слухъ о мѣстопребываніи его любимца, игуменъ отправился въ Константинополь и лично представился государю. «Помилуй, государь, раба твоего! – воскликнулъ старецъ, повергая себя къ ногамъ своего царя; – во имя Бога, желающаго спасенія всѣмъ и каждому изъ насъ, умоляю тебя – выслушай отечески мою просьбу, исполни ее, да и Богъ исполнитъ во благихъ желанія твои»! Тронутый глубокимъ вѣрноподданническимъ смиреніемъ старца, императоръ поднялъ его и ласково спросилъ: «Чего ты, отецъ, хочешь отъ меня»? – «Прости меня, государь, за мое дерзновеніе предъ твоимъ величествомъ. Просьба моя весьма удобоисполнима, исполнить тебѣ ее легко и ничего не стоитъ; съ твоей стороны, не нужно ничего кромѣ одного твоего слова; – между тѣмъ исполненіе ея составитъ утѣшеніе и радость самыхъ Ангеловъ и благо моей Лавры». – «Чего же ты хочешь, говори; я все исполню», ласково промолвилъ императоръ». – «Царское слово свято, – почтительно замѣтилъ игуменъ; оно неизмѣнно!». – «Такъ, такъ, отецъ! промолвилъ императоръ, растроганный простотою старца. Чего же ты хочешь»? – «Подари намъ одного изъ твоихъ подданныхъ, который ищетъ своего вѣчнаго спасенія и молитвы о державѣ твоей. Болѣе ничего», сказалъ игуменъ и – замолчалъ. – «Изволь, – весело отвѣчалъ императоръ. Кто-жъ онъ? и гдѣ»? – У насъ уже, и даже въ ангельскомъ образѣ, – боязненно произнесъ старецъ; – имя его Іоаннъ Кукузель»... – «Кукузель»! – быстро сказалъ императоръ и слезы невольно выступили изъ глазъ его, и скатились на царственную грудь.
Тогда игуменъ разсказалъ подробно объ Іоаннѣ. Императоръ внимательно выслушалъ его и наконецъ съ чувствомъ воскликнулъ: «жаль мнѣ единственнаго пѣвца! жаль мнѣ моего Іоанна! Но если уже постригся, нечего дѣлать! Спасеніе души дороже всего; пусть молится о моемъ спасеніи и о царствѣ моемъ». Старецъ прославилъ Господа и благословилъ своего государя за его милосердіе и весело воротился въ свою Лавру. Съ той поры жизнь Іоанна потекла спокойна; онъ выстроилъ себѣ келлію съ церковію во имя св. Архангеловъ и, уединяясь тамъ шесть дней недѣли, только въ воскресенье и другіе праздники приходилъ въ соборъ, становился здѣсь на правый клиросъ, и умилительно пѣлъ въ числѣ другихъ пѣвцовъ. Однажды, пропѣвъ акаѳистъ подъ Похвалу Божіей Матери (на пятой недѣлѣ Великаго поста), сѣлъ онъ послѣ бдѣнія въ форму (такъ называются братскія сѣдалища въ церкви) противъ иконы Богоматери, предъ которою читался акаѳистъ, и тонкій сонъ упокоилъ его утомившіяся чувства. – «Радуйся, Іоаннъ»! – вдругъ произнесъ кроткій голосъ. Іоаннъ смотритъ...
Въ сіяніи небеснаго свѣта стояла предъ нимъ Богоматерь. «Пой и не преставай пѣть, – продолжала Она, – Я за это тебя не оставлю». При этихъ словахъ Богоматерь положила въ руку Іоанна червонецъ и стала невидима. Потрясенный чувствомъ невыразимой радости, Іоаннъ проснулся и видитъ, что въ его правой рукѣ дѣйствительно лежитъ червонецъ (златница). Слезы искренней признательности потекли изъ очей пѣвца; онъ заплакалъ и благословилъ неизреченную милость и благоволеніе къ нему Царицы Небесной. Червонецъ былъ привѣшенъ къ Богоматерней иконѣ, предъ которою пѣлъ и удостоился небеснаго явленія Іоаннъ, – и отъ иконы и отъ самой златницы стали совершаться поразительныя чудеса. Съ тѣхъ поръ Іоаннъ усерднѣе прежняго началъ проходить свое клиросное послушаніе. Со временемъ у него, сколько отъ тайныхъ келейныхъ подвиговъ, столько и отъ продолжительныхъ стояній въ церкви, отекли ноги, открылись на нихъ раны и закипѣли червями. Но недолго страдалъ Іоаннъ. Ему, какъ и прежде, въ тонкомъ снѣ явилась Богоматерь и тихо произнесла: «будь отнынѣ здравъ»! Раны исчезли, и признательный Іоаннъ остатокъ дней своихъ провелъ въ изумительныхъ подвигахъ созерцательной жизни. Онъ до такой степени просвѣтился духомъ, что удостоился провидѣть день и часъ своей кончины. Когда наступилъ сей день, онъ умилительно простился съ собравшеюся къ нему братіею и, заповѣдавъ похоронить свое тѣло въ созданной имъ Архангельской церкви, съ райскою улыбкою на молитвенныхъ устахъ отошелъ ко Господу[5].
Икона сія стоитъ мѣстною въ параклисѣ Введенія во храмъ Пресвятыя Богородицы, воздвигнутомъ извнутри при самомъ портикѣ монастырскомъ; предъ нею постоянно горятъ три неугасимыя лампады. Кукузелиссу называютъ въ лаврѣ также и Икономиссою.
Празднованіе въ честь сей Богоматерней иконы 1 октября, когда совершается память и препод. Іоанна Кукузеля.
Вышній Покровъ надъ Aөономъ, или сказанія о св. чудотворныхъ иконахъ Божіей Матери на Aөонѣ. Изд. 9-е, испр. и доп. М. 1902. С. 35-42.
[1] Изъ Ἁμαρτωλών Σωτηρία. См. также Письма Святогорца; Προσκυνητάριον του Αγίου Όρους του Άθωνος (Венеція 1745); «Второе посѣщеніе святой Аѳонской горы Вас. Григ. Барскаго» Спб. 1887, стр. 37-40.
[2] Названіе «Кукузель» дали ему школьные товарищи въ Константинополѣ въ насмѣшку, потому что бѣдный Іоаннъ, сынъ Диррахійской вдовицы, на вопросъ сверстниковъ: что онъ кушаетъ? обыкновенно отвѣчалъ: кукія (бобъ) и зеліе.
[3] Плач. Іерем. 3, 27.
[4] Такіе подвижники, проводящіе безмолвную жизнь въ пустынѣ, назывались и нынѣ называются «исихасты». При настоящемъ случаѣ намъ невольно пришли на память встрѣченныя нами два противоположныя – оба неправильныя – замѣчанія о такихъ подвижникахъ: 1) въ Справочномъ Энциклопедическомъ Словарѣ (см. томъ 5. Спб. 1847 стр. 179) подъ словомъ: «Исихасты»; и 2) въ «Дняхъ Богослуженія православной каѳолической восточной церкви» подъ именемъ «Исихасты» (см. издан. 6, книга 1. Спб. 1886, стр. 587 и 588). Въ Словарѣ исихасты представляются подъ видомъ нѣкоей особой еретической, фанатической секты, явившейся на Востокѣ будто-бы въ XI вѣкѣ, а потомъ возобновившейся въ XIV в., противниками которой были Валаамъ (въ имени ошибка: Варлаамъ, а не Валаамъ) и Акиндинъ, клирики западные. Да исихастъ (по-гречески ἡσυχαττὴς) просто значитъ: безмолвитъ, и отнюдь не сектантъ съ какимъ-нибудь еретическимъ мудрованіемъ. Такіе подвижники явились на Востокѣ вовсе не въ XI вѣкѣ, а почти съ самаго начала христіанства, и продолжались въ немъ во всѣ вѣка онаго: есть они и нынѣ, и никто изъ здравомыслящихъ не приписываетъ имъ никакой ереси и никакого фанатизма. Если исихасты были еретики и фанатики, какъ доказывали вооружившіеся противъ нихъ Варлаамъ и Акиндинъ, такъ за что же эти противоборцы сихъ безмолвниковъ были осуждены на двухъ соборахъ (не на двухъ, а на четырехъ), какъ утверждаетъ и самъ Словарь? Желающему ближе ознакомиться со всѣмъ этимъ дѣломъ, совѣтуемъ прочитать книги: «Исторія православнаго монашества на Востокѣ и въ Россіи», Петра Казанскаго. Три части М. 1854, 1855 и 1856 гг.», и «Святый Григорій Палама, митрополитъ Солунскій, поборникъ православнаго ученія о Ѳаворскомъ свѣтѣ и о дѣйствіяхъ Божіихъ Игумена Модеста. Кіевъ 1860. «Св. Григорій Палама, митрополитъ Солунскій» въ Церковныхъ Вѣдомостяхъ 1890 г., № 9, стр. 291-294.). Въ «Дняхъ Богослуженія» упоминается о цѣлой школѣ подвижниковъ-исихастовъ. Исихасты эти производятся здѣсь уже отъ нѣкоего безмолвника Исихія, подвизавшагося на Аѳонѣ во время Іоанна Лѣствичника. Въ удостовѣреніе же этой повѣсти дѣлается напрасная ссылка на 3 октября Пролога. Очень любопытное открытіе, – Іоаннъ Лѣствичникъ, какъ извѣстно, жившій и подвизавшійся въ VІ вѣкѣ на Синаѣ, является по этому сказанію на Аѳонѣ со своимъ ученіемъ и участіемъ въ жизни насельниковъ онаго (см. кн. 2, стр. 101)! Отъ души были бы благодарны Аѳонцы за такое открытіе, если бы только оно было доказано фактически. Но объ этомъ событіи, передаваемомъ «Днями Богослуженія», лучше всего справиться у самого св. Іоанна Лѣствичника (см. книгу его подъ именемъ: «Лѣствица»).
[5] Въ «Никоновой Скрижали» названіе «Кукузель» придано другому святому – Григорію Доместику (М. 7164 (1656) г. стр. 684-686). Это указателю Московской Патріаршей (нынѣ Синодальной) ризницы и библіотеки дало поводъ принять сего Іоанна Кукузеля за одно лице съ преподобнымъ Григоріемъ Доместикомъ (см. изд. 3, М. 1858, ч. 2, стр. 99.). А «Историческій обзоръ пѣснопѣвцевъ и пѣснопѣнія Греческой Церкви», принимая сихъ святыхъ за разныя лица съ присовокупленіемъ обоимъ имъ названія: «Кукузель», сообщаетъ еще и о третьемъ, младшемъ Кукузелѣ, наименовавшемся Іосафатомъ (Спб. 1860, стр. 321). Но въ Ίερα κατὴχησις ἢτοι τῆς θεὶας καί ίεράς λειτουργίας ἐξήγησις, буквальный переводъ которой представляетъ изъ себя вышеупомянутая «Никонова Скрижаль», чудесное событіе съ Григоріемъ Доместикомъ хотя и передается въ томъ же видѣ, какъ и въ «Никоновой Скрижали», однако названія «Кукузель» ему тамъ не придается (Венеція 1861, стр. 163 и 164). Въ Греческомъ Синаксарѣ Григорій Доместикъ и Іоаннъ Кукузель выдаются за разныя лица, но названіе «Кукузель» придано тамъ только одному Іоанну. (Память обоихъ октября 1). Посему, такъ-какъ по нашимъ источникамъ Іоаннъ Кукузель и Григорій Доместикъ были лица разныя, и какъ чудесныя съ ними событія совершились при разныхъ обстановкахъ, то мы, при составленіи жизнеописаній сихъ святыхъ, ни могли не говорить о нихъ отдѣльно, и эпитетъ «Кукузель» должны были приписать только одному изъ нихъ (см. о преподобныхъ этихъ въ другой нашей книгѣ: Аѳонскій Патерикъ, ч. 2, Μ. 1897); а о третьемъ, младшемъ Кукузелѣ – іеромонахѣ Іоасафатѣ извѣстно, что онъ жилъ въ первой половинѣ ХVІІ в. и былъ тогда однимъ изъ лучшихъ пѣснопѣвцевъ Греческой Церкви (см. Allatius de lib. Eccl. 101).
