Проф. Сергій Сергеевичъ Глаголевъ – О понятіи «научный» въ приложеніи къ богословію.
Празднование 100-летия Санкт-Петербургской Духовной академии (1909 г.)
В последние времена в России ведется актвиная кампания переобразования из академического богословия в светскую университетескую «теологию», чем может быть нанесен значительный удар по отечественному православному богословию. Делается это на манер Запада, где осталась уже лишь одна «теология». Примеры последствий этого переобразования видны в современном греческом богословии. Став одной из многих научных светских дисциплин, оно лишилось своего божественного происхождения. Восхваляемое греческим приват-доцентом богословского факультета афинского, Д. Баланосом в 1906 г., мнимое превосходительство светских, университетских «теологов» над богословами духовных академий (см. Наука – ли богословие? // Христианское чтение. 1908. № 8-9. С. 1180-1194.), спустя столетие оказалось ошибочным. Ниже помещается ответна обивнения в мнимой «ненаучности» богословия пера маститого отечественного богослова и духовного писателя, проф. Сергея Сергеевича Глаголева (член Поместного Собора 1917-18 гг. от высших духовных школ, расстрелян в 1937 г.). – ред.
Гоббесъ сказалъ: «разумъ безъ страха рождаетъ атеизмъ, страхъ безъ разума раждаетъ суевѣрія». Эта цѣнная мысль нуждается въ существенныхъ дополненіяхъ. Существуютъ различные виды страха. Есть страхъ Божій и есть страхъ человѣческій. Если разумъ не соединенъ съ страхомъ Божіимъ, онъ несомнѣнно впадаетъ въ атеизмъ, но отсюда вовсе не слѣдуетъ, что такой разумъ безстрашенъ вообще. Кто боится Бога, тотъ не боится никого, и кто не боится Бога, тотъ боится всѣхъ, т. е. всѣхъ тѣхъ, кто сильнѣе его. Полное безстрашіе въ одномъ отношеніи оказывается соединяющимся съ страшною трусливостью во многихъ другихъ. Печальный и вмѣстѣ поучительный примѣръ этого представляютъ нѣкоторыя явленія настоящаго времени въ той сферѣ духовной дѣятельности человѣчества, которая называется научною.
Въ настоящее время у людей, которые желаютъ, чтобы ихъ считали образованными, наука пользуется такимъ авторитетомъ, почтеніемъ и культомъ, какихъ она никогда не имѣла доселѣ. Можно съ несомнѣнностью утверждать, что если бы наукою занимались такъ добросовѣстно и усердно, какъ добросовѣстно и усердно ее восхваляютъ, она въ непродолжительномъ будущемъ двинулась бы далеко. Но Кантъ сказалъ: легче быть фаворитомъ, чѣмъ слугою, т. е. попросту: легче льстить своему хозяину, чѣмъ служить ему. Легче восхвалять науку и умиляться на ея грандіозныя завоеванія и широкія обобщенія, чѣмъ детально и кропотливо изслѣдовать факты, для которыхъ имѣющіяся широкія обобщенія не даютъ готовыхъ рамокъ.
Слово «наука» стала фетишемъ для нѣкоторой части человѣчества. Вотъ – истинно научное отношеніе къ дѣлу, для нѣкоторыхъ это – высшая похвала, которую бы они желали получить и которую могутъ дать. Вашъ взглядъ ненаученъ, такое отношеніе къ дѣлу ненаучно, – вотъ порицанія, отъ которыхъ покрываются краскою стыда щеки далеко не однихъ студентовъ. Если подъ наукою разумѣть совокупность истинъ открытыхъ людьми и нужныхъ человѣчеству и если подъ научными методами разумѣть пріемы, ведущіе безусловно правильнымъ и кратчайшимъ путемъ къ открытію таковыхъ новыхъ истинъ, то тогда понятія «научности» и «ненаучности» совпадутъ съ понятіями пребыванія въ истинѣ и лжи. Но если и есть люди желающіе обманывать, то вовсе нѣтъ людей желающихъ обманываться. Всякій хочетъ быть въ истинѣ, а не во лжи. Если и сказалъ поэтъ: «тьмы низкихъ истинъ намъ дороже насъ возвышающихъ обманъ»[1], то позволительно думать, что онъ разумѣлъ здѣсь не ложь и не пребываніе во лжи, а можетъ быть то, что несовершенный символъ, несовершенное знаніе и чувствованіе высшаго лучше точнаго знанія многихъ будничныхъ вещей. Во всякомъ случаѣ теперь, кто понимаетъ слова поэта буквально, тотъ обыкновенно глумится надъ ними. На самомъ дѣлѣ, что можетъ быть лучше, какъ пребывать въ истинѣ? Истина это – наука. И такъ, будемъ покланяться истинѣ, т. е. наукѣ.
Безспорно, что та доля истины, которою владѣетъ человѣство, заключается въ наукѣ. Но позволительно думать, что тотъ самодовольный фетишизмъ, который въ настоящее время обожествляетъ науку и съ фанатическою нетерпимостію преслѣдуетъ ненаучные и антинаучные взгляды, имѣетъ очень мало общаго съ истиною. Выраженіе «наука», «научное міросозерцаніе», «позитивное мірососерцаніе» заключаютъ въ себѣ рядъ опредѣленныхъ утвержденій и отрицаній, главное – отрицаній, только претендующихъ на свою солидарность съ истиною, но далеко не доказавшихъ этой солидарности. Вотъ нѣкоторые изъ догматовъ этой обожествленной науки. Все совершается съ необходимостію. Никакой сверхчеловѣческій факторъ никогда не принималъ и не принимаетъ участія въ жизни человѣчества т. е. нѣтъ свободы воли и нѣтъ провидѣнія. Въ жизни міра нѣтъ никакихъ цѣлей. Земля нѣкогда возникла естественно, естественнымъ образомъ на ней образовалась органическая жизнь, высшіе животные и растительные виды произошли отъ низшихъ путемъ эволюціи, естественнымъ образомъ, земля нѣкогда разрушится. Нравственные законы, какъ и физическіе органы, произошли путемъ эволюціи. Никакого абсолютнаго нравственнаго закона нѣтъ. Понятія добра и зла условны и относительны.
Понятно отношеніе этой науки къ Богословію – ученію о Божественныхъ путяхъ въ человѣческой жизни. Богословіе, съ ея точки зрѣнія, это – дисциплина, исходящая изъ ложныхъ принциповъ, утверждающая несуществующіе факты, дающая мнимыя объясненія, предъявляющая къ дѣятельности людей неразумныя требованія и предлагающая для этихъ требованій неосновательныя побужденія. Все ученіе Богословія и всѣ его надежды вращаются около Божественнаго образа Христа. Поучительно, что высказалъ объ этомъ основатель современнаго научнаго міровоззрѣнія – Дарвинъ. – Въ 1879 году въ венскомъ университетѣ подъ руководствомъ Геккеля изучалъ геологію нѣкто баронъ Менгденъ – юноша глубоко благочестивый. Скоро ему пришлось констатировать, что то, что онъ изучалъ, стоитъ въ противорѣчіи съ тѣмъ, во что онъ вѣрилъ. Онъ началъ мучиться сомнѣніями, его угнетала мысль объ отношеніи дарвиновской теоріи происхожденія видовъ къ христіанству. Геккель, которому онъ повѣдалъ свои сомнѣнія, посовѣтывалъ ему съ вопросомъ о христіанствѣ обратиться къ Дарвину. Дарвинъ прислалъ ему слѣдующій отвѣтъ: «Милостивый Государь! Я слишкомъ занятъ, я старъ, у меня плохое здоровье и я не могу найдти времени отвѣчать полно на Вашъ вопросъ, хотя и полагаю, что на него можно отвѣчать. Наукѣ нечего дѣлать съ Христомъ кромѣ того пункта, что привычка къ научнымъ изысканіямъ дѣлаетъ человѣка разборчивымъ въ дѣлѣ доказательствъ. Что касается до меня, то я не вѣрю, чтобы когда-нибудь было какое то откровеніе. Въ вопросѣ же о жизни будущей каждый долженъ составлять себѣ рѣшеніе по своимъ соображеніямъ между многочисленными и противорѣчивыми вѣроятностями. Чарльзъ Дарвинъ».
Достаточно было Дарвину завести хорошую голубятню и порядочную оранжерею, чтобы убѣдиться, что наукѣ нечего дѣлать съ Христомъ.
Несомнѣнно, что очень многіе натуралисты не читали сочиненій Дарвина, и что образованное общество обоихъ полушарій въ той его части, которая приняла принципы Дарвина, какъ истину, вообще не читала его. Но идеи дарвинизма, къ которымъ кое-что прибавлено и изъ которыхъ кое-что отвѣяно, это общество усвоило. Вопросъ о причинахъ могущества этихъ идей долженъ быть предметомъ особаго изслѣдованія. Задача настоящаго короткаго разсужденія состоитъ лишь въ томъ, чтобы показать, что богословамъ не нужно особенно смущаться печальнымъ фактомъ конфликта между ихъ принципами и воззрѣніями и господствующимъ научнымъ міросозерцаніемъ. Человѣкъ въ настоящіе дни продолжаетъ падать подъ гнетомъ того искушенія, которое завело такъ далеко на путь несчастій его праотца: «будете, какъ боги, знающіе добро и зло». Только это искушеніе теперь приходитъ не отвнѣ, какъ это было съ невиннымъ первымъ человѣкомъ, а исходитъ изъ его собственнаго духа – каждая новая мысль явившаяся въ человѣческомъ обиходѣ, каждое новое открытіе наполняютъ гордостью и самомнѣніемъ человѣчество. Это психологическое настроеніе подсказываетъ ему два логическіе вывода. 1) Что всѣ мысли, сообщенія, обращающіяся въ человѣчествѣ, созданы самимъ человѣкомъ. Нѣтъ мыслей и знаній поданныхъ ему отвнѣ. Значитъ – нѣтъ никакого откровенія, даннаго свыше и, слѣдовательно то, что выдаетъ себя за таковое, есть продуктъ человѣческаго заблужденія. 2) Что мыслей и знаній, имѣющихся въ человѣческомъ обиходѣ, достаточно для того, чтобы составитъ общую концепцію міра. Концепція, правда, получается жалкая. Безсмысленное движеніе атомовъ, молекулъ, частицъ, образующихъ міровыя скопленія. Безсмысленно возникающая жизнь. Безсмысленный естественный отборъ, безцѣльно отбирающій случайно оказавшіяся наиболѣе приспособленными къ условіямъ среды живыя существа. Безсмысленно – страдальческій процессъ случайно возникшей разумной жизни, стремящейся найти истину и достигнуть счастья и вмѣсто этого претерпѣвающей скорбь и имѣющей въ будущемъ погибнуть. Но какъ ни бѣдна идеями и какъ ни скорбна содержаніемъ эта міровая концепція, она однако украшенная риторическими фразами, развитая въ красивыхъ подробностяхъ и неясно представленная въ самомъ существенномъ, производить могучее вліяніе на умы, порабощаетъ ихъ, заставляетъ наблюденіе бояться фактовъ, которые не согласуются съ этою концепціею, и заставляетъ мысль бояться выводовъ, обращающихся противъ этой концепціи.
На прокрустовомъ ложѣ своихъ жалкихъ познаній человѣкъ хочетъ уложить необозримую дѣйствительность. Издавна люди науки считали себя вправѣ относительно всякаго сообщенія категорически рѣшать – возможно или невозможно то, что сообщаютъ? Такъ съ глубокой древности шли сказанія о томъ, что съ неба на землю падаютъ камни. Сообщенія объ этихъ паденіяхъ находятся у многихъ древнихъ авторовъ, сообщенія эти были дѣлаемы очевидцами изъ простого народа и людямъ науки. Но люди науки долго отрицали возможность такого рода фактовъ. Когда въ 1768 г. въ Менѣ произошло паденіе камня съ неба, вызвавшее большое волненіе въ жителяхъ Люцеи, то знаменитый Лавуазье такъ отозвался объ этомъ: «намъ кажется, что самое вѣроятное мнѣніе, наиболѣе согласное съ признанными законами физики, съ фактами, сообщенными свидѣтелями и съ нашими собственными опытами, состоитъ въ томъ, что въ этотъ камень (метеоритъ, напугавшій жителей Люцеи), который былъ, можетъ быть, слегка покрытъ землею и травою, ударилъ громъ и обнажилъ его». Нельзя не согласиться, что для того, чтобы остановиться на подобномъ заключеніи, нужно было имѣть большое довѣріе къ себѣ, къ признаннымъ законамъ физики и очень мало уваженія «къ мужикамъ, занимавшимся уборкою жатвы» (такъ Лавуазье назвалъ свидѣтелей этого явленія). Французская академія наукъ съ фанатическою нетерпимостію отвергла мысль о возможности паденія камней съ неба. Но это не помѣшало камнямъ падать, и теперь факты ихъ паденія – довольно уже хорошо изученные и объясненные – извѣстны всякому школьнику. Въ 1840 г. французская медицинская академія объявила ложными всѣ факты такъ называемаго животнаго магнетизма и отказалась принимать разсужденія о нихъ; теперь мы видимъ въ Парижѣ цѣлыя клиники, занимающіяся изслѣдованіемъ этихъ самыхъ фактовъ только подъ другимъ названіемъ, при чемъ не забывается и не отвергается и прежнее имя. Суровыя апріорныя отрицанія людей науки иногда бывали богаты и нравственно практическими выводами. Такъ, въ XVIII столѣтіи Вольтеръ говорилъ: только слѣпой можетъ не видѣть, что негръ и европеецъ не могутъ происходить отъ общаго предка. Полигенистическая теорія дала научное оправданіе рабства, и американцы прямо утверждали на немъ свою безчеловѣчную эксплоатацію негровъ. Плантаторъ билъ негровъ бичемъ, считая ихъ хуже скотовъ безсловесныхъ. Что говорятъ ученые нашихъ дней объ основаніяхъ полигенизма? Что эти основанія – безусловно несостоятельны, что физическія различія человѣческихъ расъ суть слѣдствіе различія условій жизни, и что эти различія могутъ идти гораздо далѣе, хотя бы всѣ люди произошли отъ одного общаго предка. Ни одинъ ученый теперь не станетъ оспаривать справедливости этого положенія. Но въ настоящее время имѣются другія положенія, которыя еще болѣе богаты и еще болѣе твердо подсказываютъ нравственные выводы. Ученіе о томъ, что въ мірѣ собственно нѣтъ ни добра, ни зла, и что нравственный законъ есть нѣчто условное и временное, естественно создало двѣ теоріи. Одна изъ нихъ болѣе осуществляется практически, чѣмъ излагается; другая болѣе излагается, чѣмъ осуществляется. Первою утверждается культъ эгоизма. Если нѣтъ абсолютнаго мѣрила для оцѣнки моихъ поступковъ, если они хороши или плохи, смотря по точкѣ зрѣнія, съ какой ихъ разсматривать; тогда единственнымъ правильнымъ мѣриломъ для нихъ будетъ то, какое наслажденіе они мнѣ доставляютъ. Таковъ – катехизисъ Шурихта. «Хорошо опьяненіе, хорошо наслажденіе, хороша любовь, – говоритъ онъ, – хороша вѣрность, когда она цѣнится выше преступленія, но хорошо также и преступленіе, когда оно цѣнится выше вѣрности. Хорошъ бракъ, когда онъ доставляетъ наслажденія, но хорошо также прелюбодѣяніе для того, кому наскучилъ бракъ и кто любитъ замужнюю особу. Хороши обманы, воровство, клятвопреступленіе и убійство когда они доставляютъ пользу и наслажденіе. Хороша жизнь, пока она составляетъ загадку, но хороша также и смерть для того, кому наскучила жизнь и кто разгадалъ эту загадку. А такъ какъ высшій пунктъ всякаго наслажденія есть разочарованіе и проза, то поэтому истинно-мудрымъ можетъ быть названъ лишь тотъ, кто принимаетъ синильную кислоту и умираетъ мгновенно». Вторая теорія болѣе проповѣдуемая, чѣмъ осуществляемая, можетъ быть названа культомъ генія. Если въ мірѣ царитъ законъ эволюціи и отъ человѣка долженъ произойти и надъ нимъ подняться сверхчеловѣкъ такъ же, какъ человѣкъ поднялся надъ приматами, то тогда значеніе общей массы человѣчества, т. е. почти всѣхъ 1500 милліоновъ населяющихъ землю сведется къ тому, что она должна служить средствомъ, которое аристократія духа можетъ употреблять, какъ ей угодно, для своихъ высшихъ цѣлей. Для развитія науки о человѣкѣ нужны опыты на человѣкѣ – часто жестокіе, мучительные, убійственные. Отчего не производить ихъ? Если нѣкогда массы воздвигали пирамиды Хеопса и Микерина, то теперь ихъ можно принудить построить желѣзныя дороги въ центральной Африкѣ. Пусть на полотнѣ этихъ дорогъ останется человѣческихъ костей больше, чѣмъ сколько потребуется шпалъ, за то восторжествуетъ дѣло культуры, подвинется впередъ дѣло созданія Ubermensch’a. Наука, прогрессъ, дѣло изслѣдованія требуютъ жертвъ и страданій.
Но въ жизни человѣческихъ обществъ имѣется много факторовъ, которые регулируютъ попытки людей осуществлять свои убѣжденія или стремленія. Такихъ внѣшнихъ факторовъ, которые бы регулировали внутреніе процессы дѣятельности духа, не существуетъ. Если внѣшніе факторы могутъ препятствовать мыслямъ осуществиться, то они никогда не могутъ воспрепятствовать имъ существовать. Такъ въ умахъ нѣкоторыхъ русскихъ людей очень твердо убѣжденіе, что закона Божія не слѣдуетъ преподавать въ школахъ. Но эта мысль не только не находитъ осуществленія, но и выражаютъ ее обыкновенно лишь прикровеннымъ образомъ. Такъ, г. Филипповъ въ статьяхъ о реформѣ образованія (Научное Обозрѣніе, 1901 г.) высказывалъ, что не слѣдуетъ преподавать Закона Божія далѣе 4 класса гимназій, такъ какъ излагаемыя въ немъ катехизическія тонкости вовсе не нужны для людей, которые не желаютъ стать богословами. Заповѣдь «не укради» для этого мыслителя, очевидно, является катехизическою тонкостью. Но если отрадно, что дикія мысли встрѣчаютъ въ дѣйствительности препятствія для своего осуществленія, то прискорбно, что именующая себя научною мысль сама создаетъ себѣ препятствія для плодотворной и цѣлесообразной работы. Есть области, гдѣ эта мысль запуганная принципами и схемами эволюціонизма, упорно отворачивается отъ однихъ фактовъ, искажаетъ другіе и неестественнымъ образомъ комбинируетъ третьи. Это происходитъ въ настоящее врямя въ области этнографіи и исторіи религій и особенно въ той сферѣ, гдѣ приходятъ въ соприкосновеніе та и другая – въ вопросѣ о религіозныхъ вѣрованіяхъ дикихъ племенъ. Здѣсь накопилось много догматовъ. Человѣкъ произошелъ отъ животныхъ. Современные дикари – это потомки первобытныхъ людей не пошедшіе впередъ въ своемъ развитіи, т. е. значитъ, тождественные или по крайней мѣрѣ очень близкіе по своимъ духовнымъ качествамъ и физической организаціи къ первобытнымъ людямъ. Въ своемъ религіозномъ развитіи человѣкъ шелъ отъ фетишизма, полидемонизма (почитанія духовъ) и культа предковъ къ политеизму и монотеизму. Въ области нравственности онъ долженъ былъ начать съ морали чрезвычайно грубой и при томъ стадной (признаніе обязанностей лишь по отношенію къ тому скопищу, съ которымъ онъ жилъ), затѣмъ перешелъ къ морали племенной, національной и, наконецъ, возвысился до пониманія морали космополитической. Во всѣхъ другихъ сторонахъ жизни указывается также рядъ строго опредѣленныхъ фазъ, которыя должны были проходить народы. Каждый добросовѣстный изслѣдователь древнѣйшихъ памятниковъ духовнаго творчества человѣка долженъ безусловно утверждать, что матеріалъ этихъ памятниковъ никакимъ образомъ не укладывается въ эволюціонныя схемы. Рядомъ съ самыми грубыми вѣрованіями тамъ стоятъ возвышеннѣйшіе идеи (о высочайшемъ Единомъ) и рядомъ съ самыми жестокими и порою безнравственными требованіями встрѣчаются повелѣнія: «никогда не спасай своей жизни цѣною жизни другого» (въ древнемъ Египтѣ). У современныхъ дикарей встрѣчаются вѣрованія въ великаго Духа (у американскихъ, азіатскихъ, африканскихъ), благородныя и возвышенныя нравственныя правила (у курубаровъ, санталовъ) наконецъ, – у многихъ вспоминанія о прошлыхъ несомнѣнно болѣе культурныхъ временахъ (у поселенцевъ Буро, Самоа). На факты такого рода изслѣдователи должны наталкиваться постоянно. Но многіе изслѣдователи преспокойно отбрасываютъ ихъ, какъ не имѣющіе значенія. Вылавливаются факты безъ связи изъ разныхъ эпохъ и мѣстъ (напр., у Спенсера въ его основахъ соціологіи преспокойно поставляются рядомъ факты изъ Иліады о мирмиденянахъ и о современныхъ таитянахъ) и поставляемые въ связь по эволюціонной схемѣ даютъ порою дѣйствительно блестящую иллюстрацію и какъ бы обоснованіе къ эволюціоннымъ схемамъ. На самомъ дѣлѣ идеи книги Дарвина «о происхожденіи человѣка» вотъ уже болѣе 30 лѣтъ оказываютъ самое вредное вліяніе на развитіе этнографіи. На книжный рынокъ выбрасываются ежедневно десятки книгъ «Эволюція семьи, эволюція собственности, эволюція жилища, эволюція культуры, эволюція религіи». Весь этотъ вздоръ пишется при помощи самыхъ примитивныхъ познаній. Сообщенія Библіи, матеріалы фольклора, произведенія классиковъ перевираются немилосерднѣшимъ образомъ. Напримѣръ, у Гельвальда фигурируетъ еврейскій вождь и первосвященникъ Моисей (см. Гельвальда, Исторія культуры. 1897 г. Спб. русск. перев. стр. 420). Освѣщеніе фактамъ сообщается самое нелѣпое. Если гдѣ-нибудь въ древнихъ произведеніяхъ (напр., въ Библіи – о Самсонѣ) совершенно случайно представляется зять съ женою пребывающими или живущими въ домѣ тестя, здѣсь видятъ остатокъ матріархата, т. е. такого нѣкогда всеобщаго порядка, по которому не жена входила въ домъ мужа, а мужъ въ домъ жены. Остатокъ такого фактическаго матріархата, конечно весьма легко находить и въ XX столѣтіи и въ Лондонѣ и въ Москвѣ. Лавры такъ разсуждающихъ этнографовъ, видно, не давали спать нѣкоторымъ лингвистамъ. Они заявили, что на основаніи лингвистическихъ соображеній можно опредѣлить, отъ сколькихъ различныхъ животныхъ предшественниковъ (племенъ не обладавшихъ и потомъ начавшихъ обладать членороздѣльною рѣчью) произошли человѣческія племена. Группы различныхъ языковъ, какъ и группы различныхъ племенъ, произошли совершенно независимо одни отъ другихъ. Опредѣлять происхожденіе расъ по языкамъ нисколько не препятствуетъ этимъ лингвистамъ отрицать утверждаемый ими же фактъ, что у одинаковыхъ расъ могутъ быть различные языки и у различныхъ одинаковые (см. Овелахъ, Лингвистика. Русск. перев. 1887. Особен. стр. 338-342). Какое дѣло г. Овелаху до фактовъ, когда онъ имѣетъ для руководства непогрѣшимую теорію?
Вотъ – та наука, которая враждебна Богословію, глядитъ на него съ презрѣніемъ, какъ на пережитокъ прошлаго, имѣющій исчезнуть въ будущемъ. На банкетѣ въ Марсели французскій морской министръ Пельетанъ – одинъ изъ тѣхъ, которые такъ успѣшно воевали съ монахинями, сказалъ: «мы не забудемъ, что наши отцы освободили міръ отъ религіозныхъ призраковъ и даровали человѣчеству свободу» (см. телеграммы въ русскихъ газетахъ за 23 іюля 1902 г.). Пельетану слѣдовало бы выразиться точнѣе: не даровали, а возвратили. Предки человѣка, равно какъ и его близкіе родичи, вымирающіе теперь на Зондскихъ островахъ и въ Центральной Африкѣ – оранги, чимпанзы, гориллы, не имѣли и не имѣютъ религіозныхъ призраковъ. Религія начинается тамъ, гдѣ является человѣкъ. Свиньи не имѣютъ религіи. Сократъ, Архимедъ, Коперникъ, Ньютонъ, Пастеръ имѣли религію. Религія кончается тамъ, гдѣ начинается Пельетанъ и ему подобные. Религія кончается тамъ, гдѣ крайне ограниченное знаніе соединяется съ крайне неограниченнымъ самомнѣніемъ.
Коренное заблужденіе науки, которая отрицаетъ религію и богословіе, состоитъ въ томъ, что она часть принимаетъ за цѣлое. По части можно и должно опредѣлять цѣлое. Это – [результатъ] математического и вообще логическаго мышленія. [Если половина] вѣса какого-нибудь предмета равна восьми фунтамъ, то вѣсъ всего предмета равенъ пуду. Если путемъ математическаго анализа – именно путемъ дифференцированія – опредѣленъ безконечно малый элементъ явленія (напр., ускоренія) или линіи (какой-нибудь кривой), то можно опредѣлить – путемъ интегрированія – вообще явленіе или линію. Лейбницъ – основатель этой плодотворной вѣтви математическаго анализа – независимо отъ математическихъ соображеній высказалъ, что еслибы кто вполнѣ постигъ самомалѣйшую монаду, тотъ бы разгадалъ всѣ тайны вселенной. Вполнѣ понять часть значитъ понять цѣлое. Даже если и не абсолютно, а въ значительной мѣрѣ выяснить челюсть, то можно мысленно возстановить весь организмъ, которому она принадлежала. Но если какую-либо часть принять за цѣлое, то никогда нельзя будетъ вполнѣ уразумѣть этой части. Часть разсматриваемая отдѣльно является безсмысленной. Сорвемъ съ дерева листъ и попытаемся разсматривать и изучать его независимо отъ дерева. Листьями растенія принимаютъ газообразную пищу изъ воздуха и вслѣдствіе присутствія въ ихъ клѣточкахъ хлорофильныхъ зеренъ ассимилируютъ принимаемую пищу съ растеніемъ (разлагаютъ углекислоту, освобождаютъ кислородъ и отлагаютъ углеродъ). Какъ можно понять и оцѣнить листъ, если разсматривать его независимо отъ его функцій усвоенія и ассимиляціи питательныхъ веществъ, каковыми функціями онъ служитъ растенію? Какъ можно понять этотъ видимый міръ, если принять его за весь міръ? У Гюйо, французскаго философа, предсказывавшаго въ будущемъ смерть религіи (L’irreligion de І’avenir) и самого умершаго безвременно (34-хъ лѣтъ) есть стихотвореніе «спектральный анализъ» (въ Vers d’ un philosophe), въ которомъ поэтъ- философъ тоскуетъ, что вселенная представляетъ слишкомъ мало разнообразія, такъ какъ спектральный анализъ показалъ, что всѣ міры вселенной состоятъ изъ тѣхъ немногихъ химическихъ элементовъ, которые находятся на землѣ. Позволительно думать, что скорбь философа направлена совсѣмъ не туда, куда бы ее слѣдовало направить. Съ тѣхъ поръ, какъ умеръ Гюйо (въ 1888 г.), химія открыла много новыхъ элементовъ. Но не въ этомъ дѣло. Въ своемъ знаніи міра мы крайне ограничены нашими органами чувствъ. Мы разлагаемъ безцвѣтный солнечный лучъ въ призмѣ и видимъ семицвѣтный спектръ. Но развѣ лучъ солнца только семицвѣтный, развѣ мы видимъ всѣ цвѣта, на которые онъ разлагается? Нѣтъ, наши глаза видятъ лишь незначительное число свѣтовыхъ лучей, мы не видимъ лучей инфракрасныхъ, не видимъ лучей ультрафіолетовыхъ. А кромѣ этого сколько лучей существуетъ въ мірѣ – лучи Ретгена, лучи Беккереля. Не вселенная бѣдна тонами и красками, а наши глаза тусклы и слабы. Затѣмъ, вообще мы можемъ воспринимать лишь ту сторону бытія, которая воздѣйствуетъ на наши органы чувства. Но кто сказалъ и кто доказалъ, что мы обладаемъ органами чувствъ для воспріятія воздѣйствія всѣхъ міровыхъ силъ? Вѣдь, если бы люди не имѣли зрѣнія, они бы не догадывались о существованіи свѣта. Если бы они не имѣли органа слуха, они не подозрѣвали бы о существованіи звуковъ. Есть много организмовъ, не имѣющихъ глазъ и слуха. Міръ долженъ имъ казаться несравненно болѣе бѣднымъ и однообразнымъ, чѣмъ какимъ онъ казался Гюйо. Но кто знаетъ, можетъ быть, возможны еще высшіе органы, которые могутъ открыть такія красоты міра, о которыхъ мы не подозрѣваемъ теперь. И затѣмъ, несомнѣнно, что мы и дѣйствіе тѣхъ силъ, для воспріятія которыхъ имѣемъ органы, можетъ воспринимать лишь въ крайне ограниченныхъ размѣрахъ. Мы не слышимъ ни слишкомъ низкихъ, ни слишкомъ высокихъ звуковъ, мы не можемъ видѣть ни очень яркаго, ни очень слабаго цвѣта, мы органически не способны замѣчать малыя различія между явленіями. И за всѣмъ тѣмъ люди науки хотятъ насъ увѣрить, что они знаютъ все, и что это все именно и составляютъ тѣ элементы, которые химія открыла на землѣ, и спектральный анализъ нашелъ на небѣ. Существуетъ только матерія, потому что всѣ явленія, какъ духовныя, такъ и физическія, которыя мы знаемъ и наблюдаемъ, являются связанными съ матеріею, происходящими въ матеріи. Міровая жизнь, это – только круговоротъ матеріи, ассоціація и диссоціація химическихъ элементовъ. Процессъ этотъ безначаленъ, безконеченъ и безцѣленъ. Въ этомъ процессѣ въ сущности нѣтъ далее ни свѣта, ни звука, ни тепла, ни холода, ни запаховъ, ни вкусовъ. Все это – наши субъективныя состоянія, которыя мы переносимъ на міръ. А міръ есть движеніе атомовъ не имѣющихъ цвѣта, не звучащихъ, не имѣющихъ температуры. Человѣческій разумъ и человѣческое чувство, запутавшіеся въ этой матеріи, напрасно пытаются все это осмыслить и преобразовать для какихъ-то благихъ цѣлей. Порядокъ, который существуетъ нынѣ, будетъ существовать всегда, потому что, еслибы былъ возможенъ лучшій порядокъ во вселенной, онъ бы уже осуществился. Зло и скорбь всегда были и всегда будутъ. Міръ, не понимая и не сознавая, будетъ вѣчно производить тѣ явленія, которыя производилъ вчера и третьяго дня. Такъ какъ всѣ явленія міра происходятъ въ матеріи, а все совершающееся въ матеріи происходитъ по законамъ необходимости, то поэтому и вся міровая жизнь, вся совокупность нынѣ существующихъ явленій представляетъ собою необходимое слѣдствіе условій предшествовавшихъ и то, что произойдетъ завтра, всецѣло и вполнѣ опредѣлено тѣмъ, что существуетъ нынѣ.
Таковы догматы современной науки, гордо противопоставляющей себя ненаучнымъ взглядамъ и убѣжденіямъ. Чѣмъ является молитва вѣрующаго человѣка съ точки зрѣнія этой науки? Безумнымъ обращеніемъ къ пустотѣ. Однако какъ ни сурово эта наука относится къ вѣрѣ, не нужно спѣшить вѣрить ей самой. Въ этой наукѣ есть два существенныхъ недостатка: практическій, состоящій въ томъ, что ей нельзя слѣдовать и никто не слѣдуетъ, и теоретическій, состоящій въ томъ, что она упорно отрекается отъ выводовъ, которые слѣдуетъ изъ нея съ необходимостію. Дѣятельность человѣка и человѣчества всегда обусловливалась и будетъ обусловливаться двумя убѣжденіями, что человѣкъ и затѣмъ все человѣчество можетъ различно повліять на положеніе вещей въ слѣдующій день и что онъ или оно должны вліять въ благотворномъ направленіи (пониманіе благотворности можетъ быть очень различнымъ). Но съ точки зрѣнія чистой науки завтрашній день опредѣленъ всецѣло отъ начала бытія, т. е. отъ вѣчности, и никакого должно или не должно нельзя примѣнять ни къ какому порядку вещей, такъ какъ все, что существуетъ, существуетъ по необходимости. Человѣческая мысль издавна характеризовала животныхъ способностію къ произвольному движенію. Но наука говоритъ, что подъ этимъ произволомъ должно понимать необходимость. Если познаніе говоритъ человѣку о его свободѣ, а наблюденіе открываетъ ему явленія произвола, то это, говоритъ наука, не суть факты подлежащіе объясненію, а явленія, которыя нужно отвергнуть, т. е. истолковать такъ, что то, что представляется намъ свободою, на самомъ дѣлѣ есть лишь видъ необходимости. Много говорилось и много будетъ говориться по вопросу о свободѣ. Мы можемъ только говорить о себѣ, что мы не свободны, но не можемъ мыслить себя несвободными. Такъ мы можемъ говорить, что у насъ нѣтъ и рта и языка и что однако мы говоримъ языкомъ, находящимся во рту, но мыслить такую комбинацію – по крайней мѣрѣ для людей находящихся въ здравомъ умѣ и твердой памяти – невозможно. Говорятъ, что изъ субъективной необходимости мысли не слѣдуетъ объективная дѣйствительность вещи. Въ это положеніе, кажется, недостаточно вдумываются, но имъ черезъ чуръ злоупотребляютъ. Источникомъ недоразумѣній является здѣсь то, что во многихъ понятіяхъ – пространства, времени, причинности, взаимодѣйствія – мы не разобрались. Но во всякомъ случаѣ мы не можемъ мыслить по закону противорѣчія, что А есть В и не В, что я и свободенъ и несвободенъ, но говорить, что В есть не В, и что свободный несвободенъ можно. Это и говоритъ детерминистическая наука. Она стоитъ въ данномъ случаѣ не на почвѣ опыта и не на почвѣ логики, а на антилогической и антиэмпирической почвѣ метафизическаго вербализма.
Практически люди науки стремятся къ разумной и свободной дѣятельности, но у міра отрицаютъ разумныя цѣли, а у себя – свободу. Это – практическій недостатокъ этой научной системы. Есть у нея другой – теоретическій. Изъ этой системы съ необходимостію слѣдуетъ, что есть вышечеловѣческій міръ, который долженъ вмѣшиваться въ человѣческія дѣла. Нашъ разумъ выясняетъ намъ съ несомнѣнностію, что возможенъ разумъ несравненно высшій, чѣмъ нашъ. Но если онъ возможенъ, то онъ дѣйствителенъ. Процессъ міровой жизни имѣетъ за собою безконечное прошлое и потому въ немъ должны были осуществиться всѣ возможности. Сущность телеологическаго доказательства бытія Божія нерѣдко формулировали въ словахъ Цицерона, который говорилъ, что случай точно такъ же не могъ образовать благоустроеннаго міра, какъ изъ наудачу брошенныхъ буквъ онъ не могъ образовать лѣтописей Эннія. Противъ этого разсужденія выдвигаютъ принципы вѣроятности и эволюціи. Если бросить наудачу буквы, изъ которыхъ состоятъ лѣтописи Эннія, то совершенно безразсудно ожидать, что они сложатся въ стройные ряды, въ которые нѣкогда уложила ихъ мысль Эннія. Но если ежечасно бросать эти буквы въ теченіе нѣсколькихъ милліоновъ лѣтъ, то, вѣдь, тогда въ ряду тѣхъ комбинацій, въ которыя будутъ вступать эти буквы, должна непремѣнно оказаться и Энніева и притомъ даже безъ тѣхъ описокъ, которыя допустилъ авторъ, и безъ тѣхъ корректурныхъ ошибокъ, которыя допускаются обыкновенно типографіями. Эмпедоклъ сказалъ: въ природѣ сохраняется только цѣлесообразное. Въ природѣ возникаютъ всевозможныя комбинаціи, но естественный отборъ сохраняетъ приспособленныя къ средѣ. Разумъ, разъ явившись, цѣпко хватается за жизнь и стремится сохраниться и умножиться. Но конечно не на землѣ и не въ лицѣ человѣка впервые засвѣтился этотъ разумъ во вселенной. Трильоны и квадрильоны вѣковъ назадъ онъ долженъ былъ существовать. Этотъ разумъ, конечно, долженъ былъ дѣлать то, къ чему стремится теперь разумъ человѣческій – препобѣждать природу и подчинять ее себѣ. И онъ имѣлъ у себя совершенно достаточно времени для того, чтобы достигнуть какихъ угодно цѣлей въ этомъ направленіи. Зачѣмъ намъ мечтать о Ubermensch’ѣ? Милліоны вѣковъ тому назадъ онъ уже существовалъ во вселенной. Уоллэсъ почти такой же творецъ дарвинизма, какъ и самъ Дарвинъ, развивая дарвинистическую теорію до ея послѣднихъ логическихъ выводовъ, приходитъ къ заключенію, что существуетъ невидимый духовный міръ и что этотъ духовный міръ былъ тѣмъ Провидѣніемъ, которое путемъ постепеннаго развитія произвело человѣка отъ животныхъ типовъ и теперь ведетъ его по пути развитія и усовершенствованія. Теоретическія соображенія и факты привели Уоллэса къ такому воззрѣнію. Если за билліоны вѣковъ до возникновенія земли процессъ эволюціи совершался во вселенной, то ясно, что за билліоны вѣковъ до существованія человѣка должны были быть существа обладающія разумомъ въ неизмѣримо высшей степени, чѣмъ культурнѣйшій человѣкъ XX вѣка. Конечно, эти существа давно должны были найти средства для свободнаго перемѣщенія въ междупланетныхъ пространствахъ. Міръ этихъ существъ Уоллэсъ называетъ невидимымъ. И какъ этотъ міръ, такъ и этотъ признакъ у этого міра должны признать эволюціонисты, если пожелаютъ быть логичными. Тѣ знанія, которыми мы располагаемъ, ясно раскрываютъ намъ, что при большихъ знаніяхъ и мы могли бы становиться невидимыми, когда бы захотѣли. Такимъ образомъ, существа высшаго типа, находя ненужнымъ и неполезнымъ для насъ, открывать себя намъ, могутъ неуловимо и незримо вмѣшиваться въ нашу жизнь и содѣйствовать нашему благу. По мнѣнію Уоллэса факты и доказываютъ, что человѣкъ не могъ произойдти отъ животныхъ исключительно путемъ естественнаго подбора и поэтому должно признать, что высшія существа сознательно, разумно и постепенно преобразовывали физическую и духовную организацію животныхъ для того, чтобы произвести человѣка. Русскіе переводчики книги Уоллэса (Вагнеръ и Мензбиръ) энергично отрицаютъ участіе разума въ дѣлѣ происхожденія человѣка. Не будемъ съ ними спорить объ этомъ, но думаемъ, что съ ихъ точки зрѣнія должно быть признано безспорнымъ слѣдующее. Представимъ себѣ возможно совершенный разумъ, возможно совершенное знаніе наилучшихъ цѣлей и средствъ, возможно совершенное знаніе міра. Съ эволюціонной точки зрѣнія такой разумъ необходимо существуетъ. На самомъ дѣлѣ, вѣдь, разумъ, какъ и матерія, эволюціонируетъ отъ вѣчности и, слѣдовательно, какъ бы далеко мы мысленно ни отодвигались въ прошлое – на билліоны и трилліоны вѣковъ, – мы неизбѣжно должны мыслить, что совершенный разумъ уже существовалъ въ то отдаленное время. А между этимъ разумомъ и человѣкомъ эволюціонный процессъ долженъ былъ создать безчисленное количество существъ по своему разуму выше человѣка и ниже высшаго разума. Продуктомъ эволюціи долженъ явиться высшій разумный міръ, но такъ какъ эволюціонный процессъ существовалъ отъ вѣчности, то, слѣдовательно, высшій духовный міръ существовалъ всегда.
Этотъ выводъ съ неизбѣжностію вытекаетъ изъ эволюціонной теоріи, но не трудно понять, почему онъ обыкновенно не высказывается или даже прямо отрицается. Дикарь древнихъ эпохъ, равно какъ и современный некультурный человѣкъ, видитъ себя повсюду окруженнымъ духовнымъ высшимъ міромъ, онъ видитъ себя окруженнымъ отовсюду домовыми, нимфами, русалками, лѣшими, водяными – въ сумракѣ пещеры, въ тѣни лѣса, въ глубинѣ воды, вездѣ онъ чувствуетъ присутствіе притаившихся разумныхъ и сильныхъ существъ. Но люди, которые проникали въ трудно проникаемыя мѣста и разсѣевали тѣни скрывавшія то, что находилось въ этихъ мѣстахъ, неизмѣнно встрѣчали пустоту – отсутствіе разумныхъ вышечеловѣческихъ существъ. Это происходило постоянно и опытъ наблюденій въ теченіе тысячелѣтій давалъ твердое основаніе для индукціи, что таковыхъ существъ въ подобныхъ мѣстахъ и нѣтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ двигаясь непосредственно (на землѣ) или только наблюденіемъ (въ сферѣ небесныхъ пространствъ) въ глубь и въ ширь человѣкъ убѣждался непрестанно въ неизмѣримости матеріальнаго міра. Люди же не встрѣтили еще существа выше человѣка, но они знаютъ міры несравненно больше земли. Какъ же можно говорить о бытіи высшихъ существъ и вѣрить въ нихъ? Признавая психологическую силу даннаго аргумента, должно однако отвергнуть его логическое значеніе. Легко находить дешевое, но трудно находить дорогое. И потомъ, какимъ методомъ въ томъ или другомъ случаѣ должно искать послѣднее? Очень можетъ быть, что тигры, не встрѣчая въ своихъ джунгляхъ людей, перемѣщались, отыскивали новыя территоріи, скрывались въ новыхъ засадахъ, но люди отступали отъ нихъ и въ новыхъ мѣстахъ тигры не находили ихъ, какъ не находили въ прежнихъ. Люди скрывались. Тигръ могъ идти прямо на селеніе въ прямомъ разсчетѣ тамъ встрѣтить людей, но опытъ научилъ тигровъ, что, кто изъ нихъ шелъ въ селеніе, тотъ уже не возвращался. Люди, конечно, не тигры, но высшія существа совсѣмъ по инымъ побужденіямъ могутъ уклоняться отъ встрѣчи съ людьми и но отношенію къ людямъ дѣлать имъ это можетъ быть несравненно легче, чѣмъ людямъ по отношенію къ тиграмъ. До времени людямъ быть можетъ не должно знать тайнъ высшаго міра. Люди должны самостоятольно жить, развиваться и усовершаться на землѣ. Высшее водительство и высшая помощь подается имъ неосязаемо и незримо, и только для людей, по своимъ духовнымъ качествамъ приближающимся къ высшему міру она открывается болѣе явно. Спириты полагаютъ, что путемъ какихъ-то нелѣпыхъ манипуляцій можно установить правильное общеніе между міромъ живыхъ и умершихъ. Но вѣдь, если бы было такъ, тогда стерлась бы грань отдѣляющая земную жизнь отъ нездѣшняго міра, исчезъ бы священный ужасъ, окружающій смерть, жизнь на землѣ, какъ воспитательный процессъ, потеряла бы значеніе. Поэтому высшія существа обыкновенно не открываются людямъ, они невидимо содѣйствуютъ человѣчеству подниматься выше и выше и открываются лишь представителямъ нравственнаго авангарда человѣчества, которые утвержденные въ своей вѣрѣ этими откровеніями сообщаютъ ее двигающимся за ними.
По теоріи эволюціи необходимо выходитъ, что Высшій Разумъ и высшій міръ должны явиться, такъ сказать, продуктомъ эволюціоннаго процесса. Но эволюціонная теорія предполагаетъ міровой процессъ совершающимся отъ вѣчности, тогда, значитъ, вѣчно существовалъ и Высшій Разумъ и высшій духовный міръ, и эволюціонной теоріи немедленно подсказывается выводъ, что должно переставить причины и слѣдствія, что Высшій Разумъ есть не продуктъ, а причина процесса, въ составъ котораго входитъ образованіе и низшаго и высшаго міра. Никто не можетъ дать того, чего не имѣетъ самъ, и причиною разума явившагося и развивающагося въ мірѣ можетъ быть лишь Разумъ Высшій. Но этотъ выводъ слѣдуетъ не изъ эволюціонной только, а изъ всѣхъ возможныхъ теорій за исключеніемъ, разумѣется, тѣхъ, авторы которыхъ нуждаются не въ научныхъ наставленіяхъ, а въ заботахъ психіатровъ. На самомъ дѣлѣ извѣстный намъ міръ есть психо-физическій. Онъ есть или созданіе Божіе или самодовлѣющій процессъ. Допустимъ послѣднее. Тогда нашъ міръ безконеченъ и вѣченъ и, понятно, по обоимъ своимъ сторонамъ – психической и физической, но тогда Высшій Разумъ, какъ его продуктъ, въ немъ долженъ быть осуществленъ и затѣмъ опять необходимо должно принять перестановку, что не Высшій Разумъ осуществленъ міромъ, а Высшій Разумъ осуществляетъ міръ.
Этотъ выводъ и есть то самое, что утверждаетъ обычное христіанское Богословіе: есть Богъ, есть высшій духовный міръ, есть Провидѣніе, т.-е. непосредственное воздѣйствіе Божіе и высшаго міра по волѣ Божіей на земную жизнь. Явныя проявленія Провидѣнія называются чудесами. Они представляютъ собою вмѣшательство высшихъ силъ въ обычно законо-сообразную земную жизнь совершенно аналогичное вмѣшательству человѣка въ жизнь природы. Человѣкъ устраняетъ препятствія для роста дерева, устраняетъ- причины засоренія рѣки, гибели рыбъ. Высшая Воля устраняетъ препятствія для здорового существованія человѣка, уничтожая микроорганизмы, охраняетъ его благополучіе, препятствуетъ другимъ людямъ повредить ему. Говорятъ о ненаучности вѣры въ чудеса, говорятъ, что наука въ лучшемъ случаѣ, допуская вѣру въ нихъ, сама безусловно не должна принимать ихъ въ соображеніе. Это совершенно подобно тому, какъ если бы сказали, что происхожденіе Сент-готардскаго туннеля нужно всецѣло объяснять изъ естественныхъ геологическихъ условій мѣстности и нужно совершенно игнорировать, что онъ есть искусственное человѣческое произведеніе. Задача науки, если она дѣйствительно ищетъ истины, состоитъ въ томъ, чтобы опредѣлять всѣ факторы и долю участія каждаго фактора въ явленіи. Если наука покажетъ, что извѣстное явленіе всецѣло произведено естественными факторами (что едва ли когда можно доказать), то вѣрующій обязанъ отказаться отъ своей вѣры въ участіе высшаго фактора въ явленіи. Если, наоборотъ, наука констатируетъ, что фактъ не можетъ быть всецѣло объясненъ изъ естественныхъ факторовъ (подобное констатированіе, вообще говоря, несравненно легче, чѣмъ констатированіе обратнаго), то она должна принять и можетъ далее въ нѣкоторой мѣрѣ опредѣлить и характеризовать участіе въ немъ фактора сверхъестественнаго. Такимъ образомъ сверхъестественное можетъ быть устранено изъ науки не во имя какихъ-либо общенаучныхъ принциповъ, а единственно во имя метафизическаго принципа, что сверхъестественнаго не существуетъ. Если оно существуетъ, наука обязана его констатировать.
Говорятъ о какомъ-то различіи вѣроисповѣдной и научной точки зрѣнія, о разграниченіи области вѣры и науки въ дѣлѣ изслѣдованія явленій. Это – рѣчи или грубо лицемѣрныя и лукавыя (за которыми скрывается отрицаніе сверхъестественнаго) или болѣе, чѣмъ наивныя. Остановимся на минуту на величайшемъ событіи изъ евангельской исторіи – Воскресеніи Христовомъ. Наука должна обсудить вопросъ – правильно или неправильно евангельскій разсказъ воспроизводитъ событіе? Если это событіе было дѣйствительно, то тогда научная методологія, предлагающая ключи къ пониманію происхожденія легендъ, будетъ прямо вести къ заблужденію. Если въ примѣненіи къ данному случаю наука дѣйствительно покажетъ таковые ключи, здѣсь не должно оставаться мѣста для вѣры въ сверхъестественное.
Если сверхъестественное существуетъ, оно должно быть предметомъ науки; если его нѣтъ, оно должно перестать быть предметомъ вѣры. Пока люди колеблятся въ признаніи и отрицаніи его, съ научной точки зрѣнія оно является такою же гипотезой, какъ и волнообразная теорія эфира, какъ электромагнитная теорія свѣта, какъ гипотеза Лапласа или Фая.
Но можетъ быть скажутъ: эта гипотеза безполезна? Мы видѣли уже, что признаніе сверхъестественнаго представляетъ неизбѣжный выводъ изъ размышленія о естественномъ. Однако и на это могутъ сказать: правиленъ или неправиленъ этотъ выводъ, онъ ненуженъ для жизни. Въ этомъ, опять скажемъ мы, грубое заблужденіе. Признаніе сверхъестественнаго – явное или тайное, сознательное или безсознательное – необходимо для жизни. Наука вообще – все равно признающая или отрицающая сверхъестественное – не даетъ человѣку достаточно средствъ для жизни, человѣкъ дѣйствуетъ по инстинктамъ, привычкамъ, подражанію. Наука мало захватываетъ человѣка. Но если наука вообще не даетъ человѣку достаточно средствъ для жизни, то наука безрелигіозная безусловно не даетъ человѣку цѣлей для дѣятельности и вѣры въ свою дѣятельность. Только вѣря въ существованіе высшаго, можно подниматься выше. Только вѣря въ достиженіе блага, можно разумно дѣйствовать во имя блага. Иначе, зачѣмъ я буду стремиться къ этому благу, если мой личный удѣлъ, удѣлъ человѣчества, удѣлъ нашей планеты, есть всеуничтожающая и безсмысленная смерть. Христіанское Богословіе утверждаетъ рядъ положеній устраняющихъ эти пессимистическіе выводы и рѣшительно утверждающихъ человѣка въ его добрыхъ начинаніяхъ. Христіанское Богословіе объясняетъ рядъ фактовъ, которые въ наукѣ не получили и тѣни объясненія (нравственное состояніе человѣчества, происхожденіе еврейской религіи, христіанство).
Но научно ли оно – это Богословіе?
Если предметомъ науки служитъ истина и сверхъестественное есть высшая истина на нашемъ земномъ низу, тогда Богословіе наука въ самомъ точномъ и возвышенномъ смыслѣ слова. Если наука поставляетъ своею необходимою задачею устраненіе сверхъестественнаго въ объясненіи явленій, то мы, зная, что сверхъестественное есть высшій фактъ и факторъ, отнимаемъ у Богословія имя науки и останемся по прежнему его работниками, предпочитая быть въ союзѣ съ истиною, чѣмъ съ тѣмъ, что, присвоивъ себѣ имя истины, на самомъ дѣлѣ ведетъ отъ нея.
С. Глаголевъ.
17-го іюня 1903 г.
«Вера и Церковь». 1903. Т. 2. Отд. 1. Кн. 7. С. 220-240.
[1] Из стихотворения «Герой» (1830) Л. С. Пушкина. – ред.
